Зеленое платье Надежды

Светлана Фетисова

Однажды героиня решается кардинально поменять свою скучную жизнь, она с головой окунается в мир киносъемок. И в полумраке павильона она встречает любовь.

7

Сегодня великий день, поэтому Надя проснулась задолго до трели будильника. За окном хозяйничала темнота, а в доме напротив светилось только два окна. Можно было еще поспать целый час, но адреналин стучал в висках и не давал сладко поваляться в теплой кроватке, он подстёгивал невидимой плеткой, гнал вперед, он заставлял бессмысленно передвигаться по комнате и задумчиво покусывать кончики ногтей, не зажигая свет. Надо было найти себе дело, срочно, а то что-нибудь может перегореть внутри.

Но занятие себе было найти не просто, ведь ещё вчера она подготовила всё, даже написала номер сцены на хлопушке. Она уже десяток раз проверяла, но решила, что лишняя проверка не повредит. Юбка поглажена, дырка на перчатке зашита, выдранный клочок кожи на сапоге закрашен чёрным фломастером, сегодня хочется быть безупречной.

Инвентаризация продолжилась. Ногти подпилены и покрыты бесцветным лаком, лишние волоски на бровях выщипаны, правда, лопнула и покраснела кожа в уголках губ, но это можно закрасить тональным кремом. Ещё длинновата чёлка, конечно, можно оставить и так, но у Нади было ещё слишком много времени.

Стараясь не шуметь, она нашла ножницы и направилась в ванную. В школе Надежда довольствовалась ровной полоской челки, но став постарше, она усложнила процесс стрижки для достижения эффекта пышности. С помощью расчёски разделив волосы на небольшие прядки, Надя приступила к стрижке. Когда половина дела уже была сделана, неожиданно распахнулась дверь и рука с ножницами дрогнула и отрезала волосы гораздо короче соседних. Пока Зоя Сергеевна спросонья соображала в чём дело, Надя пришла в ужас от выстриженной пряди, как раз по центру лба. Слёзы бессилия брызнули из её глаз. Наконец, мать осознала величину горя, постигшего дочь.

— Милая моя, ну кто же стрижет волосы среди ночи?

Эта реплика направила отчаяние дочери в направлении матери.

— Это всё ты… ходишь тут…

— Ничего страшного не случилось, дай-ка я посмотрю..

Осмотр озадачил родительницу.

— Ну, если тебе так приспичило подстричься, разбудила бы меня… ты же знаешь, самой это делать нехорошо.

— Зна-а-ю.

Надя посмотрела на свое отражение в зеркале и разревелась уже совсем по-детски.

— Дурочка не реви, хуже будет.

— Хуже-е не-е бу-у-дет.

— Будет. Теперь тебе нечем прикрыть красные опухшие глаза.

Через пару секунд железный мамин довод дошел таки до сознания дочери и она усилием воли прекратила плакать.

— Ну, вот и хорошо. Теперь решим, как быть. У меня есть несколько вариантов…

— Только не предлагай мне побриться наголо.

— Хорошо.

В результате длительных препираний, активной жестикуляции, примерки заколочек и платков, было выработано революционное решение — довести абсурд до апогея.

Дрожащими от волнения руками Зоя Сергеевна взялась за ножницы.

— Теперь главное, чтобы никто не открыл дверь.

Дочь шутку оценила, но улыбка получилась вымученной.

Всего десять секунд и на лбу у Наденьки обозначились три пряди разной длины.

— Лестница в небо. Как ни странно, а тебе идёт.

Надя посмотрела на себя, непривычно — но совсем неплохо. Редко экспериментировавшая со своей внешностью, девушка вдруг ощутила прилив обновлённой энергии.

— Хорошо, что времени много. Теперь, мне нужно поменять подготовленную одежду.

Небо за окном посветлело настолько, что стало понятно — где-то там за многослойными тучами взошло солнце.

Мать и дочь пили горячий кофе, который кажется особенно ароматным именно по утрам.

— Может, тебе сделать пару бутербродов с собой?

— Мам, может тебе лечь ещё поспать?

— Нет. Через часок мне тоже идти на занятия. Я лучше помедитирую…

— Только, на всякий случай, поставить будильник.

