Любовники моей матери

Светлана Семионичева, 2010

Молодая девушка, рано потерявшая мать, ищет ее старых знакомых, чтобы побольше узнать о ней и о себе. В процессе поисков происходят события, переворачивающие всю жизнь героини. Среди любовников матери она находит настоящего отца и встречает свою первую любовь. Из отзыва читателя: «Такое горе, такое горе эта человеческая жизнь, даже когда счастье. Особенно, когда счастье. И очень особенно, когда любовь».

Часть вторая. Дневник

— Бабушка, а что это за парень такой кудрявый? — в очередной раз пыталась я добиться от бабушки чего-нибудь путного, перелистывая мамин девический альбом одним весенним вечером.

— Это Саша Разумихин, а зачем ты спрашиваешь?

— Интересно, а если я приду с ним познакомиться, он поймет, чья я дочь.

— Бог с тобой, дитя, они с мамой-то не виделись лет двадцать, так что он мог забыть, как она выглядит, а ты хочешь, чтобы он тебя узнал.

— Ты же говорила, что они с мамой чуть не поженились. Должен он в таком случае помнить свою невесту, все-таки не каждый день мужчины замуж зовут. Найду его номер по телефонной базе, придумаю какой-нибудь повод, приглашу в ресторан и расспрошу хорошенько, какой он запомнил мою мать.

Бабушка на это тяжело вздохнула, исчезла в кладовке и после продолжительных шорохов и шума падающих книг извлекла старую коробку из-под шоколадных конфет.

— На, держи, а то ведь не уймешься никак.

Большего сокровища для меня нельзя было придумать. Письма, записки и дневник в ежедневнике 89-го года. Я быстро в этот раз засобиралась домой.

«Теперь, когда на несколько лет моя жизнь застынет в плену пеленок, бутылочек и сосок, сменивших цветы, любовные послания, нескладные стихи и вдохновенные объяснения, самое время вспомнить их авторов, наполнявших мою молодую жизнь таким веселым счастьем и ощущением избранности. Трудно сказать, с кого все это началось, если еще во втором классе, когда мы готовились к пионерскому слету, а сами даже не были еще пионерами, а всего лишь сменой, и придумывали вопросы к викторине, зарывшись с головой в «Пионер» и «Костер», я почувствовала, какое тепло исходит от Димкиной руки, когда он дружеским жестом кладет мне ее на плечо, так что мне самой захотелось обнять его в ответ, по дружбе, конечно.

В моей жизни никогда не было одного главного героя, всегда их было несколько. Даже тогда, в далеком втором классе с активистом Димкой конкурировали знойный юноша Сандро и рубаха-парень Иванов, которого даже не помню, как звали. Мальчишки тщетно пытались одержать верх друг над другом, не понимая, что мне одновременно импонировала Димкина интеллигентная манера выяснять отношения словами, а не кулаками, то, какими говорящими глазами смотрел на меня Сандро и вгонявшие в краску шутки, которыми смешил меня Иванов.

Конечно, больше всего мне подходил Димка, такой же красивый и чистенький, как я, такой же активист и отличник, но по моим зарождающимся понятиям об идеальных отношениях между полами, настоящий мужчина не должен был слишком уж хорошо учиться, так как отличная учеба — это женская прерогатива. Мог ли один человек быть таким, чтобы и подраться по надобности мог, и умное непонятное слово завернуть, и чтобы от рук его тепло исходило. Пока такого не было, я шла по жизни легко.

Я очень-очень любила Ромку — командира класса, куда я пришла новенькой в десять лет. У одноклассников даже появилась такая игра — Мальцева — Стрельцов, в которой Ромка бегает за мной, старается выхватить портфель, пишет стихи, рисует портреты, а я все только рву и выбрасываю. А в классе учительницы литературы на второй доске, которая стояла у стены и почти не использовалась, полгода не смывалась надпись Стрельцов + Мальцева = Любовь. Я боялась лишний раз на нее взглянуть.

В конце года он с задней парты прислал мне записку, которая долго валялась в моих девчачьих тайниках: два сердца — одно его, насквозь пронзенное стрелой и мое, до которого стрела не долетев, обломилась. Знал бы он, несчастный влюбленный, как по ночам я жарко шептала, прячась под одеяло: «не люблю, не люблю, не люблю», когда уже знала наверняка, что очень люблю, жить не могу.

Но защищал меня от драчунов не Ромка, а Сережка Игнатов, на голову всех выше и шире, с которым мы сидели за одной партой всего два урока в неделю. Казалось бы. В меня вечно влюблялись все ребята, которые оказывались со мной за одной партой. Так и в жизни повелось. Я знаю, что любой мужчина, пусть он будет самый привередливый женоненавистник, если поживет со мной хотя бы два месяца, влюбится, даже нечего говорить. Такой я прекрасный человек.

