Транзит

Сергей Байбородин, 2023

Оперу Родину некогда скучать: ему и его коллегам – сыскарям приходится расследовать то хладнокровное убийство, то серийные угоны автомобилей, подчас рискуя собственной жизнью. При этом не забывают они и о простых житейских радостях, о дружбе, о любви. Читатель имеет возможность «войти» в кабинет оперуполномоченного и ощутить себя частью повседневной жизни служителей закона, увидев её без прикрас.

© Сергей Байбородин, 2023

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2023

Стрела Амура

Голова

Непрерывный стук в дверь в конце концов заставил капитана Родина оторвать голову от подушки.

Шатаясь и проклиная раннего гостя, он подошёл к двери. На пороге стоял замначальника розыска Кожин.

Родин, потирая глаза, с упрёком и недовольной гримасой выпалил:

— Иваныч, какой леший тебя принёс в такую рань?! Дай хоть девятого мая отдохнуть!

Кожин, за многие годы службы привыкший к такому отношению оперов, как и к фамильярному обращению, безапелляционно заявил:

— Собирайся, поехали! Там голова на заборе висит.

Родин почесал грудь и непонимающим взглядом посмотрел на Кожина.

— Иваныч, ты что, перепил вчера? Какая голова?

Кожин шагнул в коридор, достал из внутреннего кармана пиджака бутылку пива, открыл её об угол стоящего в коридоре аквариума, протянул Родину и невозмутимо ответил:

— Обыкновенная, человеческая, отрезанная.

Родин приложился к бутылке, вместе с влитым пивом пришло прояснение сознания, которое с сожалением констатировало, что преступление неординарное и отвертеться не удастся. Родин проводил раннего гостя в крохотную кухоньку однокомнатной хрущёвки и попросил:

— Иваныч, сделай кофе, я пока душ приму.

Ванная, по размерам ещё меньше, чем кухня, совмещала собственно саму ванну и унитаз. Родин протиснулся между ними и открыл душ. Прохладная струя воды принесла облегчение.

— Говорил же Родьке: «Четвёртая лишней будет!» — пробубнил он, ловя струи воды.

Растёршись докрасна махровым полотенцем, Родин вышел из ванной, достал из шкафа аптечку, выломал из пачки четыре таблетки аспирина, запил их остатками пива и прошёл на кухню, где уже соблазнительно пахло кофе. Отхлёбывая из кружки, Родин посмотрел на Кожина:

— Шеф, пока кофе пьём, введи в курс дела.

— Да я сам не больше твоего знаю: позвонил дежурный, сказал, что на заборе десятой школы висит человеческая голова, жилец из дома напротив гулял утром с собакой и обнаружил.

— Так, может, это манекен, что он там спросонья понять-то мог?

— Он врач, Серёга, поэтому ошибка исключена, он даже рассказал, что голова отрезана профессионально, между позвонков…

— Иваныч, ты помнишь что-нибудь похожее?

— Ну, была у нас расчленёнка раза три, а такого не помню.

— Я, помню, где-то читал, что индейцы вешали отрезанную голову напротив дома врага для устрашения или назидания. Может, какой-то псих книжек начитался?

— Чего там думать, сейчас поедем и посмотрим.

Перед домом стояла свеженькая «Нива» Кожина. Как-то, примерно год назад, её угнали, тогда Родин, который руководил группой по борьбе с преступным автобизнесом, перевернул весь город, но вернул начальнику «железного коня». С тех пор он был на особом, привилегированном положении. Ему часто прощали его дружбу с Бахусом, его загулы. С другой стороны, Родин, возвращаясь с орбиты, как он сам любил это называть, мог за неделю раскрыть преступлений столько, сколько весь отдел не раскрывал за месяц. Но более притягательным было то, что два свободных кабинета в отделе всегда были доверху забиты изъятыми запчастями, и все, включая Кожина и начальника угла Саенко, время от времени подкармливались кто трамблёром, кто аккумулятором.

Когда подъехали на место происшествия, там уже были все, включая судмедэкспертов.

Закин, которого по имени никто не знал — так долго он работал в СМЭ, вынес свой вердикт:

— Голова отрезана от трупа, время смерти между тремя и четырьмя часами ночи, — и как бы между прочим добавил:

— Думаю, нападавший либо мясник, либо охотник, очень уж умело отделил голову от туловища. Да, на голове отсутствует правое ухо, зачем оно ему понадобилось, думайте сами.

На заборе между пролётами действительно висела человеческая голова, лицом обращённая к дому семнадцать по улице «Дружбы Уродов», как шутейно любил называть улицу Дружбы Народов Веселов Серёга, оправдывая свою фамилию, — остряк и весельчак.

Веселов стоял рядом с головой, в одной руке держа булочку, в другой — бутылку молока. Работа в убойном отделе лишила его брезгливости, он пытался в уме набросать очередной рассказ.

«Пасмурное утро явило городу отрезанную голову Коли Рябы», — цитировал он.

В этот момент все обратили внимание на висевшую голову и как один узнали в ней лицо известного уголовника Николая Рябченко по кличке Ряба.

Этот факт придал бодрости операм: Ряба — личность скандальная, все его связи в угро известны, поэтому раскрыть преступление большого труда не составит. Ободрённые этим обстоятельством, оперативники принялись осматривать примыкающую территорию.

Минут через десять из-за школы раздался голос Родина:

— Сюда!

Начальник убойного — Коля Саенко, родной брат начальника угла — обратившись к напарнику, сказал:

— Он что, дерьмо в детстве ел, что ли, почему ему всегда везёт?!

Пряхин курил сигарету и, направляясь в ту сторону, откуда кричал Родин, ответил:

— А ты не завидуй, просто он фартовый.

Подойдя к Родину, который стоял возле мусорных баков за школой, увидели распростёртое на земле обезглавленное тело, виднелись следы волочения, из чего можно было сделать вывод, что убийство произошло в другом месте.

Пряхин посмотрел на Родина, улыбнулся:

— Слышь, Серёга, Саенко говорит, ты дерьмо в детстве ел, поэтому тебе везёт. Может, ты на фортуне и место убийства найдёшь, чтоб нам здесь до второго пришествия не шакалить?

Родин осмотрелся: ночью прошёл дождь, следы волочения видны только возле трупа, собака, вероятно, след не возьмёт.

— Если найду, с тебя пузырь конины, — сказал он Пряхину

— Договорились, — ответил Пряхин, — только уговор: пьём вместе.

Осматривая труп, обнаружили, что у него отрезана правая кисть.

— Он что, коллекционер, что ли? — вслух размышлял Пряхин, — на кой она ему? Ухо ещё… Первый раз такое вижу, ей-богу!

— Не поминай имя Господа всуе, — философски заметил Родин и удалился зарабатывать себе на коньяк.

Тем временем замначальника угла Кожин решил взять быка за рога. Прихватив с собой двух оперов, отправился по месту жительства матери Рябы.

Дверь открыла женщина средних лет, ухоженная, было понятно, что она на себе не экономит.

Не дав ей времени собраться с мыслями, Кожин с порога заявил: «Твоему сыну голову отрезали, знаешь, кто это мог сделать?»

Выронив из рук плойку, побледнев, Ольга Николаевна — так звали мать Рябы — прислонилась к стене и стала оседать на пол, теряя сознание. Вспомнив, что у неё слабое сердце, Кожин вызвал бригаду скорой помощи. Прибывшие медики привели Ольгу Николаевну в чувство, и Кожин продолжил дознание.

Слегка напуганный обмороком матери Рябченко, Кожин немного отпустил удила и уже спокойно спросил:

— Ольга Николаевна, когда вы последний раз видели сына?

— Вчера. Он вечером ко мне в ресторан заезжал, привёз коробку французского вина для банкета. Сказал, что сидит с друзьями в «Полёте», отмечают день рождения Вандяки какого-то.

Исчерпав вопросы, Кожин поехал к Рябе домой. В квартире дверь никто не открыл, что ещё больше убедило оперов, что на заборе была голова Рябченко.

Когда Кожин вернулся, осмотр места происшествия закончился, тело и голову отправили в морг.

Родин каким-то невероятным чутьём нашёл-таки место убийства — как раз напротив ресторана, которым заведовала мать Рябы, и тем самым добавил лишнюю монету в копилку для голосования «Кто за Рябу?».

Итак, по результатам первоначальных мероприятий было установлено: убит мужчина тридцати — тридцати пяти лет ударом ножа в сердце со спины. Предположительно, Николай Рябченко, уголовный авторитет, вызывающий оскомину на зубах оперов одной своей фамилией. От трупа отделены голова и кисть, причём отделены они профессионально. От головы, в свою очередь, отделено ухо. Кисти и уха на месте не обнаружено.

Собрав всю эту информацию, оперативники выдвинулись в Управление внутренних дел для организации розыскных мероприятий.

Саенко

Начальник уголовного розыска Саенко Владимир Викторович, высокий, плотный, лысый мужчина сорока — сорока пяти лет, на свою должность был назначен недавно. Причём назначили Саенко не из-за связей, как это обычно делается, — Владимир Викторович, так сказать, «дослужился». Злые языки утверждали, что Саенко назначили из-за отсутствия альтернативы. Ведь руководить оперативным подразделением желающих действительно было не много. Приговорить себя к жизни в кабинете и постоянным взбучкам от начальства мало кто хотел. Но что бы там ни злословили, Саенко, нужно отдать ему должное, был хорошим опером, да и начальником стал неплохим. Но отрицательная сторона в нём всё же была — он, по поводу и без, орал на подчинённых.

В розыск Саенко пришёл по собственному желанию, сразу после школы милиции, что называется, «с пелёнок».

