Жизнь вместо жизни

Семён Штейнберг, 2020

Повесть охватывает период от начала шестидесятых до середины девяностых годов, теперь уже прошлого, ХХ века… Молодой человек, назовём его Семён П…, родом из небольшого уральского городка, студент заочного факультета Уральского политехнического института, отслужив почти три года срочной службы, за три месяца до демобилизации, подаёт документы в военное авиационное инженерное училище. Учитывая его знания и «стаж» военной службы, после сдачи экстерном зачётов и экзаменов за два года общеармейской подготовки, его зачисляют, в порядке перевода из технического ВУЗа, на третий курс училища… После окончания училища, он получает назначение техником – лейтенантом в строевую авиачасть в одну из приграничных областей на Дальнем Востоке. Вскоре, он знакомится с двумя молодыми девушками – врачами. Одна из них, дочь командира дивизии, в которой служит молодой офицер… Но его больше привлекает вторая его знакомая, Соня Р… Проходит почти год, но серьёзного разговора между ними никак не получается В редко совпадающие выходные дни, она исчезает неизвестно куда. Через некоторое время выясняется, что она, сама не подозревая об этом, связана с наркокурьерами. Ей грозит арест и реальное тюремное заключение. Наш герой, с помощью своих друзей, спасает Соню от ареста и получает приказ сопроводить её подальше оттуда, в Москву, к её приёмному отцу, авиационному генералу… Вернувшись из командировки, лейтенант узнаёт, что его лучший друг и командир эскадрильи Сергей Б… получил новое назначение и отбыл в какую-то совершенно секретную часть. Все попытки разыскать его, заканчиваются неудачами… Самого его временно командируют из одной части в другую, пока он не попадает в один из авиационных центров в закрытый подмосковный городок… Его соседкой по лестничной клетке, оказывается молодая женщина, Наташа К…, вдова погибшего лётчика с полуторагодовалым мальчонкой, родившимся уже после гибели отца. Они знакомятся. Нашему герою становится известно, что полтора года назад, женщина родила двойню – двух здоровых малышей, – мальчика и девочку. Наташа утверждает, что дочку в роддоме ей подменили на больного ребёнка. Девочка умирает… Офицер поддерживает соседку, помогает женщине обустроить жильё, занимается вечерами с ребёнком, – помогает всем, чем может. Они дружат. С мальчонкой тоже находит «общий» язык. Мальчик просит быть его папой… Через год Семён и Наташа женятся, создают семью… Проходит совсем немного времени, и семья получает анонимную записку, в которой сообщается, что родная дочь Наташи находится в городском детском доме, под её, Наташиной, девичьей фамилией… Ещё через некоторое время моего героя находит та самая дальневосточная подруга Соня. Наташа и Соня оказываются двоюродными сёстрами… С небольшой разницей по времени у сестёр рождаются двойни. Наташа знает, что отцом Сониных детей является её муж, – она сама не возражала об этом… Спустя несколько дней, Соня умирает… Наташа забирает Сониных детей, своих двоюродных племянников, к себе. У них, в одночасье, становится шестеро детей… Приёмный отец Сони добивается перевода капитана П… на службу в Москву и поселяет семью нашего героя в своей «генеральской» квартире… Что привело моего героя в армию, затем в офицерское училище? Как проходила служба молодого техника – лейтенанта в дальнем гарнизоне и там, куда, в дальнейшем, забрасывала его офицерская судьба? Как складывалась их, с Наташей, семейная жизнь, с какими людьми им пришлось столкнуться на своём жизненном пути, – обо всём этом Вы узнаете из этого повествования. В нём отражена частичка судьбы моего послевоенного поколения, пусть маленькая её часть, но всё же частичка судьбы всего нашего народа.

Глава пятая

Самая главная встреча

Московская область, г. Р… кое. ЛИЦ НИИ ВВС. Декабрь 1973 — Январь 1975 гг

Так я оказался в Р… ском, в Лётно — испытательном центре…

В отделе кадров, мне вручили ключ от квартиры. Извинились, просили пожить не больше месяца, пока освободится более приличное жильё… Впервые за несколько лет, я шёл к себе домой. Возле подъезда встретил заплаканную женщину, пытавшуюся поставить на место отвалившееся колесо детской коляски. — Авария? На взлёте или при посадке? — пытался пошутить, но встретил такой взгляд, что шутить мне больше не захотелось. Пришлось тут же заняться аварийным ремонтом.

— Шпилька найдётся?… Поставил отвалившееся колесо на место, закрепил его шпилькой… — Какой этаж?… Передал ей весь свой скарб — тревожный чемоданчик. Подхватил коляску вместе с ребёнком, и потащил на второй этаж. Пока нёс, обратил внимание, что коляска находится в весьма плачевном состоянии, к тому же была явно мала ребёнку. Либо у мужика руки растут не из того места, либо его нет совсем…

Оказалось, что наши квартиры рядом, на одной площадке.

— Спасибо!.. Наташа, — протянув руку, представилась женщина. Всё ещё мокрое от слёз её лицо, выражало искреннюю благодарность.

— Семён, капитан Полянский. Выходит, ваш сосед, прошу любить и жаловать…

Моя квартира тоже оказалась в весьма плачевном состоянии, даже в худшем, чем коляска. Из мебели — только солдатская кровать, с матрацем, тумбочка и полуразвалившийся шкаф. Оглядевшись, пошёл искать магазин. Сначала купил необходимое для ужина и отдыха, затем пошёл на «второй круг» — для ремонта… Возвращаясь со «второго круга», получил настойчивое приглашение соседки на обед. Поблагодарив, отказался, сославшись на кафе, но с условием, что на ужин приду обязательно…

Двушка — двухкомнатная квартира соседки была ненамного в лучшем состоянии, нежели моя. Поразило другое — в квартире не было детской кроватки. Пристанищем Витюшки, мальчонки, возрастом около года, был короб двухместной коляски, удлинённый чьими-то умелыми руками, поставленный на небольшие колёсики с тормозами, какие стоят на эродромных стремянках — площадках… О прогулочной коляске я уже говорил. Расспрашивать о муже не имело никакого смысла…

Мне дали три дня на обустройство…

… В небольшом посёлке искать детские вещи — бесполезно, всё передаётся из семьи в семью до полного износа и «списания». Наплевав на свою квартиру, с утра уехал в Москву. Коляску покупать было явно бесполезно, надо что-то придумывать самому. Кроватку я нашёл в каком-то мебельном комиссионном магазине. Кроватка была металлическая, хромированная, раздвижная, с боковыми сетками и всеми «причандалами». Там же приобрёл детский стул на высоких ножках; себе — стол и пару стульев. Договорился с шофёром, предложившем свои услуги, бывшим прапорщиком, согласившемся попутным рейсом за пятьдесят рублей увезти всю «мебель» в Р… кое. Оказалось — он живёт там же, поэтому и согласился. Там же служил срочную, затем сверхсрочную. Когда узнал для кого детские вещи, даже не спросил адреса. По дороге, водитель рассказал историю этой семьи.

Муж Наташи — капитан Коротков, лётчик — испытатель, погиб за месяц до рождения детей. Родилась двойня, но девочка вскоре умерла… Вот откуда двухместная коляска… Помог затащить всё в квартиры и… не взял с меня ни копейки. Еле уговорил его «угоститься» блоком сигарет…

Пошли первые месяцы моей новой службы. Содержание её, по сути, осталось прежним, только гораздо интересней и ответственней.

Интересней, — потому, что абсолютно новейшая техника, опытная, экспериментальная, как говорится, из-под карандаша конструктора.

Принципиально новый подход к решению проблем скорости, маневренности, управления. Вооружение тоже абсолютно новое. Новые люди, новые впечатления. То, что я принимаю, как аксиому, у них на всё есть обоснования — расчёты, аргументы.

Ответственней, — потому, что вся эта новейшая техника пока в единичном экземпляре, максимум — в двух, трёх. Ни один из них не должен погибнуть, тем более, по моей вине. Рекомендаций по регламентным работам ещё нет — всё надо додумывать, осмысливать самому. Вероятно, мне их придётся составлять. Заводские специалисты и представители КБ помогают, но их помощь чисто теоретическая, совещательная. Они хорошо знают «внутренности» самолёта, но как они поведут себя в полёте и как их «содержать» — ещё не знает никто.

Это и есть наша самая главная задача — научить самолёты летать.

Новый самолёт, — он, как новорожденный ребёнок, его надо учить осторожно, понемногу, шаг за шагом, не причинив ему боли, не повредив его нежное тельце…

Сначала пробежки, торможения. Десятки пробежек и торможений — плавных и резких. Первые подскоки — десятки, сотни. Контроль всех элементов самолёта после каждого подлёта…… И вот — самый волнующий момент — первый взлёт. Плавный набор высоты, лёгкое и осторожное маневрирование, проверка работы всех систем машины, и первая посадка. Это день рождения самолёта.

Потом будут «тысячи» полётов и «тысячи» испытаний, но тот полёт был первый. В этом полёте есть маленькая доля твоего труда, маленькая часть самого тебя. Проходит иногда не один год, прежде, чем самолёт пройдёт весь комплекс лётных испытаний. Ещё столько же времени будут проводить боевые испытания. Его будут учить воевать, учить побеждать страх. Здесь и в Актюбинске… Его будут испытывать на запредельных нагрузках — двух, трёх, пятикратных перегрузках. Иногда ещё больше. Затем испытания в строевых частях — в арктическом холоде и в африканской жаре. Только после этого, будет принято решение о запуске машины в серию…

Новый, 1974год, встретил вместе с соседями. Витюшку уложили спать, обещав ему подарок от Деда Мороза. На проводы Старого и встречу Нового года нам с Наташей хватило по бокалу шампанского. Всю ночь провели за разговорами. Зная вкратце историю её семьи, старался не задавать «лишних» вопросов. С большой осторожностью и деликатностью мне был задан «семейный» вопрос. Получив отрицательный ответ, Наташа удивилась.

