Дети Духов. Часть 2

Сергей Богомолов

Трое подростков государевых кровей вступают в жизнь. И у каждого свой путь, своя дорога, свой смысл жизни… Это продолжение романа «Дети Рода», но в то же время и отдельное произведение. И также как и там, здесь присутствуют нелицеприятные сцены, читать которые слишком впечатлительным или высокоморальным людям не рекомендуется.

© Сергей Богомолов, 2023

ISBN 978-5-0060-3865-3 (т. 2)

ISBN 978-5-0060-2192-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

16. Гром

— Я описалась… — растерянно произнесла Бурька, глядя на себя вниз, где из-под рубахи всё ещё лилась тоненькая струйка, прямо между её мощных ног, да на спущенные штаны. Перевела взгляд на здоровенный окровавленный меч в своих руках. Который она перед этим держала на коленях, дабы он не мешал и не упирался в землю, когда она, спустив порты и задрав рубаху, немало не смущаясь Грома, присела помочиться в корнях широкого дерева. Затем свою одежду оглядела — Впрочем всё равно стирать надо — решила — кровью всё заляпалось…

Откуда-то вынырнул мерзкий худой старик, в одной набедренной повязке, да на голове шапка как у кромешей. Увидав безголовый труп, захихикал, выставив одинокий гнилой зуб. Ухватив за остатки длинных седых волос, замаранных красным, подобрал голову. Чуть тряханул, давая возможность стечь тяжёлым рубиновым каплям с обрубка шеи, и подтянул её вровень к своему лицу, вглядываясь в остекленевшие глаза и недвижимо приоткрытые, побледневшие губы:

— Судьба ей шептала-шептала, показывала-показывала, а она так и не разглядела, даже мимо прошла, оставив врага за спиной… — посмотрел он на Бурьку хитрым взглядом и снова на голову — Впрочем слеп ты или зряч, от судьбы всё одно не уйдёшь…

Небо и земля вдруг вздрогнули грозовым раскатом вдали, и зарокотало странным боем, мелодично и в такт, будто музыка какая небесная. Только от такой музыки аж поджилки затряслись, страх и отчаяние в душе поднимаются, а тело непослушным становится.

— Хе-хе-хе, началось… — старикан оглядел притихших юнцов, этак с прищуром, да и молвил совсем не пойми о чём — Благословила вас судьба кровушкой. Видно, благоволит вам, раз дала ещё одну возможность. Потому жизнь сохранила, и всё вернёт, что сейчас потеряли, даже с прибытком. Дабы смогли вы прислушаться к этому знаку и выбрать, домой вернуться иль продолжить свой путь. Себе на беду, другим на пользу…

— «Какую такую возможность? Что вернёт и чего потеряли? Почему на беду?» — Гром не особо-то и слушал что тот лопочет, не понимал, да и не хотел. Он, словно в тумане, смотрел на красивое, жутко и странно выглядящее без головы и обволакивающих волн серебристых волос, такое знакомое голое тело. Пальцы неуклюже откинутой руки разжались, приоткрыв, удобно разместившуюся на мёртвой ладошке, тонко сработанную рукоять стилета, птица с распростёртыми крыльями и головой женщины.

— Ты энтот ножичек лучше не трогай — произнёс дедок ещё напоследок — проклят он, самой судьбой помечен… — да исчез, вместе с мёртвой головой Заброды.

Бурька, проводив его глазами, наконец снова к своей проблеме вернулась. Положила меч, да стянула порты полностью, лучше так, чем в мокром щеголять. Меч свой здоровенный, только что познавший кровь Заброды, обтёрла о траву и листья, снова за спину приладив. Только после этого толкнула Грома:

— Слышь? Пойдём, возвращаться надо, кажись случилось чего-то.

— Случилось… ты убила её… — не отрывая глаз от безголового тела ответил тот.

— А что мне делать было, когда она уж ножом своим на тебя замахнулась? — вовсе не чувствуя никакой вины, возразила Бурька и, схватив Грома за руку, потянула — Пойдём к нашим говорю, слышь грохот какой стоит?!

Оказывается, довольно прилично от лагеря отошли, уж и солнце садиться начало, когда знакомый брод увидали. А по дороге всё тревога нарастала, хоть грохот этот непонятный и смолк, но уже на подходе гарью какой-то повеяло. А как к реке вышли, так первым делом ещё дымящийся остов ладьи в глаза бросился. И ни души не видать, мёртвая тишина стоит, будто целая армия враз исчезла по всей реке, даже птицы молчат, дымом напуганные.

Вытащив оружие, осторожно переходить стали. На серёдке остановились, следя глазами за проплывающим мимо трупом. Глядь, а там дальше ещё несколько ладей сгоревших.

И на берегу трупы валяются полураздетые с ранами рубленными, глубокими. Всё ценное содрано вплоть до сапог, а что горит сожжено, даже землянки бродников.

