Светлый демон

Сергей Бакшеев, 2013

Светлана Демьянова – профессиональный киллер, идеальная машина для убийства. Страшные события прошлого выжгли из ее сердца все человеческое, она не знает ни страха, ни жалости. Ее стихия – смерть. Светлана направляется на выполнение очередного заказа и около придорожного кафе видит следующую картину: оборванного, жалкого человека в военной форме окружили здоровенные кавказцы с оружием в руках. Понятно, что еще пара секунд – и все будет кончено. Светлана собирается проехать мимо, но вдруг с ужасом понимает, что физически не сможет бросить этого человека в беде. Установившийся порядок ее жизни начинает неотвратимо рушиться, но, не в силах совладать с собой, она бросается на помощь несчастному…

1

Дорога перевалила вершину и пошла под уклон. Предзакатное солнце, цеплявшееся пурпурным брюхом за островерхие ели, окончательно свалилось за гору и больше не бликовало в боковых зеркалах тонированного корейского внедорожника.

Я сняла затемненные очки и сунула их в специальный очечник под потолком. Вытянув шею, мельком посмотрелась в зеркало. Уставшие глаза худой сосредоточенной женщины оценивающе изучили меня. Как и все, я уверена, что выгляжу моложе своих тридцати восьми. Пусть не в данный момент — все-таки вторые сутки за рулем, — а когда высплюсь. Ответьте честно: вы ведь тоже так о себе думаете? Годы идут, а в душе вечно клокочут пузырьки юности, и кажется, что время щадит вас. Вот и я такая. Одно обидно — меняется наше отражение в зеркале.

За окном мелькнул указатель: «Валяпинск — 23 км». Сколько лет я не была в родном городе? Семнадцать. Да и родной ли он мне? Скорее про́клятый край, в котором я, Света Демьянова, провела безрадостное детство и жестокую юность.

Точное место своего рождения я не знаю. Как, впрочем, и своих родителей. Интернатские мымры-воспитательницы не поощряли копания в родословной. Наверное, потому, что были уверены — ничего хорошего там дети не найдут. Уж лучше пусть кареглазая девчонка с русыми косичками вечно мечтает и сочиняет небылицы о своих богатых и добрых родителях, которые вот-вот примчатся на белом лимузине и заберут ее в сказочный замок, где каждый день мороженое.

«А почему они раньше этого не сделали?» — требовала объяснений моя практичная подружка Лена Баринова. «Да потому, что родители скрывают меня от врагов! Чтобы те не украли и не потребовали выкуп! Скоро папа разделается с ними и приедет за мной с кучей игрушек. Там есть такие, каких ты в жизни не видела! Я оставлю их тебе». — «Даже Барби в свадебном платье?» — «Угу, — соглашалась я после некоторого колебания. И упрямо заклинала: — Дома у меня есть еще».

Но никто за мной не приезжал. Ни на шикарном лимузине, ни на тарахтящем автобусе, за остановкой которого я с надеждой наблюдала долгие годы, растапливая дыханием изморозь на окне.

Я невольно вспомнила обшарпанное здание школы-интерната для детей-сирот и отчаянные детские перепалки. Еще семнадцать лет сюда бы не возвращалась, если бы они у меня были. Но жить мне осталось меньше. От силы год или полтора. Врач-онколог, забыв о принципах псевдогуманизма, процедил этот приговор после моего тихого вопроса, сопровождавшегося убийственным немигающим взглядом. Так я смотрю на заказанных клиентов сквозь прицел оптической винтовки. Пустая точка сузившегося зрачка, как кратер бездонного ледяного вулкана перед извержением.

Онколог суетливо предложил курс химиотерапии, я покачала головой. «Боль будет нарастать», — предупредил он. Я вспомнила дни, когда физической болью старалась перебить душевную муку. Он не понял моей кривой усмешки.

Я до сих пор сомневаюсь: ради чего возвращаюсь в Валяпинск? Чтобы выполнить странный заказ? Увидеть знакомые места? Или чтобы в тысячный раз вспомнить тот страшный день, когда Мир Рухнул, и попытаться разобраться в нем?

На приборной панели безотказного «корейца» высветился значок бензоколонки. Я свернула к автозаправке, рядом с которой гремело музыкой придорожное кафе. Зеленая обочина, забрызганная пятнами желтых одуванчиков, напомнила мне о любимом бессловесном Пифике, а если величать полным именем — Елпидифоре. Так зовут среднеазиатскую черепашку — единственную живую душу, с которой я дружу на протяжении последних лет.

Пифик оказался у меня случайно. Мне подарили его в монастыре после разговора с матушкой Прасковьей. «Каждый должен о ком-нибудь заботиться», — сказала игуменья, протягивая коробку из-под обуви с прорезанными в крышке дырками. Я заглянула внутрь, увидела задранную мордочку с черными глазами-бусинками и поняла — это несуразное существо создано именно для меня.

