Когда бабочки были цветами

Светлана Богдан

История одного воспоминания о давно ушедшем детстве, символом которого стал один простой случай в поле за лесом, навсегда застывшим моментом счастья в памяти. Только глаза детской души способны видеть самые обычные вещи самым настоящим фейерверком чудес.

Фома Ильич и маг

Фома Ильич проснулся с первыми петухами. Какая душная ночь. Первым делом он уселся на кровати и принялся тереть свои пятки друг о друга. Какой-то заезжий шарлатан посоветовал ему проделывать такую процедуру каждый день, уверяя, что это продлит молодость и здоровье, а стареющему Фоме очень уж хотелось омолодиться.

«Опять пятки чешешь, лучше бы помолился.» — пробубнила его сонная супруга.

«Да не чешу, а делаю пяточные растирания.» — возразил Фома. «Сколько не три свои немытые пятки, а помрешь как все. Может даже раньше меня.»

Фома Ильич ничего не ответил своей благоверной, но про себя наверное сказал ей всё, что о ней думает. Он был из той породы мужиков, считающих, что с бабой ввязываться в диспуты одна морока и расстройство кишечника на две недели. Баба, она и есть баба. Что с неё взять?

Фома Ильич вышел в сад и продолжил заниматься своими пятками, когда внезапно в курятнике курицы подняли такой переполох, что пришлось бежать туда, сверкая этими самыми пятками. Оказалось поросята влезли в куричье имение и стали там безобразничать, что вовсе не понравилось наседкам. В то время, как петух мирно сидел на своём насесте и, наверно, размышлял о чём — то великом.

«Груша! Груша! Да что ж это такое? Поросята-то без надзору. Лезут куда вздумается, а я то думаю отчего куры плохо несутся.»

Молодая девка, появившаяся внезапно, подхватила поросят в свой подол и так же внезапно исчезла. Снова мир и покой в имении старого Фомы.

«Ах, хорошо жить на белом свете.» — протяжно произнес он. Обедать было решено в саду. Под большой черемухой, распустившей свой белые цветы, стоял большой стол с плетёными креслами. Было воскресение, а это значит, что отобедать пожалует дьячок местной церкви, дальний родственник супруги Фомы Ильича. Любил Фома эти обеды плавно переходившие в ужин с задушевными беседами обо всем известном и неизвестном в мире. Дьячок Демьян был человек очень спокойный и степенный. Варвара Соломоновна, являвшаяся супругой Фомы, с наслаждением слушала его разговоры о религии, душе и загробном мире. Фома, будучи человеком материальным, не очень в это верил, считая всё это забавами бездельников, в чем его поддерживал сын Глеб, веривший в технический прогресс. Помолившись, присутствующие начали вкушать то, что Бог послал. «Жутко ноги болят. Не могла спать всю ночь. К утру едва задремала, а уже и петухи запели. Демьянушка, каким святым молиться чтобы ноги не болели? Ох, страдания мои тяжкие», — причитала Варвара Соломоновна.

«Маменька, вы уже в том возрасте, когда никакие святые не помогут», — возразил Глеб.

«Я бы, голубушка, посоветовал тебе заняться своими пятками, мне очень помогает. Только этим и спасаюсь. Голова ли болит, простуда ли», — заговорил Фома.

«Эх, ничего вы не понимаете тёмные люди. Скоро изобретут такое, что новые ноги можно будет пришивать вместо больных!» — воскликнул Глеб.

«Да Бог с тобой! Никогда такого не будет», — возразил Демьян. «Отчего это не будет? Скоро такие вещи появятся, что наше слабое воображение и представить себе не может, даже в пьяном бреду», — настаивал Глеб.

«А я такое слышал, что скоро люди как птицы летать будут в небе. И такие машины изобретут, чтобы в полях пахать и сеять. Не то что на конях, вон у Емельяна лошадь прямо посреди пашни сдохла, а машины без устали будут пахать и пахать», — поддержал Фома разговор.

«Ну всё вы о тленном, а о душе когда задумаетесь? Время-то лукавая вещь. Заснул и не проснулся. И как тебе твои машины и пришитые ноги помогут на том свете? Нет, братцы, никак не помогут», — возразил Демьян.

«А я, положим, не верю что существует какой-то тот свет. Где он? Попы его сами и придумали чтоб людям головы морочить, и в страхе держать. Существует только то, что вижу своими глазами и то, что могу купить да продать», — произнёс Глеб.

