Утоли моя печали

Сергей Алексеев, 1998

Специалист по раскрытию ритуальных убийств Сергей Бурцев получает задание Генпрокуратуры проверить сведения о захоронении останков царской семьи – не на Урале, а в районе поселка Усть-Маега на Валдайской возвышенности. В процессе расследования постепенно выстраиваются в одну цепочку и приобретают для Бурцева важный смысл происшествия разных лет: дело безымянного старца, похороненного в чужой могиле и обезглавленного после смерти, несчастный случай на охоте, похищение монаха из Свято-Кирилловского монастыря и авария, в результате которой погиб работник лебединого заповедника. Кроме того, Бурцеву приходится вступить в противостояние с действующей в государстве неконтролируемой спецслужбой…

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Утоли моя печали предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава первая

Золоченый кубок

1

Они снова встретились на служебной лестнице, точнее, на площадке между этажами. Он поднимался вверх и очень спешил, она спускалась вниз, как всегда грациозно, царственно — не шла, а несла себя, отстукивая каблучками ритм его сердца.

Бурцев увидел ее раньше, вернее, сначала узнал шаги и остановился, закрыв глаза, считал на слух ступени под ногами Наденьки. Стук прервался на третьей.

— Сережа?.. Здравствуй.

Перед ней трепетали не только областные прокуроры, но и многие начальники центрального аппарата. Бывало, входили на полусогнутых, выходили с испариной на лбу и облегченным вздохом. Потом говорили, что у нее совсем не женский характер, что ей опасно смотреть в глаза и что ложь она чувствует еще до того, как ты успел открыть рот.

Ей уже давно дали прозвище — Фемида.

Но сейчас их никто не видел, и потому голос ее звучал как оброненная на пол монетка.

Бурцев поднял веки — Наденька смотрела на него, чуть склонив маленькую головку с тяжелой прической и оперевшись рукой о поручень. Ему показалось, что тонкие ее пальчики с удлиненными ноготками чуть подрагивают.

— Привет, — сказал он. — Опять мы с тобой на лестнице…

— Да? Почему опять? — как-то отвлеченно спросила она.

— Потому что в прошлый раз мы встречались на этой же лестнице. Только двумя этажами выше. Ты поднималась, я спускался…

— Да?.. Странно, а я забыла…

— Два года прошло, к тому же ты всегда была забывчивой…

— Ладно, иди ко мне в кабинет, я сейчас приду. — Взгляд ее был рассеянным, мысли витали в облаках.

— Почему к тебе? Меня срочно вызвали к Генеральному, я только из командировки…

— Сначала ко мне, это я тебя пригласила.

— Странно… Зачем? — Бурцев усмехнулся. — Это что, свидание? Неужели соскучилась?

— Не на лестнице же объяснять. — Она не приняла шутки. — А ты опять был в командировке?

— Мое нормальное состояние — командировки…

— Я всегда боялась, что однажды ты уедешь и никогда не вернешься… Зачем отпустил бороду, Сережа? Она тебе не идет.

— Ты просто не привыкла…

— Все равно! Сбрей.

— Вся сила моя — здесь! — еще раз отшутился Бурцев и вспушил бороду. — Что естественно, то не безобразно.

— Ну все, поднимайся ко мне! — Наденька, как в студенчестве, будто бы махнула рукой, но только обозначила это движение. — Мы давно ждем тебя!

— Кто это — мы? Ты с Вадим Вадимычем?

— Мы с Генеральным. Для тебя есть специальное поручение! Ты занимался костями в восемьдесят седьмом году?

— Костями? — переспросил Бурцев. — Какими костями?

— Помнишь, с черепом все возился, на эксгумации выезжал… Иди ко мне в приемную и жди. А я сейчас вернусь!

Из Наденьки она превратилась в Фемиду и слова уже не роняла, а припечатывала, как контрольный штамп прокурорского надзора.

Правда, тремя ступенями ниже чуть отступила назад и добавила:

— Скажи, чтобы впустили ко мне. И пусть секретарь приготовит кофе.

Сергей поднялся на четвертый этаж, вошел в приемную, но не стал проситься в кабинет и сел в кресло для посетителей. Передавать распоряжение по поводу кофе тоже сначала не захотелось: незнакомый ему хозяин приемной, должно быть, из бывших районных следователей, выгнул седую бровь и устроил допрос:

— Надежды Николаевны нет. Вы по какому вопросу?

— По вопросу костей, — съязвил Бурцев, демонстративно снимая форменный китель с зелеными петлицами. — Ну и жара у вас…

Это секретарю не понравилось, он, вероятно, многим подражал за свою жизнь. Теперь на старости лет — новой начальнице.

— Каких костей? — спросил со строгой брезгливостью.

— Должно быть, человеческих. Каких же еще?

— Вам назначено время? Ваша фамилия?

— Знаете что, приготовьте-ка лучше кофе, — посоветовал Сергей. — Я люблю черный без сахара, а Наденька — с пенкой и лимоном…

Бровь секретаря выпрямилась и дрогнула, как стрелка компаса. Он молча открыл стенной шкаф и зазвенел там посудой. В руке мелькнуло золотое пятнышко лимона…

Наденька вернулась через десять минут, когда кофе уже был на подносе.

— Почему ты здесь? — спросила на ходу. — Я же сказала — ко мне.

Секретарь стоял как вышколенный официант из «Пекина».

В начале девяностых какой-то обкурившийся подонок в Средней Азии разрядил автоматный магазин по прокурорской машине. Наденьке тогда досталось две пули: одна в правую лопатку, вторая — касательно по позвоночнику. От первой все зажило, но от второй остался след, хотя она никогда не показывала виду, что ей больно, когда садится на жесткий стул.

