Чумной доктор

Святослав Горелов, 2021

Ноябрь 2020-го. Большой уральский город и каждую ночь здесь погибают люди. Где-то здесь есть неизвестный убийца, который не боится никого и ничего, и который убивает все больше. Журналисты уже назвали убийцу чумным доктором. Следствие топчется на месте – все жертвы никак не связаны между собой, а картина каждого убийства выглядит довольно аскетичной. И есть четверо людей, которые связаны с чумным доктором.Пожилой следователь из СКР Ян Листьев – обстоятельства увольнения которого из комитета покрыты тайной.Георгий Мельников – врач, ненавидящий современный мир, считающий, что нет ничего страшнее чумы равнодушия, эгоизма и невежества.Чтец аудиокниг BigBook, скрывающийся под псевдонимом не только от мира, но и от безжалостного киллера, потому как стал свидетелем заказного убийства.И, наконец, загадочная девушка Марта, которая фотографирует почти каждого встречного, намереваясь найти и вычислить среди них чудовище, скрывающееся под человеческим обликом.

Он открыл шкаф,

вынул из стерилизатора две гигроскопические маски,

протянул одну Рамберу и посоветовал ее надеть.

Журналист спросил, предохраняет ли маска

хоть от чего-нибудь, и Тарру ответил:

нет, зато действует на других успокоительно.

Альбер Камю «Чума»

…И, в тот же миг — закончится дождь,

Закончится грипп, и кто-то умрет.

Земфира

ПРОЛОГ

2005

Девочка не боялась оставаться одна, когда папа был на работе.

Отцу часто приходилось работать во вторую смену, и уходил он из дома после трех часов дня. Возвращался, как правило, глубоко за полночь. Девочка к тому времени уже спала.

Но иногда просто лежала в кровати, лишь делая вид, что спит. Так она дожидалась возвращения отца, лежа на неудобной подушке и глядя в потолок или отвернувшись к стене, откуда доносились голоса. За стенкой жили шумные соседи — молодая пара, у которых только что родился ребенок. Младенец, не переставая, плакал. Создавалось впечатление, что его надолго оставляли одного в темной комнате.

Периодически девочка стучала в стенку, пытаясь привлечь внимание малютки, отстукивая какой-нибудь музыкальный ритм. Она надеялась, что ребенок услышит ее, и хотя бы на небольшое время перестанет плакать. Периодически это помогало, и младенец затихал. А потом все начиналось по новой.

Скорей всего ему было страшно одному. Очень страшно.

До его рождения там жила пожилая женщина, мать той девушки, которая стала теперь хозяйкой квартиры. Девочка помнила эту старушку, и как она гуляла в полупустом дворе их дома.

Затем соседка начала чудить. Стала ложиться спать рано вечером, вставала в два ночи, и тут же принималась за уборку квартиры. Гремела ведрами, стучала по стенам шваброй, убирая невидимую пыль.

— Папа, что с ней случилось? — спросила тогда девочка у отца.

Он пожал плечами.

— Так случается, дорогая. Люди теряют рассудок и становятся совсем другими.

Потом помолчал и добавил.

— Хорошо, если остаются чудными, но безобидными.

— Безобидными?

— Бывает, что люди, потеряв разум, превращаются в чудовищ.

Девочка не сразу поняла смысл его слов. Пожилая женщина, такая добрая, аккуратная, всегда приятно пахнувшая лавандой, не могла стать чудовищем. Даже потеряв единственный разум. Чудовища ведь совсем другие, да?

Вскоре в квартиру соседки въехала ее дочь с молодым мужем. Очень хмурым и всегда чем-то раздраженным. Девочка часто встречала его во дворе, где он сидел на лавочке, скрестив ноги, и потягивал какую-то желтоватую жидкость из пластиковой бутылки.

Когда мужчина начинал кричать на жену или на родившегося ребенка, а то и на свекровь, которая к тому времени уже не вставала с кровати и почти ничего не говорила, девочке становилось страшно. Через панельную стенку его голос был громок и ужасен.

Девочка не хотела никому такого ужасного отца.

Пожилую женщину обижали. На нее кричали все. Каждое утро теперь девочка просыпалась от крика молодой соседки, которая орала на свою мать и била ее. Она кричала громко и создавалось впечатление, что соседка кричит прямо здесь, возле кровати девочки. Девушку жутко раздражало, что мама каждое утро просыпается в своих испражнениях и мажет ими стену.

Вскоре несчастная женщина умерла, и ее опустевшую комнату превратили в детскую. Теперь там спал младенец. Почему-то девочке казалось, что бывшая хозяйка никуда не ушла из комнаты. Не умерла. Не исчезла. И сейчас, склонившись в темноте над детской кроватью, глядит в глаза малышу.

Именно поэтому младенец так плачет. Ему очень страшно.

Раньше спала девочка хорошо, даже не смотря на плач ребенка. В последние дни сон стал приходить к ней только после того, как она услышит, что в двери поворачивается ключ. Значит, отец вернулся с работы. И, значит, с ним все в порядке.

У одного мальчика из их класса поздно вечером убили отца, когда тот возвращался с работы.

Девочка боялась потерять отца. Пожалуй, самый близкий ей человек. Почти единственный.

В тот вечер все было не так. Совсем.

Накануне отец выглядел грустным. Почти не разговаривал, и все время о чем-то сосредоточенно думал. Девочке на короткое мгновение показалось, что он напуган. Сильно напуган. Возможно, она ошибалась.

Около десяти вечера вдруг зазвонил телефон. Папа говорил, что если телефон звонит так поздно, лучше не подходить. Особенно, если она одна в квартире. И да, двери, конечно же, тоже ни в коем случае никому не открывать!

Телефон звонил очень долго. Девочка не хотела подходить. Но трель звонка не прекращалась. Стала буквально пугать ее.

И тогда она решилась все-таки ответить.

Звонил отец.

— Папа?

— Ты в порядке, солнышко?

— Да. А ты? Что-то не так?

Естественно что-то было не так. Иначе отец не стал бы звонить так долго и поздно.

— Нет, я просто беспокоюсь. Очень хорошо, что ты ответила. Помнишь, я тебе говорил, что нельзя никому открывать дверь?

— Да?

— Никому! Понимаешь?

— А если позвонишь ты?

— И мне! Ведь у меня есть ключи. Поэтому если я вдруг позвоню, и скажу тебе открыть, ты не открывай. Ведь это буду уже не я.

— Потому что у тебя есть ключи? — повторила девочка.

— Именно так, солнышко. Ложись спать. Будь осторожна.

Дочь так и не поняла, чего же боялся отец. А он боялся. Она отчетливо слышала это в его голосе.

Голос дрожал.

А после полуночи в дверь действительно позвонили. Девочка не стала подходить к двери, натянув одеяло на голову. Звонок продолжал надрываться.

Она надела тапочки и подошла к двери. В квартире было не холодно, но ее била дрожь.

— Кто там?

У их знакомых среди ночи в дверь позвонили точно также. Когда хозяева не открыли, дверь выломали. Всю семью убили, а из квартиры вынесли все ценности.

— Это я, солнышко, — ответили из-за двери.

Отец. Голос его по-прежнему дрожал.

— Папа?

— Да, это я. Открой мне.

— Но у тебя же есть ключи.

— Я их оставил на работе. Забыл. Так бывает. Открой, пожалуйста.

Поэтому если я вдруг позвоню, и скажу тебе открыть, ты не открывай. Ведь это буду уже не я.

Девочка боялась поверить в самое худшее.

— Папа, это точно ты? Ты же сам сказал, чтобы я не открывала никому. И тебе тоже, потому что у тебя есть ключи.

— Я же говорю, солнышко, ключи на работе остались. Я просто забыл их. Люди всегда что-то забывают.

Девочка не верила. Чувствовала — происходит нечто странное. Точно такое же необъяснимое происходило иногда по ночам, когда она оставалась одна, а папа задерживался на работе. Она лежала в кровати и ждала заветного щелчка в замочной скважине, чтобы услышать, как отец вернулся домой, и сразу после все ночные страхи отступали. Страхи и звуки. По ночам дом и квартира жили какой-то другой жизнью. Слышались шорохи. Скрипы. Иногда казалось, что в трубах кто-то стонет. Или плачет. Возможно, всего лишь игра со звуком. Возможно и… Вот об этом девочка старалась не думать.

Она отворачивалась к стене, к пыльному ковру, доставшемуся еще от прабабушки, стараясь заснуть. Сон отгонял все страхи. Хотя сразу заснуть не получалось. Иногда слышалось, что будто кто-то осторожно бродит возле кровати, наклоняется к ней, заглядывает практически в лицо. Только и ждет, чтобы девочка откинула одеяло и повернулась. Посмотрела.

Она рассказала об этом отцу. Тот улыбнулся.

— Игра дома, солнышко. Это его обыкновенные шумы. Не более того.

Но та боялась. И боялась сейчас, когда за дверью стоял отец и просил открыть дверь.

Девочка не открыла. Вернулась в кровать, укрылась одеялом и стала ждать. Отец долго еще звонил в дверь, а потом все стихло.

Рано утром, когда в окна заглянул рассвет, девочка встала. Она вроде бы сумела немного поспать, периодически проваливаясь в микро-сны. Сейчас из-за этого у нее разболелась голова. Она прошла ко входной двери и глянула в глазок.

Дверной глазок был заляпан чем-то красным.

— Папа! — закричала девочка и все же открыла дверь.

Вся лестничная площадка перед квартирой оказалась залита кровью, а в центре лежало тело отца с неестественно вывернутой шеей. Ей показалось, что у него наполовину отрублена голова.

А потом снова зазвонил телефон. И когда девочка сняла трубку, то услышала голос:

— Ты такая умная, девочка-солнышко. Ты правильно сделала, что не открыла дверь. Очень правильно.

1

Чумной доктор появился в середине октября, распространяя вокруг себя запах горелого мяса и испорченной еды. Одетый в черную длинную куртку, убийца был практически неприметен, под стать унылым сумеркам второй половины осени. В руках он держал желтый пластмассовый бокс прямоугольной формы, предназначение которого еще только предстояло разгадать. Лицо скрывалось под медицинской маской, а руки защищали черные перчатки. Открытыми оставались только глаза, не выражающие ничего, будто и не глаза человека вообще. Вполне возможно, именно так и было. Появляясь на простуженных новым вирусом улицам словно из ниоткуда, в самое темное время суток — с пяти вечера, когда мгновенно бросившийся на город мрак с небес не могли разогнать даже яркие лампы фонарей, — он вновь исчезал ранним утром. Большой мегаполис пробуждался от сна, а в больницах подсчитывали тех, кто не смог встретить этот день. Так чумной доктор легко сливался с темнотой, растворяясь в ней посреди холода улиц, будто тьма поглощала и оберегала его.

Тьма очень своеобразная штука. Иногда с ней надо дружить, как бы того не хотелось.

В осенние месяцы она гораздо заметнее. Возможно, поэтому чумной доктор начал убивать именно осенью, привнося своим появлением в легкий морозный воздух ароматы разложения. Этот запах невидимыми нитями призрачно витал над холодными тротуарами, по которым к очередной жертве медленно шел доктор. Он не торопился, как не торопилась эта осень, как и не торопился исчезать новый вирус, в одночасье изменивший привычную картину некогда спокойного мира.

— Я его не ждала, но чувствовала, что рано или поздно он ко мне придет, — немного истерично заявила хмурому стражу правопорядка дородная женщина лет семидесяти. — Понимаете, я человек возрастной — для меня вирус гораздо опаснее, чем этот убийца. Вирус убивает медленно, наслаждаясь, а этот быстро, без лишних мучений.

Пенсионерка врала, потому что давно уже догадалась о том, какую именно цель преследует чумной доктор, убивая своих жертв. Но ничего не сказала, зная, что ей не поверят. Более того — не станут слушать.

— Я его не боюсь. Он не такой страшный, как это биологическое азиатское недоразумение. Когда я увидела убийцу около моего дома, то даже не почувствовала страха.

Полицейский молча выслушивал ее, изредка делая пометки в мятом блокноте. У него жутко болела голова, и он боялся, что на днях его кто-то все-таки заразил. Хорошо, если будет обычная простуда. Без последствий. А если то самое… Он боялся помыслить о таком. Боялся за свою пожилую мать, с которой по-прежнему вынужден был жить, и для которой заболевание новым вирусом равнялось смертному приговору.

Где-то в квартире бубнил телевизор — шло очередное шоу с крикунами, политологами, экономистами и прочими оракулами. Идентичные собратья буквально заполонили центральные каналы в дневное время. В последние месяцы вектор их обсуждений кардинально поменялся — на смену нескончаемой болтовне на политические темы, пришли еще более бесконечные дискуссии на тему нового вируса и ограничительных мер.

— С чего вы взяли, что это именно он? — внимательно посмотрел на возможную жертву полицейский. Лоб пронзила очередная стрела боли, от чего он поморщился.

— Я слышала о нем на одном из местных каналов. Высокий человек в длинной черной куртке, в маске и с чемоданчиком в руках…

— Боксом.

— Простите?

Она не поняла, почему ее прервали.

— У него в руках бокс, а не чемодан. Это немного разные вещи.

— Бокс?

То ли она не знала, то ли не понимала. Кто их поймет, этих пенсионерок. Полицейский с ужасом помышлял о пенсии. До нее ему было как до Луны, но размышления о своем пожилом будущем изредка его все же посещали. Призрак старости маячил где-то далеко, но неустанно напоминал о том, насколько быстротечна жизнь. Совершенно не хотелось на пенсии сидеть дома целыми днями напролет и смотреть ток-шоу.

— Пластмассовый бокс прямоугольной формы, — осторожно продолжил он, словно разговаривал с умалишенной. — Его можно принять за чемодан, но это далеко не так.

— Да без разницы, бокс там у него или чемодан. Главное, что это был он! Вы и не представляете, насколько он страшно выглядит с этим своим чемоданчиком и в этой белой медицинской маске!

Под «он» женщина, конечно же, подразумевала чумного доктора. Именно так его окрестили социальные сети, опередив в таком наречении громких имен серийных убийц вездесущих журналистов.

— Тогда почему же он вас не убил? Получается, просто стоял возле вашего дома и смотрел вам в окна?

— Именно так. Вон под той захудалой березой. И прямо в окно моей спальни. Это так неприятно и… неприлично!

Служителю порядка начинал надоедать этот разговор. Ему казалось, что женщина все придумала. Чрезмерный просмотр телевизора — приговор для нервной системы.

Старость равняется одиночеству.

Старость заключается в этих четырех стенах запущенной квартиры, где каждый угол просто вопиет об одиночестве.

Старость включает в себя просмотр ток-шоу с горластыми гостями, беспардонно перебивающими друг друга. Почти единственный способ скоротать дни.

Призрак старости вновь появился на бескрайнем горизонте сознания полицейского и, махнув своей дряблой рукой, тихо прошептал: Время, в отличие от одиночества — быстротечно, помни об этом, дорогой дальний-близкий гость.

— Возможно он просто выжидает, — промолвила женщина, боясь, что интерес к ней безвозвратно потерян.

— Убийца? И чего же?

В ответ хозяйка квартиры лишь пожала плечами, а полицейский сказал, что ситуация под контролем и удалился. Пенсионерка смотрела ему вслед, пока он спускался по лестнице, будто надеясь, что тот вернется и послушает ее рассказ о посещении убийцы еще немного.

Но полицейский не вернулся. Выйдя на улицу, мужчина первым делом снял маску и вдохнул холодный осенний воздух. Головная боль слегка отступила. Может он здоров? Обыкновенное переутомление? Немного успокоив себя и убрав подмышку папку с протоколами, полицейский двинулся по продуваемым ледяным ветром дворам к участку. В небе медленно плыли кучевые облака, своей серостью тяжело давя на застывший город.

2

BigBOOK

Как жить человеку, за которым охотится киллер?

Ответ прост — в страхе.

Обстоятельства моего бегства от нормальной жизни весьма нетривиальны. Хотя вряд ли свою жизнь я мог назвать нормальной даже бы с натяжкой. Первоначальная картина примерно такова.

Первый осенний месяц. Отзвучала из всех утюгов и успела забыться песня про третье сентября — ни с чем несравненный гимн русской рыжеволосой осени. Позади остались впечатления о пустом лете, безвозвратно потерянном и выпавшем так неудачно на время пандемии. И уже не так длинны были дни, хотя светало по-прежнему рано. Было, наверное, где-то около половины шестого утра. Чем может заниматься среднестатистический горожанин, к каковым я отношу себя, в такое время? Еще рано вставать на работу или учебу, да и вообще вести хоть какую-то активную жизнь. Но не рано для того, чем занимаюсь я. А именно, начиткой очередной книги и выкладкой новой аудиозаписи в социальных сетях.

Не удивляйтесь моему занятию, если вдруг услышите эту историю из чьих-то уст, может даже моих собственных, попав на авторскою страницу в интернете. Или прочтете мой рассказ, если по старинке читаете опусы на шершавой газетной бумаге, на которой, к великому сожалению книжных эстетов, сейчас печатается большинство книг. Итак, я — профессиональный чтец аудиокниг. Это является способом моего заработка на жизнь. В сферу интересов начиток входят разные жанры — от фантастики, детектива и мистики, вплоть до, ни много ни мало, эзотерики. За последние шесть с половиной лет я начитал около трех сотен произведений, от небольших рассказов до многотомных сочинений, и не останавливаюсь на достигнутом.

Почему я стал чтецом аудиокниг?

Многие говорили, что у меня красивый голос. Однажды я решил прочитать небольшой рассказ Стивена Кинга про мальчика и его страшную бабулю (надо ли объяснять, что в рассказе для парнишки все закончилось плохо?) и выложил запись на видеохостинг. Он настолько популярный, что бессмысленно напоминать вам его название, и так знаете. Я не получил миллионы или хотя бы десятки тысяч просмотров, шквал аплодисментов и хвалительных комментариев в свой адрес. Видео с рассказом набрало от силы тысячу просмотров, и всего с полсотни отзывов, но все как один положительные.

— У тебя крутой голос, — послушав начитку, сказал мне один из моих друзей, с которым мы, правда, с некоторых пор больше не общаемся. — Когда ты читаешь рассказы, то я их слушаю словно завороженный. Главное, абсолютно не ясно сколько тебе лет.

Чистая правда. Определить мой возраст по звуку голоса было невозможно. С таким тембром мог читать и тридцатилетний парень, и уже отчасти умудренный опытом сорокалетний мужик, и даже человек в очень преклонных годах, особенно если сумел сохранить голос и не испортить его куревом. Для каждого слушающего мой портрет был собственным, рождающимся воображением.

Вынужден извиниться, но в этой истории я не раскрою своего возраста, тем более к дальнейшему повествованию это не имеет ни малейшего отношения. Не назову и своего настоящего имени. Вам лишь достаточно знать, что меня зовут BigBook. Большая книга, в переводе с английского. Под этим псевдонимом меня можно найти на бескрайних просторах всемирной паутины.

Вслед за первым озвученным рассказом последовал второй, затем третий. Я начал начитывать романы Джона Уиндема, Кира Булычева, Кристофера Приста, Джорджа Мартина, Рэя Брэдберри, все того же Стивена Кинга в его чрезвычайно крупных формах, Ирвина Шоу, Агаты Кристи, произведения Елены Блаватской (и такое было), братьев Стругацких. И еще несколько десятков известных и не очень авторов. За эти годы у меня образовалось целых два канала — один исключительно эзотерический, другой гламурно-художественный — на видеохостинге с совокупным числом в двадцать три тысячи подписчиков. Появилась группа в социальной сети.

Мои поклонники и подписчики чрезвычайно милые люди. Они начинают свой день, а порой и заканчивают с моим голосом, не спешно воспроизводящим очередное творение одного из писателей. Они же — мои спонсоры.

График моей работы вольный. Я могу просыпаться в семь утра и первым делом начать выполнять очередной заказ на начитку книги. Могу валяться до двенадцати, а могу и вовсе устроить себе выходной. Единственное проклятье такой работы — непостоянный и трудно прогнозируемый заработок. В месяц иногда удавалось заработать и много, и мало, а бывало и почти ничего. Заказов могло быть навалом, и чтобы потом с трудом не сводить концы с концами, я спал от силы пару-тройку часов в день, все остальное время посвящая чтению перед микрофоном.

Замечательно же, когда занимаешься любимым делом?

К дополнению моего скромного портрета следует добавить то, что я не женат, у меня нет детей, да и нет семьи как таковой в принципе. За всю жизнь я официально практически нигде не работал, друзей мог сосчитать по пальцам одной руки, а лет до двадцати пяти, как главный герой «Венецианской трилогии» Брэдбери, даже боялся женщин.

В то раннее сентябрьское утро, которое перевернуло мою жизнь, в нелегкой работе чтеца аудиокниг сложилась непростая ситуация. К понедельнику сразу три заказчика аудио своих любимых произведений ждали выполненную работу. Я мог затянуть выполнение заказов еще на пару дней, но тогда лишился бы в совокупности семи тысяч, нагло запрошенных как наценку за быструю начитку. Роскошь лишиться такой суммы, на которую я спокойно мог жить почти две недели (с нынешними то грабительскими ценами на одни только продукты!), позволить себе было нельзя. Я разрешил себе краткий сон с часу ночи до пяти утра, и уже в три минуты шестого был у компьютера, где на экране призрачно мерцал в предрассветных сумерках текст книги, а микрофон жаждал слышать из моих уст новые слова.

Начитав примерно пятнадцать минут текста, я сбился и остановил запись. Переслушал начало, подивился тому насколько сонно и хрипло звучит мой голос, и как безобразно шепелявит во многих местах. Все-таки утро не самое идеальное время для работы с голосом. И как только ведущие радиостанций держат себе в форме почти каждый день? Загадка и только.

Я удалил файл с неудачной начиткой и решил выйти на балкон, где царила бодрящая сентябрьская прохлада. Глядя на город, разминал затекшие конечности. По мышцам растекалась не самая приятная усталость. То ли тело еще собиралось нежиться в этот ранний час в кровати, то ли… Меня слегка передернуло от мысли, что я вдруг подхватил вирус и заболел. Не то чтобы я его сильно боялся или, как некоторые дураки, не верил вообще, но опасался. Этот вирус, как и любой другой, становился русской рулеткой. Ты не знал, что будет и как. Он может тебя ранить, а может убить. А то и вовсе не задеть, если барабан вдруг окажется пустым.

За окном, где пролегала улица, на которой располагался дом, было царственно тихо. Автобусная остановка стояла пустой, киоск с газетами, как и полагается в такой час, закрыт, и только редкие проезжающие машины создавали чувство, что город постепенно начинает просыпаться. Посаженные как по линейке ровным рядом березы предательски желтели, не в силах противиться наступившей осени.

Я посмотрел на девятиэтажный дом, стоявший напротив моего. Интересно, кто-нибудь еще не спит в такой ранний час? Просыпается ли уже на работу, заваривает кофе или чай, жарит яичницу? Или сейчас в этом квартале спящих бодрствую лишь один я?

Оказалось, нет. И вот уже на балкон одного из этажей, кажется пятого, вышла молодая женщина с распущенными длинными волосами. Огненно-рыжие, яркие как вспыхнувший огонь, они выделялись на фоне безликой серости нашего квартала. Нет на свете ничего серее спальных районов Екатеринбурга, которые монотонно застраивали однотипными до скуки панельными коробками домов в семидесятые годы.

Она открыла балконные створки, огляделась и стала сосредоточенно смотреть на улицу, словно ожидая кого-то. Возможно, с ночной смены возвращался ее муж или сын. Меня женщина не замечала. А на автобусную остановку тем временем, пыхтя от усталости, подрулил рейсовый пригородный автобус, остановился, недовольно фыркнул и уехал, оставив после себя одинокого мужчину с дорожной сумкой.

Вдруг в сердце у меня появилось неприятное предчувствие — что-то сейчас должно случиться. Что-то непременно плохое. Как это называется? Шестое чувство?

Мужчина немного постоял на остановке, все время оглядываясь по сторонам, будто кого-то ожидая. Потом, пожав плечами, ловко накинув ремешок сумки на плечо, и направился к дому.

Сразу после произошли два события.

Первое. На тротуаре возле остановки словно из ниоткуда появился другой мужчина в черной кожаной куртке. Даже с моей, частично убитой компьютером и книгами остротой зрения можно было разглядеть его лицо — сосредоточенное и отчего-то злое. Он был невысокого роста, довольно крепкий, с короткими волосами, то ли мокрыми, то ли просто давно не помнящими вкуса шампуня.

Второе. Мужчина из автобуса увидел рыжеволосую женщину на балконе, остановился, почему-то развел руками и махнул ей рукой. Я угадал — они действительно были одной семьей или по крайней мере хорошо знали друг друга.

А затем ощущение тревоги окончательно завладело мной.

Сейчас точно должно было случиться нечто ужасное. Трагичное. Непоправимое. Авария двух случайных машин, например. Взрыв бытового газа. Чей-то отчаянный крик о помощи. Или же убийство посреди улицы.

Случилось последнее.

Коротышка в кожаной куртке, поравнявшись с мужчиной, выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил. Женщина на балконе, увидев, как убивают кого-то ей близкого, должна была вскрикнуть от ужаса, но она продолжала стоять с каменным лицом, словно наслаждаясь разворачивающейся перед ней сценой смерти. Раненный выстрелом падал на землю, не понимая происходящего. Он должен был дойти до своего дома, войти в подъезд, подняться в лифте наверх и оказаться в теплой квартире, позавтракать вкусным омлетом. А вместо этого от пули в сердце падал на пыльный тротуар, по-прежнему не осознавая ничего, и тихо умирая. Левая нога его резко дернулась в предсмертной судороге. Финальный аккорд симфонии жизни.

Я стоял как завороженный, не зная, что делать.

И в этот трагический момент меня наконец заметили. Рыжеволосая бестия на балконе, только что спокойно наблюдавшая за процессом убийства близкого человека, вскрикнула и начала указывать на меня рукой. Лицо ее исказила не боль потери, а настоящая злость.

Злость от того, что все задуманное пошло не так.

— Убей его, он все видел! Этот все видел! Видел нас!!!

