Сказки Гамаюн

Светлана Гамаюнова, 2016

Как принято, в некотором мире, юные принцы отправляются в дорогу мир посмотреть, невест поискать. Так и сделали два брата. Домом им становятся, сосновые ветки и плащ, расстеленный просто на земле, костер, да еще новый спутник рядом. Страшненький жуть какой на вид спутник -паренек и очень необычный. Прошлого не помнит считает, что Лес ему отец, а мать Дорога, дружит с мавками и русалками. В путях- странствиях выясняется, что и не спутник – это вовсе, а спутница. Многое случается в дороге: в тереме Марьи Искусницы смертельная опасность ожидает и не просто оттуда выбраться живым; Елена Прекрасная –прекрасна, да только нужно ли ее освобождать? Да много еще чего случается. Любовь, например, но как ее на двоих разделить, когда девушка одна, а их двое?

Фрости, или история мучительно-поучительная

Мне тогда семнадцать лет стукнуло. Самое время влюбляться. Веселая, шебутная, певунья. Всегда лезла с головой, куда не нужно.

Встретила его — он вернулся со службы, такой красивый, сильный, таинственный, много повидавший. У нас в деревне немногие ходят на службу, деревенька-то маленькая. А тут такой парень — необыкновенный. Девчата в деревне как с ума посходили, все вокруг него вьются. Ну и я за компанию, сначала из любопытства, а потом уже серьезно. Как захлестнула меня любовь, ничего в голове нет. Только он, он, он. Самый-самый, единственный, другого не может быть. Умру, если не женится. Девчата говорили, что я хорошенькая была, да настырная. В общем, стала я с него глаз не спускать. Семья моя была не самая бедная в деревне, отец постоялый двор держал, маленький, но путники не жаловались, хоть кто у нас останавливался, не только крестьяне, что на ярмарку шли коров да коз продавать, а и публика побогаче и познатнее. Я завидной невестой по деревенским меркам была.

А он как вернулся, так погуливать стал, на девок заглядываться, да мать у него строгая больно — увидела, что сын может сильно загулять, сразу начала ему невесту присматривать. А я вся как на ладони со своей любовью. Вот мать ему и присоветовала на меня внимание обратить — мол, неплохая партия может быть. Чем не жена? Не уродка, ловкая, смышленая, не ленивая, да и приданое отец за меня неплохое давал. В общем, сосватали. Я была от счастья на седьмом небе. Вот как всё замечательно складывается. В осень и свадьбу сыграли. Он, как мы обженились, стал отцу помогать, лишние руки не помешают. Он не вредный был, не бил, не шибко ругал, если что не так. Чем не муж. Девчата завидовали: повезло тебе, Стефания, такой мужик достался. Только было возле него как-то холодно, будто смотрит он на меня, а думает о чём-то другом. Целую его, а губы холодом обдает, хоть и целует, не просто так к губам прислоняется. Но я, горячая да глупая, думала: если и не любит горячо, как я его, так моей любви на двоих хватит.

Зиму перезимовали. А весной его друг приехал и стал с собой звать в городишко, что не так уж и далеко от нас был. Мол, чего в этой дыре сидеть, там и людей больше, и работа денежнее, да и жизнь веселее. Муж загорелся, видно, тяжко ему в деревне было, не того от жизни ждал. К лету решили попытать счастья в городе. С моего приданого, да и отец помог дочке единственной, на въезде в город купили землю и быстро построили небольшой трактирчик. Я уж как только не украшала его: и ставенки резные заказали, и лавки удобные, столы особенные, чтобы не как у всех. Пока строились, пошла куховарить учиться, изысканные блюда готовить, чтобы посетителей вкусненьким побаловать. Ни дня, ни ночи, цель вижу, препятствий не замечаю. К осенней ярмарке открылись, я как юла и на кухне, и в зале бегаю, всем угодить стараюсь, а самой весело — вон ведь как красиво да чисто. Да и вкусно у нас все получалось. Посетителям нравилось — и стол хороший, и постели чистые, и хозяйка приветливая. К весенней ярмарке у нас от постояльцев отбоя не было, многие просто покушать приезжали, так стряпня моя им нравилась. Уже я себе и помощницу взяла, хорошую, работящую девушку, она по залу тоже, как ветер, летала, не хмурилась. Помню, посетители говорили: «У тебя, Стеша, как в зале посидишь, да вкусненького съешь, а ты улыбнешься, так на душе, как от вина, тепло. Как тебе так удается?» Я только улыбаюсь. Чего не улыбнуться-то: и мне веселей, и людям приятно. Уже и на улице столы поставили, некуда людей сажать стало. Люди приходят, доход растет. Возле трактира немного земли было — так я там свежую зелень выращивать стала.

