Фотиния

Светлана Рождественская, 2005

Лихие 90-ые годы. В стране начало "перестройки". Трудное время для всех. Судьбы людей ломались, калечились. Без веры в Бога опустошенные они метались, и многие из них падали в пропасть. Монашка в миру – этот путь для себя выбрала Фотиния с Богом в сердце; под покровом Божьей Матери она не свернëт с праведного пути, чтобы помогать людям с заблудшей душой "подняться с колен".

Часть II

Глава 1

Баба Фрося жила на краю села, ближе к лесу. Дом находился в живописнейшем месте, на берегу реки. Муж бабы Фроси работал долгое время лесничим, поэтому построил дом сам, с расчетом, что тишина, пение птиц, благотворно будут влиять на состояние души. Лесничий любил тайгу, был охотником, рыболовом, да и вообще мастером на все руки. Вот и дом свой украсил резьбой по дереву. Деревянное зодчество, да и только.

Теперь старушка день и ночь заливалась слезами, прошло уже более сорока дней, как не стало ее Петеньки, с которым прожили душа в душу больше пятидесяти лет.

Ранним утром, обвязавшись шерстяным платком, опираясь на тросточку, пошла она к Фотинии. Старушка подошла к воротам и дернула за луженое колечко. Залаял пес Яшка.

— Тьфу ты, окаянный! Да свои! Свои! Своих от чужих не отличаешь! — недовольно проворчала старушка. Баба Фрося не хотела, чтобы проснулся муж хозяйки Никола, которого видела в изрядном подпитии накануне вечером. Тот брел, спотыкаясь о камни, по берегу реки и напевал во все горло песни. С такого бодуна в нормальное состояние еще долго не придет, поэтому и решилась баба Фрося прийти в их дом пораньше, пока спит Никола.

Открыла калитку Фотиния. Пес затих и виновато завилял хвостиком.

— Доброе утро, хозяюшка, — произнесла старушка.

— Доброе утро, баба Фрося. Заходите в дом, и помогла старушке подняться на крылечко.

— Милая ты наша заступница, солнышко ты наше, одна чистая и светлая душа в селе.

— Неправда, бабушка, людей здесь много хороших и светлых, как говорите вы.

— Это-то верно, что много, но ты у нас особенная, правильная, живешь по вере. Вот, поэтому пришла к тебе спозаранку. Дело у меня к тебе, Фотиньюшка!

Старушка присела на стул в небольшой кухне. Икона Богородицы висела в переднем красном углу, в окурат над обеденным столом. Женщина обратила внимание на то, как по особенному старушка посмотрела на икону.

— Икона — это окно в мир иной, но окно это открыто только для тех, кто обладает особым духовным зрением, — заметила хозяйка.

— И то верно! Никола-то твой, этого не видит. Антихрист он, не верующий ни в Бога, ни во что… Порода у них такая, неверующая была.

Фотиния налила старушке густую чашку чая с молоком, поставила блюдечко и предложила только постряпанные шанежки.

— Спасибо, милая, от чайку не откажусь. Совсем аппетит пропал, без Петеньки, за стол и садиться не хочется. Все вместе, да вместе, вот так жизнь и пролетела!

Я, Фотиньюшка, к тебе с просьбой пришла, от нас, стариков. Ноги вот у меня больные, да и спина беспокоит, где мне старой до городу добраться, а так хочется в церкви и службу отстоять, и свечку поставить за упокой души моему Петеньки.

— Буду в городе — обязательно зайду в храм, и свечку поставлю, бабушка.

— Спасибо, родненькая! Я это к тому говорю, что нашей деревне своя церковь нужна, или часовенка, а то, поди, на несколько верст в округе Храма нет.

— Да, места здесь живописные. Я видела во сне, как над рекой возвышается храм Божий, с золотыми куполами. Величие его красоты отражается в зеркальной глади воды, а над ним парят, в небесах, голуби — произнесла с замиранием сердца Фотиния.

— Вот-вот, видно, душа и моего Петеньки превратилась в сизого голубя и где-то парит в небесах.

Я здесь, в деревне всю жизнь прожила, так помню и деда его Николу. “Царствие небесное ему!” (перекрестилась старушка), и жену его Ольгу. Глаз у неё был “чёрный”. Как посмотрит на тебя, аж просверлит насквозь. Люди её стороной обходили, боялись, что сглазит. Но я это не т тому говорю, Ольга она была женщина работящая, хозяйственная, а вот Никола — дебошир и пьяница. Ну, вообще, намучилась она с ним. Видно, от этого и в постель слегла, да так, что и подняться уже не смогла больше. Лет пять так и пролежала, парализованная. Вот в той комнатке, в спаленке, и лежала. Так Никола-то, что учудил, окаянный? При живой жене привел молодуху. Детки бегают, а у них две мамы. Одна еще душу Богу не отдала, а вторая, молодуха, наглая, бессовестная такая и пьющая была.

Вот раз Никола напился до чертиков и с топором хотел на Ольгу-то и налететь, да запнулся об порог и сам себя наказал: упал веском на топор, истек кровью, спасти не удалось.

Фотиния перекрестилась, тяжело вздохнула: “Царствие небесное ему!” Сам не ведал что творит! “Пусть земля ему будет пухом!”

