Страна имен. Как мы называем улицы, деревни и города в России

Сергей Александрович Никитин, 2020

Географические названия – топонимы – наш главный ориентир в пространстве, но с их помощью можно перемещаться и во времени: в каждом имени – надежды, амбиции и эстетика разных эпох. С X V III века российская власть активно участвует в топонимическом творчестве, используя названия как инструмент идеологического влияния. Стремление подчинить топонимику большим государственным задачам приводило к тому, что за сменой правителей и режимов следовали волны переименований. В книге Сергея Никитина слой за слоем расшифрованы смыслы, таящиеся в нынешних и прежних названиях российских городов, деревень и улиц. Каждая глава – это путешествие по огромной стране, от Владивостока до Новозыбкова, от Норильска до Сочи, и ее истории – от Петра Великого до наших дней. Сергей Никитин – историк, культуролог, создатель и руководитель международного просветительского проекта «Велоночь» (VeloNotte), известного ночными велопрогулками с учеными и архитекторами по городам мира.

Глава 1. ТОПОНИМИЧЕСКИЕ ВОЙНЫ ПЕТРА ВЕЛИКОГО. НЕМЕЦКАЯ МОДА

Как и мы сегодня, царь Петр писал и мыслил, используя в речи элементы из разных языков. Чем по сути отличается его фортеция, текен, абордаж от нашего айфона или пеньюара? С юности Петр был очарован московской Немецкой слободой. В этот окраинный район на берегу реки Яузы и ручья Кукуй его отец, царь Алексей Михайлович, переселил экспатов из Западной Европы, в том числе для того, чтобы не смущали своими нравами православных москвичей. По иронии судьбы именно там Петр нашел верных друзей и учителей — женевца Франца Лефорта (François Le Fort), шотландца Патрика Гордона из Охлухриса (Patrick Leopold Gordon of Auchleuchries) и многих других — их всех тогда называли немцами. В любом языке масса заимствований, но Петр превзошел многих. И он очень любил создавать имена.

Едва ли не самым первым известным нам петровским топонимом стал Пресбург — так он назвал потешную крепость в изгибе реки Яузы, напротив села Преображенского. В своих письмах он называл его «стольный град Прешбург». Pressburg (немецкое название Братиславы) в тот момент был столицей Венгерского королевства, которое уже вошло в состав Священной Римской империи германской нации. Топоним он мог почерпнуть из иноземных книг, например из вольного русского перевода знаменитого трактата капитана Иоганна Якоби фон Вальхаузена «Kriegskunst zu Fuss» («Военное искусство пехоты»), который в России вышел в свет под названием «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей» в 1647 году. Возможно, он был знаком с этим трактатом по рассказам немца Федора Зоммера, который обучал будущего царя «гранатному, пушкарскому и огнестрельному делам» и был назначен им генералом своих потешных войск, на основе которых позднее была сформирована регулярная русская армия. Почему из всех крепостей Европы выбор пал именно на этот топоним? Думаю, что определяющим был квадратный план замка на Дунае, который взяли за образец на Яузе, а заодно и звонкое название — Прешбург.

Петровские реформы были радикальны во всем, в том числе и в топонимике. Цирюльник стрижет раскольника (русский лубок). Д. А. Ровинский. Русские народные картинки. Атлас. Т. I, л. 227. Санкт-Петербург, 1881

От своего далекого родственника замка Пресбург (он же Пожонь, ныне Братислава) на Дунае стольный град Прешбург на Яузе получил не только имя, но и четырехугольную форму. Пресбург. Австро-Венгрия. Почтовая карточка. 1890-1900 гг. Библиотека Конгресса США

Строительство объекта велось неторопливо начиная с 1684 года и завершилось спустя пять лет — в том же 1689 году Петр в результате дворцового переворота отстранил от власти старшую сестру Софью, которая вскоре умерла, и стал — де-факто — единоличным правителем. Самое время повеселиться! Яузский Пресбург стал военным полигоном и лабораторией карнавализации.