— Прямо пьяных убивали… — бубнила Бурька прохаживаясь по лагерю в поисках живых или знакомых — Видно кто оружие схватить успел и сопротивляться начал… А иных просто повязали, да в полон увели… — остановилась возле кучки убитых, коих явно зачем-то в одно место привели, да и просто головы порубили. Может не понравились чем, раненые да строптивые излишне.

Костерок свой чуть в стороне развели. Снеди правда мало совсем, лишь чуть набрали, что кромеши не нашли, а скорее просто побрезговали.

— Может в других местах отбились? — Бурька всё попыталась разговорить, замолчавшего будто навсегда, Грома — Да не, судя по всему, основное войско кромешей по реке снизу вверх шло, иначе мы бы их на обратном пути встретили. А какие отряды с той стороны, через брод, на себя внимание отвлекали, так сразу с нескольких сторон и нападали. Спешили, потому и пожгли столько, что с собой уволочь в такой скорости не смогли… Даже пленных некоторых добивали, раненых иль кто спьяну шевелится плохо, а то и упрямились какие… — Гром лишь плечами пожал, не отрывая взора от огня — Что далее делать будем?

— Как скажешь — соблаговолил наконец равнодушно ответить он, и снова замолчал. Откуда он-то знает? Дорогу Черныш указывал, так и его нету. А и какая разница теперь? Мертва его суженная, которую ведьма предсказывала. Головы напрочь лишилась — «А вдруг то не она была?» — сама собой надежда подкрадывалась — «Стала б моя суженная, да на меня же с ножом кидаться?»

— Уцелевшие верно в Забугар подались… — продолжила Бурька, да вдруг как шикнет — Тихо! — вздев настороженно свой меч, который теперь и так-то из рук не выпускала.

— «Словно это я, а не она, языком весь вечер треплет почём зря…» — Гром, однако, тоже рукоятку обхватил, да прислушался к ночным шорохам. Звук становился всё сильнее и наконец, раздвинув ветви, подслеповато жмурясь и покачиваясь, всё с тем же бочонком и огромным мешком, на свет костра выбрался Босой. Тяжело плюхнулся, к теплу поближе, и первым делом, вырвав пробку, приложился к бочонку, в котором, судя по всему, не так уж много и осталось. Наконец оторвавшись, произнёс вытирая губы:

— Что за дела? Никого нет, хорошо хоть огонь развели, еле нашёл…

— А ты где был?! — обрела свой грубоватый голос Бурька.

— Да там — махнул непойми в какую сторону рукой — в кустах спал.

— Побили нас — объяснила она — кромеши неожиданно напали. Кто жив, кто мёртв, а кого в полон угнали, незнаем.

— У… — понятливо кивнул Босой головой — Бывает… — и так равнодушно опять задрал бочонок над головой, что Грому прям захотелось съездить ему ногой в морду — Ну чего смотрите? — произнёс отхлебнув, и заметив хмурые взгляды своих младших товарищей — А вы, отправляясь на войну, думали что всегда побеждать будете? Такова судьба ватажника, все знали на что идут… Уж сколько раз в таких переделках побывал. Ну… — тряханул бочонок возле уха, проверяя сколько там ещё осталось — За весёлые да хмельные пиры в мире духов! — и пустил пузатую тару по кругу.

На следующий день Бурька молчаливо бродила по всему бывшему воинскому лагерю кругами, ковыряясь в кучах пепла, переворачивая трупы и роясь в мусоре, выискивая всякое добро. Найденное отволакивала к их стоянке, аккуратно складывая и видно даже не задумываясь как они всё это тащить будут, да и зачем?

Босой просто валялся возле костра, подложив под голову свой мешок, отходя от похмелья да изредка равнодушно поглядывая из-под полуприкрытых век, на растущие объёмы рухляди, аккуратно разделённые на кучи по назначению: со съестным, с различным снаряжением воинским и конским, да со всякими одеждами, тканями или верёвками.

Гром сидел на берегу, неосознанно теребя оберег, что выдала ему ведьма, и с тоской наблюдал, как по рябой от мелкой противной мороси воде, отражающей нависшее пасмурное небо, проплывают первые, ещё только чуть тронутые желтизной, осенние листья. Его всё никак не отпускали думы про суженную.

Вдруг тёплым воздухом окатило, будто сам дух ветра шумно на голову выдохнул, так что аж волосы взвились, и тут же фырк недовольный сзади.

— Черныш? — боясь поверить, недоверчиво произнёс Гром полуобернувшись — Черныш!!! — завопил вскочив, и обхватив сильную толстую шею обеими руками, упёрся лбом в чёрное плечо друга потерянного. Конь аж остолбенел, так и замер в своём непутёвом виде, весь взъерошенный, в гриве и хвосте мусор древесный, да иголках сосновые, в бахроме на копытах репьи нацепились, седло набок сбито — Черныш… — ласков шептал Гром, чуть не плача и поглаживает его — Как же ты?

— Проголодались видно, на одной траве лесной, без овса-то… — Босой тоже повеселел, поглаживая двух кобылок, что уже рылись в припасах Бурькиных — Ну теперича и домой можно, хоть не пешком добираться…

Всё ж отправились только утром. Пока лошадей в порядок привели, да упряжь кой-какую наладили из того, что нашли. Припасы нужные отобрали, да на лошадях закрепили. Да и не сподручно на ночь глядя в дальний путь отправляться.