Баба Фрося, тоже глядя на икону, перекрестилась. Сидя у окна, старушка задумалась и устремила свой взор в безоблачное небо, перекрестилась. После небольшой паузы она продолжила разговор:

— Совхоз у нас был когда-то богатый, какие поля засаживали разными культурами. Своя мельница была, а свиноферма — лучшая в районе. Сама всю жизнь там проработала, а теперь по телевизору все про безработицу говорят, работать людям негде. В деревне мужики спиваться стали. Работы нет, а что ему, мужику, остается делать? Пить! Заливать свое горло, да баб колотить, за то, что обеспечить не может семью. Вот твой Никола–то спился, в деда, небось, своего пошел. Да, весь вылитый дед Николай! Не повезло тебе, милая, с муженьком!

— Бог не обидит. А мой Никола добрый, что пьет — это беда, то верно. Молю Бога, чтоб помог с этой напастью справиться.

— Моли, милая, моли. Бог видит, кого пожалеть, а кого…

Недоговорив, вздохнула тяжело.

— Уж больно твой Никола в деда пошел. Вылитый дед.

Отодвинув в сторону чашку с блюдцем, молвит баба Фрося:

— Благодарствую за чай. Я пришла к тебе с такой просьбой, может, замолвишь словечко, председателю совхоза, Трофиму Николаевичу, человек он хороший, верующий, может, подсобит как-нибудь, насчет церквушечки в нашем селе?

— Хорошо, поговорю при удобном случае, бабуличка. А это вам на память иконочка — и Фотиния сняла с полочки икону Богородицы. Молитесь, бабушка, она поможет пережить горести. По вере и любви к Матушке Богородице Вам воздастся.

— Спасибо за такой дорогой подарок и за чай!

Проводив старушку до калитки, женщина призадумалась. Она вспомнила слова старушки о том, как дед Николай погиб, и Никола во многом повторяет судьбу своего деда. Силою воли взяла себя в руки и мысленно произнесла: — Самое важное, самое главное, то, что дает ощущение мира и покоя в душе — это вера в Бога, умение любить. Для этого нужны открытые людские сердца, чистая душа, добрые помыслы и действия — самое главное — чистая совесть. Много это или мало? Много, потому что достигнуть душевной чистоты также трудно, как прожить целую жизнь. Мало, потому что надо жить по — божески.

Фотиния, быстро накинув на аккуратно заплетенную косу косынку, пошла к автобусной остановке. Подруга, Наталья, просила приехать, что-то с крестницей случилось. По дороге женщину окликнула соседка.

— Фотиния! Зайди на минутку во двор.

Эту пожилую женщину очень уважала Фотиния, она одна управлялась со своим хозяйством. Она обладала воинским характером, помощи не просила ни у детей, которые очень редко ее навещают, ни у соседей. Сама строила свои теплицы, сама городила забор. Ей уже 76 лет, но она держалась “молодцом”.

— Здравствуйте, баба Маша! Что случилось? — спросила Фотиния встревоженную старушку.

— Да вот идол, сосед Ванька, чтоб ему пусто было. Вчерась пил вместе с твоим Николой и вот окаянный что учудил…

Баба Маша показала рукой в сторону огорода. Пустил шланг с открытой водой в мою сторону и залил мои грядки. Глядь, сколько воды! Теперь вот стою здесь: “Плыви, моя лодка плыви!”

Огород бабы Маши и так в низине, так вода из шланга была везде, в теплице, на дорожках и грядках.

— Вот вчера, — продолжила женщина. — Идут твой Николай с этим окаянным соседом Ванькой, а тот посмеивается надо мной, что, мол, сама себе горожу изгородь. Мол, Бог в помощь, бабка. А я ему в ответ: “Идите своей дорогой, идите! Шатаются здесь все, кому не попади! Ну и накликала на себя беду!”

— А что это к тебе дорогая в такую рань тетка Ефросинья приходила?

— По делам, баба Маша, по делам. Просила замолвить словечко председателю совхоза, Трофиму Николаевичу, чтоб подсобил построить в нашем селе церковь.

— И то верно Фотиньюшка! Сам Бог отвел место здесь для церкви, места то здесь райские. Село не Светлое, а Царское!

— А ты далече в такую рань собралась? Вся нарядная такая. Небось, в районный центр?

— Именно туда, баба Маша, на автобус тороплюсь.

— Ну, счастливой дороги, милая! С тобой поговорю — на сердце легче становится, душа у тебя светлая! Дай бог тебе здоровья! Береги себя! Всю себя отдаешь людям, а тебя, и согреть не кому.

— Бог в обиду не даст, баба Маша.

— Ну, Господь с тобою, Фотиньюшка.

— Будешь где в церкви, помолись за меня. Мне старой тяжело уже выбираться в город, а так хотелось в храме службу отстоять.

Баба Маша тяжело вздохнула и тихонько пошла в дом.

Фотинию по дороге догнала черная “Волга”, за рулем сидел сам председатель совхоза, Трофим Николаевич, мужчина солидный, с красивой шевелюрой и голубыми глазами. Про таких говорят: и в огонь, и в воду. Притормозил машину и приоткрыл дверцу, спросил идущую по обочине дороги женщину:

— Вас случайно не подвезти? Если в райцентр, то могу подбросить.

— На ловца и зверь бежит. Здравствуйте, Трофим Николаевич. Дело у меня есть и очень важное. Поручили мне наши сельчане поговорить с вами, а мне действительно надо в райцентр.

Фотиния села в машину.

