Я запрещаю этому быть на Земле

Светлана Евгеньевна Андреева, 2018

Каким будет наше будущее? Все эти мрачные варианты с выжившими после апокалипсиса, зомби и прочими ужасами меня не устраивают. Наше будущее рождается сегодня, так придумаем его счастливым. Это сложно. Но я знаю, каким оно не должно быть. Многое из того, с чем смирились, привыкли, не имеет права продолжать существовать в будущем. И если нашим потомкам придётся столкнуться с этими явлениями, чудом выжившими на дальнем краю галактики, они не дадут этому вернуться в наш мир. Они наши потомки. Потомки людей, которые откажутся пускать это в будущее сегодня.

Часть вторая. Миссия со связанными руками

1 день на станции

Добро пожаловать и не задерживайтесь

Капитан удивила меня, ещё когда я бегло изучала её досье. Юрист, что редко требуется на такой должности. И при этом, она совершенно не соответствовала стереотипному образу о представителях этой профессии. Капитан Флоренс была женщиной крупной, но умудрилась не потерять ощущение гибкости и лёгкости движений даже при своих выдающихся формах. Не знаю, как можно скрупулёзно корпеть над параграфами отчетов, запросов и постановлений и при этом оставаться такой подвижной и эмоциональной женщиной. И очень обаятельной надо сказать. И голос у неё оказался неожиданно звонкий и музыкальный.

— Дарирадость — это настоящее имя или писательский псевдоним?

Этот вопрос неизменно конкурировал за первое место с вопросом «с какой целью вы к нам прибыли».

— Настоящее. Мама с папой верили, что имя определяет предназначение ребёнка.

— И с таким именем вы пошли в журналисты?

— А вдруг, благодаря имени, мне удастся вычеркнуть эту профессию из списка прокажённых?

Флоренс рассмеялась. Она сразу располагала к себе, если бы не мелкие детали в обстановке её кабинета, добавлявшие штрихи к её портрету. Например, нелепые занавесочки на иллюминаторах. Кто вообще вешает занавески на иллюминаторы? И эти пейзажи в картинных рамах. Неудачная попытка декорировать каюту под сельский домик.

— Зовите меня просто Дара, прошу вас.

— Ну что же, добро пожаловать на борт, — и она глянула за моё плечо. — А это что за делегация? Вам всем заняться нечем?

— Капитан, вы же умная женщина, — отозвался из дверного проёма молодой человек с насмешливыми глазами, по описаниям в досье это должен быть Влад, — не заставляйте нас выдумывать подходящие поводы. Мы просто хотим познакомиться с нашей гостьей.

— Дара Светлова, журналист, — представила меня капитан, — хотя, вы оболдуи, и так уже знаете. А это моя команда. Вот этот самый нахальный — Влад Знич. Карина наш биолог. Карина ты по делу или с этими бездельниками за компанию?

— Да ладно, Флоренс, мы всё успеем, — успокоила её смуглая кареглазая девушка. Такая юная. Это её первая миссия.

— Так, шалопаи, вам здесь мёдом намазано? — прикрикнула на них капитан. — Нечего глаза пялить, познакомились и шуруйте работать!

— Может мы тоже хотим узнать побольше о нашей гостье, — возразил Влад.

— Если есть вопросы — задавайте быстро, — осадила его Флоренс. — Не забывайте, у нас жёсткий график связи сегодня. А твой отчет я ещё не вижу.

— Через четыре минуты будет, — пообещал Влад.

— Вы будете у нас всех интервью брать? — перевела внимание всех на меня Карина.

— Нет. Скорее это будет похоже на допрос, — я решила не терять времени на доказательства нужности моей профессии. Хотят верить, что журналисты зло, пусть верят.

— Допрос?

— И на основании ваших показаний я составлю отчет для нашего Посла. Рассчитываю на ваше сотрудничество.

— Вы работаете на наше посольство при Союзе Миров? — уточнила Карина.

— В настоящее время да, — я убедила себя, что ни капли не лукавлю, ведь именно их задание я сейчас выполняю.

— Замужем?

Я обернулась к Владу, но встретилась с восторженным взглядом больших карих глаз. Нет, просто сказать, что глаза у него карие, будет недостаточно. За такие густые ресницы парочка моих подруг ежедневно сражались с кучей косметических приспособлений. А этому парнишке, похоже, они достались даром от рождения. И они придавали такое трогательно доверчивое выражение его взгляду, что слова просто застыли у меня на языке.

— Влад! — вместо меня звонко возмутилась капитан Флоренс.

— Чем мой вопрос хуже? — хихикнул Влад.

— Это не относится к моим профессиональным качествам, — пояснила я.

Ему лет восемнадцать — двадцать. Значит это — Горга Витоз, оператор видеонаблюдения.

Горга вдруг приосанился, даже воротничок поправил. Но причиной было не моё внимание. Он смотрел куда-то за моё плечо.

— Оперативно! — донесся из-за моей спины язвительный голос. — Не успели Пашку увезти, а журналист уже тут как тут!

Я обернулась. Ну, на ласковую встречу я и не рассчитывала. Заноза стояла, прислонившись к стене, сложив на груди руки, и смотрела с нескрываемым вызовом. Она совсем не изменилась. Такая же худая до угловатости, всё с той же бесцветно-мышиного цвета косой, уложенной на затылке в тугой узел, и настороженным взглядом таких же бесцветно блёклых глаз. Этакий ученый сухарь. Она всегда такой была. Словно решила пропустить юность со всей этой романтикой и бесшабашными выходками, и сразу стать мудрой ворчливой старушкой.

— Что в Большом Космосе не из чего больше сенсацию раздуть?

— А я здесь не из-за забитого камнями сотрудника, — подчеркнуто мягко ответила я на её выпад. — Я об этом ЧП узнала уже в аэропорту, за четыре минуты до вылета. Вопрос о закрытии вашей миссии был внесен в график работы Совета Миров за пять дней до этого происшествия. Я здесь из-за твоего громкого заявления, Саша. У нас три дня, что бы ясно и четки оформить неоспоримые доказательства существования рабства на этой планете. Или вас закроют, не доводя рассмотрение до Совета Миров.

Выражение лица Занозы внешне не поменялось. Поменялся лишь впившийся в меня как в нежеланную гостью взгляд.

— У тебя же есть доказательства?

— Идем! — решительно махнула рукой Заноза.

— Никаких «идем»! — остановил нас звонкий окрик капитанши. — Сначала обедать, в душ и к моему милому. То есть, к нашему доктору. А после можете ходить сколько влезет.

— Но у нас сеанс консультации через сорок минут! — возразила Заноза. — Потом совещание. Я бы хоть в курс дела её ввести успела.

— Вот отметится у Ройзы, и вводи куда хочешь. Порядок должен соблюдаться.

— Что за консультация? — вмешалась я.

— Ноосферного инфоэколога, — пояснила Заноза нехотя, словно сомневаясь, что этот набор слов что-то объяснит.

— Я успею на неё! — пообещала я.

Итак, ионный душ, врач, и если чудесным образом останется пара минут, возможно, даже успею перекусить. Нельзя сказать, что контакт с Занозой налажен, но могло быть и хуже. Честно говоря, самое время признаться, что я слегка преувеличила, заявив послу, что хорошо знакома с Александрой. Мы действительно учились в одном университете, но не общались и даже знакомы лично не были. Я запомнила её только из-за звучной фамилии. Александра Зариноза. Все, понятное дело, звали её просто Сашка Заноза. В то время она казалась жутко скучной придирчивой занудой. Это сейчас я, конечно, уже понимаю, что её въедливость, настырная жажда докопаться до сути и выяснить всё до мельчайших деталей — это качества настоящего исследователя, каким она сейчас и стала.

И вспоминая, какой я сама позволяла себе быть в те студенческие годы, оставалось только надеяться, что Александра этого не помнит. Или хотя бы не вспомнит теперь, чем я могла её обидеть.

Врач миссии Ройза Брукбер не был щуплым низеньким тихим подкаблучником. Таким его делало сравнение с его крупной звонкой женой. Да, ему выпала честь по совместительству быть ещё и мужем капитана станции. Даже не смотря на то, что капитана Флоренс сейчас не было рядом, мысль о том как они будут смотреться рядом, вносила корректировки в первое впечатление о докторе.

— Какое у вас прекрасное имя, Дарирадость.

— Только не вздумайте так ко мне обращаться, прошу вас, — улыбнулась я. — Достаточно просто Дара.