Зоя Сергеевна улыбнулась.

— Обязательно. Ты не опоздаешь?

— Нет.

Девушка помедлила, раздумывая говорить или нет, потом продолжила.

— Мам, я боюсь. Чем ближе, тем больше.

— Это естественно. Первый день все боятся, но я тебя прошу помнить только одно: работа — это средство, а не смысл существования. Мы работаем чтобы жить, а не живём чтобы работать, поэтому, что бы не происходило на работе, это не конец света. Ты у меня умная, красивая и талантливая девочка, ты достойна большего, чем бегать на побегушках. Поэтому относись к этой работе, как к большому приключению.

— Хорошо, мам, я постараюсь.

Павильон №3 был похож на растревоженный улей, причем, на хорошо освещённый улей, десятки осветительных приборов всех калибров и мощностей работали на полную катушку. Бедная Надежда так растерялась среди бурлящего хаоса, что так бы и стояла как пень с хлопушкой, если бы Толик издалека не заприметил её.

— Привет. Поздравляю с первым рабочим днём. Я смотрю, ты уже написала на хлопушке номер сцены — это зря. Всё ещё может поменяться, не один раз.

— А что же мне делать? Каждый раз переспрашивать? Как дебилка?

— Для тебя же будет лучше. Лучше быть дебилкой без свидетелей, чем у всех на виду? Пойдем к второму спросим.

— Второму режиссеру?

— Ты помнишь, как его зовут?

— Геннадий… не знаю отчества.

— И я не знаю. Плетнёв Гена, вон он.

Крупный мужчина с солидным пузом, которое выглядывало из-под джемпера, разговаривал с актрисой в декорации гостиной. В это мгновенье кто-то истошно заорал:

— Афанасьев.

— Иду-иду. Не переживай, съемки начнутся часа через полтора.

— Ого, а я думала сейчас. Ты поможешь мне сегодня? Пожалуйста…

— Конечно помогу.

И Толик ушёл. Конечно, логичнее было бы попросить помощи у Макса, но его нигде не было видно, да и навязываться ему не хотелось.

Надежда попыталась прилепиться к Вике, снующей туда-сюда, но через пять минут преследования она догадалась, что отвлекает её и если хочет сохранить их дружбу, то лучше не мешаться под ногами.

Хаотичное движение озабоченных людей имело какой-то тайный алгоритм, пока не известный Надежде и она ретировалась в коридор, на лавочку для курящих. Она просто сидела, опершись локтями на своё орудие труда — хлопушку и наблюдала за людьми. Кто-то здоровался, кто-то с интересом поглядывал на девушку во время скоростного перекура, перед ней промелькнули все знакомые лица, даже Макс, и десятки незнакомых — так прошёл час.

Темп суеты стал заметно замедляться. Из павильона выглянул Толик.

— Надь, идём.

Сердце забилось так сильно, что Надежда отдала бы всё на свете, лишь бы продолжать сидеть на лавке. Ноги отказывались слушаться и цеплялись за всё, что ни попадалось на их пути. Тревога оказалась ложной, Толик подвел её к небольшому телевизору.

— Вот, по этому монитору ты можешь увидеть с какого места начинается съемка и встать в нужной точке. Главное, мы должны видеть цифры на хлопушке и слышать чёткий стук для последующей синхронизации звука и изображения. Не забывай, что ты произносишь свои цифры только после слов: есть мотор. Поняла?

— Вроде да. Но мне сейчас кажется ужасно сложным всё, что ты сказал.

Анатолий — добрая душа, понял всё, что происходит в испуганной душе Надежды.

— Я буду находиться прямо за камерой и буду тебе подсказывать. Хорошо?

— Спасибо тебе, Толик, огромное спасибо за помощь.

— Пока не за что. Кстати, ты спросила какую сцену снимаем первой? Сейчас самое время.

Надя отыскала взглядом второго режиссера и направилась к нему, в это время к Толику подошёл Макс и они вместе стали наблюдать за перемещениями девушки. Она получила от толстяка какие-то бумажки и вернулась. Макс кивнул ей.

— Привет. Ты подстриглась?

— Да.

— А я то думал, что-то изменилось, а что не пойму. Вот, что значит, глаз намётанный…

— Толян, ты плохой фотограф…

— И не Дон Жуан.