— Неужели во всей Прибалтике не нашлось девушки, вскружившей голову молодому офицеру?

— Наверное, девушки были, но у головы не нашлось времени, чтобы закружиться. К тому же и курсант не первой «свежести». Были помоложе…

— А на Дальнем Востоке?

— На Дальнем Востоке были. Даже две.

Я рассказал Наташе, как познакомился с двумя подружками Соней и Людмилой — дочерью комдива.

— Почему не женился на дочери комдива, сейчас бы уже в полковниках ходил?

— Потому, что она дочь комдива.

— А на Соне? Я рассказал ей о Соне. Не всё, конечно. Сказал, что Соня связалась с плохой компанией, и её пришлось отправить в Москву, к приёмному отцу… Рассказывал ей об отдыхе всей зскадрильи, о природе Дальнего Востока и Севера, о Сергее Беркутове и о людях, с которыми познакомился. О полётах в Липецке и Энгельсе решил не рассказывать… Больше всего её обрадовало, что я не лётчик и не летаю, но сделал вид, что не обратил на это внимание…

С возрастом Витюшки я ошибся — ему уже полтора года и с сентября прошлого года, он ходил в ясли. Утром, в кроватке, он обнаружил обещанный подарок деда Мороза — плюшевого чёрного кота с голубым бантом. Он не расставался с ним ни на минуту.

Наташа работала медсестрой в местной больнице. Ранее, когда они переехали в Р….кое, она начала учиться в медицинском институте, пока не оформила декретный отпуск в связи с беременностью… Теперь не до учёбы…

В первую очередь принялся приводить в порядок Наташину квартиру.

Переселив соседей в свою квартиру, отремонтировал и покрасил окна; сколько смог, привёл в порядок сантехнику — по — хорошему её надо было заменить, но было просто нечем. Практически полностью заменил электрику. Вдвоём с Наташей подклеили обои, покрасил полы. Пока я возился в её квартире, Наташа перемыла и выскоблила мою квартиру. Всем, чем мог, я помогал Наташе, всем, чем могла, она помогала мне.

Потом взялся за свою квартиру. Работы оказалось больше, особенно с сантехникой, несмотря на то, что Наташе удалось немного её отмыть. Смесители мне выписали в КЭЧ, на две квартиры, а остальное — только с разрешения генерала. За такой мелочью я к нему не пойду. Постепенно привели наши жилища в более — менее человеческий вид.

Всё чаще стали проводить вечера втроём, чаще всего у Наташи, за чашкой чая, всё больше узнавая друг друга. В такие вечера, «вместе» с Витюшкой, мы отремонтировали его игрушки, в большинстве своём, доставшиеся ему по наследству от других детей. Конечно, подарил ему «несколько» новых игрушек. Парнишка сообразительный, и, что самое главное, послушный и совершенно не капризный.

Иногда, если вовремя освобождался со службы, забирал Витюшку из яслей, это ему очень нравилось. В один из вечеров, мы с Наташей одновременно пришли за ним. Его радости не было предела. Взяв нас обоих за руки, он гордо шагал мимо гуляющей детворы. Неожиданно он остановился, забрался мне на руки, обнял, поцеловал:

— Будь моим папой, пожалуйста, я тебя слушаться буду, всегда, всегда.

Мы с Наташей остановились, повернулись друг к другу в полном недоумении, не зная, что ответить ребёнку… Но отвечать всё равно надо. Только что? Пообещать ему? А если Наташа категорически не захочет? Обещать и не выполнить? Обмануть ребёнка? Ни за что!

— Я тебя очень, очень люблю, но надо спросить разрешения у мамы. — Мама, мама, ты разрешаешь? Мы тебя очень просим! Наташа стояла, едва сдерживая слёзы, в полном замешательстве, не зная, что ответить сыну. Разрешить? Но это влечёт за собой другое согласие, на которое она сама ещё не знала ответа, да и предложения ещё не было. Отказать сейчас? Мальчику нужен отец, чем раньше, тем лучше. Потом может быть поздно. Причин для отказа тоже нет.

— Посмотрим на ваше поведение, — сквозь слёзы пробормотала она и отвернулась, чтобы не выдать себя…

Наташа стала брать ночные дежурства — за них больше платили, оставляя сына у меня. Нужна была ещё одна кроватка и коляска ребёнку была необходима, так как дорога до яслей была не близкой; ходил он ещё неважно… На краю аэродрома стоял заброшенный ангар, в котором догнивали останки двух американских бомбардировщиков В-29, оставшихся ещё с войны и ещё много всякого авиационного хлама. Чумазое племя техников и механиков частенько рылись в этой авиационной «помойке», в поисках кусков «железа» для всякого рода приспособлений и поделок.

В углу этого ангара обнаружил четыре пробковых «корыта» в человеческий рост, обтянутых красивой искусственной кожей. Вероятно, в них поочёрёдно отдыхали члены экипажа, во время дальних перелётов. В наших ТУ-4, скопированных Туполевым с этих машин, такие удобства не предусматривались. Пока ещё смутно представляя, как и куда смогу их приспособить, перетащил их в свой ангар… Короче, к вечеру, у меня была прекрасная «люлька», которую оставалась только поставить на «шасси».

Дежурный по КПП, в обмен на бутылку спирта, не «заметил» эту «люльку» в моих руках.

Остальное было делом техники. Ещё через день, Витюшка имел прекрасное, лёгкое, «импортное» транспортное средство — «Луноход», не «хуже», чем кресла космонавтов в космических кораблях, в котором не стыдно «проехаться» по городу. Остальные «корыта» аккуратно сложил в углу ангара, предварительно упаковав их в брезент и завалив куском железа. Кроме этого, прихватил и спрятал в ангаре два лётных шлемофона, теплей и легче наших.

Оставалось решить вопрос со спальным местом. Не мудрствуя лукаво, поехал в тот же мебельный магазин. На моё счастье, нашёл деревянную кроватку, не такую универсальную и удобную, но всё же… Теперь можно было подумать и о себе.

Несколько ранее, один известный авиаконструктор, в качестве премии, «поделился» с нами двумя цветными телевизорами «Рекорд» — самыми лучшими в то время. Один выделили мне. Оставалось приобрести кресло или диван. Удалось найти диван — кровать «Юность», самый модный. Солдатскую кровать я собирался сдать на склад.

С появлением телевизора просмотр передачи «Спокойной ночи малыши» становится обязательным. Я совершенно не возражаю. Мне с ними хорошо, спокойно. Без них я не нахожу себе места. С Витюшкой мы давно нашли общий язык. Вечерами мы вместе читаем сказки; в выходные дни вместе гуляем. Наташа, если не на работе, обязательно с нами…

Вечерами, когда Наташа на работе, мы с Витюшкой на кухне, готовим нехитрый ужин — для себя и обязательно для мамы. Это закон. Никогда не оставляем за собой грязную посуду. Это закон. Свои носки «мы» тоже стираем сами. Это тоже закон. Мы — мужчины…

На службе всё нормально. Здесь действительно нет звеньев, нет эскадрилий. Здесь бригады. От 5 до 20 человек, в зависимости от числа опытных самолётов на испытании. Бывает один самолёт, бывает три, бывает пять опытных экземпляров одной модели. По четыре человека на самолёт, включая старшего инженера. Руководит испытаниями ведущий инженер. За каждым самолётом закреплён лётчик — испытатель. Они неформальные лидеры — их слово закон. Я старший инженер.

Ведущий инженер составляет графики и планы испытаний, разработка методики испытаний; он же контролирует ход выполнения испытаний и составление отчётов. За мной подготовка испытаний, контроль за подготовкой машины к полёту.

Работа в самом деле интересная. Постоянно новая техника, неожиданные варианты решения самых сложных, казалось, не решаемых проблем. Оригинальные конструкции и настоящие научные открытия воплощались в новом самолёте. Всё это нужно было изучить, осмыслить и запечатлеть в своей голове и… руках — каждый узел, каждый агрегат, чтобы понять сильные и слабые стороны механизмов. Иногда добраться до этих механизмов достаточно сложно — конструкторы не всегда задумывались о том, что их «детища», нужно обслуживать, поэтому все действия нужно было отработать до автоматизма и записать в журнале испытаний… В общем, работать было интересно, сложно и… скучно.

К словам лётчиков иногда прислушивались, любые предложения технического состава «зарубались» на корню. Когда случались аварии, или, не дай бог, катастрофы, приезжали представители КБ и заводов. Они, и тем более, «генеральные» не хотели признавать свои просчёты и ошибки, перепихивая их друг на друга. Но чаще всего «сваливали» всю вину на лётчиков и техников. Так сделал А.Н. Туполев, когда многочисленные аварии и катастрофы его ТУ-16 и ТУ-104 уже нельзя было скрывать.

Ещё когда я только начинал здесь, замечал, что подходит неизвестный мне человек, одетый достаточно просто, но не в рабочей одежде, — что-то осматривает, крутится возле нас. Что ему надо? Что он здесь делает? Может это заводской инженер, или представитель КБ? Он не делает никаких замечаний, ничего не спрашивает. Присматривается ко мне? Нет, крутится и возле других экипажей. Приглядевшись, определил, что эти люди иногда меняются, но ведут себя, примерно, одинаково — слушают и следят. За всеми. Теперь понятно, откуда эти молчаливые люди, одинаково одетые. Кроме них, кругом охрана. Охраняются, даже в служебное время, всё, даже ВПП — бетонная взлётно — посадочная полоса. Зачем? И от кого? Быстрее всего от самих себя.

Ещё одна особенность. После первой здесь, зарплаты, предложил накрыть «поляну», познакомиться. На меня смотрели непонимающими глазами, или только делали вид, что не понимают? Под различными предлогами никто не согласился. Такого недружелюбного приёма я ещё не встречал и не ожидал. В чём дело? Я что-то сделал не так, или не то сказал?…

Вообще здесь все молчали. Молча обедали в столовой, молча выкуривали сигарету в курилке, молча расходились по домам. На работе и в выходные дни — каждый сам по себе. Ни товарищеской взаимовыручки, ни простой, человеческой дружбы. Только сейчас стал понимать — боялись произнести лишнее слово, опасаясь «стукачей». Не исключена вероятность, что каждый писал друг на друга доносы.