Здесь Петр Алексеевич стал собирать своих ближайших друзей на Всешутейший, всепьянейший и сумасброднейший собор — одну из самых скандальных институций эпохи. У всех участников были нецензурные прозвища: у Петра I — Пахом-пихайхуй, у его друзей не менее своеобразные — Опраксин (Апраксин) получил прозвище ключаря Починихуя, Мусин-Пушкин — ризничего Изымайхуя и так далее (ищите полный список в интернете). Состав участников менялся, в 1706 году их было двадцать восемь, и вместе они проводили время очень весело.

Жизнь на Яузе привела юного царя к мысли о военно-морском флоте, которую спустя несколько лет он реализовал в Воронеже: в 1700‐м там был спущен на воду 58-пушечный парусный линейный корабль «Гóто Предестинáция». Петр лично участвовал в его проектировании и строительстве. Иностранное название корабля составлено из двух слов: немецкого Gott и латинского Praedestinatio. Петр имел в виду «Божье сему есть предвиденье». Историк флота Николай Каланов приводит интересный факт: название на корме писалось латинскими буквами, «чтобы смысл имени был более понятен европейским послам и специалистам». Увы, громкое имя не прозвучало: после неудачного Прутского похода корабль был продан Османской империи. Но в 2014 году он был неожиданно воссоздан и теперь пришвартован в Воронеже у Петровской набережной — если судить по инстаграму, это чуть ли не самая популярная достопримечательность города.

Дальше в дело вступила ирония. Как вам корабль «Пивоносец» (он же «Бир-Драгерс») или «Виноносец» («Вейн-Драгерс»)?

Каждый новый парусник украшали не только имена, но и девизы, в выборе которых тоже участвовал царь: «Бомба», девиз — «Горе тому, кому достанусь»; «Черепаха» — «Терпением увидишь делу окончанье»; «Спящий лев» — «Сердце его бдит»; «Шпага» — «Покажи мне суть лаврового венца»; «Три рюмки» — «Держи во всех делах меру». Девизы писали на бортах. Причем в общении колоритно путали названия и девизы, и в 1700 году в письме можно было прочитать: «…надобно морского каравана капитану Ивану Бекману на три корабля именуемые: „Смертью его исцеляются“, „Крепость“, „Дверь отворена“, по полсажени дров для варения смолы».

Большинство тогдашних кораблестроителей и офицеров-моряков были из Европы, не знали русского языка, поэтому многие корабли носили по два и более названий, чаще всего русское и его перевод на голландский, английский, немецкий, французский языки. Каланов приводит такие названия:

«Соединение» — «Уния» — «Ейнихкейт»;

«Безбоязнь» — «Сундербан» — «Сондерфрест» — «Ондерфрест»;

Имена кораблей Петр брал из книги «Символы и эмблематы», которую по его заданию скомпилировали и перевели в Амстердаме (1705). Основой послужили две иллюстрированные книги французского гравера и писателя Даниэля де ла Фёй (Daniel de La Feuille). Разворот книги «Символы и эмблематы». Амстердам, типография Генриха Ветстейна, 1705

«Благое начало» — «Благословенное начало» — «Благое начинание» — «Гут анфаген» — «Гут бегин» — «Де сегел бегин».

В последнем случае очевидно, что первым было иностранное имя, а в документах приводился свободный перевод, исполненный тремя разными способами.

Многие из этих имен остались в русском флоте. Например, название «Не тронь меня» — это перевод фразы, которую Христос говорит Марии Магдалине после своего Воскресения: Μή μου ἅπτου (в синодальном переводе звучит как «Не прикасайся ко Мне»). Это название продолжали давать парусникам до середины XIX века, но в историю вошел корабль уже советского периода. Это было неофициальное название ПЗБ (плавучей зенитной батареи) № 3 — она пробыла в боевом строю 10 месяцев и 24 дня и стала одним из главных символов обороны Севастополя 1942 года.

А вот веселые «Три рюмки» на флоте не прижились.

Шло время, и Петру все больше нравилось играть в имена.

Настало время первых побед над шведами. Взятие Нотебурга (1702) на Неве повлекло его переименование в Шлиссельбург (от нем. «ключ-город»), по ключевому положению города на Ладоге. Петр знал, что до шведской оккупации крепость на острове Ореховый называлась Орешком и основал ее новгородский князь Юрий Данилович еще в 1323 (!) году, а Нотебург — это перевод русского названия. «Правда, что зело жесток сей орех был, однако же, слава Богу, счастливо разгрызен», — так извещал царь своего сподвижника Андрея Виниуса о взятии Нотебурга. Тем не менее исконное русское название было Петру неинтересно.