Она не захотела опускать себя в начальническое мягкое кресло, а села за приставной стол напротив Сергея. И сейчас ей было больно, хотя движения ее оставались царственными.

Выждала, когда секретарь закроет за собой дверь.

— Прессу читаешь иногда, Сергей Александрович? — спросила Фемида, играя ложечкой с кружком лимона в своей чашке. — Слышишь, какой кавардак творится с царскими костями?

— Так, краем глаза читаю, краем уха слышу, — проговорил он, откровенно любуясь ею. — А телевизор вообще не смотрю.

— А зря!.. И что можешь сказать по этому поводу?

— У меня субъективное мнение.

— Какое же?

— Если бы раньше допустили к этому делу, в течение месяца доказал бы, что косточки из-под Екатеринбурга вовсе и не царские. И потому никто меня к этому делу не допустил на пушечный выстрел.

— Так… Это любопытно! Почему?

— Почему не допустили?

— Ну да, почему? Это по твоей специальности…

— Срочно потребовались останки Романовых. Когда партия говорит — надо…

— А сейчас перегорел? Не хочешь сам?

— Встал в очередь за судейской мантией, — не сразу сказал Сергей. — Может, там повезет?.. А потом, знаю, разыгрывается очередной сценарий политических интриг, и не хочу связываться.

— То есть косточки не царские? И у тебя есть факты?

Секретарь кофе не пожалел, сварил такой, что от горечи сводило рот.

— Надежда Николаевна, а ты веришь в тонкие материи?

— О чем ты? — насторожилась она, смущенная его взглядом и тоном.

— Нет, я сейчас не о своих чувствах. Они довольно грубые, — упредил Сергей. — О тонких материях. Как их в старину называли, об эфирах, которые нас окружают. Которые заставляют нас совершать какие-то поступки, приводят к догадкам и откровениям на подсознательном уровне.

— Ясновидящим и гадалкам я не верю! — сказала Фемида, и он сразу же услышал намек, занозу, до сих пор сидящую в ней. — Если можно, покороче, Сергей Александрович. И более профессионально.

Бурцев отхлебнул кофе, поморщился, проглотил горечь и улыбнулся:

— Если профессионально, то у меня есть косвенные, но убедительные факты, что останки семьи Романовых на следующий день после расстрела бесследно исчезли, а вернее, были вывезены неустановленными лицами и в неустановленном направлении, но далеко за пределы Екатеринбургской губернии.

— Серьезное заявление, — помедлив, обронила Наденька и чуть пошевелилась на стуле, выискивая положение, чтобы не болела спина. — Откуда же этот писатель достал косточки? И чьи они?

— Достал он их из земли, разумеется, а вот чьи они — установить не удастся. В любом случае не царские, это ясно.

— Зачем ему это было нужно?

— Поступил приказ — найти. По горячим следам искали — не нашли. А он спустя семьдесят лет раз — и нашел. Впрочем, сначала был приказ снести дом Ипатьева. Перетереть его в пыль и вывезти на свалку. Чтобы таким образом убрать главного свидетеля, можно сказать очевидца, потому что стены тоже имеют глаза и уши. Но это уже относится к тонким материям…

— Сергей Александрович!

— Виноват, — усмехнулся Бурцев. — Больше не буду.

— Кому выгоден этот подлог?

— О, многим! Начни пальцы загибать — пальцев не хватит.

— Пожалуйста, конкретнее.

Она так и не могла найти удобного положения на жестком стуле, боль скулила в пояснице, между вторым и третьим позвонками. И все-таки не хотела пересаживаться в кресло. Вскоре после ранения у нее вообще отказали ноги, и больше месяца она пролежала без движения, а Бурцев по очереди с мужем Наденьки Вадим Вадимычем все это время просидели возле больничной койки. Кормили и поили, пока не поджила правая рука, и еще вслух читали ей старые любовные романы. Телевизор был в палате, но она запрещала его включать, потому что там уже вовсю стреляли, а вот чтение слушала с жадным удовольствием, хотя в романах этих была скукотища и смертная тоска. Сергей иногда засыпал сидя и, теряя строчку, молотил что-то от себя. Как потом выяснилось, и Вадим Вадимыч засыпал над книжкой.

Скоро Наденька запретила ходить обоим и взялась вытаскивать себя из постели…

Говорят, и до сих пор каждое утро бегает по десять километров по своим Воробьевым горам.

— Хорошо сказать — конкретнее… — проворчал Бурцев. — Но предупреждаю, мнение субъективное.

— С каких пор ты стал таким осторожным?

— В подлоге заинтересован в первую очередь Ватикан. Православная Церковь объявляет царскую семью святыми великомучениками, останки автоматически становятся мощами, к которым станут прикладываться верующие в ожидании чуда. А чуда нет по известной причине. Но это тоже из области…

— Продолжай! — прервала Фемида.

— Потом находят настоящие косточки Романовых. И Церковь оказывается в великом грехе и смущении. Экуменистическая пресса визжит от восторга, на тысячелетней истории православия, на Третьем Риме ставят последний крест.

— Считаешь, настоящие обязательно найдут?

— Дай только срок…

Надежда встала и, делая вид, что размышляет, прогоняла боль движением, ступала размеренно, твердо и почти беззвучно по ковровому покрытию на полу.

— Тебе бы спрыгнуть с каблучков, — не утерпел и посоветовал Бурцев. — На плоской подошве легче…

— Кому еще? — Она лишь сверкнула глазами от неудовольствия.

— Для остальных это все уже грубая материя. Президенту — как доказательство несостоятельности традиционной конфессии, премьеру — как отвлекающий народную боль горчичник: ходили в трауре по принцессе Диане, теперь в трауре по убиенным царям. А всенародный скандал ему нужен до зарезу, чтобы голодные шахтеры не думали о хлебе насущном…

— Хватит, — тихо вымолвила Наденька и села на стул. — Опять ты за свое…

— Я предупреждал.

