Вокалистка

Сергей Бакшеев, 2020

У Саны идеальный слух и голос. Свои способности она унаследовала от отца, легендарного Композитора. Близкий друг использует ее дар для мошенничества, концертный администратор заставляет участвовать в левых концертах, пока на девушку не обращает внимание спецслужба. Теперь она – агент «Вокалистка», опасное оружие, которое может выйти из-под контроля…

5

Следующее утро для Саны выдалось безрадостным — снова халат, ведро и швабра. Вчерашнее выступление, шальные глаза Антона, его благодарность и ласки представлялись далеким сном или плодом ее фантазии. А если это случилось по правде, то никогда уже не повторится. Кому нужна страхолюдина, которая боится собственного отражения в зеркале.

После любого праздника грязи остается больше, чем в будний день, а если гуляли артисты с дармовой выпивкой, оттирать приходилось не только пол в буфете, но и стулья, столы, а кое-где и стены.

Сана в десятый раз меняла грязную воду в ведре и полоскала вонючую тряпку. Она открыла кран, струя воды с шумом ударила в цинковое дно — чистый звук был отдушиной в ее нудной работе. Подспудно она слышала, как пробуждается театр, хлопают двери, заходят сотрудники, но не оживляла звуковой поток в конкретные образы. И так ясно, что ее ждет разнос от начальства. Лучше отключиться, чем то и дело прислушиваться к поступи директорских ботинок.

Однако первыми на мокрый пол в буфете ступили ноги в модных кроссовках. Сана скосила взгляд, увидела расклешенные джинсы и узнала вошедшего, не поднимая глаз.

— Вот ты где. А я тебя ищу, Уголек, — говорил Самородов, быстро приближаясь к ней.

— Не топчись, дай высохнуть! — вырвалось у нее, а на душе потеплело: Антон вернулся к ней.

— Тебя лишили премии — это нечестно, — возмущался звукооператор. — Ты спасла директорскую задницу от провала, а Лисовский, гнида…

— Я спасала тебя, — призналась Сана.

— И пьяницу Смирницкого ты выручила, а теперь за ним убираешь. Это чудовищно! — Антон взял девушку под локоть. — Мы должны восстановить справедливость. Я знаю, как.

Сана по привычке выворачивала голову вправо, а Антон заглядывал ей в глаза, не смущаясь уродливого шрама. Он говорил эмоционально, но тихо, по-заговорщицки:

— Помнишь, как вчера Курашвили разговаривал с женой? Он директор мясокомбината. Эта такая должность, где без махинаций никак. Он стопудово ворует! В любой момент к нему могут прийти с проверкой, и тогда, если не даст взятку — тюрьма.

Сана пожала плечами: что ей с того?

— Это прелюдия, — продолжил Антон. — Для нас самое главное, что Курашвили ищет нового водителя и называет жену, помнишь, как?

— Цыпа моя бархатная.

— Вот-вот! Это наш шанс!

— Ты о чем, Антон? — прямо спросила Сана.

Она ждала, что он будет вспоминать вчерашний вечер, снова похвалит ее, а может, принесет подарок, ведь у него столько классных штучек для женской красоты. Но мысли Самородова вертелись вокруг директора мясокомбината.

— Представь, сегодня у Курашвили проверка из прокуратуры. Выявили хищения, прищучили так, что не отвертеться. Все — прощай свобода! Единственный вариант, дать много денег, чтобы замять это дело. И он звонит жене.

— Пусть звонит. Зачем ты мне об этом рассказываешь?

— Еще не догадалась? — Антон подмигнул. — Потому что бархатной цыпе голосом перепуганного Курашвили должна позвонить ты, Уголек.

— Я!? — окончательно растерялась Сана.

— Тише, нас могут услышать. — Антон отвел Сану за колонну и продолжил: — Это первая часть моего плана, а дальше я стану новым водителем Курашвили.

— Ты уйдешь из театра? — испугалась Сана.

Антон растолковал ей свой план — дерзкий, почти безумный, а она слушала его и радовалась: он не уходит, она нужна ему, они снова вместе.

— Ты согласна? — спросил он, нежно взяв ее за руку.

