Подозрительные предметы

Святослав Иванов, 2015

Герои книги – рядовые горожане: студенты, офисные работники, домохозяйки, школьники и городские сумасшедшие. Среди них встречаются представители потайных, ирреальных сил: участники тайных орденов, ясновидящие, ангелы, призраки, Василий Блаженный собственной персоной. Герои проходят путь от депрессии и урбанистической фрустрации к преодолению зла и принятию божественного начала в себе и окружающем мире. В оформлении обложки использована картина Аристарха Лентулова, Москва, 1913 год.

VIII

НЕ БРАТЬ ТРУБКУ 34

Потому что она была девица

Тэффи

Колоссальная мозаика на корпусе медицинского института: две ладони, а в них сердце человечье. Зима, утро, пустая узкая улица. На противоположной от медицинского стороне высится сталагмитами элитное жильё. Каждый из этих домов раз за разом скрывается за прозрачной белой занавеской: обходит свои владения снежная буря.

И стоит у дороги столб — как обычно по утрам, он ещё не издаёт ни ржавого звука от ветра, ни электрического гула от работы фонаря, хотя фонарь светит своим почти уже не нужным оранжевым светом. Подходит к столбу красна девица — в кожах и мехах, сама румяная, — уверенно берётся она за столб, и, опираясь на него, переступает через сугроб и выходит на дорогу. Не дожидаясь, пока девушка поднимет правую руку, зажигает фары припаркованный автомобиль и подъезжает к ней.

С самого начала вечера всё пошло как-то не так. Мужчина был застенчивый, а когда вдруг распалялся и начинал что-то активно рассказывать — …словом, иногда лучше жевать. Тина отводила глаза, вертела в руках телефон и пряталась за бокал с вином.

— Так трудно кого-то найти. Когда я был в твоём возрасте, я думал: вот будет мне тридцать пять — тогда найду себе кучу друзей, буду постоянно, как это сказать, под софитами, всё время вечеринки какие-то, праздники… А пока, думал, поработаю как следует, чтобы ни в чём себе не отказывать. Не отказывать-то не отказываю, но друзей у меня почти нет, да и вообще холостяцкая жизнь — не подарок.

Тине отчаянно захотелось курить. Только так она могла скрасить нервную скуку, в которой она пребывала. Обидно, если сейчас сорвётся: только бросила ведь! Они сидели в уединённом уголке ресторана, в торжественном полумраке — попросить сигарету поблизости было не у кого.

— Извини, что перебиваю, а ты не куришь?

— Нет, я бросил, — мужчина мягко улыбнулся, обаятельный всё-таки, — У меня в последнее время здоровый образ жизни. Кто-то скажет — смешно, но со временем волей-неволей задумаешься. Одноклассника тут встретил — ну старик стариком! Пузо вот такое, одет чёрт знает как, проплешины эти… Ну, положим, волосы мне от отца хорошие достались, а вот над остальным надо работать, много работать.

— Понимаю, — ответила Тина, — мне надо работать над тем же самым.

— Ха-ха, похвально! Но я должен заметить, тебе от мамы всё досталось по высшему уровню. Я не знаю, что тут улучшать.

Ну и комплименты. Через пару минут Тина отлучилась, захватив косметичку. Для проформы посмотрелась в зеркало: всё ли на месте. Стрельнула пару сигарет у бармена — в глазах у темноволосого смуглого юноши было лёгкое презрение, — и вернулась за стол. Принесли какие-то красиво оформленные блюда.

— В девяносто седьмом, когда я только начинал… Мне один знакомый посоветовал это место… Я один раз чуть было не женился, да что-то как-то… Но что на зеркало пенять, коли рожа крива… Слушай, а что я всё время разговариваю?

Действительно.

— Мне бы хотелось про тебя хоть что-то узнать. Я понимаю, в женщине должна быть загадка, и не одна, но не всей же ей быть целиком загадкой.

— А что — я? Мне двадцать, у меня всё впереди, я получаю удовольствие от жизни. Что-то ещё нужно знать? Остальное-то неважно.

— Чем ты занимаешься, помимо учёбы?

— Ты не поверишь, но у меня миллион дел каждый день. Всё по минутам расписано.

Принялся вытягивать у неё за фразой фразу про её несчастную жизнь. Кто родители, как провела детство, почему решила поступать именно туда… Нет, только бы не добрался до любимого вопроса. Если ты его задашь, у тебя не будет шансов.

It’s a beautiful life, o-o-o-oh

It’s a beautiful life

Спасибо тебе, незнакомый номер, что спасаешь меня от этого дубового общения.

— Алло.

— Здравствуй, милая.

Неясно, что за голос. Антон? Очень странно, вроде не похож. Кто ещё может так называть?

— Здравствуй. Я сейчас немного занята, быстро говори, что тебе нужно.

— В сущности ничего, просто поговорить. Что на тебе сейчас надето?

— Ты охренел такие вопросы задавать? — сказала Тина не со злобой, а с удивлением.