Причина была только одна. Здесь правили бал партийные органы и КГБ.

Сроки сдачи «изделий» устанавливались не из технической необходимости, а из предстоящих революционных праздников и юбилеев первых лиц. Как это происходило и чем это кончалось, рассказывать не надо. Гибель лучших людей и дорогостоящей, уникальной техники, и просто разбазаривание огромных средств было не в счёт. Все происшествия и аварии моментально засекречивались. Чтобы заставить свидетелей замолчать, выписывались огромные премии и подачки. Для этого содержалась масса «контролёров»; поэтому люди молчали, боясь произнести лишнее слово. Несогласных и неугодных тут же изгоняли, отправляя их служить в царство снегов, комаров и гнуса, — в Плесецк, на Чукотку…

Случайно встретился с Василием Кропачевым, водителем, привозившим мне мебель из Москвы. Разговорились.

— Как тебе удалось попасть сюда? Сюда попадают только по великому блату, или по рекомендации ГБ.

— Не знаю, блата у меня нет и с ГБ, слава богу, не имею чести сотрудничать. Скажи, как погиб капитан Коротков? Наташа сама толком ничего не знает.

— При заходе на посадку, отказали оба двигателя. Если бы он прыгнул, самолёт точно упал бы на город.

— Почему тогда такая секретность?

— Здесь всё секретно. Он облётывал новые двигатели. С этими двигателями, машины должны были продать в Индию. Узнай они об аварии, ни за что не купили бы. Вот и засекретили. Даже перед женой не извинились. Хорошо ещё, что один майор, друг его, свою квартиру ей отдал. Всех, кто что-либо знал и пытался ей помочь, по самым дальним гарнизонам разогнали, а майора аж на Сахалин сослали. Здесь со всеми так поступают. Мне тоже пришлось уйти. Если б не этот майор, так бы она и мыкалась в «общаге».

На этом её мучения ещё не кончились. Она, действительно, родила двойню, двух здоровых детей, — мальчика и девочку. Вместе с ней рожала жена прокурорского работника, только девочка у неё родилась полуживой, и Наташе подложили эту девочку, а её ребёнка прокурорше отдали. Грешно так говорить, но если бы девочка выжила, с больным ребёнком на руках бы осталась.

— Вот оно что. Сколько ни пытался узнать, все словно воды в рот набрали.

— Здесь все так. Слова боятся друг другу сказать. ГБ всех под себя подмяло.

— Это я тоже заметил. Даже помочь друг другу не хотят и боятся.

Почти всё, что я узнал от Василия, я уже домыслил сам. Только одна его фраза по поводу «блата», несколько развеяло мои догадки.

Когда меня направили в Липецк, я ничего не заподозрил, когда отправили на Север, тоже не подумал ничего плохого, но в Энгельсе уже стало понятно, что это неспроста. Встреча с полковником из НИИ перестала казаться случайной. Кто-то настойчиво переводил меня с места на место, словно пытался запутать мои следы и упрятать так, что сам чёрт не смог бы меня разыскать… Только кто? Зверев? Зачем?… Подальше от Людмилы? Тогда, после Энгельса, я должен был получить назначение куда-нибудь на Камчатку или на Сахалин, куда угодно, только не в Р… ское… Нет, Зверев мужик принципиальный — он не станет этого делать… Может быть, также прячут и Сергея Беркутова?…Оставалось решить вопрос: Где? И зачем?…

Обстановка в центре была не по моему характеру.

Лучшей музыкой на свете для меня звучал оглушающий рёв двигателей, взлетающих на форсаже самолётов, слетающий откуда-то из бескрайней высоты их мощный гул. Самой прекрасной мелодией звучал тонкий свист, заходящего на посадку после успешного полёта самолёта.

Завершающим аккордом была та звенящая тишина, опускавшаяся на аэродром после остановки последнего двигателя.

Этой тишиной наслаждались все: уставшие и довольные люди и, такие же уставшие, но довольные и гордые собой самолёты. Довольные и гордые тем, что сделали всё, что требовали от них люди, что они не подвели их, людей. Такая их, самолётов, служба, и они с честью выполнили её.

Теперь они просили людей отблагодарить их за хорошую службу — накормить, напоить, привести в порядок и дать спокойно отдохнуть.

Аэродром снова наполнялся гулом заправщиков и рёвом тягачей, растаскивающих усталые самолёты на ночёвку по их квартирам — ангарам.

Эта жизнь шла постоянно: изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, иногда без выходных и отпусков…Только всё это было в недавнем прошлом — за тридевять земель отсюда, там, на Дальнем Востоке.

Здесь, в Р….ком, всё было с точностью… наоборот. Не было предполётной аэродромной суеты. Работать приходилось, по сути, в гордом одиночестве, без помощи и совета, без элементарной, человеческой поддержки… Нет, я не испугался, не растерялся. Но мне это не очень нравилось, точнее — очень не нравилось. Я мог сам написать рапорт о переводе в строевую часть или вообще о демобилизации из армии, но система жестоко покарает меня за своеволие.

Было бы нечестно с моей стороны, если не скажу, что Наташа понравилась мне сразу, с первой встречи. Пока не знал ничего об её муже, даже думать об этом не смел. Чем больше с ней общался, тем больше хотелось быть рядом с ней. О Витюшке тоже не говорю…

К этому времени я уже твёрдо решил, что очень хочу, чтобы Наташа и Витюшка были со мной. У них было «скромное», но обжитое жильё, и сдёргивать их в неизвестность, я не имел права. Я только не знал, как сказать Наташе об этом. Ради них я должен забыть о своих недовольствах и хотелках. Вольно или невольно, сравнивал Наташу с Соней. Иногда мне даже казалось, что они похожи друг на друга… Сравнивал я и другое… Соня нравилась мне, как подруга, как товарищ, наконец, просто, как человек. Но по ней я не скучал. Так же, как по Людмиле. По Наташе я скучал. К Наташе меня тянуло, как магнитом, к такой, какая она есть. За словом в карман ей лезть не нужно было, она любила и могла огрызнуться. Беззлобно. Безобидно. Она могла взорваться горючими слезами по любому поводу — вероятно, это последствия нервных потрясений, выпавших на её долю…

В присутствии Наташи и Витюшки, я отдыхал душой…

Наташу я любил. Я не знал, как сказать ей об этом и от этого ещё больше боялся завести с ней разговор. Было понятно, что ей будет очень тяжело принять решение… Обнадёживало, что не последовал отказ, когда Витюшка просил стать его папой… Мне очень не хотелось остаться без них…

Всё решилось в один из осенних, слякотных вечеров, после просмотра очередного «сериала» для малышей.

Умотавшись за день, Витюшка заснул в кровати, не раздевшись, прямо поверх одеяла. Я этого не заметил, увлёкшись трансляцией хоккея. Зайдя в комнату, Наташа хотела забрать его домой, но увидев спящего ребёнка, остановилась в нерешительности. Она стояла, склонившись над сыном, и не знала, что делать. Вытаскивать из кровати, значит, наверняка, разбудить. Жалко. Оставлять его здесь, самой уйти к себе, — неудобно. Слёзы, сами по себе, помимо её воли, ручьём лились из её глаз. Услышав знакомое всхлипывание, оглянулся. Держась руками за кроватку, Наташа рыдала навзрыд… Что могло её так взволновать? Какие переживания теснились в её душе?… Подойдя к ней, обнял её за плечи… Обычно это её успокаивало, но сегодня всё наоборот. Повернулась, уткнулась в мою грудь и зарыдала ещё больше…

— Наташа, милая, что случилось? — Ничего не отвечая, она показала глазами на свернувшегося калачиком, безмятежно спящего Витюшку… Я всё понял, — она переживала за сына. Смахнув слёзы с её глаз, держа её мокрые от слёз щёки в своих руках, смотрел ей прямо в глаза:

— Наташенька, миленькая, хорошенькая! Не уходи, оставайся с нами, — Наташа испуганно взглянула на меня. — Не бойся, милая, я тебя пальцем не трону, ни один волосок не упадёт с твоей головы. Дорогая, милая, я люблю тебя, я очень люблю тебя, мне очень плохо без тебя, без вас. Оставайся навсегда, на всю жизнь.

От испуга, или от неожиданности, Наташа пыталась оттолкнуть меня, но я успел перехватить её руки. Так мы стояли, взявшись за руки, пока силы, вконец, не оставили её. Обессиленная, она беззвучно опустилась на диван. Не выпуская её рук, присел рядом с ней.

— Понимаю, тебе нелегко сейчас принять решение — ты боишься предать его отца. Не бойся, я не буду тебя заставлять забыть его. В твоей душе хватит места для нас обоих, я буду рядом с ним. Витюшку я усыновлю — он давно просит быть его папой, нужно только твоё разрешение…Ты думаешь, что ОН осудит тебя. Не осудит. Раз он не может оттуда, свысока, вернуться к вам, и оттуда увидит тебя счастливой, он будет радоваться за тебя. За тебя и за сына Сколько времени так просидели, я не знаю. Мы сидели и молчали. Можно было только догадываться, какие мысли одолевали её… Я не мешал ей… Наташа высвободилась из моих рук, молча, посмотрела мне в глаза. В её глазах по — прежнему стояли слёзы, но это были уже другие слёзы. Не было ни испуга, ни страха, ни обиды. Не говоря ни слова, направилась к выходу…

— Уходишь?

— Не могу же я спать на пустом диване — без подушки, без одеяла…

Она оставалась с нами всю неделю…

Посадила сына на колени.

— Ты не передумал взять дядю Сеню в папы?

— Нет, не передумал! Мама, ты разрешаешь?!

— Куда от вас, мужиков, денешься. Кого угодно уболтаете!

