Радость. Творчество многодетных мам Тюмени

Светлана Парнас

А разве дети – это лишь пелёнки, кастрюли и бельё? Нет! Дети – это вдохновение, мотивация, творчество. В этом вы убедитесь, прочитав нашу книгу. Мы – «многодетки»! Члены общественной организации «Радость» города Тюмени приняли самое активное участие в создании данного сборника, за что я выражаю им огромную благодарность!

Елена Русанова

Елена Германовна Русанова родилась 29 октября 1964 года в городе Куйбышев. Детство и студенческая юность прошли на Волге. В Тюмени живёт и работает с 1986 года. В 2016 году издан шестой сборник ее стихотворений. Проза печаталась в интернет-журнале «Живое слово», «Православный сибирячок». Принята в Тюменское отделение Союза писателей России. Мать троих детей. Член Общественной организации многодетных семей города Тюмени «Радость».

В цветущей вишне — отголоски вьюги

В цветущей вишне — отголоски вьюги,

Осенних листопадов благодать.

И то, что мы не знаем друг о друге,

Помогут эти вишни нам узнать.

Жизнь есть любовь и красота… А время

Не ждёт и никого не бережёт.

О, если бы нам в мире быть со всеми!

Ведь эта жизнь осыплется вот-вот…

Гладиолусов бархат дворцовый

Гладиолусов бархат дворцовый,

Царских лилий наряд золотой,

Диких маков румянец пунцовый

И цикория лён голубой,

Колокольчик дурмана бумажный

И пионов хмельных бахрома,

Васильковый костюмчик сермяжный

Сводят медленно женщин с ума.

На коврах домотканых ворсистых,

На платках — по красе и букет,

Сводят в солнечных буднях искристых,

И конца восхищению нет.

Каждую минуту бытия

Каждую минуту бытия

Можем вдруг исчезнуть ты и я.

Отчего ж нам так неисправимо

Не живётся без огня и дыма?

Нам с тобой — без ссоры и вражды…

Скоро зарастут наши следы,

Голоса пичужки разнесут,

И творить уже не сможем суд,

Беспощадный свой — над другом друг.

Навсегда для нас замкнётся круг,

Где могли любить мы на Земле

И в своём друг друга греть тепле.

Каждую минуту бытия

Можем вдруг исчезнуть ты и я…

Не говорите о самом святом

Не говорите о самом святом.

Может не выдержать прикосновенья…

Как вы опишете ангелов пенье

И ароматы небесных цветов?

Если дерзает сангина моя

Вновь поделиться, что в сердце запало,

Как передать ей ни много, ни мало —

Неизъяснимые речи ручья?

Чтоб не жалеть о потере потом,

Не говорите о самом святом…

Как тяжело просить прощенья

Как тяжело просить прощенья:

Мы все бываем виноваты.

«Прости» — так незамысловато,

Но в нём души обогащенье.

Как будто выпустили птицу

На Благовещенье из клетки.

Как будто дождь сбегает с ветки,

Чтобы земля могла напиться.

И — тишина. И — утешенье.

Мы все бываем виноваты.

Пусть он неправ, начни с себя ты,

От всей души проси прощенья.

Больной получит облегченье,

С лихвой окупятся затраты.

«Прости меня, я виновата»,

И сразу — умиротворенье,

Тепло и радость в каждой клетке.

О, как легко просить прощенья.

Но без оглядки, без пометки.

Проси, ведь ты Венец творенья.

Не твоими ли руками, лебединая жена

Не твоими ли руками, лебединая жена,

Не твоими ли крылами, в свежих свечечках сосна,

Не твоими ли слезами, не живая ль ты вода? —

Зажигается зарница, отвращается беда.

Не боярыня ль Елена сердцем правит в терему,

Сладким хлебом побеждает бедность, злобу, хворь и тьму?