Я не сразу понял, что эти слова, хоть и обращены были к типу в кожаной куртке, сказаны именно обо мне. Тот, напротив, прекрасно понял сказанное и буквально через секунду стекло балконной рамы рядом от меня взорвалось на сотни мелких осколков от пули. А уже в следующую секунду я упал ничком на грязный балконный пол. Реакция меня не подвела, потому что где-то в нескольких сантиметров от моей бестолковой головы просвистела вторая пуля. Третья разбила еще одну раму, и я почувствовал колкие удары падающих осколков. Один довольно сильно порезал мне руку, на разорванной коже выступила кровь. Все же эта легкая царапина гораздо лучше попадания в сердце или в любую другую часть тела.

Я еще слышал отчаянные ругательства женщины на балконе, план которой по убийству близкого ей человека (Зачем? Почему? Что он ей сделал?) пошел прахом, а все из-за того, что кому-то не спится ночами и утрами. Затем все стихло. Я медленно прополз в комнату, чихая и брезгливо морщась от уличной пыли, и закрыл балконную дверь. Встав за углом, я осторожно выглядывал через окно на балкон и улицу. Киллера и след простыл. Вряд ли он стал бы ждать, когда я рискну вновь высунуться с балкона. Идиотом он меня явно не считал, и я им в реальности не был.

Не стало видно и роковой заказчицы — балкон пятого этажа дома напротив пустовал. Даже рамы закрыты, будто ничего не произошло. Словно мне все приснилось. Но, увы, внизу на тротуаре лежало тело несчастного мужчины, и, может мне и казалось, но вроде бы из-под тела по асфальту неспешно растекалась лужа крови.

Это была страшная картина.

Спустя мгновение меня пронзила стрелой ужаса другая мысль — киллер не просто сбежал с места преступления, опасаясь, что его кто-то увидит еще. Он, понимая, что его детально опишут, побежал устранять хорошего свидетеля, который, как известно в узких кругах, лучше всего бывает в мертвой консистенции. То есть уже сейчас убийца нашел мой подъезд, вычислил этаж и, либо пытается попасть в подъезд, либо уже поднимается по лестнице.

Закрыл ли я на ночь дверь? Сколько раз я забывал ее запирать, и утром равнодушно обнаруживал это нечаянное обстоятельство. Равнодушно, потому что ничего страшного не случалось. Красть в квартире у меня нечего. Убивать, во всяком случае до сегодняшнего дня, тоже не за что.

Я ринулся в прихожую, с удовлетворением увидел все замки закрытыми, задвинул дополнительно засов, и расслышал чьи-то осторожные шаги на лестнице. Хотел глянуть в глазок, но передумал. Глазок — самая уязвимая часть любой двери, даже сейфовой. Пули его пробивают на раз и два, уж поверьте моему опыту, почерпанному из начитанных остросюжетных романов.

Кто-то с другой стороны подергал ручки в слепой надежде найти дверь открытой. А потом сказал:

— Открывай. Можем договориться.

Нет, я ошибся. Киллер все-таки принимал меня за идиота. Наверное, потому что я не спал ночью и так глупо попался на балконе, тихо наблюдая за происходящим словно из партера камерного театра.

— Пошел-ка ты, — мило ответил я ему и зачем-то легонько пнул дверь ногой. Мол, не боюсь я тебя, хотя и был напуган до смерти. Остались бы у меня волосы на голове к этим годам — давно стоял весь седой.

На лестнице смачно выругались. Половину высказанных собеседником в порыве неправедного гнева слов я слышал впервые, а затем принялись ковыряться в замке. Убивец был еще и домушником. Мастер на все руки. Наверное, под таким объявлением горе-заказчица нашла его на просторах интернета или пестрых страницах рекламных газет.

— Идиот, — крикнул ему я. — Можешь хоть все замки вскрыть. Дверь закрыта на засов, а я звоню в полицию. Ковыряйся там на здоровье и дальше.

Он поверил — у него не было поводов не поверить, тем более кроме отчаянного звонка правоохранителям у меня не имелось в наличии других шансов спастись — и через минуту на лестнице все стихло. Я набрал номер полиции и как на духу выпалил усталому оператору случившееся:

— Здравствуйте, я стал свидетелем заказного убийства.

Явно с таким обращением им давно не звонили. Может, вообще никогда не звонили.

Приехала полиция, сразу несколько машин, зачем-то скорая помощь, хотя требовалась именно труповозка, фургон следственного комитета, прямо как в сериалах. Квартиру заполонили совершенно незнакомые люди, все как на подбор суровые и недоверчиво слушавшие мой рассказ.

— У вас есть программа защиты свидетелей? — в отчаянии спросил я, когда допрос усталым следователем, который с недоверием записывал мои показания, был закончен и следственные мероприятия, слава небесам, подошли к концу.

— Программа защиты свидетелей? — переспросил он, словно не расслышал мой вопрос. — Это как в американских сериалах, да?

То ли шутил, то ли не знал, что лучше ответить. Скорей всего никто из них не воспринимал всерьез того, что мне грозила опасность, и киллер в любой момент мог вернуться и закончить начатое. В квартире меня могла спасти дверь все с тем же изящным засовом. Но не мог же я сутками сидеть в четырех стенах, никуда не выходя, ожидая, большей частью напрасно, что непутевую заказчицу и ее наемника поймают?

Спустя пару дней я с удовлетворением увидел на всех городских порталах фоторобот киллера, аккурат срисованный с моих сбивчивых слов, и фотографию той женщины. Обоих разыскивали в связи с организацией заказного убийства Виктора Ярусова, начинающего предпринимателя. Все же женщина приходилась убитому женой. Полиция, когда я настойчиво названивал им чуть ли не каждый день, заверяла меня, что делает все возможное и невозможное (смешно, правда?), чтобы поймать убийц и тем самым положить конец моему вынужденному заточению.

— Сейчас полстраны на изоляции, — нагло заявил мне один из оперативников. — Привыкайте!

Через несколько недель я, осторожно положив маску на столик в пекарне в центре города, медленно попивал кофе, глядя в окно на прохожих, спешащих куда-то по улице от шквалистого ветра. Такой ветер — постоянный спутник уральской погоды, особенно осенне-зимней, и этим ледяным постоянством доводит до белого каления всех жителей города. Не давая спать ночами, истошно завывая в щелях окон и подъездных лестниц, назойливый ветер нагло постукивает дверями на переходных лоджиях, плачет в мрачных шахтах лифтов и подло забирается под самую теплую куртку горожанина, попавшего в бурю.

Да, вы не ослышались — я действительно сидел в кафе, наконец выбравшись из западни, в которую превратилась моя некогда уютная, хоть и маленькая квартира на южной окраине города. Около столика лежала спортивная сумка с самыми необходимыми вещами. Я спасался буквально бегством, понимая какой опасности подвергаюсь в собственном доме, и оставив всякую надежду на защиту полиции. Чтобы незаметно покинуть жилище, мне необходимо было изменить внешность, исключая опасность быть узнанным при первом же выходе из подъезда. На свою лысую голову пришлось нацепить парик из длинных, вьющихся волос — в нем я теперь убийственно похож на рок-музыканта эпохи восьмидесятых. Обычные очки сменились на весьма модную оправу с затемненными линзами. Еще одним неоспоримым преимуществом стало то, что за дни заточения у меня отросла солидная бородка, делавшая меня вместе с париком практически неузнаваемым. Другими словами, тот, кого видел на балконе киллер, и тот, в кого превратился я теперь — два совершенно разных человека.

Но оба этих человека по-прежнему боялись преследования и смерти.

В руках медленно нагревался планшет, ожидая соединения с медленным вайфаем пекарни. Я не помнил даже названия заведения, в котором случайно оказался. Меня привлекло яркое объявление на панорамных стеклах о чудесной акции — покупая кофе в кружке емкостью 180 миллилитров, вы получаете два круассана в подарок. Представляете? Целых два круассана! А мне надо было хорошо поесть и при этом экономить деньги. Они теперь на вес золота и необходимы для съема квартиры, где я мог чувствовать себя в безопасности. Хотя бы на время проведения расследования и поисков беглецов.

Я дождался подключения к сети и продолжил просматривать объявления о съемных квартирах. Мне требовалась недорогая, но хорошая квартира. Вещи несовместимые и в чем-то фантастические. О да, я не терял надежды, несмотря на все произошедшее. Как известно, она умирает последней.

Киллер не дремал. Я чувствовал его дыхание рядом, метафизическое присутствие убийцы будило меня по ночам, являлось в кошмарах. Тени квартиры, тонущей в темноте ночи, таили в себе опасности — просыпаясь, мне казалось, что в жилище кто-то есть. Пару раз я будто слышал, что в замке кто-то ковырялся. Я вскакивал с кровати и мчался к двери, сжимая в одной руке нож, заранее приготовленный на тумбочке, в другой телефон с быстрым набором номера полиции.

Но за дверью никого не было. Или убийца, услышав мои шаги, поспешно сбегал с места неудавшегося преступления, опасаясь скорого приезда полиции, или это все были мои фантазии. Такие же бурные, как и очередной начитываемый опус Стивена Кинга.

В конечном итоге, такая жизнь медленно, но верно свела бы меня с ума. Однозначно требовалась передышка. Попросту говоря — переезд. Пришлось оставить квартиру и пожить какое-то время в совершенно другом месте. Там, где я мог вновь вернуть безмятежное спокойствие и тихо заниматься своими делами. В конце концов, надо зарабатывать на жизнь и дальше начитывать фантастику, мистику и эзотерику. Последнюю с меня настоятельно требовали сотни подписчиков, а сборы на новую начитку очередных трудов Елены Блаватской превзошли все мои ожидания.

Наконец, один пестрый рекламный сайт выдал нужное объявление:

«Сдается дом со всеми удобствами в частном секторе юго-западного района. Оплата помесячно».

Так называемый частный сектор представлял собой своеобразный район на юге города. Годах в семидесятых все жилье в тех краях тогдашнего Свердловска представляло собой крохотные деревянные домики с огородиками, больше подходящие своей фактурой для деревни, нежели для растущего с каждым днем областного центра. Стальной волей экскаваторов избы превратились в щепки, а на их месте выросли новые кварталы. Масштабная стройка шла вплоть до девяностых годов, а потом страна рухнула, и стало не до возведения нового жилья. Все, что не успели снести к тому времени раздрая, теперь представляло собой небольшой оазис городской деревни посреди современного мегаполиса. Зимой тут по-прежнему топили печи, и соседние дома заволакивало терпким дровяным дымом, летом через хлипкие заборы лазали мальчишки за яблоками. Частный сектор в нынешние годы выглядел пустым и заброшенным, где по узким улочкам одинокий ветер гонял редкий мусор. Время в нем остановилось полвека назад, и со всех сторон наступали высоченные новостройки, знаменуя собой второй этап уничтожения старого квартала. Казнь, отложенная до новых времен, вновь стучалась железной рукой грейдеров в резные окна старых изб.

Я не интересовался домами или коттеджами, даже такими старыми, потому что они были гораздо дороже того, что ваш покорный слуга мог себе позволить. Но меня приятно удивила стоимость съёма, гораздо меньше средней цены на плохонькую двухкомнатную квартиру где-нибудь на окраине города. Иначе говоря, то была или сказка, или же наглый подвох.

Как известно, кто не рискует — тот не пьет шампанское. А шампанское я любил. Потому быстро набрал номер, указанный в контактах, и около минуты слушал долгие гудки. Неизвестный автор объявления не торопился отвечать на звонок, и когда я уже отчаялся и собирался сбросить вызов, в трубке послышалось устало-недовольное «алло». Видимо владелец спал и не собирался вставать в столь ранний час. Узнав об интересе к дому, человек на том конце провода оживился и сразу же назначил встречу буквально через пару часов непосредственно в частном секторе. Судя по голосу, это был мужчина средних лет, скорей всего несемейный, вряд ли где-то работавший, во всяком случае на постоянной основе, и явно что-то недоговаривающий в своем объявлении. Мне почему-то виделось, что он высокий, худощавый и с неопрятной бородой, которая в его собственных фантазиях придавала ему мужественности и силы.

При встрече с ним я понял, что не ошибся. Хозяин дома в жизни оказался ровно таким, каким я нарисовал его в своем воображении — клочкастая борода, темные взлохмаченные волосы, немытые уже который день, высокое худощавое тело, спрятанное под демисезонной курткой болотного цвета.

Мы стояли возле одноэтажного деревянного дома, больше напоминавшего деревенскую избу в глубинах нашей необъятной страны. Окна его были украшены резным орнаментом, рядом росли три березы. Перед редким забором в трех шинах от машинных колес до сих пор можно было углядеть остатки увядших цветов. Эдакий цветник. На территории ретро-строения через виднелся весьма неплохой палисадник. Поодаль высился сарай, настолько ветхий, что мог в любой момент обрушиться на голову любого несчастного, рискнувшего войти внутрь.

— Кирилл, — гордо представился хозяин, протягивая руку. На указательном пальце желтел грязью давно не стриженный острый ноготь. Стоит ли говорить, что при встрече со мной мужчина не удосужился надеть маску?

— Простите, за руку не здороваюсь, сами понимаете, пандемия, — коротко ответил я и зачем-то пожал плечами. Мол, без обид, не в тебе дело, а в зараженном мире.

Кирилл удивился и в ответ тоже пожал плечами, слегка обидевшись.

— Верите, что ли?

— Простите?

И ведь не сразу до меня дошло про что он.

— В барановирус?

Я еле сдержался от того, чтобы не закатить глаза и не уйти прочь, не оглядываясь.

— У меня нет оснований не верить.

— Почему же?

— Вы врач или вирусолог?

— Я? Нет, а с чего…

— Тогда давайте закроем тему, хорошо?

Когда вы читаете этот текст? В каком году? Думаю, мне стоит добавить, что со времен начала пандемии люди поделились на противоборствующие группы — верящих и не верящих в новый вирус, видящих смысл в масках и активных противников намордников, как они ехидно их окрестили. Непримиримая борьба шла в социальных сетях, в офисах и производственных предприятиях, в транспорте и магазинах. Люди кричали, еще громче спорили, иногда бросались друг на друга. Короче говоря, ситуация все больше напоминала зачатки квазигражданской войны.

Кирилл снова пожал плечами и пригласил меня в дом. Обиделся он похоже по-настоящему, но вступать в бесконечную дискуссию на тему «есть ли вирус, нет ли вируса», обсуждать конспирологические теории и политические обстоятельства пандемии у меня не было ни желания, ни сил, ни времени. Всегда не понимал простой и логической вещи — если человек не разбирается, например, в технических вопросах машиностроения, он же не идет на завод и не советует конструкторам и сборщикам как и что собирать, определяя последовательность, не так ли? В противном случае, его просто примут за сумасшедшего и отправят в дурдом, где всезнайке возможно самое место. Но тогда с какой стати у нас появилось такое новоявленное число вирусологов и докторов, которые точно знают есть ли вирус, помогают ли маски и как надо жить в условиях новой пандемической реальности? Риторический вопрос, уж простите.

Внутри дом, именуемый в простонародье ИЖС — индивидуальное жилое строение — представлял прекрасный образец деревенской избы. Я будто перенесся из огромного города в деревню. Три небольшие комнаты, кухня с печью, словно пришедшая в наш дивный мир из русских народных сказок; деревянный пол, уютно покрытый разноцветными половичками; старинная мебель. Не дом, а декорации деревенской жизни.

— Почему вы сдаете дом так дешево? — спросил я, осмотрев все помещения. Туалет, на счастье, был внутри, а не во дворе как у большинства соседних строений, и даже из крана текла относительно горячая вода.

— Честно? — спросил, прищурившись, Кирилл.

— Хотелось бы.

— Вон видите ту большую стройку?

Желтый ноготь на указательном пальце острой стрелой указал на виднеющиеся совсем неподалеку высоченные краны, которые этаж за этажом возводили жилые высотки. Чуть поодаль высились уже построенные дома, блестевшие новенькими окнами в свете солнечного дня.

— Весь этот частный сектор отведен под застройку многоэтажек. А вон там на углу построят еще один торговый центр. Лучше бы, конечно, дорогу расширили сначала, хотя на дороги же всем плевать, главное, поскорее построить дома и слупить деньги со счастливых новоселов.

— Не могу не согласиться. Получается, и ваш дом тоже скоро снесут?

Вот почему оплата была помесячной. В любой момент частный сектор могли сровнять с землей и выселить оставшихся жильцов.

Но все оказалось еще сложнее и хитрее.

— Дом должны снести. И могут снести в любой момент. Он уже продан застройщику.

— То есть?

Хотя я, кажется, уже начинал понимать.

— То есть я официально им не владею. А неофициально сдаю вам на неопределенный срок.

Кирилл слащаво улыбнулся.

— Я просто хочу немного подзаработать, — продолжил он, косясь на возвышающиеся новостройки, — сами понимаете, пандемия, всеобщее падение доходов… Все такие дела, в общем.

Причина не в падении доходов, подумал я. Такие, как ты, всегда живете стараясь где-то урвать некий кусочек. Хотите и рыбку съесть, и мясца покушать. По сути, Кирилл — обыкновенный мошенник.

— Так вы согласны? — спросил он после минутного молчания.

Выбора особого не было. Эта избушка, не самая худшая в отличие от окружающих ее соседей, наполовину сгнивших, выглядела довольно пригодной для жизни и, главное, стоила почти в два раза меньше самой плохонькой квартиры в городе. Сэкономленные несколько тысяч для меня сейчас как миллион рублей. Тем более, никто не знал, сколько вашему покорному слуге еще придется скрываться от киллера и неудачливой женушки-заказчицы.

— Когда ориентировочно снесут дом? — спросил я, уже соглашаясь на странное предложение хитреца.

— А кто ж его знает. Но я читал интервью застройщика — он в этом году точно не планирует запускать строительство новых очередей.

— Вижу, вы хорошо осведомлены.

— Ну, я же оказываю услугу, и должен отвечать хоть за что-то.

Раздумывал я недолго. Вещи у меня были с собой, деньги тоже, а усталость висела тяжелым грузом. Мне наконец-то хотелось нормально отдохнуть, не вздрагивая от шорохов.

— Что ж, я согласен. Думаю, договор подписывать не будем?

Уже через полчаса счастливый Кирилл умчался, чуть ли не припрыжку, куда-то в сторону новостроек, а я остался возле дверей своего нового дома. Временного, конечно, но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. С этими философскими мыслями я вошел в жилище, закрыл дверь, сразу по привычке заперев ее на имевшийся металлический засов и решил немного подремать. Будь я героем какого-нибудь рассказа Стивена Кинга или Джо Хилла, Говарда Лавкрафта или Шеридана Ле Фаню, в этих старых стенах я обязательно нашел бы призраков, ночью меня настойчиво будил бы странный скрип половиц, а на чердаке (которого тут кстати не было) оказалась бы видеокассета с каким-нибудь странным фильмом или чей-то дневник. Естественно все было бы связано с пробудившимися потусторонними силам.

Реальность оказалась куда банальнее.

После бессонной ночи я спокойно проспал около пяти часов и проснулся, когда на улице уже стемнело. Наспех перекусив остатками печенья и круассаном, я решил немного поработать над очередной начиткой, а затем, когда на улицах почти не останется людей, сходить в супермаркет в соседней новостройке. Он был запримечен по пути сюда, и там я планировал пополнить старенький холодильник, одиноко стоявший на кухне. Стоило мне включить его в сеть, как старый дом заполонило мерное гудение двигателя, которое раз и навсегда покончило с гнетущей тишиной жилища.

Однако в магазин сходить было не дано.

В десять вечера в дверь постучали. На улице словно в сказке царила кромешная тьма. Частный сектор не столько подсвечивался редкими фонарями, хаотично и весьма глупо понатыканными в разных частях квартала, сколько яркой зеленоватой подсветкой новостройки по соседству и ее мощных прожекторов, освещающих детские площадки. Я отогнул занавеску и увидел на крыльце сгорбленную старуху, которая, не переставая, терзала дверь клюкой.

3

Ян

Ранним утром первого ноябрьского дня следователь в отставке Ян Листьев точно не знал, правильно ли он поступает — едет в холодном такси по улицам просыпающегося Екатеринбурга, оставив испуганную жену дома. Не лучше ли было остаться дома, отказавшись от всего?

Среди ночи в квартире раздался звонок. Несмотря на то, что они с женой всегда ложились спать поздно, в эту ночь, устав за относительно беззаботный день, оба уснули рано, совсем не ожидая, что кто-то позвонит. Словно будильник, телефон пробудил обоих супругов.

— Наверное, ошиблись, — сказала сонная Галя, переворачиваясь в постели. По комнатам разносились писклявые звуки. На этот номер могли звонить только три человека, и все три сейчас совершенно точно спали. Кто вообще теперь звонит на обыкновенные стационарные телефоны, когда у всех мобильники?

Ян лежал, глядя в потолок, не желая вставать и надеясь, что музыкальная трель сама собой куда-то исчезнет. А телефон настойчиво продолжал звонить, отгоняя от Листьевых последние остатки тонкого сна, в который оба успели погрузиться. Вечером они смотрели по одному научно-популярному каналу передачу про колонизацию Марса, и им практически уже приснились дальние космические станции, астронавты-смертники, отправлявшиеся на красную планету без права и возможности вернуться. Но вот всю материю сновидения вдруг с треском разорвал нежданный звонок.

Телефон еще с минуту разрывал темноту квартиры надоедливой мелодией и затем утих.

— Давай спать, — зевая, сказала Галя и уже начала вновь засыпать, как радиотелефон ожил вновь. — Давно уже надо городской номер отключить.

— Это не ошиблись, — сказал Ян, устало поднимая грузное тело из кровати. — Что-то случилось.

Галя испуганно приподнялась, наблюдая как муж в полной темноте выходит в узкий коридор квартиры, зажигает свет и идет в большую комнату, призрачно подсвеченную синеватым блеском дисплея аппарата.

— Алло!

— Ян? Доброй ночи, если так можно сказать.

Голос в трубке издевательски хмыкнул на последней фразе. Он звучал очень знакомо, но Ян так и не вспомнил его обладателя, вернее обладательницу. Единственное, что было ясно — звонила женщина лет сорока со слегка сипловатым голосом. То ли от простуды, то ли от табака.

— Кто это?

— Так и знала, что не узнаешь.

Теперь он вспомнил. И никак не мог поверить в то, что она ему звонит. Сегодня. Сейчас. Этой осенней ночью.

Перед глазами в темноте комнаты возникла яркая фотография — высокая женщина, сидящая в черном кожаном кресле с кучей телефонов (Рабочий? Селекторный? Министерский?) на заднем плане, и краешком портрета президента над головой. Яркие голубые глаза. Безжалостные и строгие. Руки, сложенные замком. Никакого маникюра, колец или часов на запястье. Весьма лишняя бутафория, когда на плечах сверкают погоны.

Картина меняется. В тихом коридоре видна темная дубовая дверь, на которой блестит, словно ее натирают каждый день, желтоватая табличка.

Алла Сергеевна Манжос, генерал-лейтенант юстиции, руководитель Следственного комитета Российской Федерации по Свердловской области.

Для него просто Алла.

Его начальница. Хорошая знакомая, с которой пройдены огонь, вода и что-то там еще по поговорке. Одна из немногих женщин в головной структуре управления местного СКР. Десятки раскрытых дел, несколько убитых при бегстве опасных преступников, двое пойманных маньяков, один из которых убивал женщин прямо в центральном парке, недалеко от управления комитета. Дерзко, подло, нагло, наивно.

— Здравствуй, — после минутного перерыва ответил ей Ян. Он точно не спит? Нет, все слишком реально для сна. Даже слышно щелканье контактов монструозного холодильника на кухне.

— Я понимаю, что разбудила, но дело очень важное, и не терпит отлагательств до утра.

— Ты могла и не говорить про важность, иначе вряд ли так упорно звонила бы среди ночи. И… нет, я не спал, мы всегда поздно ложимся.

Непонятно, зачем он соврал? Хотел показать, что не превратился в обыкновенного, пусть и молодого пенсионера, по-прежнему ложится спать ближе к утру, как и раньше, в те годы, когда они вместе раскрывали особо сложные дела, часть из которых была на контроле у министра внутренних дел?

— У нас очень сложный случай. Нужна твоя помощь.

— Вроде я больше не работаю?

Чистейшая правда. Он уволился, вернее, его попросили уйти. Несколько лет назад. Руководитель отдела кадров мило улыбалась, отдавая ему трудовую книжку. Ее широким плечам в синем пиджаке тоже подошли бы погоны.

— У нас кадровый голод, — продолжила Алла, не обращая внимания на его слова. — Не хватает хороших и опытных сотрудников. Несколько лежат в больнице с этим долбанным вирусом, трое на изоляции как контактные, а остальные…

Она устало вдохнула.

А остальные ничего из себя не представляют. Тупое тело для ношения погонов и формы. Либо совсем зеленая молодежь, мало на что способная, либо мажоры из хороших семей, для которых нашли теплое и престижное местечко в комитете. Служба им до лампочки.

Так надо было понимать ее усталый вздох. И никакой вирус тут ни при чем.

— Я введу тебя в курс дела, как только ты согласишься. Но рано утром ты должен быть на месте преступления. Только что нашли еще одну жертву чумного доктора. Слышал о нем?

Он, разумеется, слышал. И, конечно же, прекрасно помнил, сколько людей уже убито неизвестным психопатом. Случайные жертвы. Никакой логики. Никакой последовательности. Вполне возможно, что это разные люди совершали свои злодеяния, маскируя под серию. Но немногочисленные, случайные свидетели и видеокамеры зафиксировали возле домов, где произошли убийства, человека в длинной черной куртке, медицинской маске и с желтым боксом, как у фельдшеров скорой помощи, отчего соцсети (Господи, как же он ненавидел эти соцсети!) окрестили убийцу чумным доктором.

Правда, он не лечил людей, а убивал, но разве можно говорить о какой-то логике в соцсетях?

И да, чумной доктор никогда не оставлял следов.

— У меня нет никого на примете, который справился бы лучше тебя, Ян.

— Приятно слышать, но повторяю, я больше не работаю в структуре…

— Сейчас такое время, что никто не будет против. Людей реально нет. А ты чувствуешь этих ублюдков лучше всех.

Лучше всех.

Именно так. Под ублюдками именовались серийные убийцы. Проще говоря, маньяки.