— Очень жаль, — шутливо вздохнул доктор на мою просьбу, не отрываясь от тестирования показаний моего состояния здоровья. — Само звучание вашего имени могло бы скрасить некоторые негативные моменты нашей ежедневной рутины. Ну, не смею вас задерживать. Отдыхайте, обживайтесь, знакомьтесь с нашей командой. Добро пожаловать на борт, как говориться.

Какой милый человек. Жаль, что времени в обрез. Некогда с ним побеседовать. Врач на станции всегда знает всё и обо всех.

Доступ к памяти вымершей цивилизации

Я вошла в зал, когда сеанс связи уже начался. Заноза обсуждала что-то с самодовольным упитанным типом, который просто обязан был сразу не нравился. Типичный эксперт в очень узкой области, кичащийся своим исключительным знанием того, что остальные просто не считают нужным изучить.

— То есть, представитель другого вида не может считать информацию о прошлом другой цивилизации? — уточнила Заноза.

— В Большом Космосе ни о чём нельзя утверждать категорично, — с осторожностью, присущей всем консультантам, возомнившим себя экспертам в каких-то областях, увернулся от прямого ответа консультант, — но с большей долей вероятности, это так.

— И то, что некий индивид, может считывать информацию о прошлом вымершей цивилизации, может служить доказательством, что он потомок этой цивилизации?

— Доказательством нет, — он профессионально решительно отвертелся от ответственности за то, что ему как эксперту и придётся это доказывать. — Но вероятность этого очень велика. Видите ли, Александра, способность считывать определённые уровни информации — это, по сути, свойство проводимости организма. И закладывается эта способность на генетическом уровне, а потом тренируется и развивается практикой. Но генетический код первичен. Как нельзя научиться слышать, если ушей у организма просто нет, так и определённые уровни информации притянуть и считать просто невозможно, если генетика изначально не вложила в организм орган для их считывания. Кто-то способен проводить через себя низкие вибрации, кто-то высокие. Так и с пакетами информационной памяти вида. Нужно быть синхронизированным с этими вибрациями, и быть способным пропустить их через себя и расшифровать верно.

— Для этого нужно быть той же генетики?

— Да. При том, чем меньше отклонений, мутаций, тем меньше искажений при считывании.

— А если новый вид очень близок к вымершему, но не является его наследником, такое приближение генетики может случиться?

— Александра, такое абсолютно невозможно, — самодовольно ухмыльнулся консультант. — Внешне может быть достигнуто сходство с другим видом. Если, например, это самая подходящая форма жизни для данных условий. Но информационно… Нет. В генетическом коде всё равно будет непреодолимая разница. Материальная составляющая ДНК, весь этот набор аминокислот может совпасть почти полностью, но информационная составляющая — никогда.

— Значит, всё-таки, — резюмировала Заноза, — если индивид вдруг начинает транслировать знания исчезнувшей цивилизации, он с большей долей вероятности, их прямой потомок.

— Да. Хотя, утверждать наверняка не возьмусь, — тут же подстраховался эксперт.

Я не могла дождаться, когда они закончат. Лучше бы я спокойно пообедала. Было жаль терять время на эту болтовню ни о чём. Я рисковала лететь сюда на чем попало, лишь бы выиграть эти несколько часов, а теперь теряла их на эту никчемную консультацию!

— Более изворотливого типа я не встречала, — я поняла, что немного перестаралась картинно заказывая глаза, и изображая облегчение от того, что эта якобы консультация якобы специалиста, наконец, закончилось.

— Да уж, — вздохнула Заноза. — Но приходится довольствоваться тем, что нашли.

Но Заноза не была бы занозой, если бы тут же не добавила:

Журналистов нам присылают более качественных, чем консультантов.

— Меня бы не прислали сюда, если бы речь не шла об угрозе закрытия миссии, — напомнила я, вслед за ней выходя из зала. — И отстранения людей от сотрудничества здесь.

— Да, оперативно сработали, — кивнула Заноза, криво улыбнувшись. — Но кроме этого ЧП с Павлом, у нас нет больше никаких нарушений.

— И, тем не менее, обвинения выдвигаются с завидным постоянством.

— Нет у нас нарушений! — огрызнулась она. — Эксперимент по отселению отторгнутых роем официально одобрен Советом. Даже если некоторым это и не нравиться. Это признано не вмешательством в течение жизни цивилизации. И мы не нарушили ни разрешённого числа изымаемых особей. Ни требований к их состоянию, ни требований по их добровольному выбору уйти. На каком основании плодятся эти бесконечные комиссии, заставляющие нас вновь отвечать на обвинения, которые уже были сняты тремя предыдущими комиссиями? Мы столько времени тратим, отвечая на бесконечные высосанные из пальца обвинения, что на исследовательскую работу времени не остаётся!

— Погоди, — чутье журналиста выхватило интересующий факт, проскользнувший в потоке этой исповеди, — вы отселяете отдельных особей? Изымаете из роя? И вам это разрешили?

— Да, — подтвердила Заноза. — Этот эксперимент продолжается уже более шестидесяти лет. И мы строго придерживаемся всех требований и ограничений.

— Вы изымаете отдельных особей из роя? — уточнила я ещё раз. — Но ведь это фактически убийство. Отдельные особи не могут выжить вне роя.

— А наши выживают! — упрямо возразила Заноза. — При том, прекрасно себя чувствуют! Гораздо лучше, чем в рое.

— Ты на основании этого сделала вывод, что это не рой?

— Не только. Есть много других доказательств.

— Конкретнее, — потребовала я. — Мне нужно опровергнуть всё, в чём вас обвиняют.

Заноза обернулась и уставилась на меня с явным недоверием.

— Саш, я не ради подтверждений ваших нарушений сюда прилетела, — сказала я, глядя ей прямо в глаза. — Центр считает, что закрыть миссию хотят не из-за ЧП, а из-за твоего заявления. О рабстве. Возможно, весь этот поток обвинений спровоцирован тобой.

Пренебрежение в глазах Занозы лишь на долю секунды сменилось болью, что бы вновь спрятаться за холодным взглядом исследователя.

— Итак, это не рой, потому что отдельные особи прекрасно выживают вне роя, — начала я. — Это раз. Что ещё?

— Пошли. Сейчас будет общее совещание, — Заноза резко развернулась и пошла вперёд. — После совещания продолжим.

Оставалось только идти за ней следом. Что же, на восторженную встречу, нечего было рассчитывать. Но беда в том, что я даже не помнила, могла ли тогда обидеть Занозу. Может, на этот раз, я такое отношение действительно заслужила. И не как журналист. Как личность.

Неподготовленность к уровню страха

— Да что ты говоришь! — звонкий голос капитана ворвался в зал раньше её самой. — Не подготовлен! Ха! Это Пашка-то не подготовлен? Ты посмотри на его результаты!

— Программа подготовки не может предусмотреть всего, с чем мы можем столкнуться, — осторожно убеждал Флоренс вошедший за ней доктор Ройза. — Комиссия считает, что его психика не справилась.

— Ладно, о выводах врачей после, — прервала его Флоренс, усаживаясь на своё место, и обратилась ко всем присутствующим: — Представляю вам нашу гостью, если ещё не успели познакомиться. Дарирадость Светлова. Журналист. И она здесь не из-за Пашки, а из-за заявления Александры.

— Можно просто Дара, — привычно поправила я, игнорируя улыбки присутствующих.

— Не знаю, поможет ли нам расследование Дары, — Флоренс вздохнула.

— Можешь не говорить, — Заноза перехватила сосредоточенный взгляд капитана. — Нарушение протокола исследований. Наше присутствие на планете замечено местными. Миссию закрывают.

— Ну не сразу закрывают, — деланно спокойно вскинула брови Флоренс. — После рассмотрения многочисленных фактов нарушений на заседании аж Совета Миров! Вот на таком уровне нас будут гнать отсюда.

— Совет Миров? Так мы для них сейчас отчет готовим? — уточнил большеглазый Горга. Голос его звучал твёрдо и уверенно, так что же он так подскочил при появлении капитана в дверях? Как не выучивший урока школьник.

— Нет. Для них отчет будет готовить Дара, — пояснила капитан. — Мы готовим отчет для комиссии по ЧП с Павлом. И это заседание через три дня. А заседание комиссии Совета Миров через шесть. Поэтому, даже если мы отобьемся на первом уровне… у нас ещё второй раунд. Так что, не раскисать! Надо отстоять миссию! Начнём. Горга?

