Путь аргоси

Себастьян де Кастелл, 2021

Фериус было всего двенадцать лет, когда джен-теп убили родителей и сожгли её деревню. Маги джен-теп расправились бы и с ней, но девочке удалось спастись. Жизнь походила на кошмар – лохмотья вместо одежды, постоянная нехватка воды и еды. Но всё меркнет перед ужасным заклятием, которое наложили на Фериус маги джен-теп. Теперь все люди через некоторое время после знакомства начинают испытывать к ней такую жгучую ненависть, что готовы её убить. Девочка уже привыкла к одиночеству, к тому, что одна против целого мира. Но однажды у трактира, измотанная жарой и жаждой, она встретила таинственного господина в приграничной шляпе. И это навсегда изменило её жизнь и судьбу. Того господина звали Дюралл Аргос… Приквел серии «История утраченной магии».

Рыцарь / Захватчик

Рыцарь борется с несправедливостью посредством силы. Вооружённый состраданием, он защищает невинных от потенциальных захватчиков. Путь рыцаря временами может быть прекрасен, но рыцарь слишком легко поддаётся гневу, или проявляет слепую верность, или же его охватывает жажда мести. Путь рыцаря — это не путь аргоси.

Глава 1. Могилы

— Юная госпожа, вы испачкаете платье, — предупредил сквайр Веспан.

Его грудь и ключица были обожжены и перевязаны кое-как, но в голосе слышались сварливые нотки, которые всегда предшествовали нотации. Я продолжала копать, радуясь дождю, промочившему одежду насквозь, до самой кожи.

Сквайр Веспан попытался забрать у меня лопату, но я покачала головой, и он отступил.

Раньше сквайры — или, иначе, оруженосцы — были спутниками рыцарей. Так называли особую разновидность воинов из-за моря. Именно слово «рыцарь» лорд Джервас неуклюже перевел на дароменский как «воин чести».

Прежде он был именно таким рыцарем. По крайней мере, именно это сказала Розарита (которая, очевидно, тоже была рыцарем), когда я спросила, почему они так отличаются от прочих дворян в городе.

— Мы не дароменцы, — проворчал Джервас. — Их нельзя даже причислить к знати. Подкинь несколько монет тут и там, и эти пройдохи-магистраты назовут тебя хоть королём, если цена будет подходящей.

— Не сбивай девочку с толку, — предупредила Розарита (ни в коем случае не леди Розарита, потому что: «Если не хочешь называть меня мамой, то хотя бы зови по имени).

С этими словами она игриво шлёпнула мужа по животу.

— В школе наш учитель хороших манер говорит, что достойные дамы должны быть скромными и тихими и не ввязываться в варварские драки, — сообщила я ей.

Я проучилась в школе совсем недолго, и мне казалось важным доказать своим опекунам (поскольку если я не готова называть их родителями, то должна называть опекунами), что их деньги тратятся не зря. Особенно учитывая, сколько раз мастеру Финусу пришлось повторять мне этот конкретный урок. Ибо я была, как он не уставал мне твердить, очень плохой девочкой и негодной ученицей.

Впрочем, моя демонстрация знания хороших манер не произвела на Розариту особенного впечатления.

— А как зовут твоего учителя? — небрежно спросила она. К тому времени даже я узнавала этот тон в её голосе.

— Розарита… — проговорил Джервас. — Это ведь была твоя идея…

Его жена подняла руку, взяла мою и поцеловала, словно я была хозяйкой в доме, а она — простой служанкой.

— Конечно, малышка, твой учитель совершенно прав. Хотя думаю, он имел в виду, что настоящие лорды и леди должны быть добрыми и терпимыми и вступать в бой только в крайнем случае.

Мастер Финус имел в виду совершенно другое. Но я не дурочка. Я понимала, что Розарита велит мне вести себя в школе вот так, а в остальное время — по-другому. Дети медеков рано усваивают этот урок, потому что нам нигде не удаётся остаться надолго. Мы уходим, едва найдя новое место, где можно спрятаться.

— В тебе есть мудрость, — сказала тогда Розарита. Её улыбка была тёплой, как свежеиспечённый хлеб. — Ты слушаешь. Наблюдаешь. Узнаёшь, как устроен окружающий мир. Это редкий и ценный навык, милая.

Её глаза сверкнули, когда она искоса взглянула на Джерваса.

— Некоторым людям только предстоит им овладеть, — хмыкнул тот.

Он часто ворчал, хотя отнюдь не был стариком. Думаю, лорд Джервас был просто стар сердцем.

— Думаю, Розарита взбеленилась, потому что…

Честно говоря, не знаю, что такое «взбелениться», но, видимо, это означает нечто вроде «энергично участвовать в варварских драках, которых порядочные дамы избегают».

–…Взбеленилась, потому что наставник, обучающий хорошим манерам, учит тебя тем же вещам, которые пришлось затвердить и ей в твоём возрасте. Что же касается мудрости…

Лорд Джервас делал так постоянно. Он начинал с одной темы, а потом перескакивал на другую, ничем это не обозначив, кроме «что же касается…». Перескок всегда сопровождался широким взмахом руки и повышением голоса.

–…Что касается мудрости. Если мы искали именно её, значит, приплыли не туда! Это континент варваров. Невзирая на все чудеса и хитрости гитабрийцев, на все заклинания джен-теп, эти люди подобны детям, которым вручили слишком острые лезвия и слишком мало инструкций. Сильные государства ведут войны со слабыми, а те нападают на ещё более слабых. Маги… маги, у которых никогда не было собственного дома, обращают свои распрекрасные заклинания против беженцев и невинных людей!

Розарита тяжело вздохнула. Казалось, она вот-вот раскричится. Но вообще-то она так и сделала, потому что — пусть даже это было трудно заметить — подобные вздохи заставляли Джерваса отступиться, застенчиво улыбнуться и замолчать. У них было много таких маленьких сигналов: улыбка, чтобы сказать, что любят друг друга; едва заметный кивок, означавший, что они договорились о чём-то важном. Чем меньше кивок — тем серьёзнее решение. Подмигивания. Жесты. Иногда Джервас издавал звук, похожий на кудахтанье. У них словно был свой тайный язык, понятный только им двоим.

Однажды я спросила об этом сквайра Веспана. Он-то и рассказал мне про секретный язык. Объяснил, что такой есть у всех влюблённых и, даже если они сперва его не понимали, нет большей радости, чем потратить жизнь на его совместное изучение.

Сквайр Веспан — как однажды сообщил мне лорд Джервас под большим секретом — был немного романтичен.

На самом деле следует вернуться к Веспану. Хотя бы упомянуть, что большую часть времени, которое я провела в этом доме, я считала, что его имя — Сквайр. Но, как уже было сказано, оказывается, сквайр — это название человека, которому рыцарь доверяет более всех на свете. Городские аристократы, иногда приходившие к дому, чтобы посмотреть на лорда Джерваса (чаще всего сверху вниз), называли Веспана «дворецким». Не думаю, что Веспан это оценил. Формально он являлся оруженосцем Розариты — из их страны за морем, где она была известна как «сэр Розарита». Очень забавно, поскольку в дароменском языке слово, эквивалентное «сэру», используется только при обращении к мужчине.

