Неисповедимы пути туриста

Семён Ходоров

Книга является иллюстрацией путешествий автора, который не ставил перед собой цель создать туристический путеводитель. Несмотря на это, невозможно было не описать посещаемые места. Выполнялось это только для того, чтобы читатель понимал, где он находится в данный момент. Главной целью являлось рассказать, как проходили мои путешествия, чем они были насыщены в духовно-познавательной форме, какие неожиданности подстерегали нас в пути, а также эмоции, настроение и душевный подъём от увиденного.

Часть 1

Галопом по Европам

Фразеологизм «Галопом по Европам», который заложен в название первой части этой книги, зародился в России в конце 19-века, благодаря русскому дворянству, в кругу которого было очень модно путешествовать по крупным городам Европы с целью осмотра местных достопримечательностей, посещений музеев и исторических мест. На самом деле этих «путешественников» мало интересовали все эти музейные экспонаты, старинные замки, величественные дворцы, средневековые очертания древних городов Старого Света. Поэтому путешествия таких, с позволения сказать, «евротуристов» были настолько короткими и стремительными, что у них просто физически не хватило бы времени на просмотр хоть чего-нибудь достойного. Все эти поездки носили поверхностный характер. Однако при возвращении домой они с видами умудрённых, много повидавших, обновлённых новыми знаниями, людей интерпретировали свои европейские наезды иллюзорными небылицами. Именно про таких «туристов», вернувшихся из-за границы, в народе и говорили «проскакал галопом по Европам».

Глава 1

«Природой здесь нам суждено в Европу прорубить окно»

(Германия, Австрия, Италия, Швейцария)

(1996 год)

Европа, старая Европа,

Как ты близка моей душе,

Здесь доля святости порока

Слились в едином витраже.

Европа, старая Европа,

Не повидав тебя вовек,

Ты просто жизнь свою прохлопал,

И до конца не видел свет.

(Ирина Николаева)

По заголовкам первой части и первой главы этого повествования читатель должно быть уже сообразил, что далее речь пойдёт о моём личном покорении Европы. Однако прежде, чем продвинуться дальше, хотелось бы оправдаться за не очень короткую вышеприведенную преамбулу. Понятно, что само слово «галоп» относится не к людям, а к лошадям, которые переходят на этот вид своего бега, когда им необходимо быстро преодолеть короткую дистанцию. К сожалению, верхом на лошади я никогда не скакал. Да и вряд ли это актуально в наше сегодняшнее высокотехнологичное время для дальнего передвижения. Во-вторых, никто не ставил перед собой задачу — быстро и в спешке не вникать в детали и в суть достопримечательностей, как это делали русские дворяне. Поэтому, выражение «Галопом по Европам» больше риторическое, чем реальное. И, наконец, всем известно, что, на самом деле, окно в Европу прорубил царь всея Руси Пётр I, основав город Санкт-Петербург.

В отличие от русского царя, я никаких новых городов не воздвигал, но маленькое окошко для путешествия в Европу отыскалось как-то само собой. По малому счёту этим воздушным проёмом стал тель-авивский международный аэропорт Бен-Гурион. А вот, по большому счёту, виновницей моего первого путешествия на европейские просторы, сама того не подозревая, оказалась моя сотрудница Анна.

Если следовать хронологии происходящих событий, то на тот момент со дня моего приезда в Израиль прошло шесть лет. Это было совсем не простое время поисков, исканий, борьбы с ежедневными сложностями и интеграции в израильское общество. Уже были решены основные проблемы с местом работы и приобретения жилищной недвижимости. Старшая дочка служила в израильской армии, а младшая успешно училась в гимназии. Однако по причине, выражаясь высоким финансовым слогом, дефицита платёжного баланса, все наши путешествия ограничивались границами еврейского государства.

Но так случилось, что в один, на самом деле, действительно, прекрасный день ко мне подошла, репатриировавшая два десятка лет назад из Аргентины, вышеупомянутая коллега Анна и безапелляционно заявила:

— Семён, тут такое дело, я так понимаю, что ты, кроме своего СССР, за границей никогда не был. Сегодня у тебя появилась, называй как хочешь, оказия или возможность побывать там. Дело в том, что служебные дела моего мужа не позволяют нам вылететь на отдых в «клаб отель», заказанный в Италии.

Владельцы «свит» в системе «клаб отель» имели право раз в год на неделю выезжать за границу в, расположенные по всей Европе, специализированные гостиницы. Незнакомое тогда слово «свита» включало в себя комфортный просторный, для 4 человек, номер с салоном, отдельной спальней и, что немаловажно, со всем необходимым для приготовления завтрака или ужина. Однако важнейшей составляющей в этом предложении являлась цена, которая была существенно ниже рыночной и, к тому же ещё, делилась на две семьи.

Отыскать партнёра по предложенному путешествию оказалось не сложно. Им стал мой коллега, с которым мы работали в одном и том же институтском отделе, Эдик Могилевский. Надо сказать, что меня с ним объединяло не только место, где мы проводили рабочее время. Эдуард, как и я, был инженер-астрономогеодезист, как и я, имел учёную степень кандидата технических наук. Был он ещё и мастером спорта по альпинизму, и больше жизни любил путешествовать. Именно это и стало определяющим в нашей связке для предстоящего штурма Старого Света. В боевую связку были включены и наши жёны: Мила и Люба.

Несмотря на относительную дешевизну нашей будущей поездки, подсчитав все планируемые расходы, мы с Эдуардом отправились в банк для оформления ссуды с тем, чтобы будущий вояж из кажущейся фантастической утопии приобрёл реальные черты. Однако даже тогда, когда банковский заём уже поступил на наши счета, когда были приобретены путеводители и карты, когда были оформлены международные водительские права, всё равно не верилось, что перед нами откроются просторы Западной Европы.

Реальность происходящего мы ощутили только в аэропорту Бен-Гурион при посадке на белоснежный лайнер израильской авиакомпании «Эль Аль». Эта аббревиатура в переводе с иврита означала соответственно предлоги «к» и «на», которые употребляются при обозначении направления движения. В нашем случае это подразумевало, что мы будем лететь на определённой высоте к немецкому городу Мюнхен.

Пусть читатель не думает, что я по ошибке, вместо какого-нибудь итальянского города, назвал столицу Баварии. Просто, чтобы не уподобляться тем, кто действительно проскакивал Европу галопом, мы с Эдуардом решили продлить намеченное семидневное пребывание там до двухнедельного. Таким образом, итальянский отель оказывался как бы в центре нашего путешествия, по краям которого, в ту и другую сторону, предусматривались дни для посещения других европейских стран.

К баварской столице мы подлетали ранним утром, когда первые блики восходящего солнца неторопливо касались самолётного иллюминатора. Из этого округлого окошка отчётливо просматривался броневик, который продвигался вдоль посадочной полосы, на которой приземлился израильский лайнер. Чуть позже я узнал, что эта, похожая на танк, военная машина как бы символизирует раскаяние германских властей, которые не смогли предотвратить масштабный террористический акт в 1972 году, совершённый палестинской организацией «Чёрный сентябрь» во время Олимпийских игр в Мюнхене, жертвами которого стали одиннадцать израильских спортсменов.

Первый шаги на европейских просторах привели нас на площадку прокатной компании «Avis», где прототипом, галопом скачущих лошадей, стал арендованный немецкий автомобиль «Volkswagen Passat» с неслабым 2-х литровым объёмом двигателя. По мнению Эдуарда, для езды по высокогорным дорогам мощность движка должна быть, как можно, больше. Однако впоследствии азартные итальянские водители опровергли его, в общем-то, компетентное мнение, обгоняя нас на альпийских дорогах на своих маломощных (0.6 — 0.8 литров) Фиат (ах).

Итак, кульминационный момент нашего выезда из замкнутого пространства мюнхенского аэропорта имени Франца-Йозефа Штрауса на европейский автобан, ведущий к итальянской границе, настал, когда Эдуард гордо водрузился на водительское сидение народного германского авто. Рядом с ним, вооружённый картами европейского Заграничья, не менее амбициозно восседал автор этих «паломнических» записок. Наши дамы, инфицированные торжественностью и величием наступившей исторической минуты, почему-то не подкидывали вверх свои чепчики и подозрительно молчали, предвкушая, наверное, ожидавшие их по дороге приятные неожиданности.

Серпантинный выезд из аэропортной парковочной площадки «Avis» на трассу не был обозначен на мелкомасштабной карте. Поэтому, на молчаливый вопрос Эдуарда:

— Куда повернуть, налево или направо, — штурман, в моём лице, чтобы не уронить свой авторитет руководителя навигации, наугад, но уверенным голосом, проронил:

— Конечно же, налево, это всегда лучше, чем направо. Впоследствии оказалось, что моё геодезическое озарение оказалось правильным. В этой связи, когда в последующих путешествиях я уже самостоятельно арендовал автомобиль, многие из моих друзей, не без ужаса в глазах, восклицали:

— Семён, да ты просто рыцарь какой-то без страха и упрёка. Мы просто не понимаем, как можно сесть в, неведомый ранее, автомобиль и ехать неизвестно как, куда и зачем.

Честно говоря, в этот первый раз и сам не мог поверить, что я, бывший гражданин СССР, а ныне израильский подданный, еду в «чёрти куда», покрытое мраком, таинственное и неизвестное. Впрочем, так оно и было. Но уже буквально через несколько часов после старта нашего «Volkswagen» я понял, что именно в этом и состоит «кайф» наших странствий, что это было начало заразной болезни, называемой автотуризмом.

Вполне возможно, что не все молодые читатели правильно поймут необходимость штурманских функций во время путешествия на автомобиле. Сегодня почти невозможно вообразить, что в кабине водителя отсутствует навигатор, который работает на основе спутниковой GPS (глобальной позиционной системы). Да и я представить не могу, как можно выехать в, мало-мальски незнакомое, даже расположенное всего в километре от дома, место без электронного прокладчика пути. А ведь мы, забегая вперёд, в нашу первую европейскую поездку проехали около трёх тысяч километров с помощью, совсем не обновлённых, мелкомасштабных карт. Не всегда всё шло гладко: иногда ехали совсем не в ту сторону, что было намечено, порой блуждали, отыскивая нужную дорогу, часто разворачивались на 180 градусов, чтобы попасть в запланированное место. Но, сжигая непредусмотренные литры бензина, мы не особо расстраивались, ведь в непредвиденных плутаниях была своя прелесть. Нередко нам представлялась возможность восторгаться, внезапно открывшимися, европейскими панорамами, только потому, что мы заблудились.

Итак, ранним июньским утром мы выехали из мюнхенского аэропорта на четырёхполосный автобан, на дорожных знаках которого время от времени красовалась маркировка Е45. Мы уже знали, что буква Е обозначала, что мы мчимся не по какой-нибудь африканской или австралийской, а по дороге, которая пересекает именно европейские государства. Уже через полтора часа мы подъезжали к австрийской границе. Это уже через несколько лет, с образованием Евросоюза, проезжая по международному шоссе, соединяющему несколько государств, ты не знал, в каком из них находишься. В тот момент, по требованию пограничника, ты ещё должен был предъявить документ, удостоверяющий твою «иностранную» личность. Не доезжая шлагбаума, отделявшего Германию и Австрию, мы остановились на бензозаправочном кемпинге. Почему кемпинге? Да потому, что здесь было всё, что необходимо автотуристу, включая рестораны, кафе, небольшие магазины и туалеты. Кто-то может возразить:

— Подумаешь, какая невидаль, тоже самое есть и в Израиле.

— Согласен, — запальчиво отвечу я, — конечно же есть, но не в таком размахе, чистоте и великолепии.

Достаточно упомянуть туалеты. Вряд ли их стерильность намного отличалась от операционной комнаты ближайшей больницы. Самое удивительное, что когда после посещения немецкого нужника, я подошёл к умывальнику и безуспешно крутил головку крана, а затем догадался приставить руки к нему, ни одной капли воды на них не пролилось.

— Ну вот, и на старуху бывает проруха, — подумал я про себя, — даже в чопорной степенной Германии не всё идеально.

Когда же в смятении я отошёл на полметра от умывальника, послышался звук льющейся воды. Это надо было иметь учёную степень, чтобы чуть позже догадаться, что в полу была вмонтирована специальная кнопка, наступив на которую, нет, нет, не руками, а, в целях соблюдения той же стерильности, ногами ты открывал рукомойный водоток. Пока мы с Эдуардом изучали заграничные туалетные аксессуары, наши жёны, обратив самое пристальное внимание на ценовые ярлыки в придорожном кафе, пришли к выводу, что в начале боевого пути стоит перекусить, приготовленными ещё в Израиле, бутербродами и выпить, заваренный там же, термосный кофе. Мы расположились в, примыкающей к заправке, лесной роще за, специально оборудованными для перекусов, столиками. Не успел я отпить глоток вожделенного кофе, как к нам подошли зрелого возраста, элегантно одетые, мужчина и женщина. Миловидная «фрау», очаровательно улыбаясь, спросила:

— Können wir auch an Ihrem Tisch frühstücken?

Я изучал немецкий язык в школе, в институте и в аспирантуре. Этого оказалось достаточно, чтобы понять, что поскольку остальные столики были заняты, они спрашивают разрешения присесть к нам. Я утвердительно кивнул головой и, претенциозно взирая на Эдика, Любу и Милу, которые в своё время учили английский, не без радушной улыбки, выдавил из себя:

— Bitte

Немолодые супруги поспешно извлекли из, покрытой, похожей на украинский рушник, полотенцем, плетёной корзинки кремовые яйца, нежный, с мясными прожилками, немецкий шпик и свежеиспечённый хлеб. Когда улыбчивая дама стала разливать, из похожего на наш термос, кофе, угощая при этом нас немецким «штруделем» с вишней, её муж, солидный, с роскошными усами, «герр», показывая пальцем на окружающие «Макдональды» и другие «Фастфуды», гротескно проронил:

— Какие же мы с вами молодцы, что питаемся более здоровой и дешёвой пищей, чем кормят в этих заведениях.

Из этой тирады, которую мне тоже удалость перевести, мы поняли, что ошибочно полагали, что все немцы богатые и расточительные люди. На поверку оказалось, что ничто человеческое им не чуждо.

Позавтракав в дружной компании с симпатичными аборигенами, мы продолжили наш трансевропейский маршрут. Проезжая последний немецкий городок Киферсфельден, обратили внимание, что в это раннее воскресное утро мужчины в строгих костюмах и нарядные, сопровождающие их, дамы двигаются в одном направлении. Следуя дальше, мы увидели, что за красочными, с цветами на подоконниках, двухэтажными домиками возвышалась лютеранская кирха с остроконечной крышей и высоким шпилем над входом. Глядя на эту завораживающую картину, Эдуард уважительно произнёс:

— Посмотрите, как народ чтит Всевышнего, надо и нам с тобой, Семён, научиться по субботам ходить в синагогу.

— Для этого, дорогой мой муженёк, — рассмеялась Люба, — тебе прежде всего необходимо приобрести ермолку, талит (молитвенная накидка) и тфилин (маленькие чёрные, надеваемые на руку и на голову, кубические коробочки).

Эдик хотел что-то ответить, но в этот момент в окне автомобиля показалась постройка немецко-австрийской границы. Молчаливый пограничник, едва взглянув на наши паспорта, взмахнул рукой, разрешая проезд на родину Вольфганга Амадея Моцарта и Иоганна Штрауса.

Уже через два часа мы подъезжали к столице федеральной земли Тироль городу Инсбруку. Выполняя при подготовке нашего путешествия домашние задания, которые, как потом оказалось, заняли в два раза больше времени, чем сама поездка, мы с Эдуардом не планировали посещения этого прелестного австрийского городка. Но когда наши жёны ещё издалека увидели город, окружённый кольцом живописных альпийских гор, они почти в унисон, совсем не попросили, а безапелляционно приказали:

— Эдик, даже не думай, немедленно поворачивай в направлении указателя, на котором написано: «Stadtzentrum».

Говорят, что слово женщины — закон для мужчины. Поскольку Эдуард был послушным супругом и, откровенно говоря, совсем не горел желанием спорить с противоположным полом, он тут же повернул руль машины направо, по направлению к тирольскому городу. Уже через четверть часа он припарковал авто на, случайно подвернувшуюся, свободную стоянку в самом центре Инсбрука. Мы тут же окунулись в удивительную средневековую атмосферу старого города. Гуляя среди старинных домов, построенных несколько столетий назад, нас не покидало ощущение, что мы неожиданно переместились в средневековое прошлое. Растроганный Эдуард не преминул произнести:

— Несмотря на то, что я ощутимо проголодался, очень благодарен вам, девочки, что завели меня с Сеней в это городскую древность.

Удовлетворить потребность Эдуарда и устроить себе лёгкий перекус решили в первом же, попавшемся на глаза, баре, примостившегося у главного храма города, кафедрального собора Святого Иакова. Здесь же и отметили наш приезд в Европу свежепенным нефильтрованным пивом с австрийской закуской («вюрстстельстанд») — ассорти из сосисок, сарделек, колбасок и бекона с поджаренным хлебом и горчицей. Произнести, что было архивкусно означало бы ничего не сказать, было лакомно, деликатесно и непревзойдённо.

Когда мы вышли из этой пивной харчевни, я вдруг увидел, красного цвета, трамвай, который, как раз, подошёл к остановке. Он удивительно напомнил львовский трамвай, тем более я знал, что одним из первых в Австро-Венгрии, вскоре после Вены, конный трамвай был запущен именно во Львове, который тогда находился на её территории. Но нахлынувшее чувство ностальгии по родному городу вызвал даже не столько сам трамвай, сколько вывеска над его лобовым стеклом. Там крупными буквами было написано: №1 Bahnhof — Zentrum, что означало «Вокзал — Центр». Точно также во Львове первый номер трамвая прокладывал кольцевой маршрут от железнодорожного терминала к сердцу города, площади Рынок

Заметив, что я чем-то озадачен, Эдуард громогласно провозгласил:

— Сеня, хватит тосковать по неизвестно чему, смотри солнце уже клонится к западу, пора думать о ночлеге. Поехали!

Бывший одессит, как заправский местный таксист, быстро промчался по городу и вывернул на трассу, которая вела к итальянской границе. Не ожидавший такой прыти от новоявленного покорителя европейских дорог, я не преминул заметить:

— Эдик! Ты куда летишь, как необузданный мустанг на родео. Тебе не кажется, что, если мы уже попали в Инсбрук, то здесь и следует найти какой-нибудь дешёвый отель.

— Послушай, Семён! Не мне тебе объяснять, что на альпинистском восхождении всегда есть руководитель группы, которому все подчиняются.

— Но, Эдик, мы же не штурмуем Эверест, — рассердился я, — зачем нам руководитель. Мы всё решаем сообща, так сказать, коллегиально.

— Вот, вот, — криво улыбнулся бывший покоритель горных вершин, — поэтому женщины и решают за нас, куда нам ехать.

— Нам ещё не хватало женского бунта на корабле, — подумал я про себя, и чтобы предотвратить его, миролюбиво сказал:

— Девочки, спокойно! До итальянской границы около шестидесяти километров. Обещаю вам, что прямо в этих чудесных горах, которые сейчас проезжаем, мы ночевать точно не будем.

Умный Эдуард, уловив смысл и тональность моей риторики, тут же продолжил:

— Заверяю вас, дорогие наши жёнушки, что я найду для вас более романтическое место, чем незабываемый Инсбрук, который мы только что покинули.

Пока Эдик, не имея понятия, где мы находимся в данный момент, расписывал, в какой чудесной точке этого тирольского простора мы будем ночевать, я выполняя свои штурманские обязанности, уткнулся в карту. Получилось, что обещанный им приют спокойствия и вдохновения нашёл не он, а я. Просто в путеводителе обнаружился на самой границей с Италией симпатичный отель в австрийской горной деревне под странным названием Грис-на-Бреннере. Свернув с автобана, мы поднялись по крутой серпантинной дороге вверх и, проехав несколько километров, увидели скромное двухэтажное, построенное в тирольском стиле, здание с вывеской «GASTHAUS», что в переводе с немецкого обозначало «Гостевой дом». Это и был тот самый отель, что я увидел на карте.

Прав был Эдуард, когда обещал нашим девочкам романтическое место. Ничего более совершенного, в этом смысле, вряд ли можно было отыскать. Розовые лучи заходящего солнца неназойливо освещали чарующий пейзаж небольшого тирольского селения. Со всех сторон его окружали скалистые горные вершины и живописные зелёные долины, а прямо возле отеля тихо журчала альпийская речка. Пройдёт ещё несколько минут и мы поймём, что неповторимая красота, подсмотренная из окна машины, гармонично сочетается с местным гостеприимством.

Не успели мы переступить порог небольшого отеля, как навстречу нам выбежал молодой мужчина в национальном тирольском костюме. Это были кожаные брюки с гетрами, красочный зелёный пиджак и охотничья шляпа с пером. В руках он держал цветной поднос, на котором красовались, жёлтого цвета, керамические кружки с традиционным горячим яблочным сидром. Создавалось впечатление, что кто-то заранее прислал сюда срочную телеграфную депешу о нашем прибытии. Не успел я подумать, что даже в крупном гранд-отеле вряд ли встречают так даже именитых особ, как в этом очаровательном, больше похожим, на хостел, гостевом доме, из миниатюрного «ресепшен» выпорхнула симпатичная женщина в традиционной, с кружевом, оборками и пышными рукавами, блузке альпийских крестьянок. Она с обезоруживающей широкой улыбкой радостно воскликнула:

— Willkommen liebe Gäste.

Всем было понятно, что эта фраза означала:

— Добро пожаловать дорогие гости!

А ещё было ясно, что нам тут, действительно, рады. На первый мой традиционный вопрос бывшего советского командированного, есть ли в отеле места, хозяйка отеля, как то удивлённо взглянув на меня, непринуждённо пропела:

— Для таких гостей, как вы, у нас всегда имеются свободные комнаты.

Из этого любезного ответа явствовало, что в этой гостинице всегда есть места для всех, кто только открывают его резную деревянную дверь. Вдруг вспомнилось, что всегда и везде во всех, без исключения, гостиницах страны, в которой я родился и вырос, за стойкой администратора маячила вывеска «Свободных мест нет».

Я был безмерно удивлён, когда хозяйка предложила нам посмотреть, подойдут ли нам комнаты, где нам предстоит жить. При таком подходе, я думаю, что, если бы нас даже что-то не устроило, мы бы оставались ночевать именно здесь, а не в другом месте. Однако интерьер и обстановка номеров были выше всяких похвал.

И ещё один, к дополнению ко всему, немаловажный штрих: никто не спросил ни у меня, ни у Эдуарда документы, подтверждающие, что Мила и Люба являются нашими жёнами. Просто поражало, что здесь никого не интересовало, ты спишь с законной (указанной в паспортном штампе) супругой, с недавно познакомившейся подругой или, простите за выражение, проституткой.

Окончательно «добило» меня то, что когда я достал портмоне, чтобы расплатиться, хозяйка отеля, игриво улыбаясь, проворковала:

— Завтра тоже будет день. Если вам понравится, тогда и рассчитаемся.

Я вдруг вспомнил, как в почти миллионном (по количеству жителей) родном Львове, где было не более десяти гостиниц, мне всеми неправдами пришлось устраивать своих оппонентов и членов Учёного совета, приехавших на мою защиту диссертации. Это было, наверное, намного труднее, чем написать саму диссертацию. Если бы я знал про утончённый тирольский гостиничный сервис, который не просто растрогал меня, а вывел из состояния душевного равновесия, возможно, стоило бы устроить заседание диссертационного совета здесь, в миловидном австрийском посёлке Грис-на-Бреннере.

Женщины всегда чувствуют и воспринимают скрытое и затаившееся больше, чем, противоположный им, пол. Наверное, поэтому Мила и Люба, с подозрением вглядываясь в моё тревожное лицо, не сговариваясь, перебивая друг друга, чуть ли не пропели:

— Сенечка, ты не забыл, что в славном израильском «дьюти фри» ты приобрёл бутылку славного французского коньяка «Courvoisier».

Сказано — сделано. Я немедленно извлёк французскую бутылку из моего рюкзака и, за неимением грушевидных коньячных бокалов, разлил её содержимое в керамические кружки и торжественно провозгласил:

— За успешное начало нашего европейского путешествия. Не прошло и одного дня, как мы побывали в двух странах: Германии и Австрии, а от третьей, от Италии, нас отделяет менее десяти километров. За нас! За наших милых дам!

Утро началось с похода на горную речку, которая протекала прямо под окнами нашего «циммера». Тропинка, петляющая вдоль, по-доброму беснующегося, альпийского потока, увела нас в, заколдованный сказочными волшебниками, девственный лес. За шесть лет пребывания в Израиле, восемьдесят процентов которого покрывает пустыня, мы уже отвыкли от зелёного океана, распластавшегося перед нами. Наверное бродили бы по нему целый день, если бы не командорский возглас Эдуарда:

— Господа паломники! Вы, видимо, запамятовали, что к трём часам дня нам предписано быть в наших итальянских апартаментах.

Уже через полчаса мы поспешно завтракали в уютной небольшой ресторации уже нашего, но всё-таки австрийского, гостеприимного отеля. Хотя, по правде говоря, при взгляде на роскошный ассортимент предлагаемых блюд, торопиться совсем не хотелось. Он состоял из сыров, йогуртов, колбасок, сосисок, ветчины, горячих омлетов и отварных яиц. К этому добавлялись добротно заваренный кофе, варенье, джем, мёд, мармелад, разные булочки и свежеиспечённые хлеба.

С, вполне понятным, нежеланием оторвавшись от стола, мы погрузились в наш «Фольксваген». Измеренный линейкой на карте отрезок от нашей гостиницы до итальянского «клаб отеля», умноженный на масштаб карты, показывал, что нам необходимо преодолеть расстояние около четырёхсот километров. Поскольку часы показывали десять утра, стало понятно, что вряд ли мы успеем приехать в обозначенное время. Поэтому, никто даже не подумал возразить, когда через сто километров пути наша машина «на минутку» остановилась в столице Южного Тироля, в небольшом живописном городке под названием Больцано. Эта минутка в числовой мере отразилась промежутком «полтора часа». Но право, никто из нас не заметил, как пролетело время, когда мы гуляли по колоритному, словно вкопанному в дивную, салатового цвета, долину, городку у подножия Доломитовых Альп.

Правильно говорят, что счастливые часов не наблюдают. Возможно поэтому, уже через какие-то шестьдесят километров пути, под надуманным предлогом посещения туалета, мы около часа осматривали старинный итальянский, расположенный в широкой ледниковой долине, город Тренто. В путеводителе я прочёл, что имя города связано с числом «три». Именно долины трёх горных вершин-двухтысячников (Виголава, Монте-Бондоне и Паганелла) стали опорным пунктом продвижения воинских легионов из Древнего Рима через Альпы в Европу.

Наконец, строго наказав самим себе, что эта наша последняя остановка, через тридцать километров мы припарковались выпить кофе в удивительном городке под названием Роверето. Так получилось, что выбранная небольшая кофейня расположилась возле красочного особняка, именуемого Домом Моцарта. Оказалось, что именно здесь двести пятьдесят лет назад состоялся первый концерт гениального композитора.

Ещё через сто километров мы сделали, уже вынужденную, «туалетную остановку» в древнем городе Брешиа. Его возраст был, действительно, более, чем преклонный и насчитывал всего 3200 лет. Как не хотелось прогуляться по городским античностям, но солнце уже закатывалось за горные вершины и, буквально, через полчаса часа их уже должна была накрыть непроглядная темнота

Когда мы в очередной раз выехали на автобан, я снова взглянул на карту: до конечной точки нашего лихого автопробега оставалось всего пятьдесят километров. Но теперь уже слева от меня на водительском месте возвышалась Люба, а уставший Эдуард мирно посапывал на заднем сидении возле Милы. Я неустанно глядел на карту, как бы прокладывая и претворяя в жизнь наш первый маршрут по европейской магистрали. Какая-то наркотическая эйфория и умиротворённая безмятежность охватила меня, когда мы продвигались на машине, а вокруг, теряя свою белизну, погружались в ночной мрак заснеженные вершины альпийских гор.

Когда до цели нашего сегодняшнего напряжённого автопробега оставалось всего пятнадцать километров, я попросил Любу свернуть с нашей трассы направо. Мы выехали на узкую, без разделительного заграждения, дорогу, которая не имела маркировку не на карте, ни в реалии. Чуть позже мы увидели указатель, которой именовал этот горный тракт как Via Panoramica. Совсем нетрудно было догадаться, что в переводе на великий и могучий русский язык это означало «улица Панорамная». В тот момент, в кромешной тьме, прерываемой только тусклым светом фонарных столбов, расположенных на достаточно удалённом расстоянии друг от друга, трудно было увидеть изысканный окружающий ландшафт. Мы скорее ощутили, чем убедились, что эта, с позволения сказать, «обзорная улица» представляла собой многокилометровый серпантин, меняющий своё направление чуть ли не через каждые сто метров. Даже на мелкомасштабной карте было видно, что она больше похожа на раскрученную кем-то рулетку, чем на привычные «авеню» или «стрит». Только следующим утром на «ресепшен» в отеле мы увидели на подробном топографическом плане, что перепад высот, который мы преодолели, составлял почти две тысячи метров. Похоже, что наша милая коллега Анна из Аргентины не предупредила нас, поскольку и сама не подозревала об этом. Она также не предполагала, что в этот поздний вечерний час тяжёлый, почти винтообразный, подъём к нашим апартаментам совпадёт с началом нешуточной и яростной грозы. Я уже не столько смотрел на карту, сколько с тревогой вглядывался в Любу, которая, несмотря на то, что только полтора года назад получила водительские права, с одной стороны, осторожно, а с другой, где-то по-гусарски, на грани фола, управляла флагманом немецкого автомобилестроения.

— Люба, немедленно притормози, и дай мне сесть за руль, — нервно кричал с заднего сидения, проснувшийся от громовых раскатов, Эдуард.

— Я бы остановилась, — смеясь отвечала его жена, напряжённо вглядываясь в залитое ливнем ветровое стекло, — вот только боюсь, если поменяемся местами, то оба промокнем до нитки.

Когда через полчаса, которые показались мне вечностью, Люба припарковалась возле отеля, который больше напоминал двухэтажную горную хижину, чем гостиницу, все пассажиры Фольксвагена в унисон, включая водителя, облегчённо вздохнули.

Моложавый симпатичный синьор на «ресепшен» без задержек выдал нам ключи от нашего номера, и мы, промолвив ему, единственно знакомое нам, итальянское слово «грацие» (спасибо), поднялись в свои апартаменты. Прошедший день выдался на славу, но сил не было не только готовить ужин, а даже поглощать его, если бы он был кем-то сделан. Зато утром меня разбудило шкворчание яиц на сковороде. Эдик, который параллельно со стряпнёй яичницы, нарезал в салат свежие овощи, купленные, пока мы досматривали последние сновидения, в гостиничном магазинчике, властно приказал:

— Семён, прежде, чем жадными глазами смотреть на будущий завтрак, выгляни, пожалуйста, в окно.

Ещё находясь в полусонном состоянии, повинуясь словам Эдика, я раскрыл его створки. Тут же в комнату ворвался прохладный свежий воздух, который обволок все наши апартаменты сладковатым запахом хвои, дикорастущих трав и повсеместным чувством ещё неосознанной свободы. Внизу витиеватой змейкой углублялась в лесной массив узкая дорога, по которой мы вчера поднимались, а вверху громоздились горные, покрытые снегом, скалистые вершины итальянских Альп. Сам отель находился, как бы посредине того, что я увидел из окна, на покрытом горными цветами плато, на котором начинались, уходящие в поднебесную даль, линии подъёмников к веренице лыжных трасс.

— Семён, ты, что заснул там у окна, — позвал меня Эдуард, — ещё налюбуешься этими красотами. Давай буди наших девочек к завтраку. И проложи, заодно, на карте наш сегодняшний маршрут.

— Нет, дорогой, — с укоризной глядя на него, откликнулся я, — сегодня штурманом назначаешься ты, а твой, с позволения сказать, покорный слуга будет за рулём нашего экстримного транспортного средства.

— Вот именно, экстримного, в смысле выходящего за рамки обычного, — кивнул в знак согласия Эдуард, наливая приготовленный кофе.

Через какие-то полчаса наш дружный экипаж заполнил салон нашего немецкого авто. Я, вспомнив крутизну и зигзагообразность, похожей на горную тропу, вчерашней дороги, уже пожалел, что так опрометчиво отлучил Эдуарда от руля. Предстоял, совсем небезопасный, многокилометровый извилистый спуск с высоты 1920 метров, на которой находился отель, к отметке, близкой к уровню моря, т.е. к нулевой высоте. При этом, следует добавить, что я никогда не был пилотом на авторалли, не участвовал в многодневных гонках да и стаж вождения на спокойных, вытянутых по прямой линии, шоссе едва превышал четыре года. Но говорят, что дорогу осилит идущий, в нашем случае, катящийся по ней. В этом конкретном случае более подходящим синонимом к слову «катящийся» было бы прилагательное «ползущий». Скорость на спидометре не превышала 30 км/час. Мне казалось, что дорога, по которой мы спускались, изгибалась более, чем под прямым углом, через каждый метр. Моя правая нога почти не отрывалась от тормозной педали. Конечно же, я не признавался своим друзьям, что подобное напряжение при управлении автомобилем испытываю в первый раз в жизни. Когда через полчаса мы выехали на нормальное прямое шоссе, я вместо того, чтобы облегчённо вздохнуть, наоборот, выдохнул, скопившийся внутри меня, стресс. При этом, даже не заметил, что машина, набрав уже максимально дозволенную, 130 км/час, скорость, быстро мчалась на юг Италии. Сидящий возле меня Эдуард полностью абстрагировался от нас, напряжённо вглядываясь в карту и в путеводитель. В какой-то момент он отстранился от этих источников информации и радостно выкрикнул:

— Эврика! Определился! Семён, прошу тебя, остановить машину возле ближайшего итальянского посёлка.

— Ты что, Архимедом притворяешься. Закон что ли новый открыл? — насмешливо проворчала Люба, — а, впрочем, я бы не отказалась от чашечки капучино. В Италии оно в любом месте достойное.

Так получилось, что ближайшая итальянская деревня называлась Beata. Точно также звали мою младшую дочку. В своё время три месяца новорождённая красивая девочка была безымянной, пока её родители не соизволили назвать её Беатой, по первой букве имён моей мамы Брониславы и бабушки моей жены Берты. Только потом мы узнали, что в переводе с латинского Беата означает — «счастливая», «блаженная». Дай бог, чтобы так оно и было. В общем, наша стоянка явно носила символический характер, да и капучино с эспрессо, как всегда, оказались более, чем приличными.