Она еще раз попыталась угнездиться, но ничего не получилось, боль начинала ее раздражать.

— Можешь объяснить, почему твоих шахтеров все это так притягивает? Диана, царские косточки. — Фемида снова заходила по кабинету. — Так поглупели? Или это тоска по государю?

— Сначала запретила говорить об эфирах…

— А ты всегда представлял меня монстром, — вдруг обиделась она. — А еще близкий человек…

— Я просто тебя люблю…

— Ой, отстань! — по-студенчески отмахнулась Фемида и вынула из сейфа коробку от каких-то лекарств. — Суть дела такова. Генпрокуратурой получена странная бандероль… Точнее, письмо с фотографией и бутылка с водой. Все по твоей теме, по твоему профилю — о чудесах.

— Обожаю чудеса! — засмеялся он. — Ты бы взяла вот и сделала чудо, самое маленькое…

— Прекрати, Бурцев. — Фемида достала из коробки флакон из-под шампуня. — Никто бы с этим не стал возиться, но фотография любопытная…

— А что во флаконе? Средство от перхоти?

— Утверждается, что живая вода.

— Живая вода? — Веселость с Бурцева слетела мгновенно. — Кто прислал? Откуда? Дай флакон!

— Ты можешь выслушать спокойно?

— Не могу. — Он отвернул пробку, понюхал, смело набрал в рот, подержал, чтобы ощутить вкус, и проглотил.

— Что ты делаешь? — возмутилась Фемида.

— Да, это живая вода, — уверенно сказал он. — Только почему здесь так мало? Столько прислали? Или раскушали?

— Ну ты вообще, Бурцев! Это же вещдок! Ты чокнутый!..

— Это не вещдок, Наденька, это настоящая живая вода. На экспертизу отправляла?

— Разумеется!.. А если бы там был яд, Бурцев? У тебя что, с крышей плохо?

Ему нравилось, что она перешла на студенческий жаргон и испугалась.

— Живой водой не отравишься. Впрочем… Ладно, это все тонкие материи. Что показала экспертиза?

— Ничего особенного… Обыкновенная талая вода. Ионы, соли и прочее. Отдай вещдок, пока не допил.

— Погоди, Наденька. — Он спрятал флакон за спину. — Подчинись мне один раз! Единственный! У тебя болит спина. Вижу, не надо! Хочешь, сейчас боль пройдет. Ненадолго, потому что мало живой воды, но пройдет.

— Перестань, Сергей Александрович. — Голос ее все-таки надломился. — Фокусник, тоже мне… Не верю в твои чародейства!

— Ну один-единственный раз, Надежда! Как головой в омут, а?

— Я все перепробовала. Даже Илизаров не помог…

Она посидела, глядя перед собой, вздохнула с равнодушным видом:

— Ладно… Что я должна делать? Лечь?

— Заголи спину и сядь.

Наденька сняла форменный пиджак, подтянула вверх юбку и села верхом на стул, подставила ему спину.

— Шамань, шаман…

Бурцев засучил рукава, бережно поднял белую форменную блузку и обнажил спину Наденьки, сразу же ставшую узкой и беспомощной. Пулевые ранения чистили и зашивали в местной больнице, и потому на нежной девичьей коже остались грубые, жесткие шрамы. Он осторожно набрал в ладонь воды из флакона и стал втирать в поясницу.

И вдруг подумал: какова была бы физиономия у ее секретаря, зайди он сейчас в кабинет? Грозная начальница сидит с задранной юбкой и голой спиной, на которой не видно полоски бюстгальтера, а посетитель что-то там колдует…

Даже захотелось, чтобы вошел, — неплохая месть за неласковую встречу и деготь в чашке вместо кофе…

— И это ты называешь лечением? — не вытерпела Наденька. — Хоть бы пошептал что-нибудь для антуража…

— Шептать буду на ушко, — проговорил он, испытывая волнение от прикосновений к ее телу. — Если Вадим Вадимыч уедет в командировку…

— Раньше ты не говорил пошлостей женщинам.

— Видишь, как опустился. — Он вылил остатки воды на ладонь и снова стал втирать — кожа и особенно рубцы шрамов поглощали ее мгновенно.

Наденька неожиданно замолчала и замерла, облокотившись на спинку стула и положив головку на сгиб руки. Он почувствовал, как ей приятно; он знал, что ей приятно.

— Здорово, если кто-нибудь войдет, — вдруг сказала она и тихо улыбнулась, — например, мой секретарь.

— Я тоже об этом думал, — откликнулся он. — Но не войдет.

— Этот не войдет. И никого не впустит… Слушай, Бурцев, зачем ты отрастил бороду? Без нее у тебя был такой… мужественный вид.

— Знаешь, почему бояре сопротивлялись Петру, когда он стал резать им бороды?

— Ну почему? Просвети глупую бабу.

— Потому что в то время на Руси брились только голубые!

— Какая гадость… А они что, и тогда были?

— Были, иностранцы и свои, отечественные. О безбородых говорили, что они носят блядский образ.

Наденька скосила на Бурцева глаза, словно убеждаясь, не шутит ли он.

— Сегодня же Вадим Вадимычу скажу, чтоб обрастал.

Муж ее работал в Министерстве по внешнеэкономическим связям и, насколько знал его Сергей, был человеком интеллигентным, мягким, лет на двадцать ее старше, так что закрадывалось подозрение, что он подкаблучник. Впрочем, с такой женой это не мудрено, тем более Вадим Вадимыч был в вечном долгу перед ней. Когда-то он попал в прокурорские сети по серьезному уголовному делу, однако Надежда выгородила, спасла его от неминуемой тюрьмы, а потом вышла за него замуж. Об этом он рассказал Бурцеву, когда они дежурили у ее постели…

— Скажи мне, Сережа… А зачем ты меня бросил? — глядя в дверь, внезапно спросила Наденька.