У нас даже столичные да знатные останавливаться стали, я несколько комнаток с особым комфортом обставила. Муж выручку считает, вроде бы радоваться должен, а он это все как должное принимает.

Через время стала его подговаривать построить трактир побольше да поуютнее, да и свой дом пора бы построить, что в трактире в маленькой комнатке ютиться. Только он мне говорит: тебе надо, ты и строй. Мне и так хорошо. Ладно, не воспрещают, так и прокрутимся. Стала у селян, что сильно спешат домой, товар брать, да своего человека на рынке поставила им торговать, какая-никакая копейка пошла, дом новый заложили, придумала, какой он будет, землю под еще один трактир прикупила, потом стройку начала. Все ладится, энергия через край бьет, людям улыбаюсь, а они мне.

Мне уже за двадцать перевалило, я расцвела вся, приоделась, мужики все чаще засматриваться стали, только муж совсем мне улыбаться перестал. Ни слова доброго не скажет, ни приголубит. Только и грело, что людям труды мои небезразличны. Ничего, моей любви на двоих хватит, я сильная да ловкая, удачливая. Вот уже и в доме своем живём, и трактиров два, один для люда попроще, второй с приличными комнатами, где и дворянину остановиться не зазорно. А я все придумываю, какое бы дело еще затеять. Открыла школу кухарок, они и учатся, и мне помогают, опять же деньги, лучших учениц себе оставляю. Все в радость, только мужу никак и ничем не угожу. Я уж и так, и эдак, и про деток стала поговаривать, ведь года-то идут. А он — как ты работать-то с дитём будешь. Подождем.

Семь лет прожили. Да и не только ради денег я занятия придумывала. Хотелось и самой почувствовать, что могу что-то сделать путёвое, чтобы людям радость и особливо муж похвалил, погордился: вот какая у меня жена хозяйственная да умелая. На все глаза закрывала — что горничных тискает, что барышням богатым странные, лукавые улыбки посылает, что выпивать стал, что до всего нашего дела ему интереса нет, скучно оно ему. Но ведь муж, да еще красивый, желанный. Только не греет он меня своей любовью. Ничего, сама его согрею, я все могу, я сильная, вон сколько всего напридумывала. Вперед, улыбнемся, песню вечером со сказителем споем, да и расшевелим любого унылого, еще и танцевать заставим. Но вот вдруг (не люблю я это слово) муж присаживается за столик и говорит так спокойно-спокойно:

— Устал я от тебя, Стеша. Другая приглянулась, уходила бы ты отсюдова. Она молодая, богатая, отец ее в столице не последний человек, продам всё, уеду туда и новую жизнь начну, столичную, отдохну от этих твоих постояльцев, надоели — жрут да пьют, я возвышенного хочу, необычного. Да и в постели Кларочка уж больно мастерица, не то, что ты, дура деревенская, тонкостям искусства любви не обученная.

Как сказал он это, так сердце мое будто Морава-смерть в полон взяла: биться бьется, а не чувствует ничего — ни горячего, ни холодного, ни боли, ни радости. Только и спросила:

— А я куда же?

— А вот это меня не касается, ты ловкая, что-нибудь да придумаешь. Только имущество все мужу принадлежит. Ты тут никто, и зовут тебя никак. Мое все по закону, всё имущество за мужем записано. А ты? Вон светлый лорд на тебя глаз положил, можешь к нему в полюбовницы идти, только кому ты больше, чем на три раза в постели потешиться, нужна, нет в тебе женской силы, что мужиков держит. Пустая ты, а в постели, что кукла.

