Темнеющая весна

Светлана Нина, 2023

Что произойдет, если декабрьское восстание и НЭП сольются в эпохе хождения в народ? И уже невозможно будет сказать, в каком из времен произошло убийство молодой нигилистки, потрясшее весь Петербург.

10

Почти сразу после этого Анисия, какая-то резкая, чужая, оголтелая, и не она будто, стояла в переполненном зале. Она скалилась, критиковала, но очевидно опираясь на плечо неизменно блистающего Павла, необходимого, несмотря на какую-то легкую обиду. К Павлу она прилеплялась во время шумных сборищ, чтобы в его передышки втиснуть огрызки собственных измышлений. До недавнего времени Верхова не баловала ее выводом в общество, считая, что все необходимое для себя Анисия может получить и дома. И Анисия пагубно свыклась с мнимым удобством этого подхода.

Анисия плечами чувствовала какую-то опору от Павла, которую не находила в перетекающей Полине, то испаряющейся, то вновь возникающей с зачатками новых вулканических идей и знакомств. Но смотрела она при этом на невысокого блондина, будто бы робкого к своей всепоглощающей красоте. Будто буравящего потупленным взором, содержащим меньше умиротворения, чем он желал выказывать.

Тужурка семинариста выделялась даже в разношерстном сборище дома Верховой, который она не без раздражения предоставила Анисии для прощального собрания Полины.

Алеша и Инесса, которую он зачем-то привел с собой, терпеливо ожидали Верхову, тетку Анисии и одновременно и их тетку по отчиму. Инесса держалась стоически, Алеша обводил собравшихся виляво-смиренным взором. В волнении Анисия гадала, пришел ли на сей раз он с ответом, способным решить ее судьбу. Но, вместо того чтобы вызвать его на откровенность, она продолжала икать смешками. Анисии, досконально изучившей чувство добровольной отверженности, бок о бок с Полиной и Павлом легко было острить, балагурить и быть лучшей версией самой себя.

Анисия гадала, врезалась ли Алеше в голову пылкость их первой встречи. Каким бы идеологическим противником он ни был, он был молодым мужчиной. С обязанными быть надломами из-за отказа от доступных в их среде удовольствий чужого бесправия. Смотря на его сдержанность, в которую не верила, потому что сама всегда куда-то летела (спотыкаясь), она понимала, что, доведись ей родиться мужчиной, она не выпустила бы из рук ни одной привилегии. И потому женский вопрос, хоть и занимал важную часть ее действительности, все же был не то что спорен, но слегка нивелирован пониманием этого.

— Как он нелеп, — злорадно указала Анисия Полине.

Анисия встретила Полину на Владимирских курсах, куда вваливались амбициозные девицы из обеспеченных семей. Курсы были основаны после кричащего письма четырехсот женщин ректору Петербургского университета с просьбой об устройстве лекций для дам. Эту подачку им кинули на фоне так и не принятого закона о женском высшем образовании. К университетскому образованию эти курсы не приравнивались. Когда схлынула эйфория каждого мига бессмысленных побед, Полина и начала трезвонить о загранице. И Анисия, не представляя, во что ввязывается, подхватила ее воодушевление.

— Жалкий пережиток, — высоконосо отозвалась Полина, с удовольствием проводя ладонями по обрубленным волосам.

Таких, как она, презрительно именовали «стриженными», и Анисия с благоговейным отторжением думала о безрассудности Полины. Как не сломаться под напором извечного неодобрения, она не представляла. Впрочем, Полина будто только покрывалась неуязвимой оболочкой от критики в свой адрес. И примагничивала тех, кто приветствовал преображения потрепанного времени. Нужно было бы ради одобрения замуровать себя в стену — и на то отыскались бы охотники.

Павел, расслышав перебросы их неодобрения, расслабленно потянулся за часами в кармане, явно испытывая удовольствие от созерцания искусной работы. Затем он водворил на Анисию одобрительный взгляд Вакха, которому даже при желании не удается спровоцировать себя на темные чувства. Анисия испытала иррациональное отторжение от его непротивления, сглаженности, желания обесценить все юмором. Молва метила в тех, кто чудился борцами, очерняя и превознося их. С Павла же любое злословие скатывалось, как бусины воды с перьев утки. В то же время его безупречная улыбка будто смягчала и ее собственную.