И он согласился. Вдруг. Неожиданно. Для самого себя в первую очередь. Слова согласия вырвались с языка даже намного раньше, чем мозг успел обработать всю информацию и принять свое, быть может, гораздо лучшее решение.

Несколько обескураженный, Ян вернулся в кровать, едва не позабыв выключить свет в коридоре.

— Ты что, куда-то поедешь? — Галя сказала эти слова поникшим тоном, когда он кратко рассказал в чем дело.

— Да, придется.

Ян оставил службу нельзя сказать, что благополучно и без последствий. Осадок после увольнения — да, именно увольнения, а не пенсии и не выслуги лет — остался. Его уволили. Избавились. А сегодня позвонили и попросили приехать.

Им снова нужен был Ян Листьев с его мышлением.

И сейчас он уже ехал на место преступления. За окном присланной за ним служебной машины с молчаливо неприветливым водителем проплывали темнота и сырость осеннего города. Кроме тоски такой пейзаж не вызывал ровным счетом никаких других чувств. Почему на Урале октябрь и ноябрь самые мрачные месяцы? Неделями солнце может не выходить из-за низких свинцовых туч. Погода болезненно действует на нервы и настроение жителей города. Может быть именно она причина внезапной агрессии людей? Но нет, осень проходит, заканчивается и очередная зима, вновь приходит тепло — а агрессия никуда не исчезает. Только становится все больше и больше с каждым днем.

Большинство убийств и самоубийств тоже случаются в эти два месяца. И ничего удивительного, что чумной доктор появился именно сейчас.

Скорей бы декабрь и новый год, подумал Ян, глядя в окно на проплывающие дома с редкими прохожими на вымерзших за ночь тротуарах. Хоть какое-то ощущение праздника, пусть в этот раз он будет грустный и напряженный. Всегда страшно заболевать накануне каких-то торжеств. Еще страшнее умирать. Это как-то неудобно и неуважительно по отношению к гостям, которые должны были бы прийти к тебе на праздничное мероприятие.

Машину изредка подбрасывало на ухабах дороги, водитель вдруг прервал молчание и выругался на местные власти, говоря про несуществующего нормального мэра и колоссальных финансах, уплывающих в Москву словно в черную дыру.

На очередном перекрестке красовался яркий плакат одной местной компании «Мы сшили свыше полумиллиона масок только за месяц, чтобы защитить вас!» Было около шести утра, и на дорогах встречалось так мало машин, что такси, которое везло его по просыпающимся улицам, проезжало каждый светофор практически без остановок.

Машина завернула в заставленный сикось-накось машинами двор высотного дома, где вдоль подъездной дорожки стояло несколько полицейских легковушек, черный фургон следственного комитета с зевающим водителем в кабине. Классическая картина после совершившегося преступления. Отчаянные попытки найти важные улики, даже если их нет и не было.

Если убийца хорош, а чумной доктор как раз и был неплохим убийцей, мы ничего не найдем, ничегошеньки, подумал Ян, ловя себя на мысли, что использует слово «мы», а не «они». Теперь он снова в команде. По крайней мере, пока от болезни не придут в себя работающие в настоящее время следователи. Он же лишь пенсионер в отставке, пусть и довольно молодой.

Попрошенный уйти в отставку почти со скандалом, о сути которого лучше никому не вспоминать.

— Чего случилось? — вопросительно проговорил кто-то на улице, глядя на полицейских, куривших возле подъезда. В глазах мужчины искрила жажда любопытства. Чужая трагедия — извечный повод для неуемного интереса.

Полицейские, дежурившие у подъезда, все как один безликие в своей форме и черных масках, повернулись к подходящему Яну.

— Вы от Манжос? — спросил один из них.

Ян кивнул. Алла предупредила их. Вопрос, в каком качестве она представила Листьева? Следователь Следственного комитета без лишних и явно ненужных дополнений? Внештатный сотрудник с полным доступом к материалам следствия?

— Проходите. Лифты сейчас заняты экспертами, поэтому лучше по лестнице.

— Убийца ехал в лифте? — поначалу не поверил Ян.

— Да, прямо под камерами. Спокойно, будто он тут живет.

Вот первая информация для размышления.

— Доктор?

Полицейский устало кивнул.

Обычно чумной доктор не ездил в лифтах, пользуясь лестницам. Сегодня он так сделал, потому что ему было так надо. Как было надо попадаться свидетелям и в объективы камер на других местах преступлений.

Доктор хотел показать миру свои деяния.

Смотрите — это Я.

— Вас ждут, — полицейский указал на вход. — Правая дверь подъезда, седьмой этаж.

Счастливая цифра, подумал Ян и прошел в указанном направлении. Сверху доносилась негромкая музыка из приоткрытого (в такой-то холод!) окна. Кто-то сосредоточенно наблюдал за картиной расследования прямо из своих квартир. Никакого театра не надо.

Он поднялся на нужный этаж, где в холле этажа возле лифтов стояло несколько полицейских и пару человек в штатском. Скорей всего двое были оперативниками из местного полицейского участка, мужчина что повыше — следователь, а тот, что пониже, чересчур молодой человек для таких мероприятий — эксперт. Тошнотворно пахло сосисками и пюре.

— Вы, наверное, Листьев? — это сказал самый крайний мужчина в гражданской одежде, сжимавший в руке планшет с бумагами. Остальные трое как по команде затихли и повернулись к Яну, наконец заметив новую персону.

— Да, это я, от Аллы Сергеевны.

Только сейчас он понял, что даже ничего не взял с собой. Ни блокнота для записей, ни фотоаппарата (на телефоне такая дерьмовая камера, что лучше даже не доставать), или хотя бы ручку.

— Блестящий ведущий! — проговорил один из оперативников, почтительно глядя на Яна.

— Простите?

— Влад Листьев, — закивал тот и радостно добавил, приспустив маску. — У вас фамилии одинаковые.

— Одинаковые, — констатировал общеизвестный факт Ян.

— Никогда не забуду, как его застрелили в собственном подъезде, — сказал второй полицейский, не спеша покуривавший сигарету. Синеватый дым вонючей змейкой расплывался по холлу, застилая наклейку с перечеркнутой сигаретой. — Для меня тогда рухнула страна. Если его убили и всем плевать, то другим уже можно абсолютно все. Я в те годы ни за что не пошел бы в органы.

— А чего сейчас пошел? — спросил Ян слегка грубо.

Тот пожал плечами. Вроде даже не обиделся, хотя мог.

— Сейчас время другое. Не сравнить с тем.

— Время для нас, следственных органов, всегда одинаковое. И бандиты всегда одинаковые. И убивают одинаково.

— Раньше больше взрывали, — добавил с видом знатока второй оперативник, который крутил в руках брякающие кучей брелоков ключи. — Сейчас в основном стреляют. Меня, кстати, зовут Денис.

— Очень приятно, — пробурчал в ответ Листьев-нынешний.

— Раз все прибыли, — нетерпеливо произнес мужчина с планшетом. — Пойдемте посмотрим квартиру.

Они прошли к открытой двери одной из квартир и по очереди вошли в тесную прихожую. В тусклом свете потолочной лампы виднелось овальное зеркало и захламленная этажерка для обуви. На полу валялся вытертый коврик, здесь были брошены какие-то пакеты и женская сумка. Чрезвычайно узкое пространство, своеобразный финальный и издевательски тесный отросток коридора, куда выходили двери всех комнат. Мужчинам пришлось заходить по очереди, потому что даже двое человек не могли поместиться в столь малом входном помещении, по очереди проклиная горе-архитектора.

— Все как-то чересчур обычно тут, — глухо брякнул остававшийся безымянным полицейский, теребя на подбородке маску.

— А что, по-твоему, этот ублюдок надпись должен был оставить на стене — «здесь был я, чумной доктор»? — окрысился на него мужчина с планшетом (видимо, точно следователь) и первым прошел в прихожую. Нагло, уверенно, словно к себе домой.

— Почему сразу ублюдок? — неожиданно встал на защиту убийцы Денис. — Мы же не знаем, какую цель он преследует.

— Ты еще скажи, что благую, — недовольно пробурчал его коллега.

Странно, подумал Ян, чего паренек, знаток методов расправ бандитов всех времен, так яро вступил на линию зашиты?

— Убитая, — провозгласил откуда-то из дальней комнаты следователь. — 1979 года рождения, Оксана Васильева, в разводе. Детей нет. Работала бухгалтером в строительной компании. Задушена, предположительно, проволокой. Естественно, орудия убийства не найдено. Это пока все, что удалось узнать о ней.

Ян, полицейские и молодой человек с папкой в руках вошли в комнату, бывшую по видимости спальней. После невыразимо узких коридора и прихожей, она казалось настоящей залой. Посередине стояла двуспальная кровать с потертыми тумбочками по правую и левую сторону, на стене висел ковер-картина, изображавший водопад где-то в тропических лесах. Внизу под его льющимися струями на бежевом покрывале лежала убитая. Глаза ее были слегка приоткрыты, волосы взлохмачены, рот застыл в гримасе боли или крика, так и не успевшего вырваться из связок.

— Картина маслом, — сказал мужчина с планшетом, делая какие-то пометки в бумагах.

— Вы думаете? — недоверчиво спросил Денис, созерцая обстановку. — Он специально положил ее здесь, чтобы она была под струями воды, якобы очищающей ее.

— У нас есть специальный человек, который прислан в помощь, чтобы понять, как тут все устроено с убийцей, — все тот же недовольный мужчина перевел взгляд на Яна. — Рассказывайте.

Ян посмотрел на него, собираясь спросить, кто он вообще такой, а потом и попросту попросить, чтобы ему представили поименно всю группу. Но его неожиданно опередили.

Мужчина, сверля взглядом пожилого следователя, щелкнул планшетом и сказал:

— Простите, я не представился. Александр Андреевич Вебер, следователь. Большой поклонник убийств чумного доктора. Надеюсь, понимаете, что утрирую. Это двое оперативников из участка, и Паша, наш новый эксперт-криминалист.

Теперь все встало на свои места.

— Доктор всегда так тихо убивает? — осматривая комнату, спросил Ян.

Его настораживала абсолютная аскетичность обстановки. Он много видел мест преступлений с убийствами. Еще больше сцен, когда работал самый настоящий маньяк. Море крови, грязь, истерзанные жертвы, боль, страдания.

Здесь не было ничего.

Здесь царила пустота.

Только мертвое тело. И удивительно умиротворенное.

— Фирменный стиль этого урода, — ответил Вебер. — Вам Алла Сергеевна наверняка все рассказала? Не могла не рассказать.

Манжос действительно рассказала, но весьма поверхностно и лениво, предысторию нового маньяка, если чумного доктора вообще можно было называть этим термином. И Ян сразу увидел первую неразрешимую проблему.

Убийства выглядели никак и ничем не связанными. Жертвы выбраны случайно и, по крайней мере на первый взгляд, не имели никаких схожих признаков. Лежавшая перед ними убитая женщина, так и не познавшая радостей семейной жизни, была еще одним доказательством. В убийствах напрочь отсутствовали логика и последовательность.

Впрочем, некая последовательность все же имелась. Убитых находили почти каждый день, будь то утром или среди ночи. Как правило, случайными участниками драмы становились соседи, не вовремя покинувшие свое убежище. Довольно странно видеть распахнутую настежь дверь соседней квартиры, при этом погруженную в тишину. Словно все ушли и бросили дверь открытой.

— Здесь есть кто-нибудь? — обычно спрашивали соседи, желая узнать, что же произошло. Иногда окликали хозяев по имени, если знали их лично. Потом заходили в квартиру, уже предчувствуя нечто дурное. И видели труп.

Чумной доктор отличался определенной брезгливостью и не оставлял после себя рек крови с истерзанными телами. Мирная смерть, реже от удавки, чаще от удара ножом, но без лишней жестокости. Во всем чистота. Тихая квартира. Никакого беспорядка.

Вторая последовательность.

Но все это казалось сущими пустяками, когда приходило понимание, что жертвы никак не связаны, и ничего общего у них нет — ни в их общественном статусе, ни во внешности, ни даже в убранстве квартиры. Это ставило следствие в тупик, и послужило причиной попросить помощь Яна — человека, хорошо разбирающегося в серийных убийствах.

Мы ничего о нем не знаем, честно и печально сказала ему ночью Алла. У нас нет ни предположений, ни зацепок, ни улик. НИ-ЧЕ-ГО.

Пока об убийце ничего неизвестно, шансы поймать его равны нулю.

— Маньяк хочет нам показать свое видение убийства, — продолжил гнуть свою линию Денис, тыча пальцем на кровать.

— Вовсе нет, — прервал его Ян.

В комнате все затихли и посмотрели на бывшего следователя.

— Во-первых, не факт, что он маньяк. Во-вторых, этим расположением тела он ничего не показывает. И дурацкий водопад на ковре чистая случайность.

— Но тогда зачем ублюдок положил ее именно сюда? — недоверчиво спросил Вебер. — Не в коридоре, не в гостиной на диванчик определил, а именно сюда?

— Он ее и убил здесь, скорей всего. Застал врасплох. И ничего показывать он не собирался.

— Застал врасплох в спальне? В собственной то квартире?

— Вы установили точное место убийства?

Вебер неопределенно пожал плечами.

— В квартире нет беспорядка или следов борьбы. Скорей всего, убийство совершенно в коридоре.

— Скорей всего?

Ян недовольно воззрился на собеседника.

— Вы же понимаете, при этой долбаной аскетичной чистоте убийцы определить что-либо сложно, — Вебер принялся копаться в бумагах на планшете, остерегаясь смотреть Листьеву прямо в глаза. Движения следователя становились все более дерганными.

— Квартира что, убрана или вымыт пол?

— Нет, но…

— Хорошо, а как убийца попал в квартиру?

Вновь повисла тишина. Кто-то из оперативников тяжело вздохнул.

— Следов взлома на входной двери не обнаружено. У убийцы либо был ключ, либо она сама открыла ему дверь, что вряд ли.

— В который раз чумной доктор попадает в квартиру просто так?

Этот факт опустила в своем кратком пересказе событий Манжос. На счету чумного доктора было ровно десять убитых. Лежащая перед ними Оксана Васильева в отчетах теперь будет числиться как одиннадцатая жертва. О способах проникновения в квартиру Алла не сказала ничего, даже когда Ян аккуратно переспросил ее, она явно отмахнулась от его вопроса на том конце линии, ответив «точно не установлено».

Но она знала. И эта сторона дела была самой загадочной, как теперь понял Ян.

— Как и в случаях с десятью другими жертвами следов взлома в квартиру не обнаружено, — повторно доложил безымянный оперативник. — Личные вещи не пропали, беспорядка не наблюдается. На месте прошлых убийствах иногда были перевернуты стулья, разбита посуда. Жертвы защищались, а тут тишь да гладь.

— Жертвы всегда находились в квартире по одиночке, и наша новая одиннадцатая не исключение, — добавил Денис. — Больше никого рядом не было. При этом у многих есть родственники, у кого-то в отъезде, у кого-то на работе, ну и у двоих в больнице сами знаете с чем. В красной зоне, в общем.

Еще одна закономерность деяний чумного доктора — убивать одинокого, в настоящий временной момент, человека, но опять же ровным счетом не сообщало ничего о личности убийцы. Разве только то, что он явно выслеживал жертвы перед убийством и дожидался момента, когда окажется с ними один на один, и им никто не помешает. Не мог же он входить наугад?

Или мог?

Главный вопрос, как он попадал в квартиры? Ему открывали сами жертвы, и Оксана Васильева в том числе?

— Она ему могла открыть, но не открыла, — ответил на свой вопрос Ян. — Потому как он открыл дверь сам. И нашел жертву в спальне. Расслабленную и ничего плохого не ожидающую.

— Сам? — недоверчиво переспросил Вебер, прекратив делать неровными каракулями пометки в бумагах.

— Незапертая дверь, — для пущей ясности пояснил Листьев. — Многие забывают закрыть дверь на ночь. Это первое. Но маловероятно. Второе — отмычкой, но опять же вы бы нашли следы отмычки, или попросту ключами.

— Откуда у него ключи? — не поверил Павел.

— Пока как вариант, он мог украсть их или сделать дубликат, — сказал Ян. — Ее задушили, так?

— Задушили, — согласно кивнул Вебер. — Как и четверых прошлых. Первых трех ударили чем-то тяжелым по голове. Других полоснули ножом. Так, все-таки с ключами….

— Шесть женщин и пять мужчин, — продолжил рассуждать Ян, словно не обращая внимания на новый вопрос. Разрозненная картинка из сбивчивого рассказа Аллы постепенно приобретала четкие очертания. — Ему ведь без разницы кого убивать. Мужчины, женщины, молодые и не очень — все равно. Что имеется? Сначала убито двое женщин, затем мужчина, потом две женщины, еще трое мужчин, одна женщина, один мужчина, и одна женщина, так? Что это может быть? Мнимая последовательность? Числа? Два, один, два, три, один, один и один.

— Какой-то код? — задумчиво проговорил эксперт. — Вряд ли.

— Номер его телефона, — усмехнулся Денис.

Ян еще раз оглядел убитую. Полное спокойствие. Даже умиротворенность, лишь легкая тревога видна в изогнутом рте. Больше ничего. Не за что зацепиться. Нет связи. Словно тебе бросили в лицо разобранную и основательно перепутанную головоломку. На, собирай. И побыстрей.

Ничего, ответил про себя Ян. Ничего не понятно. Ничего нет.

Теперь ты понимаешь, почему я обратилась к тебе, услышал Ян в своей голове голос Аллы, потому что мы не понимаем, с чем мы столкнулись.

— Я же говорю, — вновь вернулся к своей позиции Денис. — Он нам что-то хочет показать. Так Хабенский в сериале «Метод» всегда говорил.

— Жизнь — это не сериал, — покачал головой Листьев. — И реальные маньяки думают по-другому. Если это вообще маньяк.

— Если не маньяк, то кто? — воззрился на бывшего следователя Вебер.

— Убийца. Психопат, точнее. Который преследует какую-то цель. Мы его не поймаем так скоро.

Вебер взвился, едва не выронив планшет.

— Что? Вы так спокойно нам говорите об этом?! Блин, да вас сюда прислали затем, чтобы вы разгадали его план, и мы быстренько взяли этого ушлепка. А вы тут стоите и спокойно отвечаете — долго будем работать. Пусть людей и дальше убивают! Здорово!

— Быстренько — это как раз в сериалах, — Ян даже не посмотрел на него.

В коридоре началось какое-то копошение и чей-то бас крикнул оттуда:

— Тело когда уносить?

— Уносите, — раздраженно прокричал Вебер и вылетел из комнаты.

— Разозлился, — констатировал факт бегства Денис, и комната вновь наполнилась неприятной тишиной.

Через десять минут все пятеро вновь стояли на лестничной площадке. Царило молчание. Кто-то опять курил, кто-то от нечего делать рассматривал узорчатые трещины на стенах. Ян не знал, что ему делать дальше и пока чувствовал свою беспомощность.

— Вы с нами в СК поедете? — наконец обратился к нему успокоившийся Александр Андреевич. — Пропуск то оформили?

Галя строго наказала ему не ездить в комитет. Только на место преступления и обратно домой.

Меньше контактов, Ян, меньше контактов! Они ведь все могут быть зараженными!

— Наверное, домой. Буду думать, что делать с этим доктором дальше. Пока ничего толкового нет. Перед нами головоломка, которую надо собрать.

— Может быть ничего и не должно быть? — вопросительно сказал Денис. — Он просто убивает. Кого получится, когда получится. Просто дикая жажда убийств.

— Нет тут никакой жажды, ты посмотри — аскетичная обстановка, не изуродованные тела, — возразил ему Ян. — Никакой жестокости. Часто такое можно увидеть? Цель есть всегда, иначе бы наш убийца сидел дома смирно. Я лишь пока не могу понять, какую именно цель он преследует. Пока не могу.

Не попрощавшись, он вышел на лестницу и стал медленно спускаться вниз. Беспомощность накатывала все новыми волнами, подгоняя его быстрее покинуть этот дом.

В подъезде, глухом от тишины, теперь всюду тошнотворно пахло сосисками.

Когда Ян вышел на улицу, по-прежнему тонувшую в утренней прохладе ноября, уже забрезжил рассвет, и город постепенно оживал своими привычными для буднего дня звуками. Где-то до сих пор играла веселая музыка, которая никак не отражала настроение дня, начавшегося с убийства. Перед глазами Яна живыми образами предстали одиннадцать жертв, все как один не понимающие, почему их убили. Или, наоборот, хорошо понимающие за что?

Что же ты такое, чумной доктор, обратился Ян к молчаливым небесам и пошел в сторону выхода из двора. Ему хотелось пройтись по улицам и хорошенько подумать.

И когда он покинул двор, одна мысль стрелой пронзила его сознание:

Господи, да я ведь снова на работе! Я работаю. Я расследую новое дело!

От этого на мгновение посветлело на душе, куда уже долгие годы не проникал солнечный свет, встречая на своем пути стойкое сопротивление.

4

Георгий

Каждую ночь уснуть становится все труднее. По типу людей я сова — вставать и ложиться рано неимоверно тяжело. Оптимальный вариант — лечь поздно, когда многие уже видят десятый, если не тринадцатый сон, и встать в районе полудня. Это могло бы быть идеальным решением, но подобное неосуществимо. И вряд ли поможет.

Дело не в совах и жаворонках. Не в постоянно меняющейся погоде, завывающем ветре, перепадах температуры.

Дело в этой долбанной пандемии. Она сводит с ума. Она выбивает из привычного ритма.

Она не дает мне спать.

Порой ты стоишь возле темного окна, глядя на пустую ночную улицу, выискивая случайных прохожих, каким-то несчастьем оказавшихся в столь поздний и холодный час где-то вдали от дома, смотришь, как они бредут куда-то, отчаянно спасаясь от ветра. Если фигуры людей вдруг поднимут голову и увидят тебя в проеме окна, слегка подсвеченного торшером, то посильнее запахнут свое пальто или куртку, затем ускорят шаг, уходя прочь. Спасаясь от холода, ночи. И словно спасаясь от твоих глаз. Мгновение — и тьма города окончательно их поглотит.

Улица вновь станет безмятежной и пустынной, и пребудет такой вплоть до утра.

Потом ты переводишь взгляд на соседние дома, окружающие твой дом бетонным лабиринтом. Второй час ночи, но люди не спят. Горят окна, мелькают отблески телевизора. У кого-то уже искрит новогодней радостью гирлянда. Постепенно окна гаснут, друг за другом. И тогда остается свет одних фонарей — безмолвных ртутных свидетелей ночной жизни города. Вдалеке разрываются сирены скорой помощи, перевозя усталых врачей в защитных комбинезонах от одного адреса к другому. Когда они выходят из машин, люди невольно вздрагивают, видя их облачение. Это по-прежнему напоминает сюжет какого-то фантастического фильма. Нечто из другой реальности, параллельной вселенной. Но никак не нынешней жизни.

Никто не ждал, что фантастика однажды постучится к нам в двери и, не дожидаясь приглашения, войдет и станет частью нового бытия. Все начиналось слишком просто. Сначала — помню, это было в первых числах января — короткие и пока не слишком тревожные сообщения о какой-то неизвестной болезни в Азии. В первый ли раз? Эти сумасшедшие жрут все подряд, словно вечно недоедают. Что не вирус, то оттуда. Антисанитария. Перенаселение. Дикий в своей простоте народ. Хорошо помню, как испугался первым сообщениям о непонятном заболевании. Как врач, я понимал, что эта болезнь неслучайна и, скорей всего, даст о себе знать всему миру. Если болезнь серьезная, то буквально за месяц ее с легкостью разнесут по планете. Но реальную угрозу оценили только спустя несколько недель.

А потом…

Карантин. Изоляция. Переполненные больницы. Опустевшие города. Закрытые торговые центры, театры, парки и рестораны. Страх за близких, страх за себя — или наоборот, в зависимости от размеров своего эгоизма. Как-то быстро исчез привычный мир, а земной шар чудным образом превратился в площадку для съемок фантастического фильма на тему приближающегося апокалипсиса. Но самое ужасное было в том, что большинство людей продолжали жить так, как хотели. Им было плевать не только на других, но, что самое удивительное, и на себя. Я никогда не видел такого обилия новоявленных вирусологов, «врачей», которые с упорством идиотов убеждали, в первую очередь себя, что нет никакого вируса, что все это происки тайного правительства или фармацевтических компаний. Это было смешно и грустно одновременно. Потому что после своих пасквилей в социальных сетях, эти люди выходили на улицу, шли в магазины, на работу, всюду без средств защиты, и, будучи уже зараженными или только лишь бессимптомными носителями, заражали и убивали других. Глупо и безжалостно.

Иногда мне хотелось их ударить. Видя в супермаркете, как кашляющий и шмыгающий носом мужчина, без маски, подтирая текущие из ноздрей сопли, пытается расплатиться картой, я никогда в жизни не испытывал большего желания подойти и вмазать ему прямо по сопливому носу. Сломать, чтобы он упал и валялся на полу, утирая руками хлещущую кровь. Ему больно? Безусловно, но ему ведь наплевать на других. Он заслужил.

Это все звучит грубо, даже чересчур жестоко, но кто, если не я, имею право говорить все это? Я — врач. И своими руками вытаскивал людей с того света. Знаю и видел, как умирают люди, в каких мучениях, видел боль и страдания их родных, которые не могли даже проститься с больным, умирающем в красной зоне.

Я прислоняюсь лбом к ледяной поверхности пластикового окна и продолжаю смотреть на улицу.

Вспоминаю свои будни работы в красной зоне.

Самое сложное — входить в реанимационное отделение, переполненное страдающими людьми. Переполненное отчаянием и болью. Видеть больных, замечать угасающий свет в их глазах. Тяжело подменять кого-то из медсестер на посту, когда в отведенное время туда звонят родственники больных. У них есть два шанса в день — утром и вечером, чтобы справиться о здоровье близких. В остальное время телефон реанимации молчит, хоть и не переставая звонит, но никто из персонала трубку не снимает. Это неписаный принцип нашей работы.

Тяжело сообщать родным, что их член семьи переведен в палату интенсивной терапии. Люди не сразу понимают, осторожно переспрашивая: «это ведь реанимация, да?»

И когда ты согласно отвечаешь, произнесенные тобой короткие фразы похожи на приговор.