— А теперь, дамы и господа, — прервал наше кофепитие Эдуард, — я позволю себе, так сказать, огласить весь список. На правах штурмана торжественно объявляю, что мы едем, может вы слышали, есть такой городок под названием Венеция.

Если бы в данный момент у присутствующих дам были бы в наличии чепчики, они непременно подкинули бы их вверх, возможно даже не удосужившись поймать обратно. Вместо этого счастливые и одухотворённые Люба и Мила подбежали к Эдику, поцеловав его, соответственно места их расположения, в правую и левую щёку. Возбуждённый от нежданной женской ласки Эдуард вдохновенно продолжил:

— Итак, расстояние от дочери Милы и Сени, Беаты до многоканального города Венеции около двухсот километров. Расчётное время поездки, учитывая скоростные качества моего друга, два с половиной часа. Без остановок. Забудьте про кофе, магазины и даже туалеты. Сейчас пол девятого утра, в одиннадцать должны быть, если и не на гондоле, то на одном из венецианских мостов. Ура! Вперёд и с песней!

Поехали, действительно, с любимой песней Эдика, которую он исполнял вместе с Любой. С, вполне мелодичными своими, голосами они с чувством выводили текстовку Юрия Визбора: «милая моя, солнышко лесное, где, в каких краях встретишься со мною?». За окном нашего Фольсквагена, действительно, сияло итальянское солнце, которое отбрасывало радужные тени на зелёные леса по обе стороны дороги.

Когда проехали уже половину намеченного пути, несмотря на табу, наложенное Эдуардом, ехать без привалов, остановиться всё-таки пришлось. Виной стало какое-то непонятное заградительное, в виде русской буквы «П», сооружение. Сквозь него, разделённого на с десяток бетонных полос, медленно продвигались машины, ехавшие ранее вместе с нами по автобану. Мы с Эдиком вышли из машины, не без любопытства наблюдая, как на каждом из этих шоссейных ручейков по очереди останавливались машины и водители, приоткрыв окно, вытягивали руку вперёд. Двум докторам наук потребовалось время, чтобы понять, что это ни что иное, как никогда ранее не виденный и не слышанный ими, платный участок автострады. На самом деле, ларчик открывался очень просто. Перед тем, как открывался шлагбаум для пропуска автомобиля, водитель либо вставлял в, специально отведённую для этого, прорезь кредитную карточку, либо нажимал на кнопку, чтобы получить специальный талон, который он занесёт в автоматическое устройство в момент конечного съезда с трассы.

Сегодня трудно представить, но в этот наш первый заграничный выезд у нас ещё не было кредиток, которые принимаются за рубежом. Не забуду, как в первый год пребывания в Израиле, ко мне приехал из США друг, который пригласил меня в ресторан. Когда официант предъявил нам счёт за поданное угощение, Марк извлёк из портмоне что-то похожее на красочную визитную карточку и протянул её гарсону, которую он через некоторое время вернул, после чего турист из Америки подписал какой-то квиток. Потом ему долго пришлось объяснять мне, пока я не «понял, что и как с этим едят». В данный момент я уже хорошо понимал, как совершается эта процедура, но не имел средства воплотить её в жизнь.

Мои размышления прервал вопль, вырвавшийся из уст Эдуарда, который вторично в это солнечное утро выкрикнул «Эврика!». Ответом на мой вопрошающий взгляд был его указательный палец, направленный на вывеску над одним из автомобильных проездов. Там большими буквами высвечивалось всего одно слово «CASH». Я и подумать не мог, что оно обозначает не что иное, как «наличные». Эдик затратил всего минуту, драгоценного уже, времени, чтобы пояснить:

— Проезжаем по указанному коридору, расплачиваемся деньгами из кошелька, и спокойно едем дальше.

Сказано — сделано. Я снова сел за руль, и мы спокойно подъехали к шоссейной горловине, над которой висела спасительная вывеска. Притормозив у красно-белой полосы, я не обнаружил ни устройства, куда можно вложить деньги, ни человека, которому можно их дать. Больше того, даже заградительного шлагбаума, которым были снабжены соседние полосы, здесь тоже не было. Я задумчиво взирал на альпийские горы, сверкающие белизной своих остроконечных пиков, и недоумённо спрашивал у знаменитых русских классиков, что делать и кто виноват. Виновных никто и не думал искать, а что делать знал только Эдик. Не долго думая, он громовым голосом приказал:

— Семён, что задумался? Немедленно снимай ногу с тормоза, переноси её на педаль газа, и полный вперёд к венецианским красотам!

Пока я, перестраивался в крайний левый ряд, чтобы на максимально разрешённой скорости быстрее продвинуться к Венеции, Мила и Люба, поспешно перебивая друг друга, расхваливали практическую смётку Эдика, не забывая при этом обсудить, где и как потратить сэкономленные деньги. В эту минуту они ещё не знали, что их проекты через какие-нибудь три четверти часа перманентно превратятся в прожекты. Момент истины наступил, когда я увидел впереди сооружение, как две капли воды, похожее на то, что мы пересекли при въезде на платный участок автострады. Я подъехал к закрытому шлагбауму, который, несмотря на наши пронзительные душевные посылы к нему, даже и не думал открыть нам дорогу для дальнейшего проезда. Ситуация выглядела безнадёжно-тупиковой. Позади нас стояли около двух десятков машин, которые беспрерывно сигналили в ответ на наше бездействие. Правда, я не имел даже самого зелёного понятия, что можно было сейчас предпринять: сдвинуться с места нельзя было ни вперёд, ведь шлагбаум был закрыт, ни назад, поскольку путь преграждали машины с, непомерно возбуждёнными шоферами. Как всегда, нужное решение принял Эдуард. Он показал мне на какую-то более менее цивилизованную будку, в которой сидел, вроде бы, живой человек. Чтобы добраться до него, нам пришлось пересечь шесть автомобильных «ручейков». Мы с Эдиком параллельно включили весь свой, не такой уж и богатый, лексикон соответственно немецких и английских слов, вставляя на автопилоте и ненормативные русские выражения. Но, испуганный нашим агрессивно воинствующим видом, итальянский синьор, не знавший ни английского, ни немецкого и, тем более, ни матерного русского языков, застенчиво улыбался и беспомощно размахивал руками. В конце концов, находчивому Эдуарду удалось отыскать в толпе итальянских водителей седовласого джентльмена, который немного говорил по-английски. Он, посмеиваясь и дружелюбно похлопывая Эдика по плечу, пересказал киоскёрному чиновнику, что приключилось с нами. В конечном итоге, после оплаты проездного тарифа, злополучный шлагбаум поднялся вверх, открывая нам, временно прерванную, дорогу на Венецию.

Примерно через полчаса мы, не без ожидаемого напряжения и плутания, подъехали к многоэтажному паркингу. Это был конец дороги, дальше, как поётся в песне, «вода, вода, кругом вода» и островная Венеция. Чтобы попасть в город, мы пересекли небольшой мост и тут же попали в атмосферу вечного праздника, оказавшись в плотной туристской толпе, осматривавшей достопримечательности Венеции. В принципе, здесь не нужен был ни путеводитель, ни экскурсовод. Надо было просто влиться в этот поток паломников и плыть за ним по, наверное, самому необычному, самому очаровательному и самому романтичному городу нашей планеты, в котором водные каналы служат дорогами и улицами, по которым вместо автомобилей проплывают катера и гондолы.

Неторопливо двигаясь за этой шумной лавиной экскурсантского народа, Мила неожиданно обратила внимание на какой-то указатель с буквами на языке иврит. Оказалось, что стрелка направляла желающих в место, называемое «еврейским гетто». Символично, что мы начали осмотр удивительного европейского города с района, где обитали наши, можно сказать, «соплеменники».

Кто мог подумать, что ещё в 16 веке Папа Римский отдал распоряжение об изгнании всех евреев из итальянских городов. Однако именно Сенат Венеции предложил евреям, живущим в Италии, приехать в этот город. В указе говорилось: «Иудеи должны селиться все вместе в домах, которые находятся в гетто возле Сан-Джироламо, а чтобы не выходили они оттуда по ночам, с одной стороны через мостик, а с другой — через большой мост, должны быть построены двое ворот, которые будут охранять четверо стражей-христиан, и оплачивать которых будут евреи». Место, где проживали люди иудейкой веры, назвали гетто. Впервые оно появилось в Италии, так как оказалось, что в итальянском языке есть слово «ghettare», означающее «отливать»», связанное с тем, что в одном из районов Венеции, удалённом от центра, находился литейный цех. Со временем, места стало мало, цех закрыли, и целый район оказался в запустении. Именно эта территория, впоследствии названная «гетто», и была предложена евреям.

Когда покинули этот, навевающий грусть, уголок города, мы тут же окунулись в неповторимый акварельный этюд множества причудливых каналов, живописных мостиков, узких, ведущих в никуда, тёмных переулков и проплывающих совсем рядом роскошных сигарообразных гондол. Ну а дальше, как и у всех однодневных завсегдатаев Венеции, построенная в честь избавления города от чумы, церковь Санта-Мария-Делла-Салюте, крупнейшее собрание венецианской живописи — Галерея Академии, старейший знаменитый Мост Риалто и Мост вздохов, а также, построенный ещё в 14 веке Дворец Дожей. В конце нашего пятикилометрового маршрута мы взобрались на колокольню Кампанила, с которой осмотрели весь город с головокружительной высоты, и посетили, в византийском стиле, кафедральный Собор Сан Марко.

Путеводитель рекомендовал изголодавшимся туристам перекусить в своеобразном, типично венецианском, популярном даже среди местных жителей, недорогом трактире Paradiso Perduto. В переводе с итальянского его название означало «Потерянный рай». Учитывая, что за весь день мы выпили только по чашечке эспрессо с амаретто (итальянское миндальное печенье), обозначенный на вывеске ресторана рай оказался не потерянным, а найденным. Нас угостили изумительной итальянской пастой с мидиями и королевскими креветками впридачу с бутылкой, популярного здесь, красного сухого вина «Кьянти».

Прокатиться на знаменитой гондоле не получилось по двум причинам: во-первых, уже вечерело, и нам ещё предстояло трёхчасовое возвращение в наш отель, а во-вторых, проезд на ней стоил немалые деньги. Последнее, было, пожалуй, было более веской отмазкой от намеченного. Поэтому, с главной площади города Сан Марко мы благополучно финишировали к месту парковки нашего Фольксвагена на рейсовом водном трамвайчике.

На следующий день за утренним кофе, пока Эдик и Люба спорили, кто будет за рулём, теперь я уже пытался огласить, «весь список». По большому счёту, провозглашать особо было нечего, т.к. в нём значился только один пункт: лакомый для путешественников, расположенный на берегу реки Адидже, древний город Верона. Все остальные пункты списка были в русскоязычном красочном путеводителе из серии «Полиглот».

До романтичного итальянского города было всего 120 километров, и мы без особых приключений добрались до него за полтора часа. Поскольку книжный путеводитель находился у меня в руках, то я автоматически исполнял обязанности самозваного экскурсовода. Делать это было не очень сложно, технология «туристовождения» была более, чем простая. Надо было только заглянуть в книгу, на одной из страниц которой помещалась маршрутная карта с цифровым обозначением экскурсионного объекта. Затем перевести взгляд с карты на уличные таблички с названиями улиц и сравнить их с обозначенными в книге. Подойдя к очередной достопримечательности, я, не просто так, а с подобающей артистической дикцией, зачитывал всё, описанное в путеводители. Мне казалось, что довольны были не только мои подопечные туристы, а даже и сами достопримечательности, о которых повествовал начинающий гид.

Нет смысла рассказывать о всех реликвиях древнего города. Тем более, что сегодня любой интересующийся может найти их в своих IPhone или Android. Но всё же нельзя не упомянуть о дворцах эпохи Возрождения на площади Пьяцца делле Эрбе, об огромном амфитеатре Арена ди Верона, который всего на полсотни лет младше знаменитого римского Колизея, о построенном в 14 веке замке Кастельвеккьо и знаменитой башне Ламберти.

Большинство туристов посещают Верону как город, упомянутый в классической пьесе Вильяма Шекспира. Не прошёл этот факт и мимо нашего внимания: мы, не без волнения в душе и содрогания в сердце, посетили самое романтическое место в Вероне. Им, без всякого сомнения, являлся «Балкон Джульетты», у которого пылкий Ромео признавался в своих чувствах возлюбленной. Под балконом раскинулся живописный дворик, где установлена статуя Джульетты. Понятно, что мы с Эдуардом, по примеру всех туристов мужского пола, прикоснулись к груди любимой подружки Ромео. Однако наши милые дамы отказались остановить волшебное мгновение и зафиксировать этот волнующий момент на фотоплёнку.

В этом же дворике располагалась Арка желаний, к стенам которой все влюблённые и, надо полагать, как и не очень влюблённые, приклеивали записки с именами любимого человека. Когда наши жёны, смеясь, как бы не очень серьёзно, спросили меня и Эдика:

— Интересно нам было бы прочитать, как зовут любовниц наших мужей, — Эдик и, глазом не моргнув, патетически провозгласил:

— Мою, от понятия «Любовь», величают Люба, а Семёна, от фразы «самая милая», зовут Мила.

На что Люба, насмешливо улыбаясь, проворковала:

— Свежо предание, но, хотя и с трудом, всё же верится, — а Мила уже вполне серьёзно добавила:

— Я думаю, что слова, которые наши порядочные мужчины поместили в своих записочках, надо подкрепить хорошим итальянским вином.

— Под добротное спагетти или пасту, — обрадованно кивнул головой в знак согласия вечно голодный Эдуард.

В этот раз, в соответствии с величием момента, мы решили не искать дешёвых ресторанов в путеводителе, а зашли в первое попавшееся на нашем пути питейно-съестное заведение. Именовалось оно непереводимым названием Antica Bottega. Ресторан оказался не из самых бюджетных, но под удручающие возгласы Эдуарда:

— Сколько той жизни, — все остались довольными как качеством поданных блюд, так и обслуживанием.

Выяснилось, что ресторан входил в список старейших заведений Италии. Его история началась ещё в 16 веке. Неизвестно бывал ли тут Шекспир, но в списке посетителей значились Эрнест Хемингуэй, королевы Англии и Голландии и президенты США. Теперь стоило добавить к этому перечню знаменитостей чету Могилевских и Ходоровых.

Как только попадаешь вовнутрь этого заведения, сразу понимаешь, что совершил путешествие в прошлое. Оно было совсем не похоже на какую-нибудь пиццерию или пастичерию. Приглушённый свет, приятная музыка, небольшие столики, красивые люстры, оригинальные винные бутылки и старинные фото на стенах — всё это поднимало настроение и было предвестником вкусной и здоровой еды.

Местные посетители ресторана вероятно обратили внимание на наши изумлённые и, в то же время, озадаченные лица, когда официант положил перед нами винную карту, в которой были вписаны 3000 наименований вин. Заметив нашу растерянность и, вероятно, оценив опытным взглядом нашу платёжеспособность, он предложил нам, относительно недорогое, как потом, оказалось, замечательное розовое вино под телячьи щёчки и ризотто с белыми грибами. Было непревзойдённо вкусно, и во имя всех этих приятностей был еврейский тост «Лехаим», который провозгласил Эдик за здравие всех присутствующих.

Следующее утро застало нас за ароматным эспрессо на живописном озере Гарда. Люба, преодолев восемьдесят километров за какие-то пятьдесят минут, с заправским видом лихого итальянского водителя, доставила нас в это, наверное, самое любимое Всевышним, место. Очаровательный городок, который он расположил на полуострове, делящий надвое южную часть этого озера, назывался Сирмионе. Здесь любопытные туристы могли отыскать свидетельства о римской эпохе и средних веках. Половину дня занял у нас осмотр древних замков, церквей Санта Марии, Святого Петра и руин монастыря Сан-Сальваторе. В конечном итоге, дело было не столько в обзоре богоугодных и дворцовых примечательностей, сколько в ощущении феноменальной итальянской сказки.

Чтобы продлить этот дивную, вторгшуюся в наши души, европейскую магию, по дороге в отель мы заехали в удивительный город под названием Бергамо. Знали только, что он расположен в приальпийской долине самой крупной итальянской реки По и что именно он подарил миру, всем известных персонажей итальянской комедии, Труффальдино и Арлекина. Но мы не предполагали, что, если Сирмионе насчитывал всего около восьми тысяч жителей, то в Бергамо их более ста тысяч. Это означало, что ему надобно было посвятить намного больше времени.

Хорошо, что солнце ещё едва перевалило зенит, и у нас в распоряжении была половина долгого июньского дня. Всё тот же дружок-путеводитель подсказал нам, что город стоит как бы на трёх уровнях. Чуть позже мы ощутили это на физическом уровне, постепенно набирая четырёхсотметровую высоту, чтобы приблизиться к верхней части города. Казалось бы опять те же самые купола древних церквей, шпили кафедральных соборов, памятники, музеи и старинные площади, но всё же это были другие, всё ещё покоряющее наше воображение, невиданные ранее красоты.

Ближе к вечеру я открыл путеводитель, который стал верным спутником нашего итальянского бытия. Я хотел найти в нём место, как всегда, финального, после напряжённых экскурсионных блужданий, обеда, плавно переходящего в ужин, но Эдуард поспешно предотвратил мои поиски сакраментальной тирадой:

— Семён, прошу тебя, сегодня никаких, даже самых вкусных, тающих во рту, деликатесов. Ужинаем в нашем горном отеле с знаменитым шефом в моём лице.

— Тающим бывает не деликатес, а мороженое, — смешливо поправила мужа Люба, — в той же книжечке, что Сеня держит в руках, — торопливо продолжила она, — я вычитала, что в Италии самое вкусное в мире мороженое. Так что можешь шефствовать сколько угодно, а свой «айс-крим» мы с Милочкой съедим.

Надо же тому случиться, что буквально через четверть часа нам на глаза попалась кондитерская со сложным названием Альменно-Сан-Бартоломео. Когда мы зашли в её небольшое, но уютное помещение, мне на минуту показалось, что все итальянские общепитовские заведения обитают в какой-то доисторической реальности. Просто на входной двери были выгравированы цифры «1812», которые, без всякого сомнения, означали дату основания этого заведения. Меню на английском языке в Италии является, если не раритетом, то уж точно музейной редкостью. Однако в этой кондитерской оно было. Эдику даже удалось перевести нам, что её хозяин, некий Рикардо, запатентовал специальный контейнер, в котором есть ячейки для каждого вкуса. Эта инновация получила большую популярность и стала отличным решением для тех, кто имеет аллергию, так как теперь отсутствовал риск, что их мороженое смешается с другими вкусами. Наши девочки аллергией не страдали и позволили себе заказать несколько цветных шариков разного вкуса. Мы с Эдиком в это время дегустировали красное сухое вино с шокирующим названием Сагрантино ди Монтефалько, с удовольствием наблюдая, с каким наслаждением наши жёны поглощают блаженное мороженое. Невооружённым глазом было видно, как гормоны счастья проникают в их удовлетворённое подсознание. Именно поэтому, когда поздним вечером укладывались на ночной отдых, Люба, вместо традиционного «спокойной ночи», удовлетворённо прошептала:

— Я же говорила, что итальянское мороженое лучшее в мире!

Грядущий день начался с моросящего дождя. Еле выпросив у Любы руль нашего Фольксвагена, с обещанием вернуть его на обратном пути, я довольно быстро спустился с отеля по, уже ставшей привычной, извилистой спирали. По разработанному вчера плану, я повернул на запад и помчался по направлению к, описанному в путеводителе, нереально красивому и романтическому месту, под названием Комо. Чтобы вплотную приблизиться к нему, предстояло проехать около 150 километров по живописной горной дороге.

Между тем, дождь усилился, а зигзагообразная, со множеством поворотов и тоннелей, горная трасса требовала от водителя пристального внимания. Несмотря на это, боковое зрение выхватывало из сероватого утреннего ненастья девственную красоту альпийского высокогорья, которое нависало по обе стороны дороги. Проносящиеся мимо скалистые пики итальянских Доломитовых Альп напоминали красочную мозаику, которая, по мере продвижения автомобиля вперёд, преображалась своими причудливыми формами. Казалось, что фары нашего автомобиля насквозь пронизывают плотные, ниспадающие вниз с остроконечных вершин, облака, открывая всё время меняющиеся очертания суровой горной акварели.

В салоне машины было, как никогда, тихо. Видно, убаюканные непрекращающимся дождём, мои «пилигримные» коллеги, в соответствии с избитым клише, видели проносящиеся мимо горы в своём сонном телевизоре. Никто не пытался прорваться в туалет, не требовал немедленно остановиться возле понравившегося места и не хотел выпить ароматный кофе. Однако, когда дорожный указатель с надписью «Como» предписал, что до него осталось всего двадцать пять километров, в окна машины проникли, сначала несмелые, а потом, просто дерзкие и бесстыжие, лучи горного солнца. Тут же, молниеносно вернувшись в объективную реальность, мои друзья, почти в унисон, спросили:

— Сеня, дорогой! Где мы?

Я, конечно же, не удержался поддеть своего друга и, не без насмешки, ответил:

— А это вы спросите у нашего, проспавшего все горные красоты, прославленного штурмана Эдуарда.

— А я, грешным делом, подумал, что мы на израильско-сирийско-ливанской горе Хермон, — в тон моей колкости отшутился Эдик.

Пока разбирались, что, зачем и почему, наш «VW Passat» торжественно въехал в Комо. Здесь следует заметить, что, с одной стороны, это безумно красивый город, а с другой, невероятно чудное, одноименное озеро, которое на фоне высоченных и сказочных гор, как мы поняли чуть позже, просто заряжает одновременно как энергией, так и спокойствием. Уже из окна машины было заметно, что у него заметно вытянутая форма, в которой одни видят перевёрнутую латинскою букву Y, а другие усматривают в ней силуэт бегущего человека. Такое впечатление создаётся, прежде всего, потому, что это изящное озеро состоит как бы из трёх, заполненных водой и соединяющихся в одной точке, ущелий.

По мере вживания в, какой-то непередаваемо магический, дух этого приозёрного города мы поняли, что быть в нём только один, запланированный нами, день недопустимо мало. В этом месте надо не прогуливаться, а пожить хотя бы неделю, чтобы всецело отдаться ему, неспешно вдыхая чудодейственный аромат, исходящий от волшебной глади живописного озера и приклеенного к нему каскада неповторимых маленьких городков. Надо неторопливо, буквально черепашьим шагом, исследовать их живописные окрестности, подниматься по лабиринту, уходящих в горы, переулков, любоваться изящными, открывающихся со смотровых площадок, горно-водными панорамами, доходить до дальних монастырей, прислушиваясь к звону церковного колокола.

Однако в нашем распоряжении был всего лишь один день, послезавтра мы должны были покинуть наш горный отель, а вместе с ним, очаровавшую нас, доломитовую Северную Италию. В отличие от многих пеших туристов, осматривающих достопримечательности Комо, мы всё-таки были вооружены Фольксвагеном, который позволял нам быстро перемещаться из одной точки этого волшебного пространства в другой, не менее очаровательный, уголок. Благодаря автомобилю, мы успели посетить, примыкающий к Комо, так называемый «Золотой треугольник» c неподражаемыми городками Варенна, Менаджио и Белладжио. Люба и Мила, беспрестанно щёлкали затворами фотоаппаратов, отдавая себе отчёт, что даже самые удачные снимки не передадут полновесную красоту неповторимых пейзажей.

Когда в конце дня наша подуставшая группа решила подкрепить, не такое уже и плохое, состояние духа в пиццерии примостившейся у самой кромки водной глади озера Комо, воодушевлённый Эдуард мечтательно промолвил:

— Друзья мои! Не печальтесь, что осмотрели далеко не всё возможное. Очарование этого места, в конечном итоге, стремится к бесконечности. Главное, что мы вжились в атмосферу этого удивительного места и прониклись его парадоксальной неповторимостью.

Бывший доцент, заведующий кафедрой геодезии Одесского инженерно-строительного института, кандидат (по советской градации) и доктор (по израильской) технических наук Эдуард Могилевский одновременно был покорителем горных вершин по форме жизненного функционирования и неисправимым романтиком по её содержанию. Именно поэтому за утренним кофе, Эдик, неформальный лидер нашего итальянского «трека», помпезно объявил:

— Всё, друзья, финита ла комедия! Итальянские города можно смотреть бесконечно. Первое впечатление о них мы уже составили. Второе, бог даст, будет впереди. Завтрак, который мы с аппетитом сейчас поглощаем, не догадывается, что он приготовлен на горном плато, высота которого достигает почти 2000 метров над уровнем того самого Адриатического моря, которое мы обозревали в островной Венеции.

— Эдик, — перебила своего мужа Люба, подливая ему коричневый напиток из кофейника, — к чему вся это твоя высокопарная речь. Такое впечатление, что вот, вот заиграют фанфары.

— Кто знает, может быть и, в самом деле, забренчат, — засмеялся Эдуард, — когда мы с вами сегодня покорим «трёхтысячник», скалистую альпийскую вершину, которую каждое утро видим из окна.

Не успел он завершить свою пафосную тираду, как из-за его спины проявилась стройная фигура черноволосой молодой женщины. Она, без всякого «здравствуйте» или «извините», на чистейшем русском языке спросила:

— А можно мы с Мишей с вами поднимемся на этот «трёхтысячник».

Пока мы с Эдиком приходили в себя, услышав русскую речь в итальянских Альпах, симпатичная брюнетка продолжила:

— Миша — это мой муж, а меня зовут Женя. Мы приехали, вы, наверное, не слышали, из города Ашдода, из Израиля. А ещё, я не знаю, что такое «трёхтысячник». Мы сегодня первый день в этих диких горах, поэтому пойдём, куда скажете, как в этой песне, если знаете, «а я такой, что за тобою могу пойти в любую даль».

— Это же надо, — удивилась Мила, — встретить в этом, удалённом от благ цивилизации, горном отеле, земляков, с которыми живёшь не только в одной стране, а ещё и в одном, на берегу Средиземного моря, городе.

Уже через полчаса наша группа тронулась в путь, соблюдая технику безопасности, предписанную Эдуардом, руководителем нашего восхождения. Функция штурмана отводилась мне. Выклянчив на ресепшен, имеющуюся у них карту лыжных подъёмников плато, где находился наш отель, я повёл своих друзей вверх, где клубились розовато-дымчатые облака. Хотя, по большому счёту, прокладывать им путь было некуда: вершина, на которую мы должны были подняться, была видна почти с каждой точки нашего пути, к тому же, к ней вела, хорошо заметная, извилистая тропа. А ещё, глядя на карту, я обнаружил, что до «трёхтысячника» наша вершина не дотягивала, её высота составляла 2997 метров.

— Ничего страшного, три метра доберём собранными камнями, — улыбаясь, отшутился Эдуард.

Ассоциативно я вдруг вспомнил, из своего альпинистского прошлого, что гора Хан-Тенгри в восточном Тянь-Шане имела высоту 6995 метров. В тоже время в Советском Союзе были четыре вершины, превышающие семь тысяч метров. Советские горовосходители, желая добавить к ним ещё один «семитысячник», попросили геодезистов провести более точные измерения высоты этой горы. По результатам высотных промеров получилось 6995.2 метров. Кто-то из руководителей этих измерений посоветовал каждому из, восходивших на эту вершину, альпинистов брать в рюкзаке немного земли, пока она не достигнет нужной отметки.

Понятно, что никто из нас не собирался досыпать альпийскую вершину, и мы не спеша продолжали шагать по горной тропе, которая витиеватой змейкой огибала окружающие остроконечные скалы, крутые обрывы и шумные водопады. Подъём был не очень сложный, и мы всё время не уставали любоваться красотами Доломитовых Альп. Поскольку наш отель находился на уже приличной высоте, хвойно-лиственный лес остался далеко внизу. Поэтому тропа вела нас по альпийскому лугу, в некоторых местах которого мирно паслись итальянские коровы. Наша новая попутчица Женя, поглядывая на одну из коричневатых таких бурёнушек, мечтательно проговорила:

— Посмотрите, пожалуйста, на неё, точь в точь, как на обёртке шоколадки «Milka», который я сейчас бы с удовольствием съела.

— «Milka» будем смаковать вместе с нашей Милой в Израиле, — таинственно улыбнулся Эдик, — а сейчас позвольте угостить вас элитным итальянским шоколадом «Modica».

Пока все наслаждались изысканным вкусом и энергетикой кондитерского изделия, Эдик громогласно объявил:

— А сейчас, господа хорошие, мы делимся на две группы: в первой я и моя жена, а во, второй, которую возглавляет Семён, все остальные.

— Чего вдруг мы должны разъединяться, — возмутилась Мила, — мы же одна команда.

— Коллектив-то один, — согласился Эдуард, — но подготовка разная: мы с Любой старые альпинисты, прошли Памир и Тянь-Шань, которые намного выше Альп. Мы с ней поднимемся на вершину напрямую, «в лоб», по скальному выступу, а Семён поведёт вас по горной тропе.

— Но мой муж тоже бывший альпинист, покорял Эльбрус, который тоже не ниже альпийского Монблана, — продолжала сердиться Мила.

— Послушай, Эдик, — вмешался в разговор я, — не ты ли перед началом нашего восхождения что-то говорил о технике безопасности, которую сейчас нарушаешь самым грубым образом. Не мне тебя учить, что без страховочной верёвки, карабина и крючьев никто не совершает такое опасное скальное восхождение.

— Вот именно, что не учить, — не глядя мне в глаза, подтвердил Эдуард, — у тебя, друг мой, только второй разряд по альпинизму, у моей Любы — первый, ну, а меня где-то валяется значок мастера спорта.

— Послушай Эдик, — вспыхнул я, — мы ведь, в конце концов, не вершины приехали покорять, а путешествовать по Европе.

— Так Альпы для меня и есть Европа, — согласился он, — не переживай, Сеня, до встречи на вершине.

Я тяжело вдохнул, мрачно осматривая опасный скалистый, под углом сорок пять градусов к горизонту, карниз, по которому начали подниматься Эдик с Любой, и повёл Милу, Женю и Мишу на вершину более лёгким путём. До неё оставалось всего четыре километра пути, и уже через час мы достигли её, радостно распевая «кто здесь не бывал, кто не рисковал, тот сам себя не испытал, пусть даже внизу он звёзды хватал с небес, внизу не встретишь, как не тянись, за всю свою счастливую жизнь десятой доли таких красот и чудес». Тысяча раз прав был Владимир Высоцкий, которому принадлежали эти, актуальные в данный момент, слова. Перед нами открылась, захватывающая дух, панорама волнистой линии горных хребтов Доломитовых Альп и возвышающиеся над ними шапки заснеженных вершин, ниспадающих к цветной палитре альпийских лугов и вечнозелёных хвойных лесов.

Всё было бы хорошо, но с нами не было Любы и Эдика. В теории они должны были подняться быстрее нас. Но ведь ещё немецкий поэт Гёте сказал «Суха, мой друг, теория везде, а древо жизни пышно зеленеет!». В данный момент нам бы хотелось в роли метафорического древа увидеть наших друзей живыми и невредимыми. С той стороны вершины, с которой они должны были подняться, подъём был настолько отвесный, что практически не просматривался с высшей точки хребта, на которой мы стояли. Прошли долгие и томительные три четверти часа, я уже хотел дать своим спутникам команду немедленно спускаться вниз, чтобы с отеля позвонить в горноспасательную службу для розыска, а возможно и для спасения своих друзей. Как раз в это время перед нами возникли силуэты наших альпинистов. Именно силуэты, поскольку правильно говорят, что «лица на них не было». Вернее физически их очертания фигур как бы присутствовали, но весь их облик был таким взмыленным, измученным и утомлённым, что хотелось немедленно отправить их в ближайший реабилитационный центр. Мила и Женя бросились к Любе обниматься, а мне, пожимая Эдуарду руку, хотелось только применить в его адрес весь, известный мне, список русских ненормативных выражений. Возможно я бы и проговорил их, но Эдик, крепко прижав меня к себе, проникновенно прошептал мне на ухо:

— Прости, дорогой, ты был прав! С меня бутылка.

Может быть, я бы всё-таки прочистил бы Эдику мозги нехорошими словами, но неожиданно на вершину, которую я называл уже словом «наша», поднялась ещё группа людей. От их вида, точнее от одеяния, у меня потемнело в глазах. Они были облачены в чёрные костюмы, чёрные шапочки (кипы) и чёрного цвета обувь. У меня не было и капли сомнения, что это были ортодоксальные евреи, для которых вся их жизнедеятельность вращается вокруг предписаний Торы и соблюдения заповедей служения Богу. Об их мировоззрении и бытие можно говорить сколько угодно много, но всё равно, для обыкновенного современного индивидуума, они остаются людьми-загадкой. Достаточно здесь только упомянуть, что настоящий ортодоксальный еврей должен соблюдать минимум 613 правил «Пятикнижия» (пять книг Торы или Ветхого Завета).

Пятеро молодых мужчин, увидев нашу компанию на вершине итальянской горы, были удивлены не меньше нас. Настороженное молчание длилось до тех пор, пока я, прервав его, не сказал на иврите:

— Шалом! Нехмад лифгош отххем бэгова казэ, — что в переводе означало, — здравствуйте, приятно встретить вас на такой высоте.

Признав в нас как бы своих «однополчан», они дружно захлопали в ладоши, а один из них, улыбнувшись, показал на лазурное небо и с чувством проговорил:

— Ничего страшного, до Творца нашего намного выше, но своими искренними молитвами мы каждый день добираемся до него.

При этом он взмахнул рукой и остальные четверо его единоверцев в течение нескольких минут развернули на итальянской вершине, нечто похожее, на русскую скатерть-самобранку, на которой оказались свежие питы, овощи, хумус (закуска из нутового пюре) и тхина (густая паста из кунжута). Мы с удовольствием перекусили с нашими земляками, что вряд ли было бы возможно где-нибудь в Иерусалиме или в Тель-Авиве.

Спустились к нашему отелю мы довольно быстро, на часах было только два часа пополудни. Эдик с Любой решили показать Жене и Мише, как правильно спуститься с нашего горного пристанища, заодно показав им окружающие окрестности. А мы с Милой надумали прогуляться по альпийскому лесу, который начинался, вернее, если смотреть снизу, заканчивался в полукилометре от отеля.

