В поисках шестого океана. Часть первая. Безмятежность

Светлана Нилова

Есть события, которые так меняют жизнь человека, что он уже не может оставаться прежним.Софи Берто, девочка рожденная на безмятежных островах Французской Полинезии, слишком рано почувствовала дыхание смерти. После столкновения с наркомафией семья Софи вынуждена скрываться, ускользая из океана в океан.Роман о приключениях, взрослении и первой любви.

Оглавление

15. Сэм

Мы подружились с Сэмом с первого взгляда и везде были вместе. Нас пробовали было дразнить «парочкой», но мы так вздули шутников, что они улепетывали от нас во все лопатки. Но это было позже, когда я окрепла. А пока мы пребывали в больнице, Сэм ходил ко мне каждый день, рассказывал незамысловатые новости и сам, открыв рот, слушал мои рассказы о Гавайях, Полинезии, тропических рыбах и путешествиях под парусами. Здесь, на севере, паруса были не в ходу, да и море никогда не бывало небесно-лазурного цвета. Здесь океан был синим в ясные дни или черно-серым в пасмурные. Пасмурных дней было больше. Почти постоянно шел дождь и дул ветер. Если ветра не было, то город и порт были укутаны туманом.

— Ну и занесло же вас! — восхищался Сэм, слушая мои рассказы.

«Да уж, занесло», — думала я и вздыхала. Меня не радовало жить в такой близости от Северного полюса. Хотя я знала, что есть и более северные поселения, и Сэм с жаром уверял меня, что зима обязательно будет теплой и что ниже десяти градусов температура вообще никогда не опускалась, мне было не по себе. Десять по Фаренгейту, это двенадцать градусов ниже нуля по Цельсию! Я привыкла к теплу, к солнышку, привыкла начинать каждое своё утро с морского купания. А здесь по утрам — только душ и после приходится надевать на себя кучу одежды. Я получила только один плюс: мои кудри, обычно жесткие и грубые, от пресной воды сделались мягкими и послушными.

Но уйти из порта Датч-Харбор было невозможно. «Ника» требовала капитального ремонта и очень много вложений. Из неё откачали воду и краном перенесли на берег. Когда её поднимали, она так трещала, что казалось, вот-вот развалится. Мне чудилось, что ей больно. Когда её поместили в ангар, я гладила её белые бока и плакала от жалости.

— Хватит разводить болото, — упрекала мама, — пора работать.

И мы работали. Прежде всего вытаскивали и разбирали уцелевшие вещи. Мои рисунки сохранились просто чудом! А вот вся папина электроника — сгорела. Да и многие вещи были испорчены огнем и водой, в том числе карты и одежда. Мои мелки и вовсе полностью растворились. От них осталось только несколько пятен на обивке дивана. Зато акварельные краски в толстеньких алюминиевых тубах — уцелели.

Обнаружилось, что у нас совсем нет теплых вещей. То есть, конечно, были свитера, ветровки, шарфы, кроссовки, но все они были хороши только при плюсовой температуре и вряд ли сильно согрели бы нас зимой. Тут нам помогли сестры из миссионерского приюта. Узнав о нашем затруднении, они принесли кучу теплых вещей и обуви. Вещи были не новыми, но чистыми и добротными. Так я получила точно такую же зеленую куртку, как у Сэма.

— Спасибо, что вы помогаете нам, — поблагодарила сестер мама. — Но вы уверены, что у вас не будет из-за нас неприятностей? Мы всё-таки не методисты, а католики.

— Для добрых дел все равны, — улыбнулась сестра. — Мы всем помогаем.

Мама рассказала эту нравоучительную историю папе. Он только усмехнулся:

— Так это они нас благодарить должны: облагодетельствовали нас — и попали в Царство Божие.

— Еретик! — накинулась на него мама.

— Ты лучше узнай у этих добрых сестер, где можно пожить. Чтобы было недалеко от Датч-Харбора. Впрочем, здесь везде недалеко…

На шикарную гостиницу прямо на берегу залива рассчитывать не приходилось. Даже с учетом огромной скидки она оказалась нам не по карману. Ещё надо было платить за аренду ангара и ремонт «Ники».

И мы поселились в бывшей радиостанции. Это был небольшой домик в ведении мистера Твитча, начальника всей связи острова с материком. По субботам в нем проходили занятия клуба радиолюбителей.

Не знаю на каких условиях, но мистер Твитч разрешил занять нам две комнаты на втором этаже и пользоваться ванной комнатой, в которой стоял огромный водогрей и крошечный душ. Плиту, чтобы готовить, мы перенесли с «Ники».

Пока рука не зажила, папа нанял рабочих для ремонта «Ники» и ревностно следил, чтобы всё было сделано правильно. Там же, в ангаре, защищенном лишь от ветра и дождя, он перебирал остатки радиостанции и остальные приборы.

От удара молнии почти все из них взорвались или сгорели полностью, а если и не сгорели, то восстановлению уже не подлежали. Молния прошлась по судну, круша и сжигая все на своем пути. Она ушла в воду через рули. И нам ещё повезло. Молния всегда находит свой путь к воде. Она может уйти через гребной вал двигателя, через киль или пробив обшивку в подводной части корпуса. На «Нике» было установлено заземление, но оно почему-то не сработало. Может быть, пострадало от шторма ещё до грозы.