В начале октября я оставил свою врачебную практику в больнице и ушел в частную клинику. Многие ушли со мной. Все те, кто не справился с рутиной пандемии. Теперь я фактически доктор по вызову, при этом могу безопасно работать на дому, не сидя весь день в стенах медицинского учреждения, рискуя жизнью и здоровьем. У меня своя клиентура, к которой я выезжаю по первому же звонку, после чего клинике улетает крупная сумма за приезд доктора. Риск остался. Но он несоизмеримо ниже, в сравнении с работой в реанимации. Там, где царствует вирус. Там, где это биологическое создание иногда открыто смеется над усилиями врачей. Смеется над человечеством.

Я устало смотрю на засыпающий квартал. Свет в квартире выключен, поэтому меня не видно с улицы. Так можно спокойно рассматривать все, что происходит под моими окнами, оставаясь невидимым для других. С высоты четвертого этажа видно все как на ладони. Не далеко и не так близко. Идеально. Не люблю, когда прохожие, проходя мимо меня, поднимают взгляд и видят мой силуэт в окне. В их глазах я чувствую себя каким-то соглядатаем, подсматривающим за людьми.

Маньяком, если можно так сказать.

Нормальный человек не будет так долго смотреть в окно на людей.

Нормальному человеку это неинтересно.

Нормальный, скорей, ляжет спать или посмотрит телевизор.

Где сейчас грани нормальности? И кто вообще устанавливает нормы?

Иногда я приезжаю на полупустую крытую парковку одного из торговых центров. Занимаю свободное парковочное место, как правило, недалеко от входа и наблюдаю. Раздвижные двери приветливо приглашают покупателей, мгновенно попадающих в ярко подсвеченную галогенно-праздничную атмосферу центра, где на некоторое мгновение можно забыть о тех ужасах, которые творятся за светлыми мигающими фасадами развлечения. Но только на мгновение. Одно, короткое. Стоит покинуть приветливый торговый мир, и ты вновь возвращаешься обратно. В хмурую реальность.

Смотрю на вход, не решаясь войти, с какой-то теплой тоской вспоминая те дни, когда можно было всюду ходить беспрепятственно, не боясь ничего. В конце концов, даже если ты и схватишь насморк — это такая ерунда. Но сейчас все по-другому.

Мир поменялся.

Быстро. И навсегда.

Наконец звонит телефон, мигом разрушая тишину сумрака пустой квартиры. Яркий дисплей освещает комнату. Никакого света не надо. Уже издали я вижу, кто звонит. В такое время звонить может только она.

— Привет, ты дома?

— Да, дома.

— Странно, тебя почти не слышно.

Зато мне слышно ее. Как она ходит по квартире из кухни в комнату, из комнаты в ванную, где на короткое мгновение слышится шипенье льющейся воды. Для этого мне даже не надо прислоняться к холодной стенке и прислушиваться.

Слава современной звукоизоляции новостроек! Вернее, ее полному отсутствию.

— Я слышал, как ты топаешь, — отвечаю я, глядя на стену соседней квартиры.

Мысленно я представляю ее сидящей на диване перед широким экраном включенного телевизора. Она теребит свои длинные волосы и улыбается. Улыбается, слыша мой голос.

— Топаю? Я что — медведь? — смеется она своим заливистым смехом.

Нет, она легкая как пушинка. У нее фантастическое тело.

— Скорее, медвежонок. А где… твой?

Как же я могу забыть о нем. О том, кто стоит между нами.

— Я его отправила в магазин. У нас закончились продукты. В это время там мало людей. Меньше шансов все-таки…

Меньше шансов, что он подхватит болезнь. Что заразит ее. Он ведь спит с ней, бок о бок, каждую ночь. И я слышу их. Слышу даже как они поворачиваются во сне. Вновь слава современным застройщикам, которые знать не знают, что такое звукоизоляция и как ее сделать. Мы живем в тонких домах, тонких как стекло, словно сошедших со страниц романа Замятина. Знаем о наших соседях все. Слышим все.

И я слышу.

Слышу, как они разговаривает, и иногда с точностью улавливаю отдельные фразы. Слышу, как они ругаются. Как она кричит на него, когда он выводит ее из себя.

Слышу, как он трахает ее раз в две недели. Как она стонет, изредка постукивая рукой от возбуждения по стенке, словно призывая меня на помощь. Просит спасти от него. От его члена, грубых рук, запаха, летящих во все стороны капель кислого пота. Просит спасти от этих пяти минут полового акта, ведь на большее он не способен.

Мне больно слышать это отчаянное хныканье под его телом. Я закрываю глаза, мотаю головой, надеясь на время стать глухим, но все равно до меня доносятся звуки, колкими ранящими иголками врезаясь в кору моего головного мозга. Заставляют страдать.

Она имитирует оргазм, успокаиваю себя я. Она просто имитирует. Ей не может быть хорошо с ним.

Иногда мне хочется ворваться к ним в квартиру и забрать ее. Прекратить это пошлое действо секса и страсти.

— Ты слышал о новом маньяке? — вдруг говорит она мне, вырывая меня из моих мыслей и воспоминаний.

Приходится отвлечься и поддержать разговор. Отвечаю, что почти не слышал. Так, короткие сообщения. Не более. Конечно же, я вру.

— Мне страшно, — рассказывает она. — Он опасный человек и может убить любого.

По-прежнему стою перед стеной и представляю, как она сейчас выглядит. Что на ней надето? Распущены ли волосы? Всего лишь стоит протянуть руку, пройти сквозь бетонный блок, и я смогу дотронуться до нее. Почувствовать ее запах.

— Кто же он?

— Чумной доктор. Так его назвали в социальных сетях.

— Кого же он лечит?

Мне на мгновение становится смешно, а она грустно вздыхает. Томно.

— Никого он не лечит. Он убивает.

Я не пытаюсь объяснить ей, что так он, возможно, избавляет людей от страданий нынешнего времени. Особенно если это пожилые люди. Для них новый вирус буквально смертный приговор. Но молчу. Не хочу говорить о грустном.

Истошно хлопают двери лифта на нашем этаже. Слышатся тяжелые шаги по коридору, потом в замке соседней квартиры поворачивается ключ.

— Прости, он вернулся.

И она сбрасывает звонок. Я стою с телефоном, у которого через полминуты гаснет экран, и слышу голоса соседей. Не вижу, но чувствую, как она целует его, слегка приобняв за шею. Просит обязательно помыть руки, ведь там мог остаться вирус. Он улыбается ей в ответ.

Я прикасаюсь к холодной стене. Если бы сейчас она, по ту сторону, дотронулась бы хоть на мгновение своей рукой до этого же места — я бы почувствовал тепло. Обязательно.

Моя соседка.

Моя любовь.

Открываю новостной сайт и начинаю читать все, что написано про чумного доктора.

Мне интересно, очень интересно, что о нем пишут.

Где-то за стенкой, в глубине ее квартиры, она радостно смеется над его шуткой, очевидно не настолько смешной, чтобы так заливисто хохотать.

Я ненавижу этого хохочущего мудака еще больше, чем мудака, который без маски и с температурой едет в транспорте или приходит в магазин. Им обоим не место в этом мире.

Однозначно.

5

BigBOOK

Знаете, почему я стал именно чтецом книг, а не их творцом-писателем?

Ответ лежит на поверхности, как вы, наверное, уже догадались.

Из меня получился великолепный чтец, если верить поклонникам в интернете, которые, согласитесь, вряд ли будут лукавить, и совершенно безобразный писатель, если верить рецензентам из издательств и толстых литературных журналов, имевших несчастье познакомиться с моими графоманскими трудами. Думаю, они лукавить не будут тоже.

В приступах творческой эйфории я садился за слегка помятые листы бумаги, где медленно, с каким-то непревзойденным духовным экстазом мне удавалось ваять строку за строкой. В моей лысой голове красочными слайдами возникали новые миры, рождались великие исторические личности, расцветали пестрыми цветами далекие страны. Герои влюблялись, убивали друг друга, спасали, вновь влюблялись и падали в небытие. Едва дыша, рожденные слова я переносил в электронное пространство тарахтевшего компьютера, там же правил, чуть любовался, перечитывал, что-то удалял, снова правил и затем отсылал получившийся текст в какое-нибудь крупное издательство, обязательно базирующееся в Москве, или, на худой конец, в Петербурге (почему в нашей стране все крупные издательства сосредоточены именно в этих городах?). Иногда относил распечатанную стопку в редакции журналов. После наступали томительные дни ожидания звонка на указанный в контактах номер телефона, или ответного письма по почте, но все заканчивалось молчанием.

Вам удаются крупные формы, но все они в итоге оказываются бессюжетными. Простое перечисление событий, пусть и написанное весьма недурственным языком, которому могут позавидовать некоторые популярные беллетристы.

Примерно так отвечали мне редакторы. Как правило, не отвечали вообще. Те, от кого я получал скудные ответы, наверное, были чересчур воспитанными и не желали оставлять мои труды безответными. А возможно, просто жалели отчаянные потуги моего творчества.

Что ж, рожденный ползать — летать не может, рожденный чтецом, писателем не станет.

Нельзя сказать, что я оставил желание творить из-за постоянных отказов. Я по-прежнему садился за стопку бумаги, воображая себя новым Стивеном Кингом или Рэем Брэдбери, и вновь создавал новые литературные миры, которые так и оставались в этой неровной стопке, большей частью недописанными.

Согласитесь, сейчас у меня как раз кинговское состояние — я один в старом доме, хоть и брошенном посреди шумного мегаполиса, снаружи бушует пандемия нового вируса, и весь бренный мир на грани апокалипсиса, а в дверь стучится какая-то старушенция. Что ж, благо на киллера она не была похожа, опасности для меня не представляла, поэтому я спокойно отпер все замки.

Стоило только немного приоткрыть дверь, как в дом ворвались порывы ветра, несущие в теплоту старой избы осенний холод. На крыльце, опершись на клюку и держа в правой руке потрепанную годами клетчатую сумку, сгорбившись, стояла старуха. На вид ей было лет девяносто, если судить по многочисленным морщинам на лице, глаза глубоко впали в череп и в сумраке улицы почти не были видны. Казалось, вместо глаз зияли две бездонные пропасти темноты. Из одежды на ней была тонкая юбка, наполовину прикрывающая худые костлявые ноги, в чулках в гармошку и синтепоновая куртка, тоже довольно легкая для наступившей холодины, да старые нелепые башмаки, явно непредназначенные для такого времени года. Гостью холод не особо заботил. Глаза ее были устремлены прямо на меня.

— Вы кого-то ищите или потерялись? — осведомился я, посмотрев на нее поверх своих очков.

На ведьму, готовую проклинать меня по какой-то неведомой причине, она не была похожа и это вселяло оптимизм.

— Он пришел! — гаркнула старуха скрипучим, действительно как в мистической истории, голосом. Клюка слегка ударила по дощатому полу крыльца.

— Кто он? — переспросил я, желая уточнения. В моем случае под такое определение мог попадать неудачливый киллер, а этого ой, как не хотелось.

— Тот, кто изменит людей, — проскрипела старуха и снова постучала клюкой по полу, будто продолжая отбивать некий ритм.

— Людей?

— И город.

— Город?

Мне даже стало интересно, хотя я понимал, что адекватность и эта старушонка на крыльце моего дома — несколько разные полюса нынешнего бытия.

— Город, — подтвердила она и потерла рукой нос.

— Вы напрасно трогаете лицо руками, на них могут оказаться следы вируса, и вы заразитесь, — учтиво сказал я. — Вам точно ничего не нужно? Может, вы заблудились?

Моя тетушка говорила, что болезнь Альцгеймера — страшная вещь для пожилых людей, и зачастую старики, забыв кто они и где находится их дом, терялись на улицах городов, замерзали и умирали, ведь им никто не помогал. В больших городах редко помогают молодым, что уж говорить о стариках? Иногда ты можешь упасть на улице, потеряв сознание, и хорошо если через полчаса к тебе кто-нибудь подойдет справиться о самочувствии. Большая часть населения примет тебя за подвыпившего и пройдет мимо. Упал, не очнулся, замерз, умер. Равнодушие двадцать первого века пострашнее любых биологических вирусов на этой грешной земле.

— Я не терялась, это жизнь теряется, — ответила пожилая женщина, повернулась и стала спускаться с крыльца. — Он пришел, пришел чтобы изменить и разрушить все.

Честно говоря, на человека, забывшего местонахождение родного дома, она не была похожа. Другой вопрос, был ли вообще у нее дом?

— Вы может хотите чего-нибудь поесть? — любезно предложил я.

Она замерла на последней ступени, подумала о чем-то своем, вновь повернулась ко мне, оценивающе оглядела.

— Конфета есть?

— Конфета? — я слегка оторопел.

— Конфета, — проскрипела опять старуха. — «Красная шапочка», «Маска», «Куротные» есть?

— Не могу сказать с определенной точностью…

— «Красный Октябрь» делает. Вкусные конфеты! Сладкие-сладкие!

Для меня любые конфеты являлись сладкими, но возражать не хотелось. Я не помнил, есть ли у меня в сумке немного захваченных из брошенной квартиры конфет. Обычно, я всегда беру с собой сладкое, будь то шоколад или карамельки. Сахар в разумных количествах хорошо помогает думать. А в наше время он единственный может сделать жизнь сладкой. В моем случае особенно.

— Секунду, я посмотрю.

Я зашел в прихожую, открыл дорожную сумку и исследовал содержимое. В самом углу мирно покоился кулек с тремя конфетам. Достав их на свет Божий, я хотел вернуться на крыльцо, но, повернувшись, с удивлением обнаружил стоявшую в прихожей старуху. Как она тихо и быстро прошла расстояние, я знать не знал.

— Вот, держите. Это не «Красный октябрь», но…

Я не обратил внимание на название шоколадного изделия, ведь вдруг там конфета с названием «Лесной соблазн», весьма сомнительного кондитерского качества и статуса, явно уступающего знаменитой фабрике, однако старой женщине было все равно. Она ловким движением выхватила у меня лакомство, развернула обертку, бесшумно и плавно спикировавшую на пол, и отправила сладость себе в беззубый рот. Почавкала и причмокнула губами от удовольствия.

— Вкусная конфетка!

С этими словами одобрения покинула дом, спустившись в темноту квартала и исчезнув в темноте. В прихожей витал слабый аромат съеденного шоколада.

На мгновение я даже забыл, что собирался сделать до пришествия в мое скромное жилище незваной гостьи. Я вновь вернулся к компьютеру, просмотрел начитанный за последний час текст, отрегулировал громкость звука и сохранил файл. Выкладывать его на видеохостинг было пока рано, поэтому мне вспомнилось, что ваш покорный слуга собирался посетить соседнюю гастрономию. Я улыбнулся своей творческой забывчивости и стал собираться на улицу.

Одиннадцать вечера — самое лучшее время для неспешных прогулок. Правда, одно дело гулять по ярко освещенным улицам центра или даже своего густонаселенного спального района, и совсем другое дело выходить в темень неизвестного и, возможно, не очень дружелюбного и благополучного района городских трущоб. В памяти тут же всплыли бразильские фавелы, в которые, если мне не изменяла память, бояться заезжать даже полицейские. Однако окружающие дома не внушали страх, а утром, когда я шел сюда, мне встретились играющие дети, поэтому самое неприятное, что я мог встретить, так это стаю бездомных собак. Судя по периодически возникающему за окном лаю, их тут было предостаточно.

Впрочем, до магазина я добрался без приключений — по пути не повстречалось ни души. Кирилл не обманывал и большинство домов уже были проданы, ожидая скорого сноса, а их владельцы оказались не настолько хитры, насколько был расчетлив хозяин моего дома.

Супермаркет приветствовал меня приятной людской пустотой, а продукты, оставшиеся после светового дня на полках, радовали изобилием и свежестью. На кассе две скучающие кассирши разговаривали о странной волне убийств, прокатившихся по городу.

— Это так страшно, — говорила своей коллеге женщина, вяло пробивая мой товар. — Полиция, как всегда, ничего не может предпринять, толком не рассказывает общественности о случившемся. Мне кажется, градус напряжения от неизвестности только растет. Итак пандемия, вон сколько смертей за сутки, а тут еще этот убийца.

— Полиции вообще наплевать, — отмахнулась другая. — Потом еще найдут какого-нибудь невиновного и повесят на него все. Что мы, не знаем их принципы работы?

— Да уж, — согласилась с ней женщина, на бейджике которой была написано «Елена» и перевела взгляд на меня. — А вы боитесь чумного доктора?

Я боялся киллера, который лично для меня был гораздо страшнее какого-то полумифического доктора, так как считался персонально моим убийцей. Не с каждой значительной личностью такое случалось, что говорить про меня, мелкого и незаметного чтеца аудиокниг.

— Почти ничего о нем не слышал, — ответил я, собирая купленные продукты в пакеты.

— Вы что! — всплеснула руками огорченная Елена. — Весь город гудит!

Мне думалось, что город, как и страна, как и весь остальной бренный мир гудел о пандемии новой инфекции, но возражать не стал.

— Он ходит по улицам в черном плаще с чемоданчиком в руках, выбирает жертву, а затем приходит к ней домой, — заговорщическим тоном проговорила за спиной другая кассирша. — И уже там убивает.

— Да не в плаще он ходит, а в длинной черной куртке, такой как пальто, — махнула на нее рукой Елена, обрывая чек, с возмущенным кряканьем вылезшего из недр кассового аппарата. — И в руках у него небольшой бокс, а не чемодан. И жертву он вряд ли выслеживает. Думаю, наобум приходит и убивает, кого ему захочется. Вы что, — это она обратилась уже ко мне. — Совсем не боитесь убийцы?

Я ответил, что в городе, где проживает полтора миллиона человек по официальным данным, и еще, как минимум, полмиллиона неофициально, шансы, что некий чумной доктор придет именно ко мне, катастрофически малы. А вот мой маленький друг с пистолетом прийти может, но говорить столь милым женщинам об этой своей печали не хотелось. Я попрощался с милыми продавщицами, до смерти напуганными новостями об убийствах, и ушел восвояси.

Пакеты с покупками оказались не такими тяжелыми, и я решил пройтись по соседней улице, и только потом вернуться к себе. Не было ни прохожих, ни машин. Только я. Тишина позволяла задуматься о вечном. В такие минуты к тебе всегда приходят неожиданные идеи.

Я правда не думал о чем-то великом, не придумывал замысел нового рассказа или повести, тем более все равно писатель я хреновый. Нет — все мои мысли крутились вокруг того, какую книгу выбрать для следующей начитки. Еще один рассказ Лавкрафта или «Престиж» Кристофера Приста?

С праздными мыслями о литературе я брел по улице и вдруг понял, что нахожусь здесь не один. Больше всего я ожидал увидеть бродячую собаку или какого-нибудь запоздалого работника, возвращавшегося домой. В худшем случае, встретить подвыпившую компанию, гремящую банками пива. Но, словно сошедший с ленты новостей, взору моему явился удивительно похожий человек на описанного перепуганными продавщицами чумного доктора. Был он довольно высокий, одетый в черную длинную куртку и теплую шапку, и совершенно неожиданно для меня выплыл из сумрака соседних домов на ярко освещенный фонарями перекресток. Лицо его скрывала медицинская маска — привычный и печальный атрибут времен пандемии — а в руках был желтый бокс, похожий на тот, что возят с собой фельдшера скорой помощи. Человек спокойно пересек дорогу и направился в сторону входа во двор девятиэтажки. Я не знал, мог ли он меня видеть или все же не заметил. Хотя как можно на этой пустынной улице не заметить одного случайного встречного?

Мы были одни во всей округе.

Ответ напрашивался другой — ему просто наплевать на меня.

Мог ли это быть чумной доктор — тот самый загадочный убийца? По описаниям да, но окончательно я не был уверен, да и стоит ли верить россказням из интернета?

Не знаю почему и зачем, но я решил последовать за ним и узнать, куда он идет. Если это действительно убийца, надо ли предупредить полицию? Неужели убийца, за которым охотится вся полиция Екатеринбурга, убийца, внешность которого знает даже ребенок, вот так спокойно бредет по улицам… куда? К очередной жертве?

Мне казалось, что я сплю, и словно в тумане шел за ним, стараясь не потерять темный силуэт в мрачных пространствах екатеринбургских дворов, безобразно подсвеченных скудным освещением.

Гипотетический чумной доктор повернул в сторону крайнего девятиэтажного дома. Я побрел следом, но стоило мне отвлечься на что-то и вновь повернуть голову в сторону преследуемого объекта — впереди никого уже не было видно.

Чумной доктор исчез.

Будто провалился сквозь землю.

Если он вообще был.

Он пришел, пришел, чтобы изменить и разрушить все, сказала мне часом ранее загадочная старуха. Шла ли речь именно о докторе, или же блаженная имела в виду кого-то другого? Я не знал.

Не знал и что мне делать сейчас. Телефона с собой у меня не было, а время шло. Возможно, где-то сейчас убивали ни в чем неповинную жертву. Я посмотрел на мерцающие огни новостройки и красноватую вывеску супермаркета. И молниеносно принял решение.

Конечно же, в супермаркете кассирши испугались, стоило мне появиться на пороге и заявить о том, кого я только что повстречал на пустынных улицах спального района. Даже дремавший у камер хранения охранник мгновенно пробудился от сна. Я боялся, что меня и слушать не станут, особенно после моего первичного скепсиса. Но мне поверили, и Елена, нервно теребя руками крестик на шее, вызвала полицию.

6

Ян

Ян после не самого удачного начала расследования решил прогуляться по улицам города, и даже внезапно накатившая усталость не позволила отменить эти, внезапно возникшие, планы.

Недалеко от дома, где нашли тело одиннадцатой жертвы, он увидел парк. Учитывая будний день и прохладную погоду, там было пусто, если не считать зевающей девушки в нелепом кандибобере, расположившейся на соседней с Яном лавочке. Он какое-то время с любопытством рассматривал её, пытаясь понять, почему некоторые современные люди одеваются исключительно по моде, при этом совсем не обращая внимания, что эта мода им не идет. Девушке головной убор не подходил, при этом она с величавым достоинством, закинув одну ногу на другую, деловито смотрела что-то в мобильнике. Окружающее ее не касалось. Не заметила она и пристального взгляда Яна, составлявшего ее психологический портрет.

Через минут двадцать он не выдержал и подсел к ней. Широкая лавочка позволяла держать дистанцию в полтора метра.

— Странное поколение, согласитесь? — сказал он, посмотрев на небо.

Девушка наконец отвлекалась от электронных просторов всемирной сети и равнодушно поглядела на мужчину.

— Вы мне что ли?

— Да, вам. Здесь больше никого нет.

Они и в самом деле были в парке одни. Через деревья до пустынной аллеи доносились звуки большого города.

— Вам не с кем поговорить? — весьма недовольно отреагировала девушка.

— Что вы, есть. И собеседники у меня интересные. Просто смотрю я на молодежь и думаю, это наше будущее поколение, наша судьба, дальнейшая жизнь страны. Вот что из них получится? Они ничем не интересуются, они равнодушны — к себе, к близким, к окружающим. Даже посмотрите на то, как некоторые паркуют свои машины — бросают посреди дороги. Я приехал — мне плевать на всех. Скорая или пожарные не проедут — все равно. Им же надо. А музыка? Какую они слушают музыку? Ведь эта музыка не несет в себе ничего. Ни чувств, ни смысла, творческий вакуум и только. И все настолько похожее друг на друга, что даже тошно. Ноль индивидуальности. Ноль творчества.

— По-вашему только Шопена с Шаляпиным слушать надо? — возмутилась девушка. Она пододвинула сумку поближе к себе, видимо собираясь уходить.

— Шаляпин — это хорошо, — подумав, ответил ей Ян. Хотя ему никогда не нравились басовитые голоса, а были по душе теноры. — Ну, хотя бы и он. Да нет, пусть поют молодые. Но пусть поют хорошо, пишут красивую музыку, которая заставит подумать и сопереживать, а не этот однотипный набор шумов.

— Биты. Это называется битами.

Ян кивнул головой, посмотрев куда-то вдаль.

— Может и биты. Все равно же шумы. Есть ли разница?

Девушка встала с лавочки, предварительно убрав телефон в широкий карман ярко-желтого пальто.

— Я пойду, а вы найдите себе тех интересных собеседников.

Она стала удаляться по аллее, а Ян, словно не замечая ее ухода, продолжил:

— И критику тоже нынешнее поколение совсем не воспринимает, считая себя самыми умными. А при этом не каждый еще знает сколько океанов у нас на земле и планет в солнечной системе. Про уважение к старшим я молчу.

Листьев достал мобильный телефон и набрал номер жены. Галя была дома — а где еще она могла быть, сидя на изоляции и опасаясь нового вируса? — готовила обед и весьма скупо осведомилась про расследование.

— Мне пока ничего не ясно. Это одно из самых загадочных дел, которое выпадало на мою карьеру.

— Может тогда тебе не стоит за него браться? — хмыкнув, Галя отсоединилась. В голосе жены сквозило равнодушие, перемешанное с недоверием к следовательским возможностям мужа, и от этого стало неприятно.

— У меня нет другого выхода, — сказал он уже сам себе. Парк вокруг так и тонул в непривычно глухой тишине.

Ему страшно не хотелось напоминать себе, что его карьера и так давно окончена и то, чем он занимается сейчас, лишь воля двух независимых случаев — пандемии и нерасторопности нынешних следователей. Не будь хотя бы одного из этих факторов, утром Яну не потребовалось бы ехать на место преступления.

И все больше казалась очевидной простая и печальная истина: если он не поймает этого убийцу в скором времени, тот зальет кровью весь Екатеринбург и прилегающие окрестности. Хотя кровь тут была больше в фигуральном плане, ведь чумной доктор на редкость аккуратный убийца, не оставляющий как своих следов, так и следов расправ. Это пугало Листьева гораздо больше. Сбивало с толку.

Чего же хочет душегуб?

Достаточно найти мотив, понять логику, и чумной доктор будет, как на ладони. Останется, сжав в кулак, поймать его на будущем преступлении.

Ян просмотрел список контактов, нашел номер сына и набрал ему. Трубку долго не брали, потом раздался щелчок и послышался раздраженный голос молодого человека.

— Слушаю!

— Привет, ты как? — ответил Ян. Он хотел сказать это как можно радостнее, но раздражение в голосе наследника свело возможную радость к нулю.