— Рыцарь есть рыцарь. Иными словами: рыцарь, — объяснил Джервас.

Ему нравилось повторять что-нибудь по три раза. Правда, иногда он ограничивался двумя и наблюдал, как я разочарованно смотрю на него, ожидая третьего. А затем, ухмыльнувшись, предлагал произнести слово вместе.

— А я могу стать рыцарем? — спросила я.

Лорд Джервас готовил обед. Иногда он это делал — просто чтобы доказать, что может. Он достал из ящика длинный деревянный половник и взмахнул им, будто двуручным мечом. Я решила, что Джервас хочет поиграть в поединок, но он строго посмотрел на меня, и я застыла.

— Вытяни руки вперёд, — скомандовал он.

Я повиновалась.

Чашкой половника он поочерёдно прикоснулся к моим ладоням, а потом ко лбу. Если б это был настоящий меч, он бы меня поранил.

— Вот так, — сказал наконец лорд Джервас.

— Что? — спросила я.

— Теперь ты рыцарь, — ответил он и снова принялся помешивать суп.

— Но не настоящий же.

— О, самый настоящий.

Он слегка повернул голову — едва ли на дюйм, но этого хватило, чтобы я поняла. Такой сигнал означал, что я должна внимательно выслушать его слова, но никому и никогда не повторять их.

— Никто не может сделать тебя рыцарем. Ты даже не можешь им стать. Рыцарь появляется лишь на краткий миг, когда ты делаешь что-нибудь смелое и доброе, невозможное и изысканное одновременно. Тогда рыцарь и приходит в мир. А потом так же, как появился, исчезает, и остаёмся только мы — глупые, неповоротливые и неуклюжие.

Затем лорд Джервас сделал нечто очень характерное для него. Шевельнул челюстью, словно жевал собственный язык, посмотрел на меня умильным взглядом и сказал:

— Конечно, ты будешь настоящим рыцарем, моя девочка.

Никогда раньше и никогда впредь я не встречала человека столь же добросердечного, каким был лорд Джервас. К тому же он оказался прав: вскоре после этих его слов я действительно стала рыцарем. Правда, всего на миг — и совсем не так, как ему хотелось бы.

Глава 2. Рыцарь

— Юная госпожа, ваше платье… — повторил сквайр Веспан.

Я вернулась мыслями в сад, снова ощутив, как бушует непогода. Плечи и руки отзывались болью, когда я втыкала лопату в грязь, вынимая и отбрасывая мокрые комья земли. Не думаю, что Веспана так уж сильно волновало платье — оно всё равно было испорчено тем же огненным заклинанием, которое обожгло ему грудь и сломало ребра.

— Дождь смоет грязь, — сказала я и снова принялась копать могилы для лорда Джерваса и леди Розариты.

Нет, неверно. Для сэра Джерваса и сэра Розариты. Они погибли как рыцари. Подлинные рыцари.

И дождь ничего не смоет — в этом я тоже ошиблась. Грязь саму по себе не трудно счистить, но, когда она смешана с кровью, потом и копотью от сгоревшей плоти, пятна уже не вывести. Может, это и не нужно…

Я отложила лопату и затащила завёрнутые в ткань останки сэра Розариты в могилу. Очень устали руки. Устали задолго до того, как я начала копать, и задолго до того, как мне пришлось выволакивать тела Джерваса и Розариты из развалин дома и везти их на старой садовой тачке.

Веспан хотел помочь, несмотря на свои раны, но я была намерена сделать всё сама. Я настаивала на этом из-за слов мага-ищейки, которые он произнёс, удирая и держась за живот. Сэр Розарита ловко разломила свой клинок, так что половина его осталась в кишках ищейки, и тот не мог залечить рану. За это маг убил её.

Хотя вообще-то, думаю, он убил её по другой причине.

— Они умерли из-за тебя, — прохрипел ищейка, кашляя кровью, которая брызнула мне в лицо.

Его длинные изящные пальцы стискивали моё горло; он душил меня, потому что боль от раны не давала ему сконцентрироваться и сотворить заклинание.

— Всё, к чему ты прикасаешься, всё, что ты любишь, превратится в прах, медекская стерва.

Стерва — плохое слово. За него лорд Джервас врезал бы по зубам.

«Недостоин клинка», — сказал бы он.

Ну а я? Меня это слово не очень-то задело, потому как в тот момент мой язык вывалился изо рта и я не могла дышать. Потом мы услышали щелчок. Глаза ищейки расширились, он выпустил меня и вскрикнул. Из его левого плеча торчал арбалетный болт.

Я втянула побольше воздуха. В горле хрипело и булькало, и я вспомнила добрую старуху, затолкавшую меня в пещеру возле приграничного городка в Семи Песках.

«А теперь будь хорошей девочкой».

Я видела характерное мерцание магии, окутывающее предплечья ищейки. У джен-теп есть шесть разных форм магии. Я не помню все названия, но знаю, что две худшие — железо и огонь. Это объясняло серое и алое свечение, исходившее от его татуировок. Я пнула его изо всех сил — в то место, куда, по словам мастера Финуса, ни одна порядочная леди не должна никого пинать.

Я услышала, как позади нас сквайр Веспан, ещё наполовину похороненный под развалинами дома, взводит арбалет для следующего выстрела. Болт засел в левом плече ищейки, и его рука безвольно повисла; в животе торчал обломок шпаги сэра Розариты. Маг быстро оценил ситуацию и решил не рисковать. Ему явно не хотелось снова стать мишенью для сквайра Веспана.

— Пусть их трупы лежат в развалинах, — сказал он мне перед тем, как пуститься в бега. — Пусть гниют непогребённые. Пусть валяются, пока соседи не сожгут эти руины дотла. Пусть ваш дом станет надгробием для всех, кто захочет укрыть отродье демонов-медеков.

С каждым словом, с каждым новым проклятием ищейка, казалось, ждал, что я заору на него, прокляну в ответ или, может, взмолюсь о милости. Но я ничего подобного не сделала: кашель не давал мне говорить. А вдобавок, если б проклятия или мольбы приносили хоть какую-то пользу, он никогда не нашёл бы нас.

Даже ринувшись бежать, маг остановился на мгновение и глянул мне в глаза, словно мы участвовали в каком-то состязании, проверяя, чья ненависть сильнее. Настолько сильнее, что способна остановить сердце противника.

Мы оба проиграли.

От дождя мои ладони стали слишком скользкими; лопата с комом земли вылетела из рук и ударилась о кованую ограду сада. Сквайр Веспан пошёл за ней, но я остановила его.

— Не трогай её, — велела я. — Не трогай могилы.

Он обернулся. Горе и отчаяние пересилили даже боль от ран.

— И меня не трогай, — сказала я.

«Всё, к чему ты прикасаешься, всё, что ты любишь, превратится в прах».

Я не дурочка. Я знала, что проклятие ищейки — не настоящее заклинание. Просто трепотня. Но почему-то меня всё равно тошнило. Может, тут была ещё какая-то магия?..