Директор пошутил: Вижу, идет, красива женщина, так захотелось прокатить ее с ветерком. Завидую твоему Николе, такую красавицу и умницу отхватил. Таких только в кино можно увидеть. Только в селе жалко, что такая красота и завянуть может, никто и не увидит.

— А зачем на меня смотреть, я же не цветок.

— В моем понимании — женщина — цветок! За цветком, как и за женщиной, ухаживать надо, чтоб солнышко обогревало его. Я полагаю, что не много тепла дает Никола тебе.

— Никола мой муж от Бога, Трофим Николаевич! Венчались с ним в церкви. Красавиц в кино и без меня хватает, мне и в селе хорошо живется, я здесь дома! Красота, действительно, завянет, а душа у человека с возрастом краше — вот ценности жизни. Если душа у человека красивая, тогда и в селе ему жить интересно будет.

Фотиния замолчала и перевела свой взор на поле.

— Вот где красота! Когда рожь колосится, золотыми волнами на ветру играя, небо голубое, просторы бескрайние, и пьянящий запах травяных лугов, и росы слезинки еще не высохшие! Чудо, красота созданная Богом и людским трудом.

Женщина знала, что у председателя в центральной районной больнице лежит жена и что та безнадежно больна. Трофим Николаевич часто навещал жену в больнице.

Мужчина продолжил разговор:

— Вот что странно, Фотиния, что Бог вложил свою силу во врачей и оставил и притом еще место для каких-то случайностей. Поразительная безответственность порой исходит от них, а мы должны им доверять самое дорогое — свою жизнь. Знаете, вот мне, как конкретному человеку, приходящему в обыкновенную больницу, очень мало приходится задумываться о том, что именно значит наука. А повлиять на знания, силы и желание работать с душевной отдачей, врачей я не могу. Можно конечно поспрашивать рекомендации и пойти к тому врачу, о котором отзываются получше. Можно денег накопить на платную клинику, но такой выбор и возможность есть не у всех, да и сути это не меняет. Приходя к врачу, человек должен доверять ему. Доверить себя, фактически отдать в его руки свою жизнь. Врача, практически не знаешь и для того, чтобы сделать такой шаг, нужно либо не задумываться о той ответственности, которая возлагается на людей в белых халатах, либо обладать огромным мужеством, нежели безрассудством. Все дело в том, как будет лечить доктор или калечить. А ведь мы привыкли говорить только о том выздоровлении, которое наступает с медицинской точки зрения. Можно вспомнить и то, как болезни с помощью “Божьей воли” сами собой приостанавливаются, или наоборот начинают усиленно прогрессировать. Врачи подчас сами не знают, как это выздоровление произошло, просто не знают.

Фотиния умела слушать, поэтому не перебивала его. Она понимала, как тяжело ему на душе, как хотелось доверить ей самое сокровенное и наболевшее. У жены его была онкология, можно понять какое опасение за ее здоровье он испытывал.

— Я понимаю, Бог-Творец всего существующего в этом мире. Божья сила, исцеляющая людей, неограниченна. Врачами и только одним проявлением, действием лекарственных средств и процедур.

Фотиния поддержала разговор: Бог-Творец всего существующего в этом мире, Вы правы. Это аксиома. Он создал все, от звезд до последнего атома. Даже законы природы Им созданы и поддерживаются Его волей. Он по существу, может воздействовать на нас без привлечения дополнительной помощи.

— Врачей, имели вы в виду? — переспросил Трофим Николаевич.

— Но все дело в том, какой уровень непосредственного участия Бога в нашей жизни мы готовы принять. Важен ответ на вопрос: почему эта болезнь появилась в нашей жизни?

— Да, человек предполагает, а Бог располагает, мы будем загадывать, и гадать, а он повернет в другую сторону. На все Воля Божья! Ну да ладно, Фотиния, оставим этот разговор. У тебя ко мне дело было какое-то большой важности?

— Видите ли, Трофим Николаевич, жители нашего села не могут жить без Бога в душе. Не могут и не хотят больше. Просили меня, чтобы я от имени сельчан поговорила с вами. Пришло время, чтобы и нам в селе построить церковь или часовенку. Все глядишь, у людей Вера в Бога и возродится, а то без Веры в душе у людей пусто.

— Я согласен с тобой, Фотиния, без Веры плохо. Пустоту в душе надо людям заполнять. Может, и пьянство бы поубавилось. Вот твой Никола — работник замечательный и технику любит, механиком его хотим поставить, но положиться на него нельзя. Сейчас и вовсе работу бросил, каким–то “шабашем занимается”.

— Я уверена, придет к Богу и он, будет жить по-божески.

— Может и придет, да не поздно ли будет? — как-то загадочно произнес Трофим Николаевич. — Какой день вижу его пьяным, с запоя не выходит. Может, какая помощь нужна в этом вопросе? Обращайся. Чем смогу, помогу. Вот вернемся с райцентра, так завтра приходи ко мне в правление, будем вместе решать на счет Николая твоего.

— Спасибо, Трофим Николаевич, за помощь. Обязательно постараюсь прийти.

— Ну а на счет церкви, надо подумать, Фотиния, надо подумать. Спонсор нужен, одним нам не по силу затевать строительство Божьего Храма. Времена наступили нестабильные. А где взять деньги? Сама понимаешь, перестройка все сломала, стабильности не стало.