Как только мы углубились в лесную чащу, возникло ощущение, что попали в какую-то волшебную нереальность. Узкая тропинка, покрытая ещё прошлогодними опавшими листьями, уводила нас в сказочное царство, где журчала горная речушка, раздавался весёлый птичий гомон и где в лёгкие проникал изумительный аромат непревзойдённых лесных запахов. Последнее было особо актуально, поскольку за месяц до поездки Мила перенесла непростое, с осложнениями, воспаление лёгких. По этому поводу были даже у частного врача-пульмонолога, который не особо рекомендовал отправляться в путешествие, в котором мы сейчас находимся. В данную момент, порукой его предостережениям, послышался, довольно близкий, раскат грома. Он явился предвестником приближающейся грозы, которая, буквально через несколько минут накрыла нас порывистым и непроглядным ливнем. Бежать назад было бесполезно, так как мы отошли от нашего отеля не менее, чем на два километра. Поэтому, взявшись за руки, что есть силы помчались вперёд по этой, чуть ли не звериной, тропе, призывая Всевышнего помочь найти приют и спасти Милу от новой опасной простуды.

Только чуть позже я подумал, что совсем не исключена возможность, что именно фанатичные приверженцы Торы, которых мы, может быть не совсем случайно, встретили на вершине альпийской горы и которые, судя по всему, молились за здоровье моей жены, буквально через несколько минут привели нас к симпатичному домику на берегу озера. На входной двери красовалась привлекательная, соответствующая данному моменту, вывеска «cafe bar». Встретить в горах, в лесу заведение, где можно перекусить и выпить, представлялось мне полным нонсенсом. Вряд ли была вероятность набрести в Карпатах или, тем более, в горах Кавказа на нечто подобное. Полагая, что приозёрный бар, если и не приснился мне, то оказался просто фантомом, я, повинуясь написанному «push», толкнул массивную стеклянную дверь, не веря, что она откроется. Вопреки ожиданиям, она отворилась и впустила нас в, укутанное полумраком, со светящейся стойкой бара, уютное помещение. В кафе не было ни одного человека, однако перед нами тут же появился симпатичный бармен. Я заказал по сто грамм коньяка и два кофе, причём, чуть ли не силой, заставил свою, в общем-то ведущую трезвый образ жизни, жену выпить содержимое бокала залпом, в один приём. Возможно это имело необратимый терапевтический эффект, который избавил мою прекрасную половину от неизбежной простуды. В любом случае этот симпатичный, внезапно встреченный, бар также войдёт в неразрывную цепочку самых ярких воспоминаний об Италии.

Мила и думать не думала, что грядущий вечер сулит ей продолжение алкогольного возлияния. Ведь это, с одной стороны, был последний день нашего пребывания в Италии, а с другой, Эдик выполнил своё обещание «с меня бутылка» и, загадочно улыбаясь, водрузил на стол штоф с наклейкой «Limoncello» — ликёр, который изготавливался методом настаивания лимонной кожуры в спирте. Не успел он вскрыть пробку, как тут же, вместе с тостами «За страну пиццы и спагетти», «За Альпы», «За горные озёра», «За покорённую вершину», последовала незамедлительная дегустация популярного итальянского напитка. А я, тем временем, всё думал про себя:

— Как же так получилось, что еврейский пророк Моисей сорок лет вёл свой народ по пустыне, чтобы достигнуть земли обетованной. Несмотря на то, что есть там и Средиземное, и Мёртвое и Красное море, гора Хермон и озеро Кинерет, 80% этой земли находится в безжизненной пустыне. А вот современные итальянцы, к своему несоизмеримому счастью, без всяких длительных переходов и хождений, получили божественный подарок, начиная от древнего Рима, очаровательной Венеции, холмистой панорамы Тосканы, южной оконечности суровых Альп и волшебной природа неаполитанских островов.

Как бы вторя моим мыслям, после принятия второй дозы лимонного «лекарственного» спиртного, Мила чуть ли не пропела:

— Не забуду симпатичных и, одержимых своей страной, итальянцев. Ведь каждый из них — это «театр одного актёра», со своей яркой индивидуальностью и неповторимой жестикуляцией.

— Такое впечатление, — в тон моей жене вторила Люба, — что жители Италии абсолютно свободные люди и делают только то, что им нравятся.

Когда в бутылке почти не оставалось знатного Лимончелло, Эдуард подытожил:

— За наше здоровье! И чтобы не в последний раз мы посещали эту роскошную, гостеприимную, обласканную солнцем, страну интересных мест, великолепных трасс и бесподобно вкусной кухни. Лехаим!

Уже в десять часов утра следующего дня мы подъезжали к швейцарской границе. Тут нас ожидал денежный сюрприз. Оказалось, чтобы въехать в дружественную европейскую страну следовало заплатить дорожный сбор, который выливался в круглую сумму швейцарских франков. По крайней мере, на эти деньги можно совсем неплохо несколько дней питаться в Италии. Но самое интересное и, вместе с тем, обидное, что взамен за оплату тебе наклеивали на лобовое стекло машины красивую виньетку, которая позволяла ездить по стране ровно год. Нам совсем не нужны было двенадцать месяцев колесить по Швейцарии, необходим был только день, может быть два, чтобы проехать через неё в Германию, чтобы завершив кольцо, вернуться в начальную точку нашего автопробега, в город Мюнхен. Мы с Эдиком, попеременно чередуя немецкие слова с английскими, долго объяснили это таможенному пограничнику. Ничего не помогло, наш Фольксваген въехал в страну банков, сыра, шоколада и гор только, когда мы наклеили злополучную виньетку после оплаты дорожного сбора.

Каждый из нас немного расстроился от незапланированной утери финансовой наличности. Но ненадолго. Когда через полчаса мы въехали в швейцарский город Лугано нам тут же захотелось взамен утраченных финансов петь душевные романсы. Он разместился в окружении гор на берегу одноименного озера. Мы не спеша прошли к центру, большинство старых зданий которого были выполнены ломбардском стиле. Город был насыщен старинными площадями, видовыми майданами, парками и променадами. Когда мы, в ожидании традиционного кофе, сидели в открытом, на берегу озера, кафе, я прочёл в путеводителе фразу «dolce far niente», что в переводе с итальянского на русский означало «сладкое ничегонеделание». Она, как нельзя лучше, подчёркивала праздную атмосферу, которую создавали толпы туристов, осматривающих этот прелестный городок.

Следующую, запланированную ещё в домашнем задании, остановку мы сделали в городе Люцерн. Если Лугано был швейцарским итальяноязычным городом, поскольку располагался вблизи итальянской границы, то Люцерн, будучи недалеко от границы с Германией был, в основном, немецкоязычным. Он вобрал в себя, наверное, все прелести страны, включая расписные домики, деревянные средневековые крепостные стены и мосты, а также живописное извилистое, со скалистыми берегами, Фирвальдштетское озеро. Конечно, всего лишь часовая прогулка по этому живописному городу не могла дать полного впечатления об его истинной красоте. Однако, чтобы понять это, вполне достаточно было увидеть, один из старейших крытых мостов в Европе, средневековый Часовенный мост под двускатной крышей с красочными росписями под сводом, неотъемлемую часть городского пейзажа — башни-близнецы Хофкирхе и умирающий лев, высеченный в скале в память о героической гибели швейцарских гвардейцев, защищавших дворец Тюильри.

И снова серая лента, только уже, швейцарского автобана. Мы продолжаем со средней крейсерской скоростью двигаться к немецкой границе. Солнце уже преодолело больше половины своего пути по небесной сфере. Не успел я вспомнить старую заповедь советского командировочного, что первым делом нужно обеспечить себе ночлег, как на дороге, рядом с указателем поворота, бросился в глаза большой красочный щит, на котором было выписано «billige touristenzimmer». Видимо кто-то специально подсуетился, вовремя направив нас в «дешёвые комнаты для туристов». Свернув с автострады на узкую асфальтовую дорогу, мы проехали около десяти километров, пока не увидели трёхэтажный бревенчатый дом с уже знакомой нам вывеской «Gasthaus».

Характерно, что вышеназванный гостевой дом возвышался не на какой-то, пусть даже совсем небольшой, сельской улице, а посреди поля, на котором росли красивые цветы и даже колосились злаки. При поселении оказалось, что отель был вовсе не такой дешёвый, как, по крайней мере, нам представлялось. Но это была Швейцария, где чуть ли не в каждом домике чудились финансовые магнаты и всемогущие банкиры. Решив, что время искать другое, приемлемое на одну ночь, жилище обойдётся дороже, мы остались в этом странном отеле.

Не прошло и пяти минут после нашего заселения, как дородная хозяйка в голубой блузке с отложным кружевным воротничком и в чёрной плиссированной, с розовыми оборками, юбке принесла поднос, на котором красовались голубого цвета тарелки, наполненные сырным фондю. Важным, на наш взгляд, приложением к этому национальному швейцарскому блюду явилась бутылка белого вина. Но, наверное, ещё более существенным был радушный жест хозяйки со словами, что такое угощение является традицией отеля и за него не надо платить. После такого колоритного обеда этот гостевой дом уже не казался нам таким дорогим. Итог, как всегда, подвёл Эдуард, томным голосом проговорив:

— Всё было более, чем пристойно. После такого обеда по закону, вам известного, Архимеда полагается вздремнуть.

Он хотел ещё что-то добавить к сказанному, но я, успев перехватить инициативу, с укором сказал:

— Эдуард, опомнись! Отоспишься в Израиле! Мы же приехали Европу смотреть, а не дремать в постели.

— Снова ты со своей Европой, — миролюбиво пробурчал Эдик, — и что ты сейчас предлагаешь на ночь глядя.

— Во-первых, только пять часов вечера и ещё светло, — воинственно огрызнулся я, — во-вторых, до Цюриха, который считается неофициальной столицей Швейцарии, всего двадцать пять километров, максимум полчаса езды и, наконец, в третьих, даже темнота не помешает насладиться нам двухчасовой прогулкой по этому замечательному городу.

— Поехали, — прервала нашу стычку Люба, — только я за рулём, Эдик с картой, а Сеня с Милой могут спокойно целоваться на заднем сидение, обещаю, что подсматривать в зеркало не буду.

Уже через полчаса, как я и предсказывал, Люба парковала наш автомобиль на узкой, ведущей к озеру, улочке возле бывшего женского монастыря Фраумюнстер, в котором чуть позже мы осмотрим замечательные витражи Марка Шагала. Кто-то назвал Цюрих финансовым центром Швейцарии, кто-то её культурным сердцем, нам же он показался просто удивительным городом, по которому мы в предвечерних сумерках совершили увлекательное мини-путешествие. Поразили не столько даже узкие улочки старого города, к которым мы за время своего пребывания в Европе уже успели привыкнуть, сколько многовековые строения, от которых веяло уникальным запахом далёкого средневековья, прекрасный панорамный вид на Альпы, живописное озеро и извивающийся шлейф реки Лиммат. В конце нашей прогулки Мила обратила внимание на, как будто выпрыгнувшие их волшебной сказки, расписные дома с выставленной на подоконниках геранью. На одном из них Люба заметила небольшую мемориальную доску, из которой следовало, что здесь жил Владимир Ильич Ленин. По этому поводу бывший доцент Эдуард Могилевский, процитировав, незабвенные для него, строчки из студенческого фольклора:

— Студент спокойно может в сессию «валиться», ведь Ленин бы не стал «по фене ботать», его призыв «учиться и учиться» приятней, чем работать и работать, — взглянул на часы и уже менее торжественно произнёс:

— Господа хорошие, уже десятый час вечера, время позднее, несмотря на то, что «Ленин с нами», пора домой.

Но попасть «домой» оказалось совсем непросто. Эдуард Абрамович не то, чтобы подзабыл дорогу назад, а просто пропустил поворот к нашему, стоящему в чистом поле, импозантному отелю. Когда Люба развернула машину в обратном направлении, найти отходящую от шоссе узкую, не обозначенную на мелкомасштабной карте, дорогу оказалось ещё труднее. Всем было понятно, что местность, которая запомнилась в светлое время суток, в темноте выглядела совсем по-другому. В какой-то момент нашего автомобильного «гарцевания», вмонтированный в подсознание компас, подсказал мне, что мы почти приблизились к цели. Я тут же попросил Любу повернуть. Она послушно направила руль вправо и, проехав полкилометра, сказала:

— Сеня! Мне кажется, что эта дорога намного шире, чем та, которая вела к нашей гостинице.

На самом деле, Любе не казалось, это, действительно, была не та дорога. Пока Эдуард злорадно выговаривал:

— Вот тебе и твоя Европа. Не по Сеньке шапка, — Люба упорно двигалась вперёд. Через несколько километров показались огни, свидетельствующие, что это всё-таки не пустыня Сахара. Мы въехали в место, что на русском языке называлось деревней. Люба остановила машину возле магазина, который, по понятным причинам, был уже закрыт. Вокруг не было ни души. Мы молча сидели в машине, размышляя не столько, что делать, сколько, кто виноват в создавшейся ситуации. В данный текущий момент времени она казалась почти безнадёжной: ведь мы не знали ни названия населённого пункта, к которому относился наш «Gasthaus», ни название самого отеля (гостевыми домами здесь назывались почти все гостиницы).

Не помню сколько времени мы просидели в раздумьях о бренности бытия, в котором по мнения Эдика оказались не столько по воле божьей, сколько по моей прихоти посмотреть ещё один европейский город, как вдруг увидели одинокую фигуру мужчины, пересекавшего деревенскую площадь в столь поздний час.

— Сеня! Ты же, почти бегло говоришь, по-немецки. Быстро к нему и выясни, где находится наш грёбаный отель, — безапелляционно приказал мне Эдуард.

Я, чуть ли не кубарем, вывалился из машины и, подбежав к испуганному швейцарскому аборигену, опустив бранное слово «грёбаный», поскольку не знал его перевод, спросил

— Wo befindet sich unser hotel? (Где находится наш отель?)

В природе просто не существовало более глупого вопроса, поэтому вполне логично, что мой полуночный визави участливо спросил:

— А как называется ваш гостевой дом?

— Не знаю, — с прононсом незадачливого школьника ответил я, — вращая на пальце большой ключ от нашей гостиничной комнаты.

— Как это не знаешь, — рассмеялся он, глядя на моё, не совсем адекватное, точнее, отсутствующее, выражение лица.

Швейцарский подданный с интересом рассматривал мою растерянную физиономию, пока его взгляд не упал на антикварный длинный ключ, который я продолжал нервно теребить в руке. Вдруг, он как-то расторопно выхватил его у меня и прочитал на, прикреплённой к нему, металлической бирке «Fur dich» («Для тебя»). Незнакомец тут же объяснил мне, что это и было название нашего отеля. Он тут же, продолжая неистово хохотать, довольно внятно объяснил мне, что до нашего пристанища, если ехать по полевой дороге, всего полтора километра от места, где мы сейчас находимся. В случае возврата на шоссе, нам надобно через те же полтора километра свернуть с него и спокойно доехать до цели. Это займёт на пятнадцать минут больше времени, чем ехать по прямой. Мне уже было всё равно по прямой или по кривой, главное, что теперь я знал, куда ехать. Интересно, что, когда я попросил Любу повернуть, мой инстинктивный компас ошибся, наверное, всего на один градус навигации. В данный момент я был готов расцеловать швейцарского незнакомца. Вместо этого, со словами «Danke schon. Gute nacht» (Большое спасибо. Спокойной ночи) я крепко пожал ему руку, подозревая, что крепко зауважал степенный швейцарский народ. Вернулся к машине я уже с достаточно адекватным выражением лица.

Когда мы через пять минут по просёлочной дороге подъехали к нашему «Для тебя», Эдуард обнял меня и торжественно произнёс:

— Спасибо, за две вещи. За то, что показал нам Цюрих и за то, что доставил нас из него обратно.

Вчера вечером в Цюрихе, когда пили чай в приозёрном кафе, неожиданно услышали, как за соседним столиком разговаривают на иврите. По прошествии времени, когда уже много раз побывал за границей, я всегда удивлялся, что везде, всегда и повсюду встречаю своих соотечественников при том, что население Израиля едва превышало пять миллионов. Это было не столько даже непостижимо, сколько трогательно встречаться с земляками на чужой земле. Вот и сейчас, в кафе, наши новые знакомые, узнав, что мы ночуем в швейцарском «циммере», порекомендовали снять отель в Германии, невдалеке от границы, и уже оттуда совершать экскурсионные наезды в ту же самую Швейцарию. Просто, при том же качестве гостиничного жилья, у немцев оно было почти в два раза дешевле. Наши соотечественники даже посоветовали отель, в котором они остановились, и показали его местоположение на карте.

На следующее утро после раннего завтрака сразу же поехали по направлению к немецкой границе к месту, указанному нашими соотечественниками. Однако Швейцария не очень-то и торопилась выпускать нас из своих цепких объятий. Своеобразной преградой по пути следования явились знаменитые Рейнские водопады. Буквально через, можно сказать, академический час после выезда с нашего «Для тебя» мы уже стояли, можно сказать «для себя», на одной из, самых интересных, смотровых площадок, расположенной на скале в центре водопада. Она представляла собой остатки берега старого русла Рейна, который, собственно, и разделял потоки ниспадающей воды, образуя живописные каскады. Добрались мы до этой красочного уступа на специальной лодке для туристов с причала возле замка Вёрт.

Вообще, конечно, величие и великолепие водопада одним словом не опишешь. Это мощное творение природы просто поразило нас. Я ещё не знал, что через несколько лет буду точно также стоять на лодке, приближающейся к Ниагарскому водопаду, перед которым водяные каскады Рейна могут спокойно отдыхать. Но в эти минуты я и мои друзья не могли оторвать глаза от, стремящегося вниз, потока воды, превращающегося в фантастическое пенистое облако.

Нормальным туристам, после столь необычного «зрелища», полагаются ещё и «хлеба». Их мы обнаружили в недорогом замковом ресторанчике под открытым небом с видом на водопад. Красивые чашечки, наполненные капучино и латте с нежными круассанами завершили нашу двухчасовую прогулку.

Снова наш, ставший уже родным, Фольксваген, снова четырёхполосный автобан, снова я в роли штурмана. Границу с Германией мы пересекли без особых приключений, немецкий пограничник даже не удосужился взглянуть на наши одухотворённые лица, к тому же и дорожного налога при въезде в другое государство никто не потребовал. На заправке Эдуард вдруг вспомнил, что мы должны за два дня до вылета подтвердить свою посадку. Такую нелепую процедуру должен был пройти каждый пассажир чартерного рейса. Справедливости ради, я уже несколько раз пытался позвонить по, указанному в билете, телефону, но вместо ответа слышал в трубке только короткие гудки. Четверть века назад мы ещё не являлись, как сегодня, абонентами мобильной связи и разговоры с Израилем производили из уличных таксофонов. Это вовсе не являлась простой процедурой: для этого надо было набрать код, включающий в себя около двух десятков цифр. Сейчас, пока Эдик заправлял наше средство передвижения, я набрался наглости и, зайдя в небольшой магазинчик, попросил продавца позвонить со своего телефона. Улыбчивый, моего возраста, мужчина поинтересовался откуда я приехал.

В этом месте произошла неприятная осечка. Я вдруг вспомнил, что, работавшие со мной в одном отделе, коренные израильтяне перед нашей первой заграничной поездкой инструктировали меня:

— Во-первых, в целях личной безопасности не говорите на иврите, а во-вторых, не сообщайте никому, откуда вы приехали.

С первым запретом проблем не было, так или иначе, в любом случае мы общались на нашем родном, великом и могучем, русском языке. Со вторым табу произошёл неожиданный срыв. Я сказал улыбчивому немецкому господину, что мы приехали из Москвы. В этот момент он дозвонился до аэропорта и попросил наши авиационные билеты, чтобы сообщить номер рейса и дату вылета. Закончив разговор, он не преминул, как, собственно, и все экономные немцы, взыскать с меня плату за разговор, а потом, как-то не по-доброму улыбнувшись, спросил:

— Вы же сказали, что вы из Москвы, так почему в билете написано, что полёт в Тель-Авив?

Я покраснел от собственного лицемерия и, отведя глаза в сторону, стыдливо проговорил:

— Просто так получилось, что мы летим в Москву через Тель-Авив.

Хозяин магазинчика, как мне показалось, не очень благожелательно похлопал меня по плечу и гротескно пророкотал:

— Вам нечего бояться у нас в Германии. Мы до сих пор сожалеем о том, что сделали нацисты во время войны. Чувствуйте, пожалуйста, себя свободно. Всё будет хорошо!

Когда, уже сидя в машине, я рассказал друзьям о произошедшем инциденте, Эдик, сбросив скорость быстро мчавшегося автомобиля, философски заметил:

— Скорее всего, что этот мужик прав, но, наверное, не на все сто процентов. Думаю, что совсем не зря израильские самолёты в аэропорту встречают броневики, а не длинноногие немецкие фрейлины.

Буквально через полчаса мы припарковались возле разноцветного двухэтажного домика с вывеской «Landgasthof von ganzem Herz». В переводе с немецкого это длинное название означало — деревенская гостиница «От всего сердца». А уже через четверть часа у нас отпали все сомнения в достоверности этого вычурного заголовка. После моментального заселения хозяин отеля пригласил нас на веранду, где угостил тёмным, с мягким карамельным послевкусием, популярным в Германии, пивом «Dunkel». К непастеризованному свежему пиву, которое немцы называют «живым», поднесли традиционную к нему закуску под названием «брецель», что являла собой вкуснейшие солёные, щедро смазанные маслом и посыпанные крупной солью, кренделя. Пиво, и в самом деле, было живым в том смысле, что между мною, Эдиком, который иногда вставлял в разговор английские слова, и хозяином завязалась оживлённая беседа, по завершению которой до меня вдруг дошло, что наверное совсем не зря получил отличную оценку на экзамене по немецкому языку при поступлении в аспирантуру.

Во второй половине дня отправились в уже официальную столицу Швейцарии город Берн. Чтобы не тратить деньги за платную стоянку, припарковали машину за чертой старого города и уже через четверть часа, перейдя старинный мост через реку Ааре, оказались на центральной городской площади. Понадобилось всего два часа, чтобы осмотреть колоритный, со множеством древних красивых зданий, причудливых фонтанов, галерей, соборов и церквей, центр швейцарской столицы. Совсем нетрудно было обнаружить, что в этом очень чистом и аккуратном зелёном городе, как нигде, огромное количество разных оригинальных скульптур. Некоторые из них располагались на фасадах домов. Так и ходили с поднятой головой, чтобы не упустить интересные фрагменты. А ещё нельзя было не заметить, что городу подвластен какой-то, неведомый нам, размеренный образ жизни. Здесь не было суеты, везде тихо, спокойно и, можно сказать, философски уравновешенно, немногочисленный гуляющий народ на городских улицах постоянно улыбался и наслаждался неторопливым укладом своего бытия. Если бы не знал, то никогда не подумал, что нахожусь в столице одной из самых звёздных стран Европы.

К ужину мы вернулись в наш «сердечный» отель. Здесь нас ожидал сюрприз: ужин был бесплатный, поскольку, как чуть позже объяснил мне хозяин нашего пристанища, он был приурочен к празднованию 500-летия деревни, на территории который располагался отель. Население этого немецкого села, которое вряд ли превышало пятьсот человек, устроили праздник не для кого-то, не для показухи, как это у нас принято, а сами для себя. Практически все жители деревни, одетые в национальные костюмы, вышли на праздничное шествие. По сути дела, это был самодеятельный парад, который завершился импровизированным самодельным фейерверком.

Наступил последний день нашего пребывания в Европе. Решили заполнить его экскурсией в швейцарский город Базель. Старый город, как будто специально, был создан для пешей прогулки. Но, с другой стороны, его ещё и называют трамвайным городом. На этом виде городского транспорта можно ехать даже за границу, т. к. Базель находится в треугольнике трёх стран: Германии, Франции и самой Швейцарии. Но мы продолжали неторопливым шагом гулять по этому романтическому городу. Что можно сказать? Опять церкви, костёлы, соборы, древние памятники архитектуры и музеи, опять то, что мы называем Европой.

Но… В Старом Свете, наверное, больше тысячи больших и малых городов, и все они расположены на одном континенте. Мы часто грешим, что они похожи друг на друга, мол ничего оригинального, по сравнению с тем, что видели раньше, вы там не найдёте. На мой взгляд, это слабое оправдание, скорее даже, утешение для тех, кто любит отдыхать на собственном диване и путешествовать в соответствии с тем, что показывают на голубом экране TV. Как раз для них, кто-то и придумал расхожую фразу: «я эти горы в телевизоре видал». На самом деле, даже две деревни, расположенные на расстоянии нескольких километров друг от друга, вряд ли похожи по своей пейзажно-домовой архитектуре. Поэтому, туристическая отрасль и является чуть ли не самой прибыльной среди остальных.

Наш путеводитель яростно подчёркивал, что Базель являлся райским местечком для любителей шопинга, причём большинство магазинчиков продавали не бренды мировых фирм, а то, что сделано в самой Швейцарии. Пока мы с Эдиком выбирали для наших холодильников магнитики с видами городов, в которых побывали (Базель, Берн, Цюрих, Люцерн и Лугано), наши дамы отоварились знаменитым швейцарским шоколадом и разноцветными кругляшками сыров. Предметы женского туалета были непомерно дороги, по словам наших милых половинок выходило, что даже в самых изысканных тель-авивских бутиках цены на эти товары были в два раза дешевле.

Ближе к обеду мы выехали из Базеля, собираясь совершить «ланч» в какой-нибудь придорожной немецкой деревушке, где он обходился значительно дешевле, чем в дорогостоящих швейцарских ресторанах. В этот момент мы ещё не знали, что трапезничать будем в совершенно другой стране.

Произошло это следующим образом. С учётом последнего дня нашего знатного автопробега «по бездорожью и разгильдяйству», все немного расслабились. В сущности, никакого бездорожья не наблюдалось, мы ездили по беспрецедентно идеальным автобанам. Что же касается разгильдяйства, то оно имело место быть. Эдик гордо восседал на водительском месте, возле него приютилась его законная жена. Я же, вместо того, чтобы вооружиться картой и указывать Эдуарду, куда направить колёса Фольсквагена, на заднем сидении показывал Миле приобретённые сувениры. Только примерно через час наш водитель соизволил сказать своему штурману:

— Послушай, Сеня, хватит обниматься с Милой! Я тут обратил внимание, что на дорожном указателе высвечивается совсем не тот номер дороги, по которой мы ехали в Базель.

Пока я поспешно искал наше местоположение на карте, Эдуард заехал на заправку. Выйдя из машины покурить вместе с картой и компасом, я заметил, что на меня смотрит какая-та женщина. Она, правда, была совсем не длинноногая, но уж точно немецкой фрейлин. Подойдя ко мне, она учтиво спросила:

— Могу я чем-нибудь помочь. Я вижу вы сбились с пути. Куда вам надо ехать?

— Буду вам очень благодарен, — выговорил я, выстраивая правильно немецкие слова в предложение, — если подскажете, как проехать к немецкой границе.

Средних лет блондинка сначала уткнулась в карту, которую я держал в руках. Потом, видимо, не осилив её топографическую пунктуацию, обречённо взмахнула рукой и тут же распорядилась:

— Езжайте за мной, я тоже туда еду. Тут недалеко, всего навсего десять километров.

Эдик, успев заправить машину, погнался за этой белокурой немкой, которая превышала дозволенную скорость на двадцать километров. Через четверть часа подъехали к размеченной на автостраде линии, обозначающую границу между двумя государствами. Пока я тихо радовался, что обошлись малой кровью и уже скоро будем делать лёгкий перекус в немецкой деревушке, Эдуард резко притормозил и, мрачно улыбаясь, показал мне на дорожный знак синего цвета, на котором большими белыми буквами было выведено «France». Это означало, что, то ли я не сказал какую границу нам надо пересечь, то ли блондинка не поняла мой «аспирантский» немецкий язык. А ещё это свидетельствовало о том, что мы однозначно находимся в нескольких десятках метров от границы с страной любви, моды и высокой кухни, называемой Францией.

— Товарищ, штурман, — неожиданно рассмеялся Эдик, обращаясь ко мне, — смотри, одно колесо машины уже почти во Франции, — так давай направим туда и остальные.

— С тобой всё в порядке, Эдик? — участливо поинтересовался я, — нам ещё и в Германии есть, что смотреть.

— Да, ладно, Сеня, — продолжал канючить Эдуард, — сколько той хорошей жизни, потом в анкетах будешь указывать, что был в стране Наполеона Бонапарта и Жанны д’Арк. Мы ненадолго, подышим только воздухом Коко Шанель, угостим наших девочек мороженым и вернёмся.

Мой друг хорошо понимал, чем соблазнить прекрасный пол. Услышав про что-то, связанное с духами и про французское эскимо, до сих пор молчавшие Мила и Люба заметно оживились и, перебивая друг друга, заговорили:

— Всё, Сеня, поехали во Францию! Что тебе стоит, ты же так хотел в Европу, так посмотришь ещё один её великолепный кусочек.

Красивым ломтиком Старого Света оказался известный, далеко не всем французам, небольшой городок с привлекающим названием Сен-Луи. Даже в подробном путеводителе о нём не упоминалось. Ехали мы до него от границы всего двадцать минут. Эдик припарковал машину в самом центре городка, возле знака, где было написано что-то на французском языке. Не надо было быть потомком Антуана де Сент-Экзюпери, чтобы догадаться о запрете парковки в этом месте или об её оплате. Когда я обратил внимание Эдика на этот знак, он бесшабашно выпалил:

— Ничего, Семён, где наша не пропадала, прорвёмся!

Особых достопримечательностей в этом заурядном городке обнаружить не удалось. Когда же Люба напомнила мужу об обещанном «айс крим», ради которого мы, по сути дела, и ехали в эту французскую глухомань, оказалось, что в наших карманах отсутствует французская валюта. Это сегодня в, практически в каждой, европейской стране ты расплачиваешься только «евро». Тогда же во всех странах, где мы побывали, была разная валюта: в Австрии — шиллинг, в Германии — немецкая марка, в Италии — лира, в Швейцарии — франк. Во Франции тоже ходили «франки», но это были совсем другие франки, чем в Швейцарии. Чтобы их заполучить, надо было идти в банк, который в этом, больше похожем на деревню, городке ещё надо было отыскать и, хотя бы немного, пусть даже без прононса, но говорить на французском. В общем, угостить девочек мороженым было не так просто. Но бывший доцент Эдуард Могилевский был из разряда тех особ сильного пола, которые действовали по принципу: «мужик сказал — мужик сделал».

Мы с ним всё-таки нашли банк, и Эдик на английском языке попросил служащего обменять небольшую сумму немецких марок (ровно на две порции мороженого) на французские франки. Тому пришлось трижды (оказалось, что французы любят английский примерно также, как западные украинцы — русский) объяснить ему, что банковский налог в несколько раз превысит сумму обмена, который, в конечном итоге, так и не состоялся. Мила и Люба всё-таки полакомились французским мороженым при том, что выяснилось, что в пословице, высказанной Эдуардом в качестве обещания, имелись в виду не один, а два разных мужика: один, который сказал, а другой, который сделал. Другим оказался именно я, который уговорил продавщицу мороженого, немного понимавшую по-немецки, принять вместо французских денег немецкие марки.

Через два часа, когда вернулись к машине, обнаружили на лобовом стекле бланк об оплате штрафа за парковку. Вместо того, чтобы произнести:

— Вот видишь, Эдик, я же тебя предупреждал, — я сказал, — делать нечего, надо идти оплачивать штраф.

В ответ мой приятель, разорвав штрафную квитанцию на мелкие клочья, совсем не воинственно буркнул:

— Не пойду я больше в этот банк. Да и поверь мне, ничего не произойдёт. Всё будет в порядке. Поехали, пора прощаться с этой недружелюбной Францией.

Однако Франция не очень-то хотела прощаться с Эдуардом. Через месяц оттуда пришло письмо, что с его банковского счёта (реквизиты которого были в агентстве, где мы арендовали машину) была снята больше кругленькая, чем квадратная сумма за неуплату парковки транспортного средства.

На полях этой книжной страницы для острастки других путешественников уместно будет предать огласке подобный случай, который произошёл с, ещё одним, моим хорошим знакомым. Путешествуя по Америке, в хлебном городе Сан-Франциско ему тоже приклеили на стекло штрафную квитанцию. Точь в точь, как и Эдуард, он тут же выбросил её в ближайшую урну. Когда же через двенадцать лет он снова прилетел в США, на паспортном контроле ему предложили оплатить долг с той лишь разницей, что тогда он составлял всего двадцать американских «баксов», а сейчас больше тысячи долларов. Альтернативой мгновенной оплаты двенадцатилетнего долга служила немедленное возвращение в Израиль тем же рейсом, которым он прилетел. Это, так сказать, в назидание нарушителям дорожного движения за границей.

Утро следующего дня началось с назойливого непрекращающегося дождя. Но нам было уже всё равно: после обеда мы улетали домой. Не выспавшиеся Люба и Эдик посадили меня за руль, а сами мирно подрёмывали на заднем сидении. Штурманская навигация уже не требовалась, мы ехали по автостраде с подробными понятными указателями по мере нашего продвижения вперёд. До аэропорта города Мюнхен было около трёхсот километров, которые я собирался проехать за три часа. Добрались до него без особых приключений, не было проблем и со сдачей нашего Фольсквагена. Уже в здании аэровокзала обратили внимание, что регистрация на Тель-Авив производится на приличном расстоянии от рейсов на другие направления. Причём, именно в этом рукаве, а не в других, стояли полицейские с оружием в руках. Эдуард, разумеется, не преминул, не без едкой иронии, заметить:

— Не броневиками едиными нас здесь охраняют, чуть ли не, как в концлагерях.

В какой-то степени он оказался прав, когда пассажиров именно израильского рейса ввели в изолированный зал ожидания посадки с отдельными, только для израильтян, дьюти фри и двумя кафе. Наверное, был резон в словах Эдика, когда он говорил, что лучше бы немцы делали это в период второй мировой войны.

Четыре часа полёта пролетели незаметно. Это было наше первое возвращение из-за границы в Израиль. Символично, что, когда спускаясь по трапу нашего лайнера, я увидел на фронтоне здания аэровокзала надпись «Тель Авив», то впервые осознал, что прилетел домой. В то же время, совсем не иллюзорно, а вполне реально в, слегка возбуждённом, сознании откладывалось невообразимое ощущение эйфории от европейского «галопа», который мы успешно завершили.