— Нам надо поскорее уйти отсюда, — настаивал сквайр Веспан. — Призраки лорда и леди будут преследовать меня всю жизнь, если я позволю вам простудиться.

— Я не пойду внутрь, — ответила я. Взяла лопату и вернулась к делу.

— Вы не можете оставаться в саду всю ночь, юная госпожа.

— Я и не собираюсь.

Сквайр Веспан был хорошим человеком, но порой немного твердолобым. Или, может, он прекрасно меня понял, и мы спорили совершенно о другом. Здешние люди иногда так поступали — говорили одно, имея в виду нечто совершенно иное.

— Вам одиннадцать лет, — сказал Веспан.

— Двенадцать, — поправила я, хотя и не знала наверняка.

— Одиннадцать, двенадцать — мне всё равно! — крикнул он.

Веспан никогда не кричал. Ни на кого. Его голос тут же смягчился. Он умоляюще сказал:

— Что я буду за человек, если позволю вам бродить по миру одной, когда на вас охотятся маги?

— Думаю, ты будешь тем, кто держит слово своего лорда.

Когда я впервые попыталась сбежать, Джервас и Розарита выследили меня в нескольких милях от города. Снова оказавшись дома, я спросила, пленница ли я.

Они сказали: нет. Я их подопечная.

— В чём разница? — спросила я.

Следующие несколько часов они пытались объяснить мне разницу, а я задавала новые вопросы. В конце концов, думаю, они запутались не меньше моего. Но у Розариты были очень ясные представления о чести (ещё одно слово, которое я не до конца понимала), поэтому в конце концов она взяла меня за плечи и сказала следующее:

— Иногда маленькие мальчики и девочки убегают из дома. Они делают это, потому что злы, расстроены или напуганы, но не знают, как объяснить свои чувства людям, которые их любят. И задача таких людей — вернуть детей домой. Потому что эти мальчики и девочки на самом деле не хотят убегать. Они хотят, чтобы кто-то проявил заботу, пришёл и отыскал их.

Да, с этим оказалось трудно смириться — ведь леди Розарита была абсолютно права. Я сбежала, потому что Джервас рассердился на меня из-за драки с соседским мальчиком. Тот играл с друзьями, изображая великого боевого мага джен-теп. Пацаны нарядились в дурацкие костюмы, сделанные из шёлковых платьев, стянутых из материнских гардеробов. Каждый придумывал сложные нелепые заклинания, а потом смеялся. Мальчишка по имени Фантус спросил, не хочу ли я поиграть с ними.

— Но ты будешь медеком, — предупредил он. — Новички всегда изображают медеков.

Никто в городе не знал, кто я такая на самом деле. Джервас и Розарита очень строго за этим следили, хотя и уверяли, что джен-теп не осмелятся сюда явиться.

— Ладно, — сказала я Фантусу. — Что надо делать?

Он протянул лакированную маску, которая была мне велика, и куклу, похожую на младенца.

— Надень маску и сделай вид, что вызываешь демона, мучая ребёнка.

— Зачем?

Фантус и другие мальчишки уставились на меня.

— Затем, что так делают медеки, дурында.

Вы, я думаю, догадываетесь, что произошло вслед за этим.

Джервас разозлился на меня, потому что «честь» нельзя отнять обычными словами и потому что я продолжала пинать Фантуса, даже когда он упал. Я пыталась объяснить: надо было убедиться, что он больше не встанет. Но, похоже, это был не рыцарский подход к делу.

Той же ночью я сбежала, и леди Розарита отправилась на поиски. Для богатой дамы вроде неё она была очень хорошим следопытом.

— Ты не пленница, — сказала Розарита, когда меня привезли домой. — И мы не твои родители, как бы нам этого ни хотелось. Но нам нужно знать, убегаешь ли ты потому, что злишься на нас, или потому, что приняла твёрдое решение. Такое решение меняет всю жизнь, и редко к лучшему. Но его, клянусь честью, мы должны уважать.

Честь казалась сложной и неудобной штукой. Мне было странно слышать, как двое взрослых говорят о необходимости уважать мнение одиннадцатилетнего ребёнка. Но, видать, там, откуда они приехали, были иные традиции касательно подобных вещей.

Джервас чуть не плакал — иногда с ним такое случалось. Он схватил меня на руки, словно я была совсем малышкой, и прижал к груди.

— Мы всегда будем искать тебя, моё милое дитя, моё невероятное дитя. Каждый раз. Не важно, насколько далеко и как быстро ты уйдёшь. Мы будем тебя искать… если только сначала ты не произнесёшь слова, которые я надеюсь никогда не услышать, покуда жив.

Думаю, его желание исполнилось.

Я воткнула лопату в землю, чтобы она стояла и не падала, и обернулась к сквайру Веспану.

— Без гнева, без страха, без сомнения, без слёз, теперь я желаю покинуть это место навсегда и на всю свою жизнь.

Веспан долго смотрел на меня, а дождь лил всё сильнее и сильнее. Я слышала, как шипит пламя, ещё не до конца погасшее с восточной стороны здания. Казалось, Веспан пытается решить, что ему делать дальше. Хотя вряд ли. Думаю, он просто хотел дать мне понять, что с радостью бы отдал за меня жизнь, если б только я ему позволила.

— Я пойду и соберу вашу сумку, — наконец сказал он.

Я покачала головой.

— Только одежду. Ту, что была на мне, когда я сюда приехала.

— Но это лохмотья! Как же вы…

— Ничего подобного! — крикнула я.

Я тоже редко кричала. И никогда — на Веспана.

— Мне не нужно ничего такого, что сможет отследить наёмный маг, ищейка и им подобные.

В конце концов Веспан сделал как я просила. Когда я выходила через расплавленные развалины парадных ворот, он сказал:

— Какое-то время этот мерзавец не сможет использовать магию. Ему нужно найти место, чтобы затаиться и вылечить раны. Держитесь подальше от городов. Джен-теп не любят тяготы дальних дорог. Прячьтесь, ведите себя тихо — и будете в безопасности.

Я серьёзно кивнула, делая вид, что внимательно прислушиваюсь к его словам, потому что Веспан мне нравился. Хотя его совет был столь же ценен, как если б он сказал: «Будьте хорошей девочкой».

Я перестала быть хорошей девочкой. Вообще-то, несмотря на то что я сказала Веспану, я кое-что взяла из дома. Обломок шпаги, вторая половина которой осталась в животе ищейки. Этот обломок был примерно два фута в длину, достаточно лёгким для меня и острым как бритва.

Видите ли, есть лишь один способ защититься от мага. Убить его, прежде чем он убьёт вас.

Глава 3. Охотница

Всю ночь я шла по пустым улицам — на полусогнутых ногах, опустив голову и почти не поднимая взгляда. Должно быть, я выглядела как дикое животное, покрытое лохмотьями ткани вместо меха. Может, шакал или гиена. Падальщик, выслеживающий хищника в десять раз крупнее его самого. Двенадцатилетняя девчонка, охотящаяся на боевого мага.