Босой ещё и нарядился богато. Не с собой же мешок тащить, и так места мало, а там всякая одёжка оказалась, которую у купца он стырил. Порты бархатные, рубаха крашенная, кафтан золотом вышитый, пояс с бляхами дорогими, шапка с опушкой собольей. Особенно сапоги его порадовали, новенькие, мягкие, удобные. Как одел всё, ну чисто боярин знатный.

— Ну хватит любоваться-то — поторопила Бурька со своей лошади — всё одно пропьёшь.

Да и Черныш нетерпеливо копытом бьёт, глазом косит.

— Хошь и побитые, а домой аки князь явлюсь! — последний раз довольно оглядел себя, да аккуратно, так чтобы новьё не помять, на лошадку взгромоздился, в седло из одеяла старого устроенного — Нам значится туда — тыкнул пальцем на северо-запад.

Гром тоже в седло вскочил, коня по шее похлопал, да и отпустил уздечку, как до этого делал, давая свободу. И тот пошёл, только в обратную сторону, к броду и тропке что на юг, в степь ведёт.

— Эй, ты куда?!

— Куда дух судьбы приведёт… — даже не обернулся, только рукой махнул на прощанье — Лихом не поминайте…

— Ну а ты-то чего, Бурь?! — воскликнул Босой, увидав как Бурька легонько пнула свою кобылу, да узду потянула в сторону, направление указывая, и та с радостью потрусила за Чернышом Грома.

— Куда дух верного меча указывает…

— Тьфу-ты! Совсем дурные… Вот чтоб вас обоих эти самые духи и побрали… — разворачивая лошадь следом за ними, выругался Босой. Ну правда, не одному же через эти глухие, разбойничьи места пробираться.

— Скачем всё и скачем… Уж сколько дён не пойми куда… Одна степь голая кругом, с этой травой пожухлой… Небось и морозы скоро…

— А ты всё ноешь и ноешь всю дорогу — отвечала Бурька Босому.

— Так у меня уже весь зад отбит! — возмутился тот — Уж лучше веслом на ладье ворочать…

— Вон там распадок хороший — снова перебила его Бурька — и ручей есть. Гром! — позвала.

— А? — обернулся всадник впереди.

— Привал на сегодня…

Споро, уж каждый привычно знал своё дело: расседлали да стреножили лошадей, пустив их выискивать ещё зелёную травку, набрали сухих веток в кустах вдоль ручья, костерок развели да похлёбку заварили.

Пока готовится, Бурька взяла свой здоровенный меч и выдернула из ножен тот клинок, что Грому отдала, указав им в сторонку.

— Ну-у… — заново заныл Босой — Дай передохнуть-то хоть — всё ж поднялся, не надеясь на милость своей неугомонной ученицы — и куды тебе двуручный бой-то ещё? И так быка кулаком зашибить можешь, а в большой битве, где стеной стоят, так он бесполезен вовсе…

С тех пор, как по петляющим узким и каменистым тропам спустились с сопок забродья, и выехали в степь, Бурька так и пристала к Босому с требованием научить её обращаться с двумя мечами, и неуклонно заставляла его заниматься с ней на каждой остановке.

Однако, наблюдая за ними, при этом не забывая помешивать в котелке, Гром заметил, что ныл-то Босой больше для порядка. Как только он вставал напротив Бурьки, взгляд его становился острым, движения непредсказуемые и опасные, а голос, указывающий на оплошности ученицы, строгий и жёсткий. И даже прутья в руках, коими он выводил слаженно и красиво, будто не бой показывал, а загадочный танец, казались настоящими мечами. Видно, от скучной дороги с двумя упрямыми, не нюхавшими настоящей жизни, молокососами, с коими и поговорить-то особо не о чем, да ещё и лишённый возможности охмелеть да забыться, он и сам втянулся. С тоскливой радостью вспоминал свои былые умения и навыки, и теперь действительно хочет передать их, дабы не пропали они в туне, вместе с ним.

— «Похоже и правда когда-то был хорошим воином. Может даже дух кликов снова к нему вернётся… Если только раньше нам не повстречается какой хмельной дух».

— Уже неплохо. Движения скованные, ну так это из-за меча твоего двуручного, да брони. Но от неё тебе избавляться рановато пока — всё ещё поучал Босой, когда оба запыхавшись, закончили стучать деревяшками о мечи и, напялив верхнюю одёжку, присели к костру — а вот меч лучше перековать, из него так-то целых два можно сделать… Завтра вдвоём на тебя нападать попробуем — хлебая кашу, пояснил на брошенные взгляды, обрадованный Бурьки и недовольный Грома — потому как этот бой и предназначен, чтобы выстоять одному против многих, да ещё и без доспехов. К тому ж и Гром потренируется, а то только смотрит, а клинок держать и не умеет совсем…

— Всё я умею.