«Ты, Глеб, как дитя, вышедшее из утробы матери, да после отрицающее что эта самая утроба существует. Спасай, Бог, что творится в умах ныне живущих. Куда взгляд ни кинь, кругом одно сплошное неверие, а внутри такая пустота, что ничем её не наполнить. Ничем кроме Бога», — ответил Демьян.

«Ох, как в ногах ноет. Мочи нет. Покаяться мне надо, может отпустит», — пожаловалась Варвара Соломоновна.

«Маменька, это к дождю в ногах ноет. Дождик пройдёт и перестанет ныть, и каяться не придётся. И как попам только охота слушал кто в чём кается. Будто сами они ангелы безгрешные грехи других отпускать? Вон поп-то наш на исповеди девок трогает где не положено, а они дуры хвалятся, что особую благодать получили. А в церквях? Почто Бога святыми заменили? Муж пьёт беспробудно поставь свечку этому угоднику, плохой удой поставь тому. Уже и непонятно кому люди молятся, кого почитают. Разве в Библии сказано, что Дева Мария сама себе молилась? Я ещё с церковно — приходской школы засомневался в поповских сказочках», — продолжал Глеб.

Демьян ничего не возразил. Порой подобные сомнения закрадывались и в его душу, но что ему делать, будучи простеньким дьячком, не умеющим ни писать, ни читать, повторяя то, что сам слышал от попов. Выросший в приюте при монастыре, он и не знал что можно думать по-другому.

«К тому же, если вам будет интересно, то на следующей неделе к нам прибудет собственной персоной доктор магии Ваншницельпук и я, как человек новых идей великого будущего, пригласил его проконсультировать мамашины болезни и просветить всех желающих на предмет магии. На сём позвольте откланяться», — заключил Глеб, вставая из-за стола.

«Илья Фомич, — обратился к нему Демьян после недолгого молчания, — я опасаюсь подобного рода идеи погубят вашего сына в недалеком будущем ещё до того, как научаться пришивать здоровые ноги вместо больных. Мне как человеку церковной принадлежности не пристало посещать бесовские собрания, но в строжайшей секретности я прибуду лицезреть этого великого доктора шарлатана магии. Однако, настойчиво бы вас просил не допустить такого богохульства в вашем доме».

«Я бы и не допустил, если бы не был человеком свободных взглядов. Если уж он шарлатаном окажется так и нет в том никакой беды, а коли человек серьезно относящийся к своему делу, с большими способностями?»

«Ну да Бог с вами. Коли вы уж так решили…» — развёл руками Демьян.

«Ой, ну это мне не подходит совершенно. Это меня полнит, это делает цвет моего лица нездоровым», — сетовала Варвара Соломоновна, роясь в своих изъеденных молью чепцах.

«Варварушка, да ведь не министр же к нам едет», — успокаивал её супруг.

«Маменька, сейчас чепцы никто не носит. Так что бросьте это старое тряпьё и купите себе шляпу», — объявил Глеб.

«Видел я в городе этих важных дам с клумбами на головах. По мне так эти шляпы как гнезда, осталось только птицам в них поселиться», — поделился своим наблюдением Фома Ильич.

«Зачем мне гнездо на голове? Мне бы просто голову покрыть. Апостол Павел заповедовал носить головной убор», — задумчиво вымолвила Варвара Соломоновна.

«Ну вот начитались своих книжек и бредёте как овцы, а куда и зачем сами не знаете. Скоро вообще никто ничего на голове носить не будет. Упразднят и ваши чепцы, и шляпы! И платья эти ваши длинные обрежут тоже! Будет такая свобода, что хочешь голым по улицам ходи! И никто ничего тебе не скажет», — захохотал Глеб. «Ну это ты лишнее уже говоришь. Зачем голым по улицам ходить? Да и кто пойдёт срамится? Скажешь тоже. Голым по улице.» — усмехнулся Фома Ильич.

«Будут, будут срамиться! Такое будет, что нам и не представить! Ведь человек — существо очень безнравственное по своей сути. Я бы сказал, не далеко ушедшее в своём моральном поведении от свиньи. Если учесть общую тенденцию от общественного к индивидуальному, то в скором времени каждый холоп объявит себя барином и начнёт творит всё, что забредёт в его пустую голову», — возразил Глеб. «От твоих разговоров у меня бессонница всякий раз. Что ж уж совсем и Бога бояться перестанут?» — вопросила Варвара Соломоновна, выпустив из рук свои чепцы.