— Папа, я еще сплю. Давай не сейчас.

— Ну уже первый час дня.

Он знал, что Иван любит поспать и довольно резко реагирует, когда кто-то его будил, особенно после бессонной ночи. Но сейчас Ян соскучился, и не мог ждать более благоприятного времени для связи. Тем более он вообще не был уверен, что это время появится и у него, и у сына.

— Я просто сижу в парке и думаю о тебе. Только что звонил маме. Она готовит обед. Ты, кстати, можешь прийти, перекусить. Явно ведь питаешься одними фастфудами.

На заднем плане послышалась какая-то музыка — все то же знакомое сочетание рэпа и тех однообразных битов. Современная музыка, нынешние хиты. Иван, проснувшись, видно сразу включил радио или запустил музыку с планшета. Станет ли через десятилетия эта музыка настолько классической как песни Битлз или Роллингов? Вряд ли.

— Я не голоден.

Вновь резкий ответ, нескрываемое недовольство в голосе.

Не складываются у тебя отношения с сыном, подумал про себя Ян, качая головой, и никогда не складывались толком.

— Ты все-таки подумай насчет обеда. Мама скучает. Переживает…

Переживала ли мама или же давно смирилась?

— Хорошо, я подумаю. А сейчас я хочу еще немного поспать.

— Под музыку?

— Да, блин, под музыку.

И Иван сбросил вызов.

Обескураженный резкостью, Ян еще немного посидел на лавочке, раздумывая о том, когда ситуация с сыном вышла из-под контроля, и пошел прочь из парка. Где-то истошно завывала сирена скорой помощи.

Он вышел на оживленную улицу, шум которой больно ударил по ушам после гнетущей тишины парка, и заметил огромный плазменный экран над дорогой. Среди кучи появлявшихся по очереди объявлений, неожиданно всплыл цветастый баннер:

«Останови чумного доктора. Запри все двери. Будь осторожен. Сообщи о подозрительных личностях в полицию. Береги себя».

И вскоре на экране появилась улыбающаяся девушка, рекламирующая новую зубную пасту известной марки.

Дом встретил его ароматом сваренных щей, жареной со специями курицей и еще каким-то трудно различаемым, но очень приятным фруктовым запахом. Галя стояла посреди кухни возле стола и нарезала салат.

— Пахнет приятно, — сказал ей Ян, раздеваясь в прихожей.

— Проходи, все готово. Пора обедать.

Было видно, что жена обижена. Даже не столько обижена, сколько расстроена тем, что Яна, в этот непростой год, вызвали на службу. Ту самую, с которой пару лет назад его со скандалом уволили, не имея мужества называть вещи своими именами, а как-то трусливо попросив написать «по собственному». Она хорошо помнила тот период и не могла простить этого предательства и последующего равнодушия ни Алле Манжос, ни другим его коллегам за все произошедшее с супругом. Никто из них с тех пор ни разу не позвонил Листьеву, не навестил, не спросил, вдруг им нужно чем-то помочь?

Ян, пока по нескольку раз намыливал руки и смывал пушистую пену в сток, обдумывал стоит ли обсуждать с женой расследование, или сделать вид, что пока ничего особенного не происходит. Но когда они сели обедать, и наконец стало ясно, что тонкий фруктовый аромат, витавший на кухне, ни что иное, как апельсины, добавленные к курице, Галя первой подняла вопрос о работе.

— Сейчас такое время опасное, а ты куда-то будешь уходить, ездить по чужим квартирам с трупами, общаться с кучей людей, — покачала головой Галя. — Ладно бы все здоровы были, да меры соблюдали. А если…

— Если что?

— Если там кто-то зараженный будет? Господи, Ян, мы с тобой все эти месяцы, как только началась вторая волна сидели безвылазно в квартире, заказывая все необходимое на дом — продукты, лекарства, даже бытовую технику. Мы никуда не выходили, берегли себя. Ты же знаешь, как я боюсь этого вируса! И тут ты вдруг выходишь на работу.

— Не бойся. Все у нас будет хорошо. Кстати, салат очень вкусный.

Салат был как раз самым обычным, немного пересоленным, но фраза немного разрядила обстановку.

— Что ты будешь делать дальше?

— Ничего. Пока я буду думать. Я ведь теперь что-то вроде мозгового центра. Мне надо поймать убийцу, только и всего.

Слова звучали в его устах легко, но пока это было самым сложным. Понять, разгадать мотив…

— Я Ване звонил, — вдруг сказал Ян, когда Галя собралась мыть посуду. — Опять всем недоволен. Видите ли, его разбудили.

Он слегка засмеялся, вспоминая свой звонок, но жена не разделила его радости. Она странно посмотрела на мужа и отвернулась к мойке. Тема звонка сыну безмолвно повисла в воздухе кухни.

Следующая половина дня пролетела незаметно. Ян долго просматривал свои старые записи, ежедневники, освежая в памяти прошлые дела, делая новые пометки. Потом супруги включили сериал по одному из каналов, и как только закончился очередной эпизод, как по заказу зазвонил мобильный.

— Опять труп! — Галя испуганно прижала руки к лицу, словно убили кого-то из их знакомых.

Ян спокойно встал с дивана и взял телефон. На дисплее высветился незнакомый номер. Это, конечно, могли просто ошибиться, но в такой поздний час явно звонили по работе. Листьев в этом не сомневался.

— Слушаю.

— Доктора засекли, — раздался в трубке знакомый голос. То ли это был Денис, то ли Вебер, то ли еще кто-то из их маленькой группы.

— Где?

— На юго-западе, в районе Волгоградской. Случайный свидетель. Описал все с точностью. Куртка, бокс, маска. Доктор зашел в один из дворов и исчез.

— Исчез? За ним что, следили?

— Да, свидетель сразу понял, кто перед ним.

Или что перед ним, почему-то пронеслось в голове Яна, и кожа на руках покрылась неприятными мурашками.

— Он решил за ним проследить, но мгновенно потерял из виду, — невозмутимо продолжил оперативник. — Что и говорить, непрофессионал же.

— А доктор? Не заметил его?

В трубке повисло молчание.

— Думаю, что нет. Или ему явно было пофиг.

И правда, с кем или чем они столкнулись? Единственное, что пока понял Ян, ознакомившись с материалами дела — чумному доктору абсолютно плевать на окружающих, в том числе и на полицию. Он не презирал их. Они его попросту не интересовали. Он жил и действовал в своем собственном мире, где существовал только он и его жертвы. Там доктор попадал на видеокамеры, его встречали случайные прохожие, многие узнавали. А он просто шел дальше и убивал.

— Мы сейчас патрулируем район, но пока никого не нашли. Уже запросили у управляющих компаний записи с камер.

— Свидетелю могло показаться, — допустил такой вариант Ян, поразмыслив над информацией.

— Могло. Но могло и не показаться. К счастью, паранойя у жителей города с этим убийцей не развилась.

Паранойи не было лишь по той простой причине, что головы людей были заняты второй волной пандемии и колоссальным ростом смертности. Но стоит убийце поубивать еще с десяток человек, каждому второму жителю города чумной доктор начнет мерещится буквально везде, начиная от соседа и заканчивая чьим-то случайным силуэтом в черной куртке на улице. И тогда никому не позавидуешь.

— Надеюсь, мы его найдем. Или не найдем ничего.

— Будет новый труп, — сказал вслух Ян, когда закончил разговор, и поймал на себе испуганный взгляд Гали.

Он не ошибся.

Через пару часов, стоило им только лечь спать и выключить свет, вновь зазвонил телефон.

— Нашли, — утвердительно сказал Ян, поднимаясь из кровати и зажигая ночник.

В трубке вновь послышался тот знакомый голос, и сейчас Листьев был почти полностью уверен, что звонил Вебер.

— У нас очередное убийство.

— Там?

— Да, и в том самом доме, возле которого чумного доктора видел случайный свидетель. И…

В трубке повисло молчание. Ян шестым чувством почувствовал, что есть что-то еще недосказанное. Нечто очень важное и даже судьбоносное.

Убийца что-то оставил после себя.

— И что у нас нового? — наконец первым спросил он, не дождавшись возобновления диалога.

— Есть кое-что занимательное. Во-первых, доктор стал кровожаднее. У трупа почти наполовину отрезана голова. И во-вторых, есть Библия.

— Библия?

— На коленях убитого раскрытый Ветхий завет, где фломастером убийца подчеркнул слова. Если об этом прознают журналисты, начнется такая истерия, тут уж не позавидуешь. Дэн Браун отдыхать будет. Кажется, у нас пошли убийства на религиозной почве.

— Что именно обведено?

— Несколько фрагментов. Послушайте, Ян, может вы приедете и сами…

— Что там обведено, прочитайте же скорее!

— Подчеркнуты слова из первых глав книги пророка Исайи. Фрагмент первый: «Земля ваша опустошена; города ваши сожжены огнем; поля ваши в ваших глазах съедают чужие; все опустело, как после разорения чужими».

Говоривший сделал паузу.

— Фрагмент второй: «И падет величие человеческое, и высокое людское унизится»… Далее пропуск, не подчеркнуто, там у пророка написано «и один Господь будет высок в тот день, и идолы совсем исчезнут». А вот следующие слова вновь подчеркнуты: «и войдут люди в расселины скал и пропасти земли от страха»… Вновь пропуск. И последний фрагмент: «Перестаньте вы надеяться на человека, которого дыхание в ноздрях его, ибо что он значит?»

Ян немного пораздумал над услышанным.

Убийца вышел с ними на диалог? Или просто оставил после своего злодеяния то, что считал нужным, совершенно не заботясь о впечатлении? И откуда вдруг внезапная вспышка ненависти, учитывая состояние трупа?

Он вновь вернулся к разговору, не замечая, как крепко сжимает телефон. По вискам струился пот.

— Теперь прочтите мне весь выделенный текст подряд.

— «Земля ваша опустошена; города ваши сожжены огнем; поля ваши в ваших глазах съедают чужие; все опустело, как после разорения чужими… И падет величие человеческое, и высокое людское унизится… И войдут люди в расселины скал и пропасти земли от страха… Перестаньте вы надеяться на человека, которого дыхание в ноздрях его, ибо что он значит?»

Листьев не очень хорошо знал Библию и мог только догадываться о сути слов. Религиозный намек? Все слова про Бога не подчеркнуты. Вполне возможно, что здесь намек не на высшую сущность, не на грех или воздаяние, а на что-то третье. Но что? Или это лишь удобные слова, на которые чумному доктору хотелось обратить внимание? Что ж, это и хорошо, и плохо. Хорошо тем, что в таком небольшом диалоге они больше узнают о его личности. Плохо потому, что это лишний раз подтверждает его серьезные намерения и дальнейшие жертвы. Множество жертв.

Было не ясно другое.

— Как же вы его пропустили то?

На том конце линии устало вздохнули.

— Не знаю. Просто эта мразь появляется будто из воздуха и в воздухе же исчезает.

— Я выезжаю к вам. Говорите точный адрес.

Галя устало закатила глаза.

— Ян, не забудь маску надеть, пожалуйста!

В этих коротких словах слышалась не столько забота о муже, сколько неуемное раздражение от всей ситуации.

7

Георгий

Я не хочу знать имя парня — того, кто живет с девушкой, которая должна была быть моей.

Должна… Не люблю этот глагол, но он точно отражает суть ситуации. Меня раздражает любая мысль о ее парне. О его существовании. О том, что сейчас он там, где его не должно (вот здесь этот глагол мне нравится) быть по определению.

Лучше, чтобы его не было вообще. Может убить его? В принципе, очень здравая мысль.

Иногда я прислушиваюсь к их разговорам за стенкой. Если они говорят в коридоре или в прихожей, я слышу почти все — слово в слово. Да, приходится почти вплотную прислоняться к холодной стенке, но это маленькое неудобство ничто в сравнении с получаемой информацией. Гораздо хуже, если диалог у соседей начинается в зоне слышимости, а затем продолжается на кухне. Тогда, в лучшем случае, до меня доносится только бессвязное бубнение двух голосов, оборвавших разговор на самом интересном.

Они ссорятся. Не так уж много, но вполне достаточно, чтобы понять — ничего хорошего их амурный союз в нынешний мир не несет. Крики недовольства, несогласия, раздражения и еще множества эмоциональных категорий можно услышать из любой точки их однокомнатной квартиры. Кричит в основном она.

— Закрой дверь в ванну, мне холодно, неужели не видишь!

— Куда ты дел курицу? Я специально приготовила ее на завтра, почему ты уже все сожрал?

— Вынеси мусор, из ведра воняет! Я же ещё вчера тебе говорила! Почему ты никогда меня не слышишь?

До меня доносятся его оправдания или возмущения. А сам я в этот момент думаю — при чем тут слышишь или не слышишь? Зачем вообще надо было связывать жизнь с человеком, который тебя либо не слышит, либо не понимает (возможно даже в силу своей природной туповатости)?

Тем более, когда рядом есть я.

Я относительно недавно переехал в этот дом и сначала в волю наслаждался тем, что из четырех квартир на лестничной площадке была занята только моя и дальняя четырехкомнатная. В ней, кажется, жила и живет взрослая женщина, лет сорока. Спокойная и одинокая. В точности такая же, как и я. Правда, сейчас я далек от спокойствия, но не суть. Рано утром она уезжает на работу и возвращается уже поздним вечером. Иногда мы с ней пересекались утром, в одно время выходив из своих квартир. Оба не выспавшиеся, хотя вроде как нам никто ночью не мешал. Женщина довольно вежлива и всегда со мной здоровается, и за это короткое мгновение приветствия я могу хорошо различить в ее глазах тоску по кому-то очень родному. Быть может, мужу. Или сыну.

Так мы, единственные соседи, жили одни на этаже шумного многоквартирного дома, который бурлил вокруг нас суетой.

Я высоко ценил ту тишину, которая царила на нашем этаже.

Затем в квартиру напротив въехала супружеская пара с тремя невообразимо громкоголосыми и все время кричащими детьми. Не знаю, почему они постоянно истошно вопят, зачем муж периодически возвращается домой среди ночи и хлопает входной дверью так, что у меня трясется стена и едва не падает декоративный постер в рамке. Однажды, когда его жена с детьми были в отъезде, наверное, в каком-то нынешнем подобии детского лагеря, я, входя в подъезд поздно ночью, случайно встретил соседа на лестнице в обнимку с пошловато одетой девицей. У обоих в глазах читалось запретное наслаждение и откровенно низменная похоть. Кажется, они даже не заметили меня. С третьей попытки глава семейства отворил дверь и впустил в супружескую квартиру явно случайную спутницу. В воздухе после них висел тошнотворный запах смешанного алкоголя.

А потом в квартире рядом со мной появилась она.

Я тогда проснулся среди ночи от того, что по плиточному полу подъезда кто-то неспешно катил чемодан, затем долго ковырялся в замке. Слышалось раздраженное, слегка капризное бормотание. Потом металлический скрежет наконец вскрытой двери и звонкий, отчасти праздничный щелчок выключателя на стене (акустика и слышимость в современных квартирах на самом высоком уровне). От громко хлопнувшей двери затряслась стена. Постер угрожающе накренился, готовый распластаться на полу. За стеной послышалось изумленное «ой». Вернувшаяся хозяйка не рассчитала силы и вздрогнула от удара двери. Следом донеслось копошение в квартире, быстрые шаги, звук льющейся воды. Усталый вздох, каким вздыхают, когда возвращаются в холодный дом из длительного и счастливого отпуска, и сразу приходит понимание, что все хорошее осталось далеко позади.

На следующий день, услышав звуки закрывающейся двери и удаляющихся шагов, я подлетел к окну и посмотрел на улицу, стараясь разглядеть новую соседку. Она оказалась высокой девушкой с великолепными, развивающимися по ветру волнистыми волосами. Классическая русская красавица. Отточенная походка, стройная фигура. Потрясающая сочетание. Я не мог видеть со спины и на таком расстоянии, но не сомневался — к красивым формам явно добавятся внимательные сияющие глаза и умное лицо.

В людях я ошибаюсь редко.

Надо познакомиться и как можно скорее, было моей главной мыслью. И уже через несколько дней я звонил в дверь ее квартиры, держа в руках, слегка подрагивающих от волнения, коробку конфет. Не помню каких. Вроде что-то из рода грильяжа в кокосовой обсыпке. Тех, что редко купит девушка самой себе, ожидая в виде презента от кавалера, или, на худой конец, от коллег по работе.

Дверь открыли практически сразу. Она не ожидала визита, но по моей легкой одежде (только-только началась весна, и по-прежнему на Урале было фантастически холодно) поняла, что я, скорей всего, сосед, раз стоял в брюках и наполовину расстегнутой черной рубашке. Обожаю темные тона.

— Привет, — коротко сказал я. — Мне кажется нам, как соседям, надо познакомиться.

Мы, не сговариваясь, обменялись улыбками. Именно так начались наши отношения.

Потом мы пили чай у меня на кухне. По радио, фоном включенном для настроения, играли инди-рок.

Выяснилось, что соседка вернулась после короткой учебы в Японии. Каким-то шестым чувством почувствовала, что из-за нарастающей эпидемии границы закроют, а Азия начнет пылать от новой инфекции (хотя в итоге запылала именно Европа), и нужно успеть вернуться на малую родину.

До сих пор я чем-то благодарен пандемии, если эту биологическую гадость вообще можно за что-то благодарить — ведь не будь ее, мы возможно никогда не встретились. Она просто бы осталась в Осаке и никогда не вернулась в Россию обратно.

— У меня уже есть парень, — призналась она, когда мы оба начали понимать, что наше общение переходит некоторые границы обычного — соседского или просто дружеского. Есть ли дружба между мужчиной и женщиной? Наверное. Но это явно не мой случай.

— Парень?

Я спросил недоверчиво, словно удивляясь, хотя врал в тот момент. Мне было понятно, что у такой девушки несомненно есть парень. Есть такая категория девчонок, у которой парня не может не быть в принципе. Если с одним они расстаются вечером, то уже на следующий день, максимум через день, появляется новый.

— Да, и он скоро ко мне переедет. Сейчас он не в Екб, пока решает там всякие вопросы с родственниками.

Она пожала плечами. Лицо ее, потрясающе красивое, не выражало ничего, кроме грусти.

Мне стало ясно, что я прав, и был прав с самого начала, когда решил познакомиться и позвонить в соседскую дверь. Она не любит своего жениха и никогда не любила. А он ее не заслуживает, так, как заслуживаю ее я. Простая арифметика любви.

Сейчас я вновь смотрю в окно. Снова вечер, снова холодно. По тротуарам бушует ветер, разнося по углам остатки дряблой листвы. Напротив моего дома возвышается узкое высоченное здание, смахивающее архитектурой на нью-йоркский небоскреб «Empire street building». Видимо при его создании архитектор вдохновлялся фильмом про Кинг-Конга. Американское по стилю, здание выглядит в районе немного нелепо, и даже праздничная желтоватая подсветка башни и шпиля не спасает ситуацию. Каждый раз пытаюсь сосчитать количество этажей, но, дойдя до третьего десятка, всегда сбиваюсь.

Над нашим кварталом с ревом пролетает вертолет и начинает снижаться где-то в районе областной больницы. Привезли очередного тяжелого больного с области, из какого-нибудь маленького городка, где толком так и не знают до сих пор, что делать с этой пакостью, убивающей организм совершенно здорового человека за считанные дни.

Закрываю глаза и вновь представляю ее.

Почему они не расстались? Ведь появился я, у нее были и есть ко мне чувства. Зачем ей по-прежнему нужен этот идиот?

Я нетерпеливо барабаню пальцами по подоконнику. От батареи идет приятное тепло и это единственное, что греет в данный момент. На душе холодно — ледяная пустыня. Разочарование.

Она не моя. Она не со мной.

Она с ним.

Он и знать не знает с кем у его девушки роман.

Кажется, его зовут Ваней. Может, и не так, но такое имя ему определенно подходит. Иван-дурак. Как в сказке. Мне даже становится смешно.

Идиот даже не понимает, что она его не любит. Что в расколе их отношений виноват именно он. Нужно уметь слышать друг друга. Нужно уметь заботиться о своих близких. И неубранный мусор здесь уже как следствие.

Я чувствую не только холод в душе. Я чувствую и ненависть. Ненависть к нему.

Не возжелай жены ближнего твоего — гласит одна из главных заповедей. Только она ему не жена. И почти уже не девушка.

К больнице летит еще один вертолет. И в разрывающем воздушное пространство шуме винта есть что-то отчаянное.

8

Ян

Дом, где был обнаружен двенадцатый труп, ярко блистал в бликах огней полицейских машин и двух фургонов скорой помощи. Ян не сразу понял зачем к одному убитому вызвали целых две бригады, но оказалось, что во второй машине сидел водитель в защитном комбинезоне и ждал своих коллег из соседнего подъезда, приехавших к очередному зараженному. Возле кабины топтался молодой полицейский и дотошно выспрашивал о том, с какими симптомами они забирают больных и является ли внезапно появившийся сухой кашель предвестником заболевания и поражения легких. Водителю, в томительном ожидании коллег и госпитализируемого пациента, ничего не оставалось, как последовательно отвечать на сумбурный поток вопросов молодого человека. Стоило открыться двери подъезда, и оттуда вышли фельдшер и медсестра в защитных костюмах, а следом не переставая кашляющий, раскрасневшийся от высокой температуры мужчина, полицейский с молниеносной скоростью отбежал от машины.

— Листьев! Мы здесь!

Это крикнула Алла Манжос, выглянувшая из-за огромного фургона следственного комитета. Возле нее стоял высокий мужчина в черной дубленке, который периодически поправлял шарф на горле. И без того хмурое лицо исказилось гримасой недовольства.

Ян подошел к ним и его неприятно поразил прожигающий взгляд незнакомца.

— Олег Вадимович, — без всяких церемоний представила загадочного мужчину Манжос.

А потом развела руками, будто в воздухе висело непонимание.

— Он из ФСБ.

— ФСБ? — недоверчиво переспросил Ян. — И зачем же вам так утруждаться?

Олег Вадимович, фамилию которого явно не собирались озвучивать, равно как и звание, взглянул на Листьева, как на последнего идиота.

— Просто наше ведомство хочет понять, есть ли в вашем убийце, которого вы не можете ни поймать, ни остановить, угроза национальной безопасности.

— Да ну, бросьте вы, — пожал плечами Ян, опуская взгляд в промерзлый асфальт. — Вряд ли он пойдет на Кремль со своим желтым боксом.

Человек из спецслужбы вновь смерил Листьева уничижительным взглядом.

— Я бы вам ответил весьма грубо, но ваши прошлые заслуги, господин бывший следователь, не позволяют мне этого сделать. Это же вы поймали кукольницу?

Ян поежился. Не от слегка неуместного комментария про бывшего следователя, а от воспоминания об деле почти десятилетней давности. Кукольница, или в миру Виктория Эдвардовна Набока, была практически единственной женщиной-маньяком на Урале за последние полвека, если не больше, и совершенно точно единственным маньяком женского пола в карьере всех, кто занимался ее делом. В том числе и Листьева. Кукольница приходила в дома несчастных людей по выходным дням, выбирая семьи с двумя присутствующими родителями, и, как правило, несколькими детьми, после чего всех убивала. Настолько молниеносно, что никто не мог ничего сделать и попробовать дать малейший отпор. Затем убийца превращала всех четверых, или троих, или даже, если ей везло (а ей, к сожалению, везло), и пятерых убитых членов семьи в куклы, настолько нелепые, насколько и безобразные — вырезала им глаза, уши, иногда языки. Разрезала рот, создавая ужасающую улыбку как у клоунов, красила девочкам остатки глаз и губ. Часто стригла своих жертв, а иногда и одевала в причудливую старую одежду — для мальчиков у нее были приготовлены рубашки и черные шорты с подтяжками, для мужчин-отцов костюмы и невообразимо пестрые бабочки, а матерей и их дочек убийца облачала в старомодные платья с подвязками. Убитых Набока усаживала на диван, включала телевизор, находила какой-нибудь старый фильм, или концерт классической музыки, какое-то время смотрела вместе с ними, а затем уходила, предварительно поставив на столик перед семьей заваренный чай или вазочку с конфетами, или печенье, иногда даже пирог. Пару раз, судя по оставшимся следам на кухне, она пекла печенье и пироги сама. Ужасающая семейная идиллия.

Никто не мог понять, как кукольница выслеживала своих жертв, и существовала ли какая-то последовательность в ее действиях, но самое главное, как хрупкая женщина — Набока несмотря на рост почти в 190 сантиметров, была очень худой и имела довольно болезненный вид — справлялась с мужчинами и иногда взрослыми подростками? Этот вопрос ставил в тупик всех.

Ян первый разгадал, что семьи можно выслеживать в городских парках. И первым понял, что убийца женщина, и скорей всего выглядит также, как одевает своих жертв — старомодно, странно, выделяясь из общей безликой толпы.

— Не бывает женщин-маньяков, — сказала ему тогда Манжос. — И не сможет женщина всех перебить на раз. Там в квартирах практически нет следов борьбы. Как же она справляется с мужиками? Ну, один раз повезло, допустим, второй. Хорошо! Но каждый? Это невероятно.

Следов борьбы действительно не было, как и в случае с чумным доктором, разве только в детских комнатах. Маленькие дети, понимая, что сейчас произойдет, пытались бороться до последнего.

— Убивает женщина, — упорно твердил Ян.

Алла злилась. Пепельница на ее столе была переполнена. Когда начальница нервничала, и комитет оказывался не в состоянии поймать какого-либо преступника, она начинала не переставая курить. Потом негодяя ловили, сигарет становилось сначала меньше, а вскоре за ненадобностью исчезала и пепельница. Потом появлялся новый объект следствия, и все повторялось как по кругу.

— Да почему? Потому что она делает из них кукол? Бред! Точно также это может оказаться и мужчина, или парень, которого насиловали в детстве и называли девчонкой.

Нет, было в этих убийствах то, что навело Яна на мысль о женщине. Обстановка, создаваемая убийцей.

Дом. Хозяйство. Чай. Печенье или конфеты, аккуратные куклы, одежда. Включенный телевизор и вся семья перед ним. Это не мог быть мужчина. Здесь чувствовался женский след.