Павел был давнишним приятелем Полины и от обилия свободного времени периодически захаживал на ее лишенные лоска собрания, пропитанные дымом дешевых цигарок. Павел вырос в роскоши и в глубине души был убежден, что она является непременным атрибутом сносного существования. Оказалось же, что не все завлекаются химерой обилия денег, знакомств и полезных связей, в которые так удачно вцепился его отец. И, ошеломленный идеями, заслоняющими собственное удобство, Павел много говорил про полезное дело, без разбора хвалил народников, нигилистов, социалистов, марксистов, скверно представляя разницу между ними. Полина смотрела на него со снисхождением старшей сестры, хоть и не прочь была потрепать его шелковистые волосы.

Иным зверем был его брат, Игорь. Нелюдимо он возник после очередного скандала с отцом.

— Мне вовсе и не нужны подачки деспота, которые меня форменно душат, — сообщил Игорь Полине, поправляя тончайшую сорочку, выстиранную не им.

Живой Игорь удивил увесистостью плеч и гладкостью молодецкой кожи. Непобедимый туберкулез не в силах был совладать с его организмом. Однако что-то внутри него распыляло вокруг меланхолию, привлекательную только извне.

Между ним и Полиной недавно начали происходить какие-то тягучие и недобрые обмены взглядами. Помешанная на всем экстраординарном, Полина не могла не притулить свой избирательный глаз на Игоря и какой-то потаенной жилой оценить в нем выразительного персонажа. Впрочем, его репутация расшатанного игрока, спускающего тысячи, шла перед ним. И Полина могла не корчить из себя провидицу.

— Здесь нам учиться не дадут! — прошипела Полина, хватая поданный Павлом бокал и выпивая его, как микстуру, залпом. — Вся их мерзкая деятельность нас только душит. Что они вечно мнят о себе?! Кабинетные крысы? Они не умнее нас!

Полина правдами и неправдами проникала в университеты, неоднократно была изгнана с лекций. Унижение, которое она должна была испить, перерастало в салютующий, героизм, который она швыряла в лицо другим как щит, а то и как копье. Анисия не чувствовала в себе достаточного запаса, чтобы всерьез ввязаться в подобное противодействие. И это обстоятельство будто набрасывало на нее тающее покрывало — полузабытый миф любой протоцивилизации.

По гладким щекам Игоря проскользнула завуалированная смешинка над собеседниками. И мигом рассеялась его первоначальная насупленность.

— У нас в стране ум никогда и не был индикатором власть имущих, — прыснул он, не переставая дрыгать ногой.

Анисия с нескрываемым удовольствием улыбнулась в ответ то ли на эту фразу, то ли на точность собственного наблюдения.

Павел, не совсем понимая, как реагировать на подобные пассажи, с несколько обеспокоенным видом решился промолчать.

Алексей, не защищенный привычкой знать, чего ждать от собравшихся, обратил взор на Игоря. С неудовольствием крошащегося предубеждения Анисия решила, что взгляд его слишком чистый для представителя такого нароста на обществе. Анисия чувствовала себя чужой, недостаточно идеологически верной для этих возвышенных людей, любительницей комфорта и пирожных. И Алеша своей чужеродностью на мгновенье стал союзником.

— А вы что имеете сказать на это? Как представитель старых устоев, — брякнула Полина в сторону Алексея.

Инесса, чинно ожидающая опаздывающую Верхову, округлила глаза. Как и Павел, она не привыкла защищать себя в свете, где все обязаны были таять от одного только вида друг друга. Лишенная подспорья привилегированности, она застенчиво покосилась на свой довольно вызывающий вид в золоченых зеркалах.

— Революционная молодежь занята более навязыванием другим своего мнения, чем настоящим гуманизмом, — тихо, но твердо озвучил Алеша.

— Это не так! — не сдержалась Анисия, услышав не то, на что уже готовила в ответ целые абзацы.

— А остальные не заняты? Те, кто создает империи, пишет опусы, оттачивает механизмы… Они не заняты тем же? — весомо спросила Полина, будто затирая промах Анисии. — Развитие ни к чему лишь праведникам, — недобро добавила она.