Впрочем, мало кто меня заметил. Это был приличный город, где цивилизованные люди проводили ночи в запертых помещениях, а не шлялись по улицам, как бродяги. Те немногие, чьи пути пересеклись с моим, отходили в сторону и пялились на меня издали. А я шла, глядя в землю в поисках следующей капли крови, и останавливалась лишь затем, чтобы принюхаться, точно крыса.

Заклинания оставляют в воздухе всевозможные запахи. Тонкие, как и любая магия, но заметные, если вы знаете, что искать.

Большинство людей редко сталкиваются с магией джен-теп. Наблюдая такое чудесное зрелище и слыша такие невероятные звуки (не говоря уж о том, что в процессе, вероятно, кто-нибудь умрёт), они едва ли обратят внимание на лёгкий запах подгоревшей корицы или горячего песка пустыни, тревожимого жарким ветром. Сами джен-теп настолько привыкли к магии, что даже не замечают ароматов, которые она оставляет на себе. Но я их замечаю.

Временами я проходила целые кварталы, не видя следов крови на мостовой, но останавливалась и поднимала подбородок, глубоко вдыхая, пока не улавливала запах клубники и мяты — и тогда понимала, что моя жертва была здесь. Магия крови — один из шести источников силы джен-теп — оставляет в воздухе именно такой аромат.

Каждый раз, когда маг-ищейка, кажется, его звали Фериус… Хотя нет, стоп. Этого не может быть.

Думаю, надо упомянуть, что к этому моменту жизни у меня было не в порядке с головой. Уже какое-то время мы с ней не дружили. Похоже, с того дня, когда я наблюдала, как переливчатые золотые щупальца, тянущиеся из пальцев огненного мага джен-теп, разрывают моих родителей на куски.

Розарита говорила, что если мы переживаем нечто глобальное — настолько большое, что просто не готовы держать всё это в голове, — наш разум иногда разбивает его на мелкие кусочки, показывая только одну часть зараз. И так до того дня, когда мы будем готовы воспринять весь опыт, не переживая его заново.

— Но я всё помню, — возражала я ей. — Я могу пересказать тебе каждую минуту с того момента, как отец взмыл в воздух. Я подумала, что он летит, но потом он закричал, одна рука оторвалась, и…

— Воспоминание — не то же самое, что понимание, — сказала Розарита, обнимая меня, хотя я совершенно не расстроилась.

Она уткнулась носом в мои рыжие кудри.

— Однажды, когда ты настолько переполнишься любовью, что внутри останется место лишь для небольшой боли, ты увидишь картину целиком, моя храбрая девочка. И будешь много плакать, но поймёшь, что каждая слезинка делает тебя сильнее.

Розарита продолжала обнимать меня, и я похлопала её по спине. Иногда от этого ей становилось легче.

Простите. Мне не стоит рассказывать все эти мелкие подробности. Ни одна из них уже не имеет значения. Но я думаю, важно помнить, что в моей жизни был момент, когда я почти — почти! — сумела увидеть будущее, и оно было ярким и наполненным любовью. Оно так сильно отличалось о того, что поджидало меня в темноте…

В любом случае, Розарита, видимо, была права, потому что, когда её и Джерваса не стало, я начала путаться в событиях и терять счёт времени. Я не помнила, что и когда случилось и в каком порядке. Иногда я забывала имена людей.

Мет-астис! Вот как его звали. И он был не просто какой-то ищейкой, а самым настоящим лорд-магом.

— Мет-астис из Дома Мет, — сказал он мне.

Джен-теп обожают произносить названия своих Домов, даже несмотря на то, что они и так ясны из их имён.

Ладно, о чем бишь я? Да, так вот. Магия крови. Время от времени Мет-астис останавливался в каком-нибудь тёмном углу, чтобы наложить заклятие крови и не дать своим внутренностям развалиться — чему способствовал шестидюймовый обломок шпаги Розариты, застрявший у него в кишках. И всякий раз он оставлял после себя запах мяты и клубники.

Ну вот. Суть в том, что он был не так уж хорош в исцеляющих заклинаниях, поскольку оставлял капли крови почти в каждом квартале. Потому-то двенадцатилетняя девочка без специальных навыков сумела его выследить. Из одной части города в другую, а потом через западные ворота — к докам на реке. Сюда огромные баржи из Гитабрии привозили экзотические фрукты и редкие виды древесины, а иногда и увлекательные механические приспособления, которые Джервас вертел в руках на рынке, хмыкая при виде цен, а потом говорил Розарите:

— Эти гитабрийцы совсем уже…

Нет. Никаких больше рассказов о Джервасе и Розарите. Я должна сосредоточиться. Проблемой стали фрукты на баржах. К ним надо приплюсовать вонь гнилой речной воды, запах чернохвоста, крабов и прочего улова, который привозили на маленьких рыбачьих лодках. В общем, я больше не могла отслеживать магию Мет-астиса.

Я чувствовала себя ужасно глупо, стоя в тени. Лишь теперь я осознала, что на улице холодно и я замёрзла. Я слишком привыкла спать в красивом тёплом доме, вкусно есть и носить красивую одежду. И вот, я стояла и смотрела на реку, а мимо проходили портовые рабочие и рыбаки, одаривая меня сальными взглядами и бормоча мерзкие слова. Мне казалось, что я наконец-то очнулась ото сна. Неужели я в самом деле провела несколько месяцев с сэром Джервасом и сэром Розаритой? Неужто эти милые люди из заморской страны действительно спасли меня в пещере и привели в свой дом?

Я глянула на лохмотья, в которые была одета. Зачем бы их хранили столько времени? Может, я просто лежала в той пещере среди мертвецов, час за часом и день за днём, ожидая, когда боевой отряд джен-теп уберётся восвояси? Может быть, я наконец-то выползла наружу, совсем одна, и начала ходить во сне — из города в город, из деревни в деревню, пока не очухалась на этом причале, возле речных барж. Вскоре я подкрадусь к одной из них и буду прятаться в уголке трюма, питаясь ворованной едой, пока баржа не пришвартуется где-нибудь в новом месте. А там я начну всё сначала… Что если Джервас и Розарита были просто лихорадочным сном, который сотворил мой мозг, дабы не рассыпаться на части? А ищейка Мет-астис — кошмаром, наконец-то разбудившим меня?

Я прижала кулаки к бокам, но правая рука ощущалась как-то иначе, чем левая. Опустив взгляд, я увидела, что держу сломанную тристианскую шпагу.

Кто-нибудь может счесть шпагу несерьёзным оружием, и очень зря, потому что на самом деле в дуэлях она опаснее всего. Шпаги тонкие и лёгкие, и двигаться с ними можно намного быстрее, чем с любым мечом. Двуручный меч вроде того, что был у Джерваса, хорош в бою с солдатами, поскольку может разрубить стальные доспехи и раздробить звенья кольчуги. Обычный длинный меч немного меньше и более универсален, но всё же тяжелее, чем, скажем, рапира. Рапира — колющее оружие и намного эффективнее в официальных дуэлях, где противникам не разрешается надевать доспехи. Но шпага ещё легче, быстрее и острее. Она мгновенно разлетится на куски, ударившись о стальные латы, но с лёгкостью пробьёт дуэльный нагрудник. Или мантию мага.