Листьев сумел убедить управление в своей догадке, хотя ему не верили до последнего. Уже через неделю во всех парках бродили переодетые полицейские, внимательно наблюдали за людьми, пытаясь найти в толпе необычную женщину, одевавшуюся по моде начала прошлого века.

— Идиотизм, — твердила Манжос, когда после трех дней наблюдения они никого похожего не встретили. — Нужно дать ориентировки на мужчину. Пусть тоже одетого старомодно, допустим, но никак не женщину!

Буквально на следующий день в толпе двое переодетых полицейских заметили странную даму в годах, пристально наблюдающую за семьей из трех человек. Она сидела на лавочке, и была словно сошедшей со страниц викторианских романов — старомодное черное пальто, шляпка с вуалью, громоздкий ридикюль.

Набока около часа неотрывно следила за гуляющей семьей, затем, когда те пошли из парка на выход, тенью последовала за ними, не зная, что у нее самой за спиной шло двое сотрудников полиции. Кукольница довела семью до их дома, располагавшегося через один квартал от парка, вошла с ними в подъезд, мило улыбнувшись матери семейства, узнала в какой они живут квартире, а уже на следующий день пришла их убивать. Когда она звонила в дверь, то не предполагала, что в подъезде дежурит группа захвата, а в квартире семьи, приговоренной кукольницей к казни, во всех комнатах по вооруженному сотруднику полиции, которым был дан осторожный, но четкий приказ стрелять при случае на поражение.

Стоило главе семейства открыть дверь, как ему в глаза полетела пудра.

— Все просто, — сказал потом Ян обескураженной Алле, которая слушала его после задержания преступницы. В кабинете стоял тяжелый чад от табака. — Убийца ничем не травила своих жертв, потому на теле и не было посторонних следов. Только пудра. Дверь в квартире всегда открывает мужчина, и Набока знала это. Она сразу кидала ему в глаза пудру, он не успевал ничего сообразить, затем ловким движением убивала его ножом. Дальше проще. И учитывая огромные слои грима, никто из экспертов не догадался, что первоначально на лицо попадала пудра, выполняя функцию газового баллончика, чтобы на время обездвижить жертву.

— Она же женщина, — твердила Алла. — Неужели никто не дал отпора?

— А никто ничего не понимал. Она все делала слишком быстро. Ей ведь неважно было как убивать, ей было нужно создать картинку.

И конечно же, Набока, несмотря на комплекцию, оказалась все же сильной женщиной. Когда отец семейства открыл дверь и получил в свои глаза порцию пудры, к кукольнице со всех сторон кинулись сотрудники полиции. В мгновение ока рука с занесенным ножом, предназначенная мужчине, была перехвачена, а уже в следующую минуту двое здоровенных мужиков с трудом удерживали извивающуюся убийцу на холодном полу подъезда. Кукольница, несмотря на всю свою внешнюю хрупкость, обладала недюжинной силой. Спустя месяц после начала расследования, она повесилась в камере. Вполне возможно, неслучайно, но это, как любят говорить, уже совсем другая история.

Ян не любил рассказывать и даже вспоминать об этом деле. Слишком много убитых, в том числе детей. Гораздо больше, чем сейчас убито чумным доктором.

— Я ее поймал с коллегами, если что.

— Бросьте, — недовольно рявкнул Олег Вадимович. — Они ведь вас убеждали в том, что надо искать мужчину, а вы настаивали на своем.

Под «они» он явно подразумевал Манжос и остальных руководителей СК. Алла потупила взор, плотно сжав губы.

Опять сорвется и начнет дымить как паровоз, с тоской подумал Ян.

— И убийцу той блогерши нашли именно вы, настояв на том, что не на мужа-идиота надо все вешать, а тщательно проверять ее соцсети.

Ян остался единственным следователем в управлении, который не поверил, что убийцей популярной уральской блогерши был ее муж, признавшийся уже на первом допросе в убийстве.

— Не он убийца, — коротко и спокойно заявил он Манжос.

— Ты рехнулся? — взвилась та. — Он же сам признался во всем!

— Сама подумай, — спокойно рассуждал Ян, сидя в уютном кресле кабинета Аллы. — Он двадцать пять раз пырнул ее ножом. Якобы, она его сильно достала. Убил, вместо развода, чтобы сесть лет на пятнадцать, а то и двадцать, с минимальными шансами вернуться из тюрьмы здоровым и даже живым. Странно, не находишь?

— Но семейные ссоры постоянно становятся причиной…

— Ссоры да, но в ссорах человека можно в порыве гнева ударить, толкнуть, и жена просто неудачно упадет, или пырнуть ножом. Один раз, Алла, максимум раза три! Но не три десятка раз бить ножом так, что кровь летит в разные стороны. Что экспертиза показала? Мужчина вменяем?

— Да, но…

— Это не он.

— Тогда какого хрена он сознался!

Вновь сигарета. Вновь пепельница, из которой чуть ли не вываливались сморщенные бычки.

— А это уже предстоит выяснить нам, после того как мы найдем настоящего убийцу.

— Дело закрыто! Все!!!

Алла кричала и уже не сдерживала своих эмоций, готовясь придушить следователя. Дотошность и непонятное рвение Листьева ее раздражало. А он лишь хотел вычислить настоящего убийцу или увериться в своей ошибке. Хотя интуиция подводила его крайне редко.

Ян со специалистами начал доскональную проверку социальных сетей убитой блогерши, особое внимание обратив на черные списки. Заблокированные пользователи попадали в этот лист по разным причинам. Одни писали хамские комментарии, другие предлагали настойчиво встретиться, третьи просто предлагали быстрый секс без обязательств, отправляя фотографии своих половых органов.

— Сколько же дерьма в интернете сидит, — грустно вздохнул айтишник следственной группы, когда поднимал из архивов приложений сообщения блокированных пользователей.

Среди них и был найден назойливый поклонник блогерши, который преследовал ее, засыпая сообщениями. Он же и убил свою возлюбленную, возомнив себя настоящим Отелло. В данном случае, экспертиза показала полную невменяемость человека.

Загадка оставалась в другом вопросе. Почему муж убитой взял вину на себя и был готов идти на огромный срок в тюрьму? Ян долго размышлял над этим, но так и не нашел ответы на свои вопросы.

— Мне нравится ваше рвение в тех делах, которые отдельные бездельники могут закрыть одним щелчком пальца, не вдаваясь в суть, — продолжил Олег Вадимович. — Если кто-то и поймает чумного доктора, то именно вы. Я лишь хочу, чтобы это случилось поскорее. Вы же понимаете, что завтра мы опять найдем новую жертву?

Ян это понимал, как никто другой. И от такого знания ему становилось не по себе. Где-то в огромном городе один из людей доживал свой последний день. Ночью или вечером к нему придет убийца и…

Листьев закрыл глаза, пытаясь остановить картинку, но сознание уже воспроизвело новый труп так явственно, словно он только что увидел его.

— Мы сделаем все возможное, — ответила представителю спецслужбы Алла.

— Сделайте, — сказал тот. — Дело уже на контроле у Колокольцева.

— Министра? — встрепенулась Алла. — Но когда успели…

— С сегодняшнего дня, вернее ночи.

Олег Вадимович вновь оценивающе посмотрел на Яна.

— Я надеюсь, вы не верите в эту религиозную чепуху?

— Вы про Библию?

— Именно.

— Если честно, то пока не очень. Отрывки выбраны странно, и пока нет оснований…

Договорить Яну не дали.

— И я не верю. Рад, что мы сходимся с вами и в этом непростом вопросе.

Манжос не выдержала и вступила в разговор двух мужчин.

— Почему вдруг религия ни при чем? У убитого нашли раскрытую Библию на коленях с подчеркнутым текстом в одной из самых главных пророческих книг Ветхого завета! И вы заявляете, что тут нет ничего религиозного! А что же это по-вашему?

Олег Вадимович смерил начальницу следственного комитета снисходительным взглядом и криво улыбнулся.

— Вся ваша проблема, Алла Сергеевна, в том, что за лесом вы не видите деревья. Надеюсь, доступно пояснил? Да-да, смотрите поверхностно, по верхушкам, не видя главного.

Он вновь обратился к Листьеву.

— Желаю вам успешного расследования, Ян Павлович.

И напоследок, уже уходя к искрящим мигалками машинам, бросил:

— Фамилия-то у вас легендарная.

Когда он ушел, Манжос дала волю чувствам.

— Нет, ну подумать только! Только ФСБ и министра нам не хватало. Теперь они будут во все лезть, постоянно допытываться отчетов!

Ян со свойственной ему снисходительностью и невозмутимостью, решил успокоить ее:

— Почему сразу плохо? Такой контроль будет еще больше мобилизовать нас всех на поимку убийцы.

Алла в исступлении топнула по асфальту ногой.

— Как меня иногда раздражает твое напускное спокойствие, Ян!

— Кого убили? Мужчину или женщину?

— Мужчина, тридцать шесть лет, Кирилл Прохоров. Временно безработный, недавно за огромные деньги продал старое жилье в соседнем частном секторе застройщику и переселился в двухкомнатную квартиру в этом доме. Пойдем, увидишь все своими глазами.

9

BigBOOK

Итак, совершив звонок в полицейский участок посредством предоставленного телефона любезной кассирши, я успел сбегать до дома, оставить там покупки и вернуться обратно ко входу в магазин. Как заверила меня Елена, оперативный дежурный строго наказал мне дождаться патруля и дать показания. Что и говорить, а эта осень явно пройдет у меня в тесном общении с нашей доблестной полицией. Но с пакетами вести разговоры было бы неудобно, поэтому я воспользовался моментом и отнес продукты домой.

Стоило мне вновь подойти к супермаркету, как в ту же секунду к крыльцу подкатила патрульная машина, радостно светя проблесковыми маячками. Позади, из ярко освещенного галогеновыми лампами торгового зала, за мной наблюдал в полном составе персонал ночной смены, будучи словно в театре.

— Свидетель? — грозно спросил у меня один из полицейских, приоткрыв окно. Я кивнул и меня жестом попросили сесть назад.

Позади меня за витринным стеклом Елена испуганно ахнула и всплеснула руками. Охранник покачал головой, а остальные сотрудники о чем-то переговаривались. У всех было такое выражение лица, словно они меня хоронили.

— Где вы его видели? — вновь спросили полицейские чуть ли не хором, когда я загрузился в душное пространство машины. Неприятно пахло сигаретами и потом. Я указал дом, и машина рванула туда.

Когда мы подъехали ко въезду во двор, я увидел еще несколько патрульных машин, которые с включенными мигалками и сиренами, словно встревоженные насекомые разъезжались по району.

— Вот здесь я видел его последний раз, — и показал на девятиэтажку. Перед глазами до сих пор стояла высокая фигура предполагаемого убийцы, сжимавшая в правой руке желтый бокс с чем-то тайным.

— А потом что? — недовольно спросил водитель-полицейский, барабаня пальцами по рулю. Рядом громко кричала возмущенным кряканьем рация.

— А потом он провалился словно сквозь землю.

Я на всякий случай добавил, что в фигуральном смысле, а то мало ли. Есть такие люди на земле, которые не в состоянии мыслить языком метафор.

Машина погрузилась в тревожное молчание. Даже рация заткнулась.

— Мне можно идти? — наконец спросил я, но в ответ мне отрицательно покачали головой:

— Показания.

После разговаривать со мной перестали вовсе. О том, когда именно кто-нибудь сподобится брать у меня показания, сказано не было. Я просто сидел и ждал, боясь лишний раз напомнить о своем нелепом существовании в эпицентре этой криминальной драмы.

Прошло несколько часов, но никого не нашли. Квартал был полностью оцеплен. Все как в кино. Мне до сих пор странно, как же убийце удалось пройти незамеченным? Нерасторопность или невнимательность полиции? Или какая-то магическая неуловимость чумного доктора?

Часу в третьем утра мои глаза уже слипались, и было совершенно все равно от истерично орущей рации. От тепла печки я стал подремывать ровно до того момента, когда из дома напротив вдруг не выбежала испуганная женщина и не начала кричать, размахивая руками. Я пробудился, ловко поймав рукой тянувшуюся изо рта нить слюны.

— Упустили, — грустно сказал полицейский, бравший у меня показания, и устало закатил глаза.

Из доносившихся разговоров полицейских, я расслышал имя убитого — Кирилл Прохоров. Сложив два и два, подслушав дополнительную информацию у вышедших и горячо спорящих врачей, только что подтвердивших безрадостный факт смерти, я понял, что это тот самый Кирилл, сдавший мне индивидуальное жилое строение, которое уже даже не значилось на карте. Там, красивыми словами пиар-службы застройщика, место моей (теперь она была именно моя) ветхой постройки называлось «зона перспективной застройки квартала».

Вспоминая вчерашние обстоятельства аренды дома, я как никогда понимал выражение «голь на выдумки хитра». Прожив далеко не малое число лет, я вдруг встретил человека, которого так точно можно было отнести к этой крылатой фразе. Упокой Господь его не самую безгрешную душу!

Сами полицейские не без удивления обнаружили меня в своих многоликих базах данных, когда начали расспрашивать об увиденном.

— Вы проходили у нас по делу о заказном убийстве?

— Исключительно в качестве важного свидетеля, — поспешил уточнить я, опасаясь неправильного толкования информации.

Свидетель я был настолько важный, что меня неоднократно пытались убить, а полиция даже не выделила защиту, о чем я рискнул напомнить по-прежнему удивленным стражам правопорядка.

— Не положено охрану выдать было, видно, — слегка оправдываясь, ответил один из них. — У вас телефон не поменялся?

Номер то не поменялся, но нынче я редко включал мобильник, опасаясь, что киллер каким-то образом выследит мою дислокацию и нанесет нежданный и неприятный сюрприз. Для связи я купил себе простенький смартфон с новой симкой. Тем более никто важный или близкий мне звонить не будет точно. К сожалению, я так и остаюсь одиноким человеком, и, если бы не одна моя тайная возлюбленная, вполне мог стать главной одиночкой Екатеринбурга.

— Вам позвонят, — бодро ответил мне полицейский, словно мы были в плохоньком кадровом агентстве. — Всего доброго!

Я же все-таки хотел уточнить, о том ли Кирилле шла речь. Поэтому решился спросить у собеседников:

— Простите, до меня обрывками фраз долетело, что убитого звали Кирилл по фамилии Прохоров. Мне кажется, среди моих знакомых был такой. Вы бы не могли описать его внешность?

— Тайна следствия! — гордо фыркнул в ответ один. А другой, помолчав, предварив ответ словами «да какая это, к хренам собачьим, тайна», дал краткое описание жертвы, весьма подробно представив мне портрет убитого. Теперь сомнений не оставалось — был убит именно тот Кирилл, который любезно сдал мне уже несуществующий на картах уральской столицы дом.

Я поблагодарил полицейских и направился в сторону своего… нет, не своего, а уже ничейного дома.

— Эй! — вдруг окликнул полицейский меня. — Вас может подвезти, а то все-таки ночь?

Почему-то показалось, что не в ночи дело, а именно в том, что я опять стал важным свидетелем (какая-то прямо карма в жизни!) и идти среди темноты по пустым улицам, после встречи с убийцей — не самая лучшая затея. Но мне было не страшно, да и вряд ли чумной доктор решит со мной расправиться, потому я вежливо отказался от услуг полицейского авто и исчез в ночи.

Ночью, а вернее ближе уже к утру, мне приснился Кирилл. Я открыл глаза, вокруг было все в точности, как и в реальной жизни, а хозяин дома, к этому времени убитый, грустно сидел в кресле-качалке, слегка покачиваясь в такт мерного тиканья старого будильника.

— Меня убили, — констатировал он уже известный факт, глядя в окно. И слегка пожал плечами, будто не понимая за что.

Он и в самом деле не понимал.

— Надеюсь, ты не мучился, — ответил я, потирая заспанные глаза.

— В жизни мучаешься дольше, — сказал он, слегка шмыгнув носом, и по щеке у него скатилась небольшая слеза, сверкнув в отблесках света фонаря.

— Ты запомнил, как он выглядел?

Еще никогда мне не приходилось разговаривать с мертвыми, даже во сне. Мертвые, как и многие живые, обходили меня стороной, а если чуточку и приходили в снах, почему-то никогда не заводили разговоров. Для них я был неинтересным собеседником.

— Его все запоминают. И все видят. Черная куртка, медицинская маска на лице, желтый бокс, который он открывает, чтобы…

С каждым словом он все больше растворялся в сумраке комнаты и последние слова усопшего потонули в безвестности, после чего я открыл глаза уже в реальном мире, где за окном ярко светило солнце, было морозно и на мгновение показалось, что пришла зима.

10

Ян

— Он ходит в этой жуткой черной куртке, белой медицинской маске, а в руках у него желтый чемодан, такой как ящик, — твердила женщина, нервно теребя платок.

Это была какая-то совершенно каноническая картина, сошедшая с видеоряда криминальных сериалов, которых в изобилии показывали по эфирным и онлайн просторам. Одинокая свидетельница, лет сорока пяти, полная, с двумя котами, морды которых были искажены гримасами недовольства и раздражения от внезапных гостей. Сейчас она сидела на диване, рассказывая полицейским, как увидела ночью чумного доктора.

— Маска белая или голубая? — уточнил Вебер.

— Обыкновенная медицинская маска, — бросила ему свидетельница. Ян так и не мог запомнить, как ее зовут. У нее было очень редкое имя и почему-то совершенно незапоминающееся. Парадокс какой-то, честное слово. — Какая разница?

— Если вы не запомнили цвет маски, что важно, сможете ли вы описать его глаза? Форму носа? Может, цвет волос?

— Нос скрывала маска полностью. Волос я не видела, все шапка скрывала. А глаза… Они… Они…

— Ну?

Вебер топнул ногой от нетерпения. Невооруженным глазом было видно, как его раздражает свидетельница, и еще более раздражают коты. Откуда-то из глубин квартиры постепенно поднимался резкий запах кошачьей мочи.

— Глаза как у мертвого. Стеклянные, ничего не выражающие. Будто робот, а не человек.

— И когда вы его увидели? — спросила Алла Манжос.

— Я просто вышла выбросить мусор. Понимаете? Никого не трогала…

— Вы пошли выбросить мусор в первом часу ночи? — Вебер недоверчиво посмотрел на женщину. — Примета то плохая.

Женщина смерила его обиженным взглядом.

— Я не верю во всякие глупые приметы! Просто у одного из моих мальчиков что-то с почками. Приходится регулярно менять наполнитель в лотке. Ведро начинало пованивать, я и решила не ждать утра.

Рыжий кот недовольно промяукал.

— И доктор стоял на площадке?

— Да. Неподалеку от моей двери и указал рукой на приоткрытую дверь моего соседа. Я спросила его, мол, кто вы такой? А он вновь молча указал на дверь и стал спускаться вниз по лестнице. Я подошла к двери Кирилла, заглянула, позвала. Потом прошла в прихожую и увидела…

Она всплакнула. Листьеву стало скучно.

По-прежнему ноль информации. Ничего нового. А доктор похоже начинал откровенно издеваться и над ними, и над всеми остальными людьми.

Он все еще видел перед глазами вчерашнюю обстановку убийства новой жертвы — замершее тело весьма неопрятного молодого человека с клочкастой бородой, которая наполовину скрывала аккуратно перерезанное горло. Убийца все сделал одним ловким, но мощным ударом, не оставив никаких шансов на выживание. Вокруг тела замерла неуютная, почти пустая квартира, с самым скромным набором простой и недорогой мебели. Всюду настолько мало вещей, разве холодильник был заполнен нескончаемыми банками пива, что, казалось, убитый здесь вообще не живет. Он нигде не работал, знакомых у него было мало, даже соседи толком ничего о нем не знали — лишь то, что Кирилл Прохоров совсем недавно получил эту квартиру, после того как застройщик выкупил его бывший дом под территорию строительства будущих жилых высоток.

— Дом? — переспросил Ян у одного оперативника.

— Одно слово, что дом, — махнул рукой тот. — Вон те хижины, которые примыкают к той стороне Волгоградской. Избушки на курьих ножках, а не жилье. Если бы не новая застройка квартала, хрен бы этот парень смог обменять такое старье на трехкомнатную квартиру.

Больше на месте преступления не было ничего интересного, кроме раскрытой Библии, положенной на колени убитого. И показания свидетельницы, нашедшей тело и вызвавшей полицию, тоже ровным счетом ничего не давали.

Медицинская маска, черная куртка, шапка и желтый бокс…

Двенадцатая жертва чумного доктора. Браво следствию!

Наступившим утром, Ян, позевывая после практически бессонной ночи, обдумывал происходившее с чумным доктором, задумчиво глядя в окно на осенний двор, по которому со скоростью черепахи ковыляла одинокая старуха из третьего подъезда. Мрачная уральская осень тяжело давила не только на голову, вызывая сонливость и интеллектуальный туман, но и на город. Бодро зазвонил мобильный, выведя из его из пучины рассуждений. На кухне недовольно фыркнула Галя.

— Теперь спасу от них не будет, — пробурчала она со звоном сгружая тарелки в посудомоечную машину.

Голос в этот раз был незнаком.

— Ян Павлович? Первая следственная группа. У меня еще одна неприятная новость.

— А кто говорит? — спросил Ян у звонившего. — Александр?

— Нет, у Вебера сегодня счастливый выходной. Это Сергей Максимович, лейтенант полиции. Коллега Александра.

— Весьма приятно познакомиться. Что у вас за новость?

На том конце линии шумно выдохнули. Сомнений в том, что новость будет весьма грустная, не осталось и малейших.

— Он все это время находился в подъезде.

— Кто?

— Чумной доктор. Кто же еще.

Листьев был готов ко всему, но не к такому. В трубке тоже вздохнули. Тягостно и разочаровано, как вздыхают о большом упущении в жизни.

— Он был, судя по всему, на верхних этажах. Как только мы уехали, убийца вышел и не спеша пошел по своим делам. Его увидели на камере.

— То есть пока мы обследовали место убийства, он топтался внутри дома? Так? Рядом с кучей полицейских и спокойно наблюдал?

— Именно. Не наблюдал, а, скорей, прятался.

Яну хотелось кричать.

— Вы что же, вообще не проверили подъезд?

Листьев тоже там был. И он точно также не догадался пройти по лестничной клетке, в надежде найти что-то. Хотя что еще можно найти? Вряд ли убийца бродил по этажам.

Как выяснилось, он именно это и делал.

— Нет, а зачем проверять? Никто не сомневался, что он уже ушел. Никому даже в голову не пришло сначала посмотреть записи с камер, а потом уехать. Мы просто забрали все видео и все. Тем более пока мы нашли председателя товарищества, пока вытянули записи из базы данных. Пока отсмотрели…

Казалось, Сергей Андреевич оправдывался, но справедливости ради мало кому пришло бы в голову, что палач спокойно остался на месте преступления, имея прекрасную возможность уйти незамеченным. Или, наоборот, не имел? Когда поступил вызов и в район сразу понаехала куча полицейских, принявшихся без устали патрулировать дворы, чумной доктор уже сделал свое черное дело? Или все же не успел покинуть дом незамеченным?

Жертва умерла мгновенно. Слова в книге обвести можно было за несколько минут, также как и подготовить очередную декорацию убийства — посадить жертву на диван и положить раскрытую Библию ей на колени. Все заняло не более получаса. Но вполне возможно, его убили прямо перед телевизором, на диване, где и нашли. Уже другой вопрос, как чумной доктор мог так быстро и незаметно подобраться к убитому, и как вошел в квартиру. Элементы обстановки убийца явно детально продумывал заранее, ничего не придумывая на ходу. Наряд приехал спустя почти час, после того как случайный и не слишком надежный свидетель увидел доктора, заходящего во дворы.

Ян пока видел только одно разрешение ситуации — чумной доктор намеренно остался в подъезде на верхних этажах, чтобы дождаться полиции, выждал проведение всех следственных мероприятий и спокойно ушел. Да, именно спокойно ушел, словно издеваясь над полицией.

Или он не издевался? Хотел что-то все-таки показать, как вчера утром подметил Денис. Но что?

— Вы смотрели видео лично? — спросил Ян у пыхтевшего от нетерпения Сергея.

— С камер то? Да.

— Опишите его.

— Доктора?

— Да нет же! Чего его описывать, все видели и знают. То, как он вышел из подъезда.

Лейтенант кашлянул.

— Нечего там описывать. Просто вышел и все. Даже не оглянулся, словно живет в этом подъезде. Его хладнокровию позавидовать надо!

Это и хотел услышать Ян. Хладнокровие тут в общем-то ни при чем. Доктору попросту плевать на камеры. И он не издевался над полицейскими.

Ему просто все равно.

Сразу после звонка лейтенанта, Листьеву позвонила взволнованная Алла, которая видно не спала всю ночь, а утром уже отчитывалась перед министерством.

— Ян, об этом ни в коем случае не должны узнать! Если журналисты или блогеры из городских пабликов пронюхают, что убийца спокойно все то время находился в подъезде, нас всех смешают с дерьмом и сольют со свистом в самый грязный унитаз, который только можно представить в страшном сне сантехника!

Она была на грани настоящей истерики. Кричала и возмущалась. Ян, напротив, оставался как всегда невозмутимым, и, выслушивая поток истерических предсказаний Манжос, мимолетно подумал, что надо бы снова позвонить сыну. Последнее время он очень переживал за него.

— Если учесть, что чумной доктор убивает абсолютно случайных людей, то мы полностью бессильны, — печально согласился Листьев, когда собеседница наконец замолчала, переводя дух.

— Как ты легко об этом говоришь! — снова начала впадать в истерику Манжос.

— Подожди ты! Это если случайных, а если подумать, что-то общее у них все же есть. Они находились одни в квартире. Не одиноки, хотя многие из убитых действительно жили в одиночестве, как наши две последние жертвы — у них кота и того не наблюдалось, но в момент убийства рядом никого не было.

— Гениально! Ты представляешь сколько таких людей живет в полуторамиллионном городе? Мы не сможем даже попытаться предотвратить следующее убийство, а ублюдок убьет уже сегодня ночью. Снова! Из всего полезного, что может сделать полиция это только неустанное патрулирование улиц. Все! Финиш! Господи, нас порвут на части. Еще пару дней и можно паковать вещи. С постов снимут всех.

— Снимут — дальше то что? Новые люди за два дня поймают убийцу? Не смеши меня. Я прямо сейчас вернусь к тому дому, осмотрю подъезд. Скажи, чтобы на лестницах и площадках никто не топтался.

