Неисповедимы пути туриста

Семён Ходоров

Книга является иллюстрацией путешествий автора, который не ставил перед собой цель создать туристический путеводитель. Несмотря на это, невозможно было не описать посещаемые места. Выполнялось это только для того, чтобы читатель понимал, где он находится в данный момент. Главной целью являлось рассказать, как проходили мои путешествия, чем они были насыщены в духовно-познавательной форме, какие неожиданности подстерегали нас в пути, а также эмоции, настроение и душевный подъём от увиденного.

(или с чего всё начиналось)

Библейское крылатое выражение «Неисповедимы пути господни» выражает непредсказуемость жизни, невозможность предвидеть все повороты судьбы. Мы не знаем, как будут развиваться события в будущем и как повернётся к нам колесо Фортуны дальше. Не можем предугадать, что будет, как сложится, какие серпантины и изгибы последующего бытия ожидают нас. Всё это и относится к неисповеданным путям, на которые указывает нам Всевышний. Однако, с известной степенью осторожности, перечисленное можно приложить и к дорогам, которые прокладывает путешествующий народ. Именно об этом и гласит название этой книги, где слово пути относится к шоссейным дорогам, морским руслам, железнодорожным рельсам, авиатрассам или просто к горным или лесным тропинкам.

В школьном детстве я прочитал несметное количество книг, большую часть котоых составляли повести и романы о путешествиях. Среди них были: «Хождение за три моря» Афанасия Никитина, «Дети капитана Гранта» Жюль Верна, «Путешествие на Кон Тики» Тура Хейердала, «Старик и море» Эрнест Хемингуэя. Этот список можно было продолжить до количества, превышающего несколько сотен. Симпатичная библиотекарша добродушно ругалась, что на такого читателя не напасёшься абонементных формуляров. Я же продолжал впитывать в своё сознание путевые эпопеи литературных путешественников, которые в Библии называют неисповедимыми или непостижимыми.

Уже тогда внутри меня вертелось нечто необъяснимое, зовущее к заснеженным вершинам, речным перекатам, синим морям, к дорогам, ведущим к таинственным открытиям и к чему-то, ранее никогда не виденному. Всё моё естество, в любой заданный момент времени, было готово сорваться в неведомую даль и начать феерическую акцию под кодовым названием «перемена мест». Время реализации этой акции наступит несколько позже. Первыми её элементами являлись запутанные серпантины лесных тропинок в пионерских лагерях во время летних каникул. В школьном возрасте, когда даже писатели-фантасты ещё не писали о смартфонах и навигаторах, когда, занятые ежедневной работой, родители не могли определить местоположение своих детей, я совершал смелые и, как мне казалось, совсем необычные, путешествия по ажурной паутине узких улочек и кривых, часто тупиковых, переулках города, в котором родился и жил.

Это был древний, расположенный в западной части Украины, город Львов, который сегодня называют культурной столицей и самым красивым городом Украины, местом паломничества туристов со всей Европы, а также азиатского и американского континентов. Город с 800-тысячным населением занимал, относительно небольшую, площадь в 150 квадратных километров. Если, для простоты расчётов, предположить, что она имела форму квадрата, то его сторона получалась чуть больше, чем 12 километров. Однако для одиннадцатилетнего отрока эти расстояния были экстремальными. Вряд ли можно передать, сколько восторга, блаженства и наслаждения получал я в своих многочасовых путешествиях по древнему городу. Они, конечно же, мало походили на приключения героев Жюль Верна или Тура Хейердала, но являлись для меня предвестниками каких-то более значительных дерзаний. Но и до их начала меня отделяла значительная временная дистанция, которую ещё надо было преодолеть.

Стартовым в этом направлении являлось моё участие в работе школьного географического кружка. Я понимал, что знания этой землеописательной науки являются для путешественника первоочередными. В процессе их накопления мне удалось даже стать одним из победителей городской географической олимпиады. Однако решающим фактором являлись небольшие, как правило, двухдневные познавательные поездки кружковцев по заповедным местам области, включая лесистые Карпаты.