— Меня интересует вся твоя одежда и то, что под ней. И я скоро всё об этом узнаю. Важно то, поможешь ты мне в этом или нет, — тихий, поскрипывающий голос.

— Придурок, — рявкнула Тина в трубку и сбросила звонок.

— У тебя какие-то проблемы? — спросил мужчина, с которым она сидела за столом.

— Нет-нет, не обращай внимания. Старые связи покоя не дают.

— Ну хорошо. Слушай, а можно нескромный вопрос?

— Ты, вроде, уже знаешь, сколько мне лет. Или забыл?

— Нет, я такое не забываю, — снова хорошо улыбнулся, но тут же задал самый проигрышный из возможных вопросов, тот самый — Тина — это настоящее имя? По паспорту?

Зажгла сигарету. Тарелки пусты.

— По паспорту Кристина. Но мне не нравится это имя, оно у меня с крестами ассоциируется.

— С тюрьмой?

— С какой тюрьмой?

— Ну, «Кресты», — усмехнулся, — тюрьма такая в Питере.

— Да не-е-ет! С крестами, как на кладбище, или как на церкви. Я своим родителям всё время говорю: ну что за глупость, я у них родилась, а они меня сразу на кладбище отправляют, или в монастырь. Что ещё хуже.

— А по-моему, красивое имя. Кристина, — протянул он мечтательно, — светлое такое… Слушай, а для меня сигареты не найдётся?

Надо отдать ему должное: за исключением, собственно, общения, он вёл себя предельно галантно. Подавал пальто и всё такое. И улыбался своей чудесной улыбкой. Машина у него хорошая, какой-то очень приличный седан. Внутри просторно, как в гостиной. Салон кожаный, опять же.

Выехали на Садовое, потом он вдруг свернул на какую-то узкую улицу. Остановился на обочине. Отстегнул ремень безопасности, склонился к Тине.

— Слушай, я ведь просто так тебя бы никуда не пригласил. В смысле, я, как только увидел твои фотографии, сразу всё понял. Понравилась ты мне очень. Я не хотел бы расшаркиваться, тратить время… В общем, у меня на твой счёт очень серьёзные намерения.

Тина слушала тихо, замерев, как рептилия.

— Готова ли ты, так сказать, разделить эти намерения в данный момент? — от нервов он говорил с лёгким канцеляритом.

Автомобиль стоял на краю дороги, полыхая среди зимнего вечера ритмичными аварийными огнями. Тина положила холодную ладонь ему на шею — он понял знак и продолжительно поцеловал её. Выдался хороший, страстный поцелуй — она с удовольствием отметила медленные, тщательные движения его языка и губ. Где-то читала, что это говорит об обстоятельности, глубокомысленности человека. Это хорошо.

В ресторане сидела будто с кем-то другим, со школьником, что ли. А тут — он действовал спокойно и внимательно. Пока он целовал её шею, рука спокойно проскользнула в декольте и сжала её левую грудь.

Она представила, как они окажутся вместе, как он окажется в ней, а на самом деле она — вокруг него. Что-то выдавало в нём выдающегося любовника. Сознание её постепенно затухало в торжественной неге.

Он повлёк её руку куда-то к себе — веди, веди меня за собой, я готова на всё, лишь бы ты не разговаривал, а просто был со мной, слышишь, рыцарь дорог? Он оставил её ладонь на широком своём ремне, и тут она услышала — услышала то, чего совсем не ожидала в этой идиллической ситуации. Услышала, что он расстегнул молнию на брюках.

Козёл! Захотел развести прямо так, после одного ужина! Тина резко оттолкнула его и попыталась выскочить из машины — но, как оказалось, была пристёгнута ремнём безопасности. Мужчина начал что-то лепетать, приговаривать: ты не так поняла, я ничего такого… Тина завозилась с ремнём безопасности, начала материться. Он помог ей отстегнуть ремень и всё повторял: подожди, подожди. Ждать не стала, выбежала в каблуках на мороз и побежала обратно на Садовое.

Села в первый остановившийся «Жигуль». В машине нещадно жарила печка, но по ногам всё равно дуло. И погода эта отвратительная! Достала телефон — к чёрту все пропущенные вызовы! — написала в твиттер:

Правило номер один: никогда не знакомиться с мужчинами через интернет. Чревато всеми вытекающими.

Затем:

Правило номер два: если мужчина начинает расспрашивать про твоё имя, жди беды. Хозяйке на заметку. Урок окончен.

Окна в её студии выходили в две стороны, перпендикулярные друг другу. За широким окном над постелью виднелась змеистая Кольцевая дорога, а с балкона за kitchenette — вид на плоский город. Где-то вдалеке можно было разглядеть какие-то из высоток, а в ясную погоду — и Останкинскую башню, но на первом плане виднелись заводские трубы в красно-белую горизонтальную полосу, из которых клубами, зимой особенно живописными, вился дым. Тина жила высоко.

Будильник в восемь. Её рука высунулась из-под одеяла, нащупала телефон на полу у кровати; поднесла к глазам — едва нащупали фокус, — выключила сигнал. Взялась руками за металлическое изголовье широкой постели, вытянулась в струну.