Это я — то кукла? Когда я от одного взгляда, от одного прикосновения его загоралась, и внутри вся таяла, только бы приголубил, в постели согрел. Я даже не заплакала, отвернулась и пошла. Три дня под лестницей в трактире для посетителей попроще, где он и не бывал уже, пролежала, будто окаменелая. Сердце вообще льдом обросло. Любила я его сильно. Не поверила сперва, что такое быть может. Что ему нужно, моей же любви на двоих хватало? Можно было, конечно, к градоначальнику пойти, может, какое имущество и оставили бы мне, да и вообще, может, бросать бы меня запретили, я этими законами не интересовалась. Мысль одна крутится — уйти, ну не из жизни, конечно, грех это, а далеко, будто и не жила здесь никогда. В деревню не возвращусь, родителей позорить, а куда?

Вышла вечером — то ли я живая, то ли призрак, шататься не шатаюсь, а улыбнуться не могу. Тут один сказитель сидел, часто к нам захаживал. Увидел меня и говорит:

— Ты ли это, Стеша? Так все плохо?

— Может, и не я, — говорю, — кто знает.

А он посмотрел на меня, накрыл руку своей рукой и сказывает:

— Чтобы сердце разморозить — у тебя один путь. Если угодно будет богине Макоши, направит она твоего коня в место, где Велес в дикой охоте в зимнюю ночь пролетать будет. На восток надо ехать, там находится место — Перекресток, или Перехлестье миров называется, там

Я не заплачу, я буду идти,

Пусть не вижу, что впереди

Я не брошенная, не оставленная,

Я печалями не раздавленная,

Хотя сердце еще заморожено,

и судьба моя искорежена.

Ты меня променял пусть

На другую, на молодую,

На богатую, статную, знатную

И в постели очень приятную.

Я не заплачу и не завою,

Сердце уже не чувствует боли.

Всё равно душа хочет жить,

Своё прошлое изменить.

Буду опять повторять упрямо:

Голову вверх, держим спину прямо.

Я не брошенная, не оставленная,

Я печалями не раздавленная,

Поэтому не заплачу и не завою,

Не захлебнусь в отчаянии и горе,

Хоть и сердце мое заморожено,

и судьба моя искорёжена.

Завтра будет день, а потом ночь.

Перехлестье беду унесёт прочь,

А коней богов сумасшедших бег

Унесёт мороз и растопит снег.

Я не брошенная, не оставленная,

Я печалями не раздавленная

К нам подошла Клевенс.

— Извините, что вмешиваюсь в разговор, хочу ещё раз сказать, — она качнула головой и присела рядом с нами. — Фрости, прости, но думаю, у тебя была не любовь, а страсть. В истинной любви любят не только тело, но и душу. А ты душу его тёмную не видела, просто телом симпатичным очаровалась. Себе напридумывала, сама себя уговорила и, как околдованная, вокруг него крутилась. Но все тайное когда-нибудь становится явным. Вот и у тебя прояснилось. Лучше раньше, чем позже. Одной страстью долго не проживешь, даже если она обоюдная. Фрости, хорошая ты моя, ты сильнее, чем думаешь, я чувствую, вижу это в твоем взгляде. Смотри прямо в глаза, не бойся, не опускай ресницы, кто бы ни стоял перед тобой: муж, друг, враг, зверь или даже бог. Только слабые опускают перед небом свои глаза. Дай почувствовать, понять, что в тебе есть сила и стержень, иначе тебя сломают, раздавят. А тебе, Ловелия, скажу: да, это не простой приют, сюда приходят люди, которым нужно изменить что-то или помочь кому-то, а может, просто открыть глаза на то, на что они были закрыты. Но чаще всего они приходят сюда потому, что ищут самое важное для себя — свое предназначение. Также для того, чтобы или избавиться от любви, или найти её. Иногда чтобы помочь в этом другим. И ещё дорога сюда учит, как быть сильным и чувствовать себя сильным.

Она резко повернулась и пошла в зал.

— Спасибо, Клевенс, ты необыкновенная, — почти хором сказали мы.

Я пошла обратно к принцам, сидевшим со Сказителем.

— Ты как, Лотта, — спросил Хи, — не сильно устала?

— Да нет, нормально, мне здесь нравится, хотя и странно все: люди, их ожидания. Правда, тут так много боли, она как огромные сугробы, что вырастают, когда Морана в полной силе приходит. Но приют прячет нежные травы под этими сугробами, давая надежду и не позволяя им окончательно замерзнуть.