— Ян, да какой смысл? Ты что, думаешь он там паспорт свой оставил?

Но Листьев уже отключился, не желая слушать истеричных причитаний Манжос. Ему необходимо было как можно скорее вернуться на место преступления.

11

Георгий

Иногда в клинике, в которой я теперь работаю врачом, мне дают своеобразного подмастерья. Молодого, неопытного врача, путающего язву и панкреатит, или студента-медика. Как известно, опыт надо передавать. Если учесть, какие кадры попадаются на моем жизненном пути, с современным медицинским образованием дела у нас идут из рук вон плохо.

Я прихожу в небольшую комнату, которая служит нам своеобразной ординаторской. На входе для начала подвергаюсь унизительному контролю температуры и допросу медсестры, нет ли у меня признаков респираторного заболевания. С одной стороны это мера действенная, с другой всегда можно обмануть. Или быть просто бессимптомным переносчиком нового вируса, будучи гораздо заразнее людей, у которых непрекращающийся кашель и сопли.

В комнате всего четыре рабочих места, оснащенных компьютерами и блокнотами для записей. Все они огорожены специальными панелями. Несмотря на то, что мы проводим тут немного времени, сразу отправляясь по вызовам, или ожидая вызова, находясь вообще у себя дома — безопасность превыше всего.

Я плохо знаю своих коллег по «выездному отделению». Нас не больше восьми, и мы дежурим посменно. Если случай сложный, нам дополнительно выдают какую-нибудь скучающую медсестру. Посетителей в клинике с момента начала пандемии, как ни странно, мало, поэтому часть персонала иногда прохлаждается на рабочем месте целыми сутками.

Большинство клиник и медицинских центров с начала пандемии перестали принимать больных с респираторными заболеваниями, опасаясь, что среди обычной сезонной простуды может умело замаскироваться тот самый вирус. Наше руководство не пожелало терять огромные деньги, которые можно было бы брать с таких больных, и потому принимать мы можем абсолютно любых больных. Естественно, за весьма неразумную плату. Но, как известно, за неимением альтернатив человек готов заплатить сколько угодно. Либо он приходит к нам в назначенное время или же просто ждет нашего приезда, если сил дойти у него уже нет (что, как правило, случается чаще всего). В противном случае, ему придется идти в муниципальную поликлинику и часа четыре стоять в нескончаемой очереди с кашляющими и озлобленными больными.

Выбор, увы, невелик.

Самая большая проблема озаботиться автомобилем. Фирменные белые минивэны клиники с логотипом, красным крестом и мигалками на перечет, и дождаться свободной машины практически нереально. Поэтому мы либо ходим пешком, в случае если пациенты живут поблизости, либо пользуемся собственными авто. Надо ли говорить, что бензин нам никто не оплачивает? На худой конец, можно воспользоваться общественными транспортом. На худой, потому что это постоянные толпы людей, и о дистанции, а тем более о масках, там вспоминают редко. До сих пор не понимаю, какой смысл вводить ограничения на посещаемость концертных залов, ресторанов, закрывать в период поднятия заболеваемости все торговые центры, если в это же самое время в любом автобусе или вагоне метро раздраженные на всех люди трутся друг о друга, как сельди в бочке.

Сегодня, не успеваю еще войти в комнату, как по коридору, устланному чрезвычайно ярким бордовым линолеумом, резко контрастирующем на фоне молочно-белых стен, ко мне бежит высокий и очень худой молодой человек.

— Постойте, это вы Георгий Мельников?

Если не ошибаюсь, его зовут Рудольф — у него практика в ординатуре. В красную зону он чудом не попал, в обычной больнице мест не было и видимо по знакомству его, опять же чудом, устроили к нам. Человека с таким именем не забудешь точно. У него слегка манерный голос, чуть жеманный, который иногда бывает довольно неприятно слышать. Лично мне.

Киваю ему в ответ и застываю в молчании, ожидая объяснений. Что же тебе от меня надо? Хотя скорей всего, его…

— Меня прикрепили к вам сегодня.

Я угадал.

— Кто? — ответ мой звучит чуть грубо, но я не зацикливаю своего внимания на этом. Мои пальцы сжимают ручку двери нашей импровизированной ординаторской. На мое счастье, студентам туда вход воспрещен. Негласное правило клиники.

— Заведующий отделением.

Понятно. Вот уж удружили.

— Вы что, скрепка, чтобы вас прикрепляли?

— Простите?

Шуток он, дурак, не понимает.

— Хорошо, подождите меня здесь. Я сейчас возьму наш маршрутный лист и выйду.

Он покорно кивает и опускается на белую скамейку, которая почти сливается со стеной, становясь практически невидимой.

В ординаторской распечатываю себе маршрутный лист, просматриваю адреса, которые ближе к клинике и выхожу обратно. Рудольф покорно ждет меня на скамейке, блаженно разглядывая в мобильнике фотографии природы.

— Идемте.

Словно не ожидав меня так скоро, он испуганно вздрагивает.

Выходим из клиники и бредем по мокрым от изредка моросящего дождя улицам Екатеринбурга к первому пациенту.

— Меня зовут Рудольф, — говорит он мне, когда мы проходим здание старого больничного морга, ныне не работающего. Позади него церковь, чуть дальше районный загс. Фантастическое соседство. — Рудольф Юрьевич, если конкретнее.

— Я в курсе.

Он согласно кивает. На нем надет серый плащ, поразительно сливающийся с серостью наших осенних улиц и однотипных панельных домов. На ногах огромные черные ботинки, своей уродливой формой больше похожие на сапоги. Ему холодно, и от каждого порыва ветра он недовольно ежится, при этом Рудольф принципиально не носит шапку. Дурость и принципиальность — вещи необъяснимые.

— Как вы думаете, — спрашивает он, когда мы оставляем позади морг и небольшой сквер с церковью. — Когда закончится пандемия?

Пожимаю плечами. Вопрос довольно непредсказуемый. Как и ответ.

— Прошлая длилась почти год. Думаю, эта продлится еще не менее полутора лет как минимум.

Он согласно кивает, будто я подтверждаю его собственные размышления на эту животрепещущую тему.

— А если вирус вдруг мутирует?

— А если вирус мутирует, вдруг, то тогда нам полная… крышка.

— Почему люди так и не меняются, — возмущенно говорит Рудольф. Мы подходим к перекрестку. Дом, где нас ждет пациент, уже показался в поле зрения.

— Люди никогда не меняются, — возражаю ему я и перехожу с ним на «ты». — Странно, что ты это так и не понял.

— Дело же не в этом. Одни люди наживаются на вирусе, другим плевать на всех, они чувствуют себя бессмертными. Отдельная история про врачей. Сколько было таких, которым было лень лечить пациентов от нового вируса? Которые боялись портить статистику? Они просто назначали больным лекарства от обычной простуды и уходили, в то время, когда организм уже изнывал от нового опасного вируса. А людям надо было сразу же подключать антибиотики! Потом эти зараженные, уже запустив болезнь, оказывались в больнице, где мгновенно умирали. А все разводили руками и жаловались — ну надо же, смотрите, какой смертоносный вирус. Георгий, почему даже врачам иногда плевать на людей?

— Врачи разные. Есть хорошие, а есть те, которым лучше всего было бы идти мести улицы или чистить туалеты. Собственно, заниматься тем, для чего они предназначены судьбой.

Мы подходим к желтому дому постройки шестидесятых годов, где живет первый пациент. Рядом парк, по правую сторону от него телевизионная вышка с антеннами и здание областной телерадиовещательной компании. На первом этаже жилого дома вижу узнаваемый коричневый логотип с дымящейся чашкой «Кофейни №1». На тонированных дверях висит объявление «К сожалению, мы закрыты. Навсегда. Спасибо, что были с нами вплоть до последних дней перед локдауном».

Еще одно заведение, которое убил этот вирусный мерзавец. Оказывается, он любит гробить не только людей, но и предприятия малого и среднего бизнеса. Удивительное создание природы. Или не природы?

— Вы читали «Голем» Майринка? — внезапно спрашивает Рудольф, пока мы пытаемся найти вход во двор дома, огороженного старым кованым забором.

— Слышал, но не читал.

— Возвращаясь к нашей беседе, там в самом начале книги есть история про врача Вассори. Знаете, что он делал?

Я не знаю, поэтому молчу. Парень кажется чересчур возбужденным. Лицо его слегка краснеет, на тонкие губы, практически невидимые, вылетают брызги слюны. Возможно, студенту надо просто выговориться.

— Доктор Вассори в романе оперировал несуществующую глаукому у пациентов, и тем самым наживал себе целое состояние. Он пользовался беззащитностью своих подопечных, которые больше всего боялись потерять зрение. Понимаете, он наживался на чужом горе? И точно также сейчас люди наживаются на чужих страданиях, болезни, обманывают, ставят во главу угла собственные корыстные интересы. А другие нагло делают из вируса целый бизнес.

Нам, наконец, удается найти вход во двор.

Рудольф слегка успокаивается и произносит:

— Выродившееся, беззубые хищники, напрочь лишенные силы и мужества.

— Что, прости?

— Так герой романа говорил о жителях гетто.

Не понимаю, куда он клонит.

— Посмотрите вокруг, Георгий. Ведь сейчас точно так. Нынешнее поколение людей выродилось. Они живут как хищники, жадные до добычи, будь это или деньги, или выгодное положение в свете, или какие-то привилегии.

С ним трудно не согласиться. Люди действительно не меняются.

И вряд ли кому-то под силу их изменить.

Мы входим в подъезд, и первое что видим — подросток, который пишет на стене «вы все умрете, сцуки!».

Увидев нас, бросает равнодушный взгляд и еле слышно говорит:

— Че вылупились то?

И после широко улыбается, обнажая слегка желтоватые зубы.

12

Марта

— У вас такое красивое имя…

Молодой человек произносит это не столь восхищенно, сколь удивленно. Она же делает вид, что не расслышала комментария. Он все равно продолжает:

— Оно редкое и необычное.

Повисает вынужденное молчание, и отчего-то ей становится неловко. По большему счету плевать. Этого паренька вместе с его машиной, удушливо пропахшей приторной мятной отдушкой, она видит первый и, сомнений нет, последний раз в жизни. Конечно, вполне возможно, что их жизненные пути еще пересекутся, но то будет случайная встреча, не более того — в одном самолете, в очереди к кассе супермаркета, за соседними столиками в кафетерии или даже ресторане.

Ей все же неудобно оставить неуместный комментарий без ответа.

— Красивое, редкое или все же необычное? Надо бы определиться.

Парень-таксист поднимает глаза к зеркалу заднего вида и недоуменно смотрит. Марта, не моргая, перехватывает его взгляд.

Теперь молчание воцаряется в машине до самого окончания поездки, пока такси не останавливается возле уныло-серого девятиэтажного здания. Вокруг только небольшие строения — пятиэтажные, где-то позади него на удивление есть даже пару трехэтажных, несколько комплексов университетского городка. Потому здание среди таких карликов выглядит буквально небоскребом.

Оно офисного назначения, но только Марта знает, что внутри его практически никого нет. Последние офисы, наполнявшие стены и лестницы своими голосами и телефонными звонками, съехали отсюда лет десять назад. Им не нравилось старое здание, вечно ломающиеся лифты, плохое кондиционирование и, наконец, полное отсутствие парковки. Рядом политехнический университет и радиотехникум. Студенты наводняют все ближайшие улочки своими автомобилями с раннего утра и до позднего вечера. Припарковаться где-то поблизости невозможно. Такси приходиться вставать вторым рядом и выслушивать позади себя недовольные сигналы автомобилистов и скрипучих троллейбусов, со скоростью черепах проползающих по узким улицам.

Она расплачивается и выходит прямиком в промозглое пространство ноября. А таксист провожает ее взглядом, в котором читается подозрение (в себе ли эта черноволосая дама?), и интерес (да кто же она такая и зачем сюда приехала?), и еще видится небольшое возмущение (она чересчур спесива, не много ли себе позволяет, смотря так свысока на простых таксистов?). Марте все равно. Она, пройдя через шумный гвалт студентов, наводнивших уличную кофейню с длинным названием «Возьми кофе сегодня. Ведь завтра уже может не наступить!», поднимается по высоким бетонным ступеням в здание и скрывается за металлическими дверями. Их бы неплохо поменять на нечто более современное, а еще лучше поставить автоматизированные раздвижные двери, или установить какую-нибудь новомодную вертушку. Но Марта прекрасно понимает, что этого уже точно никогда не случится.

Двери уже сомкнулись позади нее, но она внезапно возвращается. Вновь выходит на улицу. Оглядывается, слегка нервно. Толпа студентов по-прежнему гогочет у уличных столиков, от которых по тротуару плывет еле заметный аромат крепкого и не самого хорошего кофе.

Марта достает из темно-фиолетовой сумочки цифровой фотоаппарат. Иногда на него удивленно косятся люди. Навроде сегодняшнего таксиста. Такие же молодые и незрелые. Зачем сейчас фотоаппарат? Ну ладно если бы был профессиональный, с кучей примочек и в разы больше. А так обычный, цифровой. Смысл? Все же есть на телефонах, и даже не у очень дорогого смартфона камера снимает как профессиональная.

Вот только Марта — заложник собственных привычек. Собственных установок. Потому, включив устройство и поймав на дисплее отображающихся студентов, она начинает их фотографировать.

Раз, два, три. Меняет ракурс. Потом еще.

Затем убирает его, предварительно мельком просмотрев получившиеся снимки. Получилось. Все четко. Сколько лет фотоаппарату? Лет пять, а снимает лучше многих современных. Хорошо, что она тогда не поскупилась на эту модель. Очень хорошо.

Фотосессия закончена, и теперь она снова внутри здания. Поднимается по лестнице на самый верхний этаж. Лифты на работают уже второй месяц. Впрочем, на это совершенно плевать. Лестница — практически произведение искусства. Она возведена в середине небольшого атриума, куда выходит коридоры всех этажей, и в зависимости от этажа лестница меняется — где-то более широкая, где-то уже, где-то меняет свою форму, образует на переплетениях балконы, на которых можно наблюдать за всеми нижними этажами. Марта никогда не понимала офисных работников, когда они еще здесь были, постоянно жалующихся на неработающие лифты. Подниматься по ней одно наслаждение. На переходе с третьего на четвертый этаж панорамное окно. Вниз к железнодорожному мосту устремляется прямая как стрела улица, до отказа запруженная машинами, мелькающими круглый день вереницами огней фар и стоп-сигналов. Поздним вечером вокруг начнется какофония цвета и звука одновременно. Удивительно красивое зрелище.

Открыв свою лабораторию, она включает все компьютеры — стационарный, ноутбук, второй компьютер. Подключает планшет. Минуту ждет загрузки, затем подсоединяет фотоаппарат к планшету и сбрасывает фотографии. Внимательно просматривает каждую.

Нет, пусто. Да и вряд ли он мог быть там. Студентам от силы лет двадцать. Может двадцать с небольшим. Молодые ребята. Совершенно ни в чем не виноватые.

Это действительно глупо. Еще зачем-то выскочила из здания и начала и снимать. Ладно хоть никто не заметил, а то бы приняли за сумасшедшую. С тем же успехом можно было сфотографировать и того желторотого таксиста. Результат тот же.

Да уж, глупо. Не мог он быть среди них. Пусть даже случайно.

Хотя нет. Не он. Зря она так, ох зря!

Оно.

Именно с этим она имела дело.

Нужно искать не его.

Нужно искать ОНО.

Найти пока не стало слишком поздно.

Она удаляет все сделанные фотографии за сегодня с карты памяти (их уже около сотни, хотя день только начался), и отключает планшет

Я найду тебя, говорит она вслух, но слышат ее только стены. В большом офисном здании, некогда шумном от многочисленных работников и арендаторов, она сейчас одна.

Я. Найду. Тебя.

И точка.

13

Ян

Спустя полтора часа он вновь подъехал к девятиэтажному дому. Еще одно место деяний неуловимого чумного доктора. Как и в предыдущих здесь точно также не было найдено следов или улик. Только изощренное издевательство над всеми стражами правопорядка. Будто эта человеческая субстанция в маске и куртке в реальности не из плоти и крови.

Во дворе на свободном парковочном месте дежурила одинокая машина полиции. Через открытые окна вился сигаретный дым. Патрульные курили, равнодушно наблюдая за подъездами. Ян подошел к ним и представился.

— Да мы поняли, кто вы, — ответил один из патрульных точно также равнодушно глядя на следователя, как смотрел на весь окружающий его мир.

— Давно здесь? — поинтересовался у них Ян.

Полицейские пожали плечами.

— Нас оставили наблюдать за обстановкой.

— Но ведь убийца уже ушел и явно больше не вернется сюда.

На этот вопрос ему не ответили. Было ясно, что их просто отправили смотреть за упущенной возможностью поймать убийцу. Подходи они тщательнее к своей работе, возможно чумной доктор уже сидел за решеткой.

Ян оставил скучающих полицейских, направившись к подъезду, отмечая, что вокруг было непривычно холодно и стояла гнетущая тишина. Нет, не гнетущая. Погребальная. Точно такая бывает на кладбище.

Подъездная дверь с домофоном. Зыбкая иллюзия надежности. Домофон не предоставил никакой трудности для убийцы попасть внутрь. Для него вообще не было препятствий. Он делал ровно то, что хотел и собирался сделать.

Листьев наугад позвонил в первую попавшуюся квартиру, где ему ответил недовольный женский голос, на заднем фоне которого заливисто бубнил телевизор.

— Что?!

— Откройте, полиция.

Это до невыносимости банальная, хоть и пугающая фраза, тем более никакой полицией Ян не являлся, но ему было все равно. В динамике кто-то испуганно ойкнул, и дверь мгновенно зазвучала приветственным зумером, пропуская следователя внутрь.

В подъезде по-прежнему пахло чем-то тухлым, и даже аромат духов неизвестного человека, видимо недавно прошествовавшего из лифта по первому этажу, не мог перебить нестерпимо вонючий запах. Листьев стал подниматься наверх и увидел открытое между вторым и третьим этажом окно. Но холодный воздух все равно не смог перебить вонь.

Ян почти не сомневался, что так пах чумной доктор. Или его бокс, что было одно и то же. Вопрос был ли то естественный запах, или же"ароматный"шлейф оставлен специально?

Шаг за шагом поднимаясь на самый верх, он сосредоточенно обходил каждый этаж, заглядывая в закуток к лифтам, осматривая двери квартир — в этом доме подъезд не разделялся на отдельную лестницу и площадку с лифтами. Он старался подметить или увидеть то, что могло хоть как-то привести к убийце. Вдруг он оставил следы или какие-то пометки, как делал ранее в квартирах убитых?

Но везде был только запах.

И только на самом верхнем девятом этаже на подоконнике нашлась книга.

Густав Майринк «Голем».

Старое издание, невообразимо потрёпанное и зачитанное в буквальном смысле до дыр. Книга лежала на подоконнике высокого окна, откуда открывался вид на улицу и обширный одноэтажный частный сектор справа. Поодаль от него, на московской горке, виднелись гигантские жилые и офисные высотки, все больше делавшие Екатеринбург похожим на какой-нибудь западный город, но не придавая мегаполису никакого узнаваемого архитектурного облика.

Ян надел латексные перчатки и взял книгу в руки. Он не знал, лежала ли книга здесь раньше, или ее принес с собой чумной доктор. Убийца почти двенадцать часов ждал, когда уедут полицейские, после чего ему можно будет спокойно покинуть место преступления. Что он делал все это немыслимое количество времени? Смотрел на город? Читал почти в кромешной темноте, ведь лестницы в старых панельных домах подсвечивались не слишком ярко. Что же он делал все эти часы?

Или просто ждал?

Ян еще раз посмотрел в прямоугольное лестничное окно на город.

Нет, чумной доктор созерцал ночной Екатеринбург. Любовался ли или восхищался городом? Скорей просто смотрел как на пространство, в котором каждую ночь убивал людей наравне с новым вирусом. И творил все безнаказанно.

Достав пакетик, Ян аккуратно положил в него книгу, чтобы принести в комитет на экспертизу. Хотя пожилой следователь не сомневался, что отпечатков чумного доктора там не будет. А если даже и найдется хоть один жалкий след, что с того, если убийца не проходил ни по каким базам? Это всего лишь отпечаток, тем более на вещи, которая фактически найдена не на месте преступления.

Еще один изощренный плевок в их сторону.

Ян поднялся на еще один уровень к металлической двери, ведущей на чердак. Почти не сомневаясь в том, что она окажется запертой, он практически равнодушно подергал ручку. Но внезапно дверь, резко скрипнув, отворилась. С чердака мгновенно пахнуло еще большей вонью, чем та, что царила в подъезде. Но это был уже не запах убийцы. То запах запущенного старого чердака многоквартирного дома, где явно можно встретить все что можно. И все что нельзя.

Листьев осторожно взобрался на чердак и оглядел темное пространство, куда проникал еле заметный свет через небольшие чердачные отверстия. Жутко свистел ветер, где-то во мраке вязко скрипела какая-то конструкция. Если Ян правильно помнит расположение дома, по чердаку можно попасть из одного подъезда в другой. Сейчас он находился в первом. Значит, пройдя дальше, он может оказаться в любом другом подъезде. Всего их в доме семь или восемь. Вопрос открыта ли еще где-то чердачная дверь и если открыта, то случайности ли все это или нет?

Пройдя по чердаку вдоль дома, подсвечивая фонариком на телефоне путь, но все равно периодически спотыкаясь о какие-то доски и всякий хлам, невесть как взявшийся на чердаке, Ян добрался до последнего подъезда. Их действительно оказалось восемь — большой, длинный дом. И чердачная дверь последнего подъезда тоже была открыта. Замка нигде не наблюдалось. Убийца запросто мог пройти по чердаку все подъезды и покинуть дом в самой дальней части двора. Практически в любое время, даже когда вокруг сновали десятки полицейских. А бокс… бокс можно оставить и на чердаке. Можно даже было переодеться, чтобы не выходить в уже приметной длинной черной куртке… Одним словом, вариантов много.

Главное, чердачные двери не заперты. Почему? Это так полагалось в следствие чьего-то разгильдяйства, или же замки взломаны? И если взломаны, то кем? Обычными хулиганами, громящими все целое, так некстати попадающееся им под руку? Или же ИМ.

Чумной доктор не мог так просто ожидать полицию в подъезде, желая посмеяться или выразить свое пренебрежение. Оперативники могли в любой момент подняться на самый верх, например, для опроса жителей дома, не видели ли те чего-то странного. И точно заметили бы его. С боксом. Со всеми уликами.

Убийце обязательно нужен был запасной вариант для бегства, если его ожидания по наивности полицейских не оправдаются.

А открытый чердак позволял ему выйти где угодно. И вернуться.

Он мог уйти. А потом, когда захотел, прийти обратно, чтобы попасть на камеру.

Если только это чудовище не летает по воздуху.

Ян улыбнулся столь фантастической мысли.

Больше ничего интересного не было, между тем необходимо было двигаться дальше. Сняв перчатки, Листьев достал свой блокнот и посмотрел переписанные из протоколов контакты ночного свидетеля. Из материалов дела известно, что этот человек якобы случайно увидел чумного доктора на улицах ночного Екатеринбурга, узнал убийцу по описаниям, и решил проследить. После чего успешно потерял, явно запоздало испугался, но мгновенно связался с полицией. Рядом с именем и фамилией стоял статус «самозанятый».

Самозанятый, кисло ухмыльнулся он. Ну-ну.

Самозанятые были для Яна настоящей загадкой нынешней действительности. Про себя он называл такую категорию людей «нежелающих работать как все». Галя, наоборот, пыталась убедить супруга в обратном. Он вдруг вспомнил их недавний разговор, после очередных новостей, где с воодушевлением рассказывали о растущим количестве людей, зарегистрировавшихся в качестве самозанятых.

— Мир поменялся, — твердила она, указывая на телевизор. — Сейчас это точно такие же работающие, как и другие. Пора привыкать, что в общественной жизни происходят тектонические изменения.

Ян не хотел принимать этих изменений, предпочитая жить в мире, где бездельников зовут бездельниками, журналистов — журналистами, а не блогерами, а порок ни в коем случае не станут называть добродетелью. Но в итоге выходило все шиворот навыворот, из чего Листьев делал неутешительный вывод, что мир катится в пропасть под радостные крики окружающей толпы идиотов.

— Последним нормальным журналистом был наш однофамилец, — вынес он вердикт, переключаясь с новостей на другой канал. С питерского телеканала вновь послышалась музыкальная заставка сериала про несуществующее следственно-экспертное управление. Ян в ужасе переключил на другую программу. — Господи, триста пятьдесят каналов, а смотреть нечего!

Он остановился на «Культуре», где играли концерт Рахманинова. Потный дирижер в неудержимом экстазе управлял послушным оркестром. Молоденькая девушка скрипачка испуганно косилась в темный зал, где словно призраки мелькали лица безликих зрителей, наполовину скрытые масками.

— Доренко тоже был нормальным журналистом! — осадила мужа Галя, вступая в дискуссию.

— И когда он последний раз появлялся в роли ведущего на телевидении?

— Ты иногда невыносим!

Она тогда встала с дивана и отправилась на кухню приготовить чаю, резко закончив дискуссию.

Сейчас, немного поразмыслив, Ян все-таки решил созвониться с «самозанятым» свидетелем, имевшего самые тривиальные фамилию, имя и отчество, а потом еще раз пересмотреть остальные записи по новому делу. Пока он и примерно не представлял, в каком направлении следует двигаться дальше.

Впервые за всю свою карьеру следователя.

— Что говорят о докторе те, кто его видел? — спросил во время первого разговора Ян у Аллы. — Сколько ему дают лет?

— От тридцати до шестидесяти, — ответствовала Манжос. — Одна свидетельница утверждала, что перед ней был молодой человек, другая уверена, что убийце хорошо за пятьдесят.

— Мистика какая-то. Неужели нельзя даже в маске отличить молодого человека от пожилого?

— Это еще что. Еще одна утверждала, что у доктора не было лица. Вообще.

— Идиотизм.

— Вовсе нет. Свидетельница молодая женщина тридцати восьми лет, работник крупной компании. И совершенно не похожа на истеричку, либо фантазерку.

Ян помолчал.