По окончанию восьмого класса мои родители, зная мою тягу к путешествиям, сделали мне роскошный подарок, вручив туристскую путёвку. Она включала в себя морской круиз по маршруту Одесса — Севастополь — Ялта. В этот момент я ощущал себя 15-летним капитаном, о котором писал Жюль Верн. Ведь я впервые я покидал пределы родного города, первый раз ехал в плацкартном вагоне междугороднего поезда Львов — Одесса и, как никогда ранее, вступал на палубу небольшого парохода, который вмещал около сотни пассажиров. В тот момент мне казалось, что Афанасий Никитин со своими «тремя морями» мог позавидовать моему черноморскому плаванию. Незабываемые, совсем невиртуальные, картинки, как в сказочном калейдоскопе, с изображениями знаменитой улицы Дерибасовской и Потёмкинской лестницы, сбегающей вниз к одесскому морскому порту, с Малаховым курганом и «Панорамой обороны города» в Севастополе сменялись крымской жемчужиной — Ялтой, живописной вершиной Ай — Петри, Воронцовским дворцом, Ливадией, Ласточкиным гнездом и Никитским ботаническим садом. Это небольшое, недельное, первое в жизни, путешествие произвело на меня неизгладимое впечатление. Оно вызвало какой-то невероятный душевный взрыв, новизну ощущений, небывалое потрясение и непередаваемое сладкое чувство познания неведомого, вызываемое периодическим перемещением в пространстве. Прошло более полувека, а застывшие изображения перечисленного до сегодняшнего дня чередуются в памяти.

Мои стартовые путешествия по земле как-то само собой привязывались к греческому слову «Geo». Именно оно и сыграло решающую роль в моей профессиональной судьбе, в какой-то степени принудив поступить на «geo» — дезический факультет политехнического института. Воспользовавшись льготами студенческого билета, который давал 50% скидку на перелёты, я, опять-таки, впервые в жизни, на тогдашнем флагмане советского аэрофлота, серебристом лайнере АН-10, парил в небесах на десятикилометровой высоте. Вглядываясь в иллюминатор, восхищённо наблюдал за беспрерывно плывущей грядой белоснежных облаков и, за выскальзывающими в их прорехах, бурыми горами, бесконечно зелёной полосой лесов, квадратиками сельскохозяйственных угодий, изгибающимся серпантином водных потоков и сероватыми линиями шоссе и магистралей. Собственно, это и было моим, вторым по счёту, перемещением в постсоветском пространстве. Оно являло собой, удивительную по форме и насыщенную по содержанию, поездку в Москву. В очередной раз, да простит меня читатель за тавтологию, впервые в жизни меня поглотил огромный город, один из самых больших мегаполисов мира, великая столица необъятной советской империи. Вспомнились тогда слова А. С. Пушкина: «Москва! Как много в этом звуке для сердца русского слилось, как много в нём отозвалось…”. Уж не знаю, как для русского, а в моем маленьком еврейском сердце ещё и как отозвалось. Целыми днями, без устали, я бродил по московским площадям, улицам и переулкам. Арбат и Ордынка, Петровка и Чистые пруды, Замоскворечье и Таганка, Красная площадь и Большой театр — всё было, опять таки, впервые. Я, как герой культового тогда фильма «А я шагаю по Москве», действительно, шествовал под «нормальным летним дождём» по овальному Садовому кольцу, осматривал архитектуру Кремля, любовался шедеврами Третьяковской галереи и поднимался на Воробьёвы горы к знаменитому Московскому университету. Здесь, в тёплой и суетливой атмосфере беспрерывной и быстрой поступи озабоченных и вечно спешащих горожан, зримо просматривалась широкая приветливая хлебосольная русская душа советской столицы. В этом московском путешествии я явственно ощутил, непознанное ранее, какое-то неописуемое, неизвестно откуда взявшееся, чувство тихой и необузданной радости и к, моему немалому удивлению, несоизмеримой гордости за бывшую столицу тогдашнего СССР.

Следующим, едва ли самым важным, симптомом моей «кочующей» болезни стала, по сегодняшний день, нетленная любовь к горам. Отправной точкой этого непередаваемого чувства оказалась секция альпинизма, которому я посвятил все студенческие годы. Символом будущих горовосходителей являлись слова, начертанные на полученных куртках-штормовках: «Альпинизм — школа мужества». Это выражения предполагало преодоление самого себя, максимальное напряжение физических возможностей, величайшую самоотверженность и высокую ответственность. Для меня эта «школа» означала, прежде всего, очередное перемещение из плоскостного городского пространства в живописные вертикальные формы, именуемые горами. Это часть рельефа литосферы, которая представлялась громадными нагромождениями, нависающими над равнинами, воспринималась мною причудливыми скалами и леденящими реками, сильным порывистым ветром и высоким золотым солнцем, крутыми стремнинами и низко падающими звёздами, лысыми отрогами, остроконечными пиками и зелёными долинами. Для меня горы были, прежде всего, состоянием души, в которых она переворачивалась на неопознанную изнанку всеобъемлющего восторга, бурного ликования, искромётной радости и фантастического чувства собственного самоутверждения.