— Ожидания всегда странные, — вдруг сказал Сказитель, — а живые люди всегда интересны. Вернее, если они живые. А мне нравится это ожидание чуда. Но об этом завтра, а то я потеряю нить истории, которая у меня родилась, пойду додумаю. Чуть — чуть не проворонил начало новой сказки. Замечательной!

Молодые глаза лукаво посмотрели на нас.

— Хорошего отдыха, — и покинул нас.

— Ты знаешь, — опять сказал Хи, — мне здесь нравится больше, чем во дворце, все проще и в тоже время таинственнее. Очень хочется услышать завтра рассказ Сказителя. А вообще работать топором здорово, эти тебе не указы писать. Веселее и, наверное, полезнее.

И они с Ха весело засмеялись.

Что-то внутри пропело: «Молодые еще, совсем мальчишки. И к р а с и в ы е».

Утром мне снилась вьюга, заметающая все следы, несущийся куда-то по воздуху в санях закутанный в шубу человек и необыкновенный парень с развевающимися волосами. Сани облетают огромный дуб, и парень протягивает девушке руку. Она ухватилась за нее, и на этом я проснулась. Сон был невероятно яркий и реалистичный.

Вскочила, умылась и пошла проверять силки. Людей-то кормить надо. Зайцев развелось множество. В силки аж три штуки попалось, неплохо. Если так будет всегда, голодными не останемся. Потом уборка, какая-то суета. Чуть-чуть помогла парням перетаскивать. В доме было тепло и уютно. Не страшно, если прилетит ледяной северный ветер — не в поле, не замёрзнем.

Хи и Ха работали справно, попилили и порубили имеющиеся стволы, потом поехали в лес за сухостоем, потом опять пилили и рубили, немного поупражнялись с мечами, а для разрядки устроили игру в снежки, снег еще лепится. Я тут вышла во двор — и меня забросали. Прямо в лоб попали. Больно. Но я тоже ловкая, отбивалась. Ко мне присоединилась Клевенс, против этих двоих недорослей одной не справиться. Как мы играли, все постояльцы смотреть выбежали, но растормошить их не удалось. Просто стояли и смотрели, не сдвинулись, руки не подняли, ну правда — замороженные. Но я попробую их растормошить, чего бездельничают, хоть и за постой заплатили.

Есения. История Предназначенной

Работа не кончается, если ее не остановить, а я уже подустала, поэтому пошла в зал поесть и отдохнуть.

Сказителя в зале ещё не было, и я обратила своё внимание и захотела познакомиться с миловидной девушкой, которая сидела и явно скучала. Она, наверное, ненамного меня старше. Грустная тоже, как многие тут.

— Здравствуйте. Я не помешаю вашим размышлениям? — спокойно сказала я.

— Что Вы, это возможность отвлечься от моих навязчивых мыслей, я со своим нытьем всем уже надоела. А тут новые люди. Меня тут зовут Предназначенная, а раньше была просто Есения — ясная значит. Знаете, как тут с именами странно. Вас, слышала, Ловелией зовут?

— Да, здешние имена меня напрягают, а моё просто на издевательство похоже. Так и хочется Клевенс мелкую пакость за это сделать. Вообще-то я Лотта, и можно на ты. Мы путешествуем с парнями по их делам. Так уж получилось, что мы едем вместе.

— Но они же мужчины, они к тебе не пристают, хоть ты и не истинная красавица? Вы же всё время вместе. Неужели и мысли не проскочило?

«Ну, если и проскочила, — подумала я, — то, наверное, только у меня, они свой мужской опыт у Марьи Искусницы повысили и надолго, думаю, зареклись от шалостей. На подвиги их теперь явно не тянет, и не думают они об этом. А мне бы, как любой девушке, хотелось чего-то эдакого — мягкого внимания хотя бы».

— Нет, что ты, кто они и кто я? У нас просто дружеские отношения, никакой дури. Я на работе у них по найму.

— Да, у тебя всё ясно и определенно, а вот я сама не знаю, что тут делаю, может, меня с таким именем вообще в жертву кому-то принести хотят.

— Ну, не придумывай лишнего, люди здесь хотя и странные, но явно не злодеи. Расскажи, как ты сюда попала?