— До момента аварии с катером, вся ситуация шла строго по сценарию. Никаких нарушений с нашей стороны, — отчитался он. — Пашка ничего не нарушил. Всё произошло из-за падения режима невидимости, транслируемого с катера. Видеоотчет с камер Пашкиного костюма я собрал. Там, в конце два экрана выключаются. Они вышли из строя после ударов камней.

Горга вывел на экран запись.

Павел: «Портал в норме. Начинаю переговоры».

Я вспомнила его фотографии из личного дела. Улыбчивый солнечный мальчик. Бодрый радостный голос так соответствовал этому образу. Был слышен лёгкий шелест защитного поля. И гул ветра в каменных стенах города. Шорох разносимого ветром песка и какого-то мусора. Павел пошёл к скорченному в тени у стены непонятному силуэту. Я не могла опознать в этом живое существо.

Павел: «Он точно не спит? Совсем не шевелится».

Лариса: «Фиксирую отсутствие реакции на любые внешние раздражители. Но он жив. Пока».

Павел бросил маленький камешек рядом с тем, что считал умпалом. Я так и не смогла узнать в этом очертания местного жителя. Хотя, я не могу похвастаться, что хорошо знаю, как они должны выглядеть. Тень неохотно и слишком заторможено пошевелилась в сторону камешка и тут же потеряла к нему интерес.

Павел: «Жив».

Павел включил трансляцию записи и внимательно наблюдал за реакцией существа, оставаясь невидимым для него в луче защищающего поля. Существо не реагировало на первую часть записи. Не отреагировало на обращение во второй части.

Лариса: «Паш, у нас восемь минут до конца рабочей смены. Через восемь минут здесь будет целая толпа. Нам надо будет забрать тебя вовремя».

Павел: «Я знаю. Давай-ка ещё раз вторую запись».

Лариса: «Я не фиксирую у него изменение состояния».

Павел: «Он смотрит на портал».

Лариса: «Ясно! Тогда транслирую повторно».

Я так и не смогла разобрать, где у этой тени голова, не то что, куда он смотрит. По одному из экранов побежали строчки медицинского отчета. Это Лариса проверяла показания состояния Павла. Атмосфера планеты была слишком агрессивна для людей. А Павел сейчас работал внизу, на планете, контролируя момент переброски очередного умирающего умпала. Вжавшийся в угол умпал, судя по мигающим красным строкам, был в ужасающем состоянии. Судя по пометкам рядом с цифрами, он не ел уже дней шесть, почти не двигался, и аппаратура фиксировала сильную заторможенность работы основных систем его организма. Сознание мерцающее. Воля на нуле. Он просто не хотел больше жить.

Лариса: «Паш, время на исходе. Я заберу тебя, хочешь или нет».

Павел: «Ну, ты же видишь? Он уже встал. Смотрит на портал. Дай ему время на принятие решения».

Лариса: «Три минуты до конца рабочего дня. Ты, оболтус, о своей безопасности всегда забываешь. Мне приходится думать за нас обоих».

Павел: «Ничего, я тут в сторонке постою. Они меня не заметят».

Павел был вдохновлен тем, что умпал реагирует на трансляцию. В его голосе звучало столько радости.

Лариса: «Не могу позволить тебе столкнуться с толпой. Ты себе какую-нибудь местную красотку присмотришь и начнёшь флиртовать. А мне что, любоваться на вас сверху?

Павел: «Он сделал шаг!»

Восторженным голосом ребёнка, отозвался Пашка, увлеченный своей работой, он не отреагировал на шутку Ларисы.

Павел: «Ларочка, он согласен! Ну, ещё пару минут. Дай ему время дойти. Он идет!»

Лариса: «Ладно, но только… Что?»

Звук удара и голос Ларисы оборвался. Павел вскинул голову вверх. Раскат грома с треском прокатился над его головой. Камера успела зафиксировать отблеск вспышки. И полосы следа, оставленного в небе падающим катером и явно прослеживающуюся траекторию разворота второго объекта. Всплеск. Павел смотрел на падение катера Ларисы, но камера засекла на краю видимости, как второй объект исчез, видимо, нырнув в подпространственный прыжок.

Павел: «Ла-а-ара».

Павел растерянно следил за исчезающим в облаках, потерявшем заслон невидимости катером. Катер падал! Падал! Ещё несколько секунд и… Нет, она выровняла… Нет! Сорвалась. Павел: «Ларочка…»

Взвизгнул датчик. Что-то ударило Павла в плечо. Он оглянулся. Вокруг него широким кольцом стояли умпалы. Расщеперив роговые пластины, раздувшись. Они видят его.

Павел: « Вот, досада».

Он прошептал это, оглядывая окруживших его умпалов. Они делали какие-то резкие движения, волновались. Громкий, тугой эмоциональный фон, который они сейчас излучали, буквально оглушал. Датчики состояния Павла тревожно вносили в отчет красные строчки. Павел поймал взглядом прекративший падение катер. Ещё один удар пришёлся в бедро.

Лариса: « Паша!!! Паша, ты цел?»

Павел: «Лара, что случилось?»

Он закричал в ответ он, услышав её голос.

Лариса: «Я сейчас заберу тебя, потерпи минуту. Проклятье! Рифгет всмятку!»

Павел: «Что случилось? Ты цела?»

Павел машинально прикрыл голову, выронив, пойманный перед этим камень.

Лариса: «Мы столкнулись. Не знаю с чем. Паша, поле рухнуло! Они тебя видят!»

Павел: «Я уже знаю».

Он ответил спокойным уверенным голосом, хотя сам в это время, укрывал голову от нескольких, одновременно летящих в него с разных сторон предметов.

Павел: « Они кидают мне камни. Что я должен делать?»

Лариса: « Я сейчас тебя заберу.

Павел: «Ай!»

Удары сыпались на него со всех сторон. Кольцом окружившие его возмущенные умпалы, метали в него камни. Их эмоции были слишком тяжелы и оглушающи, а Павел никак не мог понять, что они от него хотят. Защита костюма не справлялась с внезапным камнепадом. От очередного попадания камня в голову, он потерял равновесие и упал на колено.

И так встревоженные датчики состояния Ларисы, резким всплеском отреагировали на возвращение картинки с камеры наблюдения. В этот момент Лариса увидела как кольцо беснующихся в ярости умпалов, забрасывают Павла камнями. Как он пытается подняться под этим градом булыжников. Это заставило её мгновенно собраться. Ей волнение и остатки растерянности как рукой сняло.

Лариса: «Я сейчас. Потерпи, я уже прицеливаюсь».

Павел: «Я не успеваю ло… вить их. Ай! Они кидают мне камни».

Павел держался за голову.

Лариса: «Сейчас! Ещё секунду!»

Павел: «Что? Ай! Что мне с кам… камнями делать? Что им надо?»

Лариса: «Они не тебе! Они в тебя кидают!»

Контроль состояния Павла отчаянно пищал, поднимая тревогу на всех следящих устройствах.

Павел: «А зачем мне камни? Это тоже обряд?»

Лариса: «Поймала! Забираю тебя!»

Павел: «Я не могу его бросить!»

Павел развернулся к вновь вжавшейся в угол тени отверженного.

Лариса: «У тебя ключица сломана! Отпусти отказ! Я забираю тебя!»

Голос Ларисы дрожал от волнения.

Флоренс: «Пашка, согласие не получено! Оставь его! Живо на борт!»

Павел рухнул на бок и выпустил зажатый контролер отказа от переброски.

Горга перемотал как Лариса, растирая слёзы, склонилась над скорчившимся на полу катера Павлом, боясь дотронутся до его искалеченного тела, что бы не причинить ещё больше боли. Как санитарный дрон поднял его тело в кокон силового поля, фиксируя положение тела и транспортируя его в санчасть.

В нормальной скорости запись пошла, транслируя происходящее уже на борту станции.

Ройза: «Пашка! Да отпусти ты эти камни!»

Доктор быстро шел рядом с транспортируемым телом, считывая показания повреждений.

Пашка: «Они мне… подарили…»

Не слушающимися разбитыми губами возразил он.

Ройза: «Похоже сотрясение! Костюм пробит. Химические ожоги кожи. Гематомы».

Доктор передавал данные капитану, спеша рядом с транспортирующей Павла медкапсулой.

Ройза: «Ключица сломана. Похоже, ребро сломано и в двух трещины. Перелом лучевой на левой руке. Трещины в трех позвонках. Кошмар! Он как из мясорубки, кровоподтёки, живого места нет».