— Вот и поглядим…

Вскоре и правда стало подмораживать, воздух просох, а земля затвердела и лошадям стало гораздо легче перебирать копытами по беспорядочно улёгшейся, но теперь ставшей хрупкой и ломкой, хрустящей траве.

В один из таких ясных и морозных дней, впереди замаячили всадники в узнаваемых шапках с лисьими хвостами. Вряд ли бы уставшие за долгий переход лошади, не привыкшие питаться одним подножным кормом, смогли бы ускакать от них. Да Гром и не хотел, полностью положившись на равнодушно топающего вперёд Черныша. Лишь внутренне напрягся перед встречей с неизвестным. Развернувшись полукольцом, десяток всадников направился навстречу путникам, а подъехав ближе, полностью окружили, с интересом оглядывая и изредка переговариваясь на непонятном наречии.

— Кто? — произнёс десятник узнаваемое слово гортанным голосом.

— Салавский купец — тут же выдал Босой заранее заготовленный ответ — а это слуги мои — указал на Бурьку с Громом.

Похоже ничего не понявший, десятник ещё раз оглядел троицу подозрительным взглядом, и повёл головой в сторону, тем самым приказывая следовать за собой.

— Ну вот, всё! Теперича в полон заберут и поминай как звали… — шёпотом вздохнул Босой — И дёрнули меня духи худые за вами последовать…

Знать темник кромешей предпочитал степной простор да открытое небо, душной тёмной юрте и многолюдной ставке войска. Потому как восседал, вместе со своими тысячниками, на постеленном прямо на земле широком ковре, вкушая жирную баранину и забродившее кобылье молоко. По далее от табунов лошадей, отар овец и виднеющихся за его спиной юрт степной армии, с тысячами рабов. И не шум, не запах, не доносился сюда, лишь лёгкий свежий ветерок колыхал мех на шапках. Среди сидящих, путники заметили и поганов, видно остатки правого когтя, присоединившиеся к войску кромешей после разгрома.

Вот эти-то поганы и взяли дело в свои руки, как только десятник доложил на своём гортанном наречии, указав на, слезших с лошадей и выставленных перед сборищем, путников.

— Что ж ты без товара, купец?

— Может растерял всё в дороге? Иль отняли?!

— Да ну-у… С такой-то охраной непобедимой… — весело скалились, поглядывая на юных помощников купца.

По знаку темника к нему подскочил человек, явно отличающийся от всех сидящих. С угодливым выражением на безбородом лице, глупой шапочкой на макушке, и в длинном неудобном халате из дорогой ткани с вышитыми чудными зверями. Заправив ладони в длиннополые рукава, он, склонившись к уху своего повелителя, что-то бодро нашёптывал, по видимости переводя разговор. Темник с интересом внимал, иногда чему-то кивая с тонкой улыбкой, при этом не сводя с новоявленных гостей хитро прищуренных глаз.

— Дык, война же… — в это время оправдывался Босой, простодушно разводя руки в сторону — потому и приехал, узнать, что да как. От люда торгового посланником…

— А может соглядатаем? От ведьмы Салавской?

— Дак неужто она боярина какого знатного не нашла б, для дела-то такого?! Да охраны б не выделала ему достойной?

— Да и грамотку к полководцу кромешному небось дала бы? — неожиданно встрял, не сумевший вытерпеть оскорбления своей матери, Гром, ещё и язвительной насмешкой ответил — Который так славно правый коготь разгромил, словно каких детей малых да неразумных?! Взял себе их девиц, а из мужей конюхов сделал!

Поганы немедленно повскакали с мест, хватаясь за сабли. Босой отчаянно схватился за голову. Бурька, что до этого держалась чуть позади, резво шагнула вперёд, оттирая Грома плечом и одновременно закидывая руку за спину, готовясь выхватить свой огромный клинок. А темник вдруг хлопнул в ладоши, да засмеялся, одним движением руки приказав поганским тысячникам сесть на место.

— Славный Дайчин, лучший полководец и доверенный советник Великого хана всей степи Дэлхий-эзена, полагает что лжёте вы… — начал переводить безбородый, каким-то отстранённым, без всякой интонации, голосом. При этом сам он, как и темник, смотрел только на Грома, и тому казалось, что взгляд этот, вроде и равнодушный, но проникает в самоё нутро, раскрывая все его тайные мысли — Больно смелы твои речи, для слуги простого купца. А твой конь, лучше, чем у твоих спутников, да даже у самого темника нет такого коня. Твой меч дороже чем у твоих друзей. И хоть сам ты и одет хуже этого «купца», однако вон тот молодой воин явно защищает тебя, а не его… Кто ты такой, салав? Не лги, коли обманешь, значит пришёл ты со злом, потому как честный человек не боится правды! — закончил переводить и улыбнулся этак вежливо, чуть с поклоном, предоставляя право говорить.