Получалось, что горы покоряют нас, а мы, с непреходящим чувством безответной любви, пытаемся покорить их. Восхождения на вершины всегда являлись волшебной частью нелёгкого, но захватывающего путешествия, которое я всегда вкладывал на алтарь поиска непроторенных дорог. Именно их я искал на карпатской вершине Говерла, в таинственных пещерах Крымских гор, на затяжных, покрытыми нетающими ледниками, крутых кавказских перевалах и при подъёме на заснеженную, самую высокую гору Европы, двуглавый седой Эльбрус.

Благодаря очередному походу по заснеженным Карпатам, в новогоднюю ночь я со своими друзьями, студентами-политехниками, познакомились со студентками медицинского факультета старейшего университета эстонского города Тарту. Симпатичные девушки-эстонки пригласили нас посетить их маленькую, но очень интересную, республику, в незабываемое путешествие по, тогда ещё советской, Прибалтике. Несмотря на то, что сам вырос в европейском городе, который в прежние времена был и австрийским, и венгерским, и польским, там я чувствовал себя, как заграницей. Тарту никак не напоминал стандартный город Страны Советов. И дело даже не в вывесках, которые были на незнакомом языке. Просто узкие, мощёные, красным булыжником, сбегающие вниз к рыночной площади, четырёхвековой давности, улочки и лепная фасадная архитектура причудливых зданий сверкали какой-то первозданной стерильной чистотой. Казалось, что, никому неизвестный чародей, стирает этот древний город волшебным моющим средством. Эти незабываемые ощущения волшебной новизны прибалтийской урбанистики продолжались также при знакомстве с Таллинном, Ригой и Вильнюсом.

Буквально через полгода после посещения Эстонии, Латвии и Литвы я руководил походом по горному Крыму. Так сложилось, что уже на второй день путешествия, при спуске с вершины Чатыр-Даг, какие-то люди в белых халатах, чуть ли насильно, посадили нас, группу из шести человек, в карету скорой помощи и вывезли в Симферополь, где и высадили на привокзальной площади. Оказалось, что в Крыму произошла вспышка холеры, по причине которой нас поселили в карантинную обсервацию. Нам удалось больше неправдой, чем правдами, убежать из этого противохолерного «заповедника» и продолжить своё путешествие по, незапроектированному ранее, маршруту, который получил у нас кодовое название «Автостоп». Оно предполагало бесплатное передвижение на попутном транспорте с согласия водителя. Фактически, мы ехали не туда, куда хотели, а в то место, куда направлялся, подхвативший нас, грузовик, в кузове которого мы размещались. Однако, в любом случае, наша группа перемещалась как во времени, так и в пространстве, устраиваясь в своих палатках на ночлег в пришоссейных лесах. В конечном итоге, нам поневоле пришлось использовать троцкистский лозунг «Движение — всё, конечная цель — ничто». Это в том смысле, что, несмотря на отсутствие какого-либо плана, мы двигались вперёд, куда-то ехали, что-то видели, чем-то впечатлялись, пока очередной водитель не остановил машину у дорожного знака с надписью «Херсон». Через несколько часов наша доблестная группа уже погружалась на древний теплоходик, который отплывал в Киев. Несколько дней так называемого «полукруиза» по самой большой украинской реке пролетел, как одно мгновение. Всё было, как и описывал Н. Гоголь, «чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои».