Флоренс: «Почему столько крови?»

Ройза: «Голова цела. Бровь рассечена».

Павел: «Зачем? Они мне камни… «

Ройза: «Сотрясение. Он бредит».

Горга выключил запись

— Технически, нарушений со стороны Пашки и Ларисы нет, — справившись с дрожащим от переживаний голосом, подытожила Флоренс. — Даже если бы им пришлось заканчивать операцию уже при появившихся прохожих, что и случалось, прикрытый полем Павел, был бы в безопасности.

— А как же открытый портал? — уточнила я.

— Портал транслируется индивидуально, — пояснил Вадим. — Его, находящиеся под другим углом к плоскости портала, не видят.

— А нельзя было раньше операцию провести? Что бы точно не столкнуться с местными? — мне этот вариант казался очевидным.

— Мы не можем забрать индивида, пока его показания не дойдут до крайней точки, — тоном, явно не одобряющим это абсурдное требование, объяснила Саша. — Нам разрешено изымать только тех, кто точно умрёт. Мы отслеживали этого несчастного. И вылетели за ним, как только его показания достигли разрешённых для изъятия значений.

— Ясно, — кивнула я, это стандартное требование. Разрешить изъять любое существо при полном запрете контактов, могут только при условии его полной нежизнеспособности в привычной ему среде, и при получении его неоспоримого согласия на изъятие. По всем показания, тот умпал практически уже был мертв. И уйти через портал согласился сам, раз встал и пошёл.

— То есть все наши нарушения вызваны поломкой катера, — продолжила Флоренс. — Ненадлежащий уровень обслуживание планетарной техники.

— Катер был абсолютно исправен, — возразил Борис. — Я же предоставил данные проверки.

— Да там ясно виден след траектории второго объекта! — опередил меня Горга. — Лариса столкнулась с кем-то. Она даже на записи это объявляет.

— Столкнулась, — кивнула капитан. — А вот на сканерах второй объект не зафиксирован! След есть, а борта нет. Борис?

— Я не могу это объяснить, — отозвался он. — В момент столкновения в этом районе зафиксировано нахождение только одного борта — катера Ларисы. Здесь какой-то сбой, вероятно из-за молнии. Потому что на секунду номер задвоился. Так словно катер в этом месте присутствует два раза в одной точке времени и пространства.

— Так! Вот эта твоя теория со сбоями ритма времени на планете не прокатит в комиссии, — осадила его Флоренс. — Давайте к вменяемой версии вернёмся. А то нас не то, что закроют, ещё и к наблюдению у психологов приговорят!

— Но траектория есть! — Горга указал рукой в сторону экрана, хотя этот момент уже давно не транслировался.

— А корабля нет! — всплеснула руками Флоренс. — Атмосферная аномалия!

— Флоренс, не было в тот момент никакой грозы, — приложив руку к груди, словно клянясь, уверенно произнес Лукас. — Абсолютно чистое место. Нет ни малейшего шанса, что грозовой разряд мог образоваться при таком низком уровне статики. Ни малейшего. Не было грозы, клянусь.

— Ни молния, ни столкновение, ни поломка. А катер едва не рухнул, поле упало, Пашка еле выжил, — Флоренс переводила взгляд с одного на другого, ожидая, что кто-то ещё какую-нибудь версию предложит.

— Столкновение, — упрямо заявила Лариса. — На катере явные следы столкновения. Внешняя обшивка нарушена, вмятина и царапины. Рифгет буквально расплющен! Знаете, какое давление поля нужно создать, что бы так его спрессовать? Это не молния! Это следы физического столкновения с материальным объектом!

— Но не метеорит же это? — устало вздохнула Флоренс.

— Нет. Не метеорит, — качнула головой Лариса. — Это чужой корабль.

— Нет на этой планете никаких кораблей, кроме наших. У этой цивилизации свои корабли ещё не скоро появятся.

— Я настаиваю, что бы вы выдвинули версию столкновения с чужим кораблём, — упрямо повторила Лариса. — И предоставили как доказательства: траекторию следа, запись систем моего катера и сканирование повреждений. Любому болвану будет понятно, что такие повреждения молния нанести не могла.

— Хорошо. Это в любом случае лучше фантазий про временные аномалии, — кивнула капитан.

— Это единственное объяснение, почему катер в этой точке был два раза, — вмешался Борис, отстаивая свою версию.

— Лариса сама с собой, по-твоему, столкнулась? — возмутилась капитан. — А потом ещё и в подпространство скаканула на простом катере? Нет уж, я такое заявлять не буду! Пусть они сами такие версии выдвигают, умники. Ладно, с этим понятно, что ничего не понятно. Следующий пункт обвинения, что я допустила к работе неподготовленного для этого сотрудника. Это они про Павла.

— Что!?! — подскочила Лариса.

— Сядь и успокойся, — осадила её Флоренс. — Это врачи масла в огонь подлили. По выводам врачей, обследовавших сейчас Павла, он неадекватно себя вел в критической ситуации и до сих пор в себя не пришёл из-за того, что был не подготовлен к этому. И Ройза тоже так считает.

— Я не так считаю, Флоренс, — вздохнул доктор. — Ну что ты опять всё в одну кучу валишь? Ты же сама заметила странность его поведения.

— Да, он вцепился в эти камни, но это же не означает, что он не был подготовлен к работе?

— Да прекрасная у него подготовка, — утешил Ройза, — он оказался не подготовлен к такой концентрации страха. Павел вырос в мире, где страха нет. Он не знает, что это такое. Горга, выведи запись. Вот смотрите сами.

И сердце моё сжалось. На фотографиях в досье Павел был улыбчивым голубоглазым парнем с белокурыми кудрями. Высокий, крепкий, сильный, с ослепительно счастливой улыбкой. Этакий солнечный мальчик, которого все любят за добродушный характер и неизменно позитивное отношение к жизни. Потому что не влюбиться в этого улыбчивого парня просто не возможно.

Сейчас он был больше похож на мумию. Его почти не было видно под слоями биопластыря. А то, что было видно, выглядело пугающе. И только глаза светились всё теми же счастливыми, озорными искорками.

— Верни мой камни, — насмешливо настаивал Павел, следя глазами за перемещениями доктора. — Мне надо выяснить, что с ними делать. Понимаешь, это же первый контакт. Это важно выяснить. Они все кидали мне камни.

— Павел, они не тебе, они в тебя кидали, — доктор, продолжая сканировать его зафиксированное, лишенное возможности двигаться, тело.

— Зачем? Я даже не успевал их ловить.

— Агрессивная реакция, порожденная страхом перед неизвестным, — спокойно повторил доктор.

— Да, ты уже говорил, что они меня убить хотели, — согласился Павел, хихикнул и тут же возразил, — но в этом нет логики. Камни — это же для них строительный материал, так?

— В данном случае — нет. Это орудие убийства. Это явная агрессия.

— Я не сделал им ничего плохого.

— Ты их напугал. Ты слишком неизвестное явление для них.

— Что-то я опять не понял, — едва заметно качнул головой Павел, — я для них что-то новое, и поэтому они разозлились на меня? Они меня решили убить, потому что я что-то незнакомое?

— Да, — терпеливо в который раз уже подтвердил доктор.

— А как они вообще узнают что-то новое с таким подходом? — рассмеялся Павел, ойкнул, и тихонько простонал. Но улыбка почти сразу вернулась на его помятое лицо, пересечённое пластырями, стягивающими рассеченный лоб и щёку.

— Ты для них — явление, слишком далеко выходящее за рамки их представлений о действительности.

— Так это же интересно! Ты видишь то, с чем ты никогда ещё не встречался!

— Это тебе, непоседе, интересно. А им страшно.

— И они решили меня убить? — насмешливо, так и не поверив в версию доктора, переспросил Павел. — Понятно, почему у них так мало учителей. Кто захочет сообщать другим что-то новое при таких традициях в обществе?

Доктор выключил запись.

— Как видите, с Павлом всё в порядке. Но принять мысль о том, что его хотели убить, он так и не смог. Он в принципе не готов принять факт возможности существования такой концентрации страха и агрессии. Поэтому я сам поднял вопрос о его профпригодности и возможности продолжать работу здесь. К состоянию его здоровья это никакого отношения не имеет. Мы восстановим его за месяц с небольшим.

— Так что у него с головой? Сотрясения точно нет? — задумчиво уточнила капитан. — Он действительно странно себя ведёт.