— Мой дед был замечательным священником. В селе, где я вырос, был восхитительной красоты храм. При Советской власти его разорили, сначала какой-то клуб был, а затем и вовсе здание непригодным стало. Вот без Бога, без Веры в селах жизнь и становится убогой, повальное пьянство и преступность. Ну, думать будем на счет Храма.

— Думайте, Трофим Николаевич. Мы сельчане тоже внесем свой вклад в возведение церкви, — восторженно произнесла Фотиния. Ну, вот и доехали. Спасибо за скорую доставку.

Машина остановилась напротив дома подруги, Натальи.

Фотиния с Натальей учились, когда-то в пединституте. Проработав немного в школе Наталь, после окончания вуза, стала работать в районной администрации. Подруга жила с родителями и, по всей видимости, была еще на работе. Фотинию встретил ее отец, Дмитрий Александрович.

— Проходи, Фотиния, посмотри какое хозяйство у нас! Он повел женщину в курятник показать, а сам с прищуром, загадку между делом стал загадывать.

— Отгадай загадку, Фотиния:

— Крыша деревенского дома с одной стороны наклонена так, что ее скат составляет 60 градусов, а с другой стороны 70 градусов. Предположим, что петух откладывает яйца на гребне крыши. В какую сторону упадет яйцо — в сторону более крутого или более пологого ската?

Фотиния рассмеялась.

— Ну, Дмитрий Александрович, вы шутник! Разве петух может нести яйца?

— Может, еще как может, Фотиньюшка, дорогая! — нежно приобнял ее пожилой мужчина. Он был лет семидесяти пяти, небольшого ростика с белой бородкой. Посмотри, какое хозяйство развел мой Петенька, аж двенадцать несушек! Старик поведал свою историю про петуха.

Не велись у меня куры. Дверь курятника была открыта, так выбегут куры, а свиньи их хвать — похвать, так истребили моих всех курочек. Остался один петух. Видишь, какой красавец: окрас белый, на солнце с золотым отливом. Утром ни свет, ни заря, как загорланит, толи от тоски, толи от великого своего превосходства. А в соседнем дворе было много куриц, а вот петух один на всех. Видно любви на всех курочек у соседского петуха не хватало…. Дело было в марте. Вдоль усадьбы (показал он рукой) появились проталинки. Петух наш взлетел на забор, прокукарекал, да с таким чувством, что за душу и взял соседскую курочку. На его зов, по проталинке, вдоль забора и прибежала одна к нему. Петух показал ей курятник и гнезда. Видно по душе пришлось курочке наш курятник, так она и повадилась бегать к петуху, снесет яичко в гнезде — и айда восвояси. Петух еще “шибче” разгорланился, орал, что есть мочи. Яйцо осталось без присмотра, стал его охранять. Пришел мой сын, Санька, в гости и услыхал, как в очередной раз “разоряется” петух.

— Отец, затерроризировал, ты его. Что он у тебя так кричит? В суп его уже пора определить.

— Да ты что? — отвечаю я ему. Он у меня яйца нести стал! Пойдем в курятник, посмотришь.

Ну, и веду его сюда, и правда, лежит в гнезде яйцо, еще тепленькое, а петух важно ходит возле него.

— Ну, отец, точно затерроризировал, коль петух яйца начал нести!

Кроме шуток, курочка натаскала в гнездо яиц, штук двенадцать и села, представляешь, высиживать цыплят. К удивлению, вывелись одни курочки, да такие красивые, да все разноцветные: и серые, и черные. Вывела цыплят наседка, да и исчезла и больше уже не появлялась. А петух вырастил своих деток. Идет по двору с цыплятами. Цыплята за ним хвостиком так и бегали. Петух заклохчет, подзывая цыплят, значит, что-то вкусное нашел, а цыпочки из вех лап бегут к кормильцу. Такие потешные, клювом работают, лапками разгребают, ну впрямь как настоящие курицы. Вот такая история про моего петуха.

Фотиния улыбнулась, зная, что Дмитрий Александрович — балагур, весельчак и прекрасный рассказчик.

— Вот и Наталья пришла. Я не буду вам мешать, девчонки, секретничайте, и удалился.

Подруги обнялись.

— Фотиния, ты все такая же красивая!

— Да и ты не меняешься, подруга, возраст тебя стороной обходит.

— Да, что я? Вот с дочерью что-то приключилось…. Приехала из города, вся не своя. Закрылась в своей комнате и целыми днями плачет, и от еды отказывается. Ты бы с ней поговорила. Боюсь, чего бы ни натворила с собой. Шестнадцать лет — такой опасный возраст.

— Но ты, же мама? Ты должна быть для нее первым другом и советчиком — возразила Фотиния.

— А ты ее крестная — та же вторая мать. Ты же знаешь, как она тебя любит! Надо что-то делать вместе, вытаскивать ее из беды.

— Да, да! Ты абсолютно права, подруга, и пошла в комнату своей крестнице.

Элечка, девочка красивая, яркая, училась в городе, в педучилище. Случилось так, что она влюбилась в мужчину, значительно старше себя, мусульманина, доверилась ему вся без остатка и в итоге забеременела. Мухаммед уехал на свою родину, и вот она теперь бьется в истерике и не знает, что делать и как жить дальше. Жизнь без него в одно мгновение остановились. При виде крестной Элечка заулыбалась и сразу ожила. Фотиния ей нравилась: всегда спокойная, рассудительная с умными и добрыми глазами.