— Ура! — Витюшка был не седьмом небе от счастья…

В конце недели подошла ко мне:

— Заявление подавать пойдёшь? Или мне тебя вести? Или уже передумал?…

Через месяц, незадолго до Нового года, мы поженились… Наташа взяла двойную фамилию. Короткова — Полянская. Свадьбу она просила не делать. Посидели в кафе со свидетелями и Витюшкой… Через неделю я подал заявление на его усыновление. Ещё до рождения, мальчика хотели назвать Андрюшей, если будет девочка — Верочкой, но после всего случившегося, Наташа решила оставить ему имя отца, поэтому решили не менять ему и фамилию…

Свердловская обл, г. П… уральск…

По случаю бракосочетания, мне было предоставлено две недели отгулов; Наташа оформила отпуск на это же время, а Витюшка был освобождён от яслей. Мы были все вместе. Нашему счастью не было предела. Несколько дней мы прожили как в счастливом сне. Потом сели в поезд и поехали на Урал, ко мне домой.

Напуганная уральскими морозами, Наташа кинулась запасаться теплой одеждой — мне с трудом удалось её остановить. Единственное, что мы приобрели — это хорошие, плотной вязки спортивные костюмы и детские лыжи для Витюшки. И ещё — детские валеночки — «пимы», как я их назвал. Втихушку от меня, Наташа набрала шерстяных, домашней вязки, носков, по две пары на каждого. Крепления на детские лыжи, сделал сам, из старых офицерских портупей, подогнав их под валенки. Билетов я взял четыре, и всё купе было в нашем распоряжении. Поезд приходил днём, после обеда. Проснувшись после дневного сна, ещё спросонья, Витюшка не узнал меня в штатском, ни за что не хотел идти ко мне на руки, жался к матери. Кое — как проснулся, узнал — самому стало смешно.

Нужно было видеть лица моих родителей, когда втроём, с ребёнком на руках и с незнакомой женщиной, без предупреждения, предстал на пороге родительского дома. Ситуацию сгладила Наташа, улыбнулась.

— Короткова — Полянская, в девичестве Блейман, прошу любить и жаловать. После её улыбки, сердиться уже никто не мог…

Наш приезд я рассчитал так, что бы первые дни попали на выходные. На следующий день пришла сестра с мужем и двумя племянниками — младший был почти ровесником Витюшки, чуть старше, — они быстро нашли общий язык — в этот день, впервые за много лет, вся наша семья собралась вместе. Судя по оживлённому разговору на кухне и за столом, женщины тоже успешно «зацепились» языками. Меня это обрадовало, но не удивило — Наташа была очень общительным человеком… Свой «фитиль» я получил — за то, что ничего не написал, не предупредил о приезде. Витюшка быстро освоился, родители тоже приняли его, не хуже, чем родных внуков, особенно после того, когда они узнали от меня историю первой Наташиной семьи. День прошёл на славу — от небольшой напряжённости первых минут встречи, не осталось и следа…

Из немногих достопримечательностей нашего небольшого городка был обелиск на границе Европы и Азии, всего в нескольких километрах от нас. В день приезда, выйдя из душного вагона, Наташа поперхнулась морозным воздухом, но сегодня она с удовольствием вдыхала чистый, лесной воздух, не замечая, что на улице около двадцати мороза. Мороза — это сильно сказано, поскольку в тихую, безветренную погоду двадцать градусов даже не ощущается. Основную часть пути, до окраины города, мы проехали на автобусе. Километра полтора, как настоящие туристы, пошли на лыжах — Наташа впереди, за ней Витюшка, последним, замыкающим — я.

Тишина в лесу стояла что ни есть звенящая, только скрипели, покачиваясь, вековые сосны, сбрасывая на нас, с тридцатиметровой высоты своих вершин, миллиарды серебристых снежинок. Через каждые десять шагов Наташа останавливалась и оборачивалась, не потерялись ли мы, — ей всё время казалось, что мы идём уже очень долго по глухой, непроходимой тайге и давно заблудились…

… Заметённая снегом, вековая тайга начала её пугать ещё возле Перми, где поезд мчался между выраставшими из скал и уходящими прямо в небо, высоченными елями и соснами, по очень узкой, чуть шире самого вагона, просеке, прорубленной в скалах, в заснеженной, «дремучей» тайге. Наташе всё время казалось, что скоро эта узенькая просека закончится, рельсы и дорога заблудятся в этой заснеженной непроходимой чаще, среди вечных снегов. Поезд остановится, и они, вместе с сыном, останутся тут навсегда…

… На самом деле, мы шли по заметённой снегом едва заметной лыжне, по опушке леса, вдоль старой автомобильной дороги. Наташе и Витюшке нравилось сбивать лыжной палкой снежные шапки с верхушек молодых ёлочек и сосёнок, торчащих из метровых снежных сугробов по обе стороны от лыжни. Наташа делала это специально, обозначая ими, как вешками, обратную дорогу. Неяркое зимнее солнце за тонкой пеленой облаков, перекатывалось от одной сосновой вершины к другой, иногда исчезая, запутавшись в густых кронах таких же вековых елей и пихт. Наконец оно вырвалось на свободу, осветив своими лучами небольшой взгорок и стоящий на его вершине скромный обелиск, разделяющий две части света.

Стоять одной ногой в Европе, другой — в Азии, уже это одно производило впечатление. В соответствии с традицией мы обошли вокруг обелиска, положив к его подножию по горсточке конфет, задабривая таким образом, Медной горы Хозяйку. Не забыли и сами себя, перекусив припасёнными бутербродами и пирожками, отхлебнув из термоса по паре глотков горячего душистого чая. Несколько раз скатились с ближайшего пригорка. Отдохнув, тем же порядком тронулись в обратный путь…

На следующий день отправились в лыжный поход на реку Чусовую. С высокого берега ребятня скатывалась на замёрзшее русло, прыгая через естественные трамплины. Берег был достаточно крутым, и не каждый взрослый осмеливался спуститься с него, тем более прыгать через трамплин, рискуя сломанными лыжами, или, что ещё хуже, ногами или руками…

По совету родителей одолжили у соседей детские санки, и в поход мы пошли со смешанным «снаряжением» — я и Наташа на лыжах, Витюшка — восседал на санках. Было очевидно, что так ему нравилось больше. Место для катания мы выбрали самое пологое, без трамплинов. Даже в этом месте Наташа не сразу рискнула съехать вниз… Всё — таки отважилась. Улучшив момент, когда я отвернулся, она оттолкнулась палками, и, как настоящая спортсменка, пригнувшись, с палками под мышками, с полными страха глазами, съехала вниз… Витюшка уже катался сам. Сам забирался обратно на берег, сам садился в санки, и, отталкиваясь ногами, скатывался вниз. Не обошлось без падений, но, как настоящий мужчина, он даже не поморщился. Наташа, освоившись на пологом спуске, перешла на другое место, с трамплином. Один раз у неё даже получилось устоять на ногах после прыжка, но потом упала и больше не рисковала… На обратном пути срезал три сосновых веточки с шишками. Домой мы пришли усталые и голодные, но довольные и мокрые до нитки, несмотря на пятнадцатиградусный «мороз»… Но поход ей понравился. Витюшка тоже был в восторге.

Веточки, отогревшись в бутылке с водой, источали такой аромат, словно мы всё ещё находились в сосновом лесу, а ночью мы проснулись от непонятного громкого треска — это раскрывались сосновые шишки …

Р… кое…

В один из вечеров, уложив Витюшку в кроватку и прислушавшись, Наташа заявила, что кто-то звонит в мою дверь. Выйдя в коридор, увидел на пороге своей квартиры… Соню. Трудно было понять цель её приезда, и совершенно не понятно, как она меня здесь нашла, поэтому в первый момент я просто остолбенел. Мне совершенно не хотелось её видеть, тем более, не хотел оставаться с ней вдвоём… Как бы то ни было, но не позволить Соне войти и не познакомить её с Наташей, я не мог. Вероятно, в тот момент я принял единственное правильное решение. Самое лучшее, что я мог в ту минуту придумать, — пригласить Соню в Наташину квартиру. Наташа поддержала моё приглашение… В тот момент я добился своего. Ночевать я мог уйти к себе, не давая повода Наташе заподозрить меня в связи с Соней. Не ожидавшие такого поворота, обе женщины выглядели весьма удивлёнными, даже растерянными. Глядя на них, я думал, что сошёл с ума. Они были похожи, как родные сёстры — такая мысль уже не раз приходила мне в голову, но я считал, что это просто наваждение…

Что произошло дальше — не придумать ни в какой сказке… Гостья разделась, прошла в комнату, протянула Наташе руку, представилась.

— Соня Рапопорт, — врач, жила и работала на Дальнем Востоке, сейчас в Москве.

— Как Вы сказали? — Если бы я не удержал Наташу за плечи, она, наверное, упала бы на пол.

— Соня… Рапопорт… — недоумённо повторила Соня, а в чём дело?

— Это Ваша девичья фамилия или…?

— Девичья. Я не замужем.

Наташа, бледная, как мел, еле стояла на ногах. Соня ничего не понимала, я тоже не мог понять, что случилось с Наташей. Немного придя в себя, Наташа принесла пачку документов, вытащила один из них.

— Мария Михайловна Рапопорт — это девичья фамилия моей мамы, — Наташа едва сдерживала слёзы. — Моего отца звали Андрей Михайлович, — теперь Соня дрожала, как осенний лист.

— Я помню, мама говорила, что у неё был брат Андрей, но они потеряли его след во время войны…

Дальнейший разбор «полётов» выяснил, что отец Сони и мать Наташи были родными братом и сестрой. Таким образом, Наташа и Соня оказались двоюродными сёстрами. Только этим можно было объяснить их портретное сходство… По — моему, они всю ночь сидели, обнимаясь и целуясь. Можно было понять двух женщин — они были единственными родственными душами на всём белом свете. Да ещё Витюшка.