Снилось что-то чудесное, необъятное в своей замечательности. Жаль, сейчас уже никак не вспомнишь, сколько ни бейся.

На улице ещё темно. Тина зажгла повсюду свет, включила кофе-машину и плоский телевизор, висящий на стене. Доброе утро, сельское хозяйство.

В душ. Холодная-горячая-холодная-горячая. Хорошо! Посмотрелась в зеркало на себя обнажённую: кажется, бока, действительно, немного ушли — повод для оптимизма. Конечно, ни здесь, ни тут естественным образом не нарастишь, но будем и тем довольны, что ничего лишнего не выпирает, правда?

Прежде, чем сушить волосы, пробежала глазами твиттер. Сама записала свежую идею: Про «утро добрым не бывает» придумали алкоголики! Какое утро может быть добрее, если ты знаешь, что сегодня четверг? Только утро пятницы!

Долго сушила волосы. На завтрак — чашка кофе и творог. Нужно же как-то уравновешивать вечернее объедение. По телевизору показывали бодрящую утреннюю телепередачу, которая, скорее, склоняла ко сну. Выключила.

Лосины, серое платье, просторный чёрный кардиган. Волосы в пучок, сдержанно-мрачный макияж, тяжеловесные очки. Буду сегодня серьёзной, поучусь. В конце концов, когда приходишь на учёбу редко, начинаешь её по-настоящему ценить. Да.

Покормить эту чёртову птицу.

Что же мне сегодня снилось?

На улице неясно, наступил рассвет или ещё нет, небо цвета черничного йогурта. Чтобы срезать — мороз же! — пошла по знакомой тропинке, опираясь на фонарный столб переступила через оградку и вышла на проезжую часть. Машин, как назло, мало.

Напротив — медицинский институт. Вот пошла бы ты, Тина, на врача — было бы дело: пешком до института пять минут, никаких тебе пропусков и соблазнов. Какие там соблазны в этой дыре! Хорошему делу бы научилась; деньги, конечно, дрянь, но в этом есть что-то от самопожертвования. Медсёстры на войне. Вышла бы замуж удачно, в конце-то концов: за всю семью тогда стала бы отдавать долг обществу. Красота!

Думала об этом, пока ехала в машине. На водилу не обратила бы особого внимания, если бы он не начал о том же: в скорой помощи, говорит, работает, тоже за рулём. Туда на машине, сюда на машине, так круглые сутки и сижу, мол.

— Ты себе не представляешь, — говорил он с едва заметным кавказским акцентом, — как тяжело куда-то ехать сквозь эти пробки. Не уступают дорогу, суки, и всё тут! Видят же, что скорая, спасать человека надо, но не пропускают. А всё знаешь почему? Потому что развелось всяких уродов на машинах с мигалками. Все знают, что они бездельники, им на самом деле спешить некуда, вот и никаких мигалок не пропускают.

— Ну, знаете! — обиженно воскликнула Тина, — Мой папа, скажем, тоже с мигалкой ездит. Очень важный, занятой человек, между прочим.

Соврала, конечно. Папа ездил с мигалкой когда-то очень давно, когда Тина была маленькой девочкой. Иногда можно было просто покататься со включённым сигналом, это её очень веселило. Сейчас бы, подумала, была бы у него мигалка — это бы многое значило. Не ездила бы Тина каждый день на бомбилах с «Жигулями», да и не жила бы на окраине города.

Водитель подвёз её до метро и отказался брать деньги. Сказал:

— Что ж вы до метро, девушка? Я бы вас до самого места назначения доставил бесплатно!

И криво улыбнулся, сверкнул серебряным зубом.

— Вам куда ехать?

— Куда надо! — и захлопнула дверцу.

Помимо русской и зарубежной философии в вузах необходимо преподавать философию таксистов.

В метро глядела на кислые лица, раздумывала. Так, нужно поймать момент и нажать кнопку, когда поезд остановится на станции.

Чем раньше встаёшь, тем больше вероятность мыслей об эмиграции. Дядя президент, отмените утро в целях сохранения государственности!

Войдя в аудиторию с опозданием, Тина ступала аккуратнее — чтобы каблуки не стучали слишком громко. Не помогло — паркет был гулкий; преподаватель взглянул на неё брезгливо.

Симпатичный, конечно, приятный мужчина. Одет он серьёзно, но не напыщенно, и, пожалуй, со вкусом, неплохо пострижен, и щетина эта. Одна проблема — ну с чего ему было становиться преподавателем? Нет, понятно, престижный вуз, хорошие люди работают, особая притягательность места… Нет, не понятно.

Сидели в небольшой пыльной аудитории, две группы: Тинина и пиарщики. Вместо семинара преподаватель читал лекцию: общий лектор его чем-то не устраивал, да и не ходил на него никто.

— Лагерь социалистической прессы, — говорит, — отличался крайней эклектичностью и резкой динамикой развития, причём не всегда позитивной.

Не поднимая руки, подала голос Тоня, провинциальная одногруппница себе на уме.