Женщина присела на стул, стоящий рядом с кроватью. Девушка тяжело вздохнула, и как бывало в детстве, когда ее кто-то обижал, уткнулась в платье своей белокурой головой и расплакалась.

Пусть выплачется вначале, потом расскажет. По-матерински нежно погладила Элечку по голове, по хрупким, содрогающимся от слез плечикам. Возможно это первая любовь. А первая любовь — самая страстная и горячая, порой в душе может оставить неизгладимую рану. Самое важное, так считала женщина, чтобы рядом близкие ей люди и приезд Фотинии в этот день оказался для крестницы просто необходим. Этому юному созданию очень плохо! Женщина продолжала гладить девичье тельце.

С детства Элечка звала ее то крестной, то Лелей.

— Леля, Лелечка! Ну почему это со мной случилось? Ну почему он так поступил? Я же люблю его. Утирая рукой слезы, она достала из сумочки несколько писем своего возлюбленного и начала читать отдельные строки. Слезы градом катились из глаз.

Всхлипывая, девушка читала вслух: “Очи твои, что распустившиеся лепестки “Анютиных глаз””/

И действительно, подумала женщина: глаза у Элечки — темные, большие, распахнутые, как “Анютины глазки”. Такое сравнение поразило Фотинию.

Девушка продолжала читать дальше:

“ Моя бесценная любовь, соловей моего сердца, слов о любви в моей душе больше, чем песка в пустыне”.

Девушка отвела свой взор от письма, и крестная заметила, сколько грусти, печали в этом еще по-детски доверчивом взгляде. Какое-то время они молчали, и своей тонкой женской интуицией Фотиния понимала, что слова здесь пока не уместны. Нужно, чтобы она выговорилась, вытащила свою боль изнутри, всю, без остатка. Время еще долго будет заглаживать эти раны, но все, же острую боль нужно снимать осторожно.

Девушка сделала несколько легких вздохов и продолжила читать строки из очередного письма:

“Насколько долгие зимние вечера, а ночи настолько длиннее, что тоска остается в душе до утра. Ты в грезах моих, прости, мой ангел! Нам не пройти по тому мосту, который ведет к вечному блаженству”.

Девушка снова оторвала свой взгляд от письма и увидела в глазах женщины столько понимания и сочувствия, что ей становилось легче на душе. Фотиния прижала к себе любимицу.

— Все будет хорошо. Ты справишься, и Бог тебя не покинет. Ты сильная и мы будем все вместе с тобой.

Девушка доверчиво посмотрела на крестную и продолжала читать дальше:

“Прости, мой ангел! Хотел пошутить, не получилось. Ты стоишь лицом к Западу, а я, друг мой, к Востоку. Отдаю любовь твою новому дню. Твоя жизнь, что маленький родник, который набирает силу, становится полноводной рекой, но наши лодки, подгоняемые ветром, плывут в разных направлениях.”

Девушка, дочитав эти строки, затихла, прилегла на кровать и печально устремила свой взор в одну точку и какое-то время лежала в безмолвии.

Фотиния попыталась осторожно снять невидимую завесу, сотканную из изысканных слов, написанных в письмах и мягко, по — кошачьи нежно, как шаги охотника, очень осторожно, чтобы не вспугнуть и не оттолкнуть от себя незащищенную хрупкую душу девушки, с привычной деликатностью, постаралась снять напряжение и еще раз прижала ее к своей груди.

–Жизнь только начинается, девочка, я верю в тебя, и ты встретишь еще настоящую любовь. А теперь, пойдем к столу. Бабушка напекла твоих любимых оладушек.

Элечка улыбнулась и, накинув халатик, обняв свою защитницу, вышла из комнаты.

Все действительно сидели за столом и ждали когда они выйдут. С появлением Элечки и Фотинии у всех появилась облегченная улыбка на лице.

Мама Наташи, Нина Фадеевна, пышногрудая хохлушка с небольшим украинским акцентом, веселая, энергичная и жизнерадостная женщина, очень приветливо встретила вышедших из затворничества внучку и Фотинию

— Красавицы наши, к столу. Заждались вас. Она нежно поцеловала внучку.

Дед Дмитрий радостно тоже подбодрил свою любимую внучку.

— Ничего, внучка, прорвемся!

И всем стало весело и радостно от этих слов.

Фотиния любила бывать в гостях у этих добрых людей. В доме теплом и уютном, всегда пахло стряпанным. Всегда на их лицах светилась радость. С радостью жили, с радостью трудились они. Вот и сейчас, Дмитрий Александрович затеял в шутливой форме разговор:

— Люблю я, Фотиния, зиму. В печке потрескивают дрова, в доме тепло, уютно и тишина…. Кот Васька мурлычет под ухо.

А Нина Фадеевна с иронией добавила:

— А за окном вьюга. Выйдешь на крыльцо: провода в инее, аж гудят, “у-у-у”.

— Ну, нашли о чем вспомнить, — засмеялась Наталья. — На дворе — разгар лета, а им зиму подавай.

— А еще я вспоминаю свое детство…

— Ну, началось, — возразила жена. — Ты ешь свои оладушки, да побольше в сметанку макай. И ты внученька, ешь “пышки”. Помнишь, ты их так в детстве называла?

Дмитрий Александрович неунимается с рассказами:

— Был у нас конюх, дядя Федор.