Темник ещё больше сощурил глаза, ожидая ответа во всеобщем молчании. Так что путники сполна прочувствовали опасность и нависшую угрозу, готовую обрушиться каждое мгновение, при любом неосторожном движении, слове, мысли…

— Я Гром Весеннее небо, сын Государыни Ярки. Не подсыл и не посланник, путешествую по завету духов Рода своего, они и ведут меня. И приехал в тайне от матери, своей волей. Всё что нужно есть при мне, а коль ещё что надобно, то духи дают. Хочешь верь, хочешь нет — развёл Гром руки — нет у меня слуг многих, одежды приличествующей, да грамоты какой с печатью, доказать никак не смогу.

Темник выслушал перевод, улыбнулся, да легонько махнул рукой. И молоденькая послушная рабыня тут же поднесла гостю большую чашу, полного забродившего молока кобыльего.

— Что ж княжич Гром, будь гостем моим.

Отпил Гром, да передал Бурьке чашу, поклонившись темнику.

— Благодарствую — и по знаку его сел на ковёр, на указанное место.

Бурька тоже лишь пригубила и, как истинный телохранитель, заняла место позади Грома. Впрочем, как и Босой, который хоть и поморщился поначалу, чашу всё ж не отдал, а так потихоньку стоял да смаковал, хмелея и слушая речь переводчика, через которого полководец кромешей общался с княжичем. Спутникам Грома место на коврах так и не предложили, воспринимая как слуг. Впрочем, коль угощение от пробовали, то уже хорошо. Смерть или рабство теперь не грозит, во всяком случае явно, ведь законы гостеприимства для всех едины и понимаются всеми народами примерно одинаково.

— Вижу душа у тебя настоящего воина степного! А настоящему воину что нужно? Только конь боевой, лук хороший, клинок верный, да музыка в душе, что на подвиги толкает. Остальное лишь развращает, отнимает свободу и делает слабым да глупым. Всё у тебя есть, кроме музыки. Ты кушай, кушай… Если задержишься с нами до следующей битвы, то сможешь услышать ту музыку. И тогда ты увидишь и поймёшь, почему мы непобедимы, а потом и матери своей расскажешь. А если останешься навсегда, то та музыка станет твоей… Ты тоже «купец»! — неожиданно и с усмешкой, темник Дайчин обратился к Босяку, так что тот аж кумысом поперхнулся — Можешь передать своим чтобы не боялись и спокойно везли свои товары. А как мы захватим всю степь, то не будет больше границ, заплатил пошлину и торгуй по всей орде в спокойствии и безопасности, к своей и нашей выгоде!

Место им выделили почётное, неподалёку от ставки самого темника. В этой юрте ночевали ближние нукеры, что являлись одновременно родственниками и охраной Дайчина, а заодно, по-видимому, и стражей для всяких непонятных гостей. Впрочем, они небыли слишком назойливы.

По утру Бурька растолкала обоих:

— Подымайтесь! На тренировку…

— Что?! — продрал глаза Босой — И здесь тоже?! А-А-А…

— А-А-А… — вслед за ним закричал и Гром, так-как Бурька, не церемонясь, запихала обоим под рубахи что-то до судорог холодное и мокрое.

— Быстрее! — пнула последний раз — Снаружи жду…

И вышла, сама-то уже одетая и умытая. И где только воду достала? Впрочем, последнее стало понятно, как только Гром полуголый выскочил и чуть не ослеп от тонкого снежного покрывала, сверкающего в утренних лучах до самого горизонта. На нём уже появились первые тропки, да лошади кое-где копытами сдирали его, выискивая травку. А так, собирай, да обтирайся, бр-р-р…

Только начали, а уж вокруг и нукеры скопились с интересом наблюдая да хмыкая одобрительно, смущая этим. Хорошо, что за княжичем пришли и освободили от этой обязанности. Скрипя по снегу вычурными сапожками, в своём странном длиннополом халате, с угодливой улыбкой на гладком лице, подошёл тот самый переводчик:

— Здравствуй княжич — поклонился — я Гнол Мун, верный слуга темника Дайчин, и он просил меня сопроводить тебя к себе, а также наставлять, объяснять и отвечать на твои вопросы — подождал, когда тот соберётся, и семеня рядом начал наставлять, указав вдаль, на приближающуюся группу всадников — тысячник Хуранд возвращается с победой. Тебе, как и всем почётным гостям, необходимо приветствовать его, а также новых подданных Орды. Я объясню, как вести себя…

— А скажи — посмотрев в указанную сторону, спросил Гром — Орда правда такая непобедимая? Разве у кромешей такое большое войско? У нас здесь никто раньше и не знал про такой народ.

— Истинных кромешей не так и много — толково, словно непоседливому ученику, начал тот объяснять — но из них умелые полководцы, и элитные отряды нукеров. Костяк же войска остальные кромеши. Большая же часть, это покорённые народы…

— А там что? — поинтересовался Гром, кивнув на огромную юрту, мимо которой они проходили, даже больше юрты темника, и с охраной у входа никак не меньше.

— Жилище шаманки — снова склонил голову Гнол Мун, вежливо улыбаясь — туда лучше не входить.

— Слушай Гнол Мун, а почему ты такой… угодливый что ли?

