Выше Севера – там, где Юг

Сергей Васильевич Кожин, 2018

Существует большой мир. Там гигантские самолёты бороздят бескрайние мировые просторы. А есть мир Максима Кашеварова, первого пилота старушки "аннушки" (АН-2), приписанной к аэропорту "Талаги", что под Архангельском. Вокруг маленькие люди с своими маленькими заботами: роды, свадьбы, похороны. И единственная связь с внешним миром – Максим и его "аннушка". Да ещё и внебрачный шестнадцатилетний сын из прошлой жизни на голову свалился. Но даже здесь всегда есть место подвигу. И воплощению главной мечты. Надо только подняться – над собой в том числе.

ГЛАВА 2

Конец ноября 1990 г. Нянельма

Максим никогда в жизни не видел такого заката. Небо горело как в последний раз. Всё вокруг стало пурпурно-розовым. Облака растворились в этом пламени, но солнца нигде не было видно.

“Где мы?” — спросил Максим у штурмана.

Но ответом ему было молчание. Тогда Максим нетерпеливо оглянулся. Но не увидел ничего. Самолёт просто растворился в этом огромном небесном костре. Кресла и приборной доски тоже не было. Максим просто летел сквозь пылающее небо, нелепо растопырившись на невидимом сидении. И как будто в ответ на незаданный вопрос навстречу ему понеслась тихая, но грустная песня. Пела девушка, как будто жалуясь самой себе на большую, но несбывшуюся любовь:

«Потеряла девка золоты клюци, да

Потеряла девка золоты клюци, да

На атласной лентоцке, да

На атласной лентоцке, да…»

И тут Максим проснулся. За окном только-только начинался робкий ноябрьский рассвет. Падал тихий пушистый снег. Ольги рядом уже не было. Накинув только легкий халатик она вовсю шуровала у большой русской печи и напевала приснившуюся Максиму песню. Он некоторое время любовался ловкими движениями молодухи, но тут от неосторожного движения предательски скрипнул диван и Ольга обернулась: “А проснулся, сокол залётный. Погодка-то налаживается. Выпустят вас сегодня.”

Максим с облегчением потянулся: “Эх, Олька, так бы и спал здесь всю жизнь.”

Ольга засмеялась: “Иди кашу ешь, женишок. При живом муже, мне второй не положен. Да и зачем мне летчик? От вас законные-то стонут.”

“Стонут, а живут. Тем более мы ж местные линии. Почти всегда дома.” — Макс бодро спрыгнул с дивана и зашлепал к рукомойнику. Ольга оперлась о ухват и бросила ему в спину: “Слушай, я разводиться со своим не собираюсь. Хоть он и тюремщик, но жаль мне его. Дурак, конечно, а всё ж свой.”

Макс бодро окатил лицо из медного раритетного рукомойника и заухал от удовольствия. Потом долго растирался по пояс махровым полотенцем.

Прежде чем сесть за стол с ароматно пахнущей тарелкой распухшей гречневой каши, он подмигнул Ольге и указал на диван: “Может ещё?”

Та засмеялась: “Хватит. Неча вас баловать. Как в следующий раз с неба спрыгнешь, так и посмотрим.”

Максим с наслаждением воткнул ложку в рассыпчатую дымящуюся горку: “ А когда твой вернётся, будем продолжать?”

Ольга стала серьёзной: “Нет. Ничего не будет. Я забуду и ты забудешь. Буду женщиной честной, мужней и приличной.”

Макс прекратил жевать: “То есть со мной только неприличная может, да?”

Ольга вздохнула, переживая непонятливость полюбовника: “Насчёт других не знаю. Ты парень видный, симпатичный. Найдёшь свою вторую половину. А я…что я… женщине без мужика нельзя, тем более пять лет. “

Макс помолчал, потом продолжил сосредоточенно уплетал гречневую кашу обильно заправленную маслом и молоком.

О чём-то вспомнил и поднял глаза на Ольгу: “ А что это за песню ты пела?”

Ольга улыбнулась: “Эх ты, москвич и есть москвич. Это наша поморская. Про любовь злую…”

В сенях кто-то забухал сапожищами. Максим сноровисто прыгнул за выгородку и закрылся занавеской.

В избу влетела Матрена, местная почтальонша: “Олька! Где твой сокол?! Макс который? Да не прячься ты! Все итак всё знают!”

Максим конфузливо выглянул из-за неаккуратно задёрнутой занавески.

— Максим Александрович! Меня Илья прислал. Там твой Федька безобразничает!