Наташа рассказывала мне, что её мама, ещё лет пять после войны, писала письма в разные адреса, пытаясь узнать о судьбе брата. Однажды им пришло извещение из краевого военкомата, в котором сообщалось, что военного лётчика Андрея Михайловича Рапопорта нет в списках ни погибших, ни пропавших без вести. Может быть, он жив и занят на секретной работе, но сведений о нём Министерство обороны не даёт… Вероятно, отец Сони, полковник Андрей Рапопорт, тоже разыскивал своих родных, но он, быстрее всего, искал их в Белоруссии, а они в это время жили сначала в Казахстане, затем в Краснодарском крае… Сколько семей раскидала война по всему белу свету… И вот, эта случайная встреча… Утром выяснилась ещё одна подробность — до восьми лет Соня и её семья жила здесь, в Р… ском, где служил её отец, лётчик — испытатель, полковник Андрей Рапопорт, погибший при испытании самолёта. Здесь и похоронены её родители… Мистика — могилы полковника Рапопорта, его жены и капитана Короткова оказались совсем недалеко дрг от друга, практически рядом. Более того, полковник Рапопорт погиб в совершенно аналогичной ситуации, уводя падающий, горящий самолёт от города, — в такой же, в какой погиб капитан Коротков…

За эти несколько месяцев нашей совместной с Наташей и Витюшкой жизни, хорошо было заметно, как она похорошела, как просветлело её лицо, как заискрились лучиками смеха её глаза. И всё — таки, иногда глаза Наташи покрывались поволокой тоски и грусти. Видно, не давала ей покоя судьба её дочери, вероятно чуяло что-то её материнское сердце…

Возвращаясь со службы, обнаружил в почтовом ящике записку — без адреса, вероятно, для Наташи. Аккуратным, женским почерком, сообщалось, что интересующая её девочка, находится в местном детском доме, под её, Наташиной, девичьей фамилией. Вместо подписи: — «Простите!»

Я долго смотрел на эту записку, не зная, что с ней делать. Показать её Наташе? Однозначно — нервная истерика на всю ночь, или ещё хуже, помчится, на ночь глядя, искать этот детдом. Надо самому всё сначала узнать и проверить… Всё оказалось гораздо проще. В начале недели, Наташа объявила, что в субботу она работает — вместе с врачом — педиатром проводит диспансеризацию детей в детском доме.

— Возьми нас с собой, — как можно равнодушней попросил её.

— Зачем?

— Не хотим скучать без тебя, и Витюшка познакомится с другими детьми.

— Пусть соберёт надоевшие игрушки и отдаст их ребятам…

Под благовидным предлогом, занялись очередной переборкой и ремонтом старых игрушек.

— Мы хотим пригласить тебя в детский сад, к другим ребятам, и ты подаришь эти игрушки своим новым друзьям, — Витюшка с удовольствием согласился… Игрушки, естественно, были мальчиковые, — для девочек выпросил ненужные игрушки у своих сослуживцев. Для меня нашёлся мужской медицинский халат, и, для пущей важности повесили на шею стетоскоп. Витюшку отвели в группу его сверстников — двух — трехлетних детей, вместе с ним принёс сумку с игрушками. Пока разбирались игрушки, искал глазами девочку, похожую на Витюшку или на Наташу… Есть, нашёл! Что-то «среднее» между Виктором и Наташей. Глаза! Наташины глаза я не спутаю ни с чем. Красавица!

— Как тебя зовут, девочка?

— Верочка. Витюшке она тоже приглянулась — он взял её за руку и вместе с ней убежал в группу Может, детское сердечко тоже что-то чувствует? Теперь предстояло показать её Наташе… Не успела девочка появиться в медкабинете, Наташу словно ударило током… Она прижала её к себе, и целовала, целовала, целовала… Слёзы заливали её лицо… Говорят, что новорожденные дети узнают свою мать по запаху… Девочке было уже почти три года… Неужели она запомнила запах своей родной мамы? Она вцепилась в Наташу, повисла у неё на шее и целовала, целовала, целовала…

Дата рождения в свидетельстве совпадает с её днём рождения. Имя и отчество тоже совпадают. Разобрались с фамилией девочки. Немудрено — в роддоме, женщины, коротая время, иногда делятся своими «историями»…

Разобрались с историей появления девочки в детдоме. Десять дней назад её привела женщина, оставила в коридоре и убежала, оставив свидетельство о рождении. Нянечка узнала эту женщину — бывшая прокурорша. Муж ушёл от неё, когда до него дошли слухи об истории с подменой ребёнка. Удостоверившись в справедливости этих слухов, он добился переделки свидетельства о рождении на девичью фамилию Наташи, пытаясь, таким образом, не «засветить» свою фамилию. Тем более, что умершая девочка по слухам была тоже не его ребёнком. После распада семьи, девочка бывшей прокурорше стала больше не нужна…

Мне с большим трудом удалось уговорить Наташу оставить Верочку в детдоме — Наташа хотела забрать девочку домой немедленно.

— Слава богу, нашлась. Оформим документы и заберём. Директрисы нет, без её разрешения тебя могут обвинить в краже ребёнка…

Буквально в первый рабочий день меня вызвали в «первый» отдел.

Незнакомый человек в гражданской одежде поинтересовался:

— Вы записку о ребенке в детдоме видели?

— Видел. Какое отношение Вы имеете к ней? Это Ваша записка? — Неважно. Девочка Вашей жены?… Что Вы собираетесь делать? — Удочерять. Это даже не подлежит обсуждению. Всё — таки с кем имею честь разговаривать?

— Это тоже неважно, но я могу помочь Вам быстро оформить документы на удочерение. Только при одном условии.

— Каком?

— Вы не будете искать и требовать наказания виновных, тем более, что инициаторы и исполнители уже наказаны — им запретили заниматься медицинской деятельностью. Согласны? — Слово офицера.

— Пишите заявление. Прямо здесь, сейчас… Какую фамилию дадите ребёнку?

— Она Короткова. — Эту фамилию ей не дадут, её даже мне не дали. Последняя фраза убедила меня в том, что со мной разговаривал прокурор или прокурорский работник.

— Почему? — Потому, что с этой фамилией, с этим же именем, отчеством, и датой рождения, выписано свидетельство о смерти другого ребёнка, и оно на руках у Вашей супруги.

— Его можно аннулировать?

— Только суд имеет право это сделать, но это займёт очень много времени — потребуется эксгумация, тысячи анализов и документов, и я не смогу ничем помочь. Нужно решение суда… Так какую фамилию дадите девочке?

— Мою!

— Через неделю сможете получить все документы. Девочку можете забрать хоть завтра…

Дома я застал Наташу всю в слезах.

— В чём дело?

— Директриса не отдала мне Верочку.

— Правильно. Веруську заберём завтра. Завтра она отдаст её без единого звука. Документы мы получим через неделю. Сегодня надо подготовить Витюшку. Наташа недоверчиво смотрела на меня. Подробно рассказал ей о встрече и разговоре с прокурором. Обескуражила её только проблема фамилии.

— Самое главное, что она будет с нами. Вырастет, дай бог, выйдет замуж, всё равно сменит фамилию…

За ужином, как бы невзначай, спрашиваем Витюшку.

— Как тебе понравилось в том детском садике? — Я буду туда ходить? — Нет, у тебя есть твой садик. — Жалко, я бы хотел туда ходить.

— Почему?

— Мне очень понравились ребята, особенно та девочка — Верочка.

— Может быть возьмём её к нам домой?

— Правда? Давай возьмём! А она пойдёт?

— Пойдёт. А ты драться с ней не будешь? Любить её будешь? Защищать её будешь?

— Кто же с девочками дерётся? И любить, и защищать буду.

— Ты должен будешь доказать ей это.

— Как?

— Не знаю. Для начала подарить ей свою самую любимую игрушку. Мне кажется, что Наташа не могла дождаться утра.

Я ещё вчера договорился на отгул, а ей на работу, правда со второй смены. Надо договориться в садике, чтобы они ходили в одну группу, надо купить ей новую одежду, новую кроватку — деревянная им обоим будет мала. Надо, надо… Но мне самому уже не терпелось… Витюшку решили взять с собой…

Домой возвращались уже вчетвером. Мы с Наташей по флангам, дети, взявшись за руки, в середине. Вчетвером зашли в садик. Заведующая, просмотрев все медицинские бумаги, поверила нам на слово. Вчетвером отправились в магазин за новой одеждой для Верочки… Праздничный обед, и Наташа убежала на работу. В качестве подарка Витюшка принёс своего любимого чёрного кота — действительно, не пожалел. Молодец!

Вечером начался «допрос». Усевшись на моих коленях, Верочка с любопытством рассматривала меня:

— Ты будешь моим новым папой?

— Да.

— Ты будешь меня любить?

— Я тебя и сейчас люблю. Разве можно такую красавицу не любить?

— И в детский дом не будешь маму заставлять меня отвести?

— Да ты что? Как ты могла такое придумать? Мы с мамой и Витюшкой тебя так долго искали.

— Витя тоже меня любит?

— Он же подарил тебе свою самую любимую игрушку. Тебе она понравилась?

— Очень.

— А Витюшка тебе понравился? — Витюшка, услышав, что про него говорят, прибежал собственной персоной. Моя левая коленка была его любимым местом времяпровождения, но сейчас она была занята. Смутившись только на секунду, он тут же устроился на правом.

— Конечно! Он настоящий друг!

— Он не только настоящий друг, он ещё самый настоящий твой брат.

— Я его очень, очень люблю!.. И тебя тоже очень, очень люблю!.. — С этими словами, они оба повисли у меня на шее, нисколько не смущаясь уже, весьма колючей, вечерней щетины… Как истинный джентльмен, он уступил сестре свою кроватку, сам перебрался в деревянную, перетащенную из моей однушки. Единственное, чего мы не предусмотрели — второго ночного горшка…Так, на всякий случай.

Счастливей человека, чем наша мама и моя любимая Наташа, не найти было на всём белом свете. Её счастье невозможно описать словами — это просто нужно видеть своими глазами. Всё свободное время, до последней минуты, она проводила с детьми. В первый же свободный день, она больше часа отмывала Верочку, словно желая смыть с неё всё её прошлое. Одела её во всё абсолютно новое — от трусиков до пальтишка и туфелек. Еле уговорил Наташу не выбрасывать старую одежду — отнести её в детский дом — там она очень нужна.