— Ну, совсем как из Простоквашино, — вставила словечко внучка.

— А нас соберется детворы человек пятнадцать — и к конюху. Дай, дядя Федор, своего Петруху (так звали старую его клячу) покатиться на санях.

— “Запрягай Петруху в сани” — кричит он жене, — пущай покатает!

Ребятня рада, прыг в деревянные сани, навалимся, друг на друга, и везет нас Петруха тихим шагом по наезженной колее. Кого в сугроб свалят, кто рядом с санями вприпрыжку бежит…. Хохот разносился в разные стороны села. Весело было!

В это время хозяйка подливает ему в чашку еще кипяточка.

— А я помню, как мы в детстве, из снега лепили пироженки. В формочку со снегом нальем, молока с сахаром, лепим пироженки и едим.

— Вот что выясняется сейчас! Откуда у моей доченьки было постоянно горлышко красное. Пироженки и мороженки из снега. Все понятно! — добавила Наталья.

Снова все рассмеялись. Душевная компания — сердце радуется….

На прощание Фотиния подарила крестнице бумажную иконку с изображением Лика Богородицы и свернутый лист с молитвой.

— Читай эту молитву, и она поможет тебе. Да хранит тебя Господь — произнесла она, поцеловав на прощание свою любимицу.

Молитва матери о чаде.

«О пресвятая Владычице Дево Богородице, спаси и сохрани по кровом Твоим моих чад (имена), всех отроков, отроковиц и младенцев, крещенных и безыменных и во чреве матери носимых.

Укрой их ризою Твоего материнства, соблюди их в страхе Божием и в послушании родителям, умоли Господа моего и Сына Твоего, да дарует им полезное ко спасению их. Вручаю их Материнскому смотрению Твоему, яко Ты еси Божественный Покров рабам твоим.

Матерь божья, введи меня в образ Твоего небесного материнства. Уврачуй душевные и телесные раны чад моих (имена), моими грехами нанесенные. Вручаю дитя мое всецело Господу моему Иисусу Христу и Твоему, причастая небесному покровительству.

Аминь».

Глава 2

Фотиния возвращалась домой уже с последним автобусом. К ней подсела известная всему селу эстрадная звезда, по прозвищу Верка-Сердючка. Высокая, худая женщина с горбинкой на носу, в последнее время сильно выпивала, поэтому из когда-то аккуратной, опрятной женщины она постепенно превратилась в неухоженную женщину. Раньше в таком виде она не позволяла себе на людях появляться. В селе эту женщину знал каждый, долгое время она работала продавцом, в сельпо. Многих покупателей выручала, давала продукты под запись, но толи из-за частых невыходов на работу, толи за выпивку ее уволили. После этого можно было увидеть ее на всех гулянках и услышать громкий задушевный голос в любом уголке села…. Певунья, плясунья она являлась душой каждой компании, из-за этого ее прозвании артисткой. Вот и сейчас, по всей видимости, возвращалась с районного центра с какой-то гулянки. Запах перегара чувствовался на весь автобус.

Верка затянула песню — «Враги сожгли родную хату»…, и многие женщины стали подпевать. Голос звонкий, красивый вел песню. Про таких говорят: “Талант от Бога”. Песни одна за другой сменяли друг друга, и ощущение праздника и радости царило в салоне автобуса.

Верка наклонилась к Фотинии:

— Ведь хотела быть артисткой, но детдомовская я. Отца не помню, мать спилась, ее лишили материнства. Некому меня было поддержать, одним словом. Вот теперь пою для народа. Талант не пропьешь, правильно говорю?

Фотиния про себя подумала, тоже неизвестно, что бы случилось с ее судьбой, не попади она в хорошие руки Марии. Может тоже — детдом, а там полная неизвестность… Она сочувственно посмотрела на женщину-артистку и тихо произнесла:

— Такой талант, Вера, в землю зарывать нельзя.

— А я и не зарываю! — возразила Вера — Вон как меня уважает народ. Ни одна гулянка без меня не обходится…

— Это верно, что не одна, но только твой талант и “утонул в стакане”.

— Знаешь, Фотиния, на кого другого, кто мне так сказал, я бы обиделась, а на тебя нет. Тебя я уважаю, еще как уважаю! Всем говорю, ты у нас Святая, сам Бог тебя к нам в село послал, чтоб нам легче жилось. Вот как я тебя люблю и уважаю.

Фотиния хотела ей возразить, но та ее перебила: Талант не пропьешь!

— В землю зарыла ты свой талант Вера. Послушай, я тебе расскажу притчу, о хозяине, который, уходя в долгое странствие, дал трем своим слугам по золотому таланту. Один из них пустил золото в оборот и, потрудившись, вернул хозяину с прибылью, другой растратил свой талант, а третий — зарыл его в землю, прожил беспечно и вернул тот же талант хозяину. Хозяин похвалил и наградил того слугу, кто приумножил данный талант.

— И жизнь тоже драгоценный дар, и прожить ее надо со смыслом, жить надо на пределе невозможного, чтобы приумножить дары судьбы, а не плыть по течению…

У Верки пробилась слеза, и она шепнула Фотинии:

— Знаешь, а я дам тебе слово, что “завяжу с этим делом”. Никому не дала бы его, а тебе дам, тебе и Господу нашему! Вот тебе крест!

Автобус остановился.