Оплетённая проволокой рукоять казалась твёрдой и настоящей в моей ладони — более реальной, чем холодный воздух или запах фруктов и рыбы. Реальнее, чем портовые рабочие и рыбаки. Откуда у меня оружие? И как я узнала, что шпага лучше всего подходит для дуэлей? Кто-то должен был мне это рассказать…

Сэр Розарита и сэр Джервас существовали на самом деле. Шесть месяцев назад они спасли мне жизнь, а прошлой ночью умерли, защищая меня от лорд-мага джен-теп по имени Мет-астис из Дома Мет. Я выследила его до этих доков, а теперь намеревалась разыскать. И разыщу, потому что корабли не уплывают до рассвета и потому что джен-теп сторонятся и презирают всех, кто не похож на них. Мет-астис не рискнёт просить здесь помощи. Он где-то прячется, вновь и вновь пытаясь наложить своё жалкое заклятие крови, а утром купит себе место на речном судне.

К северу от доков вздымались холмы, и там были пещеры. Розарита любила исследовать их в поисках кусочков глиняной посуды и металла из древних дароменских поселений, некогда основанных в этих местах. Однажды она взяла меня с собой, но я начала плакать, и ей пришлось признать, что ползание по тёмным туннелям, вероятно, не лучшее развлечение для меня. Но раненый маг? Ему нужны только время и тишина, чтобы восстановить силы и концентрацию, вытащить из живота кусок шпаги и не сдохнуть в процессе. Джен-теп считает всех, кто отличается от него, варварами, не достойными доверия… Он пошёл бы именно в те пещеры. Заполз туда и прятался, надеясь, что его никто не найдёт.

Очень забавно, если вдуматься.

Глава 4. Пещера

В двухстах футах от входа в пещеру я нашла Мет-астиса.

Поначалу идти было тяжело. Туннели оказались узкими и тёмными, хоть глаз коли. Но любой медек знает, каково это — прятаться, скрываться в тени, вообще ничего не видя и воображая тысячи поджидающих его опасностей.

Теперь прятался Мет-астис, а я была монстром, который его преследовал. Чем дальше я углублялась в извилистые коридоры, тем сильнее становился запах мяты и клубники. Это немного беспокоило, поскольку означало более сильную магию крови. Может, он исцелился и теперь ждёт меня, надеясь закончить то, что не удалось сделать в доме?.. Но потом я уловила кое-что ещё, смешанное с клубникой и мятой: запах, для которого я не знала названия, но который был мне очень хорошо знаком. Зловоние тела человека, боящегося за свою жизнь.

Я поняла, что нашла мага, когда увидела слабый свет, мерцающий за поворотом коридора. Шар из светящегося стекла. Умный человек будет сидеть в темноте, если за ним охотятся.

Подходя, я услышала скрежещущий звук. Мет-астис пытается удрать от меня?

Я удивилась тому, насколько хорошо была обустроена его маленькая пещера. Два больших дорожных сундука с латунными кольцами, столик, стул и даже узкая койка в углу. Скрежет, который я услышала, производили её деревянные ножки. Они царапали по каменному полу, когда маг пытался двигаться вместе с койкой всё дальше и дальше в темноту.

В другом конце пещерки я увидела глиняные кувшины, несколько больших головок сыра и множество других деликатесов, от которых у меня текли слюнки, несмотря даже на запахи мяты, клубники и страха Мет-астиса. Сколько времени он ошивался возле города? Неужто он проделал весь этот путь от земель джен-теп и устроил себе логово, чтобы день за днём разыскивать меня?..

— Ты, — сказал он. Словно наложил заклятие шёлка, чтобы прочитать мои мысли и ответить на невысказанный вопрос.

— Я, — ответила я.

Глупо. Нужно было сочинить речь. Или, например, выучить стихотворение. Или ещё что-нибудь в таком роде. Слова, которые вы произносите в подобные моменты, должны быть значимыми. Важными. Вроде тех, какие изрекал сэр Джервас, когда был благодушен и доволен собой. Но мне ничего не приходило в голову. Мет-астис не вызывал у меня никаких чувств. Он просто съёжился на своей койке — невзрачный человечек без рубашки, с бинтами на животе, там, где остался кусок клинка сэра Розариты. По лбу струился пот, и это успокоило меня. Он слишком возбуждён из-за своих ран, чтобы использовать заклинания. Мет-астис часто моргал, и у него дрожали губы. Когда он поднял руку — что ввергло бы меня в панику несколько часов назад, — я едва вздрогнула. Он был беспомощен и напуган. И испугался ещё больше, увидев у меня обломок шпаги.

— Я Мет-астис из Дома Мет, — прохрипел он.

— Ты это уже говорил, — напомнила я ему.

Но он продолжал. Может, не слышал меня из-за лихорадки?..

— Невозможно! Меня не убьёт жалкий и грязный медекский ребёнок!

Кажется, он тоже не заготовил подходящую речь на подобный случай. Я ухмыльнулась, и Мет-астис это заметил.

— Ты насмехаешься над лорд-магом?

Я оглядела его пещеру в поисках зеркала. Мне хотелось, чтобы он увидел, как глупо выглядит со своими напыщенными речами и ничтожным видом. В тот миг я была уверена: нет зрелища более жалкого, чем могущественный человек, у которого отняли силу. Но ещё я чувствовала, что лорд Джервас стоит рядом, прямо позади меня, положив свою большую ладонь мне на плечо.

«Нет чести в том, чтобы убить поверженного врага».

Я стряхнула его воображаемую руку — и призрачную руку сэра Розариты тоже.

В каком-то смысле я стояла на пороге. Пока что я была ребёнком — перепуганным, но невинным. Перешагнув порог, я сделаюсь убийцей — и останусь им на всю жизнь.

Мне очень хотелось перешагнуть этот порог.

Я сделала три больших шага, чуть согнув колени, — как мне показывала Розарита. Так движется фехтовальщик, чтобы преодолеть дистанцию, не потеряв равновесия. Подойдя, я встала рядом с Мет-астисом. Он съёжился.

Он съёжился передо мной.

— Не бойся, — сказала я, поднимая шпагу над головой.

Сломанное лезвие было нацелено на бинты. Под ними другой кусок того же клинка уже проделал большую часть работы, пока я оставалась просто девчонкой-медеком.

— Я рыцарь.

Тут мне в голову пришла странная мысль. Если Мет-астиса настолько сильно лихорадит от ран, как он умудрился сделать такую хорошую перевязку? Для этого нужен был кто-то другой…

Внезапно в пещере стало темнее. Я увидела улыбку на губах Мет-астиса и облегчение в его глазах. Послышался шелест заклинания, и я уловила запахи хвои и корицы. Магия дыхания и огня.

Завитки золотого и серебряного света скользнули по моим запястьям, потом коснулись лодыжек. И вдруг меня швырнуло на пол… вот только это был не пол, потому что мир перевернулся. Меня прижало к потолку — так сильно, что стиснуло рёбра и я едва могла вздохнуть. Шпага вывалилась из руки, со стуком упав на пол пещеры.

