Возвращение

Семён Романович Брейнер

Повесть Брейнера Семена Романовича «Возвращение» – это воспоминания автора о годах детства и юности. Насыщенная многими веселыми и грустными событиями, она может заинтересовать читателя не только событийным рядом, но и размышлениями автора о прошлом, настоящем и будущем. Книга предназначена для широкого круга читателей.

© Семён Романович Брейнер, 2023

ISBN 978-5-0059-9905-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1: дядя Вася и др.

В этот день хоронили дядю Васю. Картина мне эта хорошо запомнилась по нескольким причинам. Пожалуй, главным было то, что в моем детском восприятии это была первая смерть, столь близкая и ощутимая. Большая семья дяди Васи жила в соседней квартире за стенкой. Впрочем, об этом после. Странная вещь, но смерть его вызывала во мне смешанные чувства: да, конечно, плакали все его родственники и соседи, и по-человечески мне тоже было грустно, а вот с другой стороны, я испытывал какое-то странное чувство облегчения. Часто, проходя по коридору мимо нашей квартиры, он таращил на меня глаза и делал чрезвычайно злобное выражение лица. Я его побаивался и старался избегать встречи с ним. Как-то рассказал об этом своей бабушке. Она посмеялась и сказала, что Вася немного ненормальный, но его бояться не надо. Меня это не очень взбодрило.

В соседней квартире за стенкой жила в двух комнатах многочисленная семья Дудников. Их было так много, что мне и тогда, а сейчас тем более, непонятно каким образом они там помещались. Моя мудрая бабушка объясняла это просто: периодически кто-то из них садился в тюрьму за преступления разной степени тяжести, а по сему в полном составе это семейство никогда и не собиралось. Что, до дяди Васи, то он шел с работы поздней ночью, переходил мост, а дальше… причина его гибели так и не была точно установлена: то ли, будучи в сильном подпитии, он сам свалился в речку, перелетев через перила, то ли ему кто-то помог. Событие это запечатлелось в моей памяти, а значит в тот, светлый солнечный теплый день, не гармонировавший со скорбью вовсе, сделало меня как будто старше и взрослее. Вот так бывает: в один день и сразу. А еще бабушка бывало говорила, что нам не надо бояться бандитов и воров, т.к. наше соседство само по себе гарантирует нашу безопасность. Кстати, так оно и было.

Представляю себе, как Лев Толстой обдумывал план сочинения «Войны и мира». Насупив свои густые брови и почесывая окладистую бороду, он наверное долго рассуждал что и зачем там будет происходить. Я всегда завидовал тем, кто умеет планировать свои дела, особенно творческие. А тут, иной раз что-то начнешь, а результат получается совсем не тот, какой предполагался. Куда-то заводит тебя далеко-далеко, вот и не знаешь, что получится.

В семействе Дудников было четыре сестры и два брата, и жили они там вместе с мужьями, женами и детьми. Управляла всем этим их матушка Мария Васильевна, женщина чрезвычайно энергичная, шумная, скандальная и властная. Впрочем, командовать всей этой ордой человек с более покладистым характером не смог бы. Ежедневно приходил к ним столоваться брат мужа одной из дочерей, тоже по имени Вася. В его функции входило мыть полы в этом жилище и выносить ведро с помоями. Этот Вася был человеком явно не здоровым. Такой вывод я сделал из того, что никогда не слыхал от него внятной речи (а он бормотал сам с собой постоянно что-то невразумительное), а, во-вторых, он периодически почесывал себя где-то в районе…, и такое постоянство казалось мне немного странным. Предполагалось, что ведро с помоями будет вынесено за дом и вылито в общественной уборной, находившейся за нашим домом. Но, то ли Вася плохо понимал установку, то ли ему было лень тащить полное ведро за дом, только выливал он его содержимое прямо на мостовую, и мы ежедневно наблюдали стекание цветного ручейка с пригорка вниз.

Улица, на которой прошло мое детство, представляла собой небольшое ровное пространство, а слева и справа от этой маленькой равнины были две большие горки. Наш дом как раз и находился в самой низине. Впоследствии, когда мы уже купили телевизор, и я смотрел по нему впервые в своей жизни зимние Олимпийские игры, наибольшее впечатление на меня произвели лыжники, прыгающие с трамплина. И не то, чтобы хотелось им подражать. Мне почему-то представилось, что наша улица могла бы стать идеальным местом для проведения подобных соревнований. Всего-то дел: соорудить трамплин, и можно летать от горы и до горы. Наблюдать соревнования я бы мог прямо из окна своей квартиры. Помнится, эта идея долго не покидала мое воображение. Видимо, исчерпав перечень всех известных отечественных революционеров и писателей, городские власти нарекли мою улицу именем немецкого революционера Карла Либкнехта. Не могу сказать, что это трудно произносимое имя вполне подходило тому географическому месту, где разворачивались события моего детства, но так оно называлось, из песни слова не выкинешь. До революции эта улица называлась хлебной по причине того, что на одной горке находилась хлебопекарня, а на вершине второй горы — хлебная лавка, сохранившаяся и во времена моего детства. По улице возили хлеб, это мне живо представлялось, отсюда и название. Как к нам угодил Карл Либкнехт? Этот вопрос меня впоследствии долго не отпускал.

Одним из жильцов соседской квартиры был дядя Володя, муж тети Гали и родной братец как раз того Васи, который носил помои. По моим наблюдениям он был тишайшим и интеллигентным человеком. Не могу понять, как его угораздило попасть в эту семейку. По профессии он оказался судьей по шахматам. Мне и тогда эта профессия казалась странной. Но я никогда не видел его за какими-то другими занятиями кроме решения шахматных задач и чтения книг. Впрочем, увы, было еще одно увлечение: он пил и пил запойно. Продолжалось это занятие как правило два-три дня. Странное дело: в моменты запоя тишайший и милейший дядя Вова превращался в страшного свирепого зверя: он крушил все на своем пути, был задирист и ужасно драчлив, и в эти дни был не похож не то, что на интеллигента, но и просто на человека. Когда все заканчивалось, дядя Вова плакал, извинялся перед всеми родственниками и соседями и утверждал, что ничего не помнит. Наверное, так оно и было.

