Сказки кофейного фея

Светлана Макаренко-Астрикова

Вниманию читателя предлагается семейно-авантюрный роман в главах и новеллах об искусстве, жизни и любви. Герои романа и новелл, объединенные драматическими коллизиями сюжетных линий, за сравнительно короткий срок сделались любимцами читателей интернет-версии романа. Издание дополнено рассказами из цикла «Кофейное», написанными в последнее время. Роман имел большую читательскую аудиторию в интернете, теплые отклики. Печатное издание романа в жанре семейно-авантюрной хроники желанно читателям.

Глава десятая. Сто мер золота фея…

….Когда я вхожу в спальню, то вижу фея, безмятежно свернувшегося клубочком поперек кровати, в махровом халате апельсинового цвета. Фей спит, и спит так сладко, что будить его это — преступление… Я и не бужу. Просто беру на руки.. Пушинка.. Халат весит больше, чем она… Кажется, под халатом нет ничего. Абсолютно. Зажмуриваюсь на миг. Глубоко вдыхаю. Весь ее аромат. Сразу.

— Ты меня не уронишь? — Она сонно вздыхает, уткнувшись носом в мое плечо. — Я не нашла… — она зевает — Не урони… пожалуйста… Спать хочется..

— Спи… Конечно, спи… Только, давай, снимем вот это.. И ронять тут нечего.. Одни перышки, да крылышки.. Ангелочек… — улыбаюсь я. И осторожно развязываю пояс халата… — Вот так. Ручку подними, Умница… Теперь — другую… Что ты смеешься? Что такое?

— Как будто я опять — маленькая… — Она смотрит на меня, подняв головку вверх.

— Как хорошо быть маленькой.. — И тут вдруг она морщится и начинает растирать тонкой рукой, резко наклонившись вниз, пятку левой ножки.

— Нет… Не получается, милый.. Не получается… быть маленькой.. — всхлипывает она — Видишь, вот… Больно опять… Там, что, снег? — Кивает головой на проем окна.

— Нет. Дождь. — Я приглушаю свет ночника еще на одно деление, поправляю подушки. — Ложись.. Я разотру ножки… Согреешься, и все пройдет. Давай. Вот так, ложись. Вот и рубашка твоя…. Нашлась. Под подушкой… Сколько же она тут лежит? Два месяца? — Я осторожно окутываю фея прозрачным облаком вышитого батиста и шелка, и тут же слышу ее приглушенный стон.

— Милая, сейчас… Я недотепа… Прости. Что ты? Что такое? Больно? Где?

Она смотрит на меня сквозь ресницы и дотрагивается пальцами до кончика левой груди.

— Тут вот больно… Может быть, это от корсета? Зачем я его надела?!

— Ласточка, дай, я посмотрю… Боже мой.. Тут царапина.. Откуда? Ты что, упала? Нет, господи, что это такое? Такая нежная кожа… Моя девочка… Тише.. я только подую… Так красиво… Розовый рубин… Мой рубин…

— Перестань, мне — щекотно… Что ты делаешь? — Ее губы открываются навстречу моим… — Ты опять хулиганишь.. Нет тут царапины.. никакой.. Просто больно… отпусти.. Баловень такой.. Негодный мальчишка… Грэг..перестань, прошу тебя! Лучше скажи, почему больно? Рубашка мягкая, а мне… Кричать хочется… Правда.

— Мне кажется, я знаю секрет… — Мои губы касаются ее уха. — Рука скользит по колену. — Он у каждой женщины — свой… И его не всем доверяют.. У таких, как ты, он — особенный..

— Это почему еще? — Фей приподнимается на локте, удивленно. — Ты опять что то выдумал… Это просто потому, что ты меня любишь, да?