.Глава 2

В страну жаркого солнца, ласкового моря, фламенко и корриды

(Испания)

(1997 год)

Испания, ты первая любовь,

Во мне живёт прекраснейшее чувство!

Страна, к которой сердце рвётся вновь,

Я к вам хочу, простите за безумство.

(Юрий Артамонов)

Испанский писатель Хосе Фернандес Санчес писал, что для «русских поездки по Европе в XIX веке носили почти ритуальный характер. Те, кого волновало здоровье, а заодно будоражила рулетка, отправлялись в Баден-Баден, любители прекрасного отправлялись в Рим, в поисках развлечений наведывались в Париж. Для получения образования ехали в Берлин, а оппозиционеры облюбовали Женеву. Тем самым все находили веские причины, чтобы отправляться в дорогу. У путешествий в Испанию не было никаких посторонних побудительных мотивов, и ничем иным, кроме как желанием узнать Испанию, они не объяснялись».

Следует признаться, что азартные игры и пустые развлечения меня никогда не волновали, бесплатное образование я получил ещё в СССР по максимуму, удостоившись третьей докторской степени, здоровье ещё позволяло избегать лечебных курортов. Поэтому, в соответствии с подсказанным писателем Хосе Фернандес Санчес, надлежало мне ехать именно в Испанию, как бы не имея для этого побудительных причин.

Тем не менее, откровенно говоря, стимулирующая или, назовём её, мотивационная подоплёка всё-таки имела место быть. Так случилось, что мне снова предложили «клаб-отель», на сей раз в Испании. Первое европейское путешествие посредством таких, так называемых, «клабов» пришлось нам по душе, поэтому и сейчас грех было отказываться. Тем более, на сей раз их было два (по неделе в каждом): один располагался на юге, вблизи города Малага, другой на востоке, недалеко от Барселоны.

Следующий прыжок в Европу мы совершали в составе только одной семьи. Ко мне с Милой присоединились мои красавицы-дочери: Инна, которая в этот момент закончила воинскую службу в израильских вооружённых силах и стала студенткой университета и Беата, ученица десятого класса, которой служба в армии и учёба в университете ещё только предстояла.

Уже были куплены билеты на самолёт, подготовлены карты и путеводители, получены международные водительские права, когда, за два дня до отъезда, я включил русский канал TV. По нему как раз шла передача «Клуба кинопутешествий» с незабываемым Юрием Сенкевичем, и, как раз, показывали Испанию. Трудно сейчас вспомнить все телеразвороты этой передачи, но, вполне вероятно, что съёмки этой великолепной страны вёл какой-то начинающий оператор. Видеоракурсы были настолько неудачны, что мне расхотелось туда ехать. Когда Инна услышала мои нелестные комментарии по поводу места, куда мы должны были отправляться, она взяла меня за руку и нежно проворковала на ухо:

— И не стыдно тебе, папочка! Как ты можешь по телевизионным, возможно не самым удачным, картинкам судить о стране. Реальность всегда богаче и красивее рассказанного или увиденного на телеэкране. Даже не думай. Едем!

Впоследствии оказалось, что устами моей, уже взрослой дочери, глаголила истина. Но убедился я в этом значительно позже. Дело в том, что полёт в Мадрид был запланирован с пересадкой в Афинах. И совсем не по нашей прихоти. Просто симпатичная, да к тому же ещё и русскоязычная, служащая в туристском агентстве дала нам рекомендации, которые, по сути дела, оказались подарком. Во-первых, полёт с пересадкой в греческой столице стоил в полтора раза дешевле, во-вторых, в стоимость входила бесплатная ночёвка в не самой плохой гостинице а в третьих, и это самое главное, у нас был целый день на знакомство с колыбелью всей этой древней западной культуры.

Гостиница в Афинах располагалась возле станции метро. Это было удобно, всего несколько остановок, и мы оказались на станции «Акрополи», название которой было созвучно главной достопримечательности города, древнего Акрополя. Времени на полноценную экскурсию было не так много, поэтому мы ограничились только осмотром его главных храмов, Парфенона и Гефеста. Уже через полтора часа после гуляний по руинам мы спустились по узкой извилистой улочке и попали в старейший жилой район под названием Плака. Большинство улиц здесь были в распоряжении пешеходов. Они были насыщены тавернами, винными погребами, сувенирными лавками и просто маленькими магазинчиками, торгующими всем, что есть на белом свете. Большинство туристов приходили сюда ради атмосферы, и надо сказать, что и мы почувствовали здесь дыхание древнегреческого города. Правильно было написано в путеводителе: «потеряться в переулках Плака трудно, впрочем заблудиться здесь приятно и увлекательно».

На все сто процентов был бы согласен с автором этой туристоводительской книжицы, если бы путешествовал один. Но мы бродили по запутанному району всей семьёй, три четверти которой составлял женский пол. Так получилось, что я шёл в паре с Инной, а Мила с Беатой. Когда я в очередной раз оглянулся, в поле моего зрения не попала ни жена, ни младшая дочка. Предполагая, что они просто отстали, заглядываясь на витрины многочисленных магазинов, я вернулся назад, пройдя при этом около двухсот метров, но от моих самых близких родственников и след простыл.

Серьёзность момента состояла в том, что у потерявшихся не было при себе ни документов, ни денег, ни авиационных билетов для полёта на Мадрид да и вряд ли они помнили длиннющее, состоящее из трёх слов на греческом языке, название гостиницы, в которой мы остановились. Выждав ещё пять минут в надежде, что они вот, вот появятся, я включил свою математическую логику, чтобы вычислить, где могут быть Мила и Беата. Но математика не имела к случившемуся никакого отношения. В конечном итоге, оказалось, что для нахождения жены и дочки обычную логику надо было просто обратить в женскую. Именно на это и нацелила меня старшая дочка Инна. Наказав ей не двигаться с места и продолжать сидеть на скамейке возле какого-то живописно-древнего фонтана, я бросился обследовать, находящиеся по ходу нашего прошлого движения, магазины. Когда я уже отчаялся найти жену и дочку, и думал обратиться в полицию, наверное, на шестнадцатом по счёту бутике, я стал, пока ещё немым, свидетелем, как моя Беаточка примеряла на себя какие-то туфельки. Употребляя, слегка сглаженную, ненормативную лексику, я, разумеется, высказал большую часть своих мыслей по этому поводу, после чего, для снятия стресса, заглянул, в примостившийся рядом, винный погребок, где продегустировал, совсем неплохое, греческое вино.

Почти весь полёт в столицу Испании я находился в цепких объятиях счастливых сновидений. Проснулся только, когда до посадки нашего воздушного лайнера оставалось полчаса. Самолёт, уже не на очень большой высоте, подлетал к Мадриду. В иллюминаторе хорошо вырисовывались цепочки живописных горных хребтов, сияла желтизной пляжная береговая линия Средиземного моря, а между ними вписывались красочные небольшие городки. С высоты птичьего полёта всё выглядело изящно и грациозно, совсем не так, как в клубе кинопутешественников. Не успел я подумать, что, если такое очарование открывается сверху, то, наверное, внизу будет ещё изысканнее, как шасси самолёта мягко коснулись посадочной полосы аэропорта столицы Испании.

Тут самолёт израильской авиакомпании не встречали броневики, как это было в Мюнхене. Хотя, по большому счёту, именно здесь при приземлении лайнера из Тель-Авива должны были двигаться настоящие танки. Далеко не все знают, что ещё в 1492 году правящая королевская чета обнародовала указ об изгнании всех евреев из Испании. Причём им запрещено было не только возвращаться в страну, а даже проезжать через испанские земли под страхом смерти и конфискации всего имущества. Указ был формально, можно сказать символически, отменён только в 1968 году. Пройдёт восемнадцать лет после нашей посадки в Мадриде, когда только в 2015 году испанский парламент примет закон, признающий потомков, изгнанных в 1492 году евреев, испанскими гражданами. Правда, это решение уже в 2019 году было приостановлено.

Как знать, была ли моя семья потомками испанских евреев. Скорее всего, что нет. В любом случае, мы не на что не претендуя, хотели только посмотреть на эту, как потом окажется, в полном смысле чудесную страну.

Знакомство началось с «rent a car Avis» аэропорта Мадрида, где нам вручили новенький, зелёного цвета, брендовый американский автомобиль «Крайслер», спидометр которого показывал, что он проехал всего девяносто километров. Около четверти часа я осматривал и знакомился с тем, что называется элементами управления машиной. Затем, вдохнув полной грудью, проникший в паркинг уже испанский воздух, я выдохнул его со словами:

— С богом, девочки! Поехали!

К девочкам относились не только мои дочери, а и жена, Мила. А вот слово «поехали» имело инновационное содержание по сравнению со смыслом, которое мы придавали ему в прошлогодней поездке. Дело в том, что, во-первых, я был единственный водитель, без права замены, а во-вторых, в нашей группе не было человека, который бы обладал элементарными познаниями полновесного ориентирования на местности и пользования топографической карты. В соответствии с задуманным, в этот раз обязанности штурмана возлагались на мою жену. Но кто сказал, что проект всегда превращается в реалии. Мила, в отличие от меня и Эдуарда, в своё время училась на факультете автоматики и телемеханики, и не имела квалификации астрономо-геодезиста. Тем не менее, мы всё-таки поехали.

Чередой блуканий, незапланированных поворотов и разворотов, через полчаса мы, тем не менее, выехали на, нужное нам направление, трассу Мадрид — Малага. Расстояние до нашего Sunset Beach Club Hotel Apartments составляло всего навсего 560 километров, которые я намеривался проехать за шесть часов. Это сегодня для путешественников, которые едут на юг Испании, уже есть авиарейс Тель-Авив — Малага. Им, разумеется, теперь не приходится совершать автопробег, протяжённостью более полутысячи километров, поскольку расстояние от Малаги до нашего отеля составляло всего тридцать пять километров.

Но где наша не пропадала. Главное, что мы были уже на нужной трассе, обозначенной символом А-4. Буква А присваивает дороге название «скоростная автомагистраль». С этим словосочетанием получился казус, который мог стоить нам, если и не жизни, то уж точно обернуться крупным денежным штрафом. Просто из предыдущего путешествия было известно, что на немецких автобанах нет ограничения скорости движения автотранспорта. Там я даже увидел специальный дорожный знак, который предписывал минимальную скорость, составляющую 100 км/час. Когда же я набрался смелости выехать в крайний левый ряд и набрать скорость в 150 км/час, то обратил внимание в зеркале заднего вида, что автомобиль, который двигался сзади, мигает фарами. Только потом мне объяснили, что культурные немцы никогда не сигналят, просто этим, непонятным мне действием, они показывали, что я двигался слишком медленно и просили уступить дорогу.

Применительно к испанскому автобану следовало отметить, что качественно он был ничуть не хуже немецкого. Характерно и то, что продвигаясь по нему, я не заметил по краю дороги ни одного знака, предписывающего максимальную скорость движения. Поэтому, вполне логично было предположить, что и на испанских дорогах отсутствовало ограничение скорости. Эти мои домыслы ещё в самолёте подтвердил, летевший со мной израильтянин, который уже несколько лет прожил в Испании. Лучше бы он мне ничего не рассказывал.

Мы выехали из Мадрида ровно в полдень. Проехав первые сто километров, дорога опустела. Автотранспорта, ни встречного, ни попутного, практически не было. Было даже как-то ни по себе, иногда казалось, что ты съехал не на ту дорогу, по обе стороны которой почти все время просматривалась малолесистая, больше похожая на степь, равнина. Порой я даже незаметно вздыхал, вспоминая живописную горную акварель, которую мы просматривали из окна тогдашнего Фольсквагена.

— Ну не мог же путеводитель нагло обманывать туристов, сообщая им, что горы и плоскогорья занимают 90% Испании, — спрашивал я сам себя, тут же успокаивая:

— Да просто горы, в основном, находятся на севере Пиренейского полуострова, а мы мчимся в противоположную сторону, прямо на юг.

По правде говоря, слово «мчимся» вряд ли соответствовало действительности. На спидометре свежеиспечённого «Крайслера» практически всё время маячило число «110». Наступил момент, когда, чтобы случайно не заснуть от, заглядывающего в окно, скучного однообразного пейзажа, я нажал на педаль акселератора и стал постепенно увеличивать скорость. Когда она достигла 170 км/час, сидящая рядом Инна, случайно взглянув на шкалу спидометра, ошарашенно выпалила:

— Мамочка! Ты себе не представляешь, на какой скорости папа едет, всего навсего 170 км/час.

Моя милая жена, в этот миг, что-то оживлённо рассказывая Беате, вряд ли ощущала изменение скорости крутого американского автомобиля. Но, когда Инна поведала ей о сумасшедшей скорости нашего движения, она отрывисто вскрикнула и с трудом выдавила из себя:

— Сеня! Ты что, умалишённый, у тебя что крыша поехала. А я думаю, почему у меня голова кружится. Немедленно сбрось скорость и остановись в том месте, где можно перекусить, девочки уже проголодались.

Вообще говоря, я не планировал длительных остановок на пути в наш отель. Но так получилось, что по требованию своей, действительно, «дражайшей половины», мы сделали перерыв на перекус. И так случилось, что, свернув с трассы, мы оказались в небольшом городке под названием Сьюдад-Реаль, который находился в двухстах километрах от Мадрида. А ещё так вышло, что совершенно случайно я припарковал машину возле знаменитого музея Дон Кихота. Надо сказать, что дом, где были выставлены различные экспонаты, повествующие о герое великой книги Мигеля де Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот-Ламанчский», на моих девочек особого впечатления не произвёл. Гораздо больше ощущений и эмоций у них вызвал то ли ланч, то ли полдник в первом попавшемся кафе этого городка. Мне с Милой подали кофе по-испански. Это, как нам объяснили, в подогретое молоко добавляется приготовленный эспрессо. В общем, в отличие от итальянского капучино, получился не традиционный кофе с молоком, а, наоборот, молоко с кофе. Пить, конечно, можно, но в Италии всё-таки вкуснее. Гвоздём перекуса был совершенно оригинальный горячий шоколад, который подали Инне и Беате. К напиткам и нам, и девочкам, к удовольствию, которое мы ощутили позже как послевкусие, преподнесли «чурро», представляющее из себя сладкую обжаренную выпечку из заварного теста.

Больше в этой донкихотской деревне осматривать было нечего и мы, как говорится, усталые, но довольные покатили дальше по направлению к самому большому городу на юге Испании — Малаге. Примерно через полчаса Инна, обратив свой взгляд на проскользнувшую в окне лесополосу, мажорно попросила:

— Я вижу ты устал, папочка. Давай я поведу машину, а ты отдохнёшь.

— Послушаешь, Иннуля, — громыхнул я, — чтобы тебе сесть за руль, как минимум, нужны международные водительские права, которых у тебя нет в наличии.

— Ну вот, заладил, наличие, приличие, величие, — весело пропела моя наследница, вынимая из своей сумочки права, которые оформила ещё в Израиле втайне от меня.

Возможно, в отместку за произвол я бы не доверил своей старшенькой руль нашей машины, но в этой момент в салоне поднялся невообразимый шум. Мила на повышенном тембре своего голоса голосила:

— Немедленно уступи на полчаса ребёнку место водителя, ты устал, отдохни немного.

В противовес матери, Беаточка призывала:

— Папуля! Не давай Инне рулить, она не умеет водить машину.

Я не столько устал от вождения, сколько утомился от этих женских пререканий в машине, и поэтому, чтобы утихомирить накалившиеся страсти, тихо промолвил:

— Ладно, пусть Инна, совсем ненадолго, сядет за руль. Мне, действительно, необходимо перевести дух и просто расслабиться.

Старшая дочь задиристо посмотрела на сестричку, мол видишь, моя взяла, и гордо пересела на сидение водителя. Сначала я молча наблюдал, как Инна управляла нашим Крайслером. Убедившись, что она довольно прилично справлялась с вождением, я позволил себе вздремнуть. Сонное полузабытьё, если выражать его в расстоянии, продолжалось около двухсот километров. Когда, придя в себя, мой взгляд упал на указатель скорости, я, если одним словом, просто оцепенел. Стрелка спидометра касалась отметки 150 км/час. Справа от меня виднелся дорожный указатель с надписью «Кордова». Я еле слышно, кричать просто не было сил, прошептал:

— Иннуля! Пожалуйста, сбрось скорость и поворачивай в этот испанский городок. Пройдёмся и разомнём наши, с позволения сказать, ещё не старые кости.

На какое-то мгновение мой мозг снова отключился. Нет, я не погрузился снова в объятия Морфея. Просто, когда я вёл автомобиль на недозволенной скорости, это было почти нормально, но когда твоя дочка вытворила тоже самое: это уже не влезало ни в какие рамки. Успокоился я только, когда Мила сказала:

— Инночка! Остановись, пожалуйста, здесь удобное место для парковки да и панорама выглядит интересной.

У моей жены присутствовало обострённое чутьё на места, связанные с Всевышним. Как и в прошлом году в Венеции, пройдя полсотни метров, мы оказались в еврейском квартале города. Взору открылся архитектурный и культурный раритет не только Кордовы, а, пожалуй, и всей Испании. Это была синагога, единственный еврейский храм, который пережил изгнание евреев из страны несколько веков назад. Он был построен в 1315 году и являлся уцелевшим свидетельством значимости еврейской культуры в те годы. Когда мы осматривали её, я успел шепнуть Инне на ухо:

— Молись, дочь моя, Отцу нашему на небесах, что не попали в аварию. Больше так не едем. Не ты, не я.

Уже начинало смеркаться. Поэтому, сверившись с путеводителем, мы ограничились только короткой прогулкой по старому городу и осмотром шестнадцати-арочного Римского моста, сооружённого ещё во времена Юлия Цезаря.

Перед тем, как сесть за руль, я посмотрел на карту, из которой следовало, что до нашего отеля оставалось около сто пятидесяти километров. Прикинув, что, если не заблудимся, то предстоит два часа пути в темноте, я сел за руль, попросив Инну водрузиться подальше от греха на заднее сидение. Видимо, Создатель принял во внимание, что мы посетили его обитель: через два с половиной часа мы, без приключений по пути следования, парковались на стоянке отеля с длинным названием «Sunset Beach Club Hotel Apartments».

Когда мы оказались в огромном и внушительном холле отеля, я испытал лёгкое головокружение. Похоже, что нечто подобное испытывали и мои домочадцы. Гостиница вовсе не походила на немецкие гостевые дома и на горную хижину, в которой мы жили в Италии. Разумеется она даже отдалённо не напоминала многочисленные отели, в которых мне приходилось ночевать в Советском Союзе. Первое, что бросалось в глаза в необычном для нас лобби, это громадные, выполненные из цветного переливающегося хрусталя, изысканные люстры. Все стены были отделаны мрамором и ещё, какими-то неизвестными мне, натуральными камнями. В дополнение к фешенебельным светильникам высокие потолки были украшены лепниной и ручной росписью. Повсюду высились античные статуи, картины известных художников, а в изящных вазонах пестрели живые цветы. В центре холла красовалась мебель, которую иначе, как дизайнерской и не назовёшь. Номер состоял из салона, в котором спальным местом для двоих служил, раскладывающийся на ночь, диван и немаленькой спальни с двухместной кроватью. В салоне отделялся кухонный уголок со всеми необходимыми аксессуарами для приготовления и принятия трапезы.

Однако истинное достоинство этого роскошного отеля мы оценили только на следующее утро. С широкого балкона открывался великолепный вид на Средиземное море, волны которого подкатывали чуть ли не к фасаду, уже нашей, многоэтажной гостиницы. Именно здесь мы устраивали завтраки и ужины, ощущая себя, если и не властелинами Вселенной, то, по крайней мере, её счастливыми обитателями. В дополнение к морю, расстояние до берега которого от входной двери вряд ли превышало полсотни метров, с балкона просматривались два больших открытых бассейна. Что ещё сказать: невиданные шик, роскошь и красота. Причём настолько, что наши дочери отказались ехать на запланированную экскурсию в Малагу, предпочитая всецело окунуться в бездну прелестей отеля.

До Малаги было всего двадцать пять километров. Через полчаса мы с Милой уже искали там место для парковки машины. Первое, что увидели по дороге к центру — это здания ратуши и университета. Затем прошли к главной достопримечательности города Кафедральному собору. От него по узкой улочке поднялись к самой большой сохранившейся крепости Испании под названием Альказаба, и закончили свой экскурсионный променад в музее Пикассо. Всё это вместе с перекусом, бокальчиком вина и картофельным пирогом под названием тартилья, заняло у нас полдня. Подводя итог, не думаю, что, после немецких, швейцарских и итальянских городов, мы очень впечатлялись от этого, в общем симпатичного, испанского «сити». Но несомненно испытывали только положительные эмоции, осматривая этот портовый город с колоритным историческим центром на самом юге Пиренейского полуострова, являющегося как важным культурным и финансовым центра Андалусии, так и модным курортом.

…Серый асфальт извилистой дороги нехотя отбрасывал на обочины блики несмелых солнечных лучей. Через полчаса крутого подъёма они пропали в пепельной небесной дымке. Наш Крайслер на тихой скорости поднимался «вперёд и вверх», а там, как пел Владимир Высоцкий, «это наши горы, они помогут нам». Однако нашими горами были Карпаты на моей малой родине и Хермон — на родине исторической. В настоящий момент же мы продвигались по горной дороге, ведущей к древнему Ронда, который называли городом, парящим над пропастью.

Вскоре нам предстояло убедиться в этом визуально. Но пока наш дружный семейный экипаж, совсем не боевой машины, проехав половину пути (55 км) от отеля к этому городку, расположился на кофейный привал в придорожном сельском бистро, которое больше напоминало ранчо, чем заведение общепита. Мы не спеша пили испанское эспрессо, предвкушая увидеть прелести городка, окружённого зеленеющими речными долинами и нависшим над глубоким ущельем.

По возвращению к припаркованному автомобилю, Инна, несмело взглянув мне в глаза, жалобно попросила:

— Папа, ты кажется устал. Может быть я поведу машину?

Всё-таки есть Бог на свете, что я отказал своей неугомонной дочке. Когда мы отъехали от горного селения, облака ещё парили над нами, но уже через четверть часа мы буквально врезались в них. Контуры и края дороги скорее угадывались, чем обозревались в белесой поволоке. Но уже через десять километров подъёма сероватые барашки небесных странников вновь клубились под нами.

Ронда показался нам тихим городком, привлекающим не столько достопримечательностями, сколько необычными живописными панорамными ракурсами практически во всех его частях. Он, по сути дела, располагался на скалах, на двух горных плато, которые соединял величественный каменный мост Пуэнтэ-Нуэво, построенный ещё в 1793 году. В городке не было каких-либо особых архитектурных примечательностей, поэтому мы просто гуляли по живописным улочкам, впитывая в себя диковинную атмосферу этого не совсем обычного места.

Не спеша продвигаясь по старому городу, случайно забрели на площадь, где располагалась первая и самая большая арена для боя быков. Оказалось, что именно Ронда являлась родиной испанской корриды, которая проводилась здесь до сих пор. Лучшая часть моей семьи, дочери и жена, категорически отказались смотреть кровавое представление. Ничего не оставалось, как сесть в машину и спуститься на наше средиземноморское побережье под названием Косте-де-Соль.

По дороге в гостиницу заехали в город Марбелье на ланч. Путеводитель называл его курортным как по форме, так и по содержанию. Отыскивая место для обеда, мы сначала попали в Пуэрто Банус, в живописную гавань, где были пришвартованы сотни яхт богатых людей, открывая туристам блеск и гламур роскошной жизни. Потом перед нами открылась главная пешеходная артерия старого города, вдоль которой, наряду с бутиками Джанни Версаче и Кристиан Диора, мы обнаружили легендарные статуи Сальвадора Дали.

Вспомнив, что, в принципе, мы заехали в Марбелье пообедать, мы отыскали в старом городе небольшой, как нам показалось, дешёвый ресторанчик. В нём мы, впервые в жизни, вкусили мясное яство, называемое «хамон». Вообще говоря, как нам сказали, это не просто кушанье, а символ, или даже, опознавательный знак страны. В путеводителе было отмечено, что побывать в Испании и не отведать хамон — это просто нонсенс. Это всё равно, что прийти на стадион, чтобы насладиться игрой популярных команд Реал Мадрид и Эль Классико Барселона, наблюдая её по, принесённому с собой, маленькому телевизору. Вот так: не больше, не меньше. Не меньше, прежде всего, потому, что хамон — это не что иное как окорок, то есть свиная нога, должным образом просоленная и провяленная в естественных условиях. Несмотря на своё иудейское происхождение и запреты Торы, Танаха и Талмуда, мы с удовольствием съели, поданный нам официантом большой кусок белого хлеба, политый оливковым маслом, натёртый помидорами и выложенным на него свиным хамоном. Ура!

Когда следующим утром мы отъехали от нашего отеля, я не громко, но так, чтобы слышали мои дочери и жена, напевал: «Но песню иную о дальней земле возил мой приятель с собою в седле. Он пел, озирая родные края: Гренада, Гренада, Гренада моя!». Они не знали, что слова к этой песне написал поэт Михаил Светлов в далёком 1926 году, и что Гренада это есть в русской интерпретация та самая Гранада, от которой нас пока ещё отделяло сто сорок километров и куда мы должны были прибыть через два часа.

Где-то я прочёл, что, если у вас есть возможность посетить только один город в Испании, то это обязательно должна быть Гранада. По прошествии времени, когда мне удалось побывать в большей части Испании, я не очень-то и согласен с таким утверждением. Однако это, безусловно, достойное для осмотра, дышащее средневековьем, место. Первое, что советовал сделать нам путеводитель — это посетить главную достопримечательность города — Альгамбра, которая представляла собой архитектурно-парковый ансамбль с цитаделями, старинными башнями, огромными арками, древними дворцами и уютными внутренними двориками ещё со времён правления мусульманской династии. Эта экскурсия заняла добрую половину дня. Ещё час мы гуляли по самобытному кварталу Альбайсин. Поистине, совершенно очаровательное место с непередаваемым веянием древнего мавританского города с узкими петляющими улочками, крутыми спусками и с старинными белыми домами. Передохнув в одной из кофеен, мы закончили осмотр города, войдя в его цыганский квартал Сакраменто. Он запомнился мне как загадочный и несколько необычный район города с жилыми пещерами, где ещё в пятнадцатом веке жили испанские цыгане. Именно здесь они подарили миру зажигательный национальный танец фламенко, который мы с удовольствием посмотрели в завершение нашей экскурсии. Мы знали, что «организованные туристы» останавливались здесь, как минимум, на два дня. Но нас ожидали и другие, ещё не познанные интересности в других уголках Испании.

Одной из них и явилась прекрасная Севилья, которую мы посетили на следующий день. Нам повезло, что её главные достопримечательности были сконцентрированы на сравнительно небольшой площади. На набережной реки Гвадалквивир мы успели приблизиться к, построенной в мавританском стиле, Золотой башне, Дворцу Сан-Тельмо, выдержанному в ультрабарокко, к Королевскому дворцу Алькасара, к Дворцу Пилата и к величавому Кафедральному собору, который запомнился моим дочерям как место, возле которого мы заглянули в тапа-бар подкрепиться. Просто, мои девочки, Инна и Беата, уже изрядно подустали и в унисон жалобными голосами чуть ли не молили:

— Папа, может быть хватит мотаться по белу свету. У нас такая роскошная гостиница на самом берегу моря и с двумя бассейнами впридачу. А ты опять водишь нас вокруг костёлов, церквей и соборов. Надоело! Давай, хотя бы один день, отдохнём от твоих достопримечательностей.

Что можно было ответить? Что их отцу никогда не осточертеют новые места, где он раньше не бывал, никогда не наскучат изумительные виды природной и городской урбанистики, которые одинаковыми в разных местах не бывают.

Тем не менее, следующий день я обозначил, как днёвка, что в военной терминологии трактуется как суточный перерыв при пешем движении войсковых частей во время свершения длительных маршей. В нашем понимании, это означало, что девочки будут плескаться в морской воде или в подогретом бассейне вместе с дегустацией мороженого, пирожных и других вкусностей в гостиничном баре. Мы же с Милой, чтобы не вычёркивать этот день из экскурсионной программы, сделали автопробег по средиземноморскому побережью Коста-де-Соль с остановками в небольших, привороживших наше внимание, уникальных испанских городках.

Пришло время, когда наступил последний день пребывания в нашем очаровательном отеле. Его мы решили посвятить поездке на Гибралтар, от которого нас отделяло всего сто двадцать километров. Я специально не поставил возле приведённого географического названия поясняющего существительного, так как определение этого термина многолико: его можно назвать и городом, и проливом, и полуостровом и даже государством. Википедия определяет Гибралтар как заморскую зависимую территорию Великобритании, находящуюся на скалистом участке южного побережья Пиренейского полуострова. Однако с 1969 года Гибралтар считался независимым государством, но всё равно оно было под юрисдикцией английской королевы Елизаветы II.

Всё отмеченное всего лишь преамбула к тому, что я хотел рассказать ниже. Признаюсь честно, что до момента подъезда к пограничному шлагбауму, я не ведал, что через несколько минут, после проверки документов, мы пожалуем в другое государство. Как только мы совершили это действие, перед нами открылась первая достопримечательность Гибралтара — взлётно-посадочная полоса местного аэропорта. Если, например, в израильском курортном городе Эйлат она проходит в центральной части города и всего на несколько десятков метров отдалена от шоссе, ведущего в Тель-Авив, что само по себе вызывает удивление, то здесь, в Гибралтаре, эта полоса для взлёта и посадки самолётов, просто уникальна. Дело в том, что единственная шоссейная трасса, которая соединяет это, уже английское, государство с Малагой, проходит, не подумайте, что вдоль, а именно поперёк этой полосы. Получалось, что через несколько минут наш Крайслер должен был проехать прямо по аэродрому, по бетонке, которой периодически касаются шасси авиалайнеров. Но не тут-то было. Нам не повезло, прямо перед нами загорелся красный сигнал светофора, и нам пришлось четверть часа ожидать, пока очередной самолёт не зайдёт на посадку. С другой стороны, когда светофор поменял свой цвет на зелёный, было просто интересно на своём автомобиле проехать через полосу, где только что приземлился самолёт.

Считалось, что в Гибралтаре три достопримечательности, скала, макаки и сам город. Нам сказочно повезло: мне удалось бесплатно припарковать машину под каким-то старым мостом у подножия этой «экскурсионной» скалы, что считалось большой удачей. Однако гораздо большим подарком судьбы оказался вид с этой, почти полукилометровой по высоте, обрывистой громадины. С вершины обозревался Гибралтарский пролив, соединяющий Средиземное море с Атлантическим океаном. Символичным являлся тот факт, что это море, которое я вижу каждый день с балкона своего дома в Израиле, находилось в его, можно сказать крайней, восточной части, а сейчас — мы находились на западной оконечности водного потока, который метафорически размещался посредине Земли. Однако для меня было намного значительнее, что с вершины гибралтарской скалы я, впервые в жизни, ясно видел невооружённым глазом очертания африканского континента. Да и немудрено: гид рассказывал, рядом стоящим, экскурсантам, что расстояние между двумя материками в этом месте составляло всего шестнадцать километров. Когда же мои глаза прильнули к подзорной трубе, установленной на вершине, я отчётливо увидел какие-то строения и дорогу, принадлежащие уже государству Марокко. Для меня жителя Евразии, пусть даже издалека, увидеть Африку, было, если и не праздничным, то особым, совсем не рядовым, событием.

Когда мы извилистой просеке начали спускаться со скалы, то набрели на вторую достопримечательность Гибралтара — единственную на всём европейском континенте колонию живущих в дикой природе бесхвостых обезьян-маготов. Около трёхсот приматов кувыркались, лакомились бананами и, конечно, активно знакомились с туристами, хватаясь за женские сарафаны и юбки, взбираясь наверх чуть ли не им на головы. До сих пор хранятся фотографии, где они гордо сидят на плечах у смеющихся Инны и Беаты.

И, наконец, сам городок Гибралтар. Первое, что здесь бросилось в глаза, это сочетание средиземноморской архитектуры и различных атрибутов Великобритании. На испанских, по форме, домах замечаешь многочисленные указатели, вывески и рекламу на английском языке. Да и само строение узких и живописных улочек переносит тебя в настоящий кусочек Англии, расположенный на берегу Средиземного моря. Чистота, множество цветочных клумб и подвесных вазонов создают обворожительную атмосферу не совсем обыкновенного города. Типичные британские магазины интересно вписывались в мавританскую и испанскую архитектуру.

Эти броские витрины заставили нас приложить немалые усилия, чтобы не оставить на этой улице большую часть содержимого своих кошельков. Однако отказаться от шопингового соблазна было непросто. Поэтому, Инна и Беата прибрели здесь какие-то английские «прикиды», которые мы, выражаясь русской терминологией, «обмывали» в таверне «Лорд Нельсон», названной в честь известного английского адмирала. Здесь нас угостили популярным гибралтарским блюдом Rolitos, которое мои дочери назвали «вкусняшкой». Оно представляло собой тонкие кусочки мяса, оборачиваемые вокруг сухариков, перемешанных с беконом, яйцами, оливками и специями. Запивали эту мальтийскую прелесть английским элем. Когда официант поставил на стол бокалы, наполненные этой, достаточно крепкой, пенистой жидкостью, моя Инна торжественно произнесла тост, которому сегодня исполнится четверть века, но я его всё равно помню. Она не сказала, а просто торжественно пропела:

— Дорогой папочка! За всеми этими скалами, обезьянками, разглядываниями африканских берегов мы чуть не забыли, что сегодня, 14 апреля, твой день рождения. Кроме пожеланий здоровья и удачи, я очень хочу, чтобы каждый год ты встречал его в другой стране.

Не было для меня более лучшего напутствия, чем этот наказ моей дочери. Забегая вперёд, скажу, что я свято следовал ему, уезжая, может и не в сам день рождения, но обязательно каждый год, на неделю-другую, за границу. За такой тост я был готов в этой гибралтарском пабе выпить не бокал, а бадью британского эля. Но не выпил потому, что завтра нам предстоял трудный день переезда в другой отель, в котором предстояло провести ещё одну неделю.

