Двадцать третий пассажир

Себастьян Фитцек, 2014

Пять лет назад у полицейского агента Мартина Шварца без вести пропали жена и сын, путешествующие на круизном лайнере «Султан морей». Тогда круизная компания отстаивала версию суицида. Однако Мартин в это не верил. И вот ему звонит пассажирка того самого лайнера и заявляет, что он должен немедленно явиться на борт «Султана морей», у нее есть доказательства того, что его жена не по своей воле бросилась в море. Более того, возможно, его сын еще жив, а на лайнере происходят странные вещи. Бросив все дела, Мартин отправляется в нежеланное путешествие, преисполненный решимости докопаться до истины…

Глава 1

Берлин

Дом, в котором должна была состояться смертельная вечеринка, выглядел точно так же, как домик, о котором они раньше мечтали. Стоящий в отдалении от других коттеджей, с красной черепичной крышей и большим садом за аккуратным забором из белого штакетника. По выходным они бы жарили мясо или сосиски на гриле, а летом поставили бы на лужайку надувной бассейн. Он пригласил бы друзей, и они болтали бы о работе, о причудах своих вторых половинок или просто лежали бы в шезлонгах под зонтиком и смотрели на резвящихся детей.

Они с Надей уже присмотрели себе такой домик, Тимми как раз только что пошел в школу. Четыре просторные комнаты, две ванные, камин. С оштукатуренными стенами кремового цвета и зелеными ставнями. Совсем недалеко отсюда, на границе между берлинскими районами Вестэнд и Шпандау, всего лишь в пяти минутах езды на велосипеде до начальной школы Вальдгрундшуле, где тогда преподавала Надя. Поблизости от спортивных площадок, где его сын мог бы играть в футбол. Или в теннис. Или заниматься каким-нибудь другим видом спорта.

Но тогда такой домик был им не по карману.

А сегодня уже не осталось никого, кто бы мог где-нибудь поселиться вместе с ним. Надя и Тимми были мертвы.

Как вскоре будет мертв и двенадцатилетний подросток в доме, за которым они сейчас наблюдали и который принадлежал некоему господину по имени Детлеф Прига, если они будут и дальше попусту терять время, сидя здесь в своем черном вэне.

— Ну все, я иду к ним, — сказал Мартин Шварц. Он сидел сзади, в лишенной окон задней части фургончика. Мартин бросил в пластиковое ведро для мусора одноразовый шприц, молокообразное содержимое которого он только что ввел себе в вену. Потом он встал и на мгновение задержался перед столиком с компьютером, на экране которого был виден внешний вид объекта полицейской операции. Его лицо отразилось в затемненных стеклах автомобиля. «Я выгляжу как наркоман, которого лишили очередной дозы», — подумал Мартин, и это было оскорблением. Для любого наркомана.

Он сильно похудел за последние годы, значительно сильнее, чем это можно было бы считать полезным для здоровья. Только его нос оставался таким же массивным, как и прежде. Здоровенный паяльник, который из поколения в поколение передавался всем мужчинам их рода и который его покойная жена находила очень сексуальным, что Мартин считал бесспорным доказательством того, что любовь действительно ослепляет. Вообще-то этот носяра придавал его лицу добродушное, вызывающее доверие выражение; время от времени незнакомые люди кивали ему на улице, лежавшие в коляске младенцы улыбались, когда он склонялся над ними (возможно, они принимали его за клоуна), а женщины иногда начинали откровенно флиртовать с ним даже в присутствии своих мужей.

Но сегодня они не стали бы этого делать, наверняка нет, пока на нем были эти шмотки. Плотно облегающий черный кожаный костюм, который он напялил на себя, неприятно похрустывал при каждом вдохе. Когда Мартин протискивался к выходу из фургона, его костюм так громко хрустел, словно кто-то завязывал узлом огромный воздушный шарик.

— Стой, подожди! — воскликнул вдруг Армин Крамер, полноватый комиссар, который руководил операцией и уже несколько часов сидел напротив Мартина за компьютерным столиком.

— Чего ждать?