— Я тебя не бросал. — Бурцев вытряхнул последние капли из флакона на спину. — Ты сама ушла.

— Ушла… Но после того, как ты изменил мне. С этой!..

— В чем сразу же сам признался!

— Попробовал бы не признаться…

— Мысль такая была… Но черт за язык дернул.

— Во-первых, не черт, а черт женского пола. Во-вторых — не за язык.

— Не хамите доктору, больная!

— Ох ты и дурак, Бурцев! Какой же ты дурак! А еще с бородой.

— Больная!

Наденька вдруг встала, одернула юбку и резко присела.

— Знаешь… Кажется, я уже не больная.

— Что я тебе говорил?

— Нет, правда! — искренне воскликнула она, все еще приседая и заправляя блузку. — Совсем не болит!.. Это от воды или от твоих рук? Ты что, Кашпировский?

— Если бы ты, дуреха, не отправила живую воду в химлабораторию, вообще бы мог вылечить. — Сергей завернул пробку и положил флакон.

— Неужели это от воды?.. Чертовщина какая-то!

— Наоборот, благодать Божья.

Наденька набросила на плечи свой пиджак, отошла к окну и минуту смотрела на московские зеленые крыши.

— Спасибо за лечение, кудесник. А как ты определил, что вода живая? Ты ее прежде пробовал?

— Только однажды, — грустно проговорил он. — Выпил целый стакан.

— У этой сумасшедшей женщины?.. Ладно, не отвечай, я и так знаю… Ты с нею живешь?

— Я живу один. И не хочу жениться, так что не уговаривай.

— Ты их не разыскал? Ну и подлец…

— Не вмешивайся в мою личную жизнь.

— Тебе уже тридцать семь, Сережа!

Два года назад, когда они в последний раз встречались на лестнице, она точно так же уговаривала его завести семью и обязательно — детей. И тогда он, не подумав, признался, что у него есть ребенок, девочка, только он никогда ее не видел.

В словах же Наденьки слышалась затаенная боль: после ранения врачи категорически запретили ей рожать.

В ее тридцать три…

— Пожалуй, мне пора! — заявил Бурцев. — Мы все вопросы выяснили относительно косточек?..

Наденька мгновенно обратилась в Фемиду:

— Не все! Я еще не отпускала тебя, Сергей Александрович. Ты отвлекся на… живую воду и не дослушал. Здесь еще имеется информация по поводу захоронения останков царской семьи. И не на Урале…

— Знаешь, меня это перестало интересовать, — признался Бурцев. — Надоело гоняться за призраками…

— Но ты так загорелся, когда услышал о живой воде.

— Если не на Урале, то где?

— Информация секретная. Где-то в районе поселка Усть-Маега, на Валдайской возвышенности.

— Точного указания нет?

— Что, совпадает с твоими данными?.. Вернее, не с твоими, а… ЕЕ предсказаниями?

— Она совершенно ни при чем. Мои данные из другого источника.

— Точного указания нет. — Наденька достала из коробки фотографию и письмо. — Источник опасается утечки и не сообщает, нужно выезжать на место. И желательно сейчас, поскольку на меня уже оказывают давление… — Она сделала короткую паузу. — Мне необходимо провести проверку, негласную… Нет, я бы обошлась и без тебя, но есть одно обстоятельство. Человек, передавший сведения о захоронении, согласен работать только с тобой.

— Он что, мою фамилию называет? — спросил Бурцев.

— Как ни странно, а называет. То есть, возможно, вы с ним знакомы. Прямо или косвенно. С твоим руководством вопрос будет решен… Я давала задание ФСБ провести оперативную проверку. В Усть-Маегу отправили опытного сотрудника… Он пробыл там чуть ли не месяц и вернулся… Ну, в общем, инвалидом.

— Что же с ним случилось?

— Не сказать, что сошел с ума. — Фемида подбирала выражения. — Сначала я заметила, когда читала отчет о командировке, и потом, в личной беседе… Нет, он профессионал, тут не может быть вопросов. И потому слышать это от него весьма странно…

— Что именно слышать? — поторопил Бурцев.

— Утверждения… Допустим, что у нас в стране созданы все предпосылки для установления матриархата как нового вида власти. И это единственный способ удержать человечество от безумия и хаоса, от жестокости, цинизма и безверия, от войны всех против всех. Якобы возникает мощный диссонанс между личностью и властью. Личность с младенчества и до совершеннолетия формируется женщиной, сначала матерью, потом детский сад и школа, где в основном работают женщины, в институтах тоже… И наконец, появляется жена, которую первые семь лет еще любят и потому подвергаются влиянию… Закладывается определенный вид психики, мироощущения, и возникает конфликт уже не между полами, к чему мы привыкли, а мужчин с патриархальной властью.

— И тебе это не понравилось? Ты же яркая представительница матриархата…

— При чем здесь я? — посуровела Фемида. — Человек в здравом уме может высказывать подобные мысли? Тем более делать такие выводы? Мало того, он написал в отчете, что в России существует заговор сторонников матриархата и что эта… партия не партия, не знаю, скоро охватит весь мир и легко придет к власти. Потому что скоро прозвучит откровение.

— И вы за это посадили сотрудника на инвалидность? Признали душевнобольным?

— Кто его садил?.. На инвалидность его отправили по другой причине. Кто-то его там поймал — говорит, что женщины! — и, по сути, кастрировал. Но способом, прямо сказать, изуверским, без всяких следов насилия: привязали между деревьев и посадили на кусок льда. В результате он утратил… все функции.

— И ты теперь хочешь отправить меня вслед за ним? — засмеялся Сергей, но Фемиде было не до веселья.

