Особо опасный опер

Сергей Андреевич Красов

Пенсионеру МВД Рагозину в 2011 году делают несложную операцию в больнице. Очнувшись от наркоза, он оказывается в восьмидесятых годах прошлого столетия в теле осуждённого, отбывающего срок в колонии особого режима. В этой же колонии работает оперуполномоченным старший лейтенант Рагозин. Встреча с самим собой молодым должна помочь исправить ошибки, допущенные в молодости, а также трагедии в жизни близких людей и страны в целом.

Глава 6

В этот момент с лязгом распахнулась входная дверь, и уже знакомый Вадиму голос с коридора объявил:

— Завтрак. Первая хата, вы одни остались.

— Ты жрать то хочешь? — Шпана участливо взглянул на Вадима, — пойдём похамаем, потом продолжим.

Вадим действительно уже давно ощущал чувство голода. Молодой здоровый организм Валеры требовал своё. Запах еды, наполнивший камеру, вовсе не показался каким-то отвратительным, скорее наоборот. Видимо Валера привык к такому питанию. И мочевой пузырь давно уже требовал облегчения.

— И не только жрать, — Вадим посмотрел на перегородку у параши.

— Это у нас запросто, — понял его Шпана и полез вниз, за ним Карташ.

Вадим неловко спустился с нар, под внимательными взглядами сокамерников прошел к перегородке, с удовольствием помочился в деревянный бочонок, подошёл к умывальнику, вымыл руки, ополоснул лицо, потряхивая кистями рук, растерянно оглянулся в поисках полотенца.

— Держи свой полотенчик, — подвернувшийся Карташ услужливо протянул ему вафельное полотенце. Вадим вытер руки, вернул Карташу полотенце и проследил, куда он его повесил. Потом вместе с Карташом они подошли к двери, где через прямоугольное отверстие получили от баландёра по железной миске с порцией пшённой каши заправленной жиром.

— Привет Бурый! Где твоя кружка, — стоявший рядом с раздатчиком осуждённый держал в руках черпачок, которым он отмерял норму сахара из железной миски и отсыпал в подставленные кружки.

— Привет, — машинально ответил Вадим и чуть было не добавил «Кислый». Эту хитрую лисью рожу он сразу узнал. Осуждённый Кислицын был дневальным второго корпуса в годы его молодости, пользовался доверием администрации, «стучал» в оперчасть на тех, кто ему не нравился или мешал в чём-то. Пользуясь тем, что у него были ключи от кабинетов начальника отряда и оперчасти, однажды обнаглев, поставил брагу в кабинете оперчасти. За что был списан в бригаду по заготовке дров на лесобиржу.

Вадим вспомнил, как Кислый унижался, падал на колени, и размазывая слёзы, просил простить его. Потом на бирже освоился, убедился, что убивать его никто не собирается, даже выбился в бригадиры. После работы по вечерам вместе с другими бригадирами сидел на совещаниях в кабинете начальника колонии. Зазнался.

Когда при освобождении, получил в кассе отделения деньги, заработанные в течении срока, купил водки в поселковом магазине, тут же её оприходовал и навеселе направился в аэропорт. По дороге он встретился с идущим на обед Рагозиным, тогда ещё старшим лейтенантом. Чувствуя себя вольным на равных с бывшим начальником, Кислый заявил ему, что знает всё о делишках руководства и стоит ему только добраться до «большой земли», здесь у многих погоны снимут.

На что Вадим, усмехаясь про себя, спросил с серьёзным лицом:

— Ты никому не говорил об этом? До Большой Земли ещё добраться нужно. Тут иногда по трое суток улететь никто не может. А с теми, кто много знает, сам понимаешь что случиться может. Как ты думаешь, сколько таких знатоков в этом лесочке закопано? Мы ведь за вашу шкуру отвечаем только пока вы у нас числитесь. И искать то вас никто не будет. Ну не доехал и не доехал. Мало ли где мог потеряться. Вы ведь там даже родственникам своим и на х… не нужны, только проблемы создаёте.

Насчёт трупов в лесочке Вадим конечно присочинил, но Кислый сразу как-то протрезвел, настроение у него явно испортилось, и он молча засеменил в сторону аэропорта.

И сейчас, глядя на черпачок в руках у Кислого, Вадим знал, что там на дне как бы случайно прилипло около пяти граммов сахара, в результате чего порция каждого осуждённого уменьшалась на эти самые граммы. Умножаешь на 150 — 200 человек в бараке и имеешь около килограмма сахара с каждой раздачи.