— Чего случилось-то?

Макс прыгнул в штаны и быстро тянул на себя куртку и унты. Матрена в нетерпении прыгала рядом: “Выйди и увидишь! Он там такое творит!”

Как только Максим выскочил на улицу всё стало ясно. Над деревенькой жужжа крутил мертвые петли их бело-голубой АН-2. Обходя, как на слаломе любопытных замерших вразнобой на сельской улице с открытыми ртами, Максим помчался к избушке местного аэровокзала.

Вскочив внутрь он оттолкнул Илью — местного начальника аэропорта от микрофона, и что есть сил заорал в ребристую шишку: “Федька — урод, твою мать! Всё-всё матери и Людмиле расскажу! А ну быстро садись, гад!”

В микрофоне что-то щелкнуло и оттуда донёсся весёлый голос Федьки: “Завидно, да Саныч? Захожу на глиссаду, оппа!”

Когда Ан-2 распахнул пассажирскую дверь оттуда начали выпадать на снег деревенские девки. Все как одна становились на четвереньки и дружно блевали. Последним на снег молодцевато выпрыгнул Федька Погудин второй пилот Максима. Он дурашливо приложил руку к наискосок напяленной фуражке и весело отчеканил: “Докладываю! Курс начинающих стюардесс местной молодёжи успешно преподан! Разрешите приступить к работе.”

От такой наглости Максим опешил: “Да я тебя…”

Захотелось врезать по наглой роже. Но Макс понимал, что на него смотрят прибывающие местные. Портить с ними отношения и компроментировать высокое звание летчика дурацким мордобоем не хотелось:

–…Врезать бы тебе…ты ж их убить мог!

— Командир! Я ж так…поразвлекся в меру сил, не то что ты…

Душная волна ярости захлестнула сознание Максима и он всё-таки поднял кулак, но тут услышал сиплый голос местного участкового Савелия Михайловича Огаркова: “Хулиганим, значит! На киче давно не был, да Федька?”

Савелий вынырнул из-за Максима и сноровисто окольцевал руки Фёдора наручниками.

“Э…дядя Савелий, мне ж работать ещё…ты чего?” — вытаращил глаза второй пилот.

Но Савелий был зол как никогда: “Сволочь, кобель ты сраный. За Машку ответишь!”

“Да я…я ничего ей не сделал. Саму спроси!” — упирался Федор.

Дочь участкового Маша, качаясь, оттолкнулась от самолёта и вяло махнула им рукой: “Ну правда, папа, мы сами попросили. Отпусти Федю.”

Но это панибратское «Федю» привело участкового в ещё большую ярость: “Федя, значит, Феденька… — передразнил Савелий — Поедет теперь твой Феденька в Сибирь! Там будет на зоне свои художества устраивать. Это злостное хулиганство! Статья! Поняла!”

Осознав серьезность ситуации, вмешался Максим: “Савелий Михайлович! Давайте поговорим, как люди. Его накажут. Серьёзно накажут в управлении. Но сейчас он мне нужен.”

Участковый развернулся к Максиму: “А ты, Максим Александрович, своего кореша не покрывай! Не покрывай! Нам в деревне все эти хулиганства не нужны! Вы ведь нам как семья! На вас все равняются! И вот завелась паршивая овца.”

“Я не паршивая овца!” — Влез в спор Фёдор.

“Да молчи ты! — Разозлился Максим и опять продолжил — Савелий Михайлович! Мне ж обратно лететь, и мне без второго пилота никак нельзя!”

Участковый на минуту заколебался, но преодолел себя: “Знаешь что Максим, закон есть закон. Ты за ним не углядел, значит оставь это дело мне.”

И повёл ошарашенного Федьку с взлетной полосы в сторону деревни.

Около аэровокзала Максима, Тамару, Федора и Савелия встретили недоумевающие пассажиры.

“Савелий Михайлович, кого поймал, бандита?” — Подскочила к участковому бойкая бабёнка Наташа — продавщица из местного сельмага.

“Максим, а рейс будет…Савелий, что ты творишь…Ну вот, опять…никакой демократии!” — Загалдели деревенские бабки обвешанные тюками.

“Тихо вы! — Остановился участковый — Он не бандит, а хулиган! Посидит суток пять в сарае, хуже не станет!”

“Пять суток!” — Взвизгнула Наташа. — Да у меня всё масло испортится! Даже солёное. Сам же спрашивать будешь!”

“Не надо превращать демократию в бардак, — защищался участковый, — закон есть закон!”