Выехали мы из нашего отеля в восемь утра. Расчётное время нахождения в пути составляло восемь с половиной часов. Не так мало, учитывая, что надо было проехать более семисот километров с южной части полуострова в его восточную часть. Сегодня я бы сказал, что только сумасшедшие туристы могут покрывать такие расстояния, как мы, из Мадрида в Малагу, а сейчас из неё в отель, располагающийся в относительной близости от Барселоны. Но надо учесть, что тогда я только начинал свой трансевропейский галоп. Впоследствии, по мере накопления опыта, путём различных проб и ошибок, ипостась путешествий видоизменялась в более рациональную сторону. Тем не менее ни тогда, ни сегодня я никоим образом не жалел о, на чей-то взгляд, зря прокрученных километрах. И не только потому, что движение — это жизнь, а жизнь — это движение. Просто не стоило измерять эти взаимосвязанные составляющие излишними километрами и, затраченным на их преодоление, бензином. В конечном итоге, всё определялось личными ощущениями, чувствами и эмоциями, которые, пусть даже иногда субъективно, отражали именно твоё оценочное отношение к тому, мимо чего ты в данный момент проезжаешь, кого или что видишь или к новым познаниям, которые приобрёл.

Мои полуфилосфские размышления за рулём неожиданно прервала Беаточка:

— Папочка, а не пора ли остановиться на перекур, мы уже почти три часа в дороге.

— А ты, что доченька, — оторвался я от своих экзистенциальных дум, — закурить захотела?

— А ты что думаешь, что твоя Беаточка не курит, — выдала свою сестричку Инна.

— Неправда, — раскатисто отзывалась Беата, — это ты почти целую пачку своего Мальборо выкуриваешь.

Пока мои девочки вели курительную разборку, я свернул с трассы и въехал в город под названием Лорка. О нём я знал только, что многочисленные раскопки говорили о том, что Лорка была заселена ещё в эпоху неолита. Современность, представленную монастырями, церквями и замками мы увидели только из окна машины, остановившись лишь на туалетно-кофейные потребности. Рассматривать достопримечательности было просто некогда: мы ещё не проехали и половину пути.

Проехав ещё сто пятьдесят километров, по настоянию Милы, мы свернули в знаковый испанский город Аликанте, название которого напоминало сорт винограда и одноименного ему вина. Так получилось, что машину удалось припарковать только в старом городе у подножья скалы, возле которой он примостился. К сожалению, мы уделили ему только полчаса, гуляя среди домиков всех цветов радуги по узеньким извилистым улочкам, карабкающимся прямо в гору. В конце нашей небольшой прогулки мы попали в каменную пустошь, расходящихся во все стороны, безлюдных переулков, получая при этом какое-то странное, иногда даже пугающее, очарование провинциальной испанской жизни. Кончилось тем, что мы присели в недорогом уличном ресторанчике, где нас накормили культовым испанским блюдом под названием «паэлья», которое представляло собой оригинальной вкусности желтоватый рис, в который вклинивались шесть видов морепродуктов, овощи, оливки и какие-то специи. Было приятно и деликатесно, а главное, что по сытности этой паэльи должно было хватить до приезда в наш новый отель. До него, по моим расчётам, оставалось всего около четырёх часов езды по «беспробочной» испанской автостраде.

Через два часа безостановочной езды показался указатель, на котором было написано «Валенсия». Заметив его, моя старшая дочка экспансивно скомандовала:

— Папа! Немедленно сворачивай. Моя подруга Алла сказала, что здесь великолепный шопинг.

— Да, папочка, нам нужно обязательно прогуляться здесь, — поддержала сестру Беата, хотя между ними было некоторое противостояние.

— Девочки, милые, — отчаянно взмолился я, — на сегодня все покупки и прочие отоваривания отменяются.

— Папа, ну нельзя же так, — прокричали мои милые дочери, — на церкви и костёлы у тебя сколько угодно времени, а на жизненно необходимое ты просто не обращаешь внимание.

Что мне оставалось делать? Спорить с детьми женского пола было не только бесполезно, а и, как говорится, себе дороже. Мне ничего не оставалось, как сказать:

— Смотрите, доченьки, скоро уже стемнеет, а нам ещё, если не заблудимся, около двух часов езды. Это, во-первых. Во-вторых, Валенсия достаточно большой город, в нём, как и в нашем родном Львове, более семисот тысяч жителей, сейчас разбираться в нём, что, зачем и почём, нет никакого смысла. В-третьих, все мы достаточно подустали после нашего нелёгкого автопробега и, наконец, в-четвёртых, и это — главное, поездка в Валенсию на целый день у меня всё равно запланирована, только уже из нашего отеля.

По окончанию моей, совсем не короткой тирады, Инна и Беата громко захлопали в ладоши. Похоже их убедил только четвёртый пункт моего монолога. Да, и собственно, третья его позиция была правильной, мы проехали более шестисот километров, я заметил, что у меня слипаются глаза и управление автомобилем стало совсем не таким уверенным, как в начале поездки. Я тут же остановился на ближайшей заправке, где выпил двойное, крепко заваренное, испанское эспрессо.

Было уже совсем темно, когда мы, наконец, въехали в, нужный нам, небольшой городок Ла-Пинеда. Заехать — заехали, а вот найти наш отель, который, не был обозначен на карте, оказалось не такой уж лёгкой задачей. Просто мы попали в курортную зону, где таких гостиниц было не менее пяти десятков. Но правильно, говорят, что «язык до Киева доведёт». Однако, при этом, забывают, что мы находились не на Украине, а в месте, где говорят преимущественно на испанском и только иногда на английском. Когда в холле отеле, который мы всё-таки отыскали, нас встретили глинтвейном с абрикосами и персиками на закуску, мы облегчённо вздохнули и, войдя в двухкомнатный номер с кухней, тут же завалились спать.

Утром, когда Инна, смущённо взирая на меня, даже не спросила, а просто утвердила:

— Ну, что? Мы едем в Валенсию.

Я хотел было сказать, что сегодня, пожалуй, надо отдохнуть от вчерашнего автомобильного отдыха, как моя здравомыслящая жена безапелляционно заявила:

— Ты, Инночка, сначала выйди на балкон, посмотри, что там творится, а потом мы решим, когда и куда мы сегодня поедем.

Когда моя дочь увидела с высоты девятого этажа, утопающий в пышной средиземноморской растительности, сказочный городок на берегу того же самого Средиземного моря, до берега которого было не больше трёх десятков метров, она задорно всплеснула руками и тут же распорядилась:

— Беата! Немедленно доставай из чемоданов наши купальники. Ты только посмотри, какое спокойное море, ни одного гребешка волны не видно. Не то, что у нас в Израиле, не волны, а просто цунами какое-то.

Мне же вид с балкона больше напоминал Прибалтику. И это несмотря на то, что она, в отличие от Испании и Израиля, к Средиземноморскому побережью не имела никакого отношения. Просто, совсем неожиданно, оказалось, что, кто бы мог подумать, царственное великолепие этому месту придают сосны. Только чуть позже мы узнали, что и название городка произошло от испанского слова «pino», что в переводе означает «сосна». В приложении к, необычной для средиземноморья, пушистой хвое, с балкона хорошо просматривалась, безукоризненно прозрачная, сверкающая в лучах солнца, морская гладь и соприкасающаяся с ней береговая линия, покрытая удивительно чистым и мягким песком золотистого оттенка. Немудрено, что Инна и Беата на время забыли про «шопинговую» Валенсию.

Как и на побережье Коста — де — Соль наши девочки пожелали остаться в пляжных дебрях курорта на целый день. Мы же с Милой поехали в милый городок под названием Реус, благо он находился всего в четырнадцати километрах от нашего отеля. Он оказался типичным испанским городом с узкими улочками, наполненными духом старины и, как мне показалось, вина под названием вермут. Интересно, что потом мы набрели на таверны, которые так и назывались «вермутериями». Кто мог подумать, что вермут, это полынное, отдающее каким-то травяным лекарством, вино начали производить именно здесь в каталонском Реусе. Раз такое дело, пришлось нам с Милой потребить по стаканчику реуского вермута. Правда потом, в музее, когда мы знакомились с творчеством Антонио Гауди, я никак не мог определиться, что меня больше пьянило: то ли стеклянный пол с изображением карты Барселоны, на которой отмечены все творения этого гения архитектуры, то ли градусы знаменитого вермута.

Когда пары этого испанского напитка выветрились из наших голов, я снова сел за руль нашего Крайслера. Часы показывали только два часа дня. При беглом взгляде на карту оказалось, что всего в десяти километрах от места, где мы находимся, расположен ещё один, достойный внимания, городок под названием Таррогона. Несмотря на обилие уже увиденного в Испании, нам было всё же интересно гулять по нему, находя следы совершенно разных эпох: от древней античности до современного города-курорта. На одной из улочек старинного центра мы наткнулись на туристический паровозик, который провёз нас по центральной части города. На одной из остановок, под названием «Средиземноморский балкон», мы с высоты морской террасы насладились панорамой как самого древнего города, так таррагонской бухты и античного римского театра, построенного под открытым небом. По ходу движения паровозика мы видели, как многочисленные туристы, подобно нам, с картами и путеводителями рассматривали древние памятники и нарядные современные домики, любуясь в тоже время морем, на которое смотрели ещё римские легионеры.

Испания — благодатная страна не только с точки зрения древней истории и изумительной архитектуры, а и приятного и ласкающего климата. По крайней мере этой весенней порой на нас ни разу не пролились небесные осадки. Вот и по пути в Валенсию дорогу освещало, ещё неяркое, солнце, лучи которого мягко и нежно проскальзывали по ветровому стеклу нашей машины. Мы ещё не проехали и полпути, до Валенсии оставалось более ста километров, как мои дочери, подобно дипломатам высокого уровня, начали переговоры с их отцом. При этом, почти сразу, без должной обходительной подготовки, было провозглашено, что объявят его «персоной нон грата», если он не выполнит их «шопинговых» требований. Причём, главное из них гласило, что на экскурсию по городу отводится только треть времени, а две третьих, соответственно, на магазины, торговые центры и, возможно, даже бутики. Конечно, на все эти заявления можно было наложить «вето», правом которого я не обладал, или, по крайней мере, опротестовать в виде дипломатического демарша. Но, к сожалению, к девочкам присоединилась моя жена, в результате чего восторжествовал принцип демократического централизма — подчинение меньшинства большинству.

Следствием всего этого явилось, что когда через несколько лет меня спросили о Валенсии, я помнил в основном чередующиеся, как в пространстве, так и во времени, непрерывные ряды торговых точек. Однако сквозь их плотный кордон всё-таки удалось вспомнить кое-какие достопримечательности Валенсии. И это исключительно благодаря экскурсии на немецком языке, к которой нам удалось нахально присоединиться. Надо отдать должное себе в том, что я всё же понимал около шестидесяти процентов сказанного. Это было достаточно, чтобы перевести жене и детям смысл или сущность конкретного экскурсионного объекта. Во всяком случае я, хоть и смутно, но помнил великолепие Дворца Маркиза Dos Aquas, знаменитую Шёлковую Биржу, чашу Святого Грааля, притягивающую путешественников со всего мира, башню Торрес де Серранос и уникальный, в стиле модерн, Центральный рынок. Несомненным достоинством организованной проходки по центральной части древнего города являлся факт посещения орчатерии, о которой почему-то молчал путеводитель. Оказалось, что название трактира «Santo Catalina», куда завёл нас немецкий гид, происходил от имени валенсийского напитка «орчата», который готовят на основе воды, сахара и источённого миндального ореха — чуфы, плантации которого находятся только в окрестностях Валенсии. Вкусив, в сочетании с вкуснейшей каталонской выпечкой, этот уникальный тонизирующий напиток, мы приступили к основной, по мнению моих любимых девочек, части нашей программы.

— Перед тем, как начать её, мои наследницы прожужжали все уши, что Испания — это рай для шопоголиков, что здесь можно найти всё и гораздо дешевле, чем в Израиле, и что даже в туристических сувенирных лавках можно найти недорогие футболки, домашние халатики и даже платья. Но больше всего меня поразило, что Инна и Беата основательно подготовились к покупательному вояжу. Не имея, подобно мне, геодезического образования, они сумели обозначить на карте торговые точки, которые собирались посетить. Прилагаемый к ней список привёл меня в продолжительное уныние, граничащее с отчаянием. Далеко не полный перечень, который я привожу здесь, пестрел следующими наименованиями: El Corte Ingles — крупнейшая испанская сеть торговых центров (одежда, обувь, аксессуары и спортивные товары многих европейских марок, женская и молодёжная одежда); El Saler — (более 100 магазинов недорогих популярных мировых и местных брендов: Adidas, Zara, Desigual, Bershka, Mango); Gran Turia — испанские бренды обуви; Galeria Jorge Juan — небольшой торговый центр, всего около 40 магазинов, Aqua Multiespacio — крупный торговый комплекс, около 100 магазинов (бюджетные бренды: Bershka, HM, Sfera, Pull & Bear, Zara, Mango, Stradivarius). Меня не столько поразило число мировых и испанских брендов, сколько количество магазинов, которые мои дочери планировали посетить: их число, судя по составленному списку, приближалось к трём сотням.

— В ожидании, пока мои жена и дочери закончат своё «шопинговое» турне, их покорный слуга выпил несколько чашек кофе и выкурил около пачки сигарет. Оно, наверное, стоило этого, когда я увидел их счастливые лица, озарённые лучезарными улыбками от ощущения приятной тяжести бумажных пакетов, наполненных обновками.

— Моё повествование об их сладостном отоваривании было бы неполным, если бы через полгода я не явился живым свидетелем следующей сцены. В один из дней, когда мы с Беатой посетили Дизенгоф, один из самых больших, на то время, торговый центров Тель-Авива, продавец одного из обувных отделов выбежал из-за прилавка, подбежал к моей дочке и, присев на корточки, чуть ли не вцепился в её, красного цвета, сапожки. Оказалось, что он был хозяином самого большого обувного тель-авивского магазина. Возбуждённо поглядывая на Беату он спросил:

— — Девушка, где вы покупали такую обувь и по какой цене?

— Когда моя дочь сообщила ему цену и место покупки, он громогласно объявил, что завтра же вылетает в Валенсию и покупает несколько сотен пар такой обуви, забыв прибавить, что при этом получит громадную прибыль. После этого инцидента я однозначно усвоил, что шопинг за границей вещь не только нравственная, а и ещё, как правило, экономически выгодная.

— Планируя туры по Испании, каждый, уважающий себя, гид просто обязан познакомить своих подопечных, наверное, с самым знаковым городом страны, городом Барселоной. Мы, разумеется, тоже не пренебрегли поездкой в столицу Каталонии. Мне удалось, что случалось очень редко, найти свободное место для парковки машины среди паутины узких лабиринтовых улочек центральной части города. Когда мы вышли из автомобиля, нашему взору представилась, вытянутая по криволинейной дуге, уходящая в никуда, сеть различных киосков, красочных ларьков, крошечных магазинчиков, сувенирных лавок и брендовых бутиков, над которой витал, уже знакомый нам, неистребимый запах восхитительного и притягательного шопинга. Было бы удивительным, если бы на сей раз мои дочери отказались от него. После долгих пререканий и споров решили, что мы с Милой отправляемся в музей Пикассо, расположенный неподалёку, а девочки подойдут к нему через час, после чего мы продолжим наш экскурс по городу. Так и получилось, что нам хватило шестьдесят минут, чтобы ретроспективно ознакомиться чуть ли не с трёхтысячной коллекцией картин всемирно известного художника. Встретившись с дочерями, мы отправились в главную достопримечательность Барселоны, храм Святого Семейства. Его возведение началось ещё в 1882 году и до сих пор не окончено. О своём будущем архитектурном детище знаменитый Антонио Гауди сказал:

— Работа человека не может превзойти творение Бога, поэтому высота храма будет 170 метров, на три меньше, чем, находящаяся в городе, гора Монжуик.

Трудно осмотреть такой знаменательный город, как Барселона за один день, но мои дочери, насытившись с утра магазинной пробежкой, с удовольствием, без нытья, шаг за шагом, проходили по проложенному мною маршруту. Мы не спеша прошли в центр, где полюбовались площадью Каталонии, которая представляла собой большой красочный, выражаясь родным украинским языком, майдан в виде солнца и исходящего от него лучей в виде девяти торговых улиц. Затем подошли к Готическому кварталу. Здесь увидели множество различных зданий, построенных впритык друг к другу ещё в пятнадцатом веке. Эти вычурные готические постройки являлись не просто поселениями римских воинов, а целой сокровищницей ценных исторических памятников.

Следующим объектом нашего экскурсионного променада был величественный морской порт. Его возраст насчитывал уже два тысячелетия, несмотря на это, мы видели, что до сих пор он принимает круизные лайнеры, рыболовецкие и торговые судна. На площади, окружающий порт, высился памятник Христофору Колумбу, выполненный в виде коринфской колонны со статуей на вершине. В левой руке известный мореплаватель держал карту, а правой указывал направление, но почему-то не на запад, в сторону открытой им Америки, а на восток.

В самом конце нашей экскурсионной проходки мы попали на пешеходную километровую улицу Ла Рамбла, которая соединяла пять бульваров. Каждый из них имел свои особенности: на одном — фонтан, куда бросают монетки, на другом — место сборов фанатов футбольной команды города, на третьем — покупают семена экзотических растений, на четвёртом — оперный театр и, наконец, на пятом — предлагают национальные закуски и сладости.

Уже стемнело, поэтому именно на последнем бульваре, как-то само собой, отыскалось заведение, где мы решили поужинать. Им оказался совсем недорогой ресторан под названием «El rey de la Gamba Paseo Joan Borbo». Он запомнился нам не столько несоизмеримым своим названием и вкусными морепродуктами, сколько приключением из разряда не самых приятных.

Нас не один раз предупреждали, что именно в Барселоне и Мадриде, кража сумок и карманное воровство представляло самую серьёзную проблему, что только в прошлом году было зарегистрировано около десяти тысяч таких правонарушений против туристов-иностранцев, из которых 96% было совершено в популярных туристических местах. Причём, во многих случаях дамские сумки срывали проезжающие мимо воры-мотоциклисты. Разумеется, все гости, посещающие Испанию, полагали, что, если это и произойдёт, то только не с ними. Однако случилось, и случилось именно с нами. Мы уже закончили ужинать, когда Инна повесила свою сумочку на спинку стула, где сидела Мила, произнеся при этом:

— Мама, будь внимательной, мой, что называется, ридикюль я поместила возле тебя.

Когда моя дочка вернулась к нашему столику от того, что она обозвала иностранным словом ридикюль, и след простыл. Излишне говорить, что в нём находилось золотые серёжки и около трёхсот долларов, часть из которых она получила, подрабатывая официанткой в ресторане, а другую часть подарила бабушка. Просто счастье, что все документы и билеты на самолёт находились в гостиничном сейфе. В противном случае, всё было бы гораздо сложнее. Заявлять в полицию было себе дороже, и мне пришлось, как только мог, утешать Милу и Инну.

Конечно, эйфория от экскурсии по Барселоне канула в лету. Вместе с тем, говорят, что, если что-то должно случиться, оно обязательно случится, а, если что-то и не должно произойти, то оно всё равно произойдёт.

Так оно и получилось. Когда мы подошли к месту, где я припарковал наш Крайслер, то он почему-то не обнаружился. Формальная логика подсказывала одно из двух: либо я нахожусь не там, где он был припаркован, либо его постигла та же участь, что и сумка моей Инночки. Поскольку второй вариант моего предположения был из разряда непроверяемых, осталось сосредоточиться на первом. Сконцентрировав свои мозговые извилины и посмотрев на карту Барселоны, я вдруг увидел, что забыл пометить на ней место стоянки нашего автомобиля. Делал я это всегда, везде и повсеместно, а тут в каталонской столице вдруг забыл. Это был очевидный, да и просто непростительный, ляпсус с моей стороны. Если кража сумки была на совести моей жены, то в случае с машиной обвинять было некого, кроме себя. По негласному обыкновению всегда и во всём обвиняют детей. Однако в данном конкретном случае мои милые дочери были чисты перед судом совести.

В любом случае допущенную оплошность надо было исправлять. Ругая себя за беспечность, я, как белка в колесе, метался по кривым и запутанным улочкам старого города. Но место парковки нашей машины при тусклом свете вечерних фонарей не находил, и это, несмотря на тренированную память опытного преподавателя, выводящего на доске формулы без помощи конспекта. После получасового пробега по лабиринту извилистых, уходящих в какую-то таинственную бездну, запутанных улочек, когда я уже отчаялся найти наше автотранспортное средство и думал только о том, как найти испанские слова, чтобы объясниться о произошедшем в полиции Барселоны, как вдруг мои девочки почти хором спросили:

— Ну, что, папочка, ты закончил свои безуспешные поиски?

Когда я в ответ неопределённо покачал головой, что одновременно означало и да, и нет, они, как-то неунывающе, всплеснули руками и мягко, как это свойственно женщинам, повелевающими неумелыми мужчинами, распорядились:

— А теперь, папочка, следуй за нами. Не нужна нам никакая полиция. Найдётся наша машина.

Хотите — верьте, хотите — нет, но через четверть часа мы стояли возле нашего Крайслера. Наверное, редкие прохожие обратили внимание, как до крайности взволнованный папа своих дочерей, взирая то на них, то на найденный, в сумраке уже наступившей ночи, автомобиль, не своим, заикающимся голосом, вопил:

— Дорогие мои девчонки! Ничего не понимаю! Как вам удалось в этом запутанном стогу переплетающихся улиц отыскать эту иголку — машину.

Уже в Израиле мои дочери признались, что наша машина была припаркована возле магазинчиков и бутиков, которые они обследовали, пока мы с Милой были в музее. По, как по форме, так и по содержимому их витрин они и отыскали нашу машину, проведя своему папе шопинговую терапию, после которой я в корне изменил своё негативное отношение к женским набегам по молам, торговым центрам и просто по обычным магазинам.

Но и на этом наши приключения ещё не закончились. Из-за всех непредвиденных переплётов нашего вояжа по Барселоне, мы выехали из неё ровно в полночь. До отеля было ровно сто километров, что по времени составляло час прогона по полупустынному ночному шоссе. Так получилось, что если этот барселонский день был не наш, то и ночь продолжила эту серию неудач. Прежде, чем тронуться с места нашей злополучной парковки, мне предстояло решить: либо двигаться по платной скоростной трассе, либо по обычному шоссе. В общем-то, логично предположив, что второй вариант дешевле, да и дорога в ночное время должна быть незагруженной, я без колебаний принял его. Это был очередной провал в нашем барселонском странствии. Междугороднее шоссе оказалось двухполосной асфальтовой дорогой без разделительных ограждения между ними. Как только мы покинули город, оказалось, что перед нашей машиной тянулась нескончаемая вереница тяжеловесных рефрижераторов и трейлеров, которые еле ползли по серому асфальту. Обогнать их не было ни малейшей возможности. Прибыли мы в наш отель только в три часа ночи. Сначала мои дочери развлекали меня, чтобы не дать заснуть за рулём. Однако их набор увеселительных историй быстро исчерпался. Зато в моей командировочно-полевой жизни их было в избытке. Причём большая часть приключений носила не столько развлекательный, сколько интересный, отличающийся необычностью, с лёгкой формой назидания, характер. Даже сегодня, по прошествии четверти века, дочери с удовольствием вспоминают об этом неординарном ночном рейсе. А ещё важно было, что все злоключения не сумели выветрить из нашего сознания тёплого и приятного впечатления о Барселоне. Порукой тому, была часто повторяющееся, притягательное клише моей жены, которое она сама и сочинила:

— Под звук испанского шансона, к тебе вернёмся, Барселона!

И таки вернулись, правда, через двадцать лет, но возвратились в средиземноморский город недосмотренной мечты. Но это уже будет совсем другая история.

Когда девочки и Мила ещё спали после изнурительной ночной поездки, я совершал пробежку по берегу моря. Это были наши последние часы пребывания в отеле замечательного курортного городка Ла Пинеда. Уже до полудня мы должны были сдать свой великолепный номер и дислоцироваться в место, откуда и прибыли, в столицу Испании город Мадрид. Перед выездом мне надлежало сделать две вещи. Во-первых, надо было подтвердить наш отлёт в Тель-Авив чартерным рейсом, а во-вторых, каким-то образом, забронировать жильё в Мадриде, в котором планировали провести полтора дня. Что касается первого, мы улетали испанской авиакомпанией «Iberia», поэтому с ними надо было разговаривать или на плохом испанском или, хотя бы, на сносном английском. Ни тому, ни другому доктора технических наук в советской школе не обучили. По поводу второго: в те, в общем-то, не такие уж и смутные, времена народу ещё не были известны, доступные сегодня для всех, интернетовские сайты для бронирования отелей и апартаментов, каким, например, сейчас является «Booking.com», когда одним кликом компьютерной мышки резервируешь себе место проживания. Таким образом, было над чем пошевелить мозгами.

Но видно совсем не зря я совершал пробежку по испанскому побережью Средиземного моря. В какой-то момент меня обогнал, моего возраста, высокий мужчина, на футболке которого было написано «Israel». Заподозрив в нём своего соотечественника и чтобы удостовериться в этом, я нагнал его и сказал на иврите «бокер тов», что означало, известную всем израильтянам идиому «доброе утро». Незнакомец мгновенно остановился и, изумлённо взглянув на меня, ответил «бокер ор адони» (светлое утро мой господин). Через несколько минут мы с ним разговаривали, будто были знакомы много лет. Он оказался израильтянином, который репатриировался из Аргентины, потому испанский язык был для него, как для меня русский. В общем, в течении нескольких минут он решил все мои проблемы, позвонив в аэропорт и объяснив при этом, где и как найти гостиницу. По поводу последней он сказал:

— Всё более, чем просто, без труда находишь в центре Мадрида знаменитую площадь Майор, поднимаешь голову и увидишь десятки отелей, которые только и ждут, когда ты в них появишься.

С тем после полудня наш семейный экипаж и покинул отель в направлении испанской столицы. До неё предстояло проехать полтысячи километров в течение шести часов. Это был наш последний пробег по испанским автострадам: в этот день в Мадриде надлежало сдать наш Крайслер в прокатное агентство. Каждые два часа мы делали краткие десятиминутные остановки лишь для поддержания кофейного баланса, никуда не заезжая по пути, как мы это делали ранее. Часы показывали четверть шестого, когда мы увидели дорожный знак с надписью «Мадрид». На карте было помечено агентство, в котором должны были сдать наш автомобиль. Только проблема состояла в том, что я не мог одновременно управлять и машиной, и навигацией. Ничего не оставалось делать, как попросить младшую дочку, которая сидела рядом со мной, взять в руки карту города. Я заискивающим, располагающим к доверию, голосом чуть ли не взмолился:

— Беаточка, родная! Посмотри, пожалуйста, на карту и найди кружок, который я пометил красным фломастером. Затем посмотри из окна название улицы, по которой мы едем в данный момент, и отыщи его на карте. После чего проведи мысленно линию, соединяющую место нашего нахождения с агентством, которое я пометил. Ну а дальше, подавай своему папе указания, в каком направлении ехать.

После такого подробного инструктажа шестнадцатилетней девочке, которая последний раз видела карту на стене своего класса на уроках географии, ничего не оставалось, как не ударить лицом в грязь перед своими домочадцами. И, должен признаться, она не то, что не ударила, а через какие-то четверть часа привела нас прямо к офису агентства «Аvis». Казалось, радоваться надо: мы благополучно, без особых приключений, прибыли не только к конечной точке нашего сегодняшнего маршрута, а и к финишу нашего испанского путешествия.

Но не тут-то было. На дверях «car rental» висел, если и не амбарный, то весьма симпатичный, такой маленький, маленький, замочек, который безоговорочно свидетельствовал о том, что агентство закрыто. Больше того, из вывески на двери на испанском языке мы всё же уяснили, что в субботу и воскресенье агентство не работает. В данный момент был пятничный вечер, а в субботу в полночь мы улетали в Тель-Авив. Получалось, что мы должны были беспризорно бросить машину на улице, несмотря на то, что буквально в двух метрах от неё стоял знак не то, что стоянка, а даже остановка запрещена.

Что было делать? Я безнадёжно заглядывал в окна офиса, в тщетной надежде увидеть, пусть даже спрятавшегося под столом, работника агентства. При этом, совершенно случайно, неожиданно обнаружил в верхней части длинной оконной витрины маленькую такую бумаженцию, на которой, без всякого пояснения, виднелся, выписанный мелкими циферками, номер телефона. Что означал этот номер, было известно только Всевышнему, да и то под большим сомнением.

Тем не менее, это была единственная зацепка, которой мы располагали. Рядом с машиной обнаружился телефонный таксофон. Без промедления я позвонил по обнаруженному номеру. После продолжительных гудков, мне наконец ответил мелодичный женский голосок, но почему-то на испанском языке. Что я мог сказать этой, наверное, симпатичной телефонной сеньоре? Пришлось снова обратиться к Беаточке, которая, всё-таки, ещё даже сейчас, изучала в школе английский язык.

— Папа, я не могу, у меня с английским проблемы, и Шекспира я в оригинале не читала, да и вообще я чувствую себя не в своей тарелке, когда говорю на этом языке, — ответила моя стеснительная дочка.

— Не надо Шекспира, — взмолился я, — нужно только спросить, куда нам поставить машину, и это всё.

Всё оказалось гораздо проще, чем я предполагал. Беаточка без труда выстроила подсказанную мною фразу и, больше того, сумела даже понять, что ей ответили. Заметно повеселевший ребёнок мой лихо скомандовал:

— Все по местам! Папа за руль, я рядом с тобой. Всё, что нам нужно, это повернуть направо, потом ещё раз направо и спуститься на подземную стоянку.

Я тут же расцеловал свою дочку в обе щёки, жалея при этом, что их было только две. Буквально через несколько минут я припарковался на стоянке «Avis». Но оказалось, что радоваться было рано. Когда мы извлекли наши чемоданы из багажника и закрыли его вместе с дверьми пассажирского салона, тут же высветился ещё один вопрос:

— Где или кому оставить ключи от автомобиля?

Я посмотрел на, замершую в ожидании моего обращения, Беату и скороговоркой, не оставляя ей места для отказа, поспешно выговорил:

— Доченька, ну что тебе стоит, ещё всего два слова на языке «Beatles», спроси, куда положить ключи.

Когда Беата озвучила мой вопрос по телефону, она тут же получила короткий ответ:

— In the car in the box, — что в дословном переводе означало «в машине, в ящике».

Первое слово обсуждению не подвергалось, машина она и в Африке — машина. Со вторым словом было сложнее: после недолгих дебатов пришли к единодушному мнению, что ящиком культурные англичане называют то, что русские водители именуют расхожим словом «бардачок». Да и, в самом деле, чего-нибудь похожего на ящик в кабине больше не было. Не мудрствуя лукаво, я положил ключи в этот, как обозвала его Беата, ящичный «боксик» и, нажав специальную кнопку на дверной панели, захлопнул все входы в салон автомобиля.

Однако и на этом эпопея с возвращением Крайслера в агентство не закончилась. Не успел я пройти и пяти метров от припаркованного автомобиля, как заметил, что к нему, размахивая руками, бежит какой-то смуглый широкоплечий мужчина. Приблизившись ко мне, он что-то громогласно прокричал на испанском. Осознав через мгновение, что «моя его не понимает», он вытянул из кармана ключи и, указывая на нашу машину, жестом вопросил слово «где?». Манипуляцией своих пальцев я дал понять ему, что ключи находятся внутри машины. В ответ служащий агентства покрутил пальцем у своего виска, давая понять, что либо у меня не все дома, либо мне срочно следует заняться своим психическим здоровьем. Поскольку все, кто должны были быть в моём доме, находились рядом со мной, оставался в силе второй вариант его, пока не подтверждённой, версии. Когда испанский подданный понял, что я не очень-то согласен с его трактовкой происшедшего, он взял меня за руку и подвёл меня к колонне, возле которой стоял уже не наш Крайслер. При этом он протянул свой указательный перст вверх. Проследив за его направлением, я отчётливо увидел на колонне маленький шкафчик, который испанская сеньора назвала «ящиком в машине». Получилось, что, предложенное мне, лечение в сумасшедшем доме не состоялось исключительно по причине неудовлетворительного владения менеджера агентства английским языком.

Финал этой, не очень увлекательной, автомобильной саги произошёл уже в Израиле, когда я получил из Мадрида по почте документ, повествующий, что с моего банковского счёта сняли пятьдесят долларов, которые агентство, по непонятной причине не имея запасных ключей, оплатила за изготовление нового комплекта.

Моя младшая дочка сегодня оказалась героем дня в полном смысле этого слова. Когда мы с чемоданами поднялись с подземной автостоянки наверх, и я хотел ловить такси, чтобы добраться на площадь, которую указал мне аргентинский израильтянин, Беата, которая до сих пор держала в руках карту Мадрида, скороговоркой произнесла:

— Папочка! Если нам нужно прибыть на площадь Майор, то мы уже на ней находимся.

Тут же невинно улыбаясь, она показала мне на табличку на здании, под которым находился паркинг. На ней было написано: Plaza Mayor. Будучи озабочен перипетиями со сдачей нашего Крайслера в прокатное агентство, я не обратил внимания, что оно находится на той самой площади, которую указал мой соотечественник на утренней пробежке. Когда я, как он и советовал, поднял голову вверх, то, действительно, увидел десятки гостиничных вывесок, красующихся по дугообразной кривой, окаймляющей центральную площадь города. Лучшего места нашего будущего жилья вряд ли можно было отыскать. Чтобы не волочиться с габаритными чемоданами по всей площади, мы зашли в самую близлежащую гостиницу. Она была больше похожа на хостел и отличалась от него только тем, что в двух отдельных комнатах, которые выделили нам и детям были по два постельных места, а не двадцать. Удобства (туалет и душ) были в конце коридора. Всё здесь разительно отличалось от шика и роскоши клаб-отелей, в которых мы были до этого. Однако уже был девятый час вечера, и искать что-то более подходящее, волоча за собой чемоданы, просто не было ни сил, ни желания. Да и компенсировались эти все неудобства низкой ценой за проживание. Итог подвела Инна, которая резюмировала:

— Папа, мама! Спать есть где, кровати удобные, в туалет мы не бегаем каждые пять минут, да и будем мы здесь только ночевать. А, сэкономленные от оплаты пятизвёздочного отеля, деньги мы с Беатой потратим на шопинг.