1973 год венчал не только время окончания института, а и полновесное погружение в неисхоженные дороги, которые открывались перед начинающим инженером-геодезистом. Непроторенные пути прокладывались мною в составе экспедиций Главного управления геодезии и картографии при СМ СССР. Это были заполярные небольшие городки: таймырский посёлок Хатанга, ненецкое поселение Амдерма, якутский городок Тикси на берегу Северного Ледовитого океана и чукотский город Анадырь, омывающийся Беринговым морем Тихого океана. Здесь слово путешествие заменялось, тяжёлыми по форме и чудодейственными по содержанию, передвижениями по горной чукотской тундре, связанными с созданием топографических карт региона. Затем приходилось бродить с геодезическим инструментом по, иногда дикой и пустынной, а местами красочно горной, древней земле Азербайджана. С теодолитом и нивелиром за спиной я любовался высокими горами, живописным озёрами и жемчужными реками Армении. Несмотря на то, что «гулять» по этим двум республикам приходилось в полевых условиях кавказского разнообразия природных зон, в памяти остались и их столицы. Это прежде всего, раскинувшийся на берегу Каспия, город Баку — с лабиринтами извивающихся улочек, серпантинами переулков и неожиданными тупиками, с остроконечными минаретами мечетей и древними дворцами с преобладающей восточной архитектурой. Столица Армении — Ереван запомнилась как, расположенный на вулканическом плато, розовый город, который был основан даже раньше, чем Рим.

Годы, проведённые в Заполярье и в Закавказье, навсегда остались в моём восприятии реальными символами личного соприкосновения с дикой и необузданной природой. Вернувшись в родные пенаты, в город Львов, атрибутика моих перемещений стала носить более цивилизованные оттенки. Этому способствовало новое место работы — изыскательский отдел проектного института Прикарпатского военного округа. Эта составляющая Министерства обороны охватывала половину областей Украины. Топографические съёмки военного назначения производились в гарнизонах, расположенных в небольших городках. Командировки туда предполагали, кроме непосредственной инженерной работы, также небольшие путешествия в поездах, автобусах и автомобилях до места назначения. Таким образом, мне пришлось побывать во многих весях Львовской, Тернопольской, Ровенской, Ивано-Франковской, Закарпатской, Житомирской, Черновицкой, Волынской и Хмельницкой областях.

Через несколько лет я перешёл на научно-преподавательскую работу в институт. Несмотря на изменения статуса и характера работы, мои путешествия продолжились. Вначале, в связи с тем, что я руководил исследованиями по определению деформаций оснований турбин и котлов ТЭЦ и ГРЭС геодезическими методами, мне пришлось многократно выезжать на электростанции Молдавии (Кишинёв, Тирасполь), Эстонии (Нарва), Украины (Ровно, Одесса). Впоследствии, когда я перешёл на преподавательскую работу (в период подготовки кандидатской диссертации и после её защиты), начались, так называемые «конференционные» поездки на различные симпозиумы, семинары, конгрессы и совещания. Докладам и выступлениям сопутствовали знакомство с городами Киев, Ленинград, Минск, Новосибирск, Омск, Томск, Сочи, Пятигорск и Ташкент. Это были малоформатные, но интересные и познавательные поездки, как с точки зрения моих научных интересов, так и в аспекте приятного знакомства с местами, в которых ранее не бывал.

Первая заграничная поездка для меня и всей моей семьи совпала в августе 1990 года с датой моего прощания с Родиной, с моментом репатриации в Израиль, с дня, когда воздушный лайнер переместил нас с московского международного аэропорта Шереметьево-2 в тель-авивскую воздушную гавань имени Бен-Гуриона. Несмотря на объективные трудности, связанные с адаптацией к новым условиям жизни, всё свободное время моя семья уделяла путешествиям по маленькой, но от этого, не менее замечательной, державе. Буквально всё вызывало неподдельное восхищение в этой удивительной стране трёх мировых религий (иудаизм, христианство и ислам) и трёх морей (Средиземное, Мёртвое и Красное): это и святые места золотого Иерусалима, колоритный и загадочный Тель-Авив, Бахайские террасы на горе Кармель в Хайфе, заснеженная в зимнюю пору гора Хермон на Голанских высотах, «лунные кратеры» и глубокие каньоны пустыни Негев, место крещения Иисуса Христа — святая река Иордан. Казалось бы, что в стране, которая раскинулась всего на 470 километров в длину и 45 километров в ширину в среднем сечении, все достопримечательности можно увидеть, если и не за один день, то уж точно за неделю. Однако автор этой книги, уже тридцать лет проживая на Святой земле, до сих пор не уверен, что осмотрел все её заповедные уголки.