И вот теперь, сидя в кабинете, накручивая пуговицу на пиджаке, он, молча осматривая оперов, определил для себя жертву.

Как мы уже знаем, начальник убойного отдела был родным братом Саенко, поэтому разбор по запчастям его не касался, начинали обычно с его заместителя Пряхина. Пряхин встал и доложил то, что, в общем-то, всем было известно. Саенко обратился к Вале, единственной женщине в отделе, отвечающей за информационное обеспечение.

— Сазонова, через полчаса мне бумаги по Рябченко.

— Владимир Викторович, через полчаса не получится, компьютер опять завис.

— Сазонова, почему, когда я обращаюсь, у вас всё зависает? Залипает? Затихает? Отвисните его, а то я действительно определю, что компьютер вам не нужен. Мы в своё время без всякого компьютера за пять минут любую информацию находили.

— Пряхин, надеюсь, в этот раз без заведения ОПД обойдёмся, но три рабочие версии для прокуратуры нужны, какие соображения?

Пряхин обозначил три версии, которые напрашивались сами собой:

— Думаю, первой версией будет убийство Рябченко его подельниками. Она же основная. Зная характер Рябченко, думаю, он насолил кому-то из своих кентов, вот его и вальнули, морду-то они ему регулярно били.

— Отработайте на всякий случай версию убийства Рябченко третьим лицом, маловероятно, конечно, но пусть будет как рабочая версия, — сказал Саенко.

— И убийство неизвестного лица неизвестным лицом, — добавил Пряхин.

Тут поднял руку Родин.

— Владимир Викторович, я думаю, что это не Рябченко и не убийство, совершённое с целью устранения кого-то.

— Родин, как ты меня утомил своими фантастическими идеями!.. И почему ты думаешь, что это не Рябченко?

— Ряба ростом был метр в прыжке, а рост трупа, если голову приставить, где-то сто восемьдесят сантиметров будет…

— Вот ты сам сказал «был», значит, нет его?

— Ну случайно, ну шутя сбился с верного путя, но ведь я ж дитя природы, хоть дурное, но дитя, — схохмил Родин.

— Вот именно, что дурное! Ты мне смотри, до конца квартала раскрываемость угонов не повысишь — выгоню и на Кожина не посмотрю! Ладно, Юра Мурин, съезди дактилоскопируй труп, и сразу на экспертизу. Родин, Варкун, возьмите кого-нибудь из его кентов и съездите на опознание. На этом всё. В шесть вечера все на планёрке у меня и не бухать! Пряхин, тебя в первую очередь это касается. Шлейф на весь кабинет стоит — хоть закусывай.

— А чё сразу я, Викторович? — огрызнулся Пряхин, — вчера всем разрешили. Я не стукач, но молчать не буду. Под шашлычок даже язвенники и трезвенники пили. Я ещё пузырь Родину проспорил, если он один пить будет, я слюной захлебнусь.

Отпустив личный состав, Саенко направился к заместителю начальника криминальной милиции, а по совместительству — другу Ворошилову.

— Привет, Ваня, достал меня твой крестничек, всё фантазирует, умничает, дело-то очевидное.

— Не горячись, Володя, ты же знаешь, он часто, наперекор всему, прав бывает. Чутьё у парня, интуиция.

— У него чутьё, где бухают. Это он безошибочно найдёт. Хотя ты прав, его как будто кто-то направляет, никогда не видел, чтоб один человек столько преступлений мог раскрыть. И помнит все дела, все номера двигателей угнанных машин наизусть. Память у него феноменальная.

Ворошилов достал из сейфа початую бутылку армянского коньяка, лимон и две аппетитные, посыпанные зеленью котлетины, каждая размером с ладонь.

— Давай, Володя, за День Победы, за отцов и дедов наших по маленькой. Сегодня не грех.

Саенко залюбовался котлетами. Как их готовила жена Ворошилова, Лида, — никто не мог готовить. Из чистого мяса, с луком и зеленью, обязательно охлаждённые — они таяли во рту. Под них не то что коньяк — яд можно было выпить.

Ворошилов разлил коньяк по рюмкам, и оба встали за столом.

— Давай, не чокаясь, — предложил Ворошилов, — у меня дед под Сталинградом погиб.

— А у меня под Харьковом, — отозвался Саенко. Опорожнив рюмки, друзья закусили котлетами.

— Володя, не стесняйся, ешь, ещё есть. Лида, как всегда, с запасом наготовила, так что весь твой розыск накормить можно.

Выпив ещё рюмку, Саенко закурил, откинулся на кресле и мечтательно прикрыл глаза.

— Через две недели отпуск, домой помчу, там уже клубника, вишня будет. А помнишь, как начинали ещё в старом городе? Помнишь банду бурята, месяц ведь тогда в кабинетах жили, ведь ни один сучонок так и не сознался. Всё доказывать пришлось.

— Да уж, с нынешними не сравнить, одни только Червонец с Королём чего стоили, а Фантик — мошенник?

Подогретый коньяком, Саенко раскраснелся, подобрел. Уверенный в том, что убиенный — это Рябченко и опера до вечера раскроют убийство, он пребывал в хорошем настроении и не прочь был предаться воспоминаниям.

В дверь постучали. Зная, что кроме розыска в управлении никого нет, Ворошилов даже не предпринял попытку убрать бутылку.

Сказав: «Войдите!», он просто отошёл к своему рабочему столу.

В кабинет, держа в руках пухлую папку, вошла Сазонова Валя. Как бы оправдываясь за неловкую ситуацию, она протянула папку Саенко и сказала:

— Владимир Викторович, я посмотрела материалы, Гусев и Старовский три месяца назад обещали Рябченко голову отрезать и маме на блюде с голубой каёмкой принести. Какие-то у них разборки из-за денег были, вроде как Рябченко их кинул.

Саенко, крякнув от удовольствия, обратился к Ворошилову:

— Вот видишь, Ваня, всё до банального просто, а ты — «чутьё», «интуиция»… Молодец, Сазонова, буду рапорт на поощрение писать — обязательно тебя укажу!

— Рано делить шкуру неубитого медведя, — из угла кабинета парировал Ворошилов.

— Ваня, вечно ты стремишься настроение людям испортить, прямо как выкормыш твой. Всё же очевидно! Нет, вам надо ложку дёгтя подбросить обязательно.

В разговор вмешалась Сазонова:

— Владимир Викторович, Родин, скорее всего, прав. По описанию, у Рябченко на левом предплечье девушка наколота, а у трупа — роза.

— Идите вы со своим описанием, — не хотел расставаться с мечтой о скором завершении дела Саенко. — Небось, сами напутали, а теперь валите с больной головы на здоровую. Ладно, дождёмся опознания, там видно будет.

Рябченко

Николай Рябченко, мужчина тридцати пяти лет, трижды судимый за кражу, грабёж и вымогательство, но при этом благополучно избежавший лишения свободы, благодаря своей матери, жил праздной жизнью на её же деньги. Нигде не работал, был завсегдатаем ресторанов и казино. Регулярно являлся зачинщиком драк, разборок, но при этом всегда успевал скрыться до приезда милиции. Ряба был головной болью всего уголовного розыска, и именно поэтому оперативники хотели, чтоб трупом был именно он.

Собираясь в морг на опознание, напарник Родина — Родион Варкун — был на подъёме после удачно проведённой ночи.

Высокий, стройный, красивый Родион пользовался успехом у женщин, а его прибалтийский типаж и обходительность практически не оставляли шансов женскому полу.

Родин немного завидовал Варкуну, потому как в любой компании самая красивая девушка доставалась именно ему, но зависть эта не имела каких-то далеко идущих последствий, и помимо того, что Варкун с Родиным были напарниками, они ещё и дружили.

— Родька, кого на опознание возьмём? — обратился Родин к Варкуну.

— Давай Славу Хулигана. Сейчас позвоню ему, сто пудов ещё харю плющит дома, пусть свою задницу тащит сюда.

Набрав номер телефона Хулигана, произнёс:

— Привет труженикам уголовного фронта! Хулиган, кто-то твоему кенту усекновение главы произвёл. Надо на опознание съездить.

— Что такое «усекновение»?

— Да голову отрезали, блин, Рябе. Давай скорее. Подъедешь — дежурному скажи, чтоб нам позвонил.

— Какой необразованный криминальный контингент пошёл, — возмутился Варкун.

— Ты на себя-то посмотри, до сих пор твою «микрофилию» забыть не могу!

Это Варкун как-то в разговоре решил блеснуть эрудицией в знании, кто такой «некрофил».

— Может, пока чаю хлебнём?

— Давай. Хулиган после вчерашнего долго будет собираться.

— Родька, ты уверен, что это Коля Ряба? — отхлёбывая из стакана, спросил Родин.

— Да ты чё, Серёга?! Сам же видел! Это его башка. А в двойников я не верю.

— Нестыковок как-то много. Вот тело как будто не его, и рост, и комплекция… Мне ещё Валя с информационного сказала, что у Рябы была баба на предплечье наколота, а у трупа — роза.

— Серёга, что ты за человек, постоянно сомневаешься! Плохо тебе, что ли? Сейчас всю братву их соберём, колонём — и делу конец.

Зазвонил телефон: звонил дежурный, который сообщил, что подъехал Слюсарев — в простонародье Хулиган. Это известие прекратило спор друзей, они собрались и вышли из кабинета. Внизу возле дежурной части стоял Слюсарев, Родин завёл его в допросную. Нужно было перед опознанием уточнить несколько деталей.

— Ты помнишь, во сколько и с кем Рябченко ушёл из кабака?

— Точно не скажу, все уже угашенные хорошо были, по моим прикидкам, около трёх ночи.