И тут из дверей избушки-аэропорта выскочил начальник Илья: “Макс, Федя, заканчивайте балаган! Пришла телефонограмма из Архангельска. В Золотице Паша Филимонова рожает. Фельдшерицу уже сорвали. Давайте туда!”

Савелий растерянно оглянулся: “Сеструха? Ей же врачи сказали, что никогда…”

Наташа тут же заорала: “Снимай наручники, а то точно — никогда!”

Савелий обалдело вытащил ключи и тут же сдернул с рук Фёдора браслеты. Потирая руки, Федор пробубнил Илье: “Так у нас и так переработка.”

Илья пожал плечами и покосился на Макса: “Ничего не знаю. Вы сами ближние. А Архангельск пока закрыт. Сильный боковой и снег.”

Но Макс уже принял решение и бросил Федору: “Слышь ты, ас низшего пилотажа, быстро отвязывай предкрылки!”

Фёдор вздохнул и затрусил к «кукурузнику».

У избушки аэровокзала взвизгнула рессорами буханка с красными крестами на боках. С неё грузно свалилась в снег фельдшер Марьяна и тут же закричала на всю взлётку своим высоким голосом: “Давайте скорее, я в самолёте принимать ребёнка не хочу!”

Уже минут пятнадцать Максим пытался обойти снежный заряд и подкрасться к аэропорту Архангельска с разных сторон. Федор тоже нервничал и давал дурацкие советы: “Командир, а давай поднырнём снизу!”

“Федька! Чему тебя учили в твоей ЦПШ. — Зло шипел вспотевший Макс. — Поднырнем до сдвига, сбросит нас метров на 40. Твоя мама мне, если тебя разобью, не простит.”

“Тогда может сверху! По крутой глиссаде!” — Не унимался Федор.

“Сверху-снизу это ты своим “стюардессам” предлагай, а на сверху у нас не ТУ-154…Чёрт, уйти то некуда. Не дотянем. У нас топлива на час. Остаётся ещё раз круг дать. “ — Соображал, не отводя взгляда от приборов, Максим.

В тесную кабину засунулась Наташа: “ Эй, мужики, когда сядем? У неё уже воды отошли, сейчас начнётся.”

Максим быстро глянул её сторонки снова уткнулся в приборы: “В течение часа сядем. Не подождёт?”

Наташа хмыкнула и прокричала прямо ему на ухо: “Ты это малому скажи! Мне нужен кто-то из вас. Мы все сделаем, нужен кто нас силой подстраховать сможет. Подержит её когда схватки сильные пойдут.”

Максим кивнул Фёдору: “ Иди ты.”

“А почему я?” — обреченно откинулся Федор.

“Потому что садиться будем по приборам со сдвигам ветра. А ты не потянешь. Это мой приказ!” — не глядя на второго пилота отчеканил Максим.

Федя сбросил шлемофон и покорно вывалился из кабины за Наташей. Внезапно она вернулась и снова нагнулась к Максиму: “ Ты уж постарайся помягче, Макс.”

Максим кивнул и который раз запросил Талаги: “

— Пятнадцатый. Санитарный рейс. Запрашиваю посадку. На борту роженица. Срочно. Прошу скорую.”

Сквозь хрипы отозвался диспетчер: “Пятнадцатый. Посадку разрешаю. Всё на пределе. После тебя закрываюсь.”

Следующие пол-часа он только глядел на приборы, не обращая на то что творилось за стеклами, активно работал педалями и штурвалом и только шептал про себя: “ Так… 500 на 270…крен…10…отрабатываю…300 на 240…крен 7 — отрабатываю…ближние, вижу ось…”

Перед самой посадкой на глиссаде произошёл этот злосчастный сдвиг: ветер вдруг зашёл с хвоста, но Макс была чеку и «Аннушка» мягко коснулась шасси взлётной полосы, перелетев почти две трети длины и некоторое время бежала вперёд почти не снижая скорости.

“Чёрт, коэффициент сцепления маловат,” — автоматически громко проговорил мысли Максим.

“Что делать будешь Кашеваров?” — Немедленно отозвался диспетчер.

Максим не ответил. Сжав зубы, он пытался вывернуть машину задним колесом, чтобы хоть немного увеличить длину пробега. Самолёт трясло и заносило в сторону. Активно работая педалями, Максиму удалось развернуть самолёт под небольшим углом к оси взлетной полосы и выигранных метров хватило. У самого снежного бруствера «Аннушка» чуть накренилась и замерла.

Конец ознакомительного фрагмента.