— Так принято обращаться с правителями в стране, где я вырос и воспитывался.

— Но теперь мы не в твоей стране? К тому же я никакой не правитель, у меня и власти-то нет?

— Страны разные, правители одинаковые. И чем меньше власть правителя — тут он поклонился совсем уж явственно — тем больше его тщеславие — и забежав чуть вперёд, всё с той же угодливой улыбкой, раздвинул полог юрты темника перед княжичем, при этом указав на верёвки внизу. Так что осталось лишь войти, аккуратно перешагнув верёвки порога, и самому поклониться собравшимся. Уже внутри указал ему место, а сам подбежал к креслу Дайчина.

Похоже Гром попал на очередное посольство. Несколько старейшин вошли, и возложив дары в виде множества шкур, встали на колено, а самый старый произнёс:

— Оленье племя просит разрешения вступить в Великую Орду. Мы принимаем её законы, будем исправно платить дань и давать воинов по слову повелителя мира Дэлхий-эзена.

Темник милостиво кивнул и махнул рукой, разрешая им сесть с краю. Рабыня им тут же подала чашу с кумысом, а в центр вышел тысячник и, поклонившись, доложил:

— Другое племя отказалось принять наше предложение, и по твоему слову мы их загнали, кого перебили, а молодых и сильных забрали в рабство.

— Хорошо — легонько покивал темник — пусть весть об этом идёт быстрее ног наших коней. Здесь делать больше нечего. Завтра снимаемся и по воле Отца Неба и Матери Земли, двигаемся дальше. А пока пейте кумыс, кушайте мясо, веселитесь. Хуранд, не забыл ли ты мою долю?

— Как можно темник?! — и по его знаку воины втолкнули в юрту нескольких девиц, тут же сорвав с них платье — Ни оружия, ни лошадей достойных тебя, не было, но вот — Самых молодых и красивых отбирал! — гордо сообщил тысячник.

Грязные, утомлённые, жалкие, они еле прикрывались от мужских взоров, испуганно стреляя глазами из-под чёрных всклокоченных волос, за которые их грубо приволокли.

— Ты б их помыл что ли! — хмыкнул темник, задумчиво разглядывая оцепеневших дев — Куда мне столько рабов… Пусть в этот день это будет мой подарок гостям! — воскликнул вдруг — Утолите свои желания! — и уже тише добавив — А коли понесут, так ещё рабов прибавится…

У Грома тоже возникло желание. Особенно когда ближайшую к нему деву, плавными обводами ягодиц которой он любовался, схватил сосед и, повалив на ковер под смешки и вскрики, грубо лишил девичества. Пришлось даже несколько раз рукой у себя в портах поправлять, но что-то его останавливало. Заплаканных дев брали по очереди. Однако, как Гром заметил, ни темник, ни приближённые к нему из числа кромешей, участия в этом не принимали. Лишь презрительно смотрели на вождей других племён. В какой-то момент он встретился глазами с темником, и тот вдруг спросил со своим обычным хитрым прищуром:

— Что же ты, молодой княжич салавский? Неужто не разгорелось в чреслах?

— Разгорелось… — промямлил Гром покраснев, и тут же поправился — Прости темник, я не привык брать насильно, да и детей своих рабами видеть не желаю.

Как ни странно, темник на его слова не обиделся, а одобрительно улыбнулся:

— Правильно. Что ты за воин, коли не можешь обойтись в походе без женщины, и как ты дорожишь кровью своих благородных предков, коли даришь своё семя первой встречной девке?!

Когда Гром вернулся, то с изумлением увидел странную картину. Кромеши во всю помогали Босому, показывая новые приёмы, что-то объясняли и о чём-то спорили. Босой вообще каким-то образом быстро научился общаться с ними, будто не просто выучил какие-то слова, а уже прекрасно понимал, да и они его. И уже вечером, сидя у обложенного камнями очага, все они вместе смеялись, шутили, болтали и распивали кумыс.

Грому это было несколько странно и необычно, ведь это те самые враги, с которыми ещё совсем недавно они воевали. Хоть он и сам был вынужден проводить время с темником. По неведомой причине тот считал нужным постоянно приглашать его на пиры и прогулки, где подолгу беседовал, расспрашивая о Салавии да окружающих её странах, землях и народах. Особенно любил держать возле себя во время перекочёвки тумена на новую ставку. Такое переселение на десятки вёрст, вроде неспешное, но упорное, вместе с рабами, юртами и стадами, происходило каждые несколько дней, и ставка постепенно смещалась всё южнее и южнее. Но темник лишь загадочно улыбался, и Грому оставалось только догадываться о конечной точке этого путешествия.

Впрочем, полководец и сам много чего рассказывал и с охотой отвечал на другие вопросы:

— Есть только два божества, что породили всех остальных: и божеств, и духов, и людей. Отец Небо и Мать Земля. Именно им мы и поклоняемся, а потому непобедимы. Они нам дали власть над степью и велели покорить все прочие народы — объяснял Дайчин. Его конь взошёл на холм и остановился, Черныш встал рядом, а перед всадниками открылась чудная картина.