— Он контужен, — кивнул доктор. — Но это не последствия ударов камней. Это последствия обрушившейся на него эмоциональной атаки. Павел был не готов к такой концентрации агрессии и страха. Их уровень настолько превышает знакомую ему норму, что он даже не распознал их. Он был оглушён этим выбросом тяжёлых низких вибраций, дезориентирован. И этот эффект ещё не прошёл. Поэтому он и не может понять, что они пытались его убить.

— Но зачем? — капитан нагнулась вперёд, опершись локтями на стол, что бы иметь возможность заглянуть в глаза доктору.

Ройза вздохнул, поняв, что не только Павлу ему придётся объяснять всё заново и несколько раз, прежде чем это непонятное поведение умпалов уложиться в головах.

— Павел для умпалов — это совершенно неизвестное и непонятное явление. А так как уровень страха у них и так слишком высок, то им привычно бояться всего нового. Неизвестное опасно своей непредсказуемостью. Они решили убить его, пока он не убил их. Пока их собралось много и они с ним точно справятся. Да, я понимаю, как сложно это понять, но на определённых уровнях развития, это характерная реакция на неизвестное.

— То есть, поведение Павла в момент нападения на него вызвано его неспособностью принять факт агрессии против него? — уточнила Лариса.

Доктор кивнул.

— Я поняла, — кивнула Флоренс. — Не будем торопиться с выводами о Павле. Возможно, нам всем скоро придётся прекратить работать здесь.

Я с удивлением заметила, как болезненно отреагировала на её слова Заноза. Надо же, эта сухая и ничем кроме своих исследований не интересующаяся зануда, проявляет простые человеческие реакции. Должно быть, эта работа в этой миссии действительно дорога ей.

— Значит, вы изымаете приговорённых к смерти? Я не очень поняла этот момент из отчетов. У них же нет казней. Или я ошибаюсь?

Капитан посмотрела на меня и тяжело вздохнула.

— Это тебе Сашка пусть объясняет, — и Флоренс указала на Занозу. — Но я могу подтвердить, что все разрешения на этот эксперимент у нас есть. Всё официально, со всей отчетностью.

Я развернулась к Саше. Так на капитана обычно не смотрят. С такой вот снисходительной улыбочкой. Ещё один штрих, про их отношения надо позже выяснить. А сейчас про изъятых.

— Саша?

— Смертных казней нет. Но погибает их и так много. По разным причинам. Пошли ко мне в лабораторию. У Флоренс и техников сейчас будет сеанс связи.

Отравленная еда — кто в это поверит?

Заноза начала объяснять уже по пути сухим тоном официальных отчетов.

— Нам разрешено для исследований изымать строго регламентированное число особей из тех, кто выпадает из роя и согласен добровольно уйти.

— Выпадает?

— Рой — это биомеханизм. Со своим размеренным ритмом жизни. Каждый член роя — это деталь этого механизма. Он выполняет свои функции и вся система работает. Каждый знает своё место, что ему делать и зачем. Но иногда случается так, что кто-то перестает чувствовать этот ритм и выпадает. Все продолжают жить как жили, а этот не понимает, что ему теперь делать. Теряет цель и смысл жизни, перестает выполнять свою работу. Такие особи сначала медленно слоняются по городу, потом забиваются в какой-нибудь угол и медленно умирают. Им никто не помогает. Их никто не трогает. Никто не обращает на них внимания. Вот таких обречённых мы с их согласия и изымаем. Они всё равно умрут.

— И если они добровольно идут в портал — это не оспаривается как согласие?

— К счастью нет. Но каждое слово трансляции, расстояние до портала, время вещания — всё строго регламентировано. Мы обязаны дождаться почти полной остановки работы сознания, фактически момента смирения со смертью, что бы успеть потом быстро установить рядом портал транспортера. И начать транслировать им картинку.

— А что вы транслируете? Их не пугает неведомое?

— Они видят портал как открытые ворота, за которыми природный ландшафт. Собственно, это картинка того места, куда их транспортер перенесёт. Никакого обмана. И параллельно транслируется текст: «Если тебе плохо здесь, ты можешь уйти из города. Попробуй жить иначе». Одиннадцать из двенадцати встают и уходят из городов через наши ворота.

— И попадают в дикую природу?

— Да, — кивнула она. — Мы выбираем места недалеко от поселений свободных, что бы они могли найти новеньких и помочь. Нам не разрешили подавать им какие-либо сигналы о помощи. Это было бы прямым вмешательством — приучать их действовать по нашим сигналам. Нам остаётся только присматривать за перемещёнными. Подкидывать им пропитание в первое время. Они приучены к городской еде и сначала не знают, что вокруг них теперь практически всё можно употреблять в пищу.

— А они этого не знают? Не знают, что можно есть, а что нельзя?

— Нет. В городе их держат на обработанной пище. И, очевидно, они испытывают трудности, с тем как опознать пищу в живом растении и минералах. Но зато они довольно быстро приходят в себя, возвращается интерес к жизни. Они оживают прямо на глазах. — Заноза увлеклась, и её сухой голос наполнился красками. — А значит, это никакая не болезнь. Больных, кстати, рой лечит, а этих просто игнорирует. Рой словно чувствует, что такие больше не являются его частью.

— Отдельные особи способны выживать вне роя?

— Поэтому я и заподозрила, что никакой это не рой. Будь они роем, они не могли бы жить самостоятельно. Они как ампутированная часть тела, без поддержки всего организма начинают умирать. А здесь всё наоборот.

— А остальные продолжают считать себя роем?

— Мы не знаем наверняка кем они сами себя считают, — Саша открыла двери, пропуская Дару в свою лабораторию. — Возможно, до определённого времени, большинство не задумывается об этом.

— Не задумываются рой они или нет?

— Я уверена, что такое происходит с теми, кто начинает задумываться о своей жизни, о том, что и зачем он делает. Возможно, он осознаёт, что жизнь его общества устроена неправильно, что ему плохо здесь. Но не знает, как это поправить. Всех это устраивает, кроме него. Он теряет смысл жизни, чувствует себя лишним. Но выхода нет. Именно поэтому, когда мы предлагаем выход, они соглашаются. И это доказывает, что они осознают, что можно жить иначе. Они просто не знают как.

— Так! Значит, они, по-твоему, в какой-то момент понимают, что с их жизнью что-то не так, расстраиваются и решают умереть?

— Они теряют смысл жизни. Это серьёзно!

— Я не спорю, — остановила её я. — Но вы показываете им просто открытые ворота, и они сразу обретают надежду? Серьёзно? Им никому не приходит в голову выйти в ворота самим? Или их не выпускают?

— Умпалы считают, что за стенами города их ждёт неминуемая смерть, — в голос Занозы вернулась официальная холодность и бесцветность.

— Они никогда не выходят из города?

— Выходят. Для работ на полях или шахтах.

— Они регулярно ходят работать за город, но считают это смертельно опасным? — недоверчиво уточнила я.

— Учитывая, что значительная часть их при этом гибнет — у них есть основания так думать.

— Они гибнут на полях?!? Хищники?

— Нет. Хотя, по хищникам и местной флоре-фауне тебе Карина лучше расскажет. Они гибнут в шахтах при частых обвалах, — вздохнула Заноза, словно её было неловко признавать, что умпалы не в состоянии обеспечить себе условия работы. — И травятся на полях.

— Травятся? — сработала моя профессиональная хватка журналиста. — Ты говорила, что там практически всё для них съедобно. Чем они травятся?

— Удобрениями.

— Стоп! Как это? — не поняла я. — Они едят удобрения?

— Нет. Они обрабатывают побеги удобрениями. И через растения, впитавшие эти яды, удобрения попадают в рацион самих умпалов. Для них это сильный яд.

— Они удобряют растения ядами, что бы потом ими же отравиться?

— Да.

— Ты сама слышишь — как это звучит? — с сомнением глядя в её спокойное лицо, поинтересовалась я. — Это извращённая больная фантазия. Такого не может быть в реальном мире. Кто в это поверит?

Саша с минуту выдерживала красноречивый немой вопрос в моих глазах, а потом включила личную связь.

–Карина, ты занята?

— А чем могу быть полезна? Я у Ройзы.

— Прекрасно! Я сейчас приду к вам с нашей гостьей, — предупредила она, поднимаясь с кресла. — Надо показать ей, чем кормят работяг в городах.

