Темнеющая весна

Светлана Нина, 2023

Что произойдет, если декабрьское восстание и НЭП сольются в эпохе хождения в народ? И уже невозможно будет сказать, в каком из времен произошло убийство молодой нигилистки, потрясшее весь Петербург.

8

И еще раньше, в самом истоке… Анисия вскользнула в библиотеку в поисках Верховой. Только что она проводила Полину на поезд до Москвы, где та предполагала проститься с родственниками перед отъездом в Цюрих. Вместе с Полиной исчезло последнее оправдание пребывания в Петербурге и для Анисии. И Полина, и Анисия бредили феноменальной историей Надежды Сусловой, прогрызшей себе путь в недосягаемое для русских женщин любого достатка высшее образование. Полина подбадривала ее примером сомневающуюся Анисию. А Анисия тренировалась прятать мандраж за обледенелость.

— В этом году там только пять вольнослушательниц. А за ними десятки студенток повалят, двери распахнулись! И даже без экзаменов, только плати, можешь ты себе представить?! — звенела Полина. — Вот я посмотрю, что там да как. А ты поезжай следом.

Верхова все призывала племянницу одуматься и остаться с семьей. Но с кем? Мамы больше не было. Один сын Верховой был занят своим все растущим семейством, в котором Анисия уже начала путаться. Второй сосредоточился на обучении в юнкерском училище и стал невыносим из-за флера избранного братства безобразных кутежей. Анисия с раздражением отзывалась о кузене, с горечью понимая, что тоскует по его новым связям, измотанности и воодушевлению обучения, интригам, склокам и дружбам — всему, чего сама она, запертая в этом доме с огромными потолками, была лишена.

Вот и настала давно назревающая, сочащаяся ее неравенством сцена. Глубоко вдавив пальцы в том «Что делать», Анисия без стука ворвалась в библиотеку.

— Вы должны отпустить меня в Цюрих! — затараторила Анисия на удивление бодро, прямолинейностью уподобляясь самой Верховой. — Без вашего позволения все мои труды ничего не значат. Все книги…

Верхова, которая что-то искала в толстой кипе бумаг на столе, важно выпрямилась, демонстрируя внушительную фактуру.

— Вы, должно быть, польстились на безобразие, на нарочитое неряшество… Вам бантики с ленточками скучны, вы полагаете, что побег спасет вас, — Верхова усмехнулась не без сквозящего понимания.

— По вашему разумению, то, к чему не лежит душа, надобно безропотно терпеть? Нужно полюбить то, что ненавидишь, возвыситься таким манером?! Получается эдакий плевок снисхождения в сторону своих мучителей, когда ничего больше не остается. Но нет, это поражение, мелочное актерство. И такая невидимая победа мне не нужна, если я от нее продолжу страдать! — Анисия сорвалась на визг.

— Где бы вы ни оказались, вас будете сопровождать вы сами, — претенциозно мазнула Верхова.

— Я согласна. Только позвольте мне сопровождать себя с дипломом врача.

— Да кто тебе его даст-то? Все фантазии ваши.

Анисия насупилась.

— У меня гость, я занята. Закончим это, — безапелляционно завершила Верхова, скорбно посмотрев на племянницу.

Анисия непонимающе вперилась в тетю, а потом обвела взором плохо освещенное пространство. Только теперь она заметила в затемненном углу библиотеки фигуру в семинарской тужурке с двумя рядами пуговиц. Анисия застыла на месте от липкого страха. Нежданный гость, едва не вжавшись в стену, в свою очередь смотрел на нее с робостью. Из-под фуражки на его голове пробивалась золотистая пышность волос.

— Вы… могли бы сказать, что не одни, — пробормотала Анисия, стараясь не смотреть на чужеродное существо.

— Ты мне даже вздохнуть не дала, — усмехнулась Верхова. — Знакомьтесь, Алексей Соболев, ученик нашей семинарии… Моя племянница, Анисия Всемиловна.

Анисия едва кивнула в ответ, не глядя на этого нежданного посланца из несмежного мира.

— При помощи Алексея Владимировича я надеюсь получить разрешение от твоего отца. Будь он неладен…

— Каким… образом? — пропищала Анисия.

— Алексей Владимирович… сын новой жены моего братца. Быть может… Хоть мне, право, и не доставляет удовольствия заискивать перед этим мерзавцем! Но ради тебя… Вот как ты дорога мне! Цени это, девочка!