«Ладно, живи пока», — подумал Вадим, и подойдя с полной миской каши к столу, спросил:

— А где моя кружка?

Шпана, сидевший за столом, молча приподнялся, достал с полки на стене зелёную железную кружку, снял с неё самодельную крышку из фольги и протянул Вадиму. Тот, подойдя к двери, просунул её в окошко, раздатчик налил черпаком чая, а Кислый ловко зачерпнул из миски сахар своим черпачком и высыпал его в кружку. Разглядеть дно в мелькнувшем черпачке было невозможно.

За столом пустовало только одно место, — рядом с Карташом напротив Шпаны. Вадим молча сел туда и набросился на кашу. Аппетит был зверский.

Последние года полтора Вадим придерживался строгой диеты. Врачи убедили. Разъяснили бестолковому пациенту, что если он хочет ещё хоть немного пожить, то должен отказаться от жирного, копчёного, солёного, маринованного, жареного и т. д. и т. п. О спиртном нужно забыть вообще. Что собственно Вадим и сделал. Но всё было уже так запущено, что помогало это мало. А тут он уплетает за обе щёки какую-то зековскую кашу с мелкими кусками свиного сала и хоть бы что.

«Хоть что-то есть хорошее в этой истории», — усмехнулся про себя Вадим. Все ели молча, иногда искоса бросая на него любопытные взгляды. Вадим упёрся взглядом в миску, работая ложкой, а сам прикидывал ситуацию. Получается, что сейчас 1982 год и это ИТК-22 в посёлке Пуксинка, то где-то здесь рядом должен быть и молодой Вадим Рогозин, то есть он сам, только моложе почти на тридцать лет. Шпана освобождается через семь дней, а дня через два-три после освобождения они с Царапанным навестили его, то есть молодого Рагозина в гостинице Юбилейная в Свердловске.

«Значит я сейчас в отъезде, на учёбе? Или нет? Чёрт! Когда сессия началась? Как тут вспомнишь, столько лет прошло. Так…, они пришли на второй день моего пребывания в Свердловске. Значит я, то есть молодой Вадим, пока дома! — Вадим с облегчением вздохнул про себя. — Под любым предлогом нужно обязательно встретиться с самим собой — молодым. Раз уж судьба подбросила такой шанс, надо хотя бы попытаться им воспользоваться. Попытаться убедить себя — молодого — избежать ошибок допущенных мною. Хотя бы самых грубых, оказавших серьёзное влияние на судьбу, здоровье, карьеру, семью… Ё — моё! Так ведь сестрёнка Лилька ещё жива!»

От этой мысли Вадим чуть не подавился. Смерть сестры в тридцать два года вообще была дикой нелепой случайностью. И он сейчас имеет возможность это предотвратить! Пусть даже это сон. Какой-то нереально правдоподобный затянувшийся сон. Но даже во сне сохранить жизнь сестре он просто обязан! Ну хотя бы попытаться!

Покончив с кашей, Вадим отхлебнул чая из кружки, и посмотрев на Шпану задумчиво сказал:

— Какое ты говоришь сегодня число?

— Десятое ноября одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года, — глядя на него как на дурака, по слогам проговорил Шпана и на секунду задумавшись, ехидно добавил, — от рождества Христова. И довольный своим остроумием, заулыбался.

— Получается, что сегодня Брежнев умрёт, — так же задумчиво проговорил Вадим.

— С чего ты взял? Приснилось что ли?

— Точно. Сегодня. На день милиции. Только скажут об этом не сразу. На следующий день в двенадцать часов объявят, по местному в два часа дня. А пока по телевизору и радио всякую хрень будут транслировать вместо новостей. Типа «Лебединого озера»

— Ни хрена себе! Ну ты даёшь! — Шпана залпом допил остатки чая. — Пошли наверх, мы не добазарили.

Пропуская Вадима и Карташа вперёд, Шпана громко сказал, обращаясь ко всем:

— Никому к нашему базару не прислушиваться, и что б из хаты ничего не вышло! — И повернувшись к пухлому мужику, одевавшему бушлат, добавил, — Быня, на бирже про Бурого никому ни слова. Узнаю, что трепанул, — спишу с бригады.

— А я ничего и не знаю, чего трепать?

— Ну и лады, — Шпана полез на нары.

— Открытая зона, подходим к площадке развода, — прохрипел динамик, — второй корпус, выпускаем людей на работу.

Залязгали засовы открывающихся камер, гул от топота десятков ног заполнил коридор. Распахнулась и дверь второй камеры, вышел один Быня.