Освободившись от чемоданов и приоткрыв входную дверь нашего мкроотеля, мы сразу попали в одну из древних арок, которая вывела нас в большое прямоугольное пространство под названием площадь Майор. Её окружали 136 домов, каждый из которых был оснащён балконами: всего их было на площади 437. Это, с одной стороны, самое оживлённое место в городе. А с другой, центральная площадь, которую в разные времена награждали эпитетами: народная, благородная, величественная, строгая и королевская. По периметру всей плошали располагалось бесчисленное количество кафе, баров и ресторанчиков, двери которых не закрывались круглые сутки. В одном из них мы и поужинали, удовлетворившись огромными и вкуснейшими сочными бутербродами с ветчиной и испанским сыром, от которых просто невозможно было оторваться, и бутылкой сухого белого вина в честь приезда в испанскую столицу.

На вопрос Беаты:

— Что можно или нужно делать вечером или ночью в Мадриде? — портье на плохом английском ответил ей, — гулять, гулять и ещё раз гулять, впитывая атмосферу и дух города.

При этом он, как бы спросил сам себя:

— Сколько вы потратите на это, — и тут же отозвался, — ни одного песета, зато приобретёте впечатления, которые останутся на долгое время.

Оказалось, что с заходом солнца в Мадриде всё только начинается, город как бы оживает с новой силой и в вечернее время становится просто неузнаваемым. Путеводитель, в который я заглянул, просто вторил словам служащего отеля:

— Описать атмосферу Мадрида в вечернее время просто нереально, это нужно только прочувствовать.

Тем не менее, я всё-таки попробую вкратце, хотя бы только для себя, воссоздать аромат и привкус этого необыкновенного города, чтобы снова ощутить его непередаваемое ночное дыхание. Должен признаться, что такое я не видел позже ни в одном из европейских городов. Даже в, уже ставшем родным, Тель-Авиве, который почему-то называют «городом без перерыва», имея в виду, что он не затихает даже ночью, и близко не просматривалось того, что мы наблюдали в испанской столице. Улочки старого города принимали неописуемый таинственный налёт, оранжевый подсвет древних фонарей неспешно вклинивался в неоновые блики светящихся вывесок ресторанов, баров и ночных клубов, а над всем этим загадочно парили шпили соборов, костёлов и церквей. Это был пятничный вечер, почти ночь, канун выходных. Казалось бы люди должны отдыхать после трудовой недели. Но нет, узкие улицы и широкие площади просто полнились толпой гуляющего народа. Складывалось впечатление, будто только что, закончилась первомайская демонстрация и, участвовавший в ней, народ ещё не успел разбежаться. Повсюду слышалась испанская речь, иногда прерываемая англо-немецким диалектом загулявших туристов. Несмотря на позднее время, молодые парочки прогуливались со своими маленькими детишками, компании мужчин в дорогих костюмах собирались возле тапас-баров пропустить по бокальчику пива или вина, в открытых уличных кафе слышались выкрики футбольных фанатов, наблюдающих за игрой любимых команд. Самое странное: чем ближе к ночи, тем всё больше и больше людей собиралась на улицах. А ещё загадочнее было то, что фланирующий по городу народ ничего не делал, а просто гулял, прохаживался или, как сейчас говорят, тусовался. Вглядываясь в этот будний день в их, без всякого повода, праздничные лица, я читал на них, какие-то непонятные мне, блаженство и эйфорию от того, что они находятся здесь, на правильной стороне жизни, а не за её пределами. Мои размышления прервала Инна, которая, захлёбываясь от восторга вторила:

— Папа, мама! Какой город! Тут пахнет свежими розами, дорогим парфюмом, ароматным кофе и миндальным ликёром. Посмотри на этих мужчин! Я никогда не видела таких элегантных костюмов, наверное от лучших в мире кутюрье и дизайнеров.

Ей в унисон подпевала Беата:

— Правильно сказал наш портье, люди гуляют и получают удовольствие ни от чего-то конкретного, а от того, как они живут в данный момент.

Вот и наступил последний день нашей испанской сказки. Так как самолёт улетал в полночь, в нашем распоряжении был практически целый день для осмотра центра этой сказки. С одной стороны, ничтожно мало для столичного мегополиса, а с другой, с учётом того, что мы за двухнедельный вояж достаточно полно познали градостроительный испанский стиль, возможно восьмичасового променада будет вполне достаточно. Было бы просто неосмотрительно детально описывать все неисчерпаемые достопримечательности города, вследствие чего ограничусь только кратким перечнем того, что успели посмотреть. Сам себе удивляюсь, как я сумел огромную массу увиденного поместить в один текстовой абзац.

Прежде всего, это было необыкновенно красивое сооружение из красного кирпича, арена Лас-Вентас, символ национального развлечения, воплощающего мужество испанских мужчин. Затем с превеликим удовольствием посетили три дворца. Один из них под названием Хрустальный, изумительной красоты воздушное здание из металла и стекла, другой, белоснежный дворец Сибелис, сказочное архитектурное сооружение, пестреющее вычурными башенками, колоннами, галереями и шпилями. В третий по списку, Королевский дворец мы не заходили вовнутрь, ограничившись внешним осмотром необычайно красивого и масштабного здания в стиле итальянского барокко. Не прошёл мимо нашего внимания и мост Толедо через реку Мансанарес, который, по сути дела, символизировал архитектурное изящество и пышность барокко. Отправив дочерей на закупку сувениров и другой, приглянувшейся им всячины, мы с Милой заглянули на два часа в известный музей изобразительного искусства под названием Прадо, который по популярности, говорят, не уступал парижскому Лувру.

…Международный аэропорт Барахас. До посадки на рейс Мадрид — Тель-Авив оставалось всего сорок минут. Наши дочери бороздили бескрайние просторы аэропортного «дьюти фри», а мы с Милой в последний раз смаковали терпкий вкус испанского кофе. Я пристально вглядывался в рулёжные бетонные полосы, на которых дожидались взлёта белоснежные лайнеры, и вдруг начал понимать, что мы покидаем красочную, солнечную и жизнерадостную страну, страну яркую, тёплую и гостеприимную. Встреча с ней была настолько впечатляющей, что захотелось не только вернуться снова в бушующий ритм современной жизни родины Сервантеса и Дали, а просто, стремя голову бежать и отменять посадку на свой самолёт. Я только сейчас понял, что Испания — это не просто государство, а целый мир, вмещающий в себя обилие многих составляющих, среди которых господствовали богатая природа, прозрачное море, разнообразная архитектура, чистейшие пляжи, изысканная кухня, прекрасные вина и, конечно же, приветливые и доброжелательные люди. Это значит, что не прощай Испания, а до свидания (adios espana).

Глава 3

В городах Биг Бен на Темзе и Нотр-Дам-де Пари на Сене

(Лондон, Париж)

(1998год)

Если вы устали от Лондона, вы устали от жизни. Потому что в этом городе есть всё, что жизнь может предложить человеку.

(Сэмюэл Джонсон)

Париж — это предмет зависти для тех, кто никогда его не видел, но всегда огорчение для тех, кто принуждён покинуть его.

(Оноре де Бальзак)

В лондонский аэропорт Хитроу мы прибыли в два часа ночи. В то время это был самый большой аэропорт Европы. Мои друзья удивляются, что я до сих пор наслаждаюсь пребыванием в воздушной гавани, неважно какой страны. Казалось бы, что рутинные процедуры паспортного контроля, таможенных проверок и получения багажа не должны вызывать ничего, кроме ощущения, «когда это всё закончится». Для меня же это было всё время какой-то аттракцией, предвестником, либо непередаваемого чувства ожидания новизны при прибытии в новое место, либо сладостной эмоции возвращения домой. Наверное, весь этот аэропортный эрос возникал у меня не столько от тривиальных процедур, сколько от специфической атмосферы, предшествующей притягательности будущего путешествия.

Итак, мы уже на выходе из пассажирского терминала аэропорта Хитроу. Мы — это я, Мила, её сестра Слава с мужем Сашей. Если для меня и моей жены — это уже третье европейское турне, то для наших родственников — это дебют в открытии заграничных диковинок. Поэтому, во всём том, что касается организации отмеченного, они всецело полагались на такого опытного, в их представлении, зубра, как я. Первое, что надлежало сделать в эту туманную, дождливую, типично лондонскую ночь — это добраться до отеля, который я заказал у туристского агента в Израиле. Я заранее подготовил, вырванный из блокнота, листочек, на котором каллиграфическим почерком был выписан адрес заказанного отеля. Однако водителем такси оказался бывший израильтянин, которому и без бумажки было понятно, что я говорю. Кто мог подумать, что именно тель-авивский рейс ожидал с десяток таксистов, обитавших в прошлом на Святой земле.

Отель, в который нас доставили, оказался одним из двухэтажных домов возле всемирно известного Гайд-парка. Географически он находился в центральной части города в десяти минутах ходьбы от Букингемского дворца, лондонской резиденции королевы Великобритании Елизаветы II. Так что выбор места гостиницы был просто безукоризнен, лучше и не придумаешь. В локальном аспекте всё обстояло несколько хуже. Просто я привык к шикарным клаб-отелям, которые были у нас в Италии и в Испании. Здесь же, в Соединённом Королевстве, нас, это каждую пару, ожидала более, чем скромная, десятиметровая комнатушка, правда, с душем и туалетом. Характерной особенностью последнего являлась заржавелая цепочка, посредством которой осуществлялся слив воды из бачка, висевшего под потолком, в унитаз. В общем — настоящее ретро, которое я наблюдал ещё в 70-годах прошлого столетия у себя дома во Львове. Чтобы закончить полное описание нашего лондонского пристанища, следовало упомянуть, что находилось оно в полуподвальном помещении, в окно которого мы видели только нижнюю часть туловища прохожих по улице под названием Ennismore Gardens Street. Именно в этот момент я, на всю оставшуюся жизнь, реально понял, что значит просить у туристского агента дешёвую гостиницу. Правда, у этой монеты имелась и оборотная сторона, которая означала, что в отеле мы находились только ночью и исключительно ради пересыпа после длительного дневного хождения по городу. Так что, возможно, в этом случае цель и оправдывала средства, которых в избытке у нас, прямо скажем, и не наблюдалось.

Несмотря на поздний отход ко сну, учитывая, наверное, территориальную близость к английской королеве, в восемь утра мы уже были в комнате, где нам подали континентальный завтрак. Почему английский утренний перекус назван именно этим словом до сегодняшнего дня для меня остаётся, уж не знаю за сколькими печатями, тайной. Правда, кто-то из бывалых туристов предположил, что, насколько ему известно из английской классической литературы, коренные англичане наслаждаются сытным завтраком, в который, как правило, включают бекон, пудинг, яичницу, сосиски, картофельное пюре и т. п. И это в отличие от лёгкого завтрака, каким якобы потчуют жителей не островной, а континентальной Европы. Судя по всему, в его пояснении была не доля, а целый ушат правды, так как на столе нас ожидали только кофе, чай, небольшая булочка, и в двух маленьких пакетиках джем и масло. Как говорят, комментарии излишни, если исключить подслушанный мною монолог туриста из Германии или Австрии, который сидел за соседним столиком. Обращаясь, по всей вероятности, к своей жене, он выразил своё отношение к поданным яствам следующей краткой, почти угрожающей, фразой:

— Ещё один такой континентальный завтрак, и я уже не жилец на этом туманном Альбионе.

Однако Саша вдруг вспомнил, что в Советской армии завтрак был значительно хуже. Поэтому, наша группа вместо того, чтобы безвременно умирать, отправились в нашу первую экскурсию по английской столице.

Так получилось, что когда мы вышли из нашего отеля и четверть часа прогулялись по Гайд-парку, не забыв при этом полюбоваться повсюду снующими белочками, и пошли дальше по направлению к центру, я вдруг вспомнил, что забыл путеводитель. А ведь без него в чужом городе, как без рук. Однако мои родственники, узнав, что я хочу вернуться в отель, неожиданно запротестовали. Слава, готовясь спрятаться под зонтом от начинающего дождика, улыбаясь, сказала:

— Возвращаться — плохая примета. Давайте пойдём, куда глаза глядят. Вполне возможно, так будет намного интереснее.

Своей жене, захлёбываясь от набежавшего возбуждения, вторил Саша:

— Конечно так будет намного лучше, чем Сеня будет заранее подготавливать нас к приближающемуся исторически-знаменательному объекту. Без путеводителя картинки городских достопримечательностей будут возникать перед нами внезапно, что усилит эффект их рассмотрения.

Подумав, что в словах свояка всё-таки есть, не очень большая, частица истины, я нехотя дал отмашку продолжать движение вперёд. Буквально через четверть часа, следуя, по образному выражению Славы, в направлении взора наших глаз, мы увидели величественный силуэт Букингемского дворца. Когда мы подошли поближе к резиденции королев Англии, я понял, что, если бы вернулся в отель за путеводителем, то не увидел бы одно из самых интересных зрелищ Лондона, знаменитой смены караула. Мы с превеликим удовольствием наблюдали за масштабной, яркой и идеально отрепетированной процедурой торжественной шагистики гвардейцев королевы. Только потом, сверяясь с путеводителем, я узнал, что мы попали в оживлённый, самый, что ни есть исторический, правительственный район Лондона под названием Вестминстер. Совсем рядом находился, одноимённый с ним, Вестминстерский дворец, тот самый, где проходят заседания британского парламента. В многокилометровых коридорах этого знаменитого здания легко потерять нужное направление, и вряд ли есть на свете человек, который побывал во всех его 1200 комнатах. Однако самая знаменитая часть дворца — это, известная всему миру, башня с часами Биг Бен, которая являлась самым ярким архитектурным символом города. В нескольких шагах от него глаз режет тоже самое слово — Вестминстер, только теперь оно служит прилагательным к существительному «аббатство». Именно там были похоронены всемирно известные Роберт Бернс, Исаак Ньютон, Чарльз Дарвин, Чарльз Диккенс и Редьярд Киплинг. После осмотра аббатства мы почти сразу попали на Трафальгарскую площадь, в центре которой возвышалась колонна из тёмно-серого гранита, увенчанная статуей адмирала Нельсона.

Налюбовавшись вволю архитектурными шедеврами, мы более часа бродили по тенистым аллеям Сент-Джеймсского парка вдоль берега реки Темза, пока не наткнулись на симпатичное кафе с видом на эту водную лондонскую артерию. В конечном итоге, последняя нам понравилась намного больше, чем ланч, которым нас накормили. Он включал в себя блюдо, в котором в капустные листья затолкнули вяленый бекон, фасоль, тост из говядины и ещё что-то непонятное. После стакана, так себе заваренного, знаменитого английского чая, я понял, что вряд ли в Великобритании имеется в наличии национальная кухня, которую можно назвать английской. К тому же стоимость порции этого британского яства явно зашкаливала, что выражалась, уж не помню, в скольких фунтах стерлингов, а в израильских шекелях превышала полторы сотни. Похоже, что именно здесь была к месту поговорка «маслом каши не испортишь». Это я по поводу того дорогого бекона, который не испортил нам радостного впечатления от первой экскурсии по Лондону.

Во второй половине дня мы просто прогуливались по улице Пикадилли, название которой переводилось как «кружевной воротник», который, наверное, носили гулявшие здесь щеголи в конце семнадцатого века. Наши женщины с любопытством разглядывали витрины в многочисленных торговых пассажах до тех пор, пока мы не попали ещё на две, явно туристические, улицы Риджен стрит и Оксфорд стрит, где, как из-под земли, появились магазины со всеми мировыми брендами, начиная от одежды и обуви до безмерно дорогих детских игрушек. В этой связи мы задержались там, почти, на два часа. Сестрички, Мила и Слава, ничего не приобрели по вполне разумной причине — невероятной дороговизне сверхмодных, выставленных там, аксессуаров, по сравнению с которыми цена нашего ланча была сопоставима, разве что, со стоимостью котлеты в советской сельской чайной. В любом случае я не удержался от назидания, которое, не без сарказма выразил Саше словами:

— Вот что значит ходить по улицам европейской столицы, куда глаза глядят, без путеводителя.

Следующим утром после, уже почти привычного, континентального завтрака я объявил наступивший день, который ознаменовался, беспросветно затянувшимся, лондонским дождём, днём посещения музеев. На что Саша, вспомнив моё вчерашнее нравоучение и что сегодня — четверг, не очень вежливо заметил:

— В твоих устах, Семён это звучит, как название «рыбный день», которое в Советском Союзе знаменовало последний день рабочей недели.

Понятно, что формальная логика явно не усматривала прямой связи между музеем и рыбой. Но наша мобильная группа догадалась, что Саша, без всякого сомнения, намекал, что далеко не все любят питаться рыбными изделиями равно, как и восторгаться музейными реликвиями.

Но, прямо скажем, деваться ему было некуда. Никто же не был виноват, что Лондон был абсолютным мировым чемпионом по количеству музеев: их тут было всего около трёхсот. Когда я озвучил этот неоспоримый факт, мой свояк, чтобы не прослыть неисправимым невеждой, безнадёжно взмахнув рукой, чуть слышно произнёс:

— Ладно, Семён, твоя взяла. Будем потихоньку приобщаться к мировым ценностям.

Потихоньку не очень то и получилось, так как мне предстояло решить, какие из трёх сотен музеев достойны нашего посещения. Путеводитель, в который я заглянул, существенно облегчил мне поиск, сообщив, что только двенадцать из них являются бесплатными. На основе, не очень профессионального, внутреннего чутья я выбрал три музея, среди которых были: Британский музей (British Museum), Национальная галерея (National Gallery) и музей науки (Science Museum).

Не могу устоять, чтобы не сказать несколько слов об этих сокровищницах искусства, хотя, по большому счёту, описание каждого из них заслуживает многотомного издания. Например, экспозиции Британского музея позволили нам буквально за какие-то два часа познакомиться с историей Англии, начиная с времён древнего Египта и до наших дней. Вместе с тем, нам показалось интересным, что в одном из залов мы обнаружили шесть живых кошек, которые, на полном серьёзе, зачислены в штат музея с целью ловли, появляющихся иногда, мышей.

Вполне понятно, что в Национальной галерее нам не пришлось рассмотреть все 2000 полотен известных мастеров живописи со всего мира, созданных, начиная с двенадцатого столетия. Тем не менее, мы прикоснулись к духовным ценностям, когда подолгу стояли у гениальных творений Леонардо да Винчи, Рафаэля, Тициана, Рембрандта и других мастеров той эпохи.

Если в этих двух ристалищах удивляться особо не приходилось, поскольку нечто подобное я видел в московской Третьяковке, в мадридском Прадо и в ленинградском Эрмитаже, то следующий Музей науки поверг меня в нечто большее, чем шок. Такого я не созерцал нигде и никогда, все триста тысяч экспонатов, размещённых в галереях пятиэтажного здания, относились к высшим достижениям человеческого разума. Неподдельный интерес вызвали уникальные паровые машины, летательные аппараты, современные компьютеры, раритетные автомобили, космическое оборудование и многое другое, что даже трудно перечислить. Причём, многое из увиденного было выставлено в натуральную величину и можно было наглядно убедиться, как выглядит изнутри то или иное устройство. Инновационные технологии виртуальной реальности позволяли нам даже почувствовать себя астронавтами, бороздящими просторы Вселенной. Когда, после трёхчасового пребывания, мы вышли из музея, Саша протянул свою руку и, благодарно заглядывая мне в глаза, на полном серьёзе в голосе, сказал:

— Спасибо, тебе, старик! Удружил! Было захватывающе интересно.

Хождение по музеям захватывало не только дух, а и, так сказать, плоть. Это к тому, что от долгого перемещения в замкнутом музейном пространстве у наших жён болели не только ноги, а и голова. Несмотря на это, когда на следующее утро при выходе из отеля нас встретил не моросящий дождь, а затяжной ливень, который, судя по всему, и не думал прекращаться, Слава, задумчиво взирая на свинцовые небеса, виновато попросила:

— В какие музеи, Сенечка, ты нас сегодня поведёшь.

Вычитав в энциклопедии, что в Лондоне среднее количество солнечных дней в году составляет порядка семи десятков, я заранее запланировал посещение Музея мадам Тюссо и Музея Тауэр.

Не ошибусь, что уникальный музей восковых фигур знает каждый, даже тот, кто там никогда не был. Поэтому описание этого места будет ограничено одним предложением. Войдя туда, мы перманентно погрузились в необыкновенный мир гламура и блеска самых ярких личностей мира, вглядываясь при этом прямо в глаза любимым звёздам из мира политики, искусства, развлечений и спорта. Вот так: и не больше, и не меньше!

Музей Тауэра несомненно также заслуживал того, чтобы о нём сказали несколько слов. Прежде всего он представлял собой крепость, которую изначально строили как оборонительный замок. Однако затем она служила и зоопарком, и монетным двором, и арсеналом, и тюрьмой, и обсерваторией, и, в конце концов, оружейной палатой, где сегодня хранились также сокровища в виде королевских драгоценностей. Сегодня нам воочию представилась возможность увидеть их.

После обеда мы отправились в Гринвич, в один из самых красивых пригородов Лондона. Вообще говоря, не просто отправились, а поплыли на небольшом белоснежном катере по знаменитой реке Темзе. Она показалось совсем не такой раздольной, как представлялось из описаний Чарльза Диккенса, её ширина вряд ли превышала двести метров. В тоже время, для сравнения, украинский Днепр в Киеве достигал размаха около шестисот метров. Однако это ни в коей мере не мешало нам с борта катера любоваться во всём блеске панорамой Лондона с его белыми дворцами, роскошными мостами, самобытными крепостями, изысканными храмами и соборами. Сам Гринвич являл собой небольшой приятный городок, на территории которой находилась Королевская обсерватория. Она интересовала меня намного больше, чем муниципальная урбанистика этой симпатичной окраины Лондона. Просто на асфальтированной мостовой именно этой обсерватории была отмечена серебристая линия, которая означала место прохождения нулевого меридиана, которому повезло называться «гринвичским». Мы, разумеется, сфотографировались на этой черте, стоя, по сути дела, одной ногой в западном, а другой — в восточном полушарии Земли. Ещё в школе, занимаясь в географическом кружке, я знал, что, строго говоря, гринвичский меридиан проходит через ось пассажного астрономического инструмента, с помощью которого регистрируются моменты прохождения различных светил через один и тот же вертикал. Однако не могут же вездесущие туристы взобраться на виртуальную ось этого астрономического универсала. Именно для них и серебрилась во дворе эта фантомная линия меридиана, который, неважно, где находится точка его прохождения, в любом случае, соединяет её с северным и южным полюсами Земли.

Когда мы вернулись из Гринвича в город, что-то внутри нас подсказывало, что все наши, безусловно интересные, экскурсии затмили пропущенный обед, который угрожал плавно перерасти в ранний ужин. Между тем часы на какой-то уличной башне показывали шестой час вечера. Вспоминая «никакой», но, безмерно дорогой, вчерашний обед, я воссоздал в памяти напутствие Эдика, который с Любой несколько месяцев назад уже побывал в Лондоне. Он настоятельно советовал мне питаться исключительно в лондонских барах, мотивируя это дешевизной и качеством подаваемых там блюд, оригинальностью английского пива и неординарностью интерьеров заведения. Надо же тому случиться, что не успели мы даже на двести метров отдалиться от причала, где нас выгрузил прогулочный катер, как в глаза бросилась красочная вывеска «The George Inn», что в переводе означала «Паб Джорджа». Мы ещё не знали, что создание этого паба датировалось 1380 годом, что это был постоялый двор, на мощёную брусчатку которого в средние века заезжали экипажи с, так называемыми, «людьми дела». Так в те времена называли лондонцы заключённых, бандитов, девиц лёгкого поведения и прочих прожигателей жизни. Когда мы попали вовнутрь этого древнего пивного заведения, то сразу окунулись в атмосферу богемного средневековья. Никогда и нигде в заведениях общепита я так глубоко не ощущал дух давно ушедших времён. Просто чувствовалась часть совершенно иной, наверное, лондонской культуры как в оригинальном, сохранившем элементы древности, интерьере паба, так и в доброжелательно-приветливой, совсем неагрессивно — пьяной, атмосфере общения посетителей бара. Можно предположить, что этому в немалой мере способствовали портреты, которые украшали стены заведения. Среди них были Чарльз Диккенс, Уинстон Черчилль и принцесса Маргарет. Самый большой портрет принадлежал Уильяму Шекспиру, который, как утверждалось, не только наслаждался пивом в этом пабе, а даже ставил в его дворе свои трагедии и комедии. Но, говорят, историей и богемой желудок не насытишь. Поэтому, следовало особо отметить, что, в сочетании с бесподобным пивом, накормили нас тут по разряду «выше крыши», выставив на стол копчёный лосось, ростбиф, картофель фри и овощной салат. При этом особую радость доставила нам цена всех этих вкусностей, которая была в два раза ниже, чем мы заплатили вчера в парковом кафе на берегу Темзы. Особая благодарность за это была мысленно послана моему другу, Эдику Могилевскому.

За дни, проведенные в Лондоне, мы чётко уяснили, что этот многоликий город насколько космополитичен, настолько и многообразен. В нём органично уживались многовековые памятники архитектуры, глубокое наследие и современные тенденции. Однако путеводитель настойчиво советовал сменить пёстрость английской столицы на идиллические пейзажи её пригородов: Оксфорд и Кембридж, которые располагались всего в часе езды на электричке. Мы потратили два дня для их беглого осмотра, о чём впоследствии вовсе не пожалели.

В Оксфорд мы попали ранним сентябрьским утром. Нам сказочно повезло с погодой, осенний тонус которой выражался солнечными бликами, разухабисто гуляющими по багряной листве на дорожной брусчатке. Тем не менее, совсем не хотелось сейчас подменять путеводитель и перечислять достопримечательности этого милого городка. Просто скажу, что Оксфорд — он, с одной стороны, многолюдный, здесь везде и повсюду перемещались, в основном, молодые люди, на лице которых читалось, что они принадлежали к сословию студентов оксфордских колледжей. С другой стороны, этот город многолик. Для кого-то он синонимичен с детьми богатых людей, которые обучались в тамошних университетах. Для других, он ассоциировался с местом, где получили образование множество известных людей. Для третьих, и таких немало, это место, которое привлекало своей аристократичностью, викторианским стилем, старенькими улочками, рынками, музеями и пабами.

Для меня же географическое название Оксфорд всегда связывалось с именем университета, который являлся чуть ли не самым старейшим в англоязычном мире и до сих пор считался одним из ведущих в мире со своими 38 независимыми колледжами. Достаточно сказать, что здесь обучались 26 премьер-министров Великобритании, президент США Билл Клинтон, 20 архиепископов и 27 нобелевских лауреатов. Заключительным аккордом пребывания в Оксфорде для нас стало посещение Бодлианской библиотеки знаменитого университета, где я не просто, как в былые времена, снова почувствовал себя студентом, а на полном вдохе ощутил собственное сопричастие к духу науки, окутавшее это здание.

Следующим номером нашей английской программы стал город Кембридж, город яркий, шумный, безумный и экспансивный. Все эти эпитеты опять-таки приурочены к студентам, которые обучались в не менее, а может быть, даже по неким меркам, более эпатажном месте, чем оксфордский, университете. Сюда приезжали учиться сюда со всего мира. Тут в своё время находились Чарльз Дарвин, Исаак Ньютон и даже, представьте себе, русский писатель Владимир Набоков. Как и Оксфорд, Кембриджский университет был разделён на три десятка колледжей. Каждый из них это не просто отдельное здание, двор, библиотека, общежитие, а свой, присущий только ему, мир науки, философии и мировоззрения. Интересно, что кембриджский университет опередил оксфордский: он подарил миру почти девять десятков нобелевских лауреатов.

В целом Кембридж, несмотря на кажущуюся необузданность, более уютное место, чем Оксфорд. Виновницей этого являлась, наверное, неторопливая река Кем. Древний город, как мы убедились при его рассмотрении, был знаменит не только своим университетом. Он таил в себе множество исторических памятников, интересных музеев и роскошных парков. Это удивительный уголок старой Англии с прекрасными узорами готической архитектуры на старых зданиях. Подводя итог нашей экскурсии одним предложением, можно сказать, что город вдохновил нас, невиданной ранее, атрибутикой науки, свободолюбием студенчества и очаровал своей изящной красотой.

Пять лондонских дней пролетели, как одно неповторимое мгновение. Его последний блик застал нас на центральном вокзале английской столицы Сент-Панкрас. У нас оставался ещё час до отправления поезда на Париж. Да, господа, я не ошибся, именно на изумительный и романтический Париж. Но об этом чуть позже, в соответствии с хронологией нашего повествования.

Пока мы ещё находимся в шикарном вокзальном холле английской столицы, в обычном станционном Макдональдс. Дело в том, что последнее наше лондонское утро было отдано кварталу под названием Сохо. Именно он являлся приютом лондонской богемы, колыбелью бит-культуры и колоритным местом для тех, кто был готов увидеть другой, лишённый пресловутой респектабельности, разгульный и беззаботный, Лондон. А ещё Сохо славился увеселительными заведениями и многочисленными магазинами. Наших жён, к сожалению, заинтересовало не первое, а, именно, второе из перечисленного. Другими словами, пока они в течение нескольких часов занимались «шопинговой терапией», мы с Сашей находились в состоянии некой аритмии, которая отключила нас от животворного биения пульса шумного квартала. Причём отсоединила настолько, что мы в тягостном ожидании наших «половинок» не то, чтобы пива не выпили, а даже перекусить не успели. Поэтому я, Мила и Слава и томились сейчас в очереди в привокзальном Макдональде. В это же время Саша находился вблизи станционных путей, охраняя от английских воришек наши чемоданы. Когда, мирно, никого не трогая, он гордо восседал на одном из них, не без удовольствия поглощая принесённый нами чизбургер, к нему подошёл полицейский, которых в Англии почему-то называют ласкательным именем «бобби». Он довольно грозно что-то выговаривал ему на своём английском речитативе. В ответ, нарушившему его вокзальный ланч, блюстителю порядка, Саша непринуждённо проговорил, единственно известную ему на английском языке, фразу:

— I do not understand.

Когда до «копа» дошло, что, сидящий на чемоданах, мужчина, действительно, не понимает его, он путём смешной мимики и жестов довёл до его сведения, что принимать трапезу полагается только в кафе и ресторанах и ни в коем случае вблизи станционных путей. Выудив из своих форменных штанин тощий кошелёк, он недвусмысленно дал Саше понять, что дело может обернуться денежным штрафом. Мой свояк не стал искушать судьбу и, вспоминая ненормативную русскую лексику, поспешно ретировался в сторону ближайшей закусочной.

На этом, вызывающая много толков, английские чопорность и законопослушание не закончились. Когда мои спутники уже зашли в поезд и до его отправления оставалось не более двух минут, зная, что в английском поезде, в отличие от советских, нет тамбуров для курения, я вышел на открытую платформу, чтобы затянуться израильской сигаретой «Time». Перрон, во всю его полукилометровую длину, был безлюдный и пустой. Все пассажиры уже заняли свои места в вагонах. Я, медленно выпуская вверх замысловатые колечки дыма, наслаждался последними мгновениями табачного отравления. Вдруг увидел, что по направлению ко мне стремительно бежит, грозно размахивая разноцветными флажками, служительница железнодорожного порядка. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы догадаться, что курить на перроне категорически запрещается и что, если эта разгневанная англичанка доберётся до моей персоны, то вместо парижского Монмартра у меня есть, вполне вероятные, шансы увидеть камеры Тауэрской крепости. Я не стал испытывать судьбу на прочность, без промедления запрыгнув в пассажирский вагон. В тот же момент поезд тронулся в направлении, страстно желаемой, столицы Франции.

Пока мы не ступили на землю, по которой в своё время ходили Нострадамус, Наполеон Бонапарт и Жанна д’Арк, в тиши комфортабельного экспресса я размышлял об уникальной и, в тоже время, в чём-то парадоксальной Англии, которую для меня олицетворяла её столица. Я всё думал, почему, ещё в своё время, Александр Герцен сказал:

— Нет города в мире, который бы больше отучал от людей и больше приучал бы к одиночеству, как Лондон. Кто умеет жить один, тому нечего бояться лондонской скуки.

Трудно опровергать русского писателя, скорее всего нужно согласиться с ним. Хотя, по правде говоря, у меня не было каких-либо поводов для этого. Разве я был вхож в лондонскую богему, разве говорил хотя бы с одним англичанином, разве общался с британцами, кроме продавцов в супермаркете, кассиром в музее или официантом? На это существует лишь один отрицательный ответ: «нет». Но кроме области объективной есть ещё и сфера чувственная. В соответствии с ней, на уровне ощущений, мне казалось, что проведя несколько дней в Лондоне, я повсюду испытывал в атмосфере города, если не равнодушие, то непременно какую-то холодность, если не скуку, то уж точно какое-то неудовольствие.

Что можно сказать об англичанах, не будучи лично знакомым с ними? Что это единственная европейская страна, которая не жаждет быть Европой. Что они островная нация, которая существует вне социальной зависимости от других народов. Что они лучше всех, ведь даже нулевой меридиан проходит через их страну, а не через соседнюю Францию, которую они не очень-то и жалуют. Что в Европе только в Великобритании придумали правый руль и левостороннее движение по дорогам. Вообще-то, не это я хотел подчеркнуть. Просто англичане, по сравнению с итальянцами, испанцами и даже с немцами и швейцарцами, с которыми я, правда, также не ел с одного котелка, но имел счастье лицезреть, выглядели не такими весёлыми, дружелюбными и раскованными. На рынке в английской столице мы даже заметили на одном из студентов футболку, на которой было написано:

— Никакого секса, пожалуйста, мы — британцы.

Отсюда становилось понятным, почему от Лондона веяло холодком не столько даже климатическим, сколько альтруистическим.

Мои итоговые мысли о Лондоне и, населяющих его англичанах, прервал поездной контролёр, который вежливо попросил предъявить наши билеты. Какое-то мгновение я отстранённо смотрел на него, забыв, что нахожусь в экспрессе, который за два с половиной часа должен перенести меня с островной столицы европейского государства в столицу страны континентальной. Пока же я с наслаждением смотрел в вагонное окно, наслаждаясь сочно зелёным, чисто английским пейзажем, который вызывал где-то в глубине подсознания, неведомую ранее, на первый взгляд, несуразную акварельную медитацию. Не зря, видимо, в этом аспекте британский актёр Майкл Фландерс говорил:

— Если бы Господу было угодно, чтобы мы летали на самолётах, он не создал бы железных дорог.

Да и, в самом деле, кто-то правильно сказал, что путешествие на поезде это больше, чем просто перемещение из точки А в точку В, это целая философия. Что касается последней, это было правильно применительно к Советскому Союзу, когда железнодорожный состав, который ехал, скажем, из Москвы во Владивосток, пересекал при этом семь часовых поясов. При этом, справедливости ради, знаменитый нулевой меридиан Гринвича он не проходил.