— Вот и приехали, Вера! Если моя помощь нужна, обращайся, я буду рада помочь.

— Вот тебе крест, Фотиния! Встану на ноги ради Бога нашего и тебя, потому что люблю и уважаю тебя!

— Вера! Вера! — сказала Фотиния, дотронувшись с нежностью до руки женщины.

— Встану с колен! Вот увидишь еще!

Возможно, что-то перевернулось в душе этой женщины, если она сама себя решила поднять без посторонней помощи.

Глава 3

Никола был хороший тракторист, бульдозерист, но из-за регулярных пьянок, пытался искать работу на стороне.

Неподалеку, от их села, расположился палаточный городок геологов, и там не хватало рабочих.

Никола приобрел среди них друзей, устроился работать разнорабочим и по “совместительству” — доставал им самогон у Нюрки.

Нюрка — полная женщина, верткая и практичная, гнала самогон на продажу, объясняя свой промысел тем, что как-то жить надо, детей в школу одеть надо, и вообще, копейка на этом деле доходная. Женщины поселка обижались на то, что она якобы спаивала их мужиков. Грозились пожаловаться участковому Геннадию Михайловичи, чтобы тот “прикрыл ее лавочку”. Однако Нюрке угрожать было бесполезно.

— Я что, одна такая на деревне гоню самогонку? В каждой хате самогонный аппарат и русские печки переделаны под фляги, чтобы удобнее перегонять это зелье.

Ругаться с ней было бесполезно, всех перекричит и на место поставит. Нюрка не прекращала своей торговли, особенно хороший доход, приносили геологи.

— “Бегу, бегу, глаза на вылупку” — с радостью бежала она за очередной бутылкой самогона. Никола пристрастился ходить к ней.

— А почему бы и нет? Женщина она холостая, выпить всегда есть, и закусить тоже.

Нюрке нравился Никола: высокий, стройный, чубчик кучерявый, а как выпьет, запоет так, что готова всю себя сразу и отдать, от великой любви к этому мужику. Вот только не будь он мужем Фотинии, которую все же уважала, давно бы прибрала его к своим рукам.

Пьяный Никола говорил ей:

— А что здесь плохого? У нас на роду так написано: у моего деда было две жинки. Правда, там другие были обстоятельства, но все, же где на вас всех баб мужиков набраться? — он хлопнул по пышному заду Нюрку.

— Вишь какой отъела! Вечером ударишь, а утром все еще трясется.

— Ну и грубый ты, Никола!

— А что неверно, Нюрка? Ты думаешь, что я Фотинию на тебя променяю? Не дождешься! Она идет по селу — сердце поет и радуется! Вот такая и в школе была — первая красавица. Много парней за ней бегало, а мне, дураку, досталась!

В этот вечер Никола “набрался” еще хлеще, чем предыдущий день, хоть отжимай его, пьяный в стельку.

— Вот здесь она у меня, — показал кулаком на грудь. — Сидит как заноза и болит. Ну, она Бога любит больше, чем меня, понимаешь Нюрка, Бог где? Ты его видела? Я лично с ним не знаком.

Нюрка перекрестилась.

— Побойся Бога, Никола! С ним полегче надо.

— Полегче, Нюрка! Может ты и права, только я-то не верю в него, вот с Фотинией живем десять лет, а детей то она мне не рожает. А почему? Вот у тебя есть дети, а у меня нет. Бог ей детей не дает, вот и пью. Пил и буду пить! Сам пью, сам гуляю, сам я деньги получаю.

— Ладно, Нюрка, целуй меня — и я пошел домой. Хорошая ты баба, но не моя.

Нюрка вздохнула тяжело и проводила Николу до калитки.

— Хороша баба, но не моя, — повторил он и пошел по деревне с песней: “Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка темная была…”.

Голос у Николы красивый. Возможно, за этот дар и полюбила его Фотиния. На всех вечерах в школе пел. Девочек бегало за ним много, а он добивался ее одну.

Никола шел по темной улице, спотыкаясь, падал, поднимался и снова падал.

— Тихо! Стоять! — давал он себе команду. — Стоять! Кому говорю!

Выравнивая походку, так спотыкаясь, дошел до дома. Хозяина встретил пес Яшка, лизнул его за руку и сопроводил до дома.

Никола зашел в летнюю кухню, зажег свет. На столе, под полотенцем, стоял ужин, приготовленный Фотинией. Он сел за стол и направил свой взор на икону Николая Угодника. Этого святого Никола уважал, потому, что назван таким же именем.

Он пристально посмотрел на икону и затеял разговор со Святым:

— Вот, Никола! Если Чудотворец, то объясни мне такую вещь: почему у меня нет детей? Родила бы мне моя Фотиньюшка, может, и пить не стал. Дай мне детей. Сына хочу, а может — и дочь, такую красивую, как Фотиния.

Он пристально опять посмотрел на Святого, и ему померещилось, что из угла комнаты, из-за печки, вышел с топором его дед Никола.

Никола от испуга замахал по воздуху руками:

— Не тронь! Не тронь, говорю!

Он схватил топор, что стоял возле печки и давай им рассекать воздух:

— Не подходи, зарублю!

На пороге, в ночной сорочке, появилась Фотиния. Испуганная до ужаса женщина запричитала:

— Николаша! Милый, топор брось!

Он развернулся к ней и обезумевшими глазами посмотрел на жену:

— А ты кто? Что ты здесь делаешь?