Старшей сестрой тети Гали, жены дяди Володи-шахматиста, была тетя Нюра. Эти две сестры работали в овощном магазине, хотя данное обстоятельство не играет никакой роли в моем повествовании. А роль здесь играет то, что у тети Нюры была дочь Люда. Нетерпеливый читатель вероятно уже предполагает начало любовного сюжета. Должен вас разочаровать, про любовь дальше конечно еще будет, но это не имеет отношения к бедной девочке Люде. Она была очень больна: постоянно крутила головой передвигалась странной скачкообразной походкой, говорила нечленораздельно, плевалось, и, если ей что-нибудь не нравилось, показывала фигу своему оппоненту. Было бы странно, если бы все эти милые повадки, я тотчас не перенял. Люда явилась причиной моих ранних занятий английским языком и музыкой, потому что мои родные стали опасаться, что я и в дальнейшем продолжу копировать ее поведение.

В уютном детском парке, где были детские карусели, а в старом ненужном автобусе был оборудован кинотеатр для самых маленьких под мало соответствующим названием «Луч», находился небольшой домик, по-видимому, предназначенный для сторожа. Не знаю кому в голову пришла эта замечательная мысль, но только в этом домике открылись экспериментальные курсы английского языка для самых маленьких. Вела эти занятия очень милая молодая женщина по имени Юлия Израйлевна, преподаватель педагогического института, как я узнал потом. Наша небольшая группа малышей (человек десять-двенадцать) не умела ничего, придя туда: ни писать, ни читать, ни считать. Удивительное дело, но через, наверное, четыре месяца мы уже вступали в диалог друг с другом на английском языке, умели рассказать свою пока еще короткую биографию и, помнится, играли в домино карточками, где были изображены овощи и фрукты, называя их также по-английски. Не думаю, что сумел бы сейчас все это повторить. Короче говоря, было здорово, потому что было талантливо. Мы со всех ног бежали на эти занятия. Придя в школу, впоследствии я уже сносно владел английским, но, как и следовало ожидать, в школе меня с этим делом притормозили, чтобы стал таким, как все.

О первых музыкальных опытах хочется рассказать особо, потому что музыка стала моей профессией. А начиналось все с занятий в музыкальной студии при общеобразовательной школе. В музыкальную школу в те времена принимали с восьми лет, а поскольку я был еще дошкольником и, как помните, возникла необходимость отлучить меня от Люды, то судьба ребенка была решена. Вообще, по мнению моих предков каждый еврейский мальчик должен был заниматься музыкой. Вот ведь что значит отсутствие плана. В начале повествования надо было сказать, что я — еврей. Это обстоятельство в моем детстве сыграло немаловажную роль. Моей первой учительницей по фортепиано была статная дама по фамилии Браиловская. Имени ее моя память не сохранила. Она была высокая блондинка неопределенного возраста. Мне запомнились ее толстые пальцы с кроваво-красным маникюром. Первые занятия на пианино сопровождались криками (то ли я был не особо успешным учеником, то ли сказывалась усталость Браиловской от бурной трудовой деятельности, а может и то, и другое, — так или иначе, но вскоре меня стали поколачивать линейкой по рукам). И не то, чтобы больно было, но обидно. Впрочем, бабушка считала, что это и есть неотъемлемая часть методики музыкального образования, поэтому необходимо потерпеть.

Картина моих первоначальных занятий музыкой была бы неполной, если не сказать о том, что около года домашние задания я выполнял, имитируя игру на пианино на табуретке. Причин здесь было две. Первая из них (неглавная) заключалась в том, что в те времена купить пианино было чрезвычайно сложно. В магазинах они продавались в небольшом количестве, а, следовательно, покупались категорией населения имеющей блат и знакомства. Мы к этой разновидности не относились. Главная же причина заключалась в том, что наша семья была очень бедной, а купить пианино стоило больших расходов.

Моя семья состояла из мамы, бабушки и дедушки. Отец погиб, когда мне было мало лет. Сохранился в памяти смутный образ сидящего его в синем макинтоше (тогда это были модные плащи). Помню, подарил он мне тогда китайский фонарик, которым я пользовался долго, потом фонарик перегорел и исчез из моей жизни вместе с отцом.

Мои дедушка и бабушка к тому времени были уже пенсионерами. Хотя как сказать? До войны они жили в Харькове, работали на заводе. Во время войны их семья вместе с заводом эвакуировалась за Урал. Когда война закончилась, то бабушке так и не удалось восстановить свой трудовой стаж, поэтому она вообще не получала пенсии. Поскольку бабушка, будучи умнейшей женщиной, была безграмотной, то понятно зарабатывать какие-нибудь средства не могла.

Дедушка всю свою трудовую жизнь проработал слесарем на разных заводах, умел делать руками почти все, обладал трехклассным образованием в Хедере и получал очень скромную пенсию. На протяжении многих лет он мне практически заменил отца.

Из сказанного видно, что главным добытчиком в семье была моя мамочка. По профессии врач-рентгенолог, она старательно работала и в хвост, и в гриву, чтобы обеспечить всем нам какое-то сносное существование. Не помню ни одного праздника в детстве, когда бы она была дома. Все праздничные дежурства (а это была двойная оплата) она проводила в больнице. Я не помню ни одной встречи Нового года, когда бы мамочка была с нами.