— Сама не понимаю, как всё произошло. Понимаешь, я обычная, про таких говорят — ни то — ни се, ни себе — ни людям. Никаких особых способностей ни к чему нет. За меня все решали родители — что надеть, что поесть, чему учиться, кукла их любимая. А я послушная, тихая, спокойная, что скажут, то и делаю. Родители любят, учат, одевают, мечтают хорошо выдать замуж. Чтобы счастливо жила — детки, муж, дом. А вот как к этому пошло, поняла — мне этого не хочется. Не хочу замуж за какого-то толстобрюха старого и облезлого. Богатых, молодых, красивых, чтобы в мою сторону засматривались, не наблюдается, да и не хочу пока ни дома своего, ни ухажеров — ни красивых, ни богатых. Когда об этом думаю, в душе пустота, в ушах звон — не твоё, подожди. Будто обещают что-то непонятное, манят неведомым. А я обычная, ничего не умею, никого не люблю, и себя в первую очередь. Наверно, не все девушки такие, наверно, некоторым приходится становиться самостоятельными. А мне зачем? Ведь, как говорит мама, всё должен обеспечить муж. Он защитит, решит проблемы, расскажет, как жить дальше, будет любить. Вот так и жить по указке, жить жизнью, которую тебе выбрали? А главное, как «Это», то есть меня такую, кто-то будет любить? Расскажи мне? Или как я такая кого-то смогу любить? Вот сижу тут и всех спрашиваю, особенно Клевенс, зачем меня сюда привело. У всех свои проблемы, и серьезные, а я не пришей кобыле хвост. Я слабая девушка — прекрасный цветок без колючек, который погибнет, если за ним не ухаживать. Ненужная и никчемная. А что ждать, кого ждать? Неясно. Принца на белом коне — так для таких, как я, принцев не напасешься.

— Ой, да придумывают разное про принцев, вот со мной двое едут, и оба на белых конях, а присмотреться, так обыкновенные парни, только красивые и поумнее многих.

— Что, правда, принцы?

— Принцев не бывает.

— Повезло тебе, Лотта.

— Да в чём? Вот то, что спутники они мои — да, повезло, а то, что принцы, так в дороге что принц, что нищий одинаково мокнут и мёрзнут. Как люди они интересны, да вот, наверно, Сказитель тутошний как человек поинтересней будет. Помогаю им, хорошие парни, а дорога интереснее. Мы едем уже больше двух месяцев и за это время научились понимать друг друга с полуслова, знаем слабости и особенности каждого, умеем прощать, не обижаемся на шутки, иначе в дороге нельзя, не перебрасываем обязанности на другого, не ноем. Особенно мне нравится, что они понимают — приказывать им некому, мы на равных в пути, иначе бы рассорились. Все-таки расскажи, как ты тут оказалась, ведь сюда просто так не попадают, как говорит Клевенс.

— Ох, — вздохнула нареченная Предназначенной, — это довольно загадочная история. Мне с конца лета стали сниться сны, вернее, один сон. Будто скачу я в санях, рядом сидит кто-то страшный, лохматый, закутанный в шубу, а вокруг вьюга метёт, ночь тёмная, а конями управляет парень с развевающимися волосами. Мы несёмся не по земле, а по воздуху, навстречу вихри снежные летят, и слышится жуткий собачий лай. Странный сон, и так почти каждую ночь. Потом появилась навязчивая идея уехать из дому, узнать, где этот сон реализуется. Я отродясь далеко никуда не ездила, а тут ехать неизвестно куда. Только так меня мысли замучили, что стала говорить родителям, что хочу попутешествовать, мир посмотреть. Тут меня как подхлестнуло что-то — должна уехать, и всё. Даже настойчивость какая-то появилась. Мать рыдает: какое путешествие? Говорит, что я умом повредилась, а я не отступаю. Родители, видимо, решили, что на всё воля богов, для чего-то и я пригожусь. Снарядили небольшую коляску, няньку мою ко мне приставила. Ехали месяц, измучились на постоялых дворах, я как сюда добралась, няньку домой отправила, поняла, что здесь долго ждать надобно. Вот и сижу, жду у моря погоды. Но внутри поспокойнее стало, сон этот уже не мучает, только вот скучно, да и страшновато от неизвестности.