На какой-то миг сознание его прояснилось и он увидал Фотинию.

— Я, жена твоя, Николенька.

— Жена! А кто я тебе? Я тебе Бог! Ты меня должна любить, меня! Я Бог тебе!

Фотиния не решалась подойти ближе, видя, как Никола вцепился намертво в топорище:

— Вот, милая, знай, кто я! Бог, молись на меня!

Разум его снова помутился, и с яростным криком опять замахал топором по воздуху, словно кого-то рубил.

— Вы все на меня тоже, кричал он и кинулся с топором в сторону Фотинии.

Она бросилась бежать из дома, а Никола догонять ее приговаривая:

— Не уйдешь! От меня еще никто не уходил, и ты не уйдешь!

Он догнал женщину на краю села, у реки, и потащил за волосы в воду.

— Топись, говорю! Топись!

Фотиния сопротивлялась, как могла. От боли и ужаса она “потеряла” голос и не могла позвать на помощь. Никола хватал ее то за сорочку, то за волосы. Тащил в воду. На какой-то миг она скрылась под водой. Пошли круги по воде. Никола ничего, не понимая, стоял и смотрел на эти разводы, а потом, махнув рукой, поплелся восвояси, куда глаза глядят.

Глава 4

Баба Фрося долго не ложилась спать. Она сидела на деревянном сундучке и держала в руках иконку, подаренную Фотинией. Тут вспомнила, что не закрыла ставни и потихоньку, взяв тросточку, вышла во двор. На улице было тихо. Луна ярко светила, отражаясь в реке. Светло, как будто горел огромный прожектор. На берегу реки появились силуэты людей.

— Топись! Топись! — она отчетливо услышала голос мужчины.

Старушка по интуиции крикнула:

— Отпусти женщину, окаянный!

Голос ее никто не услышал, он был совсем слабым. Присмотревшись получше, она узнала Николу. Его голос: громкий, сильный, был слышен за версту. В женщине она признала Фотинию.

— Фотиния, деточка, да что он надумал, ирод такой! — старушка засеменила в дом, и, взяв икону с ликом Богородицы, встав на колени, начала молить о помощи.

— Матушка, Дева Мария! Господи, спаси дитя, рабу Божию Фотинию! — со слезами на глазах молилась и крестилась, молилась и крестилась.

— Возьми мою жизнь, защити ее. Она еще молода, и ей надо жить! Вразуми Николу! Дай разум ему, — и от сильного волнения она повалилась на пол.

Понимая, что с ней происходит что-то неладное, она так и оставалась лежать на полу с иконой в руках.

Глава 5

Фотиния оказалась глубоко под водой, и вдруг какая-то сила ее вытолкнула на поверхность воды, спасаясь, она начала грести руками и ногами к берегу.

Фотиния долго сидела на берегу, дрожа от страха и холода. Ее окружала тайга.

Стояла звенящая тишина… и глубокая ночь перед рассветом. В душе было тоже состояние темной ночи.

Глава 6

Конец восьмидесятых и начало девяностых — это темная ночь и для России. Это время социалистической эпохи, которая без веры в Бога, без веры в завтрашний день зашла в тупик. Огромная страна оказалась ввергнутой в пучину огненных испытаний. На протяжении почти столетия было выращено не одно поколение, атеистов. 1991 год, без сомнения, будет судьбоносным для Отечества. Так больше продолжаться не может. Главная боль России — это непросвещенный народ. Нужно возрождение Православия на Руси. Нужно восстанавливать традиции народа.

Фотиния “с молоком матери” впитала в себя эту Веру, Веру в Бога, но таких было немного. Всю свою сознательную жизнь она чувствовала себя духовной сиротой в огромной стране, где вера в Бога преследовалась атеистами, напрочь отвергалась и вытравливалась. Люди, несущие Бога в своем сердце, были вынуждены тайно посещать храмы, молиться в одиночку. Россия больше без Веры, без своего прошлого, без своих корней жить не могла. Фотиния тоже не могла жить без Веры, не могла и не хотела. Умереть? Умереть сейчас не трудно, а надо постараться выжить в таких условиях. Кого выбирает судьба, того Бог и испытывает. Ее время только приходит — и надо ждать. Сейчас она была на перепутий дорог: вернуться назад, в ту жизнь, в которой жила до этого момента или найти свой путь служения Богу и быть полезной людям.

Многие, кто не верит в Бога, живут без Веры ни в настоящее, ни в будущее. Никола — это жертва того времени, которое привело его ко всем необдуманным поступкам. Он вырос атеистом, Фотиния же была белой вороной с Богом в сердце, поэтому встретила непонимание и отторжение себя из ого жизни. Без Веры у человека нет правильной дороги, он выброшен на обочину и бредет туда, куда глаза глядят, делает то, что взбредет в голову. Вот и с Верой в душе она сидит на обочине дороги, но назад она возврата уже не видит, пойдет другой дорогой — дорогой Любви к Богу, она жива, душа ее жива. Надо только поверить в себя положиться на Божью волю.

Глава 7

Наутро Никола проснулся ни свет ни заря. В груди все жгло от солидно выпитой дозы, во рту было гадко, в горле все пересохло и обложило язык. Голова словно чугунок, тяжелая.

— Фу, какая мерзость! Надо же было так напиться! — произнес он вслух.

Конец ознакомительного фрагмента.