«Ну какой Бог, маменька? В него уже сейчас большинство людей не веруют, а в будущем и вовсе религия станет просто доходным делом где пастырь будет выгодно стричь своих пасомых овец, а те будут радостно блеять в своём неведении. А те которые не признают таких пастырей найдут себе богов в чем — нибудь другом».

«Страшное время это будет. Нет, гимназия — дело очень небезопасное для молодых умов. И чему их там учат? Нет, в моё время такого не было. Может и прав Демьянушка. Так, а что делать? Не в монастырь же его силком везти. Ох, голова моя седая, а покоя всё нет. Может и впрямь надо начать растирать пятки как Фома Ильич», — сидела и думала про себя Варвара Соломоновна.

И вот наступил тот долгожданный день, когда все маски будут сброшены и истина объявит себя во всей красе. В доме Фомы Ильича всё было готово для торжественного приёма таинственного мага из заграницы. Варвара Соломоновна всё же приобрела себе большую шляпу, украшенную гусиной головой, для встречи с таким великим человеком современности. Дворовые девки хохотали втихаря над этой шляпой с гусиной головой, но самой барыне выказывали не иначе как восхищение её отменным вкусом и чувством красоты. Фома Ильич, находясь в нервном напряжении от предстоящего визита, истёр свои пятки до мозолей и теперича лежал на кровати попеременно прикладывая к пяткам то луковую кашицу, то капустные листья для облегчения своих страданий. Один Глеб был серьёзен и взволнован. Словно ему предстояло сдать самый главный экзамен в его жизни. Чтобы поприсутствовать на этой встрече с магом, Демьян позаимствовал у Фомы Ильича зелёный сюртук и серебрянные запонки. Перед тем, как покинуть свой дом он надел на себя все кресты и положил сто поклонов перед иконами для пущей защиты от сил тьмы. Около девятого часа собаки в имении стали беспричинно лаять и ничем их было не унять. Варвара Соломоновна жаловалась, что этот лай способен вывести из себя даже покойника, а поскольку она проявила ангельское терпение, то это зачтётся ей на Страшном суде. Демьян ерзал в кресле и тёр свои вспотевшие ладони, говоря что это не к добру. Дескать собаки чуют приближение зла и оповещают об этом. Глеб же просил дьячка оставить свои, попахивающие инквизицией, высказывания до следующей церковной службы, постоянно поглядывая из большого окна дома на дорогу. Фома Ильич сидел с невозмутимым спокойствием разглядывал свои пятки. С наступлением темноты жара летнего дня стала спадать, стал усиливаться ветер. В воздухе запахло дождём.

«Приехал! Приехал!» — воскликнул Глеб и в нетерпении бросился к двери.

Загадочная личность Ваншницельпук прибыл в имение Фомы Ильича. Ничего особо примечательного в нем не было. Сросшиеся чёрные брови пучком, щеголеватая бородка, узкие губы, орлиный нос и карие глаза, которые неспешно скользили по окружающему миру с ленцой и насмешкой. Доктор магии Ваншницельпук величаво вплыл в большую гостиную Фомы Ильича.

«Господа, позвольте представить. Генрюэль Ваншницельпук де Васпанидор. Всем известный как доктор магии Ваншницельпук. Моя мамаша Варвара Соломоновна, папаша Фома Ильич и дальний родственник Демьян», — представил всех Глеб.

«О, очень рады вам — с, очень ждали — с», — быстро произнёс Демьян и, с этими словами подойдя к доктору магии, поцеловал его руку. Все присутствующие прямо ахнули удивленно от такого неожиданного поступка.

«Вот чудеса!» — выдохнул Фома Ильич.

«Чудес вы ещё не видали. А в целом вопрос о чудесах довольно спорный. Что есть чудо, а что нет?» — произнёс Ваншницельпук, снимая большую, чёрную шляпу.

Он обратил внимание на большую, нелепую шляпу с гусиной головой и подумал: «До чего ж нелеп человек в своих попытках казаться, а не быть».

«Чудес не бывает! Есть технический прогресс!» — воскликнул Глеб.

