Глава девятая
Весна пробудила сонных мух, и они с утра до вечера нудно и упорно бились в закрытое грязное окно. На душе Елизаветы Егоровны было неспокойно. До приезда золовок в большой усадьбе было скучно — гостей зимой встречаешь хорошо если раз в месяц. Теперь повсюду слышались детские и взрослые голоса родни мужа, но веселее почему-то не стало. В душе жила обида, что никто из сестёр не побывал на её свадьбе. Да, она знала, что в то время ещё одна сестра Гончаровых — Екатерина выходила замуж, но… всё равно обидно, будто ею брезгуют.
— Что, Лизочка, закручинилась? — спросила Елизавету Егоровну входящая тётушка Сара, что приехала вместе с ней из далёкого Кавказа. — Не заболела часом?
Чем-то они были похожи, только Лиза была помоложе, а тётя — сестра матери, высокая, как жердь, с желтоватой кожей, крупным носом, пятидесятилетняя женщина, так и не вышедшая замуж, — постарше. Объединяли их чёрные, как смоль, волосы, которые и у той и у другой были частенько распущены. Но у Лизы густые локоны были скреплены черепаховым гребнем, а Сара свои поседевшие и поредевшие волосы даже не пыталась спрятать под платок, отчего прислуга тётку за глаза называла лохудрой.
— Да здорова я, — лениво ответила Лиза.
День клонился к вечеру, было скучно, и она перебирала любимую шкатулку с украшениями на туалетном столике Заходящее солнце красными закатными лучами высвечивало то зеленоватый топаз в бь почерневшем серебре, то тёмный, как густая кровь, рубин в старом золотом кольце. Драгоценности были забавой и слабостью хозяйки. Она могла часами рассматривать украшения, доставшиеся ей от матери. Но сегодня не радовали даже они.
— Вот скажи, Сара, — обернулась к тётке Лиза, — почему некоторым достаётся так легко, без усилий такая красота? Я стараюсь, наряжаюсь, а приехала эта фифа из столицы со своей сестрой и смотрят на меня, как на выскочку. А чем я хуже?
— Да ничем ты не хуже, Лизочка, и ничего они не смотрят, — затараторила тётка, всплеснув руками, — Наталья вообще ни на кого глаз не поднимает, словно неживая. Да и можно её понять — осталась без мужа, а деточки без отца.
Лиза отодвинула шкатулку и развернулась к собеседнице.
— Сара, а ты знаешь подробности? Что в газетах писали?
— Так известно что — дуэль с этим… Дантесом. Пушкина-то и ранили.
— Да это я всё знаю, — с досадой перебила её Лиза, — а что на самом-то деле было? Изменила Наташка Пушкину или нет? Может, спросишь у няньки её?
— Ой, не знаю, — испугалась Сара, — странная она какая-то, да и на меня волком смотрит.
— А ты попробуй, попробуй, тётенька, может, выведаешь чего…
Но никаких новых подробностей Сара не узнала, и Лизавета Егоровна продолжала ревниво замечать, как прекрасно выглядит Наталья Николаевна даже в трауре, в неизменных чёрных платьях. Ещё до приезда золовок она с любопытством ждала, правда ли окажется, что Наталья красивей всех, кого она знала? И с тайной завистью и досадой убедилась, что это сущая правда.
— Повезло твоей сестрице с внешностью, — вечером в постели, еле сдерживая завистливый вздох, заметила она Дмитрию.
— Не завидуй, Лиза, — спокойно ответил он, — если бы ты знала, как строго её воспитывала наша мать, то, думаю, вряд ли согласилась бы с ней поменяться местами. Она же раньше, когда только приехала от деда, была резвой, весёлой девчонкой. Бегала по дому, как маленькая козочка. Да матушка быстро её взяла в ежовые рукавицы. Теперь уж Таша совсем не такая.
— А давай развеселим её, — загорелась Елизавета идеей, которая внезапно осенила её.
Дмитрий удивлённо поднял голову.
— Это после смерти-то Пушкина? Чего ты придумала?
— Давай ей нового жениха найдём, — села в кровати воодушевившаяся Лиза, — конечно, у неё сейчас траур, но не вечно же она будет его носить. Траур закончится, а жених может и обождать. Вон, Сара говорила, Пушкин её тоже два года ждал.
— Я смотрю, тебе заняться нечем, Лиза. Не думаю, что Наталье понравится твой план.
— А мы ей не скажем. Надо потихоньку подключить Александру. Может, и она жениха найдёт.
Лиза не могла остановиться. Скучная провинциальная жизнь ей надоела. В Ставрополе, где она родилась, было хоть какое-то общество, а здесь из-за долгой осенней распутицы, потом из-за сильных морозов русские помещики сидели, как медведи в берлогах, и неохотно приезжали в гости. Всё это раздражало Елизавету Егоровну, которая выходила замуж с расчётом блистать в новом обществе, а на деле вышло — поселилась в ещё большей глуши.
Теперь, с приездом Натальи Пушкиной, о которой ходило столько сплетен в Петербурге и в Москве, никто из соседей не откажется приехать к ним в усадьбу. И она уже не понимала, чего ей больше хочется — самой блистать на приёмах или устроить судьбу несчастной золовки.