Конечно, от общения с собакой или кошкой вы получаете более яркие эмоции, но мой черно-серый мир не предполагает красочных всплесков. Да и за собакой требуется ежедневный уход, а кошка больше привыкает к дому, чем к хозяину. Другое дело черепаха. Пифик мог неделю-другую спокойно дожидаться меня в запертой квартире, которые к тому же я часто меняла. Или сопровождать в долгих поездках, безропотно коротая время в прозрачном пластиковом ведре. С ним можно поселиться в любой гостинице и обрадовать порезанным огурчиком или кабачком. Еще он обожает листья одуванчиков и цветы клевера, и сейчас, в начале лета, мне не составляет труда баловать неуклюжего питомца природными лакомствами.

Я спустилась с дороги, отошла к опушке леса, где действие выхлопных газов сводилось к минимуму, и сорвала несколько желтых цветков. Посмотрев на импровизированный букетик, я кисло улыбнулась. Последний раз мне дарили цветы около двадцати лет назад при выходе из роддома. С тех пор внимание мужчин к моей женской сущности ограничивалось вульгарным приставанием. Я научилась жестко пресекать непрошеных ухажеров и лишь изредка, когда восставала плоть, сама выбирала партнера, которому доставалась одна сногсшибательная ночь. Единственный постоянный самец, который последние годы делит со мной кров, сейчас сожрет эти радостные цветочки, посмотрит черными бусинками и завозит лапами по ведру, требуя свободы. А свобода ему нужна лишь для того, чтобы зарыться мордочкой в норку и заснуть часов на двенадцать, втянув лапки под защитный панцирь.

Зашуршал куст. Я резко обернулась. Изуродованное профессией подсознание мгновенно проанализировало ситуацию. Ветра нет, ветки не могут шуметь; дикий зверь не подойдет к пахучей бензоколонке; до автомобиля метров тридцать, моя спина — прекрасная мишень для затаившегося человека. Последовало молниеносное решение. Одуванчики упали к ногам, правая рука метнулась к спасительным штанам «тысяча карманов». В них всегда найдется то, чем я смогу ответить на неожиданную опасность.

— Эй! — послышалось из куста. Сквозь раздвинутые ветки высунулась испуганная физиономия в солдатской фуражке.

Я прежде всего изучила руки незнакомца. Грязные пальцы застыли на согнутых ветках и не представляли прямой угрозы.

— У вас нет чего-нибудь поесть? — промямлил солдатик.

Жалкий тон просьбы предполагал грубый отказ. Он вышел из-за куста. Я чутко контролировала ситуацию, продолжая искать скрытый подвох, но тщедушная фигура и просящий взгляд красноречиво свидетельствовали, что передо мной голодный парнишка в солдатской форме.

— Или подвезите меня. Мне надо уехать, — не дождавшись ответа, солдат высказал новую просьбу.

Он не уточнил, куда ему надо. Но это ничего не меняло. Я никогда не брала попутчиков. Опасность порой представляют самые близкие люди, не говоря уж о посторонних.

Солдат повел носом, невольно развернувшись в сторону кафе. Оттуда тянулся запах прогорклого мяса, способный разбудить аппетит лишь у самых нетребовательных посетителей. Но до звания «посетитель кафе» солдатику было как до Луны. Он походил на заморенного мальчишку без копейки в кармане, по недоразумению напялившего военную форму. От подобного вида сжимается сердце любой матери, но сегодня солдатику не повезло. Трогательная беззащитность не способна разбудить жалость в моем зачерствевшем сердце. Жалость делает человека слабым, а я должна оставаться сильной, иначе мне не выжить.

Я молчала, не люблю говорить без нужды. С помощью слов люди обманывают, глаза всегда честнее словоблудия. Сейчас я не видела противоречия между просьбой и тусклым взглядом солдата, и холод, с которым встретила незнакомца, потерял часть своей силы. Моя напряженная правая рука расслабилась и покинула карман с пистолетом, а затаившиеся в глазах льдинки потеряли интерес к незнакомцу.

Солдатик опустил нос, убедившись, что ему ничего не светит. Ему вновь предстоит идти лесом вдоль обочины, сбивая ноги и прячась от света фар проезжающих автомобилей. Он сгорбился и отступил, чтобы исчезнуть. И тут что-то дрогнуло в моей душе.

— Постой! — я решила дать ему маленький шанс. — Как тебя зовут?

Ему помогло бы единственное имя, довольно редкое среди его сверстников.

— Коля, — отозвался солдатик.

Мои ресницы болезненно дернулись, глаза вспыхнули удивлением. Так звали двух самых близких мне людей, которых я когда-то давно безумно любила.

— Я что-нибудь принесу, — пообещала я.

Придорожная забегаловка мало чем отличалась от подобных, разбросанных по необъятным российским просторам, разве что состав посетителей больше подходил для Ставрополья, чем для Свердловской области. Толстый азербайджанец колдовал под навесом у мангала, равнодушная русская девушка отпускала напитки, пара потных дальнобойщиков заглатывала пищу, косясь в окно на грязные фуры, а за центральным столом развалились три самоуверенных горца с Северного Кавказа. Я не утруждаюсь вникать в этнические отличия джигитов и называю всех мысленно «северяне».