Потолок был не очень высоким, поэтому, когда второй маг встал подо мной и поднял голову, чтобы посмотреть мне в глаза, наши лица оказались совсем близко. Словно он пришёл поцеловать меня.

Глупо, но первое, что пришло мне в голову: он похож на настоящего рыцаря. Чёрные, недавно остриженные волосы. Небольшая щетина на гладком лице с правильными чертами. Он выглядел старше, чем был. Глаза пронзительно-синего цвета, с зелёными крапинками… Однажды увидев их, никогда не забудешь. Я уж точно не забыла.

Тёмный Сокол.

Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но тут заговорил Мет-астис. Маг неловко поднялся с койки.

— Спасибо, дитя моё. Ты избавил меня от необходимости провести ещё одну ночь в этом миленьком городке с его вежливыми людишками. Не пришлось ждать исцеления, чтобы вернуться за тобой.

Мальчик… мужчина, точнее. Не стоит называть мальчиком того, кто собирается тебя убить. Так или иначе, он спросил:

— Что прикажете сделать с ней, лорд-маг?

Мет-астис нетвёрдой походкой подошёл к одному из своих сундуков. То ли сундук, то ли сам маг… в общем, что-то заскрипело, когда он поднял крышку. Покопавшись внутри, Мет-астис вышел на середину пещеры и встал подо мной. В руке он держал кожаную коробку с латунными петлями, похожую на миниатюрную копию его дорожного сундука. Маг открыл крышку, и я увидела крошечные глиняные сосуды, все разного цвета, с причудливыми символами, вырезанными на пробках. Там же лежал набор металлических инструментов, блестевших даже в тусклом свете пещеры.

— Привяжи её к столу, — сказал Мет-астис.

Он протянул руку и сжал пальцами мою челюсть.

— Давай-ка покажем миру, что происходит с грязными щенками медеков, которые воображают, будто из них вырастут рыцари.

Глава 5. Честь

Мет-астису потребовалось три дня, чтобы доказать свою правоту: грязные маленькие медекские дети не могут стать рыцарями. Рыцарь должен быть благородным, храбрым и милосердным. Я же пыталась ударить поверженного противника в живот. Не в грудь — это было бы сравнительно безболезненно, — а в живот, чтобы посмотреть, как он медленно умирает в муках. Очевидно, весьма бесчестный поступок.

— Она снова очнулась, учитель, — сказал Сокол.

Я привыкла мысленно называть его просто «Сокол» — потому что так обращался к нему Мет-астис и потому что так он более походил на животное-талисман мага, а не на человека.

— Угу, — вот и всё, что ответил Мет-астис.

Я слышала, как он что-то царапает в своей переплетённой в кожу тетради. Он часто делал заметки, пока Сокол выполнял всю грязную работу.

Мне не хотелось открывать глаза, не хотелось снова глядеть на этого парня. Невзирая на то что он делал со мной — с помощью металлических игл, горячих чернил и жутких заклятий, от которых меня тошнило, — всякий раз, когда я смотрела на него, я видела только задумчивость и неистребимое чувство долга. И честь, разумеется. Честь буквально отпечаталась у него на лице. Как такое возможно?

Если ты от рождения имеешь благородный характер, значит ли это, твоя челюсть твердеет, а глаза становятся решительными? Или же люди с волевой челюстью и решительным взглядом вырастают достойными, потому что этого от них ждут?

— Я снова погружу её в сон, — сказал Сокол.

Мет-астис захлопнул тетрадь.

— Ты тратишь силы на эти заклинания шёлка, когда вся твоя магия нужна нам для работы.

— Может быть, вы сами примените заклятия, учитель? Я боюсь, что мои навыки не…

— У тебя всё в порядке с навыками, — сказал Мет-астис так сердечно, что я не удержалась и открыла глаза.

Маг подошёл, встал рядом с Соколом и положил руку ему на плечо — точно так же, как делал Джервас, когда ему предстояло преподать мне трудный урок.

— Я ещё слишком слаб из-за ран, чтобы творить заклинания. Но ты всё делаешь правильно, мой мальчик. У тебя талант к такой работе.

В глазах Мет-астиса было столько гордости! А в глазах Сокола — такая надежда! Они вовсе не казались злыми. Я почувствовала, что снова начинаю плакать.

— Думаю, пора перейти к татуировке магии песка, — сказал Мет-астис. — Начни с третьего символа.

Я мельком увидела в руках Сокола длинный тонкий металлический инструмент. Он походил бы на вязальную спицу, если б вдоль него не протянулся узкий желобок, в который Сокол осторожно наливал вязкую блестящую жидкость. Я наблюдала, как она течёт вниз, пока Сокол не убрал «спицу» из моего поля зрения.

Он вдавил остриё мне в шею, и горячие металлические чернила коснулись кожи. В тот момент я навсегда отказалась от мысли быть благородной. Честь никогда не спасала от боли.

Глава 6. Отвага

Я пыталась быть храброй, правда пыталась. Но они больше не позволяли мне спать, втыкая в шею длинные тонкие иглы. Временами я теряла сознание, но вскоре забвение отступало, и я приходила в себя — по-прежнему привязанная к столу. Все попытки освободиться были тщетны. Я слышала шипение металлических чернил, выжигающих пятна на моей коже, но не видела их и ничего не понимала.

Я поклялась себе, что больше не буду кричать и никогда не стану просить…

— Пожалуйста! — захныкала я, извиваясь в путах. Моё горло не могло выдавить более громких звуков, а в сердце не осталось решимости. — Пожалуйста, хватит!

— Учитель… — как всегда почтительно начал Сокол. — Нам было бы проще работать, если бы она спала.

Надо мной снова нависло лицо Мет-астиса. Его взлохмаченные седые волосы свисали, касаясь кончика моего носа. Теперь он выглядел более здоровым. Старым — в моих глазах, — но сильным. Сколько же времени я провела в этой пещере, привязанная к столу?..

Лорд-маг нахмурился, хотя, я думаю, это адресовалось скорее Соколу, чем мне.

— Ты понимаешь, что она сделала бы с тобой, если б могла? Ты хоть представляешь, что медеки творили с нашими людьми, когда брали их в плен?

— Я знаю, учитель, но…

— Что они делали с детьми, даже с младенцами! И не потому, что этого требовала война или жизненно важные исследования наподобие наших. Просто ради удовольствия. Им нравится причинять нам боль.

«Ты лжёшь!» — мысленно кричала я. Но всё, что вышло наружу, было:

— Пожалуйста…

— Ну вот, — сказал Мет-астис, взяв меня за руку и будто бы утешая. Его гладкие длинные пальцы обвились вокруг моего запястья.

Так делала леди Розарита, и теперь прикосновение его пальцев уничтожало воспоминания, забирая у меня даже это.

— Знаю, тебе тяжело, — пропел он таким нежным голосом, что сумел бы потягаться с лордом Джервасом. — Но мы здесь столь многому учимся! Если б ты только видела, какие прекрасные чернила мы на тебя тратим! Они… великолепны!