— А с кем он ушёл?

— Да ни с кем, мы вышли с ним на улицу, он сказал «Мне хватит» и уехал на такси.

— Что за такси было?

— Точно не помню, но вроде хачик на зелёной семёре. Он постоянно пасётся возле «Полёта». — Слюсарев поморщился от головной боли и, растирая виски, спросил: — Мужики, может, кто другой съездит, а? Вон Сохатый тут рядом живёт…

— Хулиган, ты чё — зассал, что ли? — поинтересовался Варкун.

— Да хреново мне после вчерашнего, боюсь, вывернет.

— Раньше надо было бояться, когда каку кушал. Некогда нам, поехали.

Сев в служебную машину, Варкун кивнул Родину:

— Пока всё совпадает, и по времени тоже.

Родин промолчал, сделав вид, что не слышит, и продолжил разговор со Слюсаревым:

— Ряба с кем-то цеплялся, когда в кабаке был?

— Вы что, Рябу не знаете? Как напьётся, так все козлы, один он д'Артаньян. Так это всегда бывает, внимания никто не обращает уже. Ну, официанту в бубен дал за то, что тот у него рюмку перевернул. В общем, ничего выдающегося.

Когда подъехали к моргу, на крыльце стоял Закин в окровавленных перчатках и с удовольствием затягивался сигаретой, держа её хирургическим зажимом.

Хулиган кивнул на табличку, на которой было написано «МОРГ», и произнёс:

— Всегда, когда вижу это слово, удивляюсь: почему именно «морг»?

— Тёмный ты человек, Слюсарев, — ответил Родин. — «Морг» — это аббревиатура, расшифровывается как «место окончательной регистрации граждан».

— Ты серьёзно? Я думал, «морг», потому что мёртвые, «место окончательной регистрации»… сука, аж мурашки по коже… лучше бы не знал…

— Так для тебя и «моменто море» означает «мгновенная смерть».

— Само собой! А что, не так?

— Конечно, нет! Это выражение переводится «Помни о смерти».

Варкун заглушил машину, открыл дверцу.

— Привет, Закин, как там наш труп, не ожил? — схохмил он.

— Как говорил отец народов, «береги голову, без головы человек совсем инвалид», — философски изрёк Закин, приглашая внутрь.

В мертвецкой на полу лежал уже знакомый труп без головы, рядом в обыкновенном мешке из-под картошки лежала голова.

Варкун поднял мешок, вытряхнул голову, и она покатилась по полу как мячик. Родин ловким движением подхватил её и, подняв за волосы и приставив почти в упор к лицу Слюсарева, хладнокровно спросил:

— Это он?

— Он, — даже не ответил, а как-то выдохнул Хулиган и, теряя сознание, упал на пол.

— Ять, — матюкнулся Родин, — какой нежный уголовник пошёл, в обморок, как барышня, падает.

Подошёл Варкун, наклонился над Слюсаревым, ударил пару раз по щекам и, видя, что эффекта нет, позвал Закина.

Закин поднёс к носу вату с нашатырным спиртом, а когда Хулиган немного пришёл в себя, влил ему в рот самого лучшего, по его мнению, лекарства — рюмку чистого медицинского спирта. На Хулигана лекарство подействовало благоприятно — глаза прояснились, щёки зарозовели.

Родин ещё раз задал вопрос:

— Это точно Ряба?

— Сто процентов, — ответил Хулиган.

На лице Варкуна торжествовала победная улыбка. Родин взял Слюсарева за рукав, подвёл к трупу и спросил:

— Так был Ряба одет?

Слюсарев кинул беглый взгляд на труп и отрицательно кивнул головой:

— Нет, Ряба был в джинсе, кроссовках белых, а это лоховской какой-то прикид.

— Наколки какие у Рябы были, помнишь?

— Точно помню звёзды на коленях: «Никогда не встану на колени».

Родин задрал брюки у трупа выше колен — звёзд не было.

— Ничего не понимаю, — сказал Слюсарев, — голова точно Коляна, а тело не его.

Теперь уже приободрился Родин, потому что начали подтверждаться его сомнения, а выдвинутая им версия обещала стать одной из основных. Он уже предвкушал, как на очередной планёрке утрёт нос именитым сыщикам убойного отдела.

На обратном пути Родин спросил Хулигана:

— Где хачик-таксист живёт, знаешь?

— Не знаю, — как-то неуверенно сказал Хулиган.

Заметив, что тот врёт, Родин быстро сориентировался:

— Ты Рябченко последним видел, так что ты основной подозреваемый, закроем мы тебя пока на семьдесят два часа, или, может, вспомнишь адрес?

— Дав деревяшке он живёт на окраине города, Первостроителей, дом три, квартиру не знаю, машину всегда под окнами ставит.

— Родион, давай сразу заскочим по пути?

— Не вопрос, две минуты делов, — ответил тот и завернул на улицу Первостроителей.

Возле дома, как и говорил Слюсарев, стояла машина хачика, зелёный ВАЗ 2107. Самого его искать не пришлось, поскольку он был тут же, копался в моторе.

— Добрый день, Армен, Бог в помощь, — обратился к нему Родион, вылезая из машины.

— Варев дзес, — по-армянски приветствовал гостя Армен, — что-то опять не так? Живу честно, скупкой не занимаюсь.

— Не в этом дело, Армен, Колю Рябу из «Полёта» ты вчера забирал?

— Я, а что?

— Во сколько это было?

— Без десяти три, точно помню, у меня мотор стал барахлить, я решил: до трёх постою и домой поеду, на часы глянул, и тут Ряба подошёл.

— Куда довёз его, помнишь?

— Конечно! К «Трём медведям». Кабак мамаши его. Ещё подумал: «Тут пройти через перекрёсток сто метров, а он такси берёт».

— Он зашёл в ресторан?

— Нет, прикурил сигарету и остался стоять, а я уехал.

— Серёга, так «Три медведя» до двух только работает, на кой он туда припёрся? — сказал Варкун. — Да и мать говорит, что его не видела. Ничего не понимаю, детектив какой-то. Агата Кристи отдыхает. Чем больше разбираемся, тем больше загадок.

— Вот именно. Поехали в управу, есть у меня умная мысль, только кое-что узнать надо.

Двойник

В отделе уголовного розыска было шумно и многолюдно. Оперативники уже собрали всех, с кем отдыхал в ресторане Ряба, тут же были и Гусев, и Старовский, что обещали Рябченко голову отпилить. Собрали, так сказать, весь криминальный бомонд. Полным ходом шла отработка версии о причастности подельников к убийству Рябченко.

Родин зашёл в кабинет к Пряхину, там сидел раскрасневшийся как рак и вспотевший Старовский и пытался убедить Пряхина в своей невиновности.

— Начальник, гадом буду, сказал это сгоряча, без всякой задней мысли, долг свой Ряба мне давно вернул, поэтому никакого резона мне валить Рябу не было.

— А кто может подтвердить, что Рябченко с тобой рассчитался? И алиби у тебя нет. Так что сейчас поедем к тебе на обыск, а потом в трюм.

— Да спал я просто, температура у меня была, поэтому и в кабак не пошёл.

— Вот видишь, Серёга, — обращаясь уже к Родину, сказал Пряхин, — иногда и разгульная жизнь бывает на пользу: был бы в кабаке — было бы алиби.

— Ты мне зубы не заговаривай, где конина обещанная?

— Вечером будет, сейчас вот Старого упакуем и поедем ко мне в гараж.

— Не торопись со Старовским, я почти уверен, что он не при делах.

— Да ладно тебе, у него на куртке пятна крови замытые, но в ультрафиолете светятся.

— Что говорит?

— Говорит, что у него, мол, от давления кровь носом пошла, испачкала. В общем, как всегда, прогоняет.

— На этот раз, думаю, нет. Смотри, какая диспозиция получается. Хулиган голову опознал, однако утверждает, что одет тот был по-другому, в джинсе и белых кроссовках. Кроме того, у Рябы на коленях звёзды наколоты, а у трупа — нет. Ещё Валя сказала, в опознавательной карте у Рябченко женщина на левом предплечье, а у трупа — роза. Плюс рост не соответствует. Я ведь, когда труп увидел, сразу засомневался. Ряба всегда в фирме ходит, а это, как Хулиган выразился, лоховской какой-то прикид. Давай забьём: если это не Ряба — убойный ваш всю неделю в опергруппе дежурит!

— Да ну тебя, с тобой спорить, как на лотерейный билет надеяться. Дождёмся Мурина с дактилоскопии, и всё ясно станет.

— Очкуешь? Знаешь ведь, что я прав.

Родин вышел из кабинета Пряхина и направился к Кожину. Рассказав ему всё о нестыковках и своих сомнениях, попросил:

— Иваныч, давай ещё раз сгоняем к Рябченко. Почти не сомневаюсь, что найдём его дома.

— Ладно, поехали, — согласился Кожин.

Выйдя из кабинета, дал два-три указания оказавшимся некстати рядом операм и направился к выходу. Родин поспешил за ним.

По дороге Родин поинтересовался:

— Иваныч, а ты Рябе звонил в дверь или стучал?

— Звонил, а какая разница?

— Большая, Иваныч. Ряба, когда синий домой приходит, звонок отключает, чтоб не будили.

— А ты откуда знаешь?

— Он же у меня в разработке был по сбыту краденого. Информация тогда не подтвердилась, но сведущие люди сказали, что он по тихой коксом приторговывает среди своих.

— Опять твои сведущие люди. Про меня они, случайно, ничего не сказали?

— Да, говорят, Ирка от тебя опять ушла и кота даже забрала.