Эта сцена из Евангелия вдохновила Петра на парусник «Не тронь меня». Александр Иванов. Явление Христа Магдалине после воскресения © Русский музей, Санкт-Петербург

В мае 1703 года только что взятый Ниеншанц был переименован в Шлотбург, причем изменений в значении не произошло: шанц и шлот значат по-шведски «крепость». Крепость в финском заливе назвали Кроншлот (шв. или голл. «коронный замок»); уже после смерти Петра он стал Кронштадтом. Метод Петра лучше всего проявляется в отношении крепости Ям, основанной новгородским боярином Иваном Федоровичем в 1384 году. В 1703 году на возвращенный России старинный топоним Ям(а) нахлобучили германский корень «бург» — получился Ямбург, в котором уже никто никогда не узнает русский ям, место стоянки ямщиков. Ныне это Кингисепп Ленинградской области — в память об эстонском коммунисте Викторе Кингисеппе, соратнике Ленина и Дзержинского.

В 1703 году, 29 июня, на Петров день, на Неве освятили новую крепость, а на следующий день Петр уже оставил пометку на письме, которое получил от боярина Тихона Стрешнева: «Принята с почты в Санкт-Петербурхе». Однако уже через несколько дней он писал: «Из Санкт-Питербурха» и «Из новой крепости Питербурга» — топоним у царя родился вариативным. По подсчетам Евгения Поспелова, только за первую треть XVIII века современники перепробовали тридцать разных вариантов написания имени города — а ведь речь идет о столице, благо норм орфографии в тот момент не существовало!

Для топонимиста феномен петровских названий заключается в том, что царь неизменно использовал иностранную основу и способы образования слова. Но зачем?

Нарочитая иноязычность топонимии Петра обращена в две противоположные стороны. Прежде всего, петровские названия, появляясь на границе с Европой, служат заявлением о желании монарха быть равным европейским государям, говорить с ними на одном языке. С другой стороны, в них проявляется желание подтянуть российскую элиту, перевести ее на европейские рельсы. С иноземцами Петру было интереснее. Таким образом, германские названия стали интеллектуальным вызовом старинному родовитому люду, впрочем, как и другие семиотически значимые поступки царя: сбривание бород, введение нового платья, выведение женщин из теремов…

Адресат топонимии Петровского времени — не народ, а узкий слой приближенных царя и заграница, в том числе многолетние враги — шведы. Новые территориальные приобретения России, таким образом, естественно вписываются в иноязычное топонимическое пространство. Это беспрецедентно для новой и новейшей истории.

Неприспособленность новых названий для русского слуха отразилась в появлении их упрощенных форм: Шлиссельбург стал Шлюшиным, Ораниенбаум — Ранбовом. Да и сам Петр I, по-видимому, имел обыкновение называть свою новую столицу просто «Питер», что быстро вошло в обиход и сохраняется в неофициальной речи и в наше время, несмотря на несколько прошедших за сто последних лет перемен названия города.

* * *

Эту главу я назвал «топонимическими войнами», но точнее, пожалуй, именовать их «играми». Войны тоже разновидность игры, только проявляющейся в наиболее агрессивной форме, и основатель Российской империи их очень любил, причем воевал он не только с иностранным противником, но и со своими подданными. До Петра I топонимия страны формировалась естественным путем — карта регистрировала местные природные, хозяйственные и социальные ориентиры, прежде всего через имена их владельцев. В его правление прежнюю топонимию сменила топонимия декретная, государственная, которая проводилась волевым решением, в частности через замену одних названий другими. Можно сказать, что при Петре топонимия стала частью государственной политики.

Топонимические войны продолжились в Греческом проекте Екатерины Великой, а затем — в показательной русификации топонимии различных областей Российской империи при Александре III, Николае II и далее — в Советском Союзе. Новый концепт пережил не только самого Петра и его преемников, он стал основой топонимии XX века — революционных переименований 1920‐х годов, недаром философ Николай Бердяев назвал Петра I «большевиком на троне».