— Но, учитель, — сказал Сокол, нахмурив брови, — разве это не означает, что медеки обладают такими же способностями к магии, как и наш народ?

— Тьфу! — сплюнул Мет-астис. — Что такое способности? Лошадь имеет способность к бегу, но без всадника она не поймёт, куда направиться. Вот почему уздечка важнее седла.

Он провёл пальцем по моему горлу. Когда маг коснулся того места, где чернила въелись в кожу, я раскрыла рот, пытаясь закричать, но вышел только хрип. Я больше не могла даже озвучить свою боль.

— Нет… — задумчиво протянул Мет-астис. — Вот что мы тут наблюдаем. Формулы для нанесения татуировок, которые мы унаследовали от наших предков, не настолько совершенны, как мы привыкли думать.

Губы Сокола чуть приоткрылись; он словно услышал такое великое откровение, что слов оказалось недостаточно, и пришлось вдохнуть его.

— Это доказывает то, что вы всегда говорили, учитель. Кланы джен-теп слишком уж полагаются на свои знания, доставшиеся от предков. Мы должны искать новые пути и новые заклинания, если хотим обезопасить наш народ.

— Совершенно верно.

Мет-астис встретился со мной взглядом.

— Видишь ли, малышка-медек, дело не в ненависти к твоему племени, какой бы заслуженной эта ненависть ни была. Дело в любви. Любви к знаниям. Любви к нашему народу.

Он закатал рукав, чтобы показать татуировки, как будто я раньше никогда их не видела.

— Послушай, мой отважный рыцарёнок…

Мне стало противно. Теперь, когда я была в его власти, он использовал меня для какого-то мерзкого эксперимента. И смотрел не как на врага, а как на подопытное животное. И разговаривал так, словно почти любил меня.

— Источники сырой магии повсюду вокруг нас. Железо, огонь, дыхание, кровь, шёлк и песок. Но они похожи на туман над водой — везде и нигде. Несущественны. Чернила, сделанные из особой руды, настроенной на каждую из основных сил, позволяют тем, кто обладает талантом и волей, собрать этот туман, сконцентрировать его и выпустить в виде наших заклинаний.

Даже для меня это звучало упрощённо. Может, он думал, что я слишком глупа, чтобы понять настоящее объяснение? Но тут на ум пришёл любопытный вопрос. Я наверняка задалась бы им раньше, если б не была так напугана.

— Вы… Вы что, набиваете мне татуировки джен-теп?

Мет-астис задумчиво посмотрел на меня, словно я высказала очень интересное предположение, которое он и не рассматривал до сего момента. Потом захохотал — да так, что едва не сшиб со стола жаровню, нагревающую одну из крохотных плошек с металлическими чернилами. Сокол едва успел подхватить её — и охнул, когда капля (совсем крошечная капелька) попала ему на кожу руки.

— Ах, какая же ты глупышка, — сказал Мет-астис.

Он наконец выпустил моё запястье и похлопал меня по лбу.

— Нет, детка, это вовсе не татуировка мага. Скорее это… уздечка.

Когда Сокол снова коснулся иглой моей шеи, все попытки быть отважной кончились, и я заплакала.

— Пожалуйста, не надо! Я больше не буду, обещаю. Я буду хорошей девочкой.

Тёплая и мягкая рука Мет-астиса прижала мою голову к столу.

— Тише-тише, не надо плакать. Вообще-то рыцарь должен вести себя храбро.

Глава 7. Свеча

Смерть означает прекращение боли. Она означает также конец ещё очень многих разных вещей, но если вы провели три дня привязанным к столу и вам в шею постоянно втыкались раскалённые иглы, то, как правило, вас занимает в основном боль.

В пещере мага и его ученика я то и дело молилась о смерти. И умоляла о ней. Временами, когда Мет-астис спал (а спал он часто — из-за своих ран), я пыталась спровоцировать Тёмного Сокола убить меня. Каждый раз, когда он кормил или поил меня, или вытирал стол там, куда я… ну, вы понимаете. Так или иначе, я рассказывала о жутких вещах, которые сделаю с ним, когда освобожусь. Это не сработало. Тогда я начала придумывать истории о страшных преступлениях, которые совершал мой народ в отношении его соплеменников.

— Тебе неинтересно, как мы убивали ваших младенцев? — спрашивала я. — Ты не хочешь отомстить за мёртвых?

Но он игнорировал вопросы и никогда со мной не разговаривал. Разве что иногда произносил нечто вроде:

— Это не твоя вина. Всё так, как и должно быть.

Впрочем, я почти уверена, что он разговаривал сам с собой.

Вновь и вновь я просила о пощаде, которая, как я понимала, могла означать только смерть. И вот однажды — на третий… а может, тринадцатый день — моё желание исполнилось.

Началось с того, что чьи-то пальцы раздвинули мне губы. Я резко очнулась, распахнув глаза, но увидела лишь размытые пятна на месте лиц двух людей, склонившихся надо мной.

Сокол заставил меня отрыть рот.

— Теперь держи её крепче, — велел Мет-астис.

Зрение немного прояснилось, и я увидела, что лорд-маг держит красную свечу толщиной с его руку. Пламя растопило алый воск, и, когда он достаточно нагрелся, маг поднёс свечу к моему рту.

— Нет! — пыталась крикнуть я, но Сокол стиснул зубы и разжал мои. Первая капля воска ударилась о язык. Внезапный ожог ужалил болью, но воск почти сразу остыл, и это было ещё хуже, потому что я ощутила, как он прилип к языку.

Мет-астис сильнее наклонил свечу, и капли превратились в струйку, заливающую мне горло. Рефлекс заставил меня проглотить плотный комок, но Сокол продолжал разводить мои челюсти, а Мет-астис — вливать в рот всё больше и больше расплавленного красного воска. Теряя сознание, я поняла, что все мои размышления о смерти были ошибочными. Смерть — не окончание боли. Это всего лишь начало новых страданий.

Глава 8. Сострадание

Я очнулась от ощущения, что лежу спиной на мокрых листьях. Потом оно пропало. Прохладный воздух щекотал мне нос и голые ноги. Открыв глаза, я увидела над собой ветви с зелёными листьями, переплетённые так густо, что нельзя было понять, где заканчивается одно дерево и начинается другое.

Потом я услышала звук — лопата, втыкающаяся в землю. Я была так слаба, и у меня так болело горло, что я едва могла вдохнуть. Язык распух от горячего воска, но руки больше не были связаны. Повернув голову, чтобы выплюнуть воск, я увидела, как небольшая лопата методично выкапывает кучки земли и отбрасывает её. Темный Сокол, голый до пояса, остановился на мгновение и вытер пот со лба. Увидев, что я смотрю на него, он сказал:

— Учитель, она проснулась.

— Сотвори ещё одно заклятие шёлка, — откликнулся лорд-маг. И прибавил, словно бы себе под нос: — Мальчишка упрашивает меня усыпить её, когда в этом нет смысла, а потом не хочет делать это же, когда оно нужно.

Меня похоронят заживо!

— Пожалуйста! — сказала я Соколу. Мой голос немного окреп. — Пожалуйста, не убивай меня.