— Хочу предупредить тебя! Возможно, встретишь своих знакомых. Почему называют твою фамилию?.. Посмотри вот. — Она протянула ему письмо. — Может, почерк узнаешь?

— И ты подозреваешь, что это Ксения? Думаешь, она прислала живую воду? Заинтриговала, чтобы вызвать к себе?

— Меня это не интересует! — жестко и все еще ревниво произнесла Фемида. — Я хочу проверить информацию, это задание Генерального. На, читай письмо.

Бурцев отвернулся и вздохнул.

— Не хочу возвращаться туда, где было хорошо, — устало проговорил он.

— Это ты о чем?

— Да все о том же, — отмахнулся Сергей, — о материях…

Фемида решила отработать назад и сделать заход с другой стороны, он знал ее тактику вдоль и поперек.

— Мы много наделали ошибок, и ты, и я… Но дело прошлое, теперь уж ничего не вернуть. Да и в душе-то ничего не осталось. Память — это же не любовь, правда? Всего лишь память… Ну вот опять свела жизнь, так давай без обид и воспоминаний. Деловое сотрудничество. Ты же специалист! Занимался делами по ритуальным убийствам, блестяще делал сложнейшие экспертизы… Я же помню! Вероятно, потому и назвали тебя в письме…

— Спасибо за комплименты! — перешел Бурцев в наступление. — Было, не скрою, даже премию давали. Да все быльем поросло.

— Я не о том. Хочу сказать, это же естественно, что автор письма доверяет только тебе…

— А я о том! — загорячился он и ощутил загрудинное жжение. — Мне не дали довести до конца ни одного дела! Ни по ритуальным убийствам, ни по косточкам и черепам! Ни одного! Потому что я всякий раз входил в запретную для закона зону! А помнишь, кто не давал?..

— Хочешь сказать — я?! Я в этом виновата? Это я определяю запретные для закона зоны?!

Наденька вскочила со стула и стремительно вышла в приемную: освобождение от боли как бы одновременно освободило ее и от царственной походки.

Назад вернулась через минуту — верно, что-то сказала секретарю.

— Я подумал, ты за наручниками, — пошутил Бурцев и встал. — Значит, я свободен?

— Идите, Бурцев! — бросила Фемида, словно зимний ветер горсть колкого снега, глядя в сторону.

— Ого! — сказал он с порога. — Мы уже на вы?

Секретарь в приемной вскочил и услужливо склонился — подслушивал, что ли, старый стервец?..

2

Не прошло и суток после этой случайной встречи с Фемидой, как Бурцева срочно потребовал Генеральный. Это был плохой звонок, неприятный сигнал опасности…

Когда-то давно, в студенчестве, случайный знакомый, величайший и мудрый пошляк, научил Бурцева, как не влюбляться с первого взгляда и как не бояться самого высокого начальника. Способ был чисто умозрительный: следовало представить себе, как вскружившая голову девица или свирепый руководитель сидит утром на унитазе и, краснея, пыжится от напряжения. Бурцеву это средство не однажды помогало…

Фемида уже все устроила и доложила о субъективном взгляде Бурцева на проблему царских костей. Генеральному такие вольные рассуждения не понравились, и хотя об этом впрямую сказано не было, однако намек прозвучал довольно выразительно. Если, мол, тебя не подпускают к делу, то это вовсе не значит, что все, кто им занимается, круглые дураки и ничего не соображают в политических играх, в частности и вокруг останков семьи Романовых. Таким образом он как бы выдал свою причастность к афере вокруг костей и в общем-то был ею недоволен, поскольку мог оказаться крайним: на прокуратуру потом свалят всю вину, дескать, вы устанавливали подлинность, вы проводили экспертизы, вы теперь и отвечайте. И потому, как человек дальновидный и хитрый, рассчитывал подстраховаться, втайне от инициаторов авантюры проверяя всякую информацию относительно захоронения узников Ипатьевского дома: предупреждение о полной конфиденциальности разговора и предстоящей прокурорской проверке последовало сразу же, как только Сергей перешагнул порог кабинета Генерального. Никаких отказов он не принимал, ссылку на то, что Бурцев вот уже год стоит в очереди на судейское место и собирается расстаться с прокуратурой в ближайшем месяце, пропустил мимо ушей.

Подмывало высказать свои старые обиды, когда у Бурцева отнимали, а потом разваливали перспективные уголовные дела, но сейчас это могло выглядеть как торговля, и к тому же Генеральный сидел на этом месте третий год и за своих предшественников не отвечал. Словом, предстояло, не откладывая, найти какое-нибудь заделье, например проконтролировать ход следствия по делам, стоящим на учете в Генпрокуратуре, и выехать в поселок Усть-Маега, расположенный где-то на Валдайской возвышенности, в Рипейских горах, как называлось это место в древности. И там, на месте, проверить сообщение некоего гражданина Тропинина, якобы владеющего документальными свидетельствами об истинном месте захоронения расстрелянной царской семьи. Флакон из-под шампуня был якобы наполнен из святого источника, который течет где-то рядом с могилой.

Эта информация взволновала Сергея и заставила отказаться от мысли, с которой он пришел к Генеральному, — не ехать в командировку под любым предлогом. Он пожалел, что не прочитал письма еще вчера, в кабинете Фемиды. Ведь давала же, прямо в руки!..