Что же касается нашей поездки на евроэкспрессе, то её концептуальность состояла в том, что буквально через час нам предстояло въехать в уникальный подземный туннель, проложенный под проливом Ла-Манш, который соединял город Фолкстон на юге Англии с городком Кокель во французском регионе Нор-Па-де-Кале. Путеводитель подсказывал нам, что этот двухпутный железнодорожный туннель имел длину 51 километр, из которых 39 проходили под водой. Поэтому, примерно около получаса, за окном вагона зияла непроглядная чернильная темнота.

Пока я думал о бренности нашего путешествия, поезд уже давно выбрался из подводного туннеля, всё ближе и ближе приближаясь к французской столице. За окном, как по мановению волшебной палочки, вдруг исчезла зелёная расцветка старой Англии, которую сменили, набрызганные серой краской, индустриальные пейзажи, тоже пожилой, Франции. Буквально минуты отделяли нас от прибытия на самый большой в Европе Северный вокзал (Gare du Nord) Парижа. Я лихорадочно вглядывался в карту, чтобы отыскать местоположение отеля, который лично заказал в тель-авивском турагентстве. В спешке потребовалось несколько напряжённых минут, чтобы отыскать на ней улицу Rue Лаfayette, на которой находилась гостиница. Понадобилась ещё минута, чтобы найти на этой же карте вокзал, куда прибудет наш поезд. Удивлению моему не было конца, когда я увидел, что расстояние между ними составляет менее пятисот метров. Когда наша туристическая бригада уже покинула поезд, когда мы уже воочию увидели фасад Северного вокзала в виде триумфальной арки, сложенной из крупных каменных блоков, когда Слава просила Сашу отыскать стоянку такси, я, не без торжественности в голосе объявил, что до нашего отеля всего несколько минут неспешной ходьбы. Уже через четверть часа мы стояли у стойки регистрации, без труда найденной, гостиницы. Правда стойкой это место можно было назвать чисто условно, имея в своих извилинах бесчисленную меру фантазии. На деле она представляла собой крохотную конторку, за которой едва помещался портье. Визуально гостиница, порог которой мы пересекли, совсем не походила на трёхзвёздочную. Однако номер, который располагался не в полуподвале, как в Лондоне, а на втором этаже, выглядел гораздо эффектнее, чем у англичан, хотя, по большому счёту, вряд ли я бы выделил ему больше одной звезды. Не столько коробило, что отель находился в старом, времён трёх мушкетёров, здании и что туалет и душ теснились в микроскопическом помещении, где вряд ли бы поместился кто-то из этих же мушкетёров, сколько то, что окно выходило в маленький каменный, с большими мусорными ящиками, дворовый колодец, ограниченный стенами древнего дома. Мила, переводя взгляд с панорамы, открывающейся из окна отеля, на моё недовольное выражение лица, с деланным оптимизмом прошептала мне на ухо:

— Ну, что ты так расстроился, Сенечка, ты же сам говорил, что гостиница нам нужна исключительно для того, чтобы ночью перекантоваться.

Я не стал переубеждать свою жену в справедливости собственных слов и, как бы оправдывая самого себя, грозно воскликнул:

— Ну раз так, быстренько переодевайся, мы немедленно отправляемся выпить хотя бы двадцать грамм «Наполеона» в честь приезда в город-герой Париж и ознакомиться с окрестностями нашего «гранд отеля».

Слава с Сашей, сославшись на усталость, остались в номере, а мы с Милой вышли на, прилегающую к отелю, улицу, подсвечиваемую неярким светом замысловато-закрученных фонарей. Мне казалось, что вот, вот из переулка покажется пролётка, в которой, передавая друг другу сигару, о чём-то мило беседуют Эмиль Золя и Ги де Мопассан. Однако вместо классических куртизанок из их произведений, первое, что бросилось нам в глаза, так это пёстрая вывеска над одним из закусочных заведений. На ней красочными семитскими буквами было написано «фалафель и шаурма по-израильски». В подсознании моей жены тут же проснулись патриотические чувства приверженности к Святой земле, и она, указывая на эту сомнительную фалафельную, безоговорочно заявила:

— Всё решено, здесь и отпразднуем наш приезд.

— Может быть лучше здесь, — нерешительно возразил я, направляя указательный палец на витрину не то бара, не то винного магазина, в которой пестрели причудливые этикетки чуть ли не полсотни бутылок, явно алкогольного содержания.

Но моя жена решительно настроилась посетить заведение, где она может внести свою посильную лепту в его доход. Наяву получалось, что, как в Италии, так и в Испании именно она находила уголки, связанные с присутствием наших соотечественников. Вот и здесь у ней взыграло, так сказать, национальное самосознание. Только ни она и ни я ещё не знали, что наш отель, со всеми прилегающими к нему заведениями, располагался в еврейском квартале.

Ресторанчик, в который мы зашли, по тель-авивским меркам относился к второразрядным заведениям общепита и, разумеется, звёздами Мишлена награждён не был. Но, когда мы сознались, что приехали из Израиля, нас обслужил сам хозяин, который, на иврите говорил похуже нас с Милой. Когда на нашем столике появились заказанные блюда, и я попросил у него принести бутылку вина, он виновато развёл руками, что означало, что алкоголь не входит в меню его заведения. Уловив на моём обескураженном лице тень неудовольствия, «начальник ресторации» подобострастно улыбнулся и заискивающе провозгласил:

— Как бы трудно нам не было, мы всегда выполняем желание клиента.

Буквально через несколько минут он уже открывал бутылочку красного сухого Шато (Chateau). Так что наш приезд мы с Милой отметили совсем неплохо. Правда, выходя из ресторана, я заметил, в ранее найденной, соседней магазинной витрине точно такое же вино, по цене в два раза меньшей, чем было указано в счёте израильского заведения. Нетрудно было догадаться, что вино, стоявшее на нашем столике, было куплено в этом магазине хозяином заведения, в котором мы отмечали наш приезд. Когда я поделился своим открытием с Милой, прибавив к этому:

— Всё идёт по плану, как ты и хотела, дали хозяину увеличить свои дивиденды, — она, весело всплеснув руками, нежно проговорила:

— Это для того, чтобы ты в романтическом Париже почувствовал маленький кусочек родины. Ты же знаешь, что евреи — всегда евреи, особенно за рубежом.

Услужливый хозяин ресторана рассказал нам немного об истории квартала, где мы сейчас находились. Оказалось, что он был уже еврейским чуть ли не с двенадцатого века. Именно здесь проживали евреи, изгнанные из Испании. Да и сейчас здесь обитала не одна сотня тысяч евреев, придавая кварталу место, пропитанное особой атмосферой, радушием и приветливостью еврейского народа. Мы с Милой с удовольствием бродили по вечерним улочкам квартала, полагая, что мы не в Париже, а в Иерусалиме. Только сейчас заметили, что не только фалафельная, а и названия разнообразных сувенирных и антикварных лавок, магазинов с кошерными продуктами, кафе с традиционной еврейской кухней и даже улиц дублируются на иврите или идиш.

Продолжая совершать вечерний моцион по кварталу, мы увидели старинный особняк, где расположился Музей истории и культуры иудаизма, экспозиции которого знакомили посетителей с искусством и бытом еврейского народа. Неподалёку расположилась большая синагога, а чуть дальше Мемориал неизвестному еврею-мученику, посвящённый жертвам Холокоста. Еврейский квартал оказался не таким уж и маленьким по своей площади, более двух часов мы прогуливались по нему, осматривая французские (а не наоборот) вкрапления в еврейское бытиё Парижа. В этот вечер я ещё не ощущал романтическую эйфорию настоящего Парижа, которую, порой обветшалый и изношенный, порой нестерильно чистый его еврейский квартал, превзнести никоим образом не мог.

Зато чуть ли не наркотическое опьянение от волшебства Парижа я испытал уже на следующее утро. В немалой степени этому восторженному хмелю способствовал путеводитель, который был составлен талантливой американской журналисткой, прожившей в Париже десять лет. В отличие от других туристских справочников он заводил нас в невероятно-фантастические места, неведомые штатным экскурсоводам и гидам. С его неоценимой помощью нам удалось проникнуть в таинственные дебри совсем другого Парижа, раскрывающего в неиссякаемом лабиринте своих кривых переулков и блистающей брусчатке, ниспадающих к Сене безмолвных и горбатых улочек, незабываемые персонажи Оноре де Бальзак, Виктора Гюго, Александра Дюма, Гюстава Флобера и Стендаля. Мы окунулись в бездну какого — то таинственного восприятия, никогда не познаваемых ценностей волшебного города. Это отнюдь не означало, что мы не знакомились с популярными общеизвестными достопримечательностями города. Приведу их неполный список в качестве некоего отчёта о проделанной туристической работе.

День первый. Он ознаменовался тем, что мы поднялись на знаменитую Эйфелеву башню, взметнувшуюся на 324 метра над Марсовым полем. До сих пор мне иногда снится чудесная панорама старого Парижа, которая открывается с её смотровой площадки. Во второй половине дня мы посетили Лувр, наверное, самый знаменитый художественный музей мира, расположенный в старинном королевском замке. Здесь мы совершенно зря боялись, что среди 350000 картин, статуй, гравюр и эстампов не найдём самое известное живописное полотно эпохи Возрождения, картину Леонардо да Винчи «Мона Лиза», известную под названием «Джоконда». Зря волновались, именно возле неё толпилось настолько много посетителей, что пробраться поближе к картине представлялось почти неразрешимой задачей. Говорят, что «эффект Моны Лизы» заключается в том, что изображённое на полотне лицо наблюдает за человеком, в какой бы точке зала он не находился. Во всяком случае на себе я этого явления не ощутил. Более того, после двухчасового осмотра музейных ценностей я почувствовал невероятную усталость. Скорее всего это был не столько эффект, предписываемый Джоконде, сколько сокрушительная энергетика, исходящая от всех, вместе взятых, картин музея. Иначе, чем объяснить, что я был способен целый день без устали бродить по городу, а какой-то час прикосновения к духовным ценностям приводил меня к изнеможению.

В себя я пришёл только в момент, когда мы вышли из музея и оказались в, расположенном возле Лувра, Саду Тюильри. Буквально через несколько минут, пройдя площадь Согласия, мы попали в царство магазинов и бутиков, окутавших прославленные Елисейские поля. Надо же тому случиться, что именно здесь, возможно от избытка чувств и впечатлений от увиденного, Миле потребовалось что-то более прозаическое и житейское. Она, как-то поспешно, как артист Георгий Вицин в фильме «Операция «Ы «и другие приключения Шурика», спросила меня:

— Вы не скажете, где здесь туалет?

Мне ничего не оставалось, как ответить своей жене:

— Простите меня, мадам, но я не имел счастья родиться и жить в этом городе, и поэтому не знаю.

Взглянув на её встревоженное лицо, я понял, что всё-таки имело бы смысл родиться в Париже, чтобы достоверно знать, где находятся там места, обозначаемые в России буквами «М» и «Ж». Вместе с тем, я весьма своевременно вспомнил, что вычитал в путеводителе, что, если вам не удаётся найти туалет где-нибудь поблизости, можно без всяких проблем воспользоваться им, зайдя в ближайшее кафе или ресторан. Что можно сказать по этому поводу? Мы как раз, закончив свой замечательный маршрут по Елисейским полям, подошли к их концу, к Триумфальной арке. Именно здесь, в этом, олицетворяющем символ Парижа, месте прямо на нас, мигая неоновыми огоньками, вызывающе смотрела вывеска «Restaurant Laurent». Я, не совсем уверенно, сказал Миле:

— Мой внутренний голос подсказывает, что именно здесь находится то место, что мы ищем, причём, в не самом худшем его виде.

В ответ на свою витиеватую фразу я увидел испуганные глаза своей жены. Пришлось взять туалетную инициативу в свои руки. Не без опаски, приоткрыв массивную резную дверь, мы попали в, увенчанный изящными пилястрами и мраморными скульптурами, красивый зал. Если бы не столики, покрытые белоснежными скатертями, можно было бы уверенно предположить, что мы оказались в музее. Не успел я подумать, что на сленге современной молодёжи ресторан можно было бы охарактеризовать мощным словечком «крутой», как к нам приблизился гарсон в темных брюках белой рубашке с обязательной чёрной бабочкой. Выразить доходчиво на языке Стендаля, что желает моя жена, представлялось для меня задачей, не имеющей решения даже в элементарных функциях. К счастью, слово «туалет» в русском, английском и французском звучании имело один и тот же смысл. Именно его я, криво улыбаясь, и произнёс официанту, указывая подрагивающим пальцем на свою жену. То, что произошло дальше, указывало на состоятельность, описанного в путеводителе американской журналисткой. Французский гарсон, жестом указав мне оставаться на месте, вежливо взял Милу под руку и повёл в глубь зала. Ожидая возвращения жены из, не таких уж и отдалённых, мест, я подумал, что может быть нам в знак благодарности за полученный сервис стоит поужинать в этом ресторане. Есть бог на свете в том смысле, что прежде, чем сесть за столик, я заглянул в красочный буклет-меню, составленное, в том числе, и на немецком языке. То, что я увидел там, полностью подтвердило крутизну ресторана: оказывается его расцвет пришёлся ещё на эпоху Наполеона III. Однако больше всего поразили меня цены: бизнес-ланч (по нашему комплексный обед) стоил там около 400 израильских шекелей на одну персону. За эти деньги в, средней руки, тель-авивском ресторане я мог неплохо накормить себя, жену и двух дочерей. Пока я раздумывал о ценовой политике французских, по-простонародному, кабаков, в проходе между столиками появилась моя, заметно повеселевшая, жена. Она поведала мне, что гарсон, который встретил нас у входа, провёл её в конец зала и у лестницы, ведущей на второй этаж, передал её другому официанту, сопроводившему её до двери туалета с какими-то непонятными, но, наверное, благостными пожеланиями, прозвучавшими на французском языке. Вот и не верь после этого путеводителям!

День второй мы начали с осмотра сердца Парижа, с острова Ситэ. Парижане называли его ещё и колыбелью города потому, что именно здесь был построен первый французский королевский дворец (Дворец правосудия) и именно здесь воздвигнут величественный Собор Парижской богоматери. Старый Париж долгое время размещался в пределах этого острова, который изобилует массой достопримечательностей. Мы обошли весь Ситэ в течение сорока минут, но дальнейший осмотр только половины того, что упоминалось в путеводителе, занял у нас ещё полдня. Собор, не какой-то там, как говорится в незабвенном фильме, матери, а самой, что ни есть, Парижской богоматери поразил нас величием своей архитектуры, богатством декора и уникальными святынями. При осмотре этого Нотр-Дам-де-Пари мы почувствовали, надо полагать, божественную энергетику, исходящую от священных реликвий, включая терновый венец, гвоздь, которым прибивали к распятию Иисуса и частички самого креста.

Передохнув после осмотра античных парижских ценностей в нашем отеле, вторую половину дня мы решили посвятить Монмартру. Ведь именно в этом богемном районе жил Эмиль Золя, писали картины Ренуар, Ван Гог и Пикассо, творили Хемингуэй и Френсис Скотт Фицджеральд. Пока я ожидал в холле гостиницы свою жену, ко мне за столик подсела симпатичная брюнетка из тех, возраст которых визуально не определяется. Она, подсмотрев в моих руках путеводитель на русском языке, неожиданно проговорила:

— Здравствуйте, месье. Будем знакомы, меня зовут Роксана, а вас?

Мне ничего не оставалось, как назвать своё имя. Выяснилось, что Роксана, родившаяся в Ереване, жила в Париже уже больше десяти лет. Она оказалась настолько контактной, что уже через пять минут у меня сложилось впечатление, что я знаком с ней много лет. В разгар нашей беседы из номера вышла Мила и, бросив недобрый, даже подозрительный, взгляд на Роксану, спросила меня, куда я положил её сумку. Когда моя жена ушла опять в номер, моя армяно-французская знакомая поинтересовалась:

— Вы не подскажете, Семён, эта симпатичная женщина — ваша жена?

Получив утвердительный ответ, она, не без сожаления, взглянула на меня и нежным голосом проворковала:

— Кто же, дорогой товарищ, в Париж едет со своим самоваром, — что в иносказательном переводе, наверное, означало:

— Не бери с собой то, чего там, куда ты приехал, и так хватает.

Я не успел ответить, так как в этот момент, вышедшие из номера, Саша и Слава подхватили меня за руки и повели к выходу из отеля, полагая, что на этом моё знакомство с блудной парижанкой подошло к концу. Как же они ошибались. Когда на станции парижского метрополитена я подошёл к схеме, чтобы определиться, как лучше добраться до Монмартра, я услышал позади, знакомый уже, голос Роксаны:

— Я могу вам помочь, Семён?

— Нет, спасибо, — ответил я, — мы, вроде бы, справляемся, скажите только, — спросил я разглядывая схему движения подземных поездов, — на карте видно, что на Монмартре есть две остановки: одна сверху, другая снизу, где лучше выходить?

Роксана кокетливо передёрнула плечами и, не глядя мне в глаза, кокетливо прошептала на ухо:

— Не знаю, как вы, Семён, но я предпочитаю сверху.

Увидев приближающихся ко мне родственников, она поспешно вскочила в вагон уходящего метро и вместе с ним навсегда исчезла из поля зрения.

В соответствии с эротическим советом Роксаны мы вышли на верхней станции метро и сразу попали на вершину 130-метрового холма самого высокого и колоритного района Парижа. Тут же перед нашим взором предстало необыкновенной красоты, примерно стометровой высоты, белокаменное, отливающее розовым цветом, сооружение, называемое базиликой Сакре-Кер. Полюбовавшись чудесным интерьером храма, мы вышли на компактную, но многолюдную площадь Тетр, которая по совместительству являлась центром бурной богемной жизни района. Именно здесь мы пили кофе в старейшем бистро La Mere Catherine, именно здесь около двухсот лет назад русские офицеры кричали «быстро», наделив тем самым экспрессный парижский общепит этим благозвучным названием.

Вряд ли найдётся в мире турист, который будучи на Монмартре не заглянул в музей Сальваторе Дали. Не миновала эта почётная участь и нас. Только здесь я впервые увидел картины гения сюрреализма, нарисованные рогом носорога и ползающими по холсту улитками, намоченными в красках.

Спустившись с холма на фуникулёре, мы приблизились к знаменитому кабаре Мулен Руж, которое названо в честь огромной деревянной мельницы, построенной над входом. Местные жители говорили, что исключительно благодаря ему, Париж обрёл славу европейской столицы любви и дух тусовочного и сладострастного города. Кабаре восхищает своим эротическим канканом и фееричным шоу с богатством декораций и роскошью костюмов, созерцаемыми из-за столиков с бокалом шампанского. Нам к сожалению, не удалось попасть туда, и не только потому, что стоимость входного билета составляла примерно столько же, сколько стоимость ланча в «туалетном» ресторане, а и ещё из-за того, что его надо было заказывать за несколько дней. Вместе с тем, напрасно путеводитель твердил, что не побывать в Мулен Руж означает не прочувствовать дух Парижа. Прошло почти четверть века, как побывал там, но до сих пор ощущаю соблазнительное дыхание города на Сене.

День третий мы провели на левом берегу Сены. Этот день выдался самым тяжёлым в моей парижской жизни. Его приличествовало охарактеризовать как музейно-экспозиционный. Начался же он в Музее д’Орсэ, который по мнению знатоков представлял собой настоящую сокровищницу художественного и прикладного искусства, продолжился в музее Родена, который размещался в том же доме, где проживал раннее великий скульптор и в музее Пикассо, где мы лицезрели творчество художника от периода кубизма до реализма и от барокко до современного «ню».

Во второй половине дня мы устроили себе отдых от духовных ценностей, посетив Латинский квартал, начав его осмотр с живописного фонтана Сен-Мишель, любимого места парижан для встреч и свиданий. Это один из самых старых районов Парижа. Он получил своё название благодаря, находившемуся здесь, знаменитому университету Сорбонне, преподавание в котором велось именно на латинском языке. Конечно же, мы зашли в главный корпус одного из древнейших университетов мира. Мила даже предложила зайти мне в отдел кадров и осведомиться не нужны ли им профессора для преподавания геодезии. На корню отвергнув её фантастическую идею и сославшись на полное незнание латыни, я предложил просто прогуляться по студенческому, в хорошем смысле, гетто. Квартал, действительно, представлялся молодёжным: однако трудно было определить, кого тут больше, студентов или туристов. В любом случае мы с большим желанием присоединились к пёстрой и, по своему, демократической, толпе праздношатающегося народа. Узкие улочки квартала, на которых расположились, как дорогие, так и доступные по цене кафе и рестораны, напоминали времена трёх мушкетёров. А наш незаменимый путеводитель навязчиво напоминал, что именно в Латинском квартале одинаково уютно чувствуют себя как богатая респектабельная публика, так и молодёжь с ограниченным бюджетом. Причисляя себя к последней, мы выбрали для ужина не самый фешенебельный, но, в тоже время, и не совсем убогий ресторан под названием «Le Chalet St Michel». К тому же и повод был достаточно привлекательный: в этот день Славе исполнилось тридцать семь лет. Ресторан оказался не только бюджетным, а ещё и вкусным. Нам попался очень симпатичный, где-то разбитной, очень весёлый официант, который первым делом поставил на стол красивые фужеры и бутылку бургундского красного вина. Когда я, всеми доступными мне языковыми и жестикуляционными средствами, объяснил ему, что мы хотим поужинать по-французски, он, доброжелательно улыбнувшись, кивнул головой, показывая поднятым вверх большим пальцем, что понял меня. И что вы думаете, действительно, воплотил в жизнь не только то, что я подумал, а дальше больше. Всё это выразилось в том, что он грациозно разместил на столе. Началось всё с обязательной закуски с романтическим названием «фуа-гра», на поверку оказавшееся специальным образом приготовленной печенью гуся. Это блюдо дополнилось «рататуем», нечто деликатесное, напоминающее лечо из баклажанов, перца и кабачков. Затем был фирменный луковый суп, который был вкуснейшей смесью овощного бульона, лука и гренок. И, наконец, гвоздь стола, то, что называется непонятным словосочетанием «Конфи де Канар», традиционное французское блюдо — утка, которая готовилась в консервированном маринаде из чеснока и тимьяна. Что сказать, это вам не духовная пища Лувра или музея Д’орсэ, а настоящая французская гастрономия. Это фразеологически, а, если одним русским словом, то просто «Обожрались!». С большой долей вероятности полагаю, что в череде своих будничных дней ангелов, этот день рождения Слава запомнит надолго.

День четвёртый мы посвятили поездке в Версаль. Всего полчаса езды на электричке окунули нас в, один из самых посещаемых памятников Парижа, дворец, который знаменит своей архитектурой, необычной историей и удивительными садами. С одной, стороны, налицо некая схожесть с Петергофом в Ленинграде и с Воронцовским дворцом в Алупке, а с другой — совершенно уникальное, ни с чем не сравнимое, зодчество. Мы несколько часов гуляли по роскошным залам дворца, открывая для себя особенности интерьеров королевских апартаментов.

Вернувшись из Версаля, мы поехали в центр Жоржа Помпиду, который резко контрастировал с, уже привычной нам, средневековой готикой. Перед нашими глазами предстало колоритное сооружение. Его особенность состояла в том, что, не внутри стен здания, а прямо на фасаде были проложены синие вентиляционные и зелёные водопроводные трубы с жёлтыми сплетениями электрических проводов и красными эскалаторами с лифтами. На пяти этажах этого футуристического здания разместились выставочные залы с творениями современной живописи, дизайна, скульптуры, инсталляций и перфоманса. Вспоминая вчерашний музейный день, мы ограничились смотровой площадкой этого необычного сооружения, откуда открывался вид от Монмартра до Собора Парижской Богоматери.

Продолжая осматривать современный Париж, мы добрались на метро до района Ла-Дефанс, который называли не иначе, как французским Манхэттеном, полностью и целиком состоящим из офисных и торговых зданий. Сегодня он считался самым большим деловым центром во всей Европе. Надо же тому случиться, что именно здесь снова приключилась история, связанная с туалетами. Если она, вся история, развивается по спирали, то наш инцидент складывался из её виточков. Короче говоря, в какое-то, не самое удобное для неё мгновение, Слава повторила тираду своей сестры:

— Сеня, ты, случайно, не знаешь, где здесь туалет?

Надо сказать, что Сеня и на этот раз не располагал информацией о размещении «уголков задумчивости» в стольном граде под названием Париж. Как назло, ни кафе, ни рестораны в радиусе полкилометра невооружённым взглядом не просматривались. Зато опытным геодезическим глазом наблюдателя измерительных объектов я вдруг заметил прямо на тротуаре невзрачную, малоприметную для гуляющих туристов, серую будку, на которой маленькими, почти незаметными, буквами было написано «toilletes». Это было спасение не только для моей свояченицы, как остронуждающейся в этом «приюте», но и для моего авторитета руководителя и идеолога нашего путешествия. Не долго думая, я схватил Славу под руку и подвёл к заветному сооружению. Там висела маленькая табличка, на которой были пронумерованы пять предложений: очевидно, эта была инструкция для пользователя, разумеется, на французском языке. Единственное, что было доступно моему пониманию: это какого достоинства французскую «денежку» надо было вставить в монетоприёмник. Счастье, что нужная монетка нашлась у меня в кошельке. Когда я ввёл её прорезь, дверь минитуалета тут же приоткрылась, и я широким жестом хозяина заведения пригласил Славу пройти в вожделенное место. Сам же, счастливый, с осознанием завершённого дела, примостился на скамеечке, напротив туалета. Но оказалось, что до финала туалетного церемониала было ещё далеко. Не успел я и выкурить желанную сигарету, как вдруг дверь туалета раскрылась, и я увидел свою родственницу, мягко говоря, в неглиже, которая окончательно не закончила то, что надлежало сделать. Остроту в происшествие добавило и то, что, не совсем одетую, Славу видел не только я, а и достопочтенные парижане, которые в этот момент проходили мимо раритета туалетного зодчества. Когда она, кое-как приведя себя в порядок, вылетела из туалета и без сил опустилась на скамейку рядом со мной, первое, что она произнесла:

— Куда ты меня завёл? Просто ужас какой-то. Это ты во всём виноват. Что это за дурацкая французская автоматика, которая отпирает двери, когда я ещё не закончила свою процедуру.

Когда я напоил успокоившуюся Славу кофе с жёлтым вкуснейшим парижским эклером, она пришла в себя, и мне удалось провести следственное дознание. Ещё до этого, с известной долей вероятности, я предполагал, что свояченица совершила нечто такое, что категорически запрещалось совершать и что точно было написано на маленькой табличке у входа на непонятном нам языке. Когда же Слава сказала, что она нажала кнопку смыва воды в унитазе перед тем, как одеться, я скорее догадался, чем понял, что при этом сработал какой-нибудь фотоэлемент или другое автоматическое устройство открытия дверей. Просто авторы этого электронного механизма, наверное, не без основания, полагали, что пользователь туалета сначала приводит себя в порядок и только потом устраняет следы своего деяния. В нашем случае имел место парадоксальный случай, когда клиент вёл себя деконструктивно. Теперь, в этой ситуации, мне было трудно предположить, что сестра моей жены запомнит больше: ресторанный день рождения в Латинском квартале или туалет в парижском квартале Ла-Дефанс.

День пятый. Утром обнаружилось, что после вечернего ужина, который мы соорудили на основе продуктов, купленных в супермаркете, у нас остался набор французских сыров, разные копчёности и даже непочатая бутылка вина. Поскольку завтрак входил в гостиничный сервис, у меня созрело, ранее незапланированное, решение — посетить знаменитый Булонский лес и устроить там небольшой пикник с оставшимися гастрономическими яствами. Если быть до конца откровенным, то тоже самое рекомендовал нам наш незабвенный путеводитель, в котором открытым текстом подчёркивалось, что Булонский лес — это западное «лёгкое» Парижа, которое упоминалось на многих страницах романа Ги де Мопассана «Милый друг». Я вдруг вспомнил, что ещё будучи пионером, втайне от родителей, перечитывал, кажущиеся тогда более, чем эротическими, эпизоды романа. Вспомнил, что классик женской прозы писал, что Булонский лес был, с одной стороны, знаменитым местом прогулок богатых людей, а с другой, имел репутацию укрытия, которым часто пользовались для тайных любовных встреч. Именно тогда в народе говорили, что в Булонском лесу брачные союзы заключались без присутствия священника. А сегодня, по заверению всё того же путеводителя, ночами район Булонского леса наводняют, самые красивые в мире, парижские девушки лёгкого поведения, ищущие знакомств с мужчинами, которые передвигаются уже не в каретах, а в дорогих автомобилях. Что можно здесь сказать, если даже русский поэт Евгений Евтушенко в одном из своих стихотворений писал:

«Какие девочки в Париже, чёрт возьми!

И чёрт — он с удовольствием их взял бы!

Они так ослепительны, как залпы

Средь фейерверка уличной войны.

Война за то, чтоб царственно курсируя,

Всем телом ощущать, как ты царишь,

Война за то, чтоб самой быть красивою,

За то, чтоб стать мадмуазель Париж!»

Ожидая с Сашей на улице наших жён, под впечатлением евтушенковской поэзии, я стал меланхолически вглядываться в проходящих молодых парижанок и пересчитывать их. Поскольку улица, где мы стояли, была достаточно оживлённой, а Мила и Слава собирались довольно долго, то среди полутысячи прошедших мимо меня мадмуазелей я признал, действительно, «красотками», в лучшем случае, три десятка из них. Отмеченное, возможно, говорило о неполном моём понимании французской гламурности или о том, что современные критерии оценки женских прелестей претерпели существенные изменения со времён Мопассана, Золя и Стендаля.

Я утвердился в этом своём, возможно некомпетентном, мнении, когда мы, гуляя аллеями Булонского, уже не леса, а парка, не встретили ни одной красивой женщины, напоминающей, хотя бы отдалённо, Мадлен и Сюзанну, героинь мопассановского романа «Милый друг». В чаще леса, открыв на берегу озера бутылку вина, мы с аппетитом закусывали знаменитыми французскими сырами: Camembert, Roquefort и Brique. Саша, словно читая мои мысли, сказал:

— Ну вот тебе и Булонский лес, сколько ни гуляем, даже одного презерватива не нашли. Наверное, его вторая жизнь начинается с наступлением темноты, когда аллеи, где сейчас играют дети, превращаются в огромный бордель под открытым небом.

— Ладно, Саша, — перебил я своего свояка, — в конечном итоге дело не столько в притонах и разврате, сколько в том, что сегодня мы покидаем замечательную европейскую столицу под названием Париж. Давайте же здесь, в именитом Булонском лесу, выпьем остатки нашего вина за этот прекрасный город, который подарил нам немало прекрасных мгновений ощущения полноты жизни.

После обеда мы должны были попрощаться с Парижем, но, никоим образом, не с самой Францией. Проектом, который я составил ещё в Израиле, было предусмотрено восемнадцать дней путешествия, последняя треть которого приходилась на автомобильно-экскурсионный пробег по замкам, расположенным по реке Луара. В тель-авивском турагентстве мне попалась симпатичная девушка, у которой я попросил найти мне прокатный автомобиль по наиболее бюджетной цене. Им оказалось малогабаритное итальянское авто Fiat Punto, малопригодное для длительного путешествия в составе четырёх персон, с их немалым багажом впридачу. Прочитав на моём лице некое неприятие предложенному, обаятельная менеджер по имени Хана стала что-то выуживать из своих туристических кондуитов. Вдруг её лицо пронзила блистательная улыбка и она, обращаясь ко мне, ликующе воскликнула:

— Нашла для вас, небесного цвета, Мерседес, как раз подойдёт к вашим голубым джинсам.

Я хотел было сказать, что цена таких дорогих автомобилей у меня не ассоциируется с колером брюк, но Хана опередила меня, довольным голосом пропев:

— Вы только посмотрите, всего на десять шекелей в день дороже, чем Fiat, который я только что предлагала. Получается, что вы за шесть дней потрясающей езды переплатите всего около двадцать долларов. Это просто прокатное агентства «Budget» объявило скидку на несколько дней. Берите, даже не думайте. Будете ездить по Франции, как король Людовик, вспоминая при этом меня.

Хана была права, я вспоминал её не только, сидя за рулём пятиметрового с хромированными бамперами, с именитой звездой на капоте «Mercedes-Benz 300», с объёмом двигателя 3500 куб. см, а и в момент, когда уже в Израиле, пересаживался в свою первую миниатюрную машинку (1000 куб. см) «Subaru Justy».

Как это объявляют на цирковой арене, следующим номером нашей программы было заполучить шикарный автомобиль в агентстве и доставить его в отель, где собирали свои вещи к грядущему путешествию Мила, Слава и Саша. Программа, действительно, имела, в некотором роде, цирковой оттенок. Первая её часть, которая казалась самой страшной, заключалась в оформлении необходимых формальностей для получения машины. Просто, когда в предыдущих поездках мы оформляли прокатные автомобили в Мюнхене, я, худо бедно, говорил по-немецки, в Мадриде — мои дочери могли, близко к тексту, выстроить английские предложения. Здесь же, в Париже, я не говорил ни по-английски, ни, тем более, на языке Ги де Мопассана. Если бы кто-то спросил, как я справился с поставленной задачей, вряд ли внятно ответил бы этому человеку. Возможно, если бы какой-нибудь режиссёр театра пантомимы наблюдал за нашим диалогом с менеджером «Budget», то непременно, без всякого кастинга, зачислил бы меня в театральную труппу. Как бы там ни было, но уже через четверть часа после нашего фантомного общения со служащим агентства, подписав, неизвестно о чём гласящие, бумаги, я сидел на кожаном сидении роскошного «Mercedes-Benz», изучая приборную панель и средства управления немецким чудом автопрома.

Вторая часть программы заключалась в доставке этого чуда к отелю, и представлялась мне более простой. Несмотря на это, я подошёл к ней ответственно, не ограничиваясь просмотром маршрута по карте, а пройдя его пешком, изучая по пути, важные для водителя, географию движения, детали поворотов и дорожных пересечений. В принципе, всё было не так уж и сложно, расстояние от агентства, которое размещалось на Елисейских полях, до нашего отеля не превышало пяти километров. Буквально через несколько минут пробега от паркинга предстояло выехать к Триумфальной арке, а затем, повернув направо, практически по прямой линии двигаться к улице Rue Лаfayette, где размещался наш отель.