Пальцы Сокола дернулись, и с его губ сорвалось заклинание. Я заорала во весь голос.

— Да чёрт возьми! — выругался он, потому что заклинание рассеялось. — Учитель, я не могу толком сконцентрироваться.

Мет-астис вышел из пещеры, посмеиваясь.

— Вот теперь мы видим изъян в твоей тренировке, юный Сокол. Посвящённые джен-теп тратят так много времени на магию, что редко страдают от физической боли в теле. И когда эта незамысловатая боль наконец настигает их, они не могут направить волю, чтобы наложить даже простейшее заклинание.

— Моя татуировка шёлка самая слабая из всех, — сказал Сокол, словно оправдываясь. — И я колдовал уже целых три дня.

— Прости старику его причуды, мальчик, — сказал Мет-астис с хитрой ухмылкой, — но те из нас, для кого слабость становится ежедневным мучителем, поневоле получают удовольствие, время от времени находя её в молодых.

Сокол глянул на меня, едва ли не закатив глаза, словно я должна была посочувствовать ему. Во мне вспыхнул гнев. Я давно не ощущала ничего, кроме страха, и почти забыла, каково это — злиться. И как это приятно.

— Вы оба гады!

С силой, порождённой яростью, я перекатилась, встала на четвереньки и вскочила на ноги.

— Ты болтаешь об исследованиях, магии и защите будущего своего народа, но это всё ложь!

— Девочка… — начал Мет-астис, словно только что заметил мою истерику, — что тебя тревожит?

В глазах стояли слёзы, и всё вокруг казалось размытым, когда я оглядывала поляну в поисках палки, камня или хоть какого-нибудь оружия.

— Вы столько дней пытали меня ради так называемых экспериментов — и для чего? Чтобы похоронить заживо, когда всё закончится? — Я обернулась к Соколу. — У тебя не хватает смелости ударить меня ножом или задушить собственными руками? Трус!

Мет-астис рассмеялся. Глаза мага расширились, как будто мои слова несказанно удивили его.

— Учитель, — проговорил Сокол, постукивая по земле лопатой, — она думает, что мы копаем ей могилу.

Лорд-маг захохотал ещё громче. Ему пришлось ухватиться за живот, где прежде были повязки.

— Ох. Представляю, кем ты нас считаешь!

— Я считаю вас убийцами — вот кем! Ваши маги уничтожили мой клан! — я ткнула пальцем в сторону Сокола и увидела, как парень вздрогнул: — Он там был!

Мет-астис наконец-то перестал смеяться и серьёзно кивнул.

— Это была война, детка.

— Это была резня! Мы ничего вам не сделали!

Уголки губ мага опустились, а глаза сузились.

— Твои предки сделали нам очень много чего — как сделали бы и оставшиеся, будь у них такая возможность. — Он вздохнул. — М-да. Я выгляжу старым дурнем, препираясь с ребёнком.

Мет-астис кивнул Соколу. Тот нырнул в пещеру и вскоре вернулся, таща один из больших сундуков. Приподняв его, Сокол кинул сундук в могилу.

— Видишь? — сказал мне Мет-астис. — Мы просто избавляемся от вещей, которые нам уже не нужны. А потом отправимся домой. С тобой мы закончили, и нам больше нечего здесь делать. — Он снисходительно махнул мне рукой. — Давай, уходи. Вернись в город или иди куда хочешь. Мне всё равно.

— Но ты… ты убил сэра Джерваса и сэра Розариту! Ты пришёл убить меня. Хотел закончить то, что начали боевые маги!

Мет-астис покачал головой, по-видимому, досадуя на мою непонятливость.

— Я пришёл за тобой, да. Мне нужен был объект для опытов. Что касается тех двух тристианских варваров, я объяснил им, кто ты такая и какое преступление они совершают, укрывая тебя. Но они насмехались надо мной. — Он коснулся щеки. — Женщина меня ударила.

Рука мага вновь повисла вдоль тела.

— Что за мир, в котором люди верят, будто могут безнаказанно бить лорд-магов джен-теп?

Кажется, он позабыл, как произошла наша первая встреча.

— Ты пытался меня задушить!

Теперь Мет-астису вроде бы стало стыдно.

— Я был ранен. Не… очень хорошо соображал. Я потерял самообладание.

Он повернулся к Соколу, который закидывал в «могилу» второй сундук.

— Тут я прошу не брать с меня дурной пример, мальчик. Лорд-маг всегда владеет своими эмоциями, а не наоборот.

Сокол что-то пробурчал в знак согласия и принялся закапывать неглубокую яму.

Кожа на горле странно ощущалась в том месте, где на ней остались отметины. Я почесала шею.

— На твоём месте я не стал бы этого делать, — сказал Сокол. — Чернила глубоко проникают в плоть, до самых костей. Когда метки исчезнут, а царапины заживут, останется привязка.

— Как это? — спросила я.

— Ну, представь… своего рода ошейник, — отозвался Мет-астис, и в его голосе снова прозвучала снисходительность. Вероятно, он полагал, что любое более заумное объяснение покажется мне слишком сложным. — Если ты видишь собаку в ошейнике, то знаешь, что она чья-то, и не принимаешь её в расчёт. Понимаешь?

Миг он смотрел на меня, потом махнул руками.

— Объясни ей ты, — велел он Соколу.

— Когда тебе встретятся порядочные люди, они почувствуют, какая ты. Испытают отвращение к тебе, сами не понимая почему. Они будут сторониться тебя, медек. Избегать.

Мет-астис с энтузиазмом кивнул.

— Избегать. Да, это подходящее слово. Теперь можешь жить своей жизнью, маленький рыцарёнок. Иди куда хочешь, делай что хочешь. Но ты никогда не узнаешь чувства близости. Любой, кто примет тебя, сделает это лишь потому, что втайне желает тебе зла. Так же как твой народ всегда желал зла нашему.

— Настанет день, когда все медеки будут носить ошейники, — прибавил Сокол. — И вот тогда война между нами наконец-то закончится.

Я снова ощупала отметки — текстуру металлических линий и изгибы сигил. Что ж, Мет-астис не лгал, говоря, что возмущён поступком сэра Джерваса и сэра Розариты. Ещё бы! Ведь они дали мне дом и любовь. Теперь, с помощью своего ученика, лорд-маг позаботился, чтобы я больше никогда не увидела такой любви.

— А теперь беги. — Мет-астис небрежно махнул мне рукой и принялся кидать в грязную яму принесённые из пещеры вещи. — Темнеет, а маленьким девочкам не стоит ходить по ночам в одиночку.

Как бы там ни было, я осознала, что отступаю — назад, прочь от пещеры. Но даже тогда я продолжала плакать.

— Почему? Почему вы просто не убили меня?

Мет-астис оторвал взгляд от мусора, остатков еды и пустых винных бутылок.

— Убить? Зачем тебя убивать? Ты ребёнок.

Некоторое время я стояла, глядя на своих мучителей, которые снова принялись закапывать яму, уже забыв о моём существовании.

В последних словах Мет-астиса не было ни тени сарказма. Ни ненависти, ни горечи. Только сострадание.