На это письмо, адресованное лично Генеральному, впрочем, как и на бутылку с живой водой, не обратили бы внимания — мало ли полоумных чудаков? — если бы не называлась фамилия Бурцева, а в конверте не оказалась бы фотография записки, выполненной на полоске бересты. Текст ее был выдавлен чем-то вроде тупого шила, но самое интересное — буквы напоминали древнерусское полууставное письмо: «Христос воскресе, брат Аполлинарий. Побывал я ныне в Заозерной пустыни, поклонился августейшим мощам, и молился у камня трое суток, и благодать получил, о чем и свидетельствую перед Господом. Спешу теперь к сестрам пореченским, поведу к святому месту, к мощам чудотворным, в Палестину нашу, инно ведь изверились, сироты, на скитальцев обижаются и дурнословят, а сами и не ведают Божественной Благодати!.. У скитальцев худо дело, живых токмо четверо и осталось, в страстную неделю старший Орефий преставился, а младший болеет, не встает, иссох весь, да ведь уж отвековал свое, сто девятый год пошел. Отправь к ним кого помоложе, из саватеевских возьми или костоправских, других не примут. Ржи они не посеяли, боятся антихристовых аэропланов, прилетал один в прошлом году на Троицу, кружил, высматривал. Так что пошли им до ледостава муки, соли да патронов винтовочных, инно не перезимуют. Благословляю тебя, брат, Апостолом старого письма, а за Поучения старцев спаси Христос».

Бурцев прочитал это в переводе, записанном на отдельном листе; на фотографии без лупы читались лишь отдельные слова и буквы. Автор письма Тропинин утверждал, что знает, где находится эта Заозерная пустынь, вернее, где находилась, потому что сейчас на этом месте ничего нет, и возле августейших мощей побывал, и теперь сам готов свидетельствовать о их чудотворности, поскольку они нетленны, а рядом образовался святой источник, воду из которого он и посылает в доказательство. Прежде чем сообщить об этом в прокуратуру, он писал в Московскую Патриархию, однако прошло полгода, а ответа нет. Зато появились какие-то двое чужих, опрашивали местных жителей и сами по лесам рыскали, что-то искали, из каждого ручейка и родника воду в бутылочки набирали, а выдавали себя за студентов, приехавших собирать фольклор. Естественно, до могилы они не добрались и тогда начали искать автора, да только он не стал на них выходить сам, и чужаки уехали ни с чем. В этот раз он тоже подписывается другой фамилией, и если Генеральная прокуратура, а в частности Сергей Бурцев, заинтересуется и приедет — а он обязан это сделать, потому что знает толк в живой воде и еще то, что найденные возле Свердловска кости вовсе не царские! — то автора письма искать не нужно, объявится сам. Но только вышеозначенному работнику и никому другому.

И указывался конечный пункт, куда следовало приехать и ждать, — поселок Усть-Маега.

Вечером дома Бурцев открыл атлас и отыскал этот поселок, стоящий на перекрестке рек — кажется, мелиораторы тут что-то перемудрили, — типичный районный центр с населением до десятка тысяч человек, и территория района в добрую Швейцарию. В общем, если самому искать автора письма, то и жизни не хватит. Измерил расстояние от Екатеринбурга, и получилось, что по прямой чуть ли не тысяча километров. Если останки расстрелянной семьи Романовых перевозили сюда, то как же это сделали жарким летом без какой-либо консервации? Даже если часто меняли лошадей и плыли по рекам на лодках, то все равно потребуется не меньше месяца. За такой срок и августейшие тела превратятся в зловонную кашу.

Если только они в самом деле нетленны…

В принципе можно было выезжать на следующий же день, оставалось взять историко-социальную справку по этому району. А специальное поручение от Фемиды Бурцев получил через секретаря. К официальной бумаге была приложена записка с просьбой позвонить перед выездом по домашнему телефону. Вероятно, подчиненные Фемиды долго напрягались, чтобы подыскать в Усть-Маеге приличное дело, и ничего не нашли лучшего, как дорожно-транспортное происшествие аж четырехлетней давности с весьма тусклым намеком на криминал. Технической экспертизой было установлено, что у автомобиля «Нива», которым управлял работник заповедника Ярослав Пелевин, на ходу сработало запорное устройство руля, фиксаторы которого оказались подпиленными, и, судя по следам жидкости на асфальте, в этот же момент лопнули шланги тормозной системы. Сам водитель не смог выскочить на ходу и сгорел вместе с машиной, где находилось четыре канистры с бензином и где обнаружили фрагменты останков человека. Поэтому Фемида предлагала рассматривать это как теракт, хотя нет достаточных оснований, и под таким предлогом задержаться в Усть-Маеге до той поры, пока назвавшийся Тропининым человек себя не обнаружит.

Раздувать из мухи слона — это было что-то новенькое, обычно приходилось делать наоборот: превращать теракты и заказные убийства в неосторожное обращение с оружием, суицид и замыкание электропроводки. Но других, более серьезных преступлений в том районе не случалось уже добрый десяток лет.

Он заказал билет, и тут сработал закон подлости: домашний автоответчик записал звонок из Министерства юстиции, куда Бурцева приглашали для срочной беседы. Ждал этого уже несколько месяцев, через своих людей выяснил всю раскладку с судейскими местами, и, казалось, раньше осени ничего приличного не будет, а тут надо же, в самый неподходящий момент, хоть от командировки отказывайся! До конца рабочего дня оставалось чуть больше часа, и все-таки он поехал в министерство, зная, что такие дела лучше решать с утра. На удивление, там даже никто не рассердился, встретили радушно и буквально ошарашили предложением — бывают же чудеса на свете! Он рассчитывал получить место рядового судьи в одном из округов Москвы, а тут засветилась реальная возможность войти в состав Конституционного — его кандидатура уже была согласована с председателем, далее оставались формальности. Бурцеву посоветовали завтра же с утра начать бумажные хлопоты, и у него даже рот не открылся, чтобы сказать о командировке и о билете на ночной поезд.

Он возвращался домой с полным убеждением, что ни за что не поедет в эту Усть-Маегу. И это будет месть всем — Генеральному, спецпрокуратуре за то, что она так легко откомандировала своего человека, Фемиде…

Особенно Фемиде!

