Первая зорька

Семен Ханин

Если уж кого и следует бояться всерьез, так это глупцов. Они, не зная страха, победят в битве, не ведая стыда, оденут царские одежды, не чувствуя ответственности, поведут за собой или станут поучать… Лев загрустил и наконец перестал чихать кошками. Остаток ночи царь зверей и кобра просидели молча, разглядывая звезды.

Завещание

Кликнули меня;

Я вышел. Человек, одетый в черном,

Учтиво поклонившись, заказал

Мне Requiem и скрылся

А. С. Пушкин

Зачем люди пишут завещание? Странный вопрос, скажет читатель. Чтобы высказать свою последнюю волю касательно имущества — как поделить его после смерти. Закон, предусматривающий раздел имущества в равных долях между родственниками, далеко не всегда отвечает чаяньям и желаниям уходящих в мир иной. Бывает, скажем, что дети бросили стариков, и абсолютно чужие люди ухаживают за ними, справедливо рассчитывая на вознаграждение по результату трудов праведных, бывает и по-другому.

Исключительно теоретически всегда можно представить, что незадолго до смерти человек продает все свое имущество и тратит нажитые капиталы на лично им выбираемые цели без остатка. Никакой закон не запрещает ему сделать именно так. Однако при этом завещатель не может лишить права на наследование лиц, которые имеют право на обязательную долю в наследстве. Парадокс. То есть пропить, прогулять все при жизни человек может, может продать или подарить все свое имущество третьим лицам, но после смерти уже распорядиться своим майном самостоятельно мешает закон. Чем руководствовался законодатель, принимая такую норму, остается загадкой, но факт есть факт.

С другой стороны, какая, по сути, разница, что будет с твоим имуществом и деньгами, когда ты покинул подлунный мир? Славят ли тебя, воздают ли почести, или ты канул, поглощенный всеобщим забвением? Все это мирское, имеющее тот или иной смысл, пока ты жив. Но вот уж нет тебя…

Знаете, а ведь уже давно известно, что свет и тень — вовсе не две противоположности. И свет вовсе не борется с тьмой — они являются частями единого целого, частями нашего мироздания. Крошка-ребенок, едва появившись на свет, уже создает тень, поглощая лучики солнечного света. Единственное, что действительно находится в постоянном антагонизме — это любовь и эгоизм. Вспомните, например, маленькие трагедии Пушкина: «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы», «Каменный гость». Каждая из них, написанная, казалось бы, на абсолютно разные темы, является проекцией извечной борьбы любви с эгоизмом.

«Он бредит о жене похороненной!» — восклицает женский голос, повествуя о Председателе в конце трагедии «Пир во время чумы». «А ныне сам скажу: я ныне — завистник» — говорит Сальери о себе. «Я гибну — кончено — о донна Анна!» — восклицает Дон Гуан, прощаясь с миром. Была ли искренней любовь Дон Гуана к донне Анне? Кто знает? Может, это была просто очередная победа сластолюбца и обольстителя, превратившего свою жизнь в охоту за прекрасной половиной человечества. А может, это первая по-настоящему сильная любовь. Александр Сергеевич не говорит об этом. Поступок Командора, явившегося каменной статуей на зов Дон Гуана — это его эгоизм или справедливое возмездие? В том и заключается талант автора — не давать ответа ни на один вопрос, заставляя читателя думать, переосмысливать прожитое.

Вот строки из «Скупого рыцаря»: «Я царствую. Но кто вослед за мной приимет власть над нею? Мой наследник!» — восклицает старый барон над сундуками с золотом. С кем мы — со старым бароном, дрожащим над каждой копейкой, или с молодым Альбером, стремящимся промотать родительское состояние? Любовь и эгоизм схлестнулись между собой в неравной битве. Порой бывает трудно разобрать, где любовь, а где ее альтер эго. «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил…» — это потребность в любви — в целом абсолютно нормальное, естественное человеческое чувство, или махровый эгоизм пожилого человека, спекулирующего текстом своего завещания?

Безмерная любовь «Папаши Горио» Оноре де Бальзака к своим дочерям — это глупость, угробившая впоследствии жизни его и дочерей, или всевышний просто «наградил» непомерным эгоизмом дочерей отца Горио, и его любовь здесь ни при чем? Может ли безмерная любовь порождать эгоизм? С большой вероятностью — да, скажем мы из собственного жизненного опыта. Вернее всего эгоист вырастет там, где в ребенке не чают души, стараясь предугадать его малейшее желание. Хотя, конечно, иногда эгоисты вырастают не из-за излишнего внимания. Порой просто человек сталкивается с неразрешимой для него жизненной ситуацией, как Сальери столкнулся с талантом Моцарта, и глубоко дремавшая в душе порочная сила находит свой выход.