Вижу, мается девка, как неприкаянная сидит, а чем поможешь, когда непонятно, к чему она предназначенная. А вот интересно, многие бы — и уверенные, и опытные — решились бы всё бросить и ехать искать своё предназначение в полной неизвестности? Ещё раз посмотрела ей в глаза, а там било ключом, горело и лилось через край желание жить необычно, ярко, насыщенно.

— А что ты вообще умеешь делать и что любишь?

— Да как все — читать, писать. Вот рисовать люблю, меня даже учили малость. Однако жить без этого могу спокойно. Да и видела я, как мастера рисуют, мне до этого уровня не дойти, ради чего бумагу марать.

— Есения, вот возьми и порисуй, время быстрее пройдет и не так переживаниям предаваться будешь. Пойдем, у Клевенс бумагу да карандаш попросим. Я тебя с ребятами моими познакомлю, приходи, вместе поужинаем, поговорим, только не жалуйся, мужики этого не любят.

Взяла несколько листов бумаги и карандаш, и мы с ней направились к столику, где уже сидели принцы и Сказитель. Вскоре к нам присоединилась Клевенс, а за ней прилетел Фантом. Этот странный призрак всё время оказывался рядом с хозяйкой, как только она присаживалась вечером за столик и брала в руки вышивание. Он как телохранитель устраивался у неё за спиной, застывал и с немым обожанием, если это можно было сказать про призрака, смотрел на Клевенс. Первый раз, когда я увидела, как они кивают друг другу головами, как будто ведут беседу, я очень удивилась и, когда была потом на кухне, спросила об этом Клевенс.

— Да, так и есть, мы беседуем с Фантомом, с ним интересно общаться, только наши беседы неслышны. Здесь никто, кроме меня, не может слышать его, просто моя душа нашла общий язык с его душой. Он не может произносить слова, тела-то нет, но мы слышим друг друга каким-то образом, и он очень интересный собеседник.

Сказитель о Дикой Охоте

Увидев, что за большим столом стал собираться народ, все, кроме Собирателя грехов, стали подсаживаться поближе.

Мужчины приветственно закивали головами, заулыбались, предвкушая рассказ Сказителя.

— Приятного аппетита, присоединяйтесь, — произнес Сказитель. — Ваши зайцы, Ловелия, невероятно украшают наш стол. Все очень вкусно.

Мы жевали, обменивались ничего не значащими словами и ждали рассказа Сказителя. Любопытство меня так и распирало. Таинственность происходящего в приюте бередила душу и воспаляла фантазию. Почему здесь все эти люди, и мы в том числе?

— Таинственность происходящего, — как почувствовав мое неуёмное любопытства, вдруг начал Сказитель, — объясняется тем, что всё ожидаемое тут действительно сложно и неоднозначно. По установившейся традиции где-то перед Новым годом, в который день, неведомо, над этими краями на черном скакуне проносится Велес — скотский бог — в сопровождении стаи огненных гончих. Они гонят небесных оленей. Страшен бог в своём азарте поймать добычу. Его сопровождают призрачные рыцари, умершие великие воины на таких же черных конях. Воют огненные гончие, сверкают красными глазами призраки, страх и ужас разливается вокруг этой погони. Души умерших несутся вмести с ним в Навь. Ничто не может остановить Охоту, никто не должен появляться у них на пути, иначе смерть. Поняв, что Охота приближается, смертные должны закрыть глаза, чтобы они не остекленели от ужаса, и пасть на землю. Не все переживают, встретив охотников на своем пути. Но многое дается в минуты, когда Велес проносится над путником.

— Неужели люди рискуют искать возможность пересечься с такой Охотой? Это же невероятно опасно, как Вы сказали. А можно как-то уменьшить риск?

— Рискуют, Ловелия, рискуют, так как у каждого своего обстоятельства. Иногда их изменения настолько важны, что люди идут на любой риск, чтобы уйти от прошлого и поймать хоть тень надежды на будущее. Или у них просто нет выбора, и продолжать жизнь такой уже не имеет смысла. Вот, например, наш Собиратель грехов, если он не сможет в течение ближайшего времени смыть накопленные чужие грехи, он умрет. Стоит рисковать ему или нет? Думаю, стоит, и он будет это делать. Или Фрости. Как ей жить с замороженным сердцем? Она будет рисковать, за этим и приехала. Или Кающийся, что проделал долгий путь ради того, чтобы очистить боль сердца? Или Бездушный, Борислав — как он будет жить без души?