Он понимал, что это его давний комплекс неполноценности, что он всю жизнь вынужден доказывать перед ней свою состоятельность как человека, как профессионала и личности; он чувствовал, что Фемида то умышленно, то интуитивно подавляет его, разрушая так трудно воссоздаваемую тонкую материю воли. Он давно осознал, что любит и ненавидит ее одновременно, и сейчас, наконец-то вырвавшись из-под ее незримой силы влияния, определится в своем чувстве. Полная независимость исключает ненависть, поскольку вольный человек — это прежде всего ощущение собственной силы и любви.

Вот и пробил час…

Заманчиво было, никого не извещая, оформить документы и явиться миру в мантии, однако Фемида могла расценить это как слабость, поэтому Бурцев позвонил ей в девятом часу вечера. Трубку взял муж, и, поскольку они никогда не говорили по телефону, голос Бурцева он не узнал. А Бурцев неожиданно разговаривать с Вадим Вадимычем не захотел, и тот пригласил Наденьку.

— Ты сейчас уезжаешь? — спросила она сонным голосом, вдруг всколыхнув в душе прошлое: так она спрашивала, когда Бурцев вставал среди ночи на поезд или самолет…

— Должен огорчить тебя, никуда я не уезжаю, — сказал он.

Длинная пауза на том конце провода была многозначительной.

— Как прикажешь понимать, Бурцев?

Самое главное сейчас было идти с открытым забралом и сохранять спокойствие.

— Сегодня получил предложение в Конституционный суд. Завтра целый день буду в Министерстве юстиции.

— Так… Я рада за тебя. Ты пошел сам в министерство? Чтобы не ехать в командировку?

— Чтобы не ехать, я бы скорее занялся членовредительством, — съязвил Сергей. — На такие места сами не просятся, ты же понимаешь.

— Да… Что же мне делать? Что я завтра скажу Генеральному?

— Я сам скажу ему…

— Но что толку? Кого я отправлю теперь?

— Вадим Вадимыча…

Она замолчала, и невозможно было угадать, кто станет говорить после паузы.

— Знаешь, а у меня спина не болит, — вдруг сообщила Наденька. — Ни разу за это время… Так легко!

— Постучи по дереву, — посоветовал Бурцев.

— Нет, правда, это так непривычно… Может, тебе центр нетрадиционной медицины открыть? Вместо Конституционного суда?

— Я подумаю…

— Подумай, Сережа. И сделай это ради меня, — попросила она. — Ну пожалуйста. И привези мне много-много живой воды…

Он внезапно потерял всякую волю к сопротивлению. Вернее, почувствовал, что не сможет отказать ей, потому что мгновенно превратит ее в Фемиду. Грань была тонкая и зыбкая, как паутина бабьего лета: не надо и усилий прикладывать, чтобы порвать ее…

Почему-то раньше и в голову не приходило, что все это тоже из области тонких материй.

— И возвращайся скорее!.. — напоследок сказала она. — Ты нужен не только Конституционному суду…

После этого разговора Бурцев словно из омута вынырнул: собирал дорожную сумку и тихо вслух матерился, благо что некому было слушать. Получалось, что он не в состоянии противиться ее воле, а именно сейчас следовало проявить свой характер, невзирая ни на какие материи. Иначе от этой зависимости и судейская мантия не спасет…

Он отправил телефонограмму в Министерство юстиции о срочной командировке, заказал машину на Ярославский вокзал и, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, попытался изучить историко-социальную справку района. Усть-Маега в Рипейских горах с ее фольклорным, как было указано в справке, населением, с реками, которые в разное время текут в разные стороны, с мягким для Севера климатом и единственным в стране лебединым заповедником ему почему-то не нравилась.

А в подстрочной сноске приводились строки из какого-то письма Владимира Даля, где знаменитый исследователь русского языка и культуры сообщал любопытный факт: население по реке Маеге называло свои места Страной Дураков.

Так и было написано, с заглавными буквами…

Бурцев выпустил из рук листки, соединенные скрепкой, и несколько минут сидел, сдерживая дыхание от жжения в груди: надо бы давно сходить к врачам, похоже, развивалось профессиональное заболевание — ишемия.

Сон о Стране Дураков он видел в небольшом городке Студеницы еще в первую командировку, когда охотник-иностранец вместо медведя застрелил на овсах переводчика из клуба «Русская ловля» Николая Кузминых. А приснился сон в доме Ксении, той самой колдуньи, родившей ему дочь…

Он уже не мог ни о чем больше думать, передвигался с опаской, делал все механически, хотя боль прошла, поэтому, когда в передней раздался звонок — должно быть, пришла машина на вокзал, — Бурцев все еще был на «автопилоте», взял дорожную сумку, плащ, поставил квартиру на сигнализацию и открыл дверь…

Он уже давно отметил: при воспоминаниях о Ксении и дочери, имени которой он даже не знал, напрочь исчезает всякая интуиция и будто замедляется или вовсе останавливается время.

Он старался контролировать себя в такие минуты, однако тут же и забывал об этом…

Вместо шофера из родной конторы на лестничной площадке оказалось двое незнакомых мужчин. Один, несмотря на ночную духоту, в пиджаке, значит, есть оружие в плечевой кобуре; другой, постарше, толстоватый и вальяжный, налегке, в рубашке с коротким рукавом и дорогим кейсом. У обоих острые, цепкие взгляды, мгновенно улавливающие всякое движение.

Покушений на работников прокуратуры было достаточно, стреляли на улицах, в автомобилях, у собственных подъездов и всегда неожиданно, из-за угла, в спину, в затылок. Эти вроде бы не собирались стрелять, но и пришли не на блины — темная туча висела за ними…

Бурцев вспомнил, что свой пистолет затолкал в сумку, сейчас застегнутую на замок.