— Ну, и поэтому тоже, сокровище мое… — Тотчас же соглашаюсь я… — А вообще, ты просто — Женщина на сто мер золота. Я давно это знаю. Еще со времени нашей первой ночи… Там, на парижском чердаке…

В эту же минуту фей выдергивает из — под своей головы подушку, и яростно швыряет ее в меня, шипя:

— Чертов хулиган! Замолчи сейчас же! Знает он… выдумщик!…Что ты знаешь?! Что я была дура — барышня? — Отпусти.. Отпусти меня сейчас же вот… Негодный мальчишка!

— Ты была и есть — прелесть… Моя прелесть! Только моя! — я хрипло смеюсь… — Осторожно, ласточка, головку ударишь.. Ну, успокойся, что ты… — Сумасшедшая… Как я люблю, когда ты такая… Всякую люблю, но — такую… Мммм! Обожаю… Подними ножку выше.. Положи вот сюда.. Так удобно?… Не больно? — Мои пальцы касаются ее лодыжки, потом — того места, где скрывается подрезанное сухожилие… Расслабься, сокровище мое.. Ну, не бойся, что ты! Смешно же это, ты что, меня до сих пор боишься?

Она качает головой, прикрыв ресницами бездонные глаза, кусая губы.

— Нет. Я никогда не боялась тебя. Даже в первый раз.

— А что? Ну что же — тогда?

— Я такая неуклюжая.. Как деревянная.. Мне тяжело то повернуться, то — встать.. А ты со мной.. Как будто я… пух какой то…

— Ну да, ты и есть — пух.. — Я киваю и осторожно вбираю в себя губами мягкую кожу правого полушария вместе с нежностью кораллового кончика. — Такой легкий, легкий.. Раз — сразу в облака… Ищи тебя потом.. Как бедуин в пустыне воду.. О, боже… Такая ты у меня.. Тише, тише.. Ну, вот, я же говорю.. Сто мер золота..

— Да про что ты, я не пойму! — смеется она. — Придумаешь что то.. Непонятно, что такое…

— Все понятно. Такие женщины, еще со времен сарацинских походов, ценились в гаремах султанов и падишахов на сто мер или сто талантов золота. Их искали днем с фонарями. Ради них убивали, грабили, отрезали языки, рубили руки…

— Ужас какой — то… Кошмар! Что ты говоришь! — она обводит тонким, нежным пальчиком контур моих губ — А почему? Что они сделали такого?

— Ничего. Ничего, моя ласточка… Просто с ними каждая ночь султана была, как первая..…

— Грэг… О, господи, что ты говоришь… Как это? Ох, и я то — хороша, — Бог знает, что у тебя спрашиваю! С ума сойти! — Она поводит плечом, как будто ей холодно, и приникает губами к моему шраму под ключицей.. — Я, кажется, понимаю… Это.. строение тела, да?…

— Да, милая… Очень хрупкое. И закрывается, и открывается там все — медленно, как бутон граната, как розовые лепестки, как бархат фиалки… Такие женщины в гаремах содержались на особом положении, с них просто сдували пыль…..

— Как ты — с меня! — молниеносно и решительно заключает она. — И на кой черт они сдались султанам, такие недотроги?! — она пожимает плечами….

Мой фей неподражаем! От неуклюжей попытки сдержать смех, я начинаю нервно кашлять. Она осторожно гладит меня по спине.., Трогает мой лоб в поисках испарины.

— Прелесть моя, вот и нужны они, потому что — недотроги. С такими — испытываешь особое наслаждение.. Непередаваемое просто. Каждый раз… — Я щелкаю пальцами и поднимаю глаза к верху.