— Лагерь социалистической прессы отличался, простите, чем? Эк-лек…

— Эклектичностью. Мне странно слышать, что вы не знаете таких слов.

Продиктовал по буквам. Значение отправил смотреть в словаре.

— Как мы тогда поймём вашу лекцию, если не знаем каких-то слов?

Объяснил: эклектичность — это смешанность, неоднородность, хаотичность. Начался гул:

— Зачем говорить «эклектичность», когда можно сказать проще, есть же слова, понятные сразу!

Преподаватель отвечал:

— Мы же в университете не только конкретные знания получаем. Помимо прочего, мы ещё пополняем словарный запас и расширяем категориальный аппарат.

Поднялся смех, и Тина тоже смеялась. Преподаватель улыбнулся, но какое-то недовольство в его выражении лица всё же сквозило, так что Тина состроила серьёзную мину: вроде как неудобно и стыдно стало, неясно за что.

Девушки стояли на крыльце, курили. От холода они переминались с ноги на ногу и легонько подпрыгивали. Тина отказалась от сигарет — бросает, — но от родной компании что отказываться? Полная, но, как считала Тина, очень симпатичная Маша Сахарова рассказывала что-то о прошлых выходных (в универе на этой неделе она ещё не появлялась):

–… Меня всегда это безумно веселит, когда все вокруг напиваются, а я трезвая. И вот, значит, веселимся мы, всё нормально. Все начинали подарки ей дарить, и тут я спохватилась, что свой подарок в машине забыла. Лезу, значит, в сумку — и никак не могу найти ключи от машины. Шуровала-шуровала, всё оттуда вытрясла: ну нет и нет! Ну, я на нервах, естественно, стала везде искать по залу, а все, главное, внимания не обращают — будто так и должно быть. Только Гриша мне помогал, и то, потому что я в него вцепилась изо всех сил — так бы и он, наверно, бухать продолжил. Короче, не могли никак найти и выскочили на улицу. И, представляете, машина не на месте. Пиздец! Гриша такой: может быть, ты где-то в другом месте припарковалась? Да нет, в том. Обошли всё вокруг — нету ничего похожего. Я как села на корточки прямо там, так и заплакала. Ну, он меня внутрь отвёл, я в туалет, зарыдала там всё, конечно.

Сахарова с усмешкой сильно затянулась сигаретой.

— В общем, подумала: а, ладно, гулять так гулять. Всё равно сейчас, типа, ничего не сделаю. Пошла в бар, выпила подряд несколько шотов, и вроде в каком-то смысле успокоилась. И тут приходят эти двое: Макаренко и Амбарцумян, — целуют меня в две щеки и кладут на стол ключи от машины. И говорят: «Ой, Маш, мы тут прокатиться решили, а у самих машины нет, поэтому вот взяли твою». Вы представляете себе, как я охренела?

Девушки бурно осудили действия Макарова и Амбарцумяна. Но, послушайте, что с них взять, в сущности? Два пьяных придурка.

— Но они оба даже водить не умеют, — не унималась Маша, — мало того, что пьяные. Если бы их остановили, или если бы была авария, это уголовное дело!

— Ну, если бы авария, они бы скрылись, — закивали девочки. Кто-то обнял Машу: пока она рассказывала, интонация постепенно сменилась с шутливой на нервную и злую.

Пошли всем скопом на лекцию. Решили: раз на улице такой дубак, да и не день ещё даже, будем умными, запишем всё сказанное. Кто-то любил русскую литературу девятнадцатого, кто-то, как Тина, испытывал лёгкие угрызения по поводу того, что на лекциях появляется редко.

Сели вшестером на пятом-шестом ряду огромной аудитории: достаточно далеко, чтобы перебрасываться репликами шёпотом, достаточно близко, чтобы хорошо разбирать, что говорит лектор. Рассмеялись над пошлой шуткой; пара страшных девочек со второго ряда оглянулись почти гневно — и от этого стало ещё смешнее.

Подруги Тины сидели слева от неё, самая левая из них сидела совсем у центрального прохода. Кроме них никого на ряду не было — и справа от Тины был целый пустой ряд. «Кто-то ведь сядет». Вообще в аудитории было довольно мало людей.

Смешной мужичок лет под шестьдесят начал многозначительную лекцию о Толстом: кажется, ни о чём другом он в этом семестре и не рассказывал. Он то и дело сбивался на противопоставление духовного материальному: в роли духовного выступал, собственно, Толстой, материальное он пренебрежительно обозначал словом «майонез». Каждый раз, когда упоминался майонез, по аудитории проходил лёгкий смешок, а лектор глядел на студентов с нарочитой ироничной снисходительностью.