— Твою мать! Ты-то откуда знаешь? Тебя уже Саенко побаивается. Смотри, избавится он от тебя.

— Разберёмся, Иваныч, Бог не выдаст — свинья не съест.

Подъехав к дому, Кожин с Родиным поднялись на седьмой этаж. Родин прислушался через дверь, в квартире было тихо. Тогда он с силой постучал условным стуком «„Спартак" — чемпион», выждав несколько секунд, повторил.

Через некоторое время за дверью послышался какой-то шум, возня. Потом лязгнул замок, и дверь раскрылась нараспашку. На пороге стоял в семейных трусах, весь опухший, взлохмаченный, но вполне себе живой Николай Рябченко. У Кожина от удивления отвисла челюсть и, не найдя подходящих слов, он задал идиотский вопрос:

— Ряба, тебе же голову отрезали?

Ряба почесал голову и задал встречный, не менее идиотский вопрос:

— Кто?

— Конь в пальто, — уже оправившись, парировал Кожин.

Потом вынул из пиджака прихваченную с собой фотографию головы, протянул её Рябченко и спросил:

— Не знаешь, кто это?

— Это я, — не сомневаясь, ответил Рябченко, — только почему голова отдельно, фотомонтаж?

— Много будешь знать — скоро состаришься. Одевайся, с нами поедешь.

Рябченко пошёл одеваться.

Кожин, прикурив сигарету, произнёс:

— Слушай, бывает же такое! Ведь сто процентов сходство. Мать родная не отличила бы. Ты, небось, с убойниками уже забил на спор?

— Да Пряхин зассал, сам сомневается.

— Правильно, с тобой спорить — себя не уважать. Ну и чуйка у тебя! Постоянно удивляюсь. Или ты действуешь по принципу «А Баба-яга против!»?

— Бывает и так, но в основном сам не знаю, как получается. Ладно, поехали Саенко обрадуем.

— Да уж, обрадуем в кавычках. Они же с Ворошиловым в баню собирались, шашлык замариновали, а теперь себя в кабинете мариновать будут.

— На воротах Освенцима было написано изречение: «Каждому своё».

— Ну и что ты думаешь об этом убийстве?

— Смотри, убили его возле кабака, а утащили аж за школу, это же метров сто пятьдесят… Вопрос: на кой так заморачиваться, трупешник-то пудов пять будет, даже без головы. Я думаю, убийца хотел спокойно, без палева голову отрезать. Значит, на улице уже начинало светать, и он боялся, что его заметят. Следовательно, это было между тремя и четырьмя ночи, а кто в это время по улице ходит? Правильно! Воры, проститутки и любовники возвращаются от любовниц. Дальше надо личность убитого устанавливать, иначе мы с мёртвой точки не сдвинемся, и дом семнадцать по кирпичику разберём. Чувствую, он как-то связан с убийством, не знаю пока как, но точно связан.

— Да там мимо тропинка проходит, по которой люди каждый день ходят, может, кому-то из них предназначалась? Я проверял: выходишь из-за куста и аккурат на голову натыкаешься.

— Может и так, потому и говорю, что нужно личность убитого устанавливать, иначе так и будем на кофейной гуще гадать.

— Кто, интересно, такой дерзкий?

— Пока только можно собирательный образ создать — высокий, физически сильный мужчина, судя по характеру ранения. Потом, смотри: убил одним точным ударом в сердце, и, судя по тому, как разделал труп, наш Закин прав — это либо мясник, либо охотник.

— Может, маньяк какой…

— Сплюнь, Иваныч, а то покой нам только сниться будет. Тут вот ещё какой момент: я сам охотник и помню, когда тушу первый раз свежуешь, тебя аж выворачивает, а потом привыкаешь. Так вот это привыкший, понимаешь? В противном случае мы бы рядом с трупом блевотину нашли. А ещё создаётся впечатление, что голову на забор он старался повесить во что бы то ни стало, о чём это говорит?

— О чём?

— О том, что убийство не было спонтанным, он его хладнокровно спланировал и всё рассчитал. Я ещё думал: «Почему он возле кабака его убил, а не возле дома?» А когда сам второй раз туда подошёл, то понял. Ресторан закрывает обзор со всех домов, такая своеобразная мёртвая зона получается, понимаешь? То есть несмотря на то, что на дворе ночь, он дополнительно подстраховался. Я ещё по следам волочения прошёл и второй раз убедился: он даже труп волок по такой траектории, чтоб в мёртвой зоне оставаться. Так что не простой наш киллер, очень не простой.

Тут Кожин заехал на стоянку управления, заглушил машину. Кожин с Родиным зашли в управление и стали подниматься по лестнице.

Кожин был раздосадован тем обстоятельством, что именно ему предстоит «обрадовать» шефа.

— Вот как ему сказать? Меня виноватым и сделает, что это не Ряба…

— Да ладно, Иваныч, не заморачивайся, ну хочешь, я ему скажу?

Ряба — не Ряба

Кожин с Родиным немного опоздали. Планёрка уже началась. Докладывал Пряхин, и, как было видно, без особого энтузиазма. Ещё бы! Дело, при всей его очевидности, не сдвинулось с места. Старовский не раскололся, у Гусева было алиби. Обыски по месту жительства ничего не дали. В общем, причин для веселья было мало. Саенко обратил внимание на вошедших и недовольно пробурчал:

— Вас где черти носят?!

— К покойнику в гости ездили, — собравшись с духом, ответил Кожин.

— Ну и как он? Не ожил?

— Тут такое дело, Владимир Викторович, — неуверенно начал Кожин, — получается, что ожил… Вон он, в соседнем кабинете сидит.

— Кожин, ты что, накатил, что ли? Я же предупреждал — ни грамма! Чё ты мне тут несёшь? Кто ожил? Второй всадник без головы по городу ходит?

В это время в кабинет вошёл разыскник Юра Мурин, держа в руке заключение экспертизы.

— Владимир Викторович, не хочу вас расстраивать, но пальцы трупа принадлежат не Рябченко, более того, в нашей картотеке их вообще нет. Это однозначно, что убитый был более-менее законопослушным гражданином и в поле зрения правоохранительных органов не попадал, не относился он и к госслужащим, иначе пальцы его в картотеке всё равно были бы.

В кабинете воцарилась гробовая тишина. Гамма чувств пробежала по лицу Саенко, он переводил взгляд с одного оперативника на другого. Потом остановил взгляд на Пряхине и поинтересовался:

— Так, кто выдвинул версию, что убитый Рябченко? — причём сказал это таким тоном, как будто его обманули самым гнусным образом.

— Владимир Викторович, так все были уверены, что это Рябченко, вон и Хулиган его опознал.

— Да нет, Пряхин, не все, вон Родин с самого начала утверждал, что это не он, видишь, стоит, ухмыляется, рожа довольная. Ну что, злорадствуешь, Родин, всем нос утёр?

— Да не злорадствую я, шеф, просто, если бы ко мне прислушались, не потратили бы весь день впустую. Можно было хотя бы личность убитого установить. Убийство-то резонансное, теперь будут все кому не лень и в хвост и в гриву.

— Да молчи уже! А то я не знаю!.. Давай лучше свою версию!

— Можно сделать вывод, что убийца — дерзкий, смелый, решительный человек. Тело он утащил за школу не для того, чтоб его спрятать, иначе бы он его в мусорку закинул и хламом привалил, а для того, чтоб завершить свой умысел, то есть голову отрезать. Уверен, что этот фокус с головой он придумал ещё до убийства. Мотив может быть любой — долги, личные счёты, ревность, но цель одна — устрашение, а следовательно, обязательно есть человек, кому такая демонстрация силы предназначалась. Найдём его — и найдём убийцу.

— А как с отрезанной кистью и ухом быть? Это для чего?

— Цинично, конечно, звучит, но, думаю, убийца себе что-то вроде сувенира сделал. Когда найдём его, вполне возможно, что кисть с ухом где-нибудь в морозильной камере окажутся.

— Что ж, — толково резюмировал Саенко, — значит так, Мурин, проверишь всех потеряшек за последние три дня и у нас, и в соседней области, каждое новое обращение о без вести пропавших лично проверяй. Николай Викторович, бери своих орлов, и обрабатывайте детально каждого жильца семнадцатого дома и соседние обойдите. Пряхин с Сазоновой, садитесь, заводите ОПД, чтоб к завтрашнему утру всё было сделано. Сбор завтра в девять ноль-ноль, и ещё раз предупреждаю насчёт горячительных напитков!

Распустив оперативников, Саенко замкнул кабинет и направился к выходу, видимо, несмотря на испорченное напрочь настроение, решил во что бы то ни стало реализовать свои планы относительно баньки с шашлыками. По пути он зашёл в кабинет, который опера использовали под временный склад вещдоков. Для чего — было вполне понятно: там всегда хранились подпольные водка, коньяк, виски и многое другое, которые как-то оперативники — умышленно или нет — забывали оформить официально, а следовательно, и отчитываться необходимости не было. Ключи от кабинета хранились только у Саенко, но опера не были бы операми, если б не предусмотрели страховочный вариант и регулярно не пользовали оказавшийся под боком «винный магазинчик».

Буквально через пару минут из кабинета вырвался даже не трёх-, а семиэтажный мат Саенко.

— Твою мать! Вы что, выжрали тридцать коробок водки, её же две недели назад изъяли, как вы не сгорели, засранцы?!

Ответом была полная тишина, опера предусмотрительно ретировались по пожарной лестнице. Надо сказать, оперативники не единолично пользовались такой благодатью, по негласному соглашению в кабинет были вхожи следаки и эксперты. Первые оформляли акты на уничтожение, а вторые проводили исследования, чтоб, не дай бог, не отравиться, если пойло окажется палёным. Нужно сказать, брали предусмотрительно только водку. Коньяк оставляли начальству.