— Да ты не в свахи ли решила податься? — усмехнулся Дмитрий.
— Почему бы и нет? — пожала пухлыми молочными плечами Елизавета, — всё лучше, чем от скуки в этой дыре помирать.
Первыми гостями оказались сосед с сыном — Михайловские Сергей Иванович и Николай Сергеевич, что жили дальше всех от Гончаровых, почти у самой Москвы. Но приехали они не просто по приглашению Елизаветы Егоровны, а, скорее, по просьбе Дмитрия Афанасьевича, желающего продать дальний лес на своей земле. И всё-таки Елизавета Егоровна была в этом убеждена, именно её приглашение с упоминанием вскользь, что у них гостит вдова Пушкина, заставило приехать младшего Михайловского.
Гости прибыли к ужину, когда и Александра, и Наталья, уложившая детей, сидели уже за столом.
Отец, Сергей Иванович, был упитанным, средних лет господином с хваткой, напоминавшей о его происхождении от весьма успешного купца, поднявшегося при Александре Павловиче во время отстраивания Москвы после пожара 1812 года. Сын был, на взгляд Лизы, более симпатичным — не таким скучным, как отец, без конца сводивший разговор к цифрам и расчётам. Николай Сергеевич умел и анекдот рассказать, и по-французски прекрасно изъяснялся, а главное, он не был женат. Этого-то Лиза и добивалась. Слегка подкачал только возраст младшего Михайловского — Николаю Сергеевичу едва исполнилось двадцать, а Наталье уже скоро стукнет двадцать пять. Однако золовка выглядела такой хрупкой в чёрном наряде, что, если не знать, что у неё четверо детей, ей нельзя было дать более восемнадцати лет.
Сама Елизавета Егоровна оделась в праздничное платье, которое купила ещё в Ставрополе — стоило оно больших денег, а продавец уверял, что привёз его из Парижа. Может быть, и так, судя по обилию рюшей и кружев на рукавах. К зелёному пышному платью так хорошо подходили изумрудные серьги и такое же кольцо с крупным камнем. На шею она надела длинные жемчужные бусы и теперь чувствовала себя, по сравнению с бедными золовками, почти королевой, особенно когда старший Михайловский с такой любезностью и восхищением в глазах наклонился к её руке.
Дмитрий, к неудовольствию Лизаветы, забыл о её планах и сразу завёл деловую беседу о предстоящей продаже леса. Михайловский успевал и основательно распробовать жареную утку, и выторговать изрядную сумму из-за удалённости и отсутствия дороги. Елизавете Егоровне стало скучно, и она решила прервать мужчин.
— Сергей Иванович, а расскажите нам, провинциалам, что у вас в Москве творится? Вы же часто бываете в Первопрестольной?
— Совершенно верно, Елизавета Егоровна, по делам приходится частенько наведываться в город, хотя сейчас, по весне, это весьма затруднительно. А последний год я и за границу нашего Отечества ездил. Учился у немцев, как вести своё дело. Очень, очень поучительно. Немцы — великие аккуратисты.
— Ой, как я вам завидую, Сергей Иванович, а каковы они, немцы? — чуть кокетливо спросила Елизавета.
— Повторюсь, Лизавета Егоровна, — весьма толковые, но… порой, доводят до полного недоумения. Вот, например, поверите или нет, но это правда — из двадцати встреченных немцев пятнадцать из них более всего интересует — отмораживаем ли мы, русские, зимой носы или нет? Дальше этого их любознательность не простирается.
— Вы хотите сказать, Сергей Иванович, что в нашем обществе более обширные интересы? — недоверчиво спросил Гончаров.
— Не буду говорить за всех, но могу сказать, что в московском обществе, по примеру столицы, сейчас обрели популярность шахматы. Дмитрий Афанасьевич, вы не увлекаетесь?
Наталья впервые подняла на гостя заинтересованный взгляд, а Дмитрий покачал головой.
— Я плохо играю, а вот Наталья Николаевна весьма преуспела в шахматах.
— Вот как? — заинтересованно воскликнул младший Михайловский, — давайте сыграем, Наталья Николаевна!
Слегка поколебавшись, она согласилась.
— Хорошо, Николай Сергеевич, после обеда я сыграю с вами партию.
— Не боитесь проиграть, Наталья Николаевна? — с мягкой улыбкой спросил Сергей Иванович, — мой сын — искусный шахматист. Вас кто-нибудь учил?
— Да, меня учил Александр Сергеевич, а его сам Александр Дмитриевич Петров.
— О, как бы я хотел познакомиться с этим потрясающим человеком! Он и книгу написал, вы знаете? — наклонился к ней поближе старший Михайловский.
— Конечно, Сергей Иванович, — тихо ответила Наталья, — у нас дома книжка с его личной подписью Пушкину.
Глаза обоих гостей были устремлены на Наталью, и Елизавета Егоровна почувствовала досаду. В этот вечер она ясно поняла, что в её доме, где должны поклоняться, говорить комплименты в первую очередь ей, хозяйке, интересоваться её взглядами и восхищаться только ей, теперь всё внимание гостей заняла другая. И хотя она сама частично всё это устроила, решив выдать золовку замуж, ущемлённое самолюбие не могло смириться со второй ролью.
Конец ознакомительного фрагмента.