Через двадцать минут к Тине подсел тот, кого она хотела видеть в последнюю очередь — однокурсник Кирилл, с которым она однажды неосмотрительно «зажгла» на университетской вечеринке. Ничего особенного между ними в тот вечер не было, но с тех пор Кирилл время от времени обозначал претензии на её внимание. Принялся трещать:

— Слышала, что Макаренко с Амбарцумяном сделали? Это просто пиздец! Я так угорал, это ж надо! Как у тебя вообще-то дела? С личной жизнью как? Какие планы на лето? Я тут одну историю слышал…

Тина отвечала междометиями. Кирилл вдруг перешёл с шёпота на тихий, но вполне отчётливый бас, не переставая, впрочем, нависать у неё прямо над ухом. Тина пыталась усмирить его, но тот, видимо, поймал какой-то особый кураж. Лектор давно приметил Кирилла; теперь ему надоело:

— Молодой человек! — возопил он, — Прекратите болтать! То, что вы не услышите эту лекцию — целиком на вашей ответственности. А вот то, что её не услышит ваша собеседница, будет уже моей виной. Она хотя бы что-то записывает, а вы сюда явно не за этим пришли.

Перед Тиной на столе лежала раскрытая тетрадь с заголовком «Анна Каренина» на пустой странице. В ответ на обвинение преподавателя Кирилл заткнулся и даже немного отодвинулся от Тины, будто бы это она была виновата. Преподаватель кивнул и обратился на этот раз к самой Тине:

— А вам, девушка, обязательно надо прислушаться ко мне, а не к нему. Если вы не хотите закончить как главная героиня романа Толстого.

Женские голоса огласили смехом аудиторию. Тина же заткнула уши наушниками и принялась чертить на тетрадном листе какую-то абстракцию.

По кочкам разбитого асфальта, по рекам тающего пломбира перебежками и прыжками они добрались до уютного суши-бара. Не удержавшись, Тина достала из чьей-то пачки сигарету и зажгла её. Хорошо.

Сидели вчетвером: Тина, Маша Сахарова, Лана, начинающий искусствовед в толстовке «I❤ROME», и маленькая Оля, смешливая сокурсница, мечтающая стать преподавателем литературы.

Обсуждали политическую обстановку. Оля предсказуемо верещала об ужасной, невыносимой власти. Загнивающие детские сады, сфальсифицированные выборы, скотские выражения лиц.

Тина вспылила.

— Слушай, ты не обижайся, но я всё время слышу: власти то, власти сё. Как будто они одни плохо работают и нарушают закон. К тебе это не относится, но все эти критики — сами такие же жулики и воры, только не знают этого. Те же депутаты — тратят бюджетные деньги на озеленение — людям ведь пофигу? Всё затопчут, засрут через месяц! Детские площадки те же — это что, депутаты на них слово «хуй» пишут? Или, может, министры? Я так предлагаю: давайте сначала не будем мусорить в лесах и покупать права, а потом уже будем от власти чего-то требовать.

— Нет, ты не понимаешь, — отвечала Оля, — Это же всё звенья одной грёбаной цепи! Скоты во власти — скоты в народе. Пока людям не вернут угнанную у них страну, никто не станет сознательным и цивилизованным. Так и останемся в каменном веке.

— Ладно, хватит — «мы» и «мы»… Ты мне прямо скажи: лично ты нарушаешь закон?

Аня подумала, склонив голову, затем резко взглянула Тине в глаза.

— Нет, не нарушаю.

— Ты просто не знаешь об этом! Я могу честно сказать: нарушаю, и ничего с этим не поделаешь. Хотя я стараюсь внутренне измениться к лучшему, и все должны стараться. Тогда всё получится.

Подруги поддержали Тину, Оля молчаливо капитулировала.

— Вообще, ненавижу все эти споры о политике, — как бы примирительно сказала Лана, — каждый раз собираются выдающиеся специалисты и начинают спорить. Как будто всё это вообще что-то значит!

— А если вдруг значит, — буркнула Оля будто бы без знака вопроса.

Пришло СМС от Антона: «Как дела, милая?». Самонадеянный малый. Ну ничего, зато перспективный. Подождать немного, и затем собирать урожай. Ответила: «Это не ты вчера вечером звонил?».

Сахарова проявила наблюдательность:

— Кстати, как у вас с Антоном?

— Как, как, — вздохнула Тина, — отвратительные манеры. Позвонил мне вчера, нарочно низким голосом нёс какую-то херню… Порнографическую почти. Я стараюсь с ним пореже видеться, но для моих родителей он в статусе жениха.

— Боже ты мой! — усмехнулась Оля.

— Ну а что? Мужчины — они такие. Ты посмотри на однокурсников. В двадцать лет ума совершенно нету. Но иногда бывает, что деньги при этом есть — тут уж сердцу не прикажешь.

Рассмеялись.

— Ему бы немного подрасти, ощетиниться. Вот тогда с ним и поговорим серьёзно. А пока — в лёгком режиме, раз в месяц по букету.

— И по минету! — срифмовала Сахарова; все засмеялись, кроме Тины, — Ладно, ладно, не обижайся.

— А чего на вас, тупых, обижаться?