Удобрения как способ удержания власти

— Так! Стоп! — остановила их я через несколько минут. — Ещё раз. Они обрабатывают эти побеги, для того что бы на них завелась плесень?

— Нет, — покачала головой Карина. — Они обрабатывают эти побеги, для того что бы убить споры плесени. Ну, они думают, что эта гадость убивает споры плесени.

— А на самом деле она от этого только размножается? — уточнила я.

— Эта гадость прожигает кору побегов, — пришла на выучку Заноза. — От неё они трескаются, и в ранах и заводится эта плесень. Так что, можно сказать, они эту плесень сами и разводят.

— А она очень токсична, — кивнул головой доктор Ройза. — Она блокирует выработку гормонов железами внутренней секреции. И они останавливаются в развитии. Они кормят их заражённой плесенью едой.

— Умпалы этого не знают? — я скользнула взглядом по лицам, не розыгрыш ли это.

Заноза пожала плечами.

— И сам яд с растениями тоже попадает в организм, — продолжил доктор Ройза. — Они болеют от этого.

— Так почему они продолжают это есть? — искренне не понимала я. — Если они сами видят, что эта еда им не подходит, выбрали бы что-нибудь другое.

— У них нет выбора.

Я сделала вид, что внимательно изучаю строки отчётов на экране. Нужно было выиграть хоть пару минут паузы, что бы постараться всё же понять, не желающую укладываться в голове информацию. Абсурдную. Лишённую человеческой логики. Журналисту часто приходится сталкиваться с неизвестным. Особенно, если речь идёт об инопланетных цивилизациях. Но есть общие законы для всего живого. Например, желание сохранить свою жизнь. И улучшить условия своей жизни. Но тут живые существа сознательно едят то, что их убивает!

— Нет выбора? Им не подходит другая еда? Только эти побеги?

— Подходит. Свободные умпалы это нам доказали, — с явными нотками гордости в голосе возразила Заноза. — Но для рабочих заготавливается только эта заражённая еда. Другая в столовых просто не присутствует. У них очень ограниченный выбор. Они выбирают между несколькими совершенно не питательными, отравленными продуктами. Это, по сути, и едой называть нельзя! Потому что ни энергии, ни здоровья, ни сил, ни пользы от употребления этой гадости нет. Всё как раз наоборот. Она им только вредит.

— А где свободные берут еду?

— Собирают в дикой природе, — ответила Карина. — Частично выращивают сами без применения всех этих ядов. И получают очень хорошие урожаи. Кстати, большие, чем горожане.

— То есть, организация особей в рое даже едой своих членов обеспечить не в состоянии? А свободные живут припеваючи? — выхватила я абсурдную мысль, но в ней мелькнула искра хоть какого-то смысла.

— Вот именно.

— Но я так и не понимаю для чего, могут умышленно травить своих собратьев. — покачал головой доктор Ройза.

— Это, оказывается, довольно распространённый способ сделать других легко подчиняемыми. Ослабить их и они не смогут конкурировать за власть, — опять пояснила Заноза.

— Да, но обычно, это психическое подавление, — вмешалась Карина, — иногда физическое насилие. Что бы умышленно травили еду — я с таким не сталкивалась.

— Я тоже, — призналась я, перебирая в голове все известные мне факты. В словах Занозы была логика. Но мог ли этот нелепый факт с отравленной едой вписаться в список признаков рабства? Всё это казалось нелепым и противоестественным. Хотя, в случае с рабством, противоестественно абсолютно всё.

— И сколько этого яда необходимо скармливать сородичам, что бы держать их в подчинении? — уточнила я у доктора.

— У нас нет возможности без права сбора биопроб вычислить точное количество, — вздохнул доктор. — Но они явно перебарщивают с дозировкой.

— Потому что смертность у них на запредельно высоком уровне, — добавила Карина. — И умирают они рано, чуть ли не в подростковом возрасте.

— Видишь, это явно искусственное внешнее воздействие для удержания популяции под контролем, — устало произнесла Заноза, словно её приходилось доказывать мне эту истину уже раз сорок. — Если бы это был природный механизм контроля, химические регуляторы вырабатывались бы в организме сами. А здесь сложный и трудоёмкий процесс добычи химических реактивов в шахтах, распыления на полях, сбора и обработки. Всё это требовалось организовать и постоянно контролировать именно для угнетения части населения. Это рабство, Дара.

— Природа дама ленивая и умная, — добавил доктор Ройза. — Она никогда бы не стала так усложнять естественный механизм контроля за особями в рое.

Он внимательно посмотрел на Сашу.

— Да, я ещё не ужинала, — не выдержала его взгляда Заноза.

— Ну что мне с вами делать? — вздохнул доктор, — десятый час вечера.

— Мамаша узнает — мало не покажется! — Карина выразительно взглянула на Занозу. — И Дара, наверно, тоже не ужинала. Если хотя бы обедала.

— Пойдем, поедим, — предложила Заноза, вздыхая. — Не будем портить цифры отчета нашему доктору.

— Вы на неё не смотрите, — посоветовал доктор Ройза, — Саша так увлекается исследованиями, что о времени забывает. Так что, командуйте перерывами сами.

— Спасибо, учту. Но я сама такая же, — улыбнулась я заботливому доктору.

Они не могут стать морковкой

— Ешь. Не отравлено, — Заноза насмешливо хмыкнула, выведя меня из задумчивости.

— Да я и не думала… то, что я пялюсь на свою тарелку, ещё не значит… — я сдалась. — Я просто задумалась.

— Знаю, — Заноза спокойно продолжила ужинать. — Мы все через это прошли. Кроме, разве что капитана. У Флоренс удивительный дар не понимать суть сообщения.

— Или не принимать всё близко к сердцу.

— И к желудку, — кивнула Заноза.

Я заставила себя проглотить кусочек. Самообладанию Занозы можно было только позавидовать. Я гоняла по тарелке не съеденные кусочки, оттягивая момент признания самой себе, что не смогу это доесть. Разговоры об отравленной пище прекрасно отбивают чувство голода. Но не отбивают желания избавиться с тупым раздражающим чувством не понимания смысла.

— Травят еду, что бы сделать слабее и подчиняемее. С точки зрения роя — это не логично, — моя вилка негодующе застыла на безопасном от еды расстоянии. — Отравленная еда не вписывается ни в одну концепцию. Потому что и те, кто вместе с тобой в рое на твоё благо работают, и те, кто как рабы вместо тебя на твоё благо работают, должны быть сильными и здоровыми. Что толку рабовладельцу от больного и слабого раба? Вместо того, что бы наслаждаться плодами его труда, рабовладельцу придётся лечить и выхаживать бедолагу. И, тем не менее, они травят еду.

— Может, это единственный способ сдерживать развитие конкурентов, способных свергнуть тебя с социально значимой позиции в обществе.

— Они же сами эту отраву не едят?

— Нет, конечно, — с завидным хладнокровием Заноза продолжала опустошать свою тарелку. — У них спецпитание.

— Так, если подойти к этому с точки зрения версии про сдерживание перехода их в следующую стадию развития, — я вилкой организовала замученную еду на тарелке в подобие диаграммы, — то, здесь рядовые умпалы, здесь их элита — ущебры, и потом высшие жрецы. Так?

Заноза с сомнением покосилась на мою тарелку. Диаграмма местной социальной лестницы вышла так себе. Я машинально поменяла пару кусочков местами, сочтя, что те недостаточно жирные для роли жрецов.

— С таким применением отвергнутого ужина я сталкиваюсь впервые, — призналась Заноза.

— Да ладно, как вообще можно есть после такого? — я развернула к ней своё продуктовое творение. Если это рой, то ущебры не могут переродится в жрецов, а умпалы не могут переродится в ущебров, верно?

— Да. В рое ты рождаешься под функции определённого органа, и никакой социальной мобильности быть не может.

— Тогда, какой смысл травить и сдерживать развитие сородичей?

— Вот и я говорю, это рабство, — воодушевилась Заноза.

— Сдерживать развитие необходимо, если конкурент может развиться в тебя. Но, судя по твоему отчёту, умпалы в любом случае не могут стать ущебрами. Так зачем их дополнительно травить?

— Возможно, они не могут стать ущебрами как раз из-за того, что их держат в ослабленном состоянии. Что бы родился ребёнок ущебра, матерей переводят во дворец. И меняют им питание.

Заноза отставила свою опустевшую тарелку и принялась за напиток.