— Подожди, пока…

В этот момент зазвонил мобильник Крамера, и он запнулся на полуслове, так и не закончив фразу, и поприветствовал звонившего красноречивым «Хм?». В ходе дальнейшего разговора он ограничился только короткими репликами: «Что?», «Нет!», «Ты издеваешься надо мной!», «И скажи засранцу, который запорол все дело, чтобы он потеплее оделся. Почему? Потому что в октябре на улице собачий холод, а он в течение нескольких часов будет валяться перед участком, когда я его отделаю».

Крамер отключил телефон.

— Твою мать.

Комиссар любил выражаться как американский коп из отдела по борьбе с распространением наркотиков. И так же выглядел. Он носил стоптанные ковбойские сапоги, рваные джинсы и рубашку, рисунок которой в косую красно-белую клетку напоминал кухонное полотенце.

— В чем проблема? — поинтересовался Шварц.

— В Йенсене.

— А что с ним?

И как этот тип может доставлять нам какие-то проблемы? Он же сидит у нас в одиночной камере.

— Не спрашивай меня как, но этот ублюдок умудрился послать Приге СМС-сообщение.

Шварц кивнул. Эмоциональные взрывы, подобные тем, что случались с его начальником, который в ярости буквально рвал на себе волосы, были ему чужды. Кроме укола адреналина прямо в сердечную мышцу вряд ли что-то могло бы заставить его пульс биться чаще. И уж никак не сообщение, что какому-то бывшему зэку удалось заполучить в одиночной камере наркотики, оружие или, как этому Йенсену, сотовый телефон. Жизнь в тюрьме была организована лучше, чем в любом супермаркете, с более богатым выбором товаров и с более удобным временем обслуживания клиентов. В том числе по воскресеньям и праздничным дням.

— Он предупредил Пригу? — спросил Мартин Крамера.

— Нет. Подонок позволил себе пошутить, однако это равнозначно тому, что он его предупредил. Он хочет, чтобы ты попал в ловушку.

Комиссар помассировал мешки под глазами, которые с каждой новой полицейской операцией становились все больше. «Если бы я захотел отправить их по почте, то мне пришлось бы отправлять их бандеролью», — пошутил недавно Крамер.

— Это как же?

— Он написал ему, чтобы Прига не пугался, если он вдруг тотчас заявится к нему на вечеринку.

— Почему не пугался?

— Потому что он якобы споткнулся и выбил себе резец. Вверху слева.

Крамер прикоснулся своими пухлыми пальцами к соответствующему месту во рту.

Шварц кивнул. Он никак не ожидал такой креативности от мерзкого извращенца.

Он посмотрел на свои часы. Было несколько минут шестого.

Еще немного, и уже будет слишком поздно.

— Проклятье! — В сердцах Крамер стукнул кулаком по крышке компьютерного столика. — Так долго готовились, и все коту под хвост. Нам придется отменить операцию.

Комиссар привстал со своего места, чтобы перебраться на переднее сиденье.

Шварц уже открыл рот, чтобы возразить, но тотчас понял, что Крамер был прав. Почти полгода они готовились к этому дню. Все началось со слуха в среде педофилов-извращенцев и геев, который казался таким невероятным, что долгое время его считали городской легендой. Однако, как выяснилось позднее, подобные «баг-парти»^[1] были не страшными сказками, а действительно существовали. На так называемых «баг-парти» ВИЧ-инфицированные вступали в незащищенный половой контакт со здоровыми людьми. Чаще всего это происходило с обоюдного согласия партнеров, что делало такие мероприятия, на которых опасность заразиться должна была способствовать повышению остроты ощущений, скорее случаем для психиатра, а не для прокурора.

По мнению Шварца, взрослые люди могут делать с собой что угодно, если это происходит добровольно. Его лишь возмущало то обстоятельство, что из-за безумного поведения сексуального меньшинства излишне усиливались глупые предрассудки, которые имелись у многих в отношении ВИЧ-инфицированных. Так как, разумеется, подобные «баг-парти» являлись абсолютным исключением, в то время как подавляющее большинство инфицированных осознавало свою ответственность перед обществом, а многие из них даже вели активную борьбу против болезни и социальной стигматизации ее жертв.

Это была борьба, призванная искоренить самоубийственные «баг-парти».

Тем более подобные психопатические варианты.