Тут Тину окликнули из-за стола неподалёку. Подошла: ребята-одноклассники там пили красное. Пять пар подкрашенных вином губ чмокнули её в щёки. Серёжка Огородников рассказывал:

— И вот, подъезжаю я к её дому на Порше, в тот же день. Всё блестит, цветы, шампанское на заднем сиденье. Звоню ей: выходи, говорю. Выходит. Сначала: сначала «Ах», вздохи там, какая красота… Я шампанское открываю, благородно так наливаю ей, сам, говорю, не буду, за рулём. И тут она что-то задумалась и говорит: «А багажник большой?». Нет, говорю, не очень, зато движок пятьсот лошадок. А она, типа: «Сдались мне твои лошадки, как на этой тачке за покупками ездить?». Ну, я начал что-то шутить, типа, труп в мешке конечно в багажник не влезет, с этим проблемы. А она всё-таки завелась: а, блядь, без задних сидений как? Это ж мы только вдвоём сюда влезаем, а если подвезти кого-то? В общем, испортила праздник мне, конечно, рассорились с нею в прах. Но вот, что я вам скажу, ребята: тачку взял вот такенную.

Тина посидела с ними несколько минут, но вежливо откланялась — сегодня никакого вина, надо в тренажёрный зал. Загалдели:

— Ну Кристинка, ну сколько мы с тобой не виделись?

— Вот я, лично я — возьму и обижусь. Ты скажешь: не обидишься; а я обижусь!

— Крис, мы столько лет вместе, а ты нас на каких-то тёлок променяла, ну!

Еле отделалась, вернулась к девочкам.

— Отходишь от коллектива! — сказала Лана.

— А это потому что вы тут про меня пошлые шутки шутите круглые сутки, — сказала с улыбкой, а сама подумала: и правда.

От Антона пришёл ответ: «Нет, а чё такое? Могу приехать».

Всё-таки нужно, нужно, нужно бросать курить. Безоговорочно. Безо всяких перекуров с подружками на свежем воздухе и пятничного правила «Курю, когда пью». Над тем, чтобы бросить пить, тоже нужно подумать, но не сегодня.

Трудно дышалось Тине на беговой дорожке. Каждую минуту она тайком от инструктора понижала скорость бега. Вспомнила, как пару лет назад точно так же упорно повышала скорость, желая сбросить жир во что бы то ни стало.

Боюсь, что до конца своих дней я не овладею каким-либо механизмом лучше, чем беговой дорожкой и велотренажёром. Остальное — для мужчин.

За окном стремительно темнело. Инструктор Женя стоял тут же, облокотившись на подоконник перед широченной стеклянной стеной, отделявшей зал от заснеженной улицы. Тина рассматривала его фактурную спину с этим характерным для всех накачанных мужчин, но таким странным для человеческого тела в принципе, мышечным массивом за шеей. Женя носил крепкий кожаный пояс, как у боксёров, с красноречивыми белыми буквами: «BULL». Строгий чёрный спортивный костюм, серебристые часы на правой руке, забранные в хвостик чёрные волосы. Женя пил тёплую воду из кулера.

Действительно, бык, размышляла Тина. Провинциальный, хамоватый. За задницу горазд ухватить — впрочем, в каком-то смысле это и есть его работа. Все его друзья — такие же глыбы, как он, их разговоры тяжело слушать: камень с камнем говорит. Всё-таки неправильно, когда у мужчины на стене вместо каких-нибудь голых тёлок висит плакат со Шварценеггером.

А всё-таки — сила. Сила и способность ударить — даже нет, не ударить, а одним своим видом дать понять, что лучше не связываться. Этого, пожалуй, и не хватает всем этим щуплым Ромео, которые меня окружают. Эх, Женя, тебе бы мозги! Хотя бы как у меня…

It’s a beautiful life, o-o-o-oh

It’s a beautiful life, o-o-o-oh

It’s a beautiful

— Алло.

— Кристина Эдуардовна?

— Да, это я. Говорите быстрее, я сейчас бегу.

— Это вас беспокоит ООО «Колизей-сервис». Вы у нас заказали пылесос.

— Какой пылесос, я ничего не заказывала.

— Ну как же. Заказ номер триста семьдесят четыре девятьсот восемьдесят шесть на сумму три тысячи девятьсот девяносто десять рублей. Беспроводной полноприводный пылесос Паркинсон Ща-тридцать.

— Что за бред? Какой пылесос, вы в своём уме?

— Конечно. Всё хорошо. Замечательный пылесос. Сделано в Германской Демократической Республике. Мы вам скидку сделали — и телескоп в подарок. Находка для вуайериста!

— Это какой-то розыгрыш? Передайте заказчику, что не очень смешно.

— Конечно, не смешно. Это не розыгрыш, а реальная жизнь.

— Актёрские данные у вас не очень. Раскалываетесь быстро.

— Твоё время колоться, милая. Что на тебе сейчас надето?

— Урод!

Она скинула звонок. Подошёл Женя:

— Какие-то проблемы, Тиночка?

— Нет-нет, всё в порядке, как раз программа подходит к концу, — и заулыбалась, что было сил.

В метро Тина порылась в айфоне: да, вчера вечером звонили с того же номера. Хотя голос был вроде бы не тот.