«На вашем месте, молодой человек, я не был бы столь уверен в возможностях технического прогресса, особенно когда прогрессирует одно болванство», — строго возразил ему доктор магии.

«А я вот в чудеса верю!» — подхватила Варвара Соломоновна, — « Когда Глебушке было два года от роду, заболел он так сильно, сильнейший понос приключился с лихорадкой. Уездный доктор сказал, что безнадежный случай и посоветовал дешевого гробовщика. Я же поехала по всем ближайшим церквям и храмам заказывать молебны за здравие. И что вы думаете? Через три дня отпустило! И по сей день живёхонек. Ой, да что же это мы?! Ведь стол давно накрыт. Должно быть гость проголодался и устал с дороги. А в саду так хорошо, душа не нарадуется!»

Все молча проследовали в сад. Однако, Демьян по дороге умудрился запнуться и угодить лицом прямо в куст молодой крапивы. Он вскрикнул от боли: «Вот Божья кара!»

«За что же Бог вас наказал?» — поинтересовался Ваншницельпук. «Да откуда ж мне знать».

«Раз не знаете, зачем говорите что Бог наказал? Может вы сами себя наказали, а ищите на кого бы свалить ответственность за собственное ротозейство», — заключил гость.

Демьян прямо растерялся от такого свободомыслия и ничего не мог возразить.

«Таков уж человек. Всегда ищет крайнего и винит кого ни попадя во всех своих несчастьях», — вставил Глеб.

Стемнело и в сад принесли большие восковые свечи на свинцовых ножках. В свете свечей лицо Ваншницельпука напоминало маску божества какого-нибудь африканского племени о существовании которого никому не известно. На ужин был запечённый целиком, жирный гусь.

«Откуда же вы к нам пожаловали, позвольте спросить», — поинтересовался Фома Ильич.

«Очень издалека, можно сказать, что я из будущего», — загадочно ответил Ваншницельпук.

Такая формулировка была крайне непонятна Фоме Ильичу, но чтобы не показаться человеком неглубокого ума, он не стали уточнять и решил, что гость прибыл из Пруссии. Глеб нервно искал в своей голове тему для разговора в которой он мог сверкнуть всеми гранями своего ума, но никак не мог отыскать. Демьян читал про себя все молитвы, что помнил и не смел взглянуть на гостя. Варвара Соломоновна снова страдала со своими ногами и думала как бы поскорее лечь спать. Гость же разглядывал лицо каждого, словно читая некое внутреннее содержимое человека.

«Как вам здесь люди кажутся?» — вопросила Варвара Соломоновна, теребя свою шляпу, и явно напрашиваясь на щедрый комплимент. Надо сказать, что шляпа была контужена щенком Тимошкой, который о нерасторопности Палашки проник в опочивальню Варвары Соломоновны где и погрыз гусиную голову, украшавшую шляпу. Однако, подслеповатая Варвара Соломоновна этого не заметила.

«Люди здесь простые и честные, но слабые внутри. Как колеса телеги в воздухе, которые вертятся без перестану, а телегу так с места и не сдвинули», — начал разговор Ваншницельпук.

«Ну так значит той телеге и не надо никуда. На всё воля Божья», — молвил Демьян.

Ваншницельпук внимательно посмотрел Демьяну в глаза, от чего тот внутри съежился.

«Говоря о Божьей воле как единственном объяснении всего происходящего в этом мире, позвольте вам заметить, что ваш церковный батюшка — личность весьма известная в преисподней за свои проделки. Да далеко ходить не надо, вот недавно ваш поп загорланил о том, что у него крест позолоченный пропал, и весь приход организовал поиска коварного вора. А сам тот крест в карты проиграл, однако, виноватым в пропаже креста оказался почему — то немой кузнец Налим, получивший двадцать плетей, сам не зная за что. Так что же это по вашему тоже Божья воля или большая человеческая несправедливость?» — продолжал Ваншницельпук.

«Это Божье попущение Налиму за грехи», — упорствовал Демьян, ушам своим не веря такой информации обо всем любимом батюшке прихода.

«Вот погодите и сами окажитесь жертвой попущения за воровство чаши для причащения», — усмехнулся маг.

«Это правильно говорите. Этот поп известный плут! И как люди этого не видят?» — заговорил Глеб.