Живу здесь было и не узнать. Огромная река, в устье ещё шире раздавалась в стороны, разделяясь на множество рукавов, меж двумя самыми толстыми образуя большой остров, а вокруг несколько поменьше. Так что где начинается море, а где кончается река, и не понять совсем. А на островах этих будто город раскинулся, без каких-либо стен и ворот, но с домами и не сотней ли кораблей у причалов, от сюда не разглядеть толком и не сосчитать.

Ну да, он самый, легендарный остров Алатырь, о котором Гром только в сказках и слышал. Отсюда торговые пути во все стороны лежат: через степи, в дальние и непонятные восточные страны, или в западные; на север, по реке в Забугар и лесную Салавию; через горные тропы в Арах можно пройти, от куда и в само Визайской царство добраться; а Южным морем в богатые города Сарахара и другие дальние земли. Правда тогда он его себе совсем по-другому представлял, в разноцветном блеске и золотой роскоши, а тут, какие-то глиняные мазанки по несколько этажей, с камышовыми крышами друг на друга заходящими. И так плотно стоят, что отсюда кажется, будто единый огромный дворец над рекой раскинулся.

А от корабля, что стоит на этом берегу, словно бы их поджидая, на холм уже взбирается несколько человек. Все в разной необычной одежде и смуглыми лицами, один так совсем чёрный, таких Гром и не видал никогда. Остановились перед конём темника, поклонились, да главный и говорит:

— Купцы Сарахарских городов приветствуют великого полководца Дайчина! Давно поджидаем тебя, так-как знаем, что после побед славных, много добычи у непобедимых Кромешей скопилось. Готовы купить её и избавить твоё войско от ненужной обузы.

— Поджидаете?! А не боитесь, что и ваш город разграблю, имущество ваше себе возьму, а вас самих в рабство обращу? — перевёл его ответ Гнол Мун.

Многие из них заулыбались, а кое-кто так и усмехнулся даже, глава же ответил:

— Тёплые и солёные воды Южного моря смешиваются здесь с рекой, потому вода никогда не замерзает, а твоя конница вряд ли сможет переправится через холодные бурные потоки в версту шириной. Что же касается нас самих, то трюмы кораблей наших пусты, а склады забиты ненужным товаром, потому как из-за войны не пришли купцы с севера и востока, да и в западных поганских землях неспокойно. По разумению нашему, нет тебе нужды воевать с нами, а лучше принести пользу и прибыток друг-другу.

И они торговали. Множество купцов прибыло с острова, ходили по раскинувшемуся стану, предлагая свой товар и скупая рабов сотнями. Лишь Грому, Бурьке и Босому предложить было нечего, и потому, одной оставалось просто любоваться удивительными харасарскими клинками, а другому мечтательно вдыхать запахи заморских вин.

А вечером самую большую юрту разобрали, открыв взорам широкий, обтянутый кожей помост, высотой с человеческий рост, и недвижимо сидевшую на нём, замотанную в разноцветные ленты, фигуру. И всем троим, за одно со знакомыми нукерами, удалось пробиться сквозь, обступившую помост, разноплемённую толпу, к самому краю. В какой-то момент, как по волшебству, все замерли в ожидании, и даже шумные торговцы притихли, надеясь на необычное зрелище.

Кажется, что сам воздух остановился и сгустился. Тишина всё явственнее, такая, что аж в ушах зазвенело. И в этой тишине, фигура на помосте плавно выпрямляется, приподнимаясь. И вдруг крутанулась, ленты взметнулись, красивые руки вскинулись вверх, босая ножка топнула по помосту, и весь мир взорвался грохотом. Так что Гром чуть не оглох, а затем и… почти ослеп. Шаманка, в каком-то странном танце, всё вертелась на этом огромном барабане, вплетённые в её волосы ленты широким куполом расправились вокруг неё. И серебристые бисерины на концах тех лент тоненько застучали, создавая мелодию, согласную с ударами гулкими. Всё быстрее и быстрее, ленты всё выше и выше, открывая её мелькающие ножки, бёдра, попу, живот, грудки и наконец личико. И всё это ловкое, молодое и красивое тело, покрыто знаками, расплывающимися от быстрого вращения и потому непонятными. Гром всё вглядывался и вглядывался и только под конец, когда дева, вдруг сомкнув ноги и опустив руки резко остановилась, и прежде, чем ленты снова полностью обмотали её в несколько слоёв, укрыв от взоров, в это самое мгновение он успел разглядеть. От лица, по плечам, животу, спине, ногам, сверху вниз, её смугловатое тело золотом перечёркивали тонкие ломанные грозовые молнии.

Она снова села и недвижимо застыла, а вокруг аж воздух заискрился от неожиданно спустившегося с небес холода. Люди стали расходиться, рабы начали заново устанавливать юрту над помостом. А Гром всё стоял напротив этой фигуры сам замерев, не замечая, как парок от дыхания осаживается на лицо инеем, и пялился на то место, где должно быть её лицо. И непонятно, видит ли она сквозь эти ленты, знает ли вообще, что он тут стоит, смотрит ли на него?