— А я, — спросила Предназначенная, — я сама добровольно пойду на эту страшную Охоту, буду рисковать непонятно ради чего?

— Ты уже приехала сюда, значит, шаг навстречу судьбе сделан, трудно остановиться на переправе, может снести.

Я моргала глазами: мы что, все здесь потенциальные жертвы дикой охоты? А я и принцы для чего?

— Не удивляйся, Ловелия, твое присутствие необходимо. Я догадываюсь, что без твоей помощи не обойтись. Так же как нет пути назад у принцев. Вас привело сюда, и остался путь только вперед. Роль принцев еще определяется в руках Макоши, она сучит нить их судьбы, и там видно будет, что она соткет. Видишь ли, существует шанс — возможность выжить в это время. Для того чтобы выдержать и не пропасть в вихре Дикой Охоты, надо находиться возле великого Дерева Мироздания. Только держась за него, за его ствол, можно пережить неистовство Охоты. Сказывают, что если в такую ночь смертные стоят возле Дерева Мироздания, то в момент, когда пролетает бог со своей свитой и собаками, открывается на небе Перекресток миров; боги Прави снисходят к смельчакам и страждущим, и многие чудеса могут произойти с ними. И Леля, Лада и Сива своей всеобъемлющей силой любви касаются храбрецов, изменяя их судьбы. Много удивительного происходит в эту ночь. Мне лично ничего не надо изменять в своей жизни, но я Сказитель, и без событий моя жизнь не имеет смысла.

Потом он продолжил.

— Святое Дерево Мироздания имеет вид могучего дуба, что корнями уходит в Навь, ствол и ветви его в Яви качаются, а макушка упирается в Правь. Но не просто найти Дерево Мироздания. Оно становится видимым только в ночь охоты, а в обычные дни путь к нему закрыт семью печатями, покрыт завесой невидимости. До этой ночи искать его бесполезно. Но и в эту ночь только сама богиня Макошь, или видящая пути, может проводить к нему. Судя по тому, что рассказали про ваши путешествия принцы, ты, скорей всего, призванная стать видящей пути, Ловелия. Это удивительный дар, редко кому даётся, я таких ещё не встречал. Но так ли это или нет, будет известно только в ночь Дикой Охоты. Так что от тебя многое зависит.

Я вздохнула. Без меня меня женили. Ведь не собиралась я ни на какую охоту, хотя интересно посмотреть на этот летящий ужас, да и людей, что тут томятся в ожидании чуда, жалко. Только страшно очень.

— А скоро Охота эта произойдет?

— Этого никто не знает, сначала будет предзнаменование. Что это или кто это — никто не знает, но сказывают, когда придёт, не ошибётесь, узнаете, не перепутаете.

Принцы, которые сидели до этого молча и, насупившись, слушали историю, переглянулись, и Хи сказал:

— Мы проделали большой путь вместе и не бросим Лотту одну в этом ужасе, если она решится идти. В ответе мы за неё. Значит, пойдем с ней. Это не обсуждается.

— Да погодите, спасибо за поддержку, но идти пока некуда. Чего забегать вперед, ничего же ещё не ясно.

И все, перебивая друг друга, начали обсуждать услышанное. Особенно переживала Предназначенная. Она считала себя обычной девушкой, не способной ни на какие подвиги, но я видела, как в глубине глаз ее загорается желание участвовать в этом странном и опасном мероприятии. «А она молодец — пронеслось в голове — не впадает в панику и явно способна к неожиданным поступкам».

— Ловелия, все, кто прибыл сюда, уже вступили в игру с судьбой. Её нельзя остановить. Пути назад для них уже нет. Если начавший путь сейчас отступится, разуверится, предаст свою мечту, его ждет горькое разочарование. Богиня Макошь отвернет свой лик. И тогда возьмёт в свои руки его судьбу Недоля, будет управлять жизнью старуха Лихо Одноглазое, доведя его до того, что душа отправится в Навь, а оплакивать его могилу будут Карна с Жалею.

Конец ознакомительного фрагмента.