Алеша улыбнулся, очевидно, не желая продолжать перепалку.

Анисия чувствовала, что поднимаемые вопросы не заботят Алешу. Но почему? Не потому ли, что давно обдумал и решил их? Этот факт взбаламутил ее, потому что сама она была далека от подобной устаканенности.

Инесса уже было приготовилась разрядить обстановку смешком, но затравленно огляделась и поникла. Никто в этом чудаковатом собрании не подумал ни о музыке, ни о картах. Оставалось только прилепиться к душке-Павлу, который единственный здесь еще соблюдал приличия, не опускаясь до политической тягомотины. Впрочем, его братец осатанелого вида препятствовал Павлу даже в этом.

Полина лишь презрительно ухмыльнулась, показывая своим видом, чего заслуживают подобные Алексею.

— Что и требовалось доказать, — победоносно сообщила она непонятно кому и невесть на что.

— Каковы же ваши истинные помыслы? — с выдержкой отозвался Алексей будто из вежливости, но вовсе не вылизывая произнесенное.

— Да к чему помыслы! Главное — результат, помощь хоть одному, — гаркнула Полина, с бессилием швыряя обгрызенную цигарку в урну.

На скрученном в узел лице Алеши пробуждалась упертость.

— Вы еще не пришли к консенсусу по поводу нови. Страстно ищете, сами не зная, что. Хотя еще не имеете достаточно ресурсов и имеете, по сути, еще ту реакционную мораль, за которую готовы перегрызть горло другим, — с осторожностью, но четко начал Алеша, сам до конца не понимая, к кому обращается. — Ведь убрать ваш флер преобразователей, останутся те же люди, что и мы, которые так же держат столовые приборы. Которые воспитывались на тех же книгах, что и их оппоненты. И которые, по сути, такие же консерваторы. Но убеждают себя в обратном, потому что консерватором быть стало зазорно.

Алеша говорил, а перед Анисией восставало зеркало собственной неуверенности в словах, которые неслись отовсюду в их блестящее и неспокойное время. Они говорили журнально, но какие помыслы руководили апологетами нови на самом деле?

— И что же? Столовые приборы делают нашу борьбу бесполезной? — сощурилась Полина, наслаждаясь всеобщим к себе вниманием.

Никто ей не ответил.

— Вы не можете… — Анисия запнулась. — Мы — большее, чем какой-то дегуманизированный слой. Воспринимать нас как слитый массив одинакового чувствования и одинаковых идей — преступление.

Из-за вдумчивых ответов семинариста мозг начинал лихорадочно работать, а сама Анисия чувствовала себя живой. Она видела в двойственности его вопросов какой-то подспудный смысл, но не могла разобрать, улавливал ли он их разумом или выражал неосознанно.

— Выводы мы сделали другие, отличные от ваших, — победоносно закончила Анисия, воодушевленная ответным молчанием Алексея.

— В конечном итоге выводы, которые мы делаем, мало что значат, — тихо отозвался Алеша, но посмотрел прямо в глаза Анисии, быть может, жалея об откровенности, но почему-то ожидая снисхождения.

— А что же значит? — спросила Полина без прежнего апломба.

Инесса в этот момент с благодарностью приняла приглашение Игоря разыграть партию в экарте и, подавив задетое самолюбие, улыбкой извинилась перед не обратившими на нее внимания спорщиками. Павел, не уверенный, к кому примкнуть, но и не чувствующий в себе достаточно ресурсов ввязываться в дискуссию, последовал за братом к вящему неудовольствию последнего.

— То, что ждет нас по ту сторону. И то, что мы сами значим для себя, — веско ответил Алеша, вовсе не прилагая к этому усилий.

Полина хмыкнула, явно утрачивая интерес к препирательству, ставшему слишком метафизическим.

— Пока мы не испытаем потребность этого внутри, ваши слова останутся только словами, — проговорила Анисия, будто поняла его.

Алексей впечатленно посмотрел прямо ей в глаза. Искреннее участие в его взгляде заставило Анисию перестать улыбаться, что всегда делала в беседах во имя защиты.

— Затем и ведутся проповеди. Чтобы потребность наступила быстрее, — подытожил он, а наступившая тишина так и не рассудила, на чьей стороне оказался перевес.