Новым направлением в этой субкультуре были «мероприятия», во время которых насиловались и заражались вирусом иммунодефицита невинные жертвы. Чаще всего несовершеннолетние. И перед публикой, которая платила за зрелище. Новый аттракцион на ярмарке гнусности, палатки которой были открыты в Берлине круглые сутки. Часто в приличных районах и в домах добропорядочных граждан, о которых нельзя было даже подумать, что они способны на что-либо подобное. Как, например, сегодня здесь, в Вестэнде.

Детлеф Прига, человек, который в обычной жизни продавал различные медицинские товары, был желанным партнером городского Управления по делам молодежи, ведь он регулярно забирал к себе самых трудных приемных детей. Детей, подвергавшихся домашнему насилию, имевших проблемы с наркотиками и алкоголем, которые повидали в своей жизни больше приютов, чем обычных классных комнат. Заблудшие души, которым часто не оставалось ничего другого, как соглашаться на секс, чтобы им позволили где-нибудь переночевать. Никого не беспокоило, когда они через некоторое время вновь сбегали и скитались по стране, пока их, больных и одичавших, вновь не подберут социальные работники. Они были идеальными жертвами, нарушителями спокойствия, избегавшими встреч с полицией, которым уже редко кто верил, если они были вынуждены вновь обратиться за помощью.

Также и Лиам, двенадцатилетний беспризорник, который уже месяц жил в доме Приги, вскоре после сегодняшней вечеринки будет снова выброшен на улицу. Но прежде ему придется на глазах присутствующих гостей заняться сексом с Куртом Йенсеном, сорокатрехлетним ВИЧ-инфицированным педофилом.

Прига познакомился с Йенсеном через специальные сайты в Интернете и в результате попал в сети полиции.

Между тем педофил уже две недели находился в предварительном заключении. За это время Шварц подготовился к тому, чтобы выступить в роли Йенсена, что было относительно легко, так как Прига и Йенсен не обменивались фотографиями. Мартину пришлось лишь напялить на себя облегающий кожаный костюм (так пожелал Прига, который хотел снять все на видео) и обрить наголо голову, так как Йенсен описал себя высоким, худым, зеленоглазым и лысым. Эти приметы вполне подходили и к Мартину Шварцу благодаря тому, что он побрил голову и вставил контактные линзы.

Самой большой трудностью в маскировке агента оказался положительный тест на ВИЧ, наличие которого потребовал Прига. И не заранее, а его нужно было провести прямо на вечеринке. Прига сообщил, что уже приготовил для этого ускоренные пробы из голландской интернет-аптеки. Достаточно одной капельки крови — и через три минуты результат появится в смотровом окошке контрольной полоски.

Шварц знал, что именно из-за этой, самой по себе неразрешимой проблемы его и выбрали для проведения этой операции. С момента гибели его семьи он считался в полицейских кругах своего рода ходячей «бомбой замедленного действия». Тридцативосьмилетний тайный агент, работающий под прикрытием, неумолимо приближался к своему пенсионному возрасту. К тому же он обладал таким важным качеством, которое в экстренных случаях не раз спасало жизнь ему лично и его команде, как абсолютное отсутствие чувства страха.

Уже четыре раза полицейские психологи проверяли его. И все четыре раза они приходили к выводу, что он так и не справился с самоубийством своей жены — и особенно с тем обстоятельством, что она до самоубийства сначала лишила жизни их сына. Четыре раза психологи рекомендовали отправить его на досрочную пенсию, так как человек, который не видит смысла в своей жизни, может пойти на безответственный риск при исполнении своих служебных обязанностей.

И все четыре раза они были абсолютно правы.

И тем не менее сегодня он снова сидел в полицейском фургончике, и не только потому, что был лучшим в своей профессии. Но прежде всего потому, что никто не согласился добровольно ввести себе в кровь антитела ВИЧ, чтобы фальсифицировать результат ускоренной пробы на наличие вируса иммунодефицита. И хотя благодаря специальному методу стерилизации сыворотка крови была очищена от возбудителей, вызывающих СПИД, но полицейский врач не гарантировал ему стопроцентную безопасность, поэтому сразу после завершения операции Шварц должен был в течение четырех недель пройти курс медикаментозного лечения, так называемую постэкспозиционную профилактику, сокращенно ПЭП. Однажды ему уже пришлось испытать на себе этот метод, после того как один наркоман уколол его в шею окровавленным шприцем. В инструкции к пилюлям, которые надо было принять не позднее чем через два часа после контакта с ВИЧ-инфицированным, было написано, что могут возникнуть такие побочные явления, как головные боли, понос и рвота. Очевидно, Шварц оказался более восприимчивым, чем другие испытуемые. И хотя он не блевал и не сидел дольше, чем обычно, на горшке, зато сильнейшие приступы мигрени доводили его до потери сознания.

