Темнеющая весна

Светлана Нина, 2023

Что произойдет, если декабрьское восстание и НЭП сольются в эпохе хождения в народ? И уже невозможно будет сказать, в каком из времен произошло убийство молодой нигилистки, потрясшее весь Петербург.

3

Зловоние городских улиц, щедро сбагренных конским навозом, отодвинулось предвзятыми, убогими клочками почти шестилетней давности. Которые, все переврав, красочно вырвать из вечности могла только она одна. И Анисия с болезненным облегчением погрузилась в какое-то вневременное забытье, даже уже не чувствуя боль в плечах от долгой ходьбы. Заменить бы их на тугие корни — пусть себе болят.

Улучшенный воспоминаниями Алексей, более светящийся и гладкий, поравнялся с решительно вышагивающей Анисией.

— Как удивительно наблюдать вас без компаньонки.

Анисия торопливо взглянула на него.

— Вы не выглядите удивленным.

— Я хотел бы поговорить о том случае с… батюшкой.

Анисия почувствовала толчок в сердце, не желая вспоминать уродливую, дурно объяснимую сцену, свидетельницей которой она стала случайно. Сцену, когда молодой священник отец Сергий хватал Алешу за руку.

— Это не мое дело, — протараторила Анисия, опасаясь, что он заметит тяжелые агитационные листовки под ее пальто.

— И все же…

— Я никому не скажу, если вы об этом. Это не мое дело и не этих…

Алексей медлил, подбирая слова. Анисия с неудовольствием заметила в начале улицы жандармов.

— Я не понимаю, как вообще дошло до подобных объяснений… Но я не поощрял его.

Анисия впала в размягченную голубым зелень Алешиных глаз. Доверчиво — распахнутых, гармонично вписанных в узкое лицо с правильным носом. Конечно, он никого не провоцировал, ему и не нужно было. Сама подозрительная безгрешность его уже была нешуточной провокацией. О, в нем таилось куда большее, чем смиренный послушник!

Они молча прошли несколько метров. Даже мысли стали голыми от допущения, что Алеша бежит в само лоно иерархии от напора эпохи и ее потрясений.

И все же факт, что Алеша стал роковым увлечением для отца Сергия, рассмешил Анисию. Не сдержавшись, она хихикнула, а из ее подола на землю посыпалась бумага.

— Что вы за наказание на мою голову?! — беззлобно вскричала Анисия.

Совершившись, страшное событие почему-то уже не казалось таким ужасным.

Неотрывно глядя на голубые поблескивания жандармов неподалеку, Анисия вслепую начала собирать листовки, чувствуя пустоту опасности. Алексей присел на мостовую так, чтобы загородить ее своей аккуратной, но внушительной спиной. Анисия выжидательно смотрела на него, а он своим хладнокровием будто вселял в нее необходимые силы.

— Вы удивительно безрассудны, — только и сказал он, когда они благополучно добрались до назначенного места.

Анисия, пораженная своей сбывшейся убежденностью, что он будет держать язык за зубами, откликнулась не сразу.

— Разве это не вызывает у вас восхищение? — лукаво отозвалась она.

— Некоторые действия вашего образования — нет.

— Равняя всех нас под одну гребенку, не удивляйтесь, если мы так же лубочно будем судить о вашем брате.

— Именно это вы и делаете.

Анисия испытала смесь раздражения с бессилием, смешивающихся в абсурд, от которого хотелось щедро хохотать улыбкой восхищения.

— Нечего сказать, ваша выборочная мораль спасла меня! — воскликнула Анисия, на которую напала безрассудная откровенность с едва знакомым человеком — излюбленная тактика героев Достоевского.

Ее разъедал миф о духовной неполноценности атеистов, которого Алексей, очевидно, придерживался. И вытравить это из него, очистить его душу от сора показалось ей необходимым.

— Я искренне не понимаю, — насмешливо поведала Анисия, — как верующий может не быть социалистом. Истинно верующий, а не тот, кому выгодно удерживать власть царей нашими же обрубленными руками.

Алеша молча смотрел на нее. Она ждала, что он опровергнет ее чем-то коротким и весомо-емким, что разозлит ее, но с чем поспорить будет непросто. И с прихотливым упорством она пыталась врыться в его мозг, чтобы понять чужеродное для себя и надломить колоссальную разницу между ними. Трясина чужой веры слишком давно бесила ее нежеланием прислушиваться к очевидностям, кажущимся ей догматами. Алеша молчал, но Анисия с волнением отметила, что он не остался по-всегдашнему умиротворенным. Уже дважды за сегодня ей удалось вырвать его из этого святотатственного равновесия.

— Подумать только, — победоносно продолжила она, — что вопросы регулирования семьи вы считаете чем-то дьявольским только потому, что так вас учили. Но как бы вы ни старались, развитие не остановишь. Вы не понимаете, что отрицаемое вами все равно исполнится. А ваша позиция запомнится зловредностью и на руку вам не сыграет.

— Наша позиция работает тысячи лет, — с трудом вымолвил Алеша.

