Пекарь

Серафим Попов

Пекарь или «путь в никуда» – концептуальный дневник йогина, который пытался поймать кайф самадхи и носил свою умершую бабушку на работу, в пекарню, в обычном рюкзаке. Зачем? Об этом – в книге.

Пекарь 2

Пересмотр. Детство

Вольдемар, то есть я, родился в начале девяностых, и судьба занесла меня в Россию, которая была в периоде перехода от загнивающего социализма к дикому бандитскому переделу всего. Там я и родился и был наречен Вольдемаром. Такое имя я получил от родителей — без малейшего моего согласия. Или кратко — Воля или Волик.

Мои мама с папой были продвинутые — папа был программистом-физиком, мама — химиком, но жили всей кучей у бабушки. Квартирный вопрос не был решен, хотя дача у нас была — досталась от дедушки, который ко дням перестройки «отдал свои концы», как корабль, отправившийся в последнее кругосветное плаванье на вечные поиски острова счастья.

Дача — или скорее домик в деревне — был на берегу притока Волги реки Пукши, в маленькой деревне. Там же был сад с яблонями и вишнями и приусадебный участок, который играл важную роль во время моего детства, как единственный источник свежих витаминов и солений на зиму. Там же сажали картошку и клубнику.

Бабушку звали Валей, а меня назвали Волей. Таким я и получился — вольным и независимым. С раннего возраста, как я себя помню, я стал задаваться вопросами всякого рода и проводить самостоятельные исследования, чтобы добиться ответов на свои вопросы. Родители были в моем фокусе мало, так как они занимались выживанием и добыванием денег, бросив меня с полугода в бабушкины добрые руки. Но мне, в общем, повезло! Моя баба Валя была добрая и меня любила, а родители не мешали мне своими догмами и советами — их просто не было дома допоздна, а когда они появлялись, я уже спал.

— Какой спокойный ребенок! — Говорила мама, целуя свою маму вечером в лоб. — Спит, как ангел. С ним ведь не трудно, ма?

— Да нет, — отвечала нехотя бабушка, смертельно уставшая от меня за день.

— Ничего, хороший мальчонка растет, любопытный.

А я уже с года начал самостоятельное исследование мира, не ограниченного вниманием моих родителей. К трем годам моей жизни родители окончательно рассорились друг с другом и решили разойтись. Папа уехал в Америку, а мама работала преподавателем в нескольких институтах, бегая целый день по лекциям, а вечером занималась дополнительно со студентами. Так она обеспечивала хлеб для троих, как могла.

Я же рос на бабушкиных руках и ее опыте жизни, который и привел Россию к перестройке. Хотя она была тут ни при чем. Впрочем, ничего до конца неясно, ведь каждый играет свою роль в этом спектакле жизни. Я зажигал на кухне газ, чуть не взрывая весь дом, высовывался в открытые окна, проливал чернила на пол и на свои волосы, собирал ядовитые грибы в парке, из которых я добывал краску для раскрашивания волшебных картинок. Я разрезал ножницами шторы и исследовал соль, бросая ее на огонь газовой конфорки. В общем, я занимался исследованием внешнего мира с его пятью элементами: водой, огнем, землей, воздухом и… таинственным живородным эфиром, о котором я не знал, но догадывался, что он есть. Ведь я уже понимал тонкие различия между жизнью и смертью, наблюдая за мертвыми червяками после дождя.

Так однажды, когда бабушка спала на диване после обеда, я нашел прищепку и закрыл бабушкин нос, чтобы она не храпела. Бабушка подскочила с дивана, слезы лились по ее доброму лицу.

— Ты что, меня убить собрался? Ну-ка иди в угол!

И она поставила меня в угол комнаты, где стояли горшки с цветами. Простояв там час, я соскучился и захотел в туалет, но попросить разрешения боялся (мне было уже три года), а бабушка сидела на кухне и пила чай с вареньем. Мой живот урчал и требовал горшка (в туалет мне запретили ходить после того, как я там заперся и пять часов подряд спускал воду из туалета, наблюдая за ее таинственным появлением и исчезновением). Я стал исследовать свои возможности, пытаясь побороть позывы живота, но они превратились в выпускание газов, и тогда я понял: ждать нельзя, надо действовать. Рядом со мной стояла бабушкина старая герань в глиняном горшке. Я пристроился на край и покакал прямо в цветочный в горшок. Потом я тщательно перемешал мои две колбаски коричневого цвета с землей, вытер руки о майку и сел ждать. Бабушка появилась мгновенно на пороге комнаты.

— Чем здесь так воняет? Это ты обкакался?

Я обиженно отвернулся.

Она подошла и стала принюхиваться.

— Что за вонь такая? Видно, я воды в герань перелила и она загнила. Хорошо, ты прощен, уходи из угла.

— Можно мне руки помыть в туалете?

— А зачем тебе руки мыть? Бабушка посмотрела на меня внимательно.

— Да от тебя говном несет. Ты что, в штаны наложил?

Стараясь быть как можно правдивым, я сказал на своем детском наречии:

— Нет, только в герань наложил.

— Что??? Ну что ты за ребенок такой! Иди сюда!

И меня потащили мыться с ног до головы под душем.»

Тут я оторвалась от чтения. Пора и мне заварить чай и подумать, что делать с этими записями. Я напилась чаю и пошла к компьютеру. Решение было принято. Я перепечатаю все и попробую собрать в книгу. Если я ее издам, и кто-то заявит о своих правах, то я смогу найти этого Волю.

Я напилась чаю и села за работу. Некоторые слова было трудно разобрать, но я старалась. Работа спорилась, и первая глава была закончена в этот же день.

У меня были каникулы, стоял июль, и я жила одна в лесу, на даче. Что может быть лучше, чем написание новой книги, да еще про необычного мальчика. Я повертела тетрадь. Мне хотелось открыть последнюю страницу, но я пересилила себя — все нужно делать по порядку, не топясь. «Завтра продолжу». И я ушла спать.