Оказавшаяся рядом Сазонова Валя сделала вид, что удивлена происходящим, и произнесла:

— Владимир Викторович, вы так ругаетесь, что аж шторы на окнах покраснели.

— Сазонова, молчи уже, думаешь, я не знаю, что ты везде со своими операми отираешься? Иди отдыхай, а то сейчас быстро работу неотложную тебе найду.

Два раза Сазонову просить не надо было, она взяла сумочку, пальто и как тень растворилась в коридоре. Благо что винный погребок не был осушен, что называется, до донышка, Саенко затарился контрабандным коньяком, водочкой и направился в кабинет к Ворошилову.

— Ваня, ты представляешь, за две недели тридцать коробок водки выжрали, ну как это, а? А я ещё думаю: «Странно как-то, как вечер — так все на работе допоздна! То под пистолетом не загонишь, а тут в один миг все трудоголиками стали». Нет бы проверить кабинет, так я, дурак старый, думаю: «Ключ-то у меня только»…

— Володя, ты ведь знаешь, нет такого замка, который опера при желании вскрыть не смогли, себя-то вспомни молодого. Как там с убийством?

— Да хреново всё, прав твой крестничек оказался, как всегда, не Рябченко это, а вообще хрен знает кто… По картотеке нет, в числе потеряшек тоже. Мотив не знаем, круг подозреваемых даже приблизительный не составишь. В общем, как ни крути, вырисовывается большая лесная птица — глухарь.

— Да погоди ты преждевременно в глухари определять. Установите личность — появится зацепка.

— Ты со своим Родиным на одном языке говоришь, тот тоже твердит: «Личность убитого устанавливать надо».

— Конечно, он же мой ученик.

— В одном я с ним согласен: голова — это устрашение, демонстрация для кого-то. Найдём, кому предназначалась, — найдём и убийцу. Я убойный отдел назад к месту отправил, чтобы всё по миллиметру перетрясли.

— Вот это правильно, а теперь давай собираться, банька стынет. Сегодня мы уже ничем делу не поможем.

Саенко и Ворошилов спустились в дежурную часть. Ворошилов подозвал дежурного и предупредил его:

— Значит так, держишь постоянную связь с начальником убойного отдела, если поступает хоть малейшая информация, немедленно информируешь меня.

— Есть, товарищ полковник, — козырнул дежурный.

Ворошилов ещё раз полистал дежурную сводку за текущий день, больше машинально, для порядка, так сказать, поскольку он её помнил почти наизусть. Расписался в журнале проверяющих и вышел с Саенко на улицу.

Долг платежом красен

Недалеко от управления, на обочине, стояла неприметная машина Пряхина. Сам он сидел за рулём, рядом Родин, сзади расположились Варкун и Мурин. Когда дверь управления распахнулась и на улицу вышли Ворошилов и Саенко, Пряхин, потирая ладони, с удовольствием произнёс:

— Ну что, прав я был, не прошло и получаса, а начальство — вот оно, никакая сила Саенко от баньки да с шашлычком не отвернёт, хоть потоп! Как говорится, только смерть разлучит нас.

— Ты-то чего такой радостный? Завтра сексуальная жизнь начнётся. Все будут иметь тебя, и преимущественно в извращённой форме, — сказал Мурин.

— Вот вам крест, что я завтра повешусь, а сегодня я просто напьюсь, — промурлыкал отрывок из песни Пряхин и завёл машину.

— Андрей, как твои опера без тебя обойдутся? — спросил Родин.

— Саенко-младший сам вызвался руководить, а мне разрешил немного залить за воротник. Да и дел-то там — ничего особенного, обычный поквартирный обход.

Пряхин вырулил на дорогу и тут же свернул в переулок.

— Всё-таки шифруешься, — с усмешкой заметил Варкун.

— Бережёного и Бог бережёт — сказала монашка, надевая на свечку презерватив, — как всегда, схохмил Пряхин.

— Договор договором, а если кто стуканёт шефу, мало не покажется.

Искусно лавируя между домами по дворам и подворотням, Пряхин добрался до гаражного кооператива и, подъехав к своему гаражу, заглушил машину. Сказать, что у него был свой гараж, значит, не сказать ничего. Понятно, что весь мужской пол, имеющий гаражи, так или иначе приспосабливает их для проведения досуга. Но то, как шедеврально сделал это Пряхин, заслуживает особого внимания. По сути, и гаражом-то это помещение назвать нельзя. Это была и сауна, и бар, и комната отдыха одновременно. При этом всё располагалось на каких-то тридцати квадратных метрах. Стенки искусно отделаны рейкой в сочетании там, где это нужно, с кафельной плиткой или обоями. Обустроен подвесной потолок, при этом не видно источника освещения, свет мягко стелется как бы из ниоткуда. На одной стенке изображён космический пейзаж, который в сочетании с необычным освещением представил фантастическую картину. На другой — разместились охотничьи трофеи Пряхина, в том числе шкура медведя, рога сохатого. В углу был уютно обустроен столик с сиденьями.

— Юра, бери уголь там, в углу, иди растапливай мангал: что мы рыжие, что ли? Сейчас и у нас шашлык будет, и банька тоже.

Затем достал из холодильника мясо, лук, зелень, помидоры и поставил на стол.

— Ну, господа офицеры, подтвердите свою квалификацию лучших шашлычников, — обратился он к Родину и Варкуну, — а я пока баньку сгоношу, веники запарю.

Родина и Варкуна, у которых уже сосало под ложечкой от голода, долго упрашивать не пришлось, они с энтузиазмом принялись за дело. Пряхин не голословно назвал их лучшими шашлычниками. Дело в том, что они дружили с Вачиком Гаспаряном, а тот был просто виртуоз шашлычного дела. Вот и научил Вачик Родина с Варкуном, как из любого мяса за полчаса сделать отличный шашлык, поэтому, как правило, на любом мероприятии они были желанными гостями.

Примерно через час всё было готово, и после парилки вся компания расположилась за столом. Пряхин сел таким образом, что рога сохатого оказались как раз у него над головой. Этот момент тут же был прокомментирован.

Варкун, кивнув на рога, иронично спросил:

— Андрей, на поворотах не заносит?

У Пряхина с чувством юмора было всё в порядке, и он, сделав серьёзную мину, ответил:

— Да говорил Светке, чтобы аккуратнее рога наставляла, а то в дверь уже не прохожу, цепляюсь, а она никак…

Шутку все поняли, в розыске без чувства юмора вообще делать нечего — сгоришь за год, психопатом или параноиком станешь.

— Ну что, господа, — на правах хозяина произнёс Пряхин, — давайте поднимем эту рюмку за дедов наших, за тех, кто дошёл до Победы и кто нет, за их самопожертвование. За тех, кто, не жалея своей жизни, день за днём ковал Победу, за тех, кто подарил нам мирное небо и кто навеки вписал себя в страницы Книги памяти и доблести.

Было видно, что Пряхин говорит от чистого сердца, и, шутивший минуту назад над собой, он вдруг полностью преобразился. В этом духовном порыве слышались те нотки, по которым безошибочно определишь настоящего мужчину, патриота своей страны, как бы это громко ни звучало. Все встали, выпили.

— Первая пролетела, вторую крылом позвала, — сказал Мурин и снова наполнил рюмки. Второй тост произнёс Родин, а дальше уже по накатанной, закусывая шашлыком и виноградом с лавашом. Когда дошли до нужной кондиции, вновь заговорили о работе.

Пряхин обратился к Родину:

— Серёга, у тебя сейчас горящих дел нет вроде? Поможешь мне с этим убийством?

— А, дак вот тут по какому поводу банька с шашлыком! Как это я сразу не вкурил?! Подозрительно же с самого начала было, когда Саенко тебя вдруг ни с того ни с сего бухать отпустил.

— Да ты чего, Серёга? — сделал обиженный вид Пряхин. — Это всё от чистого сердца, по работе просто к слову пришлось.

— Ладно, не оправдывайся, — ответил Родин, — чем смогу, помогу, мне самому интересно, первый раз такое убийство вижу. Только давай между нами, Саенко не говори, а то будет высказывать мне за раскрываемость, вот же хохлятская натура, уже больше семидесяти процентов, а ему всё мало.

— Ты особо внимания на него не обращай, он орёт больше так, для порядка.

— Ладно, поехали, завтра рапорта своих оперов занесёшь. Хочу посмотреть, чего они там находили по квартирам, а потом прикинем с тобой, чем заниматься.

— Договорились! Давай ещё по одной двинем!

Выпили ещё, закурили. К разговору присоединились Мурин с Варкуном, которые до этого активно обсуждали план предстоящей рыбалки.

— Андрей, как думаешь, за что его так жёстко убили? — обратился к Пряхину Варкун.

— Родион, я после того случая, когда ублюдок Лопатов своего деда за тысячу рублей в кусок мяса превратил, не знаю, что и предположить. Ведь вполне может быть хулиганская выходка каких-нибудь малолетних ублюдков.

— Нет, Андрей, — вмешался в разговор Родин, — малолетки тут ни при чём. Во-первых, по всему видно, что убийца был один. И рядом с трупом, и на месте убийства — следы одного человека. Во-вторых, способ убийства — практически профессиональный удар ножом, малолетки истыкали бы его ножом как ёжика. В-третьих, эта голова… как убийца отделил её от тела… и кисть тоже. Так что, Андрюха, человек он хладнокровный, расчётливый, который всё заранее предусмотрел, и искать его придётся долго и упорно. Один только просчёт, но очень большой, он допустил.

