Целую тебя, мой Пьер

Светлана Викторовна Ильина, 2023

Наталья Николаевна и Пётр Ланской ещё были не знакомы, но Пушкин уже знал об их будущей любви, незадолго до своей смерти увидев их в зеркале. Как такое могло произойти?Жизнь Ланского полна явных и тайных знаков судьбы, которая вела его причудливыми дорогами к главной любви и счастью своей жизни – Наталье Николаевне Пушкиной.Читайте и удивляйтесь, друзья, как удивлялась и автор этого увлекательного романа, где мало что выдумано, но то, что не выдумано, удивляет ещё больше.

Глава шестая

Ланской не любил обязательные кутежи и забавы, которые были приняты в Кавалергардскому полку. Для молодых офицеров устраивался негласный экзамен — выпить десяток стопок и постараться не опьянеть. Пётр с усмешкой вспомнил и себя. Испытание он прошёл в своё время успешно, не опьянеть ему помогли высокий рост и крепкое телосложение, и больше проверять его никто не решился. Даже самые разудалые гуляки сообразили, что перепить Ланского не удастся. Сейчас и возраст не тот, да и охота кутить пропала…

Его отец, Пётр Сергеевич Ланской, был сподвижником Михаила Илларионовича Кутузова, а потому в их семье к военной карьере относились серьёзно. Может, поэтому Петра и выделил император за его усердную службу и честность.

Но как бы ни относился к нему Николай, для Ланского высшим мерилом была его совесть. Вот и сейчас, хотя он должен был выполнить поручение Его величества, его душа искала выход, как не подставить товарищей. То, что они были виновны, он был почти уверен. Уж столько легенд ходило по столице про их проказы. Взять хотя бы последнюю…

Минувшим летом по ночам на Чёрной речке стал разъезжать катер с гробом, обитым тёмным бархатом. Гребцы и факельщики возле него тоже были одеты в чёрные плащи и большие чёрные шляпы. Все заунывно пели"Со святыми упокой". И дачницы, и крестьяне окрестных деревень просыпались и с мистическим ужасом взирали на сие мрачное зрелище. Конец безобразию положил полковой командир, случайно узнавший в гребцах офицеров собственного кавалергардского полка. Как выяснилось, в гробу был не покойник, а шампанское, которое проказники очень почитали.

Чем ближе подъезжал Ланской к Бражницкой, тем больше его охватывала досада, что он заинтересованное лицо в этом щепетильном вопросе. Известно ли Нефёдову с его компанией о его связи с Полетикой? Не заподозрят ли и его в том, что он боится подобного письма несчастному супругу Идалии? На душе было скверно, но ослушаться царя он не мог.

Офицерская столовая изнутри чем-то напоминала царские палаты Московского кремля — густая роспись сводов стен, откосов дверей и окон была выполнена в растительном орнаменте. Отличие было в изображении атрибутов Кавалергардского полка: там кавалергардский шишак, там мальтийский крест, такой же как и на парадной одежде офицеров, там штандарты полка, пожалованные в 1799 и 1810 годах.

То, что это была столовая, выдавали народные пословицы над панелями стен:"Красна ложка едоком, а лошадь — ездоком"и"Голод не тётка, пирожка не подсунет". Со скудным жалованьем полковника, Ланской не раз убеждался в правдивости последнего изречения.

Вечер только начался, поэтому офицеров в Бражницкой было немного. Ланской огляделся — Нефёдов с двумя товарищами что-то весело отмечали в самом дальнем углу столовой.

Капитан Владимир Сергеевич Нефёдов был ещё довольно молодым мужчиной, но уже начал стремительно полнеть. Мундир туго обтягивал его раздавшийся живот. И этому было объяснение — обильные возлияния шампанского и вина всегда сопровождались хорошей закуской. Но самыми несимпатичными, на взгляд Петра, были усы Владимира Сергеевича — они были похожи на его собственные, только мельче, и напоминали раздвоенный хвост скорпиона.

Отношения между ними были прохладными, но всё-таки при виде полковника Ланского Нефёдов и двое других офицеров почтительно привстали и пригласили его к столу. Ланскому это было и надо.

— Благодарю, господа, за приглашение, — без долгих предисловий начал Пётр, — мне как раз нужно с вами поговорить по весьма деликатному поводу.

Офицеры переглянулись.

— Выпьете с нами, полковник? — предложил поручик Воронцов, протягивая ему бокал.