— Возможно, — я тыкала вилкой в слои рассортированных кусочков овощей, иллюстрируя свои мысли, — но как сами ущебры тогда развиваются в жрецов, если их не подталкивает развитие умпалов? Сдерживают развитие. С точки зрения любого общества — это не логично! Общество должно развиваться! И когда поднимается общий уровень окружающего тебя общества, автоматически поднимается и твой. И возможность у индивида развиваться дальше появляется тоже при росте уровня общества. Сдерживая развитие остальных, элита и собственное развитие останавливает. Где логика?

— Нет логики, — кивнула Заноза. — Они и не развиваются. Совсем. Ни роста численности, ни технического прогресса, ни развития новых способностей.

— Нет роста численности? — я оторвалась от созерцания овощной мозаики.

— Есть колебания, но нет явного прироста. За всё это время, численность выросла процентов на восемнадцать, не больше.

Как профессиональный журналист я могла бы и лучше контролировать свою реакцию и не похлопать так глупо глазами.

— У них такая низкая рождаемость?

— У них запредельно высокая смертность. И они даже до трети своего биологически возможного возраста не доживают.

— Нет прироста населения, но они травят своих же?

— Я подозреваю, что они таким способом численность горожан и контролируют.

— Но зачем? — я перевела взгляд на тарелки и вилкой расширила средний слой. — Численность элиты тоже должна расти. А значит, им нужно больше э… подданных, обслуживающих их интересы.

Заноза задумчиво уставилась на импровизированный макет стратификации местного общества.

— Где логика? — не унималась я. — Рабовладелец не заинтересован сдерживать численность тех, кто его всем обеспечивает. Не ему же самому кормить это поголовье? Это они его кормят своим трудом.

— Они инопланетяне. У них своя логика, — устало ответила Заноза. — Факт, что они их травят, сокращая численность.

— Логика роста и развития популяций в этой вселенной одна на всех. То, как надо ненавидеть своих сородичей, что бы так с ними поступать, это ещё ладно, — вздохнула я, — но для такого поведения должно быть объяснение. Почему им необходимо так поступать со своими же? У них нет ограничений ни в территории, ни в ресурсах. Но они сами сокращают численность своего рода. Почему?

Я подняла глаза и встретилась взглядом с Занозой.

— Если бы они были захвачены другой цивилизацией, тогда всё понятно. Необходимо поддерживать численность рабов в том количестве, которое в состоянии контролировать.

— Но здесь нет инопланетных захватчиков, — покачала головой Заноза. — Это один биологический вид.

— Только другой биологический вид заинтересован в сокращении численности вида-конкурента. И то, если конкуренция за ресурсы жесткая, — я сдалась и, наконец, отодвинула от себя тарелку.

Взгляд Занозы вернулся к овощам.

— Они не становятся морковкой, — задумчиво произнесла она.

— Что?

Заноза вздрогнула, очнувшись от размышлений.

— Ладно, пошли спать. Надо дать уложится всему этому в голове, — я окончательно сдалась усталости и неудобоваримости информации и встала.

— Саша, — окликнула я её в дверях, — вы ведь поспорили, да?

— О чём? — Заноза была погружена в размышления.

— О том, что я не смогу есть после этого разговора? Это что-то вроде теста для новичка? Проверка на прочность?

— Глупые традиции есть на каждой станции, — отмахнулась Заноза. — Кстати, ты проверку прошла. Спокойной ночи.

И едва зайдя за угол, Саша поднесла к губам коммуникатор, что бы можно было говорить очень тихо.

— Карина, ты ещё не спишь?

— Так сколько раз её стошнило? — зевая, отозвалась Карина.

— Ни сколько.

— А она молодец, оказалась.

— Я не об этом. Дара навела меня на мысль. А что если ущебры — это другой биологический вид? Если они вовсе не умпалы?

— Не умпалы?

— Ты же сама говорила, с их ДНК какие-то проблемы.

— Да, но… не настолько же, — растеряно подыскивала слова Карина. — Мне просто не удалось установить из-за чего такие различия во внешности при отсутствии явных изменений в ДНК.

— Но по ДНК они один биологический вид? Или они могут оказаться разными? Мы же не смогли реконструкции облика по ДНК провести, помнишь?

— То, что программа реконструкции облика по ДНК не сработала на тестах с ущебрами, говорит о том, что мы не всё учли.

— Это бы многое объясняло, — вздохнула Саша. — Если бы они оказались разными биологическими видами.

Карина помолчала.

— А откуда здесь взялся другой разумный вид? Хотя, мы и этот обнаружили недавно. Ладно. Я завтра проверю биопробы ущебров, умпалов и жрецов. Попробую найти отличия ещё раз.

Солдат инфовойны

Я открыла свой список отличий роя от рабства и внесла данные про сдерживание развития отравленной едой, прекрасную выживаемость умпалов вне роя и версию про ленивую, но умную Природу.

Пока ничего не понятно. А нужны чёткие факты, доказательства. И эта авария с Павлом сделала сроки расследования нереальными. Почему Константин позвонил именно мне? Это же не случайно. Он мог это сделать только по просьбе Посла. Тогда почему Шеломин считает, что я смогу с этим разобраться? И я тоже хороша! С головой кинулась в абсолютно мне незнакомую тему только потому, что Шеломин в меня верит. Пора бы уже вырасти.

Самое паршивое, что я до сих пор не понимаю смысла этого неестественного явления — рабство. А мне надо найти доказательства или опровержения его наличия. Может, задача, в которую я так вцепилась только из-за того, что это уровень интересов Союза Миров, окажется мне не по зубам. А если я не справлюсь? Мне точно не хватает уровня компетентности. И единственное оправдание в том, что специалистов по рабству у нас по пальцам пересчитать. Потому что они не нужны, этот вопрос никому не интересно изучать. В нашем мире такого явления нет. Рабство. Мы ведь употребляем это слово только в значении преувеличенного увлечения чем-то. А здесь это социальное явление, рабство в своём древнем отжившем значении слова. И Заноза тоже не специалист по рабству, поэтому её громкое заявление легко оспорят.

Но почему Шеломин обратился именно ко мне? Не к экспертам по рабству, ко мне, к журналисту? Значит, Шеломину от меня нужны не экспертные доказательства, а привлечение общественного внимания к этой миссии. Очевидно, ему нужно, что бы я в очередной раз устроила утечку информации, обнародовала замалчиваемые факты, выдвинула другие не менее громкие заявления. Ему зачем-то нужно привлечь внимание к нашей миссии. Не дать замолчать и проигнорировать заявление Занозы. Если мне удастся раздуть из этого международный скандал, Союз Миров вынужден будет прислать своих экспертов для изучения ситуации на этой планете. Вот чего он добивается. А если рабства нет? Мы поднимем всех на уши, заставим специалистов как минимум ста восьмидесяти миров прилететь сюда и досконально изучить ситуацию, а они ничего не обнаружат. И как мы будем выглядеть после этого? Речь идёт о репутации человечества как полноправного члена Союза Миров. Наше возвращение на уровень управления галактикой и так не всем по вкусу. В том числе, нашим партнерам по этой миссии.

Ладно, не всё так плохо. Я журналист. Я солдат информационной войны. Моё дело обнаружить поломку вселенной и осведомить об этом остальных, тех, кто сможет её починить. И, к счастью, у меня есть приблизительный список критериев, что бы опознать подходят ли обнаруженные Занозой факты под признаки рабства. С этого и начнём.

2 день на станции

Особенности вкусов хозяйки

Звонкий голос Флоренс возвестил, что я столкнусь с ней за ближайшим поворотом. Капитан увлечённо наводила порядок на станции. Естественно, руками подчиненных.

— Подожди мил друг. Ты мне два дня назад говорил, что это исправишь, — звонко разнесся по коридорам голос Флоренс, с которым никакое звукопоглощающее покрытие не справлялось.

— Да все работает! Там нечего исправлять.

— А что это за потек тогда? Не должно такого быть на моей станции.

— Это смазка подтекает. Это на работоспособность никак не влияет, — возразил он.

— Это на мою работоспособность влияет! — возразила Флоренс. — Что за бардак ты устроил на моей станции?

— Это просто смазка. Это не опасно.

— Это будет опасно для тебя. Если я и завтра это увижу. Никаких пятен и потеков на моей станции! Что бы все исправил.

Борис вздохнул, недовольно покачав головой.

— Не слышу ответа, — не отставала от него Флоренс.

— Да, — выдавил он из себя, — я исправлю.

— Когда?

— Прямо сейчас чтобы ты отстала от меня, — нехотя проговорил он.