— Какой просчёт, Сергей? — спросил Мурин. — Вроде всё безукоризненно выполнил.

— Да голова эта, Юра. Понимаешь, не смог он отказать себе в удовольствии продемонстрировать свою силу, устрашить кого-то.

— Кстати, Андрей, я бы на твоём месте прямо сейчас выставил у дома пост скрытого наблюдения, потому что когда убийца осознает, какую он оплошность совершил, то почти наверняка предпримет попытку убрать свидетеля. А если мы там поимеем второе убийство, то и концы в воду, отыскать его потом вообще вряд ли возможно будет.

— Вот чёрт, — ругнулся Пряхин, — как я сам-то не догадался?! Мужики, вы посидите тут, а я мигом смотаюсь, организую наблюдение.

С этими словами Пряхин встал и торопливо вышел из гаража. Компания продолжала общение уже на отвлечённые темы.

Будни

Утро следующего дня выдалось, как специально, хмурым, моросил мелкий дождь, было холодно.

На планёрке Саенко, под стать погоде, был хмурым и неразговорчивым. По всему было видно, что с утра ему уже досталось от вышестоящего начальства.

— В общем, так, — сказал он без всякого предисловия, — у нас есть ровно неделя, чтоб раскрыть это преступление. Если оно не будет раскрыто, я пойду на заслуженный отдых. А если пойду я, то уж не сомневайтесь, что с собой я прихвачу как можно больше вашего брата, потому как одному мне скучно. И ещё — убийство на личный контроль министр взял. Думаю, никому объяснять не надо, что это значит. И уж совсем непонятно, как об этом пронюхали корреспонденты с центрального телевидения. Хотя чего тут непонятного? Не зря здесь этот Зайченко из газеты отирался. Слил информацию, сучонок, а те теперь репортаж хотят сделать. У нас и так информации кот наплакал, а после репортажа можно и вовсе забыть про раскрытие этого убийства. Значит так, Саенко, Пряхин, создавайте следственнооперативную группу, включайте туда того, кого посчитаете нужным. Они освобождаются от всех обязанностей и занимаются только убийством. О результатах докладываете мне два раза в день. Закроете до конца недели — выхлопочу вам максимальное поощрение, нет — все поедете в народное хозяйство.

— Вот видишь, а ты боялась, даже юбка не помялась, — подмигнул Пряхин Родину. — Сейчас включим тебя в группу официально, и всё в шоколаде.

— Слышь, Пряхин, на хрен мне такая радужная перспектива — через неделю в народное хозяйство пойти?! Мы с тобой, как и договаривались: я тебе помогаю, но Саенко не знает.

— Что-то не узнаю тебя, Родин: то сам на стол Саенко рапорта бросаешь, а тут народного хозяйства испугался.

— Ты божий дар с яичницей не путай, я рапорта бросаю, когда сам на подъёме, когда прицепиться не к чему, чтоб поиметь что-то.

— Корыстный ты человек, Родин, шантажируешь начальство, а мне тут про долг заливаешь.

— А как ты хотел, с голой жопой ёжиков только хорошо ловить, а Саенко не обеднеет, если оперрасходами поделится, чай, не свои отдаёт, а они всё равно все в дело идут.

Как ни отбрыкивался Родин, в опергруппу его всё же включили. Пришлось принять этот факт как данность. Единственное, что безапелляционно себе выбил Родин, — это возможность работать самостоятельно. Не любил он коллективный труд и разум коллективный не признавал. Кстати сказать, и примеров-то таких не было, чтоб убедить его в обратном. Дескать, смотри, Родин, мы тут коллективно такую серию преступлений раскрыли. Такими показателями, какие были у Родина, даже близко похвастаться никто не мог. Кстати сказать, сам он своими успехами никогда не хвастался, но, если сильно доставали, на место поставить мог.

Собравшись в кабинете Саенко-младшего, оперативники стали составлять план неотложных мероприятий.

— Николай, — обратился к Саенко Родин, — я думаю, надо двух-трёх человек выделить. Пусть всех мясников отрабатывают. Сколько их тут будет на рынках, оптовом складе? Думаю, пятнадцать-двадцать человек. Если уволенных за один-два года взять, ещё человек семь. В любом случае много времени не займёт, мы знаем, что рост убийцы сто восемьдесят — сто восемьдесят пять сантиметров, размер обуви сорок четыре, так что круг быстро сузится, ну и алиби проверить.

— Согласен, — кивнул Саенко. — Веселов, Семаков, Левин, займитесь этим. Может, заодно и охотников отработать?

— Коля, это нереально, у нас только официально их больше двух тысяч, всему отделу месяц заниматься.

— На телевидение надо как-то информацию дать, — вклинился Пряхин.

— Жалко, голову не покажешь, не разрешат, а может, договоримся?

— Ты умней-то ничего не придумал? — осадил его Саенко. — Представляешь, какие слухи по городу поползут? Да и убийца на дно заляжет. Давай так: сделаем фоторобот и запустим как без вести пропавшего. Если жена, родственники есть — должны отозваться. Сергей, займись этим, — обратился он к Родину.

— Не, Викторович, я лучше рапорта вот по вчерашнему обходу проштудирую, вдруг что нащупаю, а технурой пусть кто другой занимается. Если ко мне вопросов нет, я пошёл.

Родин взял со стола Саенко папку рапортов и вышел из кабинета.

— Что он там собирается искать? — обратился Саенко к Пряхину. — Я их вчера два раза перечитал все — хоть бы какая зацепка…

— Да пусть читает, ты же знаешь, он и на пустом месте какую-нибудь хрень да выловит.

— Ладно, Мурин, на тебе всё одно потеряшки, займись и этим вопросом с телевидением.

Определив фронт работы каждому участнику группы, Саенко и Пряхин остались наедине.

— А мы чем займёмся, Коля? — спросил Пряхин.

— Для начала выпьем по чашке кофе, а потом займёмся самой скучной работой. Составим план оперативно-следственных мероприятий и подготовим задания агентурному аппарату. Кстати, как вы вчера посидели? Родин обрадовал чем-нибудь?

— А чем он обрадует? Пока только одни предположения.

— Не скажи, Андрей, когда он с самого начала занял противоположную позицию, мне показалось, что он как в прошлый раз, помнишь? Информацию уже получил, а нас будет до талого за нос водить, издеваться, а потом отдаст как с барского леча, типа облагодетельствовал. Агентура-то у него отменная, он по городу любое движение знает, прежде чем оно началось.

— В этот раз я ничего такого не заметил, он сам озадачен тем, кто бы это мог быть.

— В любом случае ты от него не отходи ни на шаг, любая информация, любая новость, должна у меня первого быть, понял?

— Да уж куда понятнее, — отозвался Пряхин.

Не любил он такие поручения Саенко. Это всё равно, что в бане за бабами подсматривать. Да и с Родиным у него были хорошие отношения, может, дружескими их не назовёшь, но тёплые, приятельские — точно. Поэтому поручения Саенко он выполнял чисто формально, только для того, чтоб тот не стал искать себе нового заместителя. И как ему казалось, Родин вполне себе догадывался о тех задачах, которые Саенко ставил Пряхину, и даже с удовольствием ему подыгрывал, лишнего от него всё равно не узнаешь.

Умел Родин язык за зубами держать, никаким количеством коньяка его развязать нельзя было. Пряхину даже грешным делом пару раз приходила мысль: «А если его сывороткой правды кольнуть? Интересно, развяжет она ему язык?» И сам себе отвечал: «Вряд ли».

Пряхин вышел от Саенко и направился в свой кабинет, чтобы подготовить агентурные задания. Как он ни старался, не мог отогнать от себя мысли об этом убийстве. Ночью ему даже приснилась отрезанная голова, причём она с ним разговаривала голосом Саенко. Пряхин уже не раз подумывал уйти из уголовного розыска или хотя бы из убойного отдела, а то пугающе часто стали убиенные сниться, так и до психушки недалеко.

Родин

Выйдя от Саенко, Родин заглянул к Сазоновой.

— Валя, будь добра, сделай распечатку по всем жильцам семнадцатого дома со всеми концами, какие найдёшь.

— Хорошо, Серёжа, сейчас Саенко справку доделаю и займусь. Подходи минут через сорок.

Родин зашёл в свой кабинет, где в ожидании томились Варкун и вновь назначенный на должность молодой опер Молочников.

— Серёга, мы с тобой? — поинтересовался Варкун.

— Нет, Родя, я пока сам, а ты бери молодого и отработайте СТО-шки, пусть он к делу приобщается, а то научится, только как штаны просиживать. И не давай ему просто сидеть, пусть хоть что-то делает, хоть крестиком вышивает — лишь бы занят был, иначе бездельника вырастим.

— Крестиком вышивать — это ты хорошо придумал, я пяльца у матери возьму.

Потом, обратившись к Молочникову, с улыбкой сказал:

— Ну что, Молоко, пойдём, тебе ещё колёса на машине подкачать надо.

— А почему я? — поинтересовался Молочников. — Есть же слесарь в гараже.

— Слесарь уже две недели в запое, а моложе тебя, к сожалению, нет никого. Но ты не переживай, путь к званию великого сыщика всегда начинается с банальной подкачки колёс, — иронично заметил Варкун, и оба вышли из кабинета.

Родин вспомнил, что закончился кофе, выглянул в коридор и окрикнул Молочникова. Когда тот подошёл, Родин протянул ему деньги.

— Давай, брат, сгоняй до магазинчика, возьмёшь кофе, молоко и печенье какое-нибудь.

— Это что — тоже путь к званию великого сыщика? — обиженно спросил Молочников.