Вероятно, излишняя, безмерная любовь перестает быть любовью как таковой, превращаясь в некое эгоистичное желание наградить своего наследника всеми несметными богатствами и излишествами. Вот вспоминаем мы свой трудный путь. Пусть наше чадо минуют тяготы бренной жизни, доставшиеся нам с лихвой. «Я бы хотел, чтобы, когда придет твое время, все ниточки были в твоих руках. Сенатор Корлеоне, губернатор Корлеоне или вроде того», — говорит Вито Корлеоне своему сыну Майклу («Крестный отец»). Это любовь отца к сыну или попытка потешить собственное я «крестного отца», подсластить свой эгоизм, насладиться сыновьим успехом как очередной победой в бизнесе или войне?

Собаке все равно, на чем спать — на обычной подушке или специальной от собачьего «Дольче Габбана», но мы порою балуем своих питомцев. Это мы балуем их или себя? Старики считают копейки на кассе, собаки пухнут с голоду в приютах, и в то же самое время мы тратим деньги в виртуальных играх, покупая меч, против которого не устоит ни один щит, и щит, который не дано поразить ни одному мечу. Не является ли это крайним проявлением эгоизма?

Все изложенное выше, к моему глубокому сожалению, приводит к мысли, что таки мой изначальный посыл был неверен. Правда, похоже, такова, что любовь и эгоизм, как свет и тень, есть части одного великого единого целого. И любая победа в борьбе, излишняя любовь, излишнее себялюбие — это есть беда человечества. Вероятнее всего, мы способны жить лишь при гармоничном сочетании света и тени, любви и эгоизма. То есть губительны не сами чувства и явления, а отсутствие между ними баланса, поддерживающего некое равновесие. И как бы все внутри ни протестовало, мы в который раз пришли к закону «О единстве и борьбе противоположностей», воспетому еще Гераклитом, Кантом, Гегелем и Марксом. Тот самый закон, что стоит выше законов физики, проистекающих из него. Скажем, классический пример работы центробежных и центростремительных сил — Луна, обращающаяся вокруг Земли — также совершает свой путь во славу закона «О единстве и борьбе…»

Так зачем же люди пишут завещания? Можно ли сказать, что завещание — это реквием, заупокойная месса, только написанная самому себе? При жизни, разумеется. Стандартное завещание лишь дает указание, как поделить материальное. Музыка, картина, книга, построенный дом, посаженное дерево, рожденный ребенок — это тоже наше завещание миру. Зачем это все? Мы могли бы играть для себя, писать для себя, обойтись без детей и картин. Но раз мы все это делаем, значит, не можем или не хотим жить без этих «излишеств».

Художник, красками рождающий нечто прекрасное на куске холста, пишет свой реквием, оставляя мысли и образы в наследство для грядущего мира. Жизнь и смерть схлестнулись в невидимой схватке единства и борьбы, рождая то, что мы привычно называем «просто жизнью». Не будь смерти, отпала бы необходимость (потребность) в детях, книгах, картинах, музыке. Но было бы такое существование жизнью в привычном для нас смысле, большой вопрос. Мы живы только потому, что рано или поздно уйдем, как различаем тень лишь оттого, что есть свет и есть предметы, поглощающие солнечные лучи. Потому, пожалуй, и беремся мы за карандаш, набрасывая текст под заголовком «Завещание». Нам важно успеть еще пожить, насладиться красками Солнца,

Луны и дарами природы. Нам важно еще пожить, а значит, мы вынуждены думать о смерти.

В минуты самой тяжелой хандры, когда кажется, что жизнь порядком опротивела, а смерть была бы желанным другом, сядь за лист бумаги. Напиши, чтобы не было длинных распрей наследников, как поделить твой нехитрый скарб. Но пиши в документе сем не только о сарае и жигулях. Помяни, как водится, те мысли, что надумал за свою жизнь, к каким выводам пришел. Раздели их между наследниками. Напиши о любви, которую довелось познать, будь она любовью к женщине или братьям нашим меньшим. Раздели между наследниками и то, что не довелось познать и увидеть. Напиши о неувиденных водопадах и вершинах гор, о непознанной дружбе и радостях побед, напиши обо всем, что не свершилось и не удалось, и подели все поровну.

Думаю, практически уверен, что ничего более жизнеутверждающего никому ранее писать не приходилось. Удиви нотариуса! И когда он начнет «чесать репу», с беспокойством пытаясь разглядеть в тебе первые признаки буйнопомешанного, ты уже будешь далеко от пыльного стола с бумагами. А вы говорите: Гражданский кодекс Украины и наследование по завещанию (глава 85)!

Молодые люди, порой еще не достигнув и двадцати пяти лет, сводят счеты с жизнью, узрев пред собой исключительно путь страданий. «Зачем?» — оставляют они прощальную записку с одним словом, пряча за этой пошлостью страх жить дальше. В Японии же, например, детей еще в младших классах учат умирать, говоря им о том, что не нужно бояться такого исхода. К нему все придет рано или поздно, потому что жизнь и смерть, как свет и тень, есть части одного великого целого. Вот и приходит непрошенная мысль, что излишний страх перед кончиной приводит нас к недостаточной любви к самому важному и дорогому подарку — жизни. И раз завещание — путь борьбы с этим страхом, то вот он — мой реквием…