Невзирая на щекотливость ситуации, Анисия едва не улыбнулась, слушая изобличения Верховой в сторону Всемила. Еще на заре своей блистательной карьеры Всемил крепко досадил сестре тем, что в своем первом романе описал ее мужа как подленького скрягу (не чету герою, в благородных чертах которого угадывался сам автор). Верхова, крепко любившая супруга и безутешная, когда его не стало, брату это вероломство не простила и с завидной решительностью порвала с ним отношения. После этого она продолжала не прощать Всемилу вообще все, что он делал и не делал. Не простила ему и ухода от матери Анисии, которую превозносила.

— Почему вы не можете сами… ведь живу я у вас.

— Подлец этот жив, а я не твоя опекунша.

Алексей при этих словах побледнел еще сильнее. Анисия с нежданно разморенным удовольствием Марии-Антуанетты, пирующей под салютом, отметила его замешательство.

— Алексей Владимирович… подготовит этого пакостника. Ведь папаша твой, заяви ему это напролом, из гнусности откажет. Подобьет под это очередную свою паршивую теорийку.

Анисия молчала, пытаясь понять, что все это значит. Верхова солидно свела руки впереди живота.

— И что же? — непреднамеренно вскричала она. — Вы даже самовар себе поставить не сможете! Как же я… Я! Могу тебя отпустить! А как же светлая память Лилии, многострадалицы, мученицы?! Я обязана ее дочь оберегать! Ну уж нет, не бывать этому! И ты… Ты! С твоими способностями, с твоим кругом… станешь… приживалкой… В богом забытых квартирах…

Привыкшая к этим взрывам неопасного негодования, Анисия смирно выжидала.

— Над вами всеми станут смеяться шведы, — закончила, наконец, Верхова, успокаиваясь от брони Анисии.

— Швейцарцы.

Анисия чувствовала, что Верхова, обычно более бурно выражающая свое неудовольствие, не распаляется в полной мере из-за присутствия постороннего. И это странным образом сковывало и Анисию, настроенную на поединок с благодетельницей.

— Все одно — европейцы! Что они понимают в наших реалиях?

— А с чего вы вообще взяли, что ваши представления о русской душе распространяются на всех? Что за границей каждый будет страдать по березам и грязи на дорогах? Вы когда-нибудь думали, какого в вашей богом избранной стране женщине, которая не имеет права получить образование? Я, может, не только учительницей и акушеркой хочу работать. Пусть дальше разрешают нам профессии! Мы независимости хотим за честный труд! Вы закрылись в своих старинных стенах и при любом удобном случае переняли привычку поучать население! Но у вас нет на то исключительного права!

— Есть! Есть закон, который вы должны чтить! Без воли отца, а потом мужа вы пальцем пошевелить не можете. И все ваши разговоры превращаются в пшик.

— Против этого мы и нацелены.

Верхова грозно выдохнула, подтверждая произнесенное. Она хотела было ввернуть что-нибудь о капризах, но со вздохом поняла, что на этом этапе потерпела поражение. Не высказывая этого вслух, она болела за воспитанницу, ликуя, что трагедия в семье не сломила ей волю. Взволнованный вид Анисии бередил ей душу. Она не могла взять в толк, почему эта упрямица так зациклилась именно на этом злосчастном Цюрихе и не жаждет ни ее состояния (которое она готова была разделить между всеми своими наследниками), ни балов, ни повес, ни благодетельных мальчиков из лучших семей, ни Крыма, ни Италии.

— Финансовая сторона вопроса весьма непростая.

Анисия, приученная без стеснения говорить о деньгах, горячо возразила:

— Вы даже не заметите этих трат. А потом я начну работать! И верну вам все!

— Моя племянница… станет работать. Чему вас только учат в ваших гимназиях?! И все эта ваша Оливия де Гуж…

— Олимпия.

Верхова отмахнулась.

— И Маркс! Одни иноземцы. Воду только у нас мутят. — Верхова приложила подрагивающую ручку в перстнях к груди с дряблой кожей. — Этот Маркс — дьявол!

— Психолог он никудышный…

— За что нам все это, — из Верховой вырвался примятый всхлип. — Почему нельзя жить просто, как раньше?

— Как когда? — скептично спросила Анисия. — Каждый век нес свои беды.

Верхова отмахнулась.

— Слишком вы ученые стали, — проворчала она, будто опасаясь, что Анисия услышит ее и добьет чем-нибудь таким же неоспоримым. — На все у молодежи свое мнение.

Она внушительно скрестила большие ладони на выдающемся животе.

— Настанет время… когда мы будем первыми в мире! Вот уже и Полина уезжает, — съежилась Анисия. — А с ней мне будет легче! Подумайте над этим!

— Ты всегда слишком высоко ставила эту вертихвостку, — поджав губы, отозвалась Верхова.

Анисия, поглощенная собственной оголтелой молодостью, избегала смотреть на тетю, опасаясь приметить в ее лице страх остаться в этих огромных апартаментах без любимой племянницы.