— Вот и чудесно. Хороший мальчик, — потрепала его по плечу мамаша.

— Лариса! — коридор огласился ее новым звучным криком.

Я не смогла удержаться от улыбки.

— Доброе утро. Мы не успели вчера поговорить. Я Дара. А вы, должно быть, Борис Лубоед, технический гений станции.

— Гений, ха! — довольно усмехнулся он, — капитану такое не скажите. Рад познакомиться, Дара.

— Она всех вас так воспитывает?

— Ага, — Борис нехотя дал команду роботу снять панель. — Флоренс вообще не понимает, как тут все работает. Но лезет со своими советами везде. Она ни в чем толком не разбирается и не скрывает этого. Как её вообще на эту должность поставили?

— Вероятно, за другие незаменимые качества, — я едва сдержалась, что бы не пошутить про занавесочки, но расшатывать авторитет капитана нельзя ни при каких обстоятельствах. В этом я уже убедилась ни раз.

— Для неё важно, что бы внешне все красивенько и чистенько было, — продолжал бурчать Борис, тестируя место с потеком смазки. — А мне важно, что бы исправно все работало. И работает же! Нет, лезь, исправляй потому что у неё, видите ли, робот третий день здесь пятнышко оттирает.

— Ну, приказ есть приказ, — улыбнулась я.

— Ну что я говорил? Всё… О! Ё! Да клапан перекрой, что ты мне сканер суешь? — прикрикнул он на робота. — Не видишь, что закрепка лопнула?

Он вспомнил о моём присутствии и тихо попросил:

— Флоренс не говори.

И уверив, что унесу эту тайну с собой в могилу, я пошла завтракать.

Сон, как всегда, приглушающий яркость переживаний предыдущего дня, да ещё и помноженный на отсутствие обеда и ужина, делает завтрак особенно вкусным. Вот чего мне не стоило делать, так это возвращаться к мыслям об отравленной еде до того, как тарелка опустеет. Поэтому, я сосредоточилась на сомнительных изысках дизайна интерьера столовой, вероятно, по мнению мамаши Флоренс, вносящих домашний уют в официально-деловую обстановку.

Флоренс словно была сразу и повсюду. Ее присутствие чувствовалось буквально в каждом уголке станции. Она была здесь хозяйкой, и от ее хозяйского взгляда не укрывался ни один винтик на станции. И ни одна занавесочка на иллюминаторах. Зачем они только нужны?

Занавесочки на иллюминаторах. Картинки с пейзажами в совершенно не подходящих к интерьеру рамах. Наверно, в каждом помещении станции удастся найти такие не сразу заметные черты подчинения вкусам хозяйки. Может, ей просто негде хранить хлам, доставшийся в наследство от пра-пра-бабушки? И где-то ещё припасен старый торшер и кресло-качалка? Да, с таким я ещё не встречалась.

Кому нужнее сенсация

Заноза села напротив меня гордая и прямая, словно шест проглотила. И вдобавок, скрестила руки на груди. Судя по позе, она приготовилась стойко выдержать допрос. Об откровенности и доверии у нас с ней пока и речи быть не может.

Я даже не помню, есть ли ей за что обижаться на меня. Я помню только, что ребята из моей компании придирались к ней. Но даже не помню из-за чего. И я ни разу не одернула их. Это сейчас я понимаю, что именно моё отношение всё меняет. Но для осознания этого мне надо было вырасти. А теперь мне надо вывести на откровенность человека, которого я позволяла оскорблять.

Но может, Заноза действительно не держит на меня зла. И её реакция на меня — обычное отношение к журналисту. Я вздохнула и открыла блокнот. Ну что же, будем работать с тем, что есть.

— Итак, вы стали изымать особей и выяснили, что они прекрасно выживают одни, а значит, они не часть роя. Допустим, мы доказали, что рой — противоестественная форма социальной жизни. Но почему ты считаешь это рабством?

— Ты ведь журналист? Тебе нужны сенсации? — Заноза посмотрела на меня с вызовом.

— Да, нужны, — гордо кивнула головой я, — и тебе как учёному, тоже. Как ещё сделать себе громкое имя? Может, как раз такими заявлениями?

— Это не так просто, как в журналистике, — Заноза снисходительно улыбнулась, — в нашей среде за такими заявлениями можно лишь добиться признания собственной невменяемости и вылететь из профессии.

Я готова была оспорить её заявление и привести в пример с десяток светил науки, с которыми мне лично доводилось общаться. Но усугублять ситуацию не стоило.

— И обнародовать серьёзные открытия у нас гораздо труднее. Особенно те, что не вписываются в укоренившиеся представления, — продолжила Заноза и я почувствовала, что это и есть её признание, почему она вообще снизошла до разговоров со мной, до траты своего драгоценного времени на разъяснение мне прописных истин.

— Полагаю, что именно поэтому наш представитель в Союзе Миров и прислал к вам не очередного учёного, а меня, — согласно кивнула я. — Журналиста. Специалиста по раздуванию сенсаций.

Заноза неожиданно расхохоталась.

— А ты совсем не изменилась, — она, наконец, перестала делать вид, что не помнит наших студенческих разногласий. — Меня всегда восхищало с какой наглостью ты отстаивала свои взгляды. Возмущало, но и восхищало. Я хотела быть такой же. Но… мне это не дано.

— Моя наглость теперь с тобой в одной команде, — улыбнулась я. — Так чем могу быть полезна?

Она глубоко вздохнула, собираясь с духом, и развернулась к экрану.

— Смотри, — Заноза вывела на экран изображение какого-то чудища. — Это умпал. А это гарапцал. Именно так они и выглядели.

— И в чём сенсация? — уточнила я.

— В том, что по официальной версии, гарапцалы не выжили после катастрофы. Они все вымерли. И умпалы должны быть абсолютно новым видом.

Я едва сдержала готовый вырваться вздох. Вот этого я и боялась. Она явно надеется, что я сейчас воскликну «О, Великий Космос! Где были наши глаза! Умпалы — это же и есть выжившие гарапцалы!» Наверно, это бы сработало. Но, только не в моём случае. Ну не признаваться же, что в случае с абсолютно незнакомыми формами жизни игра в «найди десять отличий» превращается в пытку. Как их сравнивать? Я до сих пор не разобралась где у них голова.

— Слушай, Саша, я конечно не биолог, может сходство и есть, — я, как могла, сравнила существа на соседних картинках, — но, похоже это всё-таки разные виды.

— А теперь смотри, — продолжила Заноза, выводя на экран новую порцию картинок. — Гарапцалы в своём развитии проходили несколько стадий взросления. Как и почти у любого существа, у них взрослые особи сильно отличаются от детей, подростков и так далее. Вот это подросток гарапцала, а это умпал. Теперь похоже?

Я заставила себя сделать усилие и вглядеться в силуэт незнакомой формы жизни. Организм протестующее отозвался намёком на зарождающуюся головную боль. Думаете легко сравнить — похожи или не похожи особи, если даже разобрать не можешь ноги это у них, усы или хвост? Голову бы найти. Но чисто внешне, по пропорциям и общему строению тела, какое-то сходство было.

— Похожи? — не унималась Заноза.

— Похожи, но это ещё не значит…

— А теперь на это посмотри, — Заноза оставила на экране изображения гарапцала и открыла новое изображение и поставила его рядом с изображением взрослой особи гарапцала.

Наработанным взглядом журналиста я успела заметить, что этот файл носил имя «Васенька», и покосилась на увлечённо рассматривающую изображения Занозу.

— Видишь сходство?

Пришлось вновь вгляделась в изображения, не смотря на вызываемую этим действием головную боль. Может здесь ракурс был выбран удачнее, может, я уже немного привыкла видеть в этом нагромождении элементов живое существо, но эти двое действительно были чем-то похожи. Очень даже похожи.

— Это свободный умпал, — с гордостью сказала Заноза. — Умпал, рожденный свободным! Потомок тех, первых, изъятых шестьдесят лет назад Вайло. У нас уже сто восемьдесят четыре ребенка рождено в поселениях свободных умпалов. И шестнадцать из них четко по стадиям развития гарапцалов перешли в следующую стадию взросления. И ни одного такого случая в городах. Ни одного! Они переходят в следующую стадию развития своего вида только на свободе. Что-то в городах тормозит их. Не даёт перейти эту грань. Они словно на всю жизнь остаются гусеницами, так и не став прекрасными бабочками.

Конец ознакомительного фрагмента.