— Надя, не обращай внимание на этого олуха. Кстати, он тебя предупредил, чтобы ты обязательно улыбалась, когда будешь стучать этой своей мини гильотиной?

— Нет. А зачем?

— Чтобы нам было приятно.

— Обязательно.

И Надя впервые за этот сумасшедший день улыбнулась.

Пространство павильона стало стремительно заполняться людьми, словно где-то прибыл поезд. Целую толпу привёл с собой, сияющий словно медный начищенный таз, продюсер Армен Манукян. Он, как конферансье, вышел на свободное пространство и громко потребовал:

— Прошу внимания и тишины.

Почти сразу же, все присутствующие затихли и перестали ходить, и вообще шевелиться.

— Сегодня у нас Великий день. Мы отплываем в интереснейшее путешествие.

Макс обернулся к Надежде и выразил своё отношение к этим пафосным словам презрительной миной. Дальше девушка уже не слушала велеречивые излияния словоохотливого продюсера, а смотрела на лица слушающих. Это оказалось увлекательным занятием. С большим и искренним интересом Армена слушали только пришедшие с ним люди, видимо, для них и звучали эти слова. Всем остальным, то есть членам съёмочной группы, было глубоко до фонаря, они просто молча пережидали.

–… и позвольте мне, символически начать съёмки. Елена Ильинична, Вы не против?

Женщина с глубоким страданием на лице, режиссёр-постановщик, согласно кивнула. Из толпы вышел парень с тарелкой в руках, на ней крупно было написано название сериала «Стопудовая любовь» и что-то ещё, и передал её продюсеру.

— Ну, с Богом!

Армен, со всей силы и с высоты своего полутораметрового роста, шарахнул тарелкой по полу. Толпа дружно зааплодировала и бросилась поднимать осколки, разлетевшиеся по сторонам.

— По местам.

Скомандовал продюсер и увел радостных «экскурсантов» из павильона. Надежду словно подкинули на раскаленной сковороде, она встрепенулась и заметалась.

— Мне уже надо идти?

— Не надо так волноваться. Сначала будет репетиция и ты сможешь её посмотреть по монитору.

Немного успокоившись, Надежда попросила у Макса сигарету. Они вместе вышли в курилку.

— У меня такое ощущение, что сегодня я должна войти в клетку с тиграми, при зрителях и без всякой подготовки. Жуткая паника.

— У тебя всё написано на лице. Я тебе дам совет — заранее присмотри место, куда ты будешь убегать. Сейчас, во время репетиций.

— Спасибо Макс. Я так боюсь облажаться.

— Не бойся, всё будет хорошо.

Надя по достоинству оценила совет Макса лишь после первой репетиции. Люди вокруг съемочного пятачка стояли столь плотно, что найти лазейку было достаточно сложно. Нужно было уйти быстро, не попасть в кадр при движении камеры и замереть, а лучше провалиться сквозь землю.

К Надиному счастью, репетиций было много, механизм только настраивался на работу.

Настал час «Х». Вся трясясь от напряжения, Надя встала перед камерой, как ни подбадривали её Толик с Максом, легче не становилось. Ноги налились свинцом и вросли в пол, минуты тянулись бесконечно долго. К тому моменту, как режиссёр крикнула «мотор!», в голове Нади наступила пустота. И вот уже звучит ответ: есть мотор! А Надя забыла цифры, написанные у неё на хлопушке. Позор! Она повернула к себе плоскость и прочитала:

— Серия первая. Сцена десятая. Кадр первый. Дубль первый.

И забыла, что дальше. Тут Толян пришел на помощь.

— Хлопай.

В этот хлопок она вложила всю свою физическую силу и их совсем не осталось, чтобы уйти. Топа расступилась, пропустив торопящуюся Надежду.

— Тишина на площадке! Начали.

И понеслось. Наде, временно оглохшей от стучавшего в висках пульса, показалось что всё сделанное ею — верх дилетантизма и корявости. На самом же деле, никто кроме Толяна и Макса не заметили её смятения, всё было в рамках первого рабочего дня.

Уже вечером, заполняя монтажные карточки, Надя чувствовала себя прошедшей боевое крещение на передовой.