— Ты же сама видела, в чём были одеты дети.

Верочка очень быстро освоилась в нашей семье. Вскоре исчезла некая неуверенность, даже настороженность, в её поведении. Всё чаще слышался её звонкий заливистый смех… Как все дети, она могла быстро расшалиться вместе с Витюшкой, но также быстро и успокоиться. Как большинство девочек, она была аккуратней брата. Все её игрушки и вещи были разложены и расставлены по своим местам, чего не скажешь о Витюшке. Она была послушней его, и уже скоро пыталась «воспитывать» его за непослушание, хотя такое случалось крайне редко.

Постепенно он перенял эти черты её характера, и уже не разбрасывал свои игрушки по всей квартире, даже одеваться стал быстрее и опрятней. Зато в старшей ясельной группе, затем в садике, он строго стоял на страже «безопасности» своей любимой сестрёнки Верочки — стоило кому-то только приблизиться к ней, Витюшка сразу же оказывался возле неё — на всякий случай, хотя Верочка сама могла и умела дать сдачи любому обидчику.

Вполне естественно, Наташа поделилась радостью со своей двоюродной сестрой, благо телефон с московским номером достался мне по наследству. Они много перезванивались и до этого, и не раз мы получали приглашение приехать в гости.

У меня встреча с Соней восторга не вызывала, к тому же, редко совпадающие выходные мы предпочитали проводить вместе. Но отказать Наташе похвастаться дочерью перед единственной родственницей я не мог. В ближайший совпавший выходной решили совместить приятное с полезным — съездить с детьми в зоопарк и заехать в гости.

Поездка прошла достаточно удачно. Посещение зоопарка ребятам понравилась, но устали они оба смертельно, поэтому к Соне пришлось добираться на такси. Ребята поели, выспались, отдохнули, наперебой делились впечатлениями с тётей Соней и дедушкой Сашей. Он уже генерал — полковник… Александру Ивановичу «внуки» понравились — он с удовольствием возился с ними. Нам было предложено остаться ночевать, но мы наотрез отказались — Наташе и мне нужно было утром на работу.

Генерал вызвал дежурную машину, и домой мы добирались с полным комфортом. Особенно радовались ребята — до этого им не доводилось столь долго кататься на машине.

Озадачило несколько пониженное настроение Наташи — посчитал, что это от усталости, но дело оказалось совсем в другом.

— Это она к тебе тогда приезжала, — весьма прохладным тоном подвела итог сегодняшней поездки Наташа.

— Естественно, ко мне. С тобой она была ещё не знакома, — парировал её «глубокомысленный» вывод.

— На ночь глядя, она не случайно, и не просто так приехала, — Наташа пыталась навести меня на «нужную» мысль.

— Это она тебе сегодня сказала?

— Нет, это я ещё тогда поняла.

— Поэтому я не пригласил её в свою квартиру и не остался с ней вдвоём, — как бы то ни было, я не собирался раскрывать истинную причину своей размолвки с Соней.

— Она просто опоздала, иначе ты не поступил бы так.

— Конечно, я бы не пустил её в квартиру и оставил ночевать на улице, — с иронией произнёс я и, чтобы закончить разговор, добавил — Кто опоздал, тот не успел…, а кто успел, тому досталось то…, что досталось. Наташа поняла смысл сказанного и счастливо засмеялась…

… В середине лета, по вине двигателистов, образовалось десятидневное окно в проведении испытаний. «Щедрое» руководство разрешило использовать отгулы и отпуска — у кого, что было и кто, что хотел. Наташе тоже удалось договориться на работе, и мы, уже вчетвером, погрузились в поезд и отправились в краткосрочный отпуск — к родителям, на Урал — познакомить их с Верочкой, и Верочку с бабушкой и дедом.

Лететь самолётом, как и зимой, Наташа отказалась категорически.

П…уральск…

Как всегда, без предупреждения, мы предстали перед родительской квартирой. Витюшка, на правах бывалого хозяина, не стал дожидаться приглашения и тут же юркнул в квартиру, а Веруська, как сидела у меня на руках, так ещё крепче вцепилась в мою шею, уткнувшись в плечо. Только убедившись, что брат ведёт себя абсолютно спокойно, слезла с моих рук, подошла к маме, посмотрела на неё снизу вверх.

— Ты кто, наша бабушка?

— Да, бабушка Женя.

— А ты кто? Дедушка?

— Да, дедушка Илья.

Окончательно успокоившись, она весело рассмеялась:

— Меня зовут Верочка, я Витюшкина сестра, и мне тоже скоро будет три года — в доказательство, она отсчитала три пальчика на правой ладошке, растопырила их, и повертела перед собой и всеми присутствующими.

Витюшка к тому времени уже слез с дедушкиных рук, уступив место сестре. Не без опаски, оглядываясь на Наташу и на меня, она всё же позволила взять себя на руки, обняла и поцеловала деда. Знакомство состоялось. Затем наступила бабушкина очередь. Взобравшись с моей помощью к ней на руки, Верочка повисла у неё на шее и совершенно не собиралась с неё слазить…

… Городской парк привёл ребятишек в неописуемый восторг. Такого количества каруселей, качелей и… мороженого в настоящем лесу они не видели никогда. Лично у меня, катание на каруселях не вызывало ни малейшего желания, а Наташа, с удовольствием составляла компанию Верочке и Витюшке. Однако на колесо обозрения я их не пустил…

Мы накормили всех парковых белочек. Предприимчивые бабушки возле этих «злачных» мест успешно торговали прошлогодними кедровыми орехами — в кулёчках и прямо шишками. Кулёчки были вручены малышам для кормления белочек. К белочкам тут же присоединился парковый дятел, который давно сообразил, что из рук ребятишек кормиться гораздо удобней и сытнее, нежели выковыривать еду из стволов деревьев. Несколько шишек Наташа, в тихушку, спрятала в своей сумке — от кого и для кого?… Я видел, что несколько зёрнышек, Наташа сама разгрызла, и, судя по её выражению лица, ей тоже очень понравилось, наверное не меньше, чем белочкам…

Самое большое впечатление на Наташу произвёл парковый воздух. Парк, хоть и считается городским, но расположен прямо в сосновом лесу. Казалось, что сам воздух, настоянный на сосновой хвое и расправленной смоле, такой же густой и липкий, кружил голову — им невозможно было надышаться. Окружённый со всех сторон заводами, парк, действительно, был оазисом свежего воздуха в городе. Только обещав завтра снова прийти сюда, нам удалось уговорить ребят идти домой…

Назад, из парка, мы выходили другой дорогой. Шли лесом, в стороне от парковых тропинок, шурша прошлогодней травой и листвой. Шли, не разбирая дороги, радуясь лесу, лесному запаху, просто хорошей погоде. Приглядевшись внимательно, обнаружил, что уже покраснела земляника и почернела на кустиках черника — наши самые любимые ягоды, за которыми мы бегали в этот лес детскими компашками. Мы никогда не брали с собой банок или корзинок — всё, что находили, мы тут же отправляли в рот.

Наконец, и ребятам с Наташей, попалось несколько красных ягод. Дурной пример заразителен — они также кидали их в рот прямо с куста. Даже Наташа — брезгуша, как все медики. Дав им попробовать вкуснятины, заинтриговал их походом в настоящий лес — за ягодами и грибами…

В «настоящем» лесу мы побывали только через день.

Следующим утром мы отправились уже знакомым по зимним походам местам — на берег Чусовой — туда, где катались на санках и на лыжах. Устроились на поляне, на высоком берегу, как раз там, где Витюшка катался на санках. Нашли старое кострище и пошли искать «сушняк» — сухие ветки и сучья для костра. На дно костра положили десяток, прихваченных из дому, вымытых картофелин, на «печёнку». Наташу с ребятами отправил в лесок на поиски ягод или грибов, а сам остался «костровым».

По возвращении, показал им как жарить хлеб на костре — вкуснятина неимоверная. Подоспела и печёная картошка — дымящаяся и горячая. Перебрасывая с руки на руку, дуя на картошку и на ладошки, кое — как почистили, сколько сумели, и дали попробовать малышам. Понравилось, но их лица мало чем отличались от картофелин. Смеялись до упаду. Отмывать их грязной водой из Чусовой не стали — так, чумазыми и повели их домой…

Утром следующего дня, плотно позавтракав и одевшись по всем правилам лесного похода, мы отправились в самый «дремучий лес» — в в «глухую» уральскую тайгу, благо она была совсем недалеко — полчаса на городском автобусе и полкилометра пешком. Пока ехали, ребятня болтала о чём-то о своём, донимая Наташу бесконечными «зачем» и «почему», затем немного приумолкли, а когда за поворотом показалась темнеющая полоса леса, замолчали совсем. Замолчала и Наташа, с тревогой поглядывая на детей, за дорогой и за приближающимся лесом, и на меня…

Первой не выдержала Верочка:

— Папа, а в этом лесу злые и голодные волки есть? — услышав этот вопрос, тревожно напряглись и Витюшка, и Наташа.

— В этом нет. Но иногда они прибегают из другого леса за капризными и непослушными детьми. — Услышав такой многозначительный и исчерпывающий ответ, Наташа прыснула, но тут же зажала рот ладонью, чтобы не рассмеяться.

— Папа, а мы у вас «слушные» дети?

— Послушные, но иногда немного капризные, особенно за столом.

Минут пять Верочка шла молча, видимо обдумывая услышанное, затем остановилась передо мной и протянула ручонки кверху, требуя взять её на руки. Если бы у меня была ещё одна пара рук, Витюшка, несомненно, сделал бы тоже самое, но, как настоящему мужчине, ему нужно было защитить маму и ничего не оставалось делать, как покрепче уцепиться за материну ладонь. Так мы и шли до самого леса, пешком и у меня на руках, на всякий случай, чтобы волки не съели.