Сохранила контакт в телефонной книжке как «Не брать трубку 34». С некоторых пор она взяла за привычку так обозначать номера неудачных знакомств, чтобы сэкономить время и нервы, расходуемые на то, чтобы давать им отпор. На втором или третьем номере она решила, что нужно всё-таки отдать должное индивидуальностям каждого звонящего и стала их нумеровать. Чуть позже она решила добавить в процесс функциональности: скучноватые парни с парой недостатков и некоторыми достоинствами получали нечётные номера: в минуту душевной смуты им можно и ответить, а совсем уж в крайнем случае — может быть, даже позвонить самой. Нечётные дошли до цифры 9. Чётные номера доставались ублюдкам, с которыми совсем уж нельзя было связываться.

Тина пришла на курсы испанского языка с небольшим опозданием. Села на заднюю парту и замерла, вспомнив, что уже в четвёртый раз подряд не принесла домашнего задания. Услышав сладкую испанскую речь, Тина вдруг вспомнила, что ей снилось этой ночью. Сон был, как она и почувствовала утром, просто прекрасный.

Она сидела с Виктором на его чудесном балконе в квартале Барселонета — в обычном, даже тесноватом жилом доме на самом берегу моря. Отсюда и к горизонту по водной глади были разбросаны суда разного калибра, но Тина, всматриваясь вдаль, не чувствовала ни портовой суеты, ни туристического бума, творившегося в какой-то сотне метров от неё, на общественном пляже Барселоны.

Была только она и он, страстный, фактурный испанец с недельной щетиной. Она искренне восхищалась им: за душою — ни копейки, работал он на какой-то автомойке да учился в университете по непроизносимой специальности. Но — испанец: болтливый, загорелый, мог рассмешить её даже на своём ломаном, дикарском английском.

Во сне не было никакого секса: в реальности его было столько, что на сон не хватило. Они просто сидели на балконе и посматривали друг на друга, подливая в стаканы раздешёвую сангрию «Дон Симон». Солнце светило так ярко, что Тина жмурилась и жмурилась — до того зажмурилась, что проснулась, обо всём позабыв. Её память поступила милосердно, присыпав этот сон временным забвением — иначе Тина бы мучилась воспоминаниями о Барселоне весь день, а так вспомнила только вечером.

Мне снятся такие сны, что лучше бы я не просыпалась. По крайней мере, в этом городе. Разве ЭТО — жизнь?

Участие в занятии не задалось. Тина ушла минут за десять до конца, что-то невнятно пробормотав в адрес испанки. Медленно зашагала по коридору, не желая снова выходить на мороз.

It’s a beautiful life, o-o-o-oh

It’s a beautiful life, o-o-o-oh

Самый часто звонящий номер — любимый и ненавистный «Не брать трубку 1». А вот и не буду подходить. Не буду.

It’s a beautiful life, o-o-o-oh

I just wanna be here beside you

Ладно, подойду. Из короткого телефонного разговора выяснилось, что он уже знал, где она — у кого-то из подруг выведал. Приехал на машине.

— Я тебя просто подвезти захотел. Время свободное после работы, а на улице метель, температура упала. Подумал, как ты там домой добираться будешь.

— А это что?

— Ну, по дороге купил. Захотел тебе приятное сделать.

— Что-то ты раньше не был таким заботливым.

— Я изменился. Стал таким, каким ты бы хотела меня видеть.

— Ладно, поехали. Жарко у тебя тут.

— Сейчас печку послабее сделаю.

Пришло СМС с незнакомого номера. «Когда снова увидимся? Владимир». Тина не сразу сообразила, что писал вчерашний похабный дядька, с которым она познакомилась в интернете. Сохранила контакт: «Не брать трубку 36». Подумала и исправила на «Не брать трубку 11».

Машина остановилась в пробке. Они молчали, было неловко. Тина поймала на себе его упорный, загадочный взгляд.

— Может, включишь музыку? А то как-то скучно.

— Тебе же не нравится музыка, которую я слушаю. Не хочу тебе досаждать.

— Ну включи радио. Какое-нибудь, любое.

— А радио мне не нравится. К тому же, я хотел с тобой поговорить.

— О чём мне с тобой разговаривать, скажи пожалуйста? Ты что, не видишь, что мы с тобой начинаем о чём-то спорить, даже толком не поздоровавшись. Я всегда твоё внимание на это обращала, мы не можем быть вместе. Мы могли бы стать хорошими друзьями, если бы ты тоже это понял.

— Тина, но я люблю тебя. Ты мне вроде бы тоже об этом говорила. Не может же это всё пройти за какие-то две недели в Испании.

— А вот и может. Что ты вообще знаешь о любви?

Тина уткнулась носом в окно.

— Включи радио, я тебя умоляю.

— Не буду. Мне и в тишине комфортно.

— Слушай, хочешь, я на метро доеду?

— Ты же не любишь метро! Всё время жалуешься, что там тесно, жарко…

— А теперь, может быть, люблю! Ты обо мне вообще ничего не знаешь!