— Нет, благодарствую, я сейчас на службе. Я хотел бы кое-что узнать у вас, господин капитан…

Пьяные ухмылки сползли с лиц офицеров. Ланской медлил, раздумывая, стоит ли задавать вопросы о дипломе мужьям-рогоносцам при всех? Нефёдов словно что-то почувствовал и произнёс:

— Можете свободно спрашивать, Пётр Петрович, у меня от товарищей секретов нет.

— Ну что ж… тогда не знаю, хуже или лучше это для вас, Владимир Сергеевич. Вам знаком этот документ?

Ланской достал"диплом"и показал Нефёдову издалека. Если тот был его автором, то узнает сразу, а нет, то и не стоило давать читать. Бледность капитана и забегавшие глаза при виде злосчастной бумаги всё сказали за него.

— А откуда это у вас?

— Представьте, от государя.

Капитан, фамилию которого Ланской не знал, шумно обронил ложку на пол.

— А как… к-как она оказалась у Его величества? — чуть заикаясь спросил Воронцов.

— Это вы у Его величества и спросите, если интересуетесь. А мне поручено расследовать, кто занимается рассылкой подобных бумаг?

— А почему именно вам? — неприятно шевеля усами скорпиона, зло усмехнулся Нефёдов. — Вы заинтересованное лицо? Боитесь дуэли?

Глаза Ланского окутала мгла. Он ждал этого. Челюсти сжались так сильно, что скрип зубов, вероятно, услышал и Нефёдов, потому что его лицо вдруг сделалось серьёзным.

— Какова бы ни была моя личная жизнь, господа, во-первых, она вас не касается, а во-вторых, при нахождении доказательств, а их я почти нашёл, я вынужден буду доложить царю.

Молчание было ему ответом.

— Зачем вы это делали? — строго продолжил он.

— Да ради смеха, Пётр Петрович, — заискивающе начал Воронцов. — Забавно же… Мы даже название своей группе придумали"Весёлая банда".

— А вы понимаете, какие последствия будут от вашей забавы?

— И какие же? — ухмыльнулся Нефёдов.

— Дуэли, — сурово ответил Ланской, — и я полагаю, вы знаете, как Николай Павлович ненавидит дуэли… Наказание за неё понесут и участники, и секунданты, и все, кто имеет хоть малейшее к ней отношение. Вы этого хотите, господа? Все последствия просчитали?

Нефёдов молча налил себе рюмку водки и так же молча выпил. Товарищи растерянно переглядывались. Всем был известен крутой нрав царя. Ланской взглянул на офицеров и вдруг подумал, что, в отличие от него, те совсем молоды. Если рассказать государю про дурную"банду", то карьера и жизнь их изменится кардинально. Может, в лучшую сторону, если попадут в хорошую часть, а может, и в худшую, если сопьются с горя.

— Пётр Петрович, — хрипло заговорил Нефёдов, — а есть ли вариант, при котором вы сможете нас не выдать Его величеству?

— Есть, — медленно начал Ланской, обдумывая, что может обещать проштрафишимся офицерам, — я не назову ваши фамилии, если дадите слово чести, что прекратите рассылать подобные бумаги. Кстати, у кого вы нашли сей образец? Насколько я понял, вам его передал дипломат? Так?

— Так, — вздохнул и неохотно подтвердил Нефёдов.

После заключительной рюмки он как-то сразу раскис, расстегнул тесный мундир, и создалось ощущение, что он вот-вот ляжет на руки и уснёт прямо за столом.

— Продолжайте, Нефёдов.

— У барона Геккерна играли в карты… Там я увидел отпечатанный экземпляр с пустыми строчками. Ну и выпросил… вернее, выиграл в штосс, — неохотно ответил он.

— Понятно… Так вы даёте слово чести, господа, что перестанете рассылать эти гадкие дипломы?

— Даю… даю… даём, господин полковник, — за всех подытожил Нефёдов, снова наливая себе водки. — Если вы не… донесёте… — он икнул, выдыхая перегаром на поморщившегося Ланского, — я буду вашим должником.

— Не нужно, Владимир Сергеевич, надеюсь на ваше благоразумие. — Пётр встал с облегчением, — честь имею, господа.

На следующий день, когда Ланской пришёл на дежурство, Николай его встретил особенно тепло и предложил вместе пойти поздравить императрицу с днём рождения младшего сына — Михаила Николаевича, которому исполнилось четыре годика.

