На разломе двух времён. 80-е

Сергей Васильев, 2018

Сергей Васильев – первый инвестор и председатель совета директоров «Рамблера» в 1999–2001 годах, инвестбанкир и председатель совета директоров инвестиционной группы «Русские Фонды». Но это сейчас. А раньше были советское детство, пионерлагеря, школа, техникум со стенгазетами и комсомольскими собраниями, учеба в МФТИ, «картошка», стройотряды, студенческое общежитие, работа инженером и первые поиски своего пути в кооператорстве и банковском бизнесе. Вся эта череда событий происходила на фоне исторических перемен, которые, набирая обороты, неумолимо вели к переломному моменту в жизни огромной страны – развалу СССР, разделившему нашу жизнь на до и после… Книга – сборник биографических рассказов, личных писем и фотографий автора на рубеже 1980–1990-х годов. Это частные истории из недавнего прошлого нашей страны, такие знакомые для каждого, кто застал ту эпоху, и в то же время такие личные.

Руководитель проекта A. Рысляева

Арт-директор Л. Беншуша

Дизайнер М. Грошева

Корректор И. Астапкина

Компьютерная верстка Б. Руссо

Фотоматериалы предоставлены автором, а также агентствами East News, Fotodom.ru, ТАСС, «Коммерсантъ»

© С. Васильев, 2018

© ООО «Интеллектуальная Литература», 2018

Все права защищены. Произведение предназначено исключительно для частного использования. Никакая часть электронного экземпляра данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для публичного или коллективного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. За нарушение авторских прав законодательством предусмотрена выплата компенсации правообладателя в размере до 5 млн. рублей (ст. 49 ЗОАП), а также уголовная ответственность в виде лишения свободы на срок до 6 лет (ст. 146 УК РФ).

Горловка

(1974)

Мы вернулись в Горловку, когда мне было 9 лет.

После сибирского городка нефтяников, состоявшего из деревянных домов, посреди болот и тайги, шахтерский город Горловка показался мне огромным. Тут у нас была трехкомнатная квартира на пятом этаже хрущевки.

Из таких же обычных пятиэтажек состоял весь район. Но расставлены дома были как-то по-особому и образовывали своего рода внутренний двор, на него и смотрели подъезды соседних пятиэтажек. Там были устроены две асфальтированные площадки: на одной мы играли в футбол, а на другой летом крутили кино. Это сильно меня тогда удивило. На площадке стояли крашеные деревянные скамейки и сцена, я долго не мог понять, зачем они тут?

И вот как-то вечером, в субботу, когда солнце уже заходило за тополя, во двор въехала машина и какие-то важные люди стали устанавливать кинопроектор и натягивать экран. Постепенно из домов стали выходить жители ближайших пятиэтажек и рассаживаться там, кто семьями, кто в одиночку.

— Что сегодня привезли? — спрашивали они у киномеханика.

— Узнаете еще, — важно отвечал тот, устанавливая свои бобины. А когда уже совсем темнело и в горловский двор приходила вечерняя прохлада, механик наконец-то включал свою «шарманку».

Все начиналось с «Фитиля». Потом шла серия «Ну, погоди!» или «Ералаша», и только после этого вступления киномеханик запускал какую-нибудь старую советскую комедию или новый индийский фильм.

«Зита и Гита» под вечерним небом, среди тополей и как будто расступившихся пятиэтажек, среди друзей и соседей…

Во время сеанса все, дети и взрослые, громко смеялись, болтали, переживали и охали, а девчонки визжали, когда в белую простынь экрана вдруг врезалась летучая мышь — в Горловке летними ночами много летучих мышей.

По утрам наш двор оглашался дребезжащим звоном колокольчика — это приезжала «молочка» со свежим молоком или мусорка. Мы с сестрой постоянно спорили, как разделить эти обязанности: понятное дело, идти за молоком было приятнее, нежели выносить мусор.

Молока в Горловке тогда было очень много. Его привозили каждое утро во двор на «молочке», но можно было пойти за ним и в магазин. Там за продавщицей висел большой плакат: «Жить возможно, скажем прямо, без вина и табака, но никто с времен Адама жить не мог без молока!».

В стену была встроена огромная стеклянная колба, высотой метра в два. Продавщица нажимала кнопку, и молоко начинало наполнять емкость за стеной. Белый уровень в колбе поднимался все выше и выше, и очередь пристально следила за ним. По уровню в колбе ты мог понять, хватит ли тебе молока, стоит ли еще стоять в очереди или можно уходить.

Но больше всего мне нравилось молоко в треугольных пакетиках. Оно, наверное, по качеству уступало, но хотелось купить именно его. В нем было что-то современное, городское, почти столичное.

Автомобилей в нашем дворе было только два — у нас и у наших соседей с первого этажа.

За год до возвращения на большую землю отец купил свой первый и единственный автомобиль — новенькие «Жигули». За эту «копейку», он отдал почти все, что заработал на севере, и очень любил свою машину. А у соседа с первого этажа была длинная белая «Волга». Он купил ее, работая в Алжире по какому-то советскому контракту.

Других авто в нашем дворе не было, и потому мне казалось, что мы очень богаты. И действительно, у нас было все, что «полагалось» в советской семье: кассетный магнитофон, холодильник, черно-белый телевизор, автомобиль.

Через год после возвращения родителям дали шесть соток, и отец стал строить «дачу». Когда он достроил свой домик на Гольме и три ряда виноградника начали давать урожай, это был уже полный комплект типовой советской мечты.

Где-то к концу 70-х нам наконец провели и телефон, очередь на него, была почему-то самой длинной и хлопотной. Нам дали один номер на двоих с соседями, и когда телефон звонил, нужно было сначала узнать, кому звонят: нам или им?

Я считал тогда нашу семью очень продвинутой и вообще — «повидавшей мир». Когда нам с сестрой не было и года, отец уехал на заработки в Сибирь, в Нижневартовск, где только начинали добывать самотлорскую нефть. Он поехал туда за «длинным» сибирским рублем и сразу забрал жену с детьми. Каждое лето мы летали обратно на большую землю и отдыхали в разных пансионатах, на Черном море. Это было тогда очень круто — мало кто из детей-сверстников летал на самолетах и редко кто видел море. И потому мне казалось, что мы были очень обеспеченными.

Но самыми богатыми в городе, конечно, считались шахтеры, загадочные люди с черными-черными глазами. Шахтеры были самыми уважаемыми людьми и потому — самыми состоятельными. Они казались мне исполинами, великанами с широкими плечами и мозолистыми руками.

Шахтер — это сила, шахтер — это слава, почет и богатство.

У каждого шахтера были «Жигули» или «Волга», так считалось вокруг.

Горловка — шахтерский город, там много терриконов шахт, и по окружающим железнодорожным путям круглосуточно шли бесконечные эшелоны с углем. Но почему-то самих шахтеров я видел редко. Среди наших знакомых их не было, они не жили и в нашем дворе. Я редко встречал их в автобусах, троллейбусах и трамваях, а их невозможно было бы пропустить или с кем-то спутать. И потому шахтеры, как люди, как класс, как натура, так и остались для меня загадочными исполинами с отбойным молотком на плече, с черным обводом глаз и светом фонарика на каске во лбу.