То, что незамужняя девица в разговоре с мужчиной затронула тему ограничения рождаемости, должно было ошарашить его. Но ведь должен же он был хоть когда-нибудь поражаться новизной, дьявольщиной запрещенного романа в одинокой комнате.

Раскрыв губы, Анисия отметила, как ему к лицу смущение, которое он по-детски пытался примять серьезностью.

— Вы слишком умны, чтобы быть глубоко верующим, — злорадно вскинула голову Анисия.

Ведь он никогда не услышал бы подобные перлы в догматах монастырских стен!

Алексей поморщился, но мягко.

— Это ошибка вашего восприятия.

— Или же вы пламенно убеждаете себя в этом, потому что вам страшно признать, что карамельные детские воспоминания пошли прахом.

— Откуда вам знать? — улыбнулся Алеша, вроде бы сохраняя благодушное свое расположение.

— А откуда знать вам? — спросила Анисия, вскидывая голову.

Алеша, невзирая на ее напыщенный вид, видимо сдерживал смех.

— Ваша оголтелая убежденность в собственной правоте была бы премила. Если бы вы за нее не критиковали других.

Анисия испугалась, что и правда комична в своей тепличности.

— Вы выработали себе репутацию безнравственности и бесчеловечности, — с трудом добавил Алеша, все же поддаваясь на ее очевидные попытки вывести ее на откровенность.

— Потому что в терроре мы увидели единственный путь как-то сломить эту монструозную машину.

— Вы не отрицаете грехов, повисших на вас?

— Не отрицаю. А вы найдете в себе силы признать, что непротивление злу порой рождает зло куда более суровое? Зло безнаказанности. Вы зашли в тупик, утонули в нем, поддерживая нежизнеспособность созданного вами уклада!

— Это не так.

Анисия закатила глаза.

— Почему же это не так? — переспросила она с нажимом.

Друг на друга они смотрели как на диковинку. Так викинги, вторгнувшиеся на территорию Британии, должно быть, смотрели на тамошних монахов. «Но мы ведь — род человеческий», — решил на это каждый.

— Быть может, я даже разделяю ваши идеи… Но флер всего движения, показушничества мне ненавистен!

Анисия приоткрыла рот.

— Да! Вы мыслите какими-то обрубленными категориями. Для вас верующий — это обязательно консерватор, который ничего не видит и не смыслит. Но мы такие же живые и настоящие, как и вы! Только не вешаем на себя ореол непонятых героев.

— Вы сами создали себе такую репутацию.

— Мы людей не взрываем!

— Людей ли?!

— Среди нас есть истинно праведные…

— Которые не противодействуют неправоте своих братьев. Значит, являются сообщниками преступлений.

— То же относится и к вам…

–…а должны примкнуть к нам! Вот в чем будет истинное христианство, чистое, сцеженное! Не революционер ли Иисус?

Алеша схватил себя за шею сзади.

— За нами будущее, как ни крути, — резюмировала Анисия, глубоко дыша.

— Демонизировав нас, вы не понимаете, что хотим мы того же, что и вы — кусочка счастья для всех.

— В том и дело! За что же вы нас так ненавидите? Мы ничем не хуже вас. Наше различие — в вашем христианском предубеждении, гласящем, что только вы являетесь оплотом высшей морали.

— А вы с удовольствием эту обязанность взвалили на себя.

— Просто вы тешите свое самолюбие выдуманной избранностью, — продолжала Анисия, будто вдохновляя французское войско на битву. — Чем гонимые христиане отличаются от гонимых революционеров?

Алеша опешил.

— Как вы… вообще можете сравнивать их?

— Могу, потому что ничем! Предметом туалета да обновленным лексиконом. Одни и те же проблемы! Одно и то же называется разными словами.

— Я отвечу, — ответил Алексей в волнении. — Отличаются индивидуальными чувствами и уникальным опытом. А с вашим подходом можно вообще все уравнять.

— Да и замечательно бы было. И на более высоком уровне все одно. Когда речь идет о судьбах стран и континентов.

— Это обесценивание всего человечества.

— Это история его.

Битье в кровяной поток идей, сцеженных из чужих жизней, возродил тлеющую веру Анисии в увлекательность существования, в непреодолимую движущую силу цивилизации.

— Все это — просто какие-то усредненные ни на что не влияющие высказывания… Сплошная философия.

Анисия с изумлением, которое удачно замаскировала выдержкой, переваривала эту отрезвляющую фразу.

— Признайте, что представителям церкви безразлична религия. Им важны только они — их спасение, их духовная чистота и превосходство. А более всего их кошелек, — все же продолжила она в какой-то упертой горячности, которую, даже идя на дно, не пожелала бы пресечь.

— Это недостойно вас. Слишком мелко, — ответил Алеша. — Вы, быть может, даже правы. Как прав в каком-то куске любой человек. Но всей полноты явления вы не видите.

Внутри Анисии что-то защемило. Неправдоподобность, скоротечность мига и небывалая кристальность мыслей, обычно подернутых оболочкой, словно и на них распростер свой яд тошнотворный столичный туман. Который глотал ее слова и превращал их в воду.