Там же, в ангаре, я услышала родительский разговор. Говорил папа:

–…хватит на домик где-нибудь в тихом городке и на колледж для Софи. Или мы восстановим «Нику». Но это последние деньги, Гленн. Больше у нас ничего нет. Совсем ничего. — Папа замолчал.

Потом я услышала мамин вздох:

— «Ника» — это твоя душа, Ник. Это наш дом. Я не хочу никакого другого дома.

Шорох, поцелуй и снова мамин голос:

— И никакого другого мужчину.

Они ещё поцеловались, потом мама добавила:

— А Софи может устроиться в жизни и без колледжа. Она красивая девочка…

Папа перебил её:

— Софи получит то образование, которое заслуживает. Колледжи ещё будут бороться, чтобы получить её в свои стены. Она умная и талантливая…

Сердце у меня бешено заколотилось, а щеки вспыхнули. Папа считал, что я умная, а мама — что красивая. То, что я умная, я никогда не сомневалась. Но услышать это от папы! И ещё он сказал: «талантливая». Значит, я стану настоящим художником! А мама? Мама ведь сказала самое главное — красивая!

В тот же вечер я добралась до большого зеркала и придирчиво осмотрела себя, разыскивая красоту. Рост — маленький, тело — худое, видны ребра. Лицо… Ну вот на лице природа поиграла, оно получилось по-настоящему красивое.

Мамины и папины черты так затейливо переплелись в нем, что возникло нечто совсем иное. Это как с волосами. Мамины тяжелые, густые, насыщенные яркой медью и папины — черные, в крупных завитках, вместе породили мои: ярко-каштановые, кудрявые. Глаза у меня — папины: глубокие и черные, нос и щеки — мамины. При первом же взгляде видно, что я — её дочь. Губы, к моему великому сожалению, не пухлые и веселые, как у мамы, а папины — изящные и строгие. Я вздохнула: губы у меня получились мужские. Как и подбородок. Как и взгляд из-под черных бровей. Серьезный и настороженный. Я попыталась придать лицу беспечное выражение, сделать разные ужимки или наивное похлопывание глазами — у меня получались лишь гримасы. В конце концов, я рассмеялась, и лицо снова стало моим.

Ладно. Я — красивая. Но ведь не только же из-за красоты люди любят друг друга? И дружат тоже.

Я ещё не понимала, что такое любовь, но знала, что такое дружба.

С Сэмом мы проводили всё свободное время. Папа отдал нам уцелевшие велосипеды, Нил Найколайски отремонтировал их и, пока не выпал глубокий снег, мы с Сэмом обкатали все окрестности Датч-Харбора и Уналашки. Таких великолепных велосипедов не было ни у кого на всех Алеутских островах и, может быть, во всей Аляске! Мы летали по дорогам, как две серебряные пули, обгоняя друг друга, орали и хохотали. Жители на первых порах были недовольны и даже говорили:

— Не хватало нам ещё одного Сэма! Эта сумасбродная девчонка еще большее бедствие, чем он. И что нам теперь ожидать от них обоих? Конца света?

Но разговоры эти очень скоро прекратились. Сэм почему-то потерял свою способность к бедам и роковым случайностям. К нему ещё продолжали относиться настороженно, но все заметили позитивные перемены в нем и единодушно решили, что так благотворно влияет на Сэма дружба со мной.

Мы с Сэмом понимали друг друга с полуслова, и даже движения наши были похожи. А уж когда мы носились на одинаковых велосипедах, в одинаковых зеленых куртках, то нас и вовсе не различали.

— Вы прямо как братья! — восхитился однажды мистер Твитч. Потом смутился и поправился: — Я хотел сказать, как сестры.

— Родственники, вы хотели сказать, — подсказала я ему.

Лица у нас с Сэмом, и правда, были похожи. И зубы. И глаза одинаково черные. И кудри. Только у меня темные, а у него — светлые. Впрочем, в шапке это заметно не было. Кстати, шапки у нас были разные. У Сэма — зеленая, благополучно выловленная багром у нашего места спасения, у меня — белая.

Слова мистера Твича взволновали меня. Я всегда мечтала о брате и завидовала Сэму, что у него их целых три.

— На самом деле, не так уж это и здорово, — признался Сэм. — Я самый младший. Все тычки достаются мне. И никто не относится ко мне серьезно. Я вот всегда мечтал о сестре. Такой, как ты.

Сэм смутился и замолчал.

И тут у меня в голове родилась безумная идея.

— А давай станем братом и сестрой? — предложила я.

— Как это? — удивился Сэм. — Ты хочешь, чтобы наши родители поженились?

— Дурак ты! — обиделась я. — Кто же поженит двух мужчин?

Сэм так недоуменно захлопал глазами, что я рассмеялась.

— Мы УЖЕ родились. Зачем привлекать сюда родителей? Я знаю способ получше.

Когда я рассказала Сэму суть, он радостно закивал и сразу же достал перочинный ножик для обряда, но я остановила его.

— Это должно быть торжественно.

Мы назначили день, и я приготовила необходимые вещи: чистое полотенце, перочинный нож и антисептик. Сэм купил его в аптеке.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я