— Ещё какой! — ответил Родин. — Вот тебе попутно задание. Там продавец — девушка. Твоя задача — узнать, как её зовут, замужем она или нет, как зовут её мужа, детей, если они есть, где они живут, при этом она не должна даже догадываться, что ты работаешь у нас. А поскольку я её хорошо знаю, лапшу мне навесить тебе не удастся. Это мероприятие называется зашифрованный разведдопрос. У тебя в распоряжении пятнадцать минут, вперёд!

Молочников бегом кинулся исполнять задание шефа, а Родин, пока появилось свободное время, заглянул потрепаться в кабинет к малолеткам. Малолетками называли оперативников, которые занимались преступлениями, совершёнными несовершеннолетними.

— Привет, Шура в Квадрате! Что-то подгузников, сосок, пустышек не наблюдаю, кончились, что ли?

— Здравствуйте, дядя Лодин, — подыграл ему один Шура.

Поскольку и того, и другого звали Шура, их и называли Шура в Квадрате.

— Что в яслях про убийство говорят?

— Не шей мокруху нам, начальник, — отозвался второй Шура, — наши не при делах.

— Да уж догадываюсь, вы всё-таки, Саня, озадачьте своих крестников: пусть пошерстят, мало ли что.

— Уж, Серёга, все в теме, все работают.

— Вот и ладушки, вот и чудненько.

— Серёга, у нас термостат на машине мозги парит, у тебя в заначке нет?

— Понятия не имею, на ключ, сами посмотрите. И не шакалить, а то я вас знаю — вместе с термостатом полмашины уйдёт.

— Да ты чё, Серёга, когда такое было? Мы мазу держим.

— Ладно, ключи у себя оставь, я вечером заберу.

Родин зашёл в кабинет, включил чайник, убрал лишние бумаги со стола, отключил телефон. Вернулся Молочников, положив на стол продукты, сообщил:

— Девушку зовут Лида, она замужем, муж Василий, дочка Лиза, а ещё она сказала: «Передай Родину, чтоб дебилов ко мне больше своих не посылал».

— Три с минусом, Молочников! Как она тебя вычислила? Ты что, вопросы ей задавал в том порядке, как я тебе поставил?

— Ну да, а как надо было?

— Тогда насчёт дебила она права, иди колёса качай, хотя по-хорошему мозги тебе надо подкачать.

Родин глянул на часы и направился к Сазоновой.

— Валюша, как там, готово?

— Да, всё сделала, вон на краю стола возьми.

— Валентина, ты единственная женщина, к которой не за что придраться, — подарил ей комплимент Родин. — С меня шоколадка размером с твой процессор.

— Это ты сейчас что имел в виду под процессором?

— Какие вам пошлые мысли лезут в голову, Валентина Сергеевна! Я имел в виду ту железную коробку, что под столом стоит, а вы о чём подумали?

— Да с тобой что угодно подумать можно, иди уже, а то работы по горло.

Вернувшись в кабинет, Родин запер дверь на ключ, он должен был сосредоточиться и не хотел, чтоб ему кто-то мешал.

Налив себе кофе, Родин принялся за дело. Для начала он бегло просмотрел их все и рассортировал по приоритету. Так или иначе могли представлять оперативный интерес сорок квартир семнадцатого дома.

Из этих сорока в девяти жили пенсионеры, пожилые люди. Родин сразу убрал их в сторону. Ещё двадцать один — нормальные, благополучные семьи, на момент совершения преступления жильцы находились дома. Две квартиры пустовали, в двух жили студенты, молодые ребята. Соседи о них отзывались хорошо: культурные, вежливые, чистоплотные. В оставшихся шести квартирах проживали лица, которые для Родина представляли потенциальный интерес. В двух квартирах проживали незамужние женщины тридцати и тридцати пяти лет. В оставшихся четырёх — молодые, но замужние. Из этих четырёх в двух мужья были на работе в ночную смену. Итак, Родина заинтересовали четыре квартиры с молодыми женщинами. Почему именно так? Потому что интуиция ему упорно шептала на ухо: «Шерше ля фам». Это была первая мысль, которая пришла Родину в голову, ещё когда он находился на месте происшествия, и которая его так и не отпустила. О своей интуиции Родин никому не рассказывал, потому что, как правило, от него отшучивались или его поднимали на смех. В то же время для себя он хорошо знал, что первая возникшая в голове мысль в подавляющем большинстве случаев бывает правильной. И лишь благодаря интуиции он мог раскрывать столько преступлений. Благодаря ей он всегда оказывался в нужное время в нужном месте. Родин включил телефон, набрал номер участкового.

— Привет, Долгов, семнадцатый дом по Дружбе ты обслуживаешь?

— Здорово, Родин! Я, а что ты хотел? Я вроде сыскарям из убойного весь расклад дал.

— Витя, меня четыре квартиры интересуют: шестая, девятая, пятнадцатая и двадцать первая. Что-нибудь по ним вспомнишь?

— Ах ты, кобелина, я думал, действительно по работе, а ты баб молодых ищешь!

— Долгов, мне тут сведущие люди сообщили, что один недобросовестный участковый ларёк крышует, где водочкой приторговывают, не хочешь узнать, кто это такой?

— Да ладно тебе, Серёга, я же шуткой, — сконфузился Долгов. — В общем, смотри: в шестой Людка живёт, шалавистая баба, мужики к ней хороводом ходят, сама прибухивает, но ведёт себя тихо. В девятой — Яна, симпатичная женщина, можно даже сказать, красивая, вполне нормальная, мужики у неё то бывают, то нет. В пятнадцатой — семья Липатовых, так, ничего особенного, за исключением того, что муж ревнивый, сцены ревности регулярно устраивает, а в двадцать первой — вообще не знаю. Они месяц назад там квартиру купили, ещё времени не было познакомиться. И если ты думаешь, что они с головой связаны, то двадцать первая отпадает, у них окна на другую сторону выходят. Голову надо было тогда с обратной стороны дома вешать.

— Спасибо, Витя, за информацию. С ларьком-то поаккуратнее будь, а то возьмут тебя ОСБшники за мохнатые шарики.

— Итак, — размышляя вслух, подытожил результаты Родин, — что мы имеем? Имеем мы три очень интересные квартиры. Любая из них потенциально может иметь причастность. Ладно, вечером с Варкуном съезжу и сам проверю.

Больше всего, конечно, подходит квартира Липатовых: как следует из рапорта, муж был в бане с друзьями, вернулся под утро. Вполне подходит: пришёл домой, застал любовника, скандал, на улице догнал, убил и дальше всё по сценарию. Но Родин понимал, что это сильно просто, чтобы быть правдой. В таких случаях действовал уже другой закон, так называемый закон подлости. По этому закону, как всегда, виноватым окажется тот, кого меньше всего подозреваешь. Стук в дверь прервал размышления Родина. Он открыл дверь, это были Варкун и Молочников.

— Вы что так быстро? — поинтересовался Родин

— Серёга, ты чего? Шестой час вечера уже, весь день убили, ты спал, что ли?

— Да нет, мозг насиловал, как там наш Пинкертон, проявил себя?

— Проявил, а как же? Минут двадцать мне доказывал, что такого цвета авто, как «брызги шампанского», не существует, пока я его мордой не натыкал.

— Ну ничего, у человека есть собственное мнение, уже хорошо. Молочников, вон на телевизоре лежит атлас со всеми расцветками автомобилей, чтоб к завтрашнему дню знал их все наизусть.

Круг сужается

В кабинете Саенко собиралась следственно-оперативная группа в полном составе. Вначале докладывал Веселов.

— Значит так, всех мясников мы установили, их оказалось одиннадцать человек по всем точкам, ещё четверо уволенных, итого — пятнадцать. Тех, кто более-менее может подходить под наши параметры, — пять, это мы с запасом берём, остальные и близко не подходят, да и алиби у всех. Из этих пяти один Воробьёв судим за тяжкие телесные, второй — Сизов — за хулиганку. Кстати, оба дерзкие, ведут себя вызывающе, и у обоих нет алиби. Да, эти двое — бывшие мясники, давно не работают. Ещё один, тоже бывший, адекватный, спокойный, не меньжуется, фамилия такая известная, ещё мыс так называется… — Веселов наморщил лоб, потёр виски и наконец произнес: — Вспомнил, Дежнёв! Вот у него алиби такое, как бы сказать, хлипкое. Говорит, познакомился с девушкой, повел её в ресторан «Бастион», отдыхали там до четырёх утра, потом поехали к нему. Короче, вроде бы всё понятно, и в то же время ничего не понятно. Оставшиеся двое — нормальные семейные мужики, оба были дома. Хотя кого я тут утешаю, можно и от них чего угодно ожидать.

— Юра, ты всё сделал? — обратился Саенко к Мурину.

— Да, фоторобот сделали, на телевидение отвёз, сегодня вечером запустят. За сутки двое потеряшек — обоих не наши.

— У тебя что-то появилось? — обратился Саенко уже к Родину.

— Пока не знаю, вечером съезжу на адрес, ещё кое-что уточню, потом видно будет.

— В общем, как всегда. Ты что, считаешь, что на месте плохо отработали? Конечно, куда им против суперсыщика Родина…

— Да не в этом дело, Коля! Что ты в позу встаёшь сразу? Сам же знаешь — иногда по несколько раз обход делаем. Ты лучше скажи, ОПОшников ещё с адреса не сняли, дом под наблюдением?

— Нет, конечно, на хрен мне второй труп, с одним-то засада полная.

— Хорошо, я захвачу тогда с собой фотографии этих пяти у Веселова и закину попутно нашим филерам.

— Ну и что, каков у нас итог? — обратился ко всем Саенко.