На опушке леса, Витюшка подобрал сухую ветку, с моей помощью обломав всё лишнее, превратил её в грозное оружие защиты от всех зверей и врагов. Конечно, это всё детские страхи и фантазии, но один вопрос поверг меня в «штопор»:

— Папа, а ты не оставишь меня и Витюшку в лесу, одних, навсегда?

Откуда у трёхлетнего ребёнка могли возникнуть такие опасения? — вот на этот вопрос я не знал ответа…

На большой солнечной поляне, устроил всем троим мастер — класс по поиску земляники. «Облёт» полян проводили парами. Витюшка с мамой, Верочка — со мной. Дети — курсантами, мы — инструкторами. Самое главное — надо было уследить, чтобы дети не затащили в рот какую — нибудь отраву, поэтому, они находили ягоды, показывали нам и только тогда ели. Мы находили — отдавали им. Красную ягоду — землянику мы научились находить, а сине — чёрную, — чернику никак не могли. Наташа тоже украдкой кидала себе земляничку в рот. На предложенную мной пригоршню черники, она отреагировала весьма спокойно, а мелкая лесная земляника приводила её в неописуемый восторг…

… Садовая земляника, которую она помнила с детства, ещё с Кубани, была в десятки раз слаще и крупнее, не впечатляла её так, как эта мелкая, горьковатая на вкус, пахнущая лесом и травой, сосновой смолой и еловой хвоёй, бело-красная ягода. Так же, как и вчерашние кедровые орешки, смолянисто — терпкие, горьковато — вяжущие и… такие вкусные. Гораздо вкуснее самых вкусных кубанских семечек…

Настоящий таёжный воздух, ещё более густой и маслянистый, ещё более хмельной, чем в парке — им вообще нельзя было насладиться. Мы увидели, как растут настоящие грибы, правда, в основном, мухоморы, — это те, которые сами «находились», остальные нам «попадались» очень редко.

Зато мы узнали, как зудят и кусаются огромные и голодные лесные комары. Наташе пришлось сбрызгать весь свой запас духов из косметички, чтобы как-то уменьшить их аппетит. Два часа мы их вытерпели, потом позорно бежали.

По дороге домой, на рынке, у какой-то бабуси, купили литровую банку земляники…, но такого лесного вкуса уже не было.

Дома, после обмена впечатлениями, обеда и дневного сна, мама достала из своей «заначки» пол-литровую банку домашнего земляничного варенья. Намазанное на кусок белого батона, оно «улетело» вмиг, даже с самым «противным» молоком. Снятие «пробы» закончилось срочной командировкой на рынок, или куда угодно, хоть обратно в лес, с двумя трёхлитровыми бидонами, за ягодой, затем за сахаром, с полной гарантией того, что тащить варенье будет она сама, до самого дома…

Р… ское…, Москва, Чистые Пруды… 1975 г

Когда успевал, либо Наташа была занята дома или на работе, всегда с удовольствием забирал детей, сначала из яслей, потом из садика. Им это тоже нравилось — теперь все знали, что у них есть и мама, и папа.

Однажды застал Витюшку с хлюпающим носом и синяком.

— Витька подрался с мальчишкой из старшей группы, — не преминула «сообщить» Вера. Виктор погрозил ей кулаком.

— Ябеда несчастная!

— А ты не связывайся с дураком!

— Так, начинаем разбор «полётов». С этого момента — всё по порядку и в подробностях.

Однако, оба, упрямо набычившись, молчали. Ясность внесла воспитательница.

— Витя подрался с мальчиком из старшей группы, — она показала на мальчика, явно старше и крепче моего. Тот заявил, что Вы не их отец, — их родной папа умер и «улетел» далеко, далеко и навсегда. Он, вместе с его мамашей, нам изрядно надоели. Та собирает сплетни со всего городка и болтает всякие гадости, не стесняясь собственного сына, а тот пересказывает их детям и дерётся с младшими.

— И что он наговорил тебе? — Он сказал, что ты не настоящий наш папа, скажи, ведь это неправда, — Витюшка и Верочка во все глаза смотрели на меня, уверенные в своей правоте.

— Конечно, неправда. Пойдем, спросим у него, откуда он это взял… — Кто тебе такую глупость сказал? — У меня было огромное желание отодрать его за уши, но поднять руку на ребёнка… Его лицо кого-то мне очень напоминало. Но кого?…

— Мама говорила какой-то тёте, а я всё услышал.

— Где твоя мама?

— Вон идёт, — К нам подошла женщина, примерно моих лет, может только чуть старше. Её лицо мне показалось тоже знакомым.

— В чём дело?

— Мало того, что Ваш сын дерётся с малышами, он ещё болтает всякие непристойные гадости о чужих людях, при этом утверждает, что слышит их от Вас. Собирать и распространять сплетни о личной жизни чужих людей просто преступно, а при детях ещё и непедагогично.

— Я сама педагог и лучше тебя знаю, что можно говорить при детях, а что непедагогично. Кто ты такой, чтобы мне указывать? Я тебя засужу за оскорбление в сплетничестве.

— Как тебя зовут, мальчик? Серёжа? Прекрасно. Тогда я расскажу Вашему мужу и всему городку, что Серёжа не его сын.

Вмиг, побледнев как мел, она от испуга, чуть не задохнулась.

— Откуда Вы знаете?

— Где работает Ваш муж?… В НИИ-149?… Вот оттуда я и начну…

Пока мы с ней пререкались, я вспомнил, где мог видеть её. Конечно, на Дальнем Востоке, в Доме офицеров, на танцах, с Сергеем Беркутовым. За это время она сильно изменилась, поэтому я не сразу её узнал. И мальчик похож на него… Или мне только показалось???

Вероятно, терпкий лесной воздух сыграл свою действенную роль, или лесная земляника обладала чудодейственной силой, но через два месяца Наташа заявила, что, примерно через полгода, вероятно, она отправится за молодым пополнением.

«Вероятно» прозвучало с такой степенью достоверности, что сомнениям не оставалось ни одного шанса на существование. Теперь моей радости и счастья не было предела…

Верно говорится, что написано пером, не вырубить топором.

Прочитав, что три года назад у неё родился ребёнок с пороком сердца, — так было записано в её медицинской карте, Наташу тут же отправили в Москву, в институт акушерства и гинекологии.

В институте нашлись вменяемые люди, которые выслушали её, но всё же обследовали и, взяв с неё честное слово, что Наташа будет раз в месяц приезжать на консультацию, отпустили домой.

Следующий приезд Наташи в женский «санаторий», принёс ошеломляющее предположение — не исключена возможность двойни…

Где-то будучи на третьем месяце Наташа, сочувственно глядя на меня, стала подшучивать, не тяжело ли воздерживаться от «любви» столь продолжительное время. Сначала я отшучивался, считая, что Наташа проверяет меня на «вшивость».

— Не хочешь ли ты предложить мне резиновую женщину? Так я авиационный офицер, а не морской.

— Зачем тебе холодная резиновая, если можно найти настоящую — живую и тёплую. — Наташа на полном серьёзе заявила, что разрешает мне «расслабиться»

— Соня просит тебя в «аренду», хоть на одну ночь.

Я, конечно, высказал ей всё, что думаю по этому поводу, всё ещё принимая это за шутку.

— Милая моя наивная жена. Ты, что не представляешь, какие могут быть последствия такой «аренды». Тебе не хочется обидеть свою сестру — единственного родного тебе человека.

— Она клянётся, что даст ребёнку свою фамилию, и не будет иметь ни моральных, ни материальных претензий.

— Обо мне ты подумала? Какого мне будет жить на две семьи, с сознанием того, что где-то растёт маленький человечек, который нуждается в моей помощи и заботе? Она рассчитывает на отца — генерала, но он же не вечный. Тебе легко было растить Витюшку одной? Думаешь, я не видел, сколько слёз ты пролила над его коляской? Так зачем ты желаешь такое «счастье» своей единственной сестре?

Мне казалось, что Наташу я убедил, но потом они насели на меня, вдвоём с генералом… Разница с Наташей составляла около трёх месяцев…

Доктор, предположивший у Наташи двойню, оказался прав. Едва выпал снег, её положили в институт на «сохранение», и в середине зимы у нас появились два новых малюсеньких комочка жизни — Надюша и Гришута.

«Транспортное» средство — «Луноход», изготовленное из деталей американского самолёта, оказалось весьма кстати — в нём уютно поместились оба, и теперь Наташе не нужно было таскать малюток на руках. Детские кроватки для малышей у нас были, а для старшеньких, нужно было что-то решать.

Идея двухэтажной кровати была не нова.

Солдатские железные койки были основой бытия казарм, но моя семья жила не в казарме, а дома. Дома хотелось иметь не только удобные, но и красивые вещи. «Путешествия» по мебельным комиссионкам Москвы ничего не дали. «Нелёгкая» занесла меня на одну из «барахолок» на окраине Москвы. Немолодой мужчина продавал изготовленную своими руками немудрёную кухонную мебель. В тот момент мне было не до неё, но он взялся сделать разборную мебель для детской комнаты. Мужчина оставил свой адрес и в ближайший выходной я был у него в гостях. Он показал детскую комнату — у меня нет слов, чтобы описать эту детскую обитель. Размер комнаты его внуков совпадал с нашей маленькой комнатой. Мы быстро составили набор предметов. Для определения размеров Николай Петрович поинтересовался возрастом детей. Только кровати я просил сделать на вырост — нормальных стандартных размеров.

Менее, чем через месяц мы с Василием Кропачевым поехали за заказом. Каждая деталь была упакована отдельно и подписана. Обратил внимание, что деталей многовато — оказалось, одну кровать он сделал в подарок… Собрать эти шедевры не представляло никаких затруднений.

Готовилась стать мамой и Соня. Генетика — великая наука: Соня вынашивала двойню и лежала на сохранении. Роды ожидались в первой половине апреля. Мы её почти не видели — я большого желания не испытывал, Наташе было физически некогда.