Тут он, слава богу, не стал отвечать, включил радио. Доехали до дома без происшествий. У подъезда он выключил зажигание и заговорил:

— Я думаю, я всё-таки что-то о тебе знаю. Николаева Кристина Эдуардовна, тысяча девятьсот девяносто третьего года рождения, по гороскопу Близнецы, цвет волос светло-русый, цвет глаз серо-зелёный. Рост — метр шестьдесят девять. Очаровательно смеётся, любит белое вино и творчество певицы Мадонны. Очень бойкая в общении и в постели.

Его голос приобрёл ту тягучесть и монотонность, с которой он говорил в те моменты, в которые хотел подчеркнуть значимость каждого слова. Тина закрыла ему рот рукой, не могла это больше слушать.

— Не нужно больше. Я тебя люблю. Я ещё подумаю.

Казалось бы, чудный обычай: сжигать мосты. Но слёзы — плохое горючее.

Греческий салат.

Помидоры.

Болгарский перец.

Огурцы.

Лук.

Брынза.

Чёрные маслины без косточек.

Подсолнечное масло.

Соль.

Перец.

Нарезала как попало, самой большой ложкой перемешала в миске и этой же ложкой принялась есть. К чёрту диеты! Зачем вообще это всё? Не такая я и красивая, чтобы на меня все бросались, будь я хоть как спичка тонкая. Этот всё равно меня любит, хоть я заплыву. А этот не любит. А тот не приедет ни в какую Москву. Ну почему я родилась в России?

Всхлипывая, Тина налила себе ещё вина и подъехала по ламинату на кресле с колёсиками к клетке с птицей. Антон подарил ей эту птицу несколько месяцев назад, просто так, а она и не удосужилась спросить, что это за порода. Вернее, спросила, но забыла. Не то дрозд, не то дронт какой-то.

— Ну что, птица? Одни мы с тобой. Только ты знаешь, что значить быть такой одинокой, как я. Вернее, ты конечно немного другое знаешь: просто сидишь одна в клетке с прекрасным видом из окна и думаешь себе, что есть где-то твои друзья-дронты, соплеменники, что-то в этом духе. А я круглые сутки среди этих соплеменников верчусь — и нихуя! Никто меня не любит, а если любит — то с этим человеком быть ну никак нельзя. Плохо физически, понимаешь? Понимаешь, скотина ты этакая?

It’s a beautiful life, o-o-o-oh

It’s a beautiful life, o-o-o-oh

— Ну что тебе нужно опять?

— Что обычно.

— Майка на мне одета, с портретом Путина. И трусы белые.

— А на ногах?

— Босиком. У меня пол с подогревом.

— Вот это уже совсем другой разговор. Кристиночка, на что ты готова ради любви?

— Не смей называть меня Кристиночкой, урод! Во-первых, мы на брудершафт не пили, во-вторых, если бы вы меня лучше знали, вы бы были в курсе, что я ненавижу это имя. Раз и навсегда это запомните!

— У нас ещё будет время познакомиться, Кристина Эдуардовна. В самом полном смысле этого слова, милая моя.

— Да какая я тебе милая, мудило? «Милая» я только для своего жениха. От меня один звонок — и он приедет и разберётся.

— Да неужели. Он уже выехал, наверно.

— Скоро выедет. Я обо всём ему сейчас сообщу.

— Можешь не беспокоиться. Теперь я — твой жених.

— Ещё чего. Я себе сама женихов выбираю.

— Разочек можно и мне выбрать. Скоро ты будешь моей, можешь не сомневаться. Браки заключаются на небесах.

— Сука, как же ты меня достал.

Тина положила трубку.

Девочки, кто завтра пить пойдёт? Мне необходима психотерапия.

Колоссальная мозаика на корпусе медицинского института: две ладони, а в них сердце человечье. Зима, утро, пустая узкая улица. На противоположной от медицинского стороне высится сталагмитами элитное жильё. Каждый из этих домов раз за разом скрывается за прозрачной белой занавеской: обходит окрестности снежная буря.

И стоит у дороги столб — как обычно по утрам, он ещё не издаёт ни ржавого звука от ветра, ни электрического гула от работы фонаря, хотя фонарь светит своим почти уже не нужным оранжевым светом. Подходит к столбу красна девица — в кожах и мехах, сама румяная, — уверенно берётся она за столб, и, опираясь на него, переступает через сугроб и выходит на дорогу. Не дожидаясь, пока девушка поднимет правую руку, зажигает фары припаркованный автомобиль и подъезжает к ней.

Она пытается открыть дверь, но ручка что-то заедает. Мужчина выходит из машины и, обойдя её сзади, идёт помочь девушке с дверью. Ручка не поддаётся: мороз. Зато с задней дверью всё в порядке: он открывает её и делает учтивый жест рукой. Когда девушка садится в машину и начинает отряхивать ноги, он вдруг наклоняется внутрь машины и суёт девушке в лицо заранее заготовленный платок. После недолгой борьбы она ослабевает, он закидывает её ноги в машину и закрывает дверцу. Садится обратно на место водителя и уезжает.

Пятница! Ничего так не люблю, как утреннюю пятницу и ощущение приближающихся выходных. Всем улыбаться!