— Ну ты чего застыл? — толкнула его в бок Бурька — И не дозовёшься, встал как вкопанный…

— Уходить надобно… — добавил с другой стороны Босяк, с опаской поглядывая на недобро посматривающую в их сторону, стражу.

— Это моя суженная — прохрипел, пришедший наконец в себя, Гром.

— Аккуратнее княжич — откуда-то возник Гнол Мун — истинные Кромеши покорили множество народов, но очень редко когда смешивают свою кровь с другими, дабы только в их роду рождались великие воины и великие шаманки.

— Шаманка, слышишь меня? — не обращая ни на что внимания, Гром вплотную приблизился к барабану, чуть не хватаясь за него и смотря только на эту застывшую статую — Ответь, мне надо с тобой поговорить…

— Она всё равно не понимает твоего языка…

— Видишь, даже Гнол предупреждает — схватил его за руку Босяк — опасно рядом с ней находиться…

— Научишь меня? — попросил Гром переводчика, когда Босяк с Бурькой уже потащили его прочь.

А чуть в стороне, сидя на своём коне, в окружении своих тысячников и нукеров, за этой сценой молча наблюдал Дайчин, и по лицу темника совсем непонять было, что он об этом думает.

Всю ночь Гром не мог уснуть, ворочался и вздыхал, тем самым не давая спать и Бурьке с Босяком, перед глазами всё стояла ветвистая молния, а в ушах слышался небесный гром. Лишь чуть закемарил под утро, как тут же «БУМ» этот гром снова разбудил его. Открыв глаза, увидал как нукеры спешно снаряжаются.

— Что случилось — спросил спросонок.

— Вставай! — рявкнула в ответ Бурька, напяливая свою бронь.

И словно подтверждая её слова, вновь пророкотал гулкий удар «БУМ». Выскочил вместе со всеми в яркое морозное утро и, снаряжая в общей толпе нетерпеливо топающего ногой Черныша, опять прозвучало «БУМ». Вскочили на коней и всем отрядом поскакали, и только тут Гром увидал, что огромная юрта опять разобрана, а на барабане стоит одинокая шаманка в свободно опавших лентах, и по их шевелению заметно: вот она чуть подняла ногу и резко опустила «БУМ» разнеслось по всей степи. А чуть дальше, на вершине холма, на своём коне восседает темник, глядя в сторону реки. К нему-то отряд нукеров и подскакал. Гром пробился вперёд, и перед ним открылся весь вид неожиданно замёрзшей реки, вмёрзшие в лёд корабли возле островов. И даже отсюда чувствуется страх готовящихся к битве людей на островах. А здесь, вдоль берега, уже выстроился готовый к бою тумен. «БУМ».

— Глупцы, они думают, что богатство даёт им безопасность и власть, но вскоре сами присоединятся к тем рабам, которых вчера скупали — лицо Дайчина повернулось к Грому, и он договорил — городов не должно быть, не для того существует открытая для всех Мать Земля, чтобы её стенами перегораживали и на части делили. Себе присваивали, и плату с других за проход требовали.

— Почему же ты не захватил Забугар, после того как разгромил войско на Бредянке?

— Потому что осада долгое и нудное занятие, а зимой людям и лошадям надо что-то есть. Великий хан не поручал мне захватывать всё подряд. Он мне поручил лишь собрать сведения, покорить мелкие племена да проложить путь для Великой Орды. Под копыта коней которой и лягут все страны, большие и малые. И твоя Салавия тоже…

— Ну, может захватить вы и сможете, но как удержите? Многие народы поднимут восстания и будут бороться против чужеродных правителей с чужими обычаями и законами. Неужто столько войск везде содержать?

— Зачем? Править народами пусть свои будут, а нам достаточно править правителями.

— Ха… Государыня Ярка никогда не согласится на власть над собой…

— Она не согласится, другие найдутся… Вот ты например… — и так испытующе глянул, что Гром посчитал за лучшее промолчать — Ну что, уже почувствовал музыку воина в душе?

«БУМ» и действительно его сердце наполнилось неутомим желанием битвы.

Дайчин дал сигнал, и сотня нукеров, как и весь тумен, устремилась вперёд. И Гром, сам того не ожидая, помчался с ними. Топот Черныша слился с топотом сотни лошадей и боем шаманки в единую музыку. И он сам влился в единый организм сотни. Пришло новое чувство, чувство какой-то общности, возвышающее, поднимающее вверх и дающее всемогущество. Он откуда-то знал, где его место, куда повернёт сотня, когда вздеть щит прикрывая товарища, а когда лук с натянутой тетивой, ощущая, что ничьи стрелы при этом не достигнут его. Понимая самим нутром, в котором отдавался приказ барабана шаманки, что все вместе они неуязвимы. И весь отряд, одновременно, вздел мечи, как единый клинок, и сам собой изо рта вырвался общий крик:

— ОРДА-А-А… — и многорукое непобедимое чудовище, обрушилось на беспомощного врага…