В фильмах так спрашивают девушку, когда делают предложение любви и сердца. Сана обожала ходить в кино, в зале темно, ее лица не видно. На большом экране ее притягивал и пугал крупный план, влюбленные, как зачарованные, смотрят глаза в глаза — ужас, если представить себя на месте актрисы. А еще ей запомнилась фраза, что влюбленные не замечают недостатков. Сейчас Антон смотрел ей в лицо, как на обычную девушку, которая ему нравится.

— Когда? — спросила она.

Через полчаса они вышли на улицу, заперлись в будке телефона-автомата. Антон набрал домашний номер семьи Курашвили и передал трубку Сане, повторяя инструкцию:

— Говори быстро и требовательно, пресекай вопросы и сразу вешай трубку.

— Алло? — ответил вальяжный женский голос.

Сана узнала жену Курашвили и заговорила испуганным голосом директора мясокомбината:

— Это я, Цыпа моя бархатная. У меня проверка на комбинате, из прокуратуры пришли, глубоко копают. Да не перебивай ты меня, а внимательно слушай! Я должен срочно дать взятку — иначе тюрьма. Другого варианта нет. Короче, сделаешь так! Сейчас пошлю к тебе своего нового водителя, Гришу, отдашь ему все наши деньги. Где взять, сама знаешь. Все отдай! Срочно! Не паникуй и никому не звони, я еще заработаю. Главное — сегодня откупиться.

Сана повесила трубку.

— Ух! — выдохнул Самородов. — Полдела сделано. Я помчался к Цыпе.

— Она же тебя запомнит, — встревожилась Сана.

— Мы не где-нибудь, а в театре работаем. — Антон достал из приготовленного портфеля парик и усы соломенного цвета. Загримировался и спросил: — Как тебе водитель Гриша?

Еще в театре он сменил кроссовки и джинсы на безликие брюки и туфли и сейчас действительно напоминал моложавого шофера.

— Ты здорово ее напугала, заставила паниковать, в таком состоянии она меня не запомнит, — заверил Антон.

Женщины пугливые, согласилась Сана. Она сама жутко переволновалась, пока Антона не было. Продолжая уборку, она абстрагировалась от плеска воды, шуршания швабры, окриков начальства. Сана прислушивалась ко всем шагам в округе в надежде распознать те единственные, которые вернут ей спокойствие. Тысячи шагов мужчин и женщин, молодых и старых, худых и толстых, куда-то спешащих и топчущихся на месте словно радиоволны пронзали ее организм.

Наконец, среди бесполезного шума она услышала, как Антон приближается к театру. Звук его шагов чуть изменился, он нес тяжелый портфель.

Сана продолжала тереть пол, не поднимая головы. Антон требовал, чтобы она вела себя, как обычно. Вот он вошел в театр, поднялся по лестнице и заперся в своей комнате. Сана слышала, как он открыл портфель, зашуршал содержимым. Затем опустился на стул и сказал для нее:

— Уголек, у нас получилось. У нас куча денег!

Сана находилась двумя этажами ниже, но услышала послание.

Вечером директор мясокомбината приехал домой, немного уставший, как всегда с пакетом мясных деликатесов.

— Тебя отпустили! — встретила его радостная жена. — Взяли деньги — и проблем не будет, да?

— Какие деньги? — нахмурил брови Курашвили.

— Все, что у нас были. Я Грише отдала, как ты велел. — Она показал пустой тайник.

— Какому Грише? — взревел обманутый директор.

Когда он разобрался в произошедшем, то готов был выкинуть жену с балкона. Испуганная женщина клялась, что слышала именно его голос, а не перезванивала, потому что он сам так велел. На ее предложение, сообщить в милицию, прозвучало такое громогласное «дура!», что ругань услышали все соседи. Побуянив, Курашвили напился с горя и бухнулся на диван. Жена суетилась над мужем, предлагая воду и таблетки, а он рычал на нее, пока не захрапел.

Сана в деталях пересказывала семейный скандал Антону. Они специально гуляли в около дома Курашвили, чтобы узнать, какие их ждут последствия.

— Пронесло! — радовался Самородов. — Я же сказал, он не заявит, потому что сам вор. Мы богаты, Уголек!

Антон радовался деньгам, а Сана млела от того, что парень обнимал ее во время прогулки, ведь они изображали влюбленных. Приходилось ли ему играть эту роль, она не задумывалась, ей притворяться не требовалось. Девушка впервые в жизни влюбилась.