Буквально за несколько дней до ожидаемого срока, меня срочно вызвал к телефону дежурный по «конторе». Звонил генерал Добрунов, отец Сони:

— Бери всю свою семью и выезжайте к нам. С твоим начальством я договорился и выслал за вами свою машину, через полчаса она будет у вас. Наташа уже собирается. Всё. Подробности на месте…

Оказалось, сутки назад Соня родила ожидаемую двойню — мальчика и девочку, но сама она в очень плохом состоянии — врачи всерьёз опасаются за её жизнь… Соня просила приехать нас обоих.

— Если не решить сейчас вопрос отцовства, детей сдадут в дом малютки…

Когда зашли к Соне в отдельную палату, думали, что ошиблись, настолько она изменилась. Но это была Соня. Практически она была без чувств. Минут десять прошло, прежде, чем она открыла глаза; не сразу, но нас она узнала.

— Простите, меня, что так получилось. Прошу вас, возьмите моих детей к себе, — не сдавайте их в дом малютки. Я записала их на вашу фамилию, а имена дайте им сами…

Мы пытались успокоить Соню, что всё будет хорошо, она обязательно поправится, но она снова впала в забытьё…

Принесли детей — Наташа взялась их кормить — малыши Наташу приняли, значит, за них можно не беспокоиться. Соня открыла глаза — получилось что-то вроде улыбки… Такой она и осталась в нашей памяти… Ночью её не стало…

Наташа сразу же заявила, что забирает Сониных детей себе.

— Они мои племянники, других родственников у них нет, и я имею полное право на их усыновление. Мне вообще сказать было нечего…

Александр Иванович хотел похоронить Соню рядом с его женой — всё — таки она долгие годы воспитывала девочку и считала Соню своей дочерью, но мы уговорили похоронить Соню в Р… ском, рядом с её родителями……Очень нелегко родителям хоронить своих детей…

Нужно было дать малышам имена.

Мальчика единодушно назвали Андрюшей. Александр Иванович хотел назвать девочку Соней, в честь матери, но мы убедили его не делать этого. По законам древней Руси, да и по еврейским тоже, новорожденным детям нельзя давать имена родственников, умерших недавно, тем более преждевременно, чтобы судьба их не повторилась.

— Верочка у нас есть, Надюша растёт, пусть будет ещё Любаша.

Вера, Надежда, Любовь. Эти имена стали символами нашей семьи.

После похорон Сони у меня оставалось ещё несколько свободных дней — нужно было использовать их для помощи и поддержки Наташи. Такой стресс может свалить с ног самого здорового человека, а она была всё — таки ещё очень слаба после рождения детей. Больше всего мы боялись нервного срыва, после которого могло исчезнуть молоко — на четверых малюток его хватало еле-еле. Нам обещали, в случае необходимости, помощь роддома, хотя официально, мы не являлись их пациентами. Кроме этого, нам с Наташей нужно было, по горячим следам, оформить документы на малышей, пока ещё не опомнились чиновники из отдела опекунства. Помогали и медики, «проморгавшие» сердечную недостаточность Сони, пытавшиеся хоть как-то сгладить свою вину. Нужно было поехать в Р….ское, выпросить неиспользованные ещё на Дальнем Востоке и здесь, отпуска. Кроме этого, необходимо было собрать и привезти Наташину и ребячью одежду, хотя бы на ближайшее время.

Было видно, что Александру Ивановичу очень не хочется оставаться одному в его «хоромах», даже вдвоём с его «экономкой» Анной Сергеевной. Ещё в первые дни моего с ним знакомства, он откровенно, с неподдельной грустью в глазах, делился, как тяжело переживал своё одиночество после смерти жены и отъезда Сони с Людмилой на Дальний Восток. Тогда его выручила служба и друзья. Сейчас многих уже нет… Затем, хоть и со скандалом, вернулась домой Соня. Генерал воспрянул духом, и, казалось, что он даже помолодел лет на десять — пятнадцать… Я пытался, как можно деликатнее, объяснить ему, что четверо плачущих по ночам младенцев, в его возрасте совсем не на пользу его здоровью.

Что теперь?… Генерал, как утопающий, хватается за соломинку, пытается уговорить нас не оставлять его одного, остаться в Москве. Офицер, военный до мозга костей, он понимает, что служба есть служба, и, ни я, ни он, ни все вместе, мы ничего не решаем. Он уже запустил все свои связи, чтобы ускорить оформление документов на усыновление детей, почти договорился о медицинском обслуживании. Оставалось самое сложное — уговорить нас, и московская прописка. С пропиской можно решить, если решить вопрос о месте службы, но для этого надо уговорить меня. Круг замкнулся… Успокаивало одно — внукам, его внукам, уже не грозило оказаться в доме малютки…

Москва, Большая Пироговская. Штаб Главкома ВВС Маршала авиации П. Кутахова

Скоро уже утро, а генералу даже не удалось сомкнуть глаз… Только под утро, словно молния, его озарила идея, простая, как всё великое — гениальнейшая идея… Как он сразу не догадался… Завтра же, вернее уже сегодня, он пойдёт к Главкому ВВС, маршалу Кутахову и будет добиваться перевода капитана в штаб авиации Московского военного округа, в технический отдел… Командующий не откажет ему. Самое главное, чтобы Главком оказался на службе и не отказал в приёме по занятости… Надо приехать в штаб пораньше и договориться с адъютантом Главкома…

Всё оказалось проще. Он встретился с Главкомом прямо у входа в штаб. Они были знакомы много лет и маршал сразу же пригласил генерала в смежную с кабинетом комнату отдыха… Налив по полрюмочки французского коньяка, маршал протянул одну генералу, другую поднял сам.

— Прими, Александр Иванович, моё соболезнование и помянем дочку… Как чувствуют себя внуки, что будет с ними?

— С детьми, надеюсь, всё будет в порядке, их усыновляет двоюродная сестра Сонечки — три месяца назад она тоже родила двойню. Вопрос усыновления я держу под своим контролем.

— Какая нужна помощь?

— Семья сестры живёт в Р…..ском, где служит её муж, капитан Полянский, авиационный инженер. У них, вместе с моими внуками будет шестеро детей. Я прошу разрешения перевести капитана к нам в штаб; в ТО есть вакантная должность по его специальности. Жить будут у меня, места всем хватит. Нужна только помощь с пропиской.

— Не вопрос. Подготовь проект приказа, передашь его мне. Что-то ещё?

— Пока наша канцелярия развернётся, у капитана есть несколько неиспользованных отпусков, ещё с прежнего места службы на Дальнем Востоке; надо, чтобы руководство Р…ского отпустило его в эти отпуска месяца на три — четыре для помощи супруге.

— Тоже не вопрос. Позвони от моего имени, скажи, что я не возражаю… Тебе не будет с ними слишком «весело»?

— Это гораздо лучше, чем тосковать в одиночестве, никому не нужным.

— Может, тебе тоже взять отпуск — давно не отдыхал, да и поможешь, чем сможешь.

— Спасибо, не надо. Могу работать…, да и на людях намного легче. — Хорошо, тебе виднее. Если понадобится ещё помощь — приходи. Извини, ещё раз, что не смог приехать на похороны — даже не спросил, где она похоронена?

— В Р…..ком, рядом с её родителями.

Поймав удивлённый взгляд маршала:

— Она же у меня приёмная была, я её с восьми лет воспитывал.

— Кто были её родители?

— Отец — полковник Рапопорт, фронтовик, лётчик — испытатель, мы с ним в небе над Кубанью, в одной эскадрилье летали. В 1956 году разбился при испытании новой машины. Загорелся двигатель, если бы он выпрыгнул, самолёт упал бы прямо на город… Двигатели были весьма «сырые», но их уже «гнали» в серии и снятие с производства подмачивало репутацию КБ… Их должны были ставить на машины для Индии и арабов. Срывался контракт. Во всём обвинили лётчика…, а лётчиком он был классным, не чета многим… — ас, в полном смысле этого слова… Его даже посмертно не наградили…

Её мать — Елена «Прекрасная» — талантливейшая женщина: певица, музыкантша… Какие картины она рисовала! Ещё лучшей она была портнихой. Жёны офицеров за полгода записывались к ней в очередь! Сама жена Кожедуба у неё шилась… Но самый главный её талант был в другом… Врач от бога, доктор в третьем поколении… Для неё не было загадок в диагнозах — лучше всякого рентгена! Какие хитроумные лечения она придумывала. Два — три дня, и больной был как «новенький».

Только себя не берегла. Она знала, что у неё больное сердце, но от всех скрывала свой недуг. Ещё при рождении Сонечки её с трудом откачали. Она рожала двойню — мальчик родился с пороком сердца, и не прожил двух дней. Коллеги — врачи категорически запретили ей ещё рожать, но мужу так хотелось сына… Через пять лет, поняв, что беременна, она снова скрыла свою болезнь — и снова двойня… Спасти не удалось никого…

Знаешь, что самое страшное? Прошло пятнадцать лет после гибели полковника Рапопорта, но всё повторяется в полной идентичности.

Первый муж моей двоюродной племянницы, теперь кормилицы моих внуков, лётчик — испытатель капитан Коротков, в том же Р…..ском четыре года назад погиб в совершенно аналогичной ситуации, и, снова, вместо элементарной благодарности за спасение жизни всего города, всю вину «спихнули» на лётчика, оставив его жену за месяц до родов без всякой поддержки.

У неё, прямо в роддоме, украли одного ребёнка — девочку. К счастью, через два с половиной года, девочку подкинули родной матери, однако инициаторам этой аферы, всё сошло с рук. Можешь себе представить, что пришлось пережить этой женщине… Удивляюсь широте души её — узнав о смерти Сонечки, она ни минуты не раздумывая, просила не препятствовать усыновлению малышей….… Ладно, извини, что отнял у тебя много времени, но мне надо было перед кем-то выговориться. Спасибо большое, что выслушал и не отказался помочь. Разрешите идти?… Честь имею!

Конец ознакомительного фрагмента.