Однако именно с Триумфальной арки, которая, по большому счёту, была построена для военных триумфов после блистательных побед Наполеона, и начались все неурядицы. По крайней мере, в отличие от Бонапарта, никакого торжества и ликования у меня не получилось. Просто возле знаменитой арки, которая возвышалась на площади Шарля де Голля посредине улицы Елисейские поля, асфальтовыми лучами разбегались в разные стороны, всего-навсего, двенадцать оживлённых парижских магистралей. Поэтому, автомобильное движение там носило сверхинтенсивный характер. Когда, уже мой, «Mercedes» выехал на этот «триумфальный» круг, он оказался в третьем, от края, дорожной окружности, ряду, с которого совершить поворот направо не было ни малейшей возможности. С невероятным усилием мне всё-таки удалось перестроиться в первый ряд. Этот, непредусмотренный домашним проектом, манёвр лишил меня точки индикации, от которой надо было отсчитать седьмой поворот направо. Теперь трудно было угадать, который, из двенадцати реально существующих, мне нужен. Счастье, что мой напряжённый мозг вспомнил название, нужной мне, поворотной улицы «Rue Friedland». Теперь оставалось только в бурном потоке французских «Renault», «Peugeot» и «Citroen» разобраться, где находится надобная мне «Rue» (улица). Совершив несколько полных оборотов вокруг всё той же Триумфальной арки и, вглядываясь в таблички с названиями, радиально расходящихся от неё, улиц, мне всё-таки удалось найти искомую «авеню» и совершить правый поворот в её сторону. Облегчённо вздохнув, преисполненный победоносным чувством решения трудной задачи, я поехал по оживлённой улице, по которой передвигались потомки древних галлов. Однако оказалось, что радоваться было преждевременно. Совершенно неожиданно прямо перед лобовым стеклом моего немецкого транспортного средства «нарисовалась» фигура французского, уж не знаю, как точно назвать, то ли жандарма, то ли ажана. Светодиодный полосатый жезл служителя дорожной полиции однозначно предписывал, что мне, вместо продолжения прямолинейного движения, следует немедленно повернуть направо. На этот раз моя усердная жестикуляция, показывающая, что мне жизненно необходимо ехать именно прямо, не оказала на стража дорожного порядка никакого влияния. Только потом я узнал, что именно на этой улице происходила забастовка государственных служащих. Пришлось повернуть в направлении, указанным французским ажаном. Усилием воли пришлось снова включить свой мозговой центр. Я, сообщив самому себе:

— Ну и где наша не пропадала, — подумал, — нет ничего проще: после своего правого поворота, я вырулю налево, потом ещё раз налево, и, таким образом, снова попаду на улицу, по которой ехал ранее.

Но так уже устроена наша жизнь, что реалии, почти всегда, вносят свои коррективы в планируемое. Так произошло и на сей раз. Я попал в такую невообразимую паутину парижских улочек и переулков, что выбраться из неё представлялось достаточно сложной задачей. К тому же и карта Парижа осталась в рюкзачке, который остался в гостинице. Единственно положительным в этой непростой ситуации оставалось то, что я помнил название улицы Lаfayette, на которой помещался наш отель. На своём хорошем французском прононсе, методом многочисленных расспросов у прохожих, мне всё-таки удалось на своём быстроходном «Mercedes», вместо запланированных четверти часа, через полтора часа добраться до нашего парижского пристанища, где меня ожидали, уже встревоженные, родственники.

Стоянка автотранспорта у нашей, далеко не пятизвёздочной, гостиницы была запрещена. Несмотря на это, всё равно около всех бордюров теснились частные машины, и мне пришлось своим огромным «Мерсом» нахально, чуть ли не по диагонали, приткнуться между парижскими авто. Саша быстро загрузил чемоданы в багажник, и, «прощай, Париж», я плавно надавил на педаль акселератора, в последний раз выезжая на улицу Lafayette.

Наверное, даже в Африке жёны, когда их мужья задерживаются на охоте, спрашивают традиционное:

— Где ты пропадал?

Вот и сейчас, вместо того, чтобы сосредоточиться на своих штурманских обязанностях и внимательно вглядываться в карту, Мила поинтересовалась, где я задержался. Как-то не очень хотелось во время напряжённого вождения по узким улицам центральной части Парижа вводить свою жену в курс моих приключений на пятикилометровом прогоне «Budget — Rue Lafayette», поэтому я отшутился, ничего не значащей, фразой:

— Да понимаешь, так получилось, что на подъезде к Триумфальной арке меня остановила, кто бы ты думала, сама Марина Влади, и попросила подвезти её на парижскую киностудию «Pathe Freres».

Когда-то я рассказывал своей жене, что, пребывая в Приэльбрусье в альпинистском лагере, мне удалось познакомиться с этой знаменитой русской француженкой и даже пройти вместе с ней около двухсот метров, чтобы показать дорогу на скалы, которые она хотела увидеть. Помня об этом, Мила спросила:

— И что Марина узнала знаменитого альпиниста и пригласила его на чашечку кофе?

В этот момент мы выехали на перекрёсток, где были выезды не несколько магистралей. Пока я ожидал зелёного света светофора, Саша, понимая, что надо вывести меня на нужное шоссе, выхватил у Милы карту и, мгновенно сориентировавшись, где мы находимся, скомандовал:

— Сеня, сворачивай налево на шоссе А10, — и тут же, повернувшись к моей жене, мрачно проговорил:

— Неужели ты не понимаешь, Милочка, что твой муж шутит, — сделав многозначительную паузу, он, уже игриво добавил:

— Хотя в каждой шутке есть только доля шутки.

Всю эту бессмысленную словесную перепалку прервала Слава и, обращаясь к моей жене, сказала:

— Послушай, сестричка, брось ты свои инсинуации и дай Сене спокойно управлять машиной, и пусть он расскажет, куда мы едем.

Когда мы уже выехали на автостраду и заехали на заправку, где подкрепились кофе с знаменитыми французскими круассанами, посадив Сашу за руль, который он жаждал заполучить, я неторопливо объявлял, так сказать, весь список. Начал с того, что быть в Париже и не посмотреть старинные замки на живописной реке Луаре — это всё равно, что совершая экскурсию по Иерусалиму, иудею не посетить Стену Плача, а христианину — Храм гроба Господня. Однако в долине Луары больше трёхсот замков разной степени сохранности, всевозможных размеров и красоты. Нигде в Европе нет такой концентрации великолепных дворцов. Наш путеводитель настаивал, что обязательно следует посетить двадцать один замок, снискавшие этой речной долине всемирную известность. Если всмотреться в карту, то можно заметить, что все они расположены на извилистой линии, параллельной руслу реки Луары. Длина её составляет около четырёх сотен километров. В нашем распоряжении имелись, не считая сегодняшнего, пять полных дней. Всем понятно, что смотреть по четыре замка в день практически невозможно, поэтому я выбрал только десять, самых лучших из них. Лучших не на мой, не очень-то и просвещённый взгляд, а по мнению талантливой американской журналистки, которая и составила прекрасный путеводитель, который я держал в руках.

Часы уже показывали четыре часа пополудни, смотреть какой-либо замок было уже поздновато, и я попросил Сашу быть готовым через полчаса не пропустить указатель поворота в город Орлеан. Когда мы въехали в город, памятуя первейшую заповедь бывалого командировочного — первым делом определиться с жильём, нам удалось прямо при въезде в центр найти недорогой уютный отель. Перекусив в каком-то укромном, похожем на бистро, заведении, мы, как солдаты на передовой, уже были готовы к бою, который, в нашем понимании, означал беглый, но в тоже время достаточно основательный, осмотр старинного городка с узкими улочками, просторными площадями и богатой историей. В считанных метрах от гостиницы находилась, подсвечиваемая романтическим желтоватым светом старинных фонарей, главная площадь города под названием Мартруа. В её центре, стояла статуя, сидящей на коне, Жанны д’Арк. С этого момента начался отсчёт изваяний «орлеанской девы» на улицах этого средневекового городка. Конечно же, именно она и являлась символом Орлеана, девизом которого являлось — «между небом и Луарой». Именно это и отражал герб этого города, на котором просвечивались две изогнутые голубые вилки (небесный свод и гладь реки), обнимающие силуэт исторических зданий, находящихся в его чреве. Наверное, совсем не так плохо, что мы, совсем незапланированно, попали в городок, с которого удобно начать путешествие по реке Луара, чтобы встретить на своём пути десятки королевских дворцов, рыцарских замков и аристократических поместий.

Первым из них следующим утром оказался Замок Блуа, расположенный в часе езды от Орлеана. Это самый крупный из дворцов по реке Луара, бывший в своё время резиденцией французских королей Людовика XII и Франциска I.

После двухчасовой экскурсии по этому элитному сооружению, всего через двадцать минут езды на нашем «Mercedes», мы оказались в Шамбор, самом большом и величественным замке долины. Роскошный комплекс, расположенный на территории огромного лесного парка и частично спроектированный по чертежам Леонардо да Винчи, по величию форм и оригинальности архитектурных элементов чем-то напоминал нам, совсем недавно увиденный, Версаль.

Очередной замок под названием Шенонсо располагался всего в шестидесяти километрах от Шамбора. Похоже, что это был самый романтический дворец по реке Луара. Этот замок называли «дамским», поскольку его многочисленными хозяйками всегда были красивые женщины. Замок стоял на воде и имел неповторимый оригинальный дизайн. Все эти особенности сделали его жемчужиной реки Луары и создали атмосферу необыкновенного постижения прекрасного и величественного. Когда мы шли к порталу замка по живописной аллее Платанов, моя жена мечтательно вздохнула и тихим голосом проговорила:

— Вы просто не представляете, как мне захотелось стать королевой или хотя бы жить во времена её правления.

Ей вторила её сестра Слава:

— Мы бы жили в этом знатном дворце, гуляли в этом красивом саду Дианы де Путье и любовались речными перекатами Луары.

Не знаю сколько всего ещё бы нафантазировали сёстры, если бы Саша, расставив широко свои руки для объятий, торжественным голосом не объявил:

— А теперь, дорогие мои королевы, приглашаю вас в ресторанчик на берегу французской речки.

Стоит, наверное, признаться, что пить кофе с десертами, наслаждаясь при этом видом замка и пением птиц в лесу, было совсем не хуже, чем усталой рысцой ходить по роскошным залам дворца Шенонсо.

Наша дворцовая эпопея продолжилась и на следующий день. Сделав утром глубокий вдох свежего воздуха, поступающего с реки Луары, мы набрались наглости до вечера осмотреть четыре замка. Начали с того, который находился всего в шестидесяти километрах от Шенонсо и назывался Вилландри. Мы снова попали в волшебную атмосферу, которой пропитался почти каждый сантиметр этого французского замка. Трудно было не восхищаться его роскошным внутренним убранством и зачаровывающим внешним обликом.

Следующие три замка располагались совсем близко, на радиальных десятикилометровых лучах, отходящих от дворца Вилландри. Первый из них, под названием Азе-ле-Ридо, кто-то очень метко сравнил с алмазом, вставленным в оправу волшебной реки. Романтичный замок Юссе был построен в конце готической эпохи. Считалось, что именно он стал прообразом сказочного дворца Спящей красавицы Шарля Перро. И, наконец, замок Ланже, который, трудно даже поверить, был заложен ещё в 992 году и являлся, пожалуй, единственным, в котором сохранилась обстановка с 11 века. Именно здесь мы смогли посидеть на старинных скамьях, подняться по древней винтовой лестнице, насладиться видом с архаичной башни и пройти по настоящему подземному мосту.

Уже в десять утра следующего дня, отдалившись от Ланже на сто километров, мы парковались возле очередного старинного замка в городе Анже. Он стал известен всему миру благодаря своей уникальной коллекции гобеленов под общим названием «Апокалипсис». Да и сам замок поразил нас своими масштабами и неповторимой архитектурой.

Осмотр дворца занял меньше времени, чем рассчитывали, и уже к обеду, проехав ещё девяносто километров «мерседесного» пути мы оказались в устье реки Луара в городе Нант. Всего полсотни километров отделяло нас от Атлантического океана. Мы въехали в чистый, нарядный, с красивыми вымощенными улицами, с множеством изящных зданий, средневековый город. В его центре не представило труда отыскать Замок герцогов Бретонских, который, собственно, и являлся целью нашего приезда. Прямо скажем, он не так уж и поразил меня по сравнению с очарованием предыдущих замков. Тем не менее, это величественное сооружение из гранита и белого песчаника отличалось монументальностью стен и создавало впечатление неприступной громадины.

После осмотра замка мы ещё несколько часов гуляли по старому городу, пока не набрели на симпатичный ресторанчик на берегу Луары. Он оказался не только привлекательным, а и недорогим, с хорошей кухней. На каждую пару нам преподнесли большую тарелку с устрицами, лангустинами, креветками и ракушками четырёх видов, добавив при этом непревзойдённого вкуса хлеб со сливочным маслом. Не обошлось и без бутылки белого вина из виноградника долины Луары под названием Pouilly-Fume. Когда винные пары несколько расслабили изобилие впечатлений от живописных замков, я вдруг отчётливо осознал, что их количество не то, что приблизилось, а даже, в некоторой степени, перемахнула точку насыщения. Рюмка коньячного «Наполеона», которую я заказал, подсознательно понимая, что его нельзя смешивать с марочным вином, помогла мне прийти к, единственно правильному, решению. Неожиданное изменения маршрута заключалось в резком развороте нашего «Mercedes Benz» на север вместо того, чтобы мчаться по той же дороге назад в Париж и бродить по десяткам недосмотренных замков по славной реке Луаре.

Главной целью этого незапланированного виража являлось «восьмое» чудо света — остров, и гора на этом острове, и замок на этой горе, в конце концов, и аббатство в этом замке, которых объединяло общее название — Мон-Сен-Мишель. В ряду мировых достопримечательностей этот небольшой скалистый остров занимал особое место. Да и, в самом деле, например, у Лувра есть множество достойных конкурентов в разных странах мира, можно найти и что-то похожее на кварталы Монмартра или даже на Эйфелеву башню. Но отыскать аналог Мон-Сен-Мишелю невозможно. Этот природный феномен абсолютно уникален. Да и, по большому счёту, вряд ли существует в мире, неожиданно вздыбившаяся на ровном месте, гора, которая приютила на своей вершине монастырь, а на почти неприступных склонах — целый средневековый городок с миниатюрными улочками и крошечными домиками. Самое интересное и диковинное, что дважды в сутки самые высокие в Европе приливы превращают Мон-Сен-Мишель в неприступное место, до которого совсем непросто добраться.

Уже наступившим утром мы приступили к реализации моего винно-коньячного проекта. Наш «Mercedes» лихо мчал по живописной местности, которую наш путеводитель обозвал словом Бретань. За окном всё время мелькала двухцветная идеалистическая картина: белоснежные коровы, пасущиеся на яркой зелёной траве на фоне холмов, заросшими лесами из бука и вяза. Проехав примерно сто километров, мы увидели дорожный знак с названием незнакомого города Ренн, который являлся официальной столицей герцогства Бретань. Несмотря на мои призывы не заезжать в него, Саша всё-таки повернул и притормозил машину у исторической площади Place des Lices, окружённой эффектными старинными зданиями, в которых теснились магазины, небольшие ресторанчики и кафе. В одном из них мы подкрепились кофе с, уже ставшими привычными круассанами, и я, отобрав у Саши руль, направил машину в герцогство Нормандия к цели нашей поездки — Мон-Сен-Мишель. До него было всего семьдесят километров, и я надеялся, что уже через час мы будем любоваться этим уникальным островом.

Мой прогноз был более, чем оптимистическим. Несмотря на то, что мы добрались до него всего за сорок пять минут, ещё столько же времени ушло, чтобы найти место на парковке и на перегруженном шаттле по мосту-дамбе добраться до острова.

Может кто-то будет смеяться и не поверит, но с первых же минут меня окутала такая мощная энергетика этого «обалденного» места, что слегка кружилась голова, в которой почему-то проносились слова из забавной песенки, которую пел Андрей Миронов в фильме «Бриллиантовая рука»: «Весь покрытый зеленью, абсолютно весь, остров невезения в океане есть. Там живут несчастные люди-дикари, на лицо ужасные, добрые внутри». Этот смешной текст, конечно же, не соответствовал тому, что мы увидели. Во-первых, зелёным остров был только своей малой частью, поскольку он представлял собой скалу, на которой тайга не могла быть даже изначально. Во-вторых, путеводитель повествовал, что тем, кто доберётся до вершины острова, до самого монастыря, будет сопутствовать удача. И, наконец, в-третьих, никаких ужасных и, тем более, несчастных людей мы здесь не видели. Наоборот, тут присутствовали лица, наверное, не одной тысячи паломников, которые светились радостью и добротой.

Вполне очевидно, что нет ни малейшего смысла рассказывать многовековую историю острова: желающие без труда найдут её описание в паутине Интернета. Уместно только упомянуть, что саму церковь аббатства, которая находилась на высоте 80 метров над уровнем моря, начали строить ещё в 9-ом веке.

И вот, миновав королевские ворота, мы начали подниматься по крепостным валам, продвигаясь по нескольким сотням ступеней мимо, величественных, древних арок, лестниц и анфилад, пока не достигли монастырских стен. Когда же, наконец, поднялись на вершину скалистого острова, перед нами открылось изумительное зрелище. Оказалось, что в то время, когда мы бродили по старинному городку и поднимались по, кажущимися непреодолимыми и бессчётными, ступеням вперёд и вверх, море убежало от острова. Просто начался отлив, который, словно каким-то фантастическим насосом откачал воду и вскрыл перед нашим взором огромную долину, с неподдающимися описанию, странными следами и очертаниями на илистом дне. Буквально через несколько часов волны Атлантики снова набегут на фантастический остров Мон-Сен-Мишель, но мы уже не увидим этого очередного чуда, спускаясь вниз к паркингу, где оставили машину.

Перехватив умоляющий взгляд Саши, я понял, что он призывает меня немедленно уступить ему роль водителя нашего элитного авто. Что, впрочем, я немедленно и сделал, поскольку надо было определиться, куда ехать дальше и что в этом «куда» делать и смотреть. Расстелив перед собой карту, я сказал Саше выехать на дорогу А 84, ведущую в Париж. К моему великому сожалению, у меня не было никаких путеводительных материалов, указывающих, что нам делать в этой живописной Нормандии. В конце концов, когда мы уже почти два часа находились в пути, до меня дошло, что надо действовать наобум, не то, чтобы ехать, куда глаза глядят, а просто сама дорога заведёт нас в красивое место. Ведь мы ехали не по пустыне Сахара и не по каким-нибудь Кара-Кумам, а из окна машины перед нами пробегало великолепие и очарование Нормандии, что указывало на то, что там, где мы остановимся, там и будет хорошо. Дальнейшие события подтвердили правильность моей бесхитростной стратегии. В какой-то момент я попросил Сашу съехать с 84-ой дороги и свернуть на шоссе А 13. В ответ на моё указание, он послушно повернул в, заданном мною, направлении, не забыв при этом спросить:

— Почему из всех существующих номеров дорог ты выбрал «чёртову дюжину».

— Потому, что, — ответила за меня Слава, — для евреев число тринадцать является счастливым числом.

Я не стал выяснять у свояченицы в какой части «Пятикнижия Моисеева» она это вычитала. Просто в это время я увидел указатель, что следующий поворот приведёт дорогу в город Довиль. Почему Довиль, а никакой другой? Трудно сказать, возможно он рифмовался с фамилией де Тревиль (капитана мушкетёров) или ассоциировался со словом кадриль (бальный танец французско-русского происхождения). Что бы там ни было, судьба привела нас в неизвестный город Довиль.

Маленькая стрелка городских часов остановилась на цифре «4». Времени было вполне достаточно, чтобы понять, где мы находимся. Через короткое время до нас дошло, что оказались в курортном городе на берегу Ла-Манша. Чуть позже мы узнали, что именно здесь, а не в Париже, открыла свой первый бутик Коко Шанель, именно здесь, а не в Париже, была снята легендарная мелодрама «Мужчина и женщина», получившая около сорока престижных наград.

Довиль предстал перед нами аккуратным зелёным городком, представившим богатым людям прекрасную возможность расстаться со своими деньгами. По всему было видно, что жизнь здесь течёт неспешно и размеренно. Повсюду красовались вывески звёздных отелей, пылала яркой зеленью трава полей для гольфа, сквозь вычурные ограды голубилась вода закрытых бассейнов и призывала к себе неоновая подсветка казино. Когда мы остановились возле одного из них и увидели, входящих в резные двери этого игорного заведения мужчин в элегантных чёрных фраках и женщин в роскошных длинных платьях, то я, в своих дешёвых джинсах и выцветшей футболке, почувствовал себя изгоем на этом гламурном и чужом празднике богатой жизни.

В скромной кофейне маленькая чашечка эспрессо стоила столько же, сколько и ужин в Нанте. Когда же я зашёл в одну, не из самых шикарных на первый взгляд, гостиниц и поинтересовался стоимостью номера, приветливый портье назвал мне цену, от которой у меня просто закружилась голова. Он критически осмотрел меня с головы до ног и, тут же сообразив с кем имеет дело, написал на листке бумаги «Trouville-sur-Mer», знаками показывая, что нам надо ехать именно туда. Из всего этого, получалось, что в Довиле можно жить, если у тебя имеется масса лишних денег, и ты хочешь почувствовать себя кинозвездой. Мы вовсе не принадлежали к разряду людей, которым загорелось вдруг зайти в казино, выпить непомерно дорогое шампанское и до утра танцевать в ночном клубе. Вместо этого мы просто гуляли по курорту, осматривая роскошные виллы, изысканные отели и дорогие марки машин, как бы подглядывая в пласт чужой, абсолютно незнакомой нам, жизни.

Когда я, наконец, удосужился посмотреть, что написал мне услужливый менеджер отеля и догадался найти написанное им на карте, то оказалось, что нам надо было проехать всего девять километров, чтобы попасть в соседний, менее аристократичный, чем Довиль, нормандский городок Трувиль-Сюр-Мер. Он тоже являл собой небольшое уютное местечко на берегу синего моря. Из достопримечательностей нам приглянулась только ратуша и своеобразный парад очень ухоженных, в совершенно разных стилях, вытянувшихся вдоль набережной, красивых домиков. По сравнению с Довилем всё здесь выглядело гораздо проще, а главное дешевле. Без особых проблем мы сняли номер в гостинице эконом класса и поужинали в недорогом ресторанчике при ней.

Прямо из широкого окна отельного буфета, где мы привычно заправлялись нашим утренним кофе, открывался великолепный вид на пролив Ла-Манш. Мы долго всматривались в его лазурную гладь, не спеша взирая на песчаные пляжи Нормандии с одной стороны водного рукава и очертания туманного Альбиона — с другой. На душе было радостно и немного тревожно. Мажорно от того, что в данный момент мы видели две самые знаменательные европейские страны: Францию и Англию. В тоже время мы не очень понимали, где сейчас находимся, в акватории Атлантического или Северного Ледовитого океана, которые соединял живописный пролив с французским названием. Минор охватывал по безотрадной причине, что сегодняшний день ставил, может быть и не жирную, но всё-таки чувствительную, точку нашего пребывания в Европе. Это был наш последний день во Франции. Около полуночи самолёт авиакомпании «Эль Аль» должен был вылететь из парижского аэропорта Орли.

Расстояние до воздушных ворот Парижа составляло чуть больше двухсот километров. Чтобы не любоваться в течение трёх часов скучной лентой автострады, с которой вряд ли можно рассмотреть что-либо захватывающее дух, я решил заехать на двухчасовую передышку в, находившемся ровно на половине нашего пути, город Руан. Именно там была сожжена знаменитая Орлеанская дева, Жанна д’Арк. Чуть позже мы увидим высоченный крест, стоящий на месте её гибели.

Итак, текущий полдень ознаменовался нашим приездом в, расположенную на берегу Сены, историческую столицу Нормандии. Стоял конец сентября, неяркое осеннее солнце всё-таки сумело раскрасить серый камень, из которого были сложены большинство зданий старого города, в желтоватый колер. Всё складывалось удачно: даже машину удалось бесплатно припарковать в центре города. Как только вышли из нашего авто, нас тут же заключила в свои объятия готика средневекового города. Он производил неизгладимое впечатление своей неординарной архитектурой. Просто здорово было тут, ни о чём не думая, совершать лёгкий, ничем не озабоченный, променад. На узких улицах грудилось много старинных, прекрасно украшенных, зданий. Можно было часами рассматривать их резные двери, причудливые окна с цветами на подоконниках и всякие затейливые узоры на стенах. На всём этом ретроспективном фоне широченным веером располагался необозримый океан магазинчиков с, притягивающими к себе, изощрёнными витринами, из которых обязательно хотелось, что — нибудь извлечь и положить к себе в сумку. Тем не менее отпуск подходил к концу, и в виду подлинного, как говорят в банках, дефицита платёжного баланса ограничились покупкой мелких сувениров. Зато избавить себя от французского перекуса мы не удержались. После посещения церкви «Жанны д’Арк», прямо напротив неё, проявился недорогой ресторанчик. Из рекламы, возле входа в него, можно было понять, что, если вы приехали в Нормандию, чтобы попробовать местные сыры, то вы оказались в нужном месте. Что сказать, мы действительно, насытилось там грудкой индейки в камамбере и блинами с сыром из козьего молока. По нашим расчётам, этого должно было хватить до ужина, который в аэропорту особыми изысками не отличался.

Однако здесь мы глубоко ошибались. Когда мы без проблем, но с чувством непритворного сожаления, сдали наш «Mercedes» в прокатное агентство «Budget» и прошли в здание аэропорта Орли, оказалось, что наш рейс задерживался на несколько часов. Примерно через полтора часа по радио объявили, что пассажиры, улетающие в Тель-Авив, должны подойти к информационной стойке. Там нам выдали непонятные талоны, на которых из десятка французских слов я понял только два: Merci и Pardon. Подавляющее большинство пассажиров, улетающих в Израиль, говорили на иврите, поэтому один из них объяснил, что за задержку рейса нам полагался бесплатный ужин и, возможно, гостиница за счёт авиакомпании.

Я вдруг, чисто по ассоциации, вспомнил, что когда мы всей семьёй, с ещё маленькими детьми, отдыхали в Ялте, мы тоже приехали, чтобы улететь домой, правда не в парижский аэропорт Орли, а в украинский (в то время советский) Симферополь. Я совсем не зря подчёркиваю географию воздушных ворот двух стран, именно в этом вся разница. В Симферополе нам сразу сообщили, что рейс (не только наш, а и все остальные) задерживается не на несколько часов, а всего на два дня. Вряд ли французские мадам и месье могли хотя бы приблизительно представить, что творилось в здании аэровокзала и прилегающей к нему местности. Вероятно на баррикадах Парижа во время революции было больше порядка, чем в крымском аэропорту. Предприимчивые жители окрестных сёл тут же, совсем не бесплатно, сдавали уголки своих жалких лачуг взволнованным пассажирам. Не без оснований тогда полагая, что через два часа полёта я буду уже дома во Львове, я оставил в своём кошельке всего двенадцать рублей, десять из которых пришлось заплатить за ночёвку на чердачном сеновале ветхой избушки. На оставшиеся два рубля я купил какое-то самое дешёвое печенье, которое и скармливал своим девочкам. Вот такой незабываемый финал нашего семейного отдыха в Крыму.

Эндшпиль англо-французского путешествия был, мягко говоря, более успешным. Когда я увидел на своём талоне число, обозначающее сумму, которую я могу потратить на свой аэропортовский ужин, я пришёл в, не такой уж и лёгкий, ступор. Простой расчёт показывал, что на эти деньги я мог бы накормить печеньем не только всех задержавшихся пассажиров аэропорта славного Симферополя, а и всех его работников, включая лётный состав и симпатичных украинских стюардесс. Чтобы не особо растекаться взбудораженной мыслью по древу, скажу только, что конкретно мой ужин состоял из лукового супа, антрекота с салатом, кофе с заварным пирожным и бокалом сухого красного вина. Правда неплохо, совсем не хотелось улетать не только в Крым, а даже в уже, ставший родным, Израиль.

Тем не менее, уже через час после ужина, мы оказались в салоне «Боинга». Самолёт только начал набирать высоту, а моя жена после деликатесного ужина уже мирно подрёмывала в своём кресле. Я тоже пытался прикрыть глаза и прикорнуть во время четырёхчасового перелёта. Но мне почему-то не спалось. В иллюминаторе мигали огни ночного Парижа. В голове проносились строчки из малоизвестной песни Владимира Высоцкого «В душе моей — все цели без дороги, Поройтесь в ней — и вы найдёте лишь Две полуфразы, полудиалоги, А остальное — Франция, Париж…». Истинный смысл слов гениального барда, я вспомнил только через несколько лет, когда побывал практически во всех столицах Европы. Воскресил их в памяти потому, что осознал, нет для меня на этой земле лучшего города, чем Париж. Оказалось, что Высоцкий только вторил Хемингуэю, который, ещё до него, писал «если тебе повезло и ты в молодости жил в Париже, то, где бы ты ни был потом, он до конца дней твоих останется с тобой, потому что Париж — это праздник, который всегда с тобой». Я не жил с юных лет в французской столице. Но, по правде говоря, такого праздника души я не чувствовал в холодном и чопорном Лондоне, не испытывал в гламурной Швейцарии и не ощущал даже в беззастенчивой Барселоне и в молодцеватом бесцеремонном Мадриде. Просто французскую столицу обволакивала не только какая-то особая атмосфера безудержного веселья, пышной нарядности и напускной беззаботности, а накрывал фееричный цунами неприкаянной романтики и сказочного волшебства.

Конечно, часть туристов, посетивших французскую столицу, могут сказать, что местами в ней грязно и замусорено. Это — правда, и в этом мы убедились воочию, проживая в слякотном еврейском квартале. Но ведь Париж, это не маленький городок, а громадный мегаполис, в любом из них можно увидеть подобное, но не окунуться в такой душевный восторг и трепет, который вряд ли произойдёт в другом месте.

Для многих туристов Париж — это, прежде всего, город роскоши и моды, запах, исходящий из филигранных флаконов с духами Chanel и дизайн Пьера Кардена. Им нравится не только рассматривать витрины дорогих магазинов, а и получать истинное наслаждение от шопинга в роскошных бутиках. Кто ж виноват, что далеко не все понимают, что истинной жемчужиной Парижа являются не столько даже Елисейские поля с Триумфальной аркой, сколько богемный Монмартр, не столько знаменитая Эйфелева башня, сколько задумчивая Сена и не столько Собор Парижской Богоматери, сколько неспешные прогулки по улочкам и мостовым романтического города. Это может быть даже столик в уютном бистро, где можно не просто выпить чашку кофе, а увидеть, как студенты готовятся к экзаменам, как кто-то ищет уединения или, наоборот, назначает встречу, неважно, дружескую или деловую, или просто сидит с газетой или книгой в руках, или, не мудрствуя лукаво, наблюдать за суетливыми и одновременно ленивыми всплесками парижской жизни.

Вероятно, при желании всё это можно отыскать и в других европейских городах. Но абсолютно точно не обнаружишь там такого благоухания импрессионизма, как в Париже. Я вовсе не имею ввиду роскошные музеи Мармотан, Оранжери и Орсэ или полотна знаменитых художников Клода Моне или Камиля Писсаро. Просто импрессионизм, как близкое мне по духу направление в искусстве, всегда стремился к воспроизведению переживаний, впечатлений и настроений в отрыве от действительности. Именно такая чувственная реанимация возникает на парижских улочках, когда привычные и ординарные реалии отодвигались на задворки твоего восприятия, а на абстрактных, но в тоже время осязаемых, авансценах мысленного созерцания появлялись романтика, непревзойдённость и фантасмагоричность. Если перевести это на язык поэзии, то кто-то по этому поводу написал: «Как же прекрасна осень в Париже, Жёлтые листья, солнце чуть ниже, Милых уютных кафе вереница… Той красотой невозможно напиться».

Мне так и не пришлось заснуть этой перелётной ночью. Разве могут слипаться глаза, когда тебя накрыла всепоглощающая любовь к городу, куда не просто хочется вернуться, а может даже некоторое время пожить там. Не возникает же любовь на пустом месте, она просто случается и случайно нагрянула, оставив в душе колорит волшебного города, звуки французского аккордеона и запах терпкого вина.

Глава 4.

От Мюнхена до Амстердама

(Германия, Швейцария, Франция, Люксембург, Бельгия, Голландия)

(1999 год)

Салют, привычная Европа!

Привет, привычный Старый Свет!

Готов в ладоши я захлопать,

Тебя прекрасней в мире нет!

Чуть-чуть устало и привычно,

А всё же вечной красотой,

И современной, и античной

Пленяешь ты, мой дом родной!

Не столь, возможно, экзотичны,

Но очаруют навсегда

По-европейски поэтичны

Деревни, сёла, города!..

(Кросби Томашевич)

Снова осень, снова, искрящийся багрянцем и позолотой, европейский сентябрь, снова город Мюнхен, который англоязычные туристы называют не иначе, как «Toytown» (игрушечный город). Да, мы с Милой уже во второй раз прилетели в баварскую столицу, на это раз только вдвоём. Опять прокатное агентство «Avis», опять, уже ставшая привычной, заморочка с получением автомобиля. На этот раз нас ожидал сверкающий, объёмом 2000 «кубиков», «Volkswagen Passat». Ещё в Израиле мы решили, что не ограничим прилёт в Мюнхен только осмотром его аэропорта, носящего имя бывшего премьер-министра Баварии Франца Йозефа Штрауса. Расстояние от него до железнодорожного вокзала, где находилась гостиница, которую мы сняли на две ночи, составляло сорок километров. Часы показывали уже семь вечера, поэтому мы без промедления покинули паркинг аэровокзала. Уже через час, без особых приключений, мы искали место стоянки нашего «мустанга» в районе отеля. И, о удача, нам просто сказочно повезло, буквально в трёхстах метрах от вокзала обнаружился свободный просвет между двумя, стоящими у тротуара, автомобилями, в который, хоть и с трудом, но протиснулся наш немаленький «Passat». Причём, никаких знаков, запрещающих эту парковку, мы не нашли. Конечно же, припарковать бесплатно авто, почти в центре полуторамиллионного города, можно было считать не иначе, как улыбкой Фортуны. На что моя жена, то ли мечтательно, но больше, наверное, философски, улыбаясь, заметила:

Конец ознакомительного фрагмента.