Спустя какое-то жалкое лето, я перешла в другой класс и так же серьезно, не по-детски, полюбила Пашку. Пашка был скорее аутсайдером в нашем классном сообществе, в принципе тоже лидером, только наоборот. Он по вырисовывающемуся обыкновению так ничего и не узнал. Его трогательные записки с ошибками «предлагаю тибе дружбу» тоже где-то валяются. Спрашивается в чем причина продолжающегося невезения в любви — он меня любит, я его люблю, самое время ходить за ручку в парке, играть в морской бой и есть мороженое за семь копеек. Ан нет, угораздило меня в те замшелые времена невостребованно родиться моделью, короче, высокой девочкой. А возлюбленные мои все сплошь до груди мне не доставали, так что мои медленные танцы с любимым, сначала с первым, потом со вторым на школьных дискотеках, напоминали окружающим комнату смеха.

Из-за этих драматических переживаний я с незапамятных времен была убеждена, что неразделенная любовь — это, извините, тьфу по сравнению с любовью разделенной, но несчастливой, когда люди друг друга любят, но вместе быть не могут. Выпадает с тех пор мне эта комбинация из кона в кон. Но поразительно не это, а то что, даже будучи страстно влюбленной, я неизменно была окружена четким кольцом фаворитов, каждый из которых был мне одинаково близок и дорог. Один — на первом месте и человек пять-шесть на втором, дальше все остальные — и так с детского сада.

Да — забыла про самую первую встречу с Мужчиной. В детском саду в старшей группе. К нам пришел мальчик из первого класса школы. Авторитет. Можно сказать, бывалый. Окно открыл без помощи воспитателя. И сидя на подоконнике под развевающимися шторами, поплевывая с третьего этажа на проходящих внизу родителей, что-то безумно интересное мне рассказывал. Незачем и говорить, что я смотрела на него во все глаза. Вырисовывается картинка романтического героя. Не из моей привычной среды, вызывающий восхищение своими способностями, наделенный властью и авторитетом, одним словом, фаворит, а не темная лошадка.

В юношескую пору мне не хотелось связывать себя тесными отношениями с человеком из моего двора, школы или района. Интуитивно я чувствовала, что одним романом дело не закончится, а отставленный поклонник, живущий через дом, только зря глаза будет мозолить, если еще язык не распустит. Зачем мне лишние проблемы? Слава Богу, в Москве живем, не в Дурасовке какой-нибудь, где все друг друга знают, и выбрать не из кого.

Сашка Разумихин, подхвативший абитуриентку Московского университета под гранитными сводами, исходными параметрами вполне мне подходил. С него начинается еще одна особенность моих похождений по мужским черепам — все особи, имеющие в своем послужном списке близкие отношения со мной, убедительно и молниеносно тащили меня замуж. С другой стороны в наше время отсутствия в стране секса под близкие отношения непременно нужно было подвести матримониальную подоплеку, чтобы спокойно ходить в кино, ездить на дачу и оставаться ночевать, если на дачу поехали родители.

Вот и Сашенька скоро, вооружившись коньяком, букетом роз, коробкой «Ассорти» (из которой я имела обыкновение съедать все конфеты с белой начинкой) и глупым видом, пришел знакомиться с моими родителями. Чего эти милые, интеллигентные люди, располагавшие, как им казалось, еще, по крайней мере, годами четырьмя до достижения мной матримониального возраста, никак не ожидали. А было мне шестнадцать лет. И маячили передо мной вкупе со звучной фамилией будущего супруга кооперативная квартира, Жигули и, что бы вы думали, ни много, ни мало Париж. Будущий свекор Сергей Владимирович бывало, сидя на кухне с сигаретой «Космос» ударял себя кулаком по колену и говорил: «А, что, мать, не послать ли нам молодых в Париж, пускай залезут на эту самую, как ее, башню?»

Я и до сих пор, бывает, жалею, что сорвалась тогда с Сашкиного крючка. Зато годам к двадцати уже отвязалась бы от этого неотвратимого сомнительного эксперимента под названием «первый брак». Свадьба расстроилась потому, что даже в моей неопытной еще голове загорелась красная лампочка при мысли о том, по каким ничтожным поводам Сашка умудряется устраивать мне сцены ревности. Возможно, будь я опытной женщиной, я посмотрела бы на это сквозь пальцы, но тогда мне казались абсурдными заявления типа «ревнует — значит, любит» и иже с ними, поэтому я начала, что называется, плавно отползать. Пришлось, конечно, принести в жертву одного несчастного парня из соседнего дома, которого Сашка посчитал основным виновником моего внезапного охлаждения. Зато мне удалось убить сразу двух зайцев. Сашка, удостоверившийся в своих самых дурных предчувствиях, отбыл оплакивать свое безвременно почившее доверие к женщинам, зато дворовые ребята стали дружно обходить меня стороной на всякий пожарный случай».