И только вспомнил, как мужчина постарше вынул из кармашка удостоверение, протянул Сергею и спросил с недоуменной улыбкой:

— Куда же вы собрались, Сергей Александрович?

Это была специальная служба, которых наплодилось изрядно: за несколько лет работы в спецпрокуратуре Бурцев насмотрелся на всякие. Они рождались, перегруппировывались, трансформировались и умирали, чтобы снова воскреснуть в ином облике — типичная революционная суета, где обожают эту дурацкую приставку «спец».

Всколыхнуло другое — фамилия, давно знакомая, до сих пор несущая в себе зловещность. Генерал-майор Скворчевский.

Было время, когда Бурцев несколько лет подряд находился с этим человеком в состоянии незримой войны, своеобразного поединка, который не привел к победе той или иной стороны, поскольку все время приходилось наносить удары наугад. Все попытки высветить его, материализовать и предъявить ему счет от лица закона не увенчались успехом даже при содействии Генерального.

И вот стоило почти забыть о нем, как сам явился! Причем в момент отъезда, как ни странно, без предварительного звонка. То есть знал, когда он отправится на вокзал, ибо во всех этих спецслужбах ничего случайно не происходит.

И вопрос не случайный, хотя и замаскирован под недоумение…

— Извините, мне сейчас недосуг, — возвращая удостоверение, сказал Бурцев. — Как видите, поймали меня на пороге…

— Вижу. Но, с вашего позволения, всего несколько слов. — Скворчевский ступил через порог, оставив своего напарника на площадке, притворил дверь. — Не знал, что уезжаете…

— Слушаю вас, — прервал Сергей, все еще теряясь в догадках о цели такого визита.

— Поставьте сумку, давайте присядем, — полуприказным тоном предложил гость. — Наш разговор будет весьма интересным для вас, Сергей Александрович. В первую очередь для вас.

Бурцеву сразу же не понравился напор гостя, свалившегося как снег на голову. Он попросту был не готов к подобной встрече, и единственное, что сейчас пришло в голову, — никаким образом не выдать своего интереса, пусть и прошлого интереса, к этой странной личности ныне в генеральском звании.

— Не совсем подходящее место для разговоров, — посетовал он. — И время… За мной сейчас придет машина.

— А вы не спешите, — усмехнулся гость. — Возможно, и ехать никуда не придется. Вы же не собирались?

Спецпрокуратура существовала для того, чтобы контролировать деятельность подобных спецслужб, под какой бы неприкосновенной вывеской они ни находились. И этот генерал, явившись сюда, прекрасно знал, что первично, яйцо или курица, однако, судя по прошлому, до сей поры оставался неуязвимым и бесконтрольным.

— У меня несколько минут, — жестко сказал Бурцев. — Говорите.

— Сегодня вы получили предложение войти в состав Конституционного суда, — блеснул своей информированностью Скворчевский. — А с завтрашнего утра намеревались оформлять документы… Что же произошло? Почему уезжаете?

— А почему вас это интересует, генерал?

— Можно лишиться места.

— Благодарю за заботу, но вам-то какое дело?

Нет, ему было дело! Причем давнее, старое, поскольку в этот момент Сергей вспомнил город Зубцовск, где зимой восемьдесят седьмого эксгумировал захоронение на старом кладбище.

И явственно услышал пронзительный крик воронья, рассевшегося на старых липах…

— Сергей Александрович, давайте так, — вдруг по-свойски предложил генерал. — Вы сейчас расскажете мне, по чьему заданию, куда и с какой целью уезжаете. Только не говорите, что отправляетесь в Республику Коми для расследования дорожно-транспортного происшествия. Меня интересует истинная цель командировки в Страну Дураков. Кажется, так называют себя жители поселка Усть-Маега? Поверьте, это не простое любопытство.

Хороша конфиденциальность, если еще не успел за порог дома выйти, а вороны уже кружат над головой… Бурцев мысленно перебрал людей, посвященных в истинные цели командировки, и остановился на секретаре Фемиды. Он был абсолютно уверен, что утечка произошла через него. Запомнились глаза и рука, подающая ему пакет со специальным поручением: от них исходило зеленоватое свечение, тогда не замеченное и отчетливо видимое сейчас, в памяти.

Эх, сообщить бы Наденьке, какую змею она пригрела в своей приемной!

— Понимаю, что не простое, — согласился Бурцев. — Итак, если я рассказываю, то за мной сохраняется место в Конституционном суде. Я правильно понимаю?

— Совершенно верно. И не только рассказываете, а отправляетесь в командировку и работаете под нашим контролем. Под полным контролем. Вашему руководству об этом ничего не будет известно, абсолютная гарантия.

— Весьма любопытно. Спецпрокуратура под контролем спецслужбы?

— Вам это не нравится? Ну да, привыкли надзирать, как архангелы с неба. А тут за вами надзирают… Прошу учесть, место вы получили благодаря нашей службе. Все было для вас внезапно, не так ли?

— Да, ошеломляющее предложение, — признался Бурцев. — А если я ничего не рассказываю и еду в… Страну Дураков без вашего контроля, то лишаюсь места и… времени?

— О времени пока речи нет, но места — определенно, — уточнил Скворчевский. — Как говорят, Бог дал, Бог и взял… И помните, каждый ваш шаг в любом случае будет фиксироваться нашими людьми, а они умеют работать. Вероятно, вы в этом убедились?

— Пока не имел возможности, — осторожно соврал Бурцев и встал, будто бы в раздумьях прогулялся по коридору, а сам тем временем закрыл глаза и вызвал зрительный образ собеседника.

От него тоже исходило зеленоватое свечение, только усиленное во много раз и напоминающее зеленый кошачий глаз…

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Утоли моя печали предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я