Она с интересом смотрит на меня, фыркает, пожимает плечами:

— Да? Надо же! Ну, не знаю… Придется тебе на слово верить…

— Да уж. Поверь, пожалуйста! — Мои плечи вздрагивают от смеха. Я наклоняюсь к фею, осторожно касаюсь пальцами кончиков груди. — Ну, вот, я продолжу, да?… У таких, как ты, голубка, все — хрупкое.. Кожа, лоно, грудь, пальчики, все лепестки твои, даже дыхание и то — хрупкое.. Все завязано на лунных днях, понимаешь? Приходит срок, и тело просто начинает тебе напоминать, что ты — маленькое сокровище, на сто мер золота, на десять караванов верблюдов, на сотни карат алмазной пыли.. Вся ты становишься, как натянутая тетива тугого лука. И этому луку нужно только помнить, как важно уметь быть нежным и терпеливым… Кажется, я пока справляюсь, как ты считаешь?

— Любовь моя, более чем.. — Она осторожно гладит меня по щеке ладонью.. Мне вот и без всяких чудес там.. построения… с тобой всегда хорошо.. Как тогда, в Париже.. под голубиное ворчание… Или — мне казалось? Шел дождь?

— И дождь. И голуби… И кофе был горячий…

— А Мишкина картина криво висела на стене… Так, слегка.. Гвоздь покосился.

— Да. Помнишь, какое у него было лицо, когда он поднялся наверх, и увидел нас?…

— Гибельно — восторженное.

— Почему — гибельно? — Фей удивленно поднимает брови вверх.

— Ну, он же увидел, как у меня на плече дремлет настоящий ангел. И тут же влюбился. До погибели. И смертного часа.

— Да ну тебя! — Фей фыркает и, отворачиваясь, начинает кашлять — Что ты придумываешь?? Зачем так? Не надо… Ревнуешь, что ли?

— Почему — ревную? Я тебе объясняю. Иначе и быть не могло. В ангелов все влюбляются до погибели. Это ни от кого ни зависит. И нет ничьей вины. Он боготворит тебя. Это немножко другая ступень… На нее есть право у всех. Не все поднимаются. Не всем дано. Он художник, он — смог… Ласточка, что же ты кашляешь — то, а?.. Что такое? Замерзла? Дай — ка, укутаю. Вот так.. Моя девочка…

— Нет.. Это так… Лунный луч застрял в горле… — улыбается фей. — Знаешь, Мишка мне рассказывал однажды, как он сидел в саду, под антоновкой, у бабушки, в Ярославле, и пытался нарисовать ангела. Все получалось. Даже лицо, такое удлиненное, профиль строгий.. А вот глаза… И — крылья.. Никак не удавались… И тогда он крепко зажмурился, лег на траву и представил твое лицо.

Лицо мальчишки в двенадцать лет, когда вы играли в футбол, во дворе.. Тебе уже тогда было больно, но ты бежал к воротам, преодолевая боль, забывая о колене, тебе так хотелось забить мяч.. И вот, представив это лицо, и твои, раскинутые, как крылья руки, он тотчас же набросал все, что ему нужно было.. Просто, в тот момент он увидел, как Дух преодолевает Тело… Быть может, он считает ангелом — тебя, а не меня вовсе.

— Ну, да. Серафимом этаким. В профессорском чине. — Я снова улыбаюсь. И целую фея в макушку.. — Все. Закрывай глазки, ласточка.. Давно спать пора. Я вот тебе сейчас колыбельную спою… Хочешь?.. Старая такая, под нее быстро засыпаешь… Это я нашел в старых пергаментах, там одни кляксы и буквы стерлись, но я постарался разобрать.. Закрывай глазки и слушай.. Как же там начинается?, А, вот…

Моей любимой ножки

Бежали по дорожке,

А крохотные пальцы

Намокли от росы

Серебряною крошкой

Осыпал месяц небо,

Он пил коктейль туманный

У самой полосы,

Где рожь впадает в солнце…

Моей любимой губы,

Щеки моей коснутся

Прохладою овея,

Лаская и дразня…

…Моей любимой ножки…

И травы — не помнутся…

Под нежной дрожью пальцев,

Росинками звеня…

Когда я допеваю последний катрен, фей уже спит… Но теперь я не уверен что он меня не слышит..Даже и во сне…