В покоях Александры Фёдоровны не придерживались строгого этикета, в отличие от вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, поэтому фрейлины, разливавшие чай, часто по приглашению царицы присаживались за стол и беседовали со своей патронессой. Сегодня к завтраку позвали и детей — Ольгу Николаевну, застенчивую девушку четырнадцати лет, и самого именинника — Михаила Николаевича, подвижного мальчика, с удовольствием принимавшего поздравления и подарки.

Когда император, торжественным шагом и доброй, отеческой улыбкой на красивом лице, в сопровождении Ланского вошёл в гостиную супруги, все дамы, кроме Александры Фёдоровны, всполошились и поспешно поднялись. Однако Николай тотчас усадил их обратно и подозвал к себе сына.

Ланской нёс за царём подарок — небольшую, но настоящую саблю в ножнах. Николай торжественно вручил оружие Михаилу, благословив на ратные подвиги"во славу Отечества". Царица с любовью наблюдала за этой сценой, сложив тонкие руки, унизанные перстнями, на коленях. Выглядела она не совсем здоровой. Казалось, что роды вытянули из неё последние соки, и её худоба стала чрезмерной.

Посередине гостиной был накрыт стол для торжественного завтрака: в центре, в узких фарфоровых корзинах, стояли лиловые цветы и тонкими завитками зелёных стебельков тянулись к каждой тарелке. Весь стол был уставлен любимой едой детей — аппетитными пирожными со свежими фруктами, на которые восхищённо смотрел и царственный малыш, и более взрослая Ольга Николаевна.

— Мы вас ждали, государь. Давайте уже пить чай. Прошу вас, Пётр Петрович, сюда, — слабым голосом позвала императрица.

Ланской сел на предложенное место в конце стола. Фрейлины тут же принялись разливать в маленькие чашечки с золотым ободком ароматный чай. Старшая из фрейлин, Шишкина Олимпиада Петровна, была пожилой и излишне болтливой женщиной. При виде царя она робела, и это было лучше для неё. А вторая, княжна Мария Ивановна Барятинская, была под стать своей патронессе — Ольге Николаевне, такая же скромная и спокойная, а в придачу ещё очень красивая — блондинка с чёрными бровями. Пока она наливала чай, Николай откровенно любовался ею.

Александра Фёдоровна заметила интерес супруга:

— Скажите, Мари, — начала она по-французски, — это правда, что молодой барон Геккерн сделал вам предложение?

Белое лицо княжны побледнело ещё больше.

— Нет, мадам, это только слухи. Я бы чувствовала себя несчастнейшим существом, если бы должна была выйти за него замуж.

— Вот как? — тонкие брови царицы выгнулись дугой. — Странно, он мне показался приятнейшим кавалером.

— Он забавляет меня, вот и всё. Говорят, что господин Дантес более всего увлечён мадам Пушкиной, а она его поощряет.

— Наталья Николаевна Пушкина, по моему мнению, весьма скромная особа, при всей её редкой красоте, — убеждённо возразил царь.

По лицу императрицы пробежала тень — ей не понравилась подобная характеристика со стороны августейшего супруга, но она разумно не решилась возражать. За столом повисло неловкое молчание.

— Ваше величество, а вы не слышали игру талантливого бельгийского скрипача Иосифа Арто? — решила сменить тему Шишкина.

— Нет, мадам, а где он выступал? — вежливо спросил Николай.

— В доме нидерландского посланника Геккерна. Мы были там на прошлой неделе с Верой Фёдоровной Вяземской. О… потрясающий концерт! Кроме того, у барона всегда можно прикупить без пошлины какую-нибудь вещицу. Вот, мадам, этот браслет я как раз приобрела после концерта, — простодушно похвасталась пожилая фрейлина, не замечая, как побелело лицо императора.

Ланскому было известно, что даже за малейший заказ из-за границы государь уплачивал в городскую казну положенную пошлину. А Геккерн, пройдоха, постоянно получал значительные партии вещей якобы для личного пользования: и вино, и ткани, и картины… Вся его квартира, по слухам, была наполнена какими-то красивыми безделицами, которые он успешно продавал или менял, естественно, не платя в городскую казну ни копейки. Почему царь терпел голландского посланника, который беззастенчиво занимался торговлишкой, пользуясь своим привелегированным положением дипломата, было непонятно. Ланской подозревал, что Николай только и ждал случая выслать дипломата-спекулянта под благовидным предлогом. Однако пока таковой не находился, уж больно осторожным был барон.