Рукавом, плывя, махнула — разливался липов цвет,

Сквозь ресницы окунула в сине-озеро — и нет

Разъярённого, упрямого, шального во хмелю.

Оттого речёт: «Еленушка, — он, — я тебя люблю».

Отцвела черёмуха, зацвела рябина

Отцвела черёмуха, зацвела рябина,

Словно шапки снежные на её ветвях,

В нежной шали яблони, в пухе лебедином.

А тебя на свете нет, ты в других краях.

Знаю, свидимся с тобой после воскресения.

Но уже совсем в иных, неземных садах,

Не успела попросить у тебя прощения,

И грустит, грустит земля, вся в твоих следах.

Отцвела черёмуха, зацвела рябина,

Словно шапки снежные на её ветвях,

В нежной шали яблони, в пухе лебедином.

А тебя на свете нет, ты в других краях.

Я приду с минуты на минуту

Я приду с минуты на минуту,

Только жди, не думай ни о чём.

В валенки сибирские обута

Я войду, как воздух входит в дом.

О каких-то в жизни переменах

Уж ничто не будет предвещать.

Тишине и дружбе зная цену,

Я твой мир попробую принять.

В простоте, не требуя вниманья,

Безответной стану, как трава,

У такого грешного созданья

Только птичьи могут быть права.

Я приду с минуты на минуту,

Только жди, не думай ни о чём.

Лет не тридцать минуло как будто,

И однажды не сгорел тот дом.

Ярославны по Рассее гнёзда вьют

Ярославны по Рассее гнёзда вьют,

Сеют-пашут, Дульсинеи, крест несут,

Вдохновляют, всё прощают до конца,

Машут белою косыночкой с крыльца.

Ходят по воду по сгнившему мостку,

Побеждают змей-гадюк и грусть-тоску.

И румянцем их любуется восход.

Ах, какое же терпенье приворот.

Но завидует разбойник Соловей.

Хочет вывести княгинь и Дульсиней.

Рассылает он кикимор всех мастей,

Да куда им до шелковых-то кистей.

Наши плечи — как кольчуга, чудо-шаль.

Наши груди — ярославская эмаль.

Наше сердце — кровь далёкая хранит.

Наши думы — не под землю, а в зенит.

Весенний дождь целует мостовую

Весенний дождь целует мостовую,

Он тих и в нежной робости смущён.

Он встречу здесь не ожидал такую,

Чтоб всё заговорило лишь о нём.

И ясени, и клёны, и ограды,

И пористых сугробов кружева,

И воробьи, и голуби — все рады,

Что эту новость он им даровал.

Как будто вдруг снята зимы блокада,

Хотя уже на подступах апрель.

И легче на душе, и верить надо,

Что всё пойдет по-новому теперь.

Олимпийский промчался огонь

Олимпийский промчался огонь

Через город сибирский старинный,

Белый, словно одетый в фелонь,

И повеяло ветром былинным.

Пьют студенты и школьники чай,

Разминают озябшие руки.

Древнегреческий факел, прощай!

Нам победные слышатся звуки.

Есть герои и в наших краях,

Завоюют призы золотые

Наш Добрыня, Алёша, Илья,

Отстоят честь и славу России.

Отец Валериан

— Кондратьевна, перестань калякать! Дома наговоришься, — строгим взглядом одарил отец Валериан седенькую старушку, раскладывая помянники и записки на панихидном столе. «Смиряет», — с теплотой в сердце отметила для себя Кондратьевна, самая активная и незаменимая трудница Свято-Никольского храма.

Панихида ещё не началась, а тут вдруг Серафимушка — сто лет её не видели в этом краю — приковыляла на больных ногах и опустилась на скамью. «Сегодня у Петра моего день памяти. Пирожков с прошлогодней ежевикой напекла. Помяни уж и ты раба Божия, моего Петеньку», — зашептала Серафима. В этот-то момент батюшка и решил навести в храме порядок из профилактических соображений.

Конец ознакомительного фрагмента.