От троицы исходила ощутимая на биологическом уровне волна угрозы. Они метнули в меня острые взгляды, которые быстро наполнились презрением. Худая уставшая женщина, облаченная в бесформенные штаны и такую же куртку, не заинтересовала горячих горцев.

— Пора, — услышала я команду Старшего из тройки «северян». — Возьми в дорогу воды.

— Сколько? — уточнил самый Развязный.

— По бутылке.

— Плохо, что сейчас не зима, — угрюмо посетовал третий, ковыряясь в зубах.

Я привыкла сканировать окружающие звуки и немного удивилась. Чтобы теплолюбивые джигиты мечтали о снеге — это, по меньшей мере, странно. Старший, видимо, думал так же.

— Почему? — спросил он.

— На снегу камуфляж хорошо видно, и в лесу долго не просидишь.

— Никуда он не денется, все предупреждены, до утра закопаем.

— Шлепнем и закопаем, — согласился Угрюмый.

Я не стала заказывать сомнительный шашлык, купила бутерброды в фабричных треугольных упаковках и холодный чай в пластиковых бутылках.

— Откуда-куда, красавица? — лениво спросил Развязный, подойдя к стойке.

На подобное заигрывание я даже не оборачиваюсь. Молчание — лучший способ избежать конфликта с незнакомцами. Я размышляла над услышанным: «камуфляж», «никуда не денется», «шлепнем и закопаем». Имеют ли эти слова отношение к голодному солдату в полевой камуфляжной форме, прячущемуся в кустах?

— Гордая, — констатировал Развязный, бесцеремонно рассматривая меня. И с врожденным презрением к женщинам уточнил: — Гордая Цапля.

Я покинула кафе, ощущая на себе его липкий лапающий взгляд. Холодная неприступность лишь подстегнула его интерес. Возможно, поэтому он поспешил выйти вслед за мной. Марка машины и номер могут дать дополнительную информацию о молчаливой хозяйке.

Солдатик дежурил около моего бежевого джипа, явно опасаясь, что я уеду, позабыв об обещании. Он смотрел на мои руки, занятые продуктами, и беззвучно радовался, а я с тревогой понимала, что сделала себя беззащитной. Всего на минуту, пока пройду пятьдесят метров от кафе до машины. В обычной ситуации пятьдесят метров ничего не значат, но сейчас я допустила просчет. Я же слышала странный разговор, который насторожил! Я видела троих наэлектризованных «северян», повадки которых красноречиво говорили, что это не праздные отдыхающие, а бойцы на охоте. Кажется, я знала, кого они ищут.

— Он здесь! — крикнул Развязный, подтвердив мой вывод.

В глубине кафе загремели стулья, затопали ноги, его партнеры выскочили на дорогу. Теперь уже не важно, в чем провинился солдатик и почему за ним охотятся. Не важно, что я не успела заправить машину и не дала корм Пифику. Побоку даже то, что меня причислили к помощнице жертвы. Сейчас важно единственное — я нахожусь на линии огня. А в том, что бойцы вооружены, сомнений нет.

Голодный солдат смотрел на продукты, не замечая опасности. Я, не оборачиваясь, продолжала идти тем же шагом. У меня были секунды, чтобы подумать. Такой драгоценностью разбрасываться нельзя. Чем больше думаешь, прежде чем действовать, тем меньше потом ошибаешься. Опыт подсказывал, что, пока я заслоняю солдата, бойцы не будут стрелять. Возможно, они вообще не захотят открывать огонь при свидетелях. Но на это надежды мало. Самоуверенность никогда не дружит с дальновидностью.

Бойцы успокоились, они уже уверовали, что легкая добыча в их руках. По большому счету мне наплевать на судьбу солдатика, он мне никто. Только как охотники поступят со свидетельницей? Благородство — последнее, что может прийти на ум, глядя в их лица.

Я уже около машины. Сзади неторопливые шаги. Бойцы не спешат, их распирает сознание собственной силы, победа у них в кармане. Да и как может быть иначе, если жертва напоминает беспомощную овечку, а охотники — матерых волчар. Они перекинулись парой фраз. Я не расслышала всех слов, но догадалась, что говорят обо мне. Решается моя участь. Будущее солдатика однозначно — «шлепнем и закопаем», а что уготовано мне? И хотя с некоторых пор мне наплевать на собственную судьбу, я категорически против, чтобы за меня решали другие.

Я сую продукты солдату. Тот счастлив, лепечет «спасибо», а мои руки наконец свободны. Желудок солдата сжимается, пересохший рот наполняется слюной. Он думает о предстоящей еде и не понимает, что его жизнь решится в ближайшие секунды.

Две силы, умеющие убивать, готовы вступить в противоборство.