— Я должен идти, — сказал он Крамеру, глядя на монитор.

В течение последних десяти минут в дом никто больше не входил. За время наблюдения они насчитали семь гостей, пять мужчин и две женщины. Все они прибыли на такси. Практично, если не хочешь, чтобы кто-то записал номера припаркованных автомобилей.

— А что, если Прига принял во внимание все возможности и пригласил кого-то на замену на тот случай, если я пойду на попятный? — спросил Шварц. По всей вероятности, гости были здоровы. Разумеется, не в психическом, а в физическом смысле. Но наверняка они этого, конечно, не знали.

Крамер покачал головой:

— Вряд ли найдется много инфицированных педофилов, готовых на что-либо подобное. Ты же знаешь, как долго Приге пришлось искать Йенсена.

Да. Он это знал.

Тем не менее. Риск был слишком велик.

Но они не могли также просто взять дом штурмом. Они не смогли бы ничем обосновать свои действия. Изнасилование должно было произойти в подвале. У Приги были собаки, которые уже успели облаять каждого посетителя. Даже если бы они действовали молниеносно, им бы не удалось взломать двери и поймать преступников с поличным. А тогда за что они должны были бы арестовать присутствующих? Это же не преступление — закрыться в котельной и установить видеокамеру перед матрасом. Даже в том случае, если на этом матрасе лежал обнаженный по пояс двенадцатилетний мальчик. В лучшем случае они могли бы лишь на несколько часов взять под стражу Пригу и его гостей. В худшем случае это послужило бы для психопатов предупреждением.

— Мы не можем допустить, чтобы двенадцатилетний мальчик был изнасилован и заражен ВИЧ-инфекцией, — возмутился Шварц.

— Я не знаю, может быть, до этого я говорил слишком быстро, — сказал Крамер и с ударением повторил каждое слово так медленно, словно разговаривал со слабоумным: — Ты не сможешь туда войти. У тебя. Еще. Все. Зубы. На месте!

Шварц поскреб подбородок, заросший трех — или семидневной щетиной. Он не мог точно сказать, когда в последний раз ночевал дома.

— А что с нашим доком, где Малхов?

— Врач нашей опергруппы? — Крамер посмотрел на Шварца так, словно тот попросил у него памперс для взрослых. — Послушай, я знаю, что у тебя не все дома, но даже ты не можешь быть чокнутым настолько, что позволишь вырвать себе здоровый зуб. А если даже и так… — Он посмотрел на часы. — Малхов будет здесь не раньше чем через двадцать минут, для анестезии потребуется еще минуты три, и операция займет не менее пяти минут. — Комиссар показал на монитор с видом дома спереди. — Кто сказал тебе, что самое большое через полчаса вечеринка не закончится?

— Ты прав, — сказал Шварц и устало опустился на скамью с мягкой обивкой у боковой стенки фургона.

— Итак, даем отбой? — спросил Крамер.

Шварц не ответил и запустил руку под сиденье. Он вытащил свой зеленый армейский вещмешок, который брал с собой на каждую операцию.

— Что ты задумал? — насторожился комиссар.

Шварц выбросил на пол фургона свои старые шмотки, вместо которых надел кожаный костюм, и начал рыться в глубине мешка.

Прошло несколько секунд, и он уже отыскал среди мотков проволоки и рулонов клейкой ленты, среди батареек и инструментов искомый предмет.

— Скажи мне, пожалуйста, что это только шутка, — сказал Крамер, когда Мартин попросил у него зеркало.

— Забудь об этом, — спокойно ответил Шварц, пожимая плечами. — Я справлюсь и без зеркала.

После этих слов он поднес клещи к своему левому верхнему резцу.

Примечания

1

От английского bug — вирус и party — вечеринка.