Его размышления прервал звон брошенной ложки. Пётр вздрогнул и с волнением увидел, как разгневанный император медленно поднимается из-за стола во всю вышину своего большого роста.

— Извольте уплатить положенный налог, сударыня! — сдавленным голосом проговорил Николай Павлович, — и благодарите Бога, что здесь дети, а то бы я вам высказал всё, что говорю своим провинившимся подчинённым!

Он раздражённо бросил салфетку и, кинув сердитый взгляд на замеревшую с открытым ртом фрейлину, быстро вышел из комнаты. Ланской вскочил следом, на ходу извинившись перед императрицей. Но той было не до этикета — ужас, напавший на неё, лишил её, похоже, и зрения, и слуха.

Дверь в кабинет императора захлопнулась с такой силой, что Петру не надо было думать — заходить вслед или нет. Он с облегчением прошёл в свою дежурную комнату и занялся разборкой документов. Однако в душе его свербило будущее объяснение с государем по поводу анонимок, которые писали неразумные офицеры. Усилием воли Пётр отогнал от себя мрачные мысли о том, что будет, если Николаю не понравится его ответ…

Когда-то давно Николай похвалил Ланского за честность и прямоту, не взирающую на чины. Пётр не считал свои качества чем-то особенным, его так воспитали. Но всё же похвала Николая стала для него залогом приятной службы флигель-адъютантом, где не надо вступать в сделки с совестью.

Ещё при его службе в Кавалергардском полку произошёл случай, который приблизил его к императору.

Царь любил входить во все подробности полковой жизни и при распределении освободившейся вакансии адъютанта решил походатайствовать за одного из своих любимцев.

— Пётр Петрович, у тебя, говорят, очищается адъютантская вакансия?

— Так точно, ваше величество, — ответил Ланской.

— Я слышал, что ты избираешь Черткова?

— Ваше величество! Должен ли я считать этот вопрос изъявлением вашего желания? — почтительно спросил Пётр.

— Это почему же? — удивился царь.

— Потому что одно ваше слово для каждого из нас становится законом, и только в силу его я имею право обидеть другого офицера, которого собрался назначить на эту должность.

Царь помедлил с ответом несколько секунд.

— Нет, Ланской, всегда поступай по совести. Я люблю, чтобы мне так служили…

Просьба Николая — поступать по совести — вселяла уверенность, что ему удастся сегодня избежать императорского гнева…

Однако через короткое время, глядя на искажённое лицо Николая, когда тот его вызвал и потребовал объяснения по делу анонимок, он понял, что был слишком самонадеян.

— Что? Вы отказываетесь отвечать?!

После окрика Николая, сопровождавшегося яростным взглядом, у Петра в груди что-то оборвалось. Будто он долго решался прыгнуть в пропасть и всё-таки прыгнул. Была ещё надежда, что он разобьётся сразу и не будет долго мучиться, но и эта надежда не оправдалась — придётся и мучиться.

— Я не понял, господин флигель-адъютант, вы отказываетесь назвать мне фамилии офицеров, виновных в сей гнусной выходке? — с плохо сдерживаемой яростью спросил Николай.

Второй приступ гнева за утро изменили внешность царя до неузнаваемости — глаза будто налились кровью, так что, когда он приблизил своё лицо, Пётр даже испугался, что Николая хватит удар. И ради него, а не из страха, он постарался ответить как можно спокойнее и миролюбивее.

— Так точно, ваше величество, отказываюсь. Я взял с них слово прекратить сию деятельность, и они мне это пообещали.

— Да вы понимаете, Ланской, что я могу сделать с вами за непослушание? — вдруг совсем тихо спросил Николай, подходя поближе.

И от этого зловещего шёпота побежали неприятные мурашки. Никогда и никого Пётр не боялся, кроме отца. Царя уважал и почитал. Но выше почитания и отца, и государя Ланской ставил свою совесть. А она упрямо сомкнула его губы, властно напоминая, что за совесть да за честь — хоть голову снесть.

— Понимаю, ваше величество, — спокойно ответил Ланской, вытянувшись по стойке"смирно".

Николай некрасиво скривил губы, досадливо и тяжело стукнул по столу.

— Убирайтесь с глаз моих… Сегодня можете идти домой. Только не рассчитывайте, Ланской, что я оставлю без последствий ваше непослушание. Я подумаю, что с вами делать, ожидайте приказа. Кругом, марш!