— Тогда у вас и у нас действительно все очень хреново.

Убийца без лица. Что-то до ужаса новенькое.

14

BigBOOK

Всегда думал — каково это оказаться на первых полосах газет? Или стать героем дня для журналистов? Мечтал ли о таком? Наверное. А вы когда-нибудь мечтали? Мечтали же, признавайтесь.

Утром следующего дня после моей встречи с чумным доктором, а сомнений, что это был именно он, не осталось ни малейших, я брел через почти вымерший частный сектор к газетному киоску. Гуляя до судьбоносной «встречи» вчера по району, я приметил на углу остановку и возле нее скромно стоящий ларек.

«Роспечать» — всегда свежая пресса!»

Помнится раньше около таких киосков приятно пахло свежими газетами, а со всех концов к низенькому окошку спешили люди с зажатой в кулаке мелочью для покупки любимого издания. Сейчас здесь пахнет только выхлопными газами, а на остановке рядом стоят хмурые люди в спущенных масках, в праздном ожидании непунктуального автобуса. Да и газет-то хороших почти не осталось. Все ушло в интернет. Частично, вместе с литературой. Через мутную витрину я, словно соглядатай, наблюдал за первыми полосами пришедших газет. В стране, где количество бумажных изданий каждый год катастрофически сокращалось, также как и точек их продажи, читать свежую газету, пахнувшую типографией и трудом людей, не спавших всю ночь, выпуская издание, было приятно.

Несколько федеральных изданий молчат. Они готовились к выпуску раньше. Пестрые издания о звездной жизни, лежащие рядом вперемешку, вновь рассказывают о двадцать первом разводе титулованный звезды шоу-бизнеса, и о подающей надежды блогерше, одни губы которой занимают пол-лица, на страх и ужас музыкальных гурманов вдруг решившей стать певицей. Ничего интересного.

А вот две местные ежедневные газетенки выделяются двумя крупными заголовками — яркими и пугающими одновременно.

ОЧЕРЕДНОЕ, ДВЕНАДЦАТОЕ ПО СЧЕТУ, УБИЙСТВО ЧУМНОГО ДОКТОРА. ПОЛИЦИЯ В НЕДОУМЕНИИ.

Заголовок один.

И заголовок два.

СЛУЧАЙНЫЙ СВИДЕТЕЛЬ ВСТРЕТИЛ ЧУМНОГО ДОКТОРА ПОСРЕДИ НОЧНЫХ УЛИЦ, НО ПОЛИЦИЯ УПУСТИЛА УБИЙЦУ!

Знает ли мой неудачливый киллер, о ком кричат сегодняшние передовицы местных изданий? Думаю, нет. Вряд ли он читает газеты. Впрочем, как и книги.

— Сегодняшние выпуски, — гордо указала на них пальцем киоскерша, открывая мне навстречу крохотное окно. Я не успел раскрыть рта, а она уже поймала мой взгляд за витриной и знала, что мне нужно. — Ночью экстренно печатали тираж, только-только привезли.

— Дайте оба выпуска, — ответил ей я и шумно выгреб из карманов мелочь.

Она неторопливо пересчитала монеты и сокрушенно выдала:

— Ну почему эти дураки журналисты называют этого подонка доктором! Какой же он доктор, если он убивает людей?!

Я не мог не согласиться и лишь кивнул в ответ, выражая полное одобрение ее взволнованной речи.

После утреннего моциона за прессой, я вернулся в дом, позавтракал, и прочел статьи, частично посвященные не только загадочному убийце, но и мне.

Итак, ночью убита двенадцатая жертва, у следствия по-прежнему не было версий, а единственный свидетель, то есть я, назывался важным шагом в продвижении расследования к финальной точке. Эти слова записали со слов высокого руководителя Следственного комитета, некой Аллы Манжос. С фотографии на меня смотрела строгая, не слишком красивая женщина, от строгого взгляда которой хотелось убежать как можно дальше.

Правда в том, что я являлся не таким уж и важным свидетелем, благодаря мне чумного доктора не поймали, и ничего нового в облике загадочного убийцы не увидели. Следовательно, руководительница комитета нагло врала. И вранье ничто иное, как откровенное бессилие в деле поимке подонка. Между тем страх и недовольство жителей города, и естественно недовольство кое-кого сверху, только нарастало.

Я бросил газеты на старенькую прикроватную тумбу, и решил навестить мою возлюбленную, не в силах оставаться дома.

Кажется, я уже рассказывал вам о своем приятном одиночестве? Отсутствие семьи, минимум знакомых и людей, смеющих себя назвать себя моими друзьями, и никакой женщины на горизонте, с которой можно бы приятно разделить холодную уральскую ночь.

Ничего этого у меня не было. Я одинок, но не унываю и не предаюсь печали. Я счастлив несмотря ни на что. Ведь в моей жизни есть возлюбленная.

Фаина. My love. My darling.

Наша любовь состояла исключительно в духовной связи. Всю жизнь Фаина работала в областной межнациональной библиотеке, где мы как-то давно познакомились. Как сейчас помню, лил сильный дождь, затопивший все тротуары. Я неуклюже бежал под ледяными струями небесных потоков и отчаянно искал укрытия, понимая, что проигрываю битву со стихией. На мрачном грозовом горизонте маячила пневмония. Тут я увидел светящиеся крошечные окна библиотеки, и приоткрытую дверь, покачивавшуюся на ветру, буквально приглашавшую случайного путника вроде меня войти в книжные пространства. Так я и сделал. А уже через полчаса в пустом читальном зале пил чай с обаятельной заведующей. С тех пор началась наша дружба, с годами переросшая в нечто большее, чем просто товарищеское знакомство.

По счастливому стечению обстоятельств, библиотека располагалась всего в нескольких кварталах от моего нового местожительства, аккурат за печально прозванным в народе «цыганским поселком». В девяностые годы здесь царил самый настоящий анклав распространения наркотиков. Красные кирпичные дворцы, до безобразия безвкусные, вырастали на месте бывших избушек, а их владельцы ощущали себя хозяевами жизни, безжалостно зарабатывая деньги на боли и страданиях. Сейчас возведение домов прекратилось, былые особняки постепенно утрачивали свой первоначальный блеск, а про наркотики почти забыли. По крайней мере, это не делали так открыто как раньше. Регулярные облавы ОМОНа не давали забывать особо отчаянным, что лихие годы позади, а наркота — зло, выраженное в километровых тюремных сроках.

Позади здания библиотеки, словно нимб, вырос громадный многосекционный двадцатиэтажный дом, который своим каменным взором грозно смотрел на былые остатки цыганского величия и прочих избушек вроде моей. Все многочисленные застройщики города уже вынесли свой приговор в части сноса, хоть и отсроченный на неопределенный срок. Куски частного сектора представляли собой очень сладкий пирог для строительных корпораций, хоть и с кисловатой начинкой, так как людей из хижин приходилось куда-то выселять, и расселять за деньги корпораций. А с деньгами там расставались неохотно. Каждый снос в итоге превращался в череду скандалов, судебных разбирательств, криков и отчаянных сопротивлений приехавшим грейдерам.

Пройдя по узким улицам среди хижин вперемешку с величественными особняками, за оградами которых периодически выли нагловатые волкообразные собаки, я добрался до серого бетонного здания с узкими продолговатыми окнами. В торце находился неприметный вход с еще более неприметной желтоватой вывеской «БИБЛИОТЕКА».

Традиционно скрипнув в приветствии, стальная библиотечная дверь впустила меня в узкий коридор с тремя ступеньками. Поднявшись по ним, ты оказывался в некотором подобии прихожей с гардеробом. Там пожилая женщина в очках со спущенной маской, читая старенькую книгу из вечных классиков, всегда поднимет глаза и приветливо кивнет редкому гостю. За спиной у нее пустыми иглами блестели крючки для одежды.

— Фаина Андреевна на месте? — спросил я, снимая шапку, которая предательски едва не ухватила за собой мой парик.

Стекла очков блеснули. Книга — это оказалась скабрезная «Лолита» Набокова — отложена в сторону, и вахтерша-гардеробщица в одном лице ответила:

— Утром была на месте.

— В отличие от ваших немногочисленных читателей, — указал я на пустые вешалки.

Женщина устало повернулась, осмотрела островатые крючки с поникшими бирками, словно надеясь на внезапную материализацию хотя бы нескольких читателей, и вздохнула.

— Время такое. Все в интернетах есть. Зато летом мамаши с детьми за литературой побегут для чтения на каникулах.

Ежегодное нашествие на библиотеку совершалось летом — её осаждали взволнованные мамы с детьми. Они штурмовали полки с классической литературой, поглядывая в длинные списки литературы, «обязательной к прочтению». После книги приносили обратно, за исключением тех, что теряли на дачах и курортах — и после о библиотеке не вспоминали даже в страшных снах до очередных летних каникул.

Я сдал одежду и через следующую дверь прошел в основной зал. Библиотека представляла собой переплетение несколько уровней. На импровизированном балконе располагался центр информационных ресурсов, уровнем ниже шли непосредственно полки с книгами, обрамляющие атриум, в глубине которого располагался читальный зал, а еще ниже, спустившись по крутой лестнице практически на подземный уровень здания, можно было попасть в зал периодики.

Фаина в момент моего появления в царстве книг работала именно там. Сквозь стеклянные своды крыши вниз проникали солнечные лучи, смешиваясь с ярким светом от ламп дневного освещения. Они были подвешены за практически невидимые цепочки, отчего создавалось ощущение, что светильники будто парят в воздухе. Пройдя через читальный зал в самый низ, я увидел свою возлюбленную около крутящихся барабанов-полок с толстыми литературными журналами. Мерцание экрана компьютера бликами отражалось в линзах ее очков. Увидев меня, она улыбнулась и отложила раскрытый каталог.

— Здравствуй, дорогой. Давненько не видела тебя. Смотрю, даже волосы отросли!

Ее очередная изящная шутка. Она была в курсе моей печальной истории свидетеля и безжалостного наемника-убийцы. Именно Фаине звонил я, укрываясь в недрах своей квартиры, опасливо выглядывая в окна. Я испытывал страх перед возможной, незаслуженной смертью, Фаина же боялась навсегда потерять меня.

— Главное, помнить и не забывать, — ответил я и устало вымучил для нее свою не самую обаятельную улыбку.

Я не знал, сколько Фаине лет. И никогда об этом не спрашивал. Возможно, ей было чуть за пятьдесят. Возможно, много больше. То, что нас соединяло — наша духовная связь, ценилось гораздо выше всех возрастов и предрассудков.

Она улыбнулась.

— Как там твои начитки? Что на этот раз — Лавкрафт или вновь Кинг?

— Лавкрафт, и еще немного Карлоса Кастанеды.

— Дай угадаю, «Искусство сновидения».

— О да!

— Но сюда тебя привело явно не сновидение и не Дон Хуан?

— Не знаешь, что пишут в серьезных изданиях о нынешнем убийце по прозвищу чумной доктор? Сейчас все есть «в интернетах», по меткому выражению вашей гардеробщицы, но в сети, как правило, столько мусора и домыслов. Я человек, доверяющий печатному слову в его бумажном обличии.

— Ты единственный, кто в нынешнее время приходит в библиотеку, чтобы почитать подшивки газет. Иногда мне кажется, что я их делаю только для тебя.

— Неужели их больше никто не берет?

— За последние месяцы нет, так что можешь смело листать — следов нового вируса там нет.

— Как и читателей.

Она грустно улыбнулась и вновь надела очки.

— Кажется, библиотекам вирус нанес гораздо больший ущерб, чем коммерции. Но в газетах о нем почти ничего не пишут.

Фаина глянула на редеющие полки периодики.

— И газет уже почти не осталось.

Пандемия убивала людей. Современный мир убивал газетные издания.

— Ты много о нем слышала?

— О чумном докторе-убийце? Что-то да, но не обращала особого внимания. В нашем дивном новом мире каждый месяц появляется какая-то новая гадость и уследить за всем не представляется возможным.

Она тяжело вздохнула.

— И следя за всем современным можно преждевременно сойти с ума.

Спустя пять минут Фаина дала мне подшивку газет с криминальной хроникой. Я поблагодарил ее и расположился в пустующем читальном зале, и не спеша перелистывал газеты, постепенно узнавая все больше о чумном докторе. Меня напугала эта история, ведь серийные убийцы — всегда, как правило, нечто приходящее из телевизора, который можно выключить, или из книг в яркой дешевой обложке, которые можно отложить или вовсе не купить. Сейчас убийца, попросту говоря, маньяк, объявился в нашем городе и без того изнывающем от второй волны пандемии и каждую ночь наносил новый удар. Страшней всего было полное неведение полиции. Я, как невольный участник событий, вчера хорошо разглядел их растерянные лица. Растерянные и испуганные. Они не знали, что делать с этим чудовищем.

Совершенно неожиданно у меня вдруг возникло два необычных ощущения. Первое — мой внутренний голос, все это время мирно дремавший где-то в чертогах души, проснулся и сказал, что это хоть первая, но далеко не последняя встреча с чумным доктором. Второе — странный убийца, которого не могут поймать все недремлющие стражи нашего беспокойного правопорядка, весьма нетипичный душегуб. И поймать его будет не только сложно, но скорей невозможно, пока полностью не станет ясен его первоначальный замысел всей этой трагедии с убийствами.

По спине вдруг пробежали мурашки. Неожиданное, и весьма неприятное чувство. Казалось, кто-то стоит за спиной и пристально смотрит на то, что я читаю. Последний раз такое чувство посещало меня на улице, стоило мне сбежать из своей квартиры. Мне мерещилось, что киллер узнал меня и идет по следу, выжидая удобного момента для выстрела.

Я резко оглянулся. Зал библиотеки тонул в тишине. Пару человек по-прежнему стояли у стойки абонемента. Никто не смотрел на меня. Никто не наблюдал.

А потом взгляд упал на окно, возле выставочного комплекса уровнем выше. За полуоткрытыми жалюзи мне почудились очертания тени, заглядывающей в библиотеку. Или тени не было, а все лишь мне показалось?

Я вскочил со своего места, приблизился к окну. Там по-прежнему виделись очертания человека. Может кто-то просто стоит у стен здания и курит?

Где-то в зале упала видимо большая книга, подняв очень громкий грохот. Я отвернулся на звук, а когда повернулся к окну вновь — тень исчезла. Я бросился к ставням и распахнул жалюзи. Я видел, как к соседнему скверу медленно шла удаляющаяся тень

Черная куртка, шапка, опущенный руки в перчатках. Фигура слегка сутулилась. Не было бокса, но походка… Был ли это чумной доктор? Неужели он меня выследил? И сейчас наблюдал за тем, как я читаю, что о нем пишут в прессе?

Быть такого не может. Это лишь случайный прохожий в точно такой же черный куртке, скукожившийся от холода бесконечной осени.

Разум боролся с тем, что я видел. Наплевав на все, я бросился прочь из зала, выскочил под изумленным взором гардеробщицы на ледяную улицу.

Но вокруг уже было пусто.

Фигура исчезла. Мой фантом растворился на улицах города.

А под дикими яблонями, неподалеку от автобусной остановки, стояла моя старуха — та ночная визитерша. Она, завидев меня, улыбнулась и помахала мне своей костлявой рукой.

Я вернулся в библиотеку, не веря в произошедшее и не доверяя увиденному. Мне казалось, я заснул, читая газеты. Не могло такое произойти на самом деле. Не могло.

— Фаина! Фаина-а! — вскричал я, завидев мою возлюбленную, поднимающуюся с нижнего уровня библиотеки. — У тебя есть камеры видеонаблюдения на улице?

— Зачем тебе они? — она была удивлена столь неожиданным вопросом.

— Кажется, за мной следили.

— Что?

Я весьма сумбурно объяснил ей увиденное. Фаина похоже не поверила, но все равно разрешила пройти в специальную комнату, куда на два небольших монитора выводились изображения с десятков видеокамер. Большая часть была установлена внутри библиотеки, пытаясь помешать банальному воровству книг. Еще три стояло снаружи. Мне пришлось пересмотреть изображения с каждой. Везде я старался найти ту фигуру в черном, которая наблюдала за мной через окно. Ведь не могло это мне в конце концов показаться? Или могло?

Но никакой фигуры на камерах не было. Был лишь я, который словно городской сумасшедший в одной рубашке выбегают на промозглую осеннюю улицу, и судорожно оглядывается.

— Видишь, — осторожно положила свою руку мне на плечо Фаина. — Там никого нет.

В самом же деле, мне правда все это привиделось?

15

Ординаторская всегда пустовала, в отличие от палат, окружающих эту тесную комнату с заваленными карточками пациентов столами.

Палаты были переполнены.

Даже если за день выписывали чудом огромное количество выздоровевших, койки моментально занимали вновь прибывшие. И мест все равно не хватало.

Сущая катастрофа.

В противочумном костюме (Господи, неужели это все на самом деле, а не фильм, и они действительно все работают в защитных костюмах?) было по-прежнему тяжело дышать. Поначалу, когда он только приступил к работе, казалось, что это временное явление. Просто лето. Жара. На удивление жаркое лето на Урале, где теплая погода — это весьма избирательная гостья.

Зимой будет легче, говорили ему. Наоборот, костюм станет согревать. Зимой то тут холодно. Нет, больница хорошая, с ремонтом, не суперкрутая клиника, конечно, но очень продвинутая. Просто холод тут частый гость.

Особенно в районе морга.

Там он опасался ходить. Ведь был всего лишь молодым интерном, которого безжалостно бросили на борьбу с пандемией, так как сил опытных врачей не хватало.

И до одури боявшийся морга. Нет, у него на глазах умирали люди. Пару раз он уже принимал участие в реанимационных мероприятиях. Но морг…. Это совсем другое.

Там смерти гораздо больше.

Смерть непрерывно дежурила возле реанимации. Иногда казалось, он мог зажмуриться, и увидеть одиноко стоящую фигуру в темноте — коридоры редко подсвечивались полностью и ламп горело обычно совсем немного, создавая таинственный полумрак — которая смиренно выжидала возможностью войти и забрать с собой очередную жертву.

А забирать ей приходилось постоянно. Пандемия медленно, но верно убивала людей, сокращая население земного шара. От того смерть чувствовала себя раскованно.

Он убрал со стола ненужные карточки и вышел в небольшой холл перед ординаторской, ярко подсвеченный люминесцентными лампами. Справа и слева отходили в пустоту темные отростки коридорных ветвей. Света там не зажигали.

Кому нужен свет ночью?

В респираторе было тяжело дышать. Он так и не привык, что каждое мгновение слышит свое тяжелое дыхание. В остальном вокруг царила гнетущая тишина.

Такая гнетущая, что хотелось завыть от отчаяния.

Когда все это кончится? Когда можно будет сбросить жутковатую амуницию и не жалеть о выборе своей профессии? Когда перестанешь всего и всех бояться?

У дверей реанимации пусто. Сумрак не таил никаких теней.

Не было и его.

Заведующий прозвал его чумным доктором, гораздо раньше, чем такое прозвище дали в прессе и интернете.

Он появлялся словно из неоткуда. Садился на скамейку, клал свой бокс на колени, скрещивал руки в черных перчатках на его крышке и смотрел в одну точку на стене.

Как он попадал в больницу?

Кто его пускал?

Или он заходил через незапертые черные хода, аварийные выходы?

И какого, спрашивается, хрена он делал в красной зоне?

Может это все одна большая иллюзия, как и полупризрачная фигура смерти возле дверей реанимации?

Почему когда он первый раз увидел эту, несколько сгорбленную фигуру чумного доктора на скамейке, не подошел к нему? Что его остановило?

То, что та человеческая субстанция, которая сидела со своим боксом на коленях была самым настоящим чудовищем?

Нет, оставьте эти бредни своим детям. Вспоминая, он рассмеялся, и респиратор заглушил смех, скрыл улыбку. То существо было из плоти и крови. Или ему так казалось? Хотело казаться?

Может, ему было страшно? Он боялся его?

Но ведь его видели другие? Или нет? О да, чумной доктор искусно сливался со скамейкой. Просто фантастика — фигура во всем черном почти незаметна на фоне всего белого — белой скамейке, белом кафельном полу, белых стенах, белом потолке селе заметными трещинами.

Это действительно фантастика.

Стало ли ему страшно, когда он увидел его во второй раз? Да. И ужасно страшно. Но он прошел мимо. Потом рассказал заведующему. Заведующий, надо же как удивительно, тоже все видел.

— Когда он приходит, кто-то тут же умирает, — развел руками он.

— Да у нас же каждый день умирает иногда по несколько человек, и это только в красной зоне! — воскликнул интерн.

А ведь были и другие открытые отделения, куда тоже периодически захаживала смерть, хоть и не с таким вожделением, как в реанимационное.

— Ты не понимаешь, — качал головой заведующий. В его глазах, единственном живом месте, которое было видно из-под защитного костюма, пусть и скрытое прозрачными пластиковыми очками, читалось снисхождение. Что взять с этого молодого интерна? Он мало понимает в этой жизни. Мальчишка пока еще. — Когда чумной доктор приходит, кто-то умирает сию минуту. Это нечто питается смертью, болью, страданием.

Умирали не только пациенты. Умирали и врачи. Медсестры. Санитарки, таскающие за собой гремящие тележки с дезинфицирующими средствами. Умирали уже дома.

Не просыпаясь.

Новый вирус не успевал до них добраться.

— Но как, как он заходит сюда?! — чуть ли не кричал, не понимая интерн, и респиратор уже, в отличие от смеха, не глушил его вопль отчаяния.

Заведующий разводил руками.

— Есть вещи, которые не поддаются объяснению. Что тут непонятного?

Интерн снова шел по коридору, прислушиваясь к посторонним звукам, но слышал только свое дыхание и шуршание защитного комбинезона. Придет ли сегодня чумной доктор в отделение?

Он резко оглянулся, будто такой резкий поворот помог бы ему увидеть кого-то, притаившегося в сумраке больничного коридора, но пространство вокруг оставалось пустым. Только где-то мигнула лампа, словно приветствуя его.

Никого.

Когда он подошел к пластиковым дверям реанимации, отделявшим привычный мир от мира боли и страдания, вдруг чья-то рука, словно призрака, коснулась его шеи. Он почувствовал, как невидимое кольцо смыкается вокруг его горла, перекрывая доступ дыханию. Интерн схватился за горло, но ухватил только пустоту и часть защитного костюма. Позади никого.

А из дверей реанимации вышла его напарница по ночной смене. Тоже интерн, брошенный на борьбу с эпидемией. Сквозь защитные стекла очков были видны ее грустные глаза.

— Заведующий умер, — сказала она ему и поначалу, через плотный респиратор. Сначала он не расслышал ее слова. Наверное, просто не хотел верить.

— Ночью сердце остановилось. Вроде бы…

Последним в отделении чумного доктора видел именно заведующий.

16

Георгий

Сегодня у них какое-то торжество.

У меня выходной и после обеда я засыпаю, но вскоре меня будят громкие голоса за стенкой. Несколько женских, ее звонкий нежный голос и величавый, чересчур громкий, голос ее придурка, которого она зовет своим парнем.

Я ее трахальщик, как-то сказало это ничтожество по телефону кому-то из своих друзей. Ее не было дома, и этот идиот нагло обсуждал мою девушку с кем-то из друзей. А я все хорошо слышал через стенку.

Трахальщик. Он убожество, а не трахальщик.

Скорей всего, его друзья точно такие же, как и он. Слегка туповатые, самоуверенные, с кучей понтов, которые на самом деле ни что иное, как обычные комплексы. Все они без мата с трудом могут связать несколько слов подряд.

Летом он щеголял по двору в бесформенной одежде. На ногах были надеты смешные носки, едко-желтого цвета, ярко-красная футболка и шлепанцы. Ужасающе безвкусный вид. К дому он подходил своей походкой вразвалочку, якобы придающей мужество.

Голоса за стеной становятся громче. Соседское веселье посреди рабочей недели входит в свою кульминационную фазу.

Я встаю и, не зажигая света в комнате, подхожу к окну. На улице стемнело, хотя еще не больше пяти часов вечера. Проклятый ноябрь. Унылая пора темноты и унылости, без всякого очей очарования. Месяц, где на тебя накатывают тоска и сонливость. От долгих мрачных дней хочется выть. Парковка перед домом пока пуста. Мимо проходят редкие люди, зябко кутаясь от ветра. В окнах соседних домов каждую минуту зажигаются новые окна. Город постепенно возвращается домой с работы.

За стенкой кто-то кашляет и истерично хохочет. Господи, хоть бы там не было никого зараженного! Не понимаю людей, которые с кашлем, насморком, да для кучи и ломотой в теле шляются по знакомым, ходят в кино, идут на работу и заражают всех вокруг. Они идиоты? Эгоисты? Или то и другое?

Закрываю глаза, стараясь справиться с потоком нахлынувших эмоций и ненависти, и на мгновение остаюсь в полной темноте. Внутри нее почти комфортно. Если только не оставаться в этом мраке надолго.

Поначалу я думал, что новая пандемия преобразит человечество, уменьшит эгоизм. Люди начнут думать не только о себе, но хотя бы и о близких. Потом любовь к родным и друзьям вместе перейдет на окружающих — соседей, прохожих, случайных попутчиков в транспорте. Вот только люди остались прежними. Более того, многие стали еще более эгоистичными. Озлобленными. Самоуверенными. В нашей жизни не поменялось ровным счетом ничего. Наверное, даже падение на землю метеорита их не изменит.

Я не могу больше выносить звуки праздника. Кажется, они включают какой-то фильм. Раздаются позывные онлайн-кинотеатра, слышится обсуждение. Видимо смотрят на список доступных бесплатных фильмов и выбирают, что можно поглядеть этим вечером. Бесплатное не удовлетворяет. Придурок что-то лопочет про боевики. Конечно же, как раз его уровень. Тупая стрелялка, мордобой, много крови, обезьянообразный лысый мужик в виде главного действующего лица. Убогий аналог мужчины-героя. Печальная нынешняя современность. Этим дебилам не понять, что мужество и храбрость не такие.

Бесплатное не подходит, и моя соседка со стоном переходит в раздел платных фильмов.

Мне трудно слышать звуки чужого праздника, и я хочу уйти из квартиры. Увы, уходить только некуда. Не праздно же шататься по холодным улицам?

Конец ознакомительного фрагмента.