— Что, браток, каков итог? Обмишурился чуток? А чуток сей потянет лет так этак на пяток! — процитировал Филатова Веселов.

— Не знаю, как там насчёт лет пяти, а вот народным хозяйством уже реально попахивает, — заметил Саенко.

— Командир, держи хвост пистолетом, прорвёмся. Вот чую, что мы где-то рядом уже ходим.

— А мне сейчас шефу докладывать, что мы чуем? Так он мне быстро объяснит, что чуют ребята-голуби задним местом, причём объяснит это, не стесняясь в выражениях.

— Да, вот что значит начальство. Секс утром, в обед и вечером, аж завидно…

— Веселов, уточни в ОПО, если борта есть свободные, готовь задние на скрытое за этими тремя мясниками. Так, вроде бы всё, разбежались.

Когда вышли из кабинета, Веселов подошёл к Родину.

— Представляешь, Серёга, разговариваю с одним из этих, пятнадцать лет мясником работает. Спрашиваю, мог бы ты человеку голову ножом отрезать и сколько времени тебе надо было бы? А он так просто отвечает: «Человеку не знаю, а свинье перочинным ножом за десять секунд отрежу». Блин, аж мурашки по коже пробежали.

— А я тебе что говорил, они как будто в прошлой жизни палачами были. Своеобразные люди, интересно, о чём они говорят, когда компанией встречаются, надеюсь не о том, кто сколько свиней, коров разделал.

Родин вышел из кабинета, направился к себе, в кабинете был Варкун, оформлял бумаги по проведённым мероприятиям.

— Родион, заканчивай, — сказал Родин.

— Возьми скрытую видеокамеру, поедем с тремя барышнями пообщаемся. Смотри, тема такая. Я думаю, убийца приходил к одной из них, где мог находиться убитый. Вспышка ревности, и, как итог, голова на заборе. Беседовать будешь ты, внимание на взаимоотношения с мужчинами, смены партнёров и так далее. Сам знаешь. Когда достаточно раскачаешь, показываешь фотографию, смотрим на реакцию.

— Не первый раз замужем, соображу, поехали.

Когда подъехали к семнадцатому дому, Варкун поинтересовался:

— Откуда начнём, Серёга, снизу вверх или наоборот?

— Давай сверху вниз, легче спускаться будет.

Родин позвонил в пятнадцатую квартиру. Дверь открыла женщина лет тридцати пяти, невысокого роста, пухлая и какая-то блеклая. Светлые, почти бесцветные глаза, выщипанные до стрелочек брови, редкие реснички. Родину хватило беглого взгляда, чтоб сделать вывод — мышка серая. За такую не то что голову отрезать, морду бить вряд ли кто станет. И за что её муж ревнует? За что, стало ясно, когда из комнаты вышел, а точнее, выкатил на тоненьких ножках лысый пузатенький мужичок. Пухлые губы, вздёрнутый нос, такой не то что человека, комара вряд ли прихлопнет. В целом на этом можно было и закончить общение, но формально нужно было провести опрос, хотя бы для того, чтоб слух по подъезду пошёл. Родин подмигнул Варкуну, тот всё понял и подмигнул в ответ.

— Господин Липатов, у нас к вам несколько вопросов. Где вы находились до четырёх часов утра?

— В сауне, с друзьями.

— Когда вернулись домой, кто находился в квартире?

— Валя с дочкой, больше никого.

— А почему тогда устроили сцену ревности, что соседи милицию даже вызывали, может, всё-таки кого-то застали в квартире?

— Да нет, клянусь вам, у меня это постоянно: как выпью, так ревность какая-то дикая просыпается, причём на пустом месте.

«То, что на пустом, это точно, — подумал Родин, — кому такая моль бледная нужна?»

— Значит, пить надо меньше, — констатировал Варкун. — Значит так, до особого распоряжения город без нашего разрешения не покидайте, — серьёзно резюмировал он.

В девятой квартире дверь открыла миловидная женщина лет тридцати. Длинные шелковистые волосы каштанового цвета, большие глаза, стройная фигура. При этом Родин отметил какую-то неестественную бледность и покрасневшие слегка опухшие глаза. По всему было видно, что она недавно плакала. Интересно, по какому поводу? Родин и Варкун вошли в квартиру. Яна — так звали женщину — пригласила их на кухню, предложила чай, кофе. Родин согласился выпить чашку кофе, это давало ему возможность понаблюдать за хозяйкой квартиры в динамике. Пока Яна готовила кофе, Родин отметил, что она как-то скованна неестественно, неуверенно: зачерпнув ложечкой сахар, просыпала его на стол, чуть не перевернула чашку. Варкун начал беседу с общих, ни к чему не обязывающих вопросов.

— Яна, как давно вы живёте в этой квартире?

— Седьмой год, до этого жила с родителями.

— Где работаете?

— В автотранспортном предприятии диспетчером.

— Вы замужем?

— Нет.

— Есть ли у вас мужчина, с которым вы постоянно общаетесь? Этот вопрос как-то вывел женщину из равновесия.

— Зачем вам это знать?

— Яна, давайте всё-таки я буду задавать вопросы, а вы отвечать? Всё-таки есть у вас мужчина?

— Нет, никого нет уже больше года.

«Странно», — подумал Родин, в коридоре под вешалкой он видел мужские тапочки.

— Яна, разрешите в ванную комнату зайти руки ополоснуть, — попросил Родин.

— Конечно, пройдите, вон — вторая дверь налево.

Родин вошёл в ванную, прикрыл дверь и включил воду. Над раковиной висел шкафчик. Родин открыл дверцу. На полочке в стакане стояли две зубные щётки, рядом с кремами и скрабами лежал станок для бритья, можно было предположить, что Яна сама пользуется станком, однако тут же стоял мужской лосьон после бритья. В углу на вешалке висели два больших махровых полотенца. Всё говорило о том, что в этой квартире совсем недавно находился мужчина, и отнюдь не случайный прохожий, а постоянный. Почему Яна скрывает это, что заставляет её лгать? И эта бледность, заплаканные глаза… Родин выключил воду и вернулся на кухню. Окинув взглядом Яну, Родин отметил — она действительно красивая женщина, прав был Долгов. Тем временем в девушке произошли серьёзные изменения: лицо порозовело, прошла краснота глаз, движения стали уверенными. Родин тут же обнаружил причину этих перемен. Рядом, на столе, стоял наполненный на треть бокал с коньяком. Он укоризненно посмотрел на Варкуна, мол, зачем позволил, как теперь разговаривать?

— Яна, — обратился Родин к девушке, — за вас в школе ребята дрались?

— Бывало, — кокетливо ответила Яна.

«Ну вот, может, не мытьём, так катаньем», — подумал Родин и опять подмигнул Варкуну. Тот понял всё с одного взгляда и включил своё мужское обаяние. Родин, сославшись на занятость, вышел из квартиры. Он практически уже был уверен, что голова на заборе предназначалась именно Яне. Также было очевидно, что она серьёзно напугана и даже под действием коньяка ни за что не сознается. Тут нужен особый подход, а какой именно, Родин ещё не придумал. Так, в размышлениях, он подошёл к двери шестой квартиры, нажал кнопку звонка. Открылась дверь, на пороге стояла улыбающаяся женщина с бокалом пива в руке.

— О, какого красивого дяденьку к нам занесло, может, заблудился? — приветствовала она Родина цитатой из известного фильма.

Родин вспомнил рассказ Долгова, моментально сообразил и решил сыграть по-тёмному.

— Здравствуй, Люда, меня Эдик попросил заскочить к тебе долг отдать, — и протянул ей пятьсот рублей.

— Что-то не помню, чтобы этот кобель у меня в долг брал, но всё равно спасибо. Может, за пивком сгоняешь?

Родин понял, что попал в точку.

— Зачем пиво? У меня есть что покрепче в машине, сейчас схожу.

Выйдя из дома, он посмотрел на окна девятой квартиры, они располагались как раз напротив того места, где висела голова. Взяв в машине фляжку со спиртом, Родин вернулся в квартиру Лисицыной. Люда времени даром не теряла: оделась, оперативно наложила макияж. Прошли на кухню. Люда достала две стопки, Родин налил в них из фляжки.

— Что это? Водка? — спросила Люда.

— Что вы, мадам, как я могу предложить даме водку? Чистый спирт!

— Я не смогу его выпить.

— Спокойствие, только спокойствие. Берёшь рюмку, делаешь полный выдох, выпиваешь, ещё секунд десять задерживаешь дыхание, потом занюхиваешь хлебом и никакой воды, иначе продукт будет безнадёжно испорчен.

Люда выпила. От спирта перехватило дыхание, глаза широко раскрылись. Родин предусмотрительно поднёс ей бокал с пивом, когда та запила и откинулась на стуле, спирт уже начал своё дело. Люда пребывала в благостном настроении, и ей не хватало общения. Именно на это и рассчитывал Родин.

— Ну что, красавица, как лекарство?

— Пять баллов, а ты Эдика откуда знаешь?

— Да случайно познакомились в компании одной, ты давно в этом доме живёшь?

— Можно сказать, с рождения, с родителями жила, потом отец умер, за ним мама. — Люда как-то сразу погрустнела.

Немного помолчав для приличия, Родин продолжил:

— А сама почему не замужем? Симпатичная ведь девушка.

— Муж объелся груш, где его взять-то, вам только одно надо, наобещают с три короба, а как своё получат, поминай как звали.

— Может, дело в этом, — Родин кивнул на стол, где стояли две пустые бутылки.

— А это лекарство от душевных ран.

— Вот, вот и я о том же, слушай, у вас здесь никто квартиру не сдаёт?

Конец ознакомительного фрагмента.