«Люди видят то, что хотят видеть. Называть неправду всех неправд истиной — личный выбор каждого. Сознательно быть слепым не запрещено», — подвёл итог гость.

Варвара Соломоновна сникла. Демьян стал громко сморкаться. «Однако, будет дождь», — заметил Фома Ильич.

«То и ноют опять мои ноги к дождю», — воодушевилась его супруга.

«Нет, не от того ноют ваши ноги, любезнейшая. Ходили в молодости темными вечерами куда не следовало ходить, вот и болят ваши ножки теперь. Вот уж поистине Божья кара».

Варвара Соломона вытаращила на него глаза, будто её ошпарили кипятком. Фома Ильич, взглянув на бледную супругу, спросил гостя. «Куда же это так опасно ходить, что потом ноги болят так, что хоть на стену лезь?»

«Что ж, скажу вам секрет. Отчего не сказать. К мельнику на мельницу».

Фома Ильич побагровел. Его давние подозрения получили новое дыхание.

«Так значит правду о тебе судачили! И все твои россказни — ложь!» — закричал он, бросив ложку на стол.

Оторопевший Демьян хлопал недоуменно глазами, наблюдая как рушится многолетняя, успешная семейная конспирация. Фома Ильич начал пристально всматриваться в Глеба. Варвара Соломоновна застыла на мгновение, а потом стала громко и внятно отрицать любые контакты с мельником. Когда до Глеба дошло, что он вероятный сын мельника, обхвативши голову руками, он тихо застонал, а потом воскликнул: «Хотя бы я и сын мельника, но у меня есть собственное достоинство! И я терять его не намерен!»

С этими словами он быстро покинул стол. Один Ваншницельпук оставался спокоен, как статуя. Он сидел с прямой спиной, сложив руки на коленях, глядя куда-то в одну точку перед собой.

«Ну что, вы, теперь молчите? Сколько случилось по вашей милости!» — вскричал Демьян.

«Я — дерево.» — промолвил маг.

Все трое уставились на Ваншницельпука. Какую штуку он выкинет ещё, тот сидел неподвижно и ни на что не реагировал.

«Ну это уж совсем ни в какие ворота… Я, пожалуй, пойду отдыхать.» — сообщила Варвара Соломоновна. Как только она покинула не дружное застолье, Ваншницельпук снова стал человеком. «Это хорошее упражнение — быть деревом, вместо того чтобы учавствовать в бесцеремонных склоках. Сохраняет много душевных сил. Пока вы тут опустошали друг друга по непонятной мне причине, я предпочёл не учавствовать в этом ненужном танце языков. Вам бы тоже не помешало быть деревом иногда».

Фома Ильич громко вздохнул, потом зевнул.

«А почему бы вам не показать нам колдовство какое-нибудь? В конце концов вы ведь доктор магии», — вопросил он.

«Свят, свят! Ты что, Ильич? Грех-то какой! Разве пристало подобным заниматься?» — перекрестился Демьян.

«Стар мир и никогда не измениться. Человеку лишь бы требуху свою набить да зрелищ ему, а большего и не надо. В вопросах магии я больше по части теории, практика слишком опасна для моей нервной системы. Но поверьте, если законы материального мира можно и так, и сяк изменить, то законы духовного мира неизменны и работают всегда, и против них вся эта магия, что жужжание мухи против грома. Вижу, что вам это ещё не постичь, но пройдёт время и люди начнут понимать кое-что за пределами видимого. А пока все ослеплены грандиозными, но пустыми обещаниями технического прогресса и власти человека над природой. Знали бы вы, что оттуда откуда ожидаете великие новшества, придёт только большая погибель. А я это знаю. И всякое следующее поколение будет вдвое хуже предыдущего. Бояться следует тех времён, а вы их ждёте и зовёте». «Вот чудно вы говорите! Однако, мой сын мой или мельника?» — вопросил Фома Ильич.

«Положение мужчины таково, что проверить отцовство нельзя. Ему приходиться верить на слово, но придут времена, когда это можно будет доказать. Есть у вас единственный сын. От девки Малашки. Славный детина», — ответил гость.

Фома Ильич вспомнил дворовую девку Малашку, которую продали другому помещику, вспомнил как нехорошо поступал в молодости и стало ему тошно. Тошно от своих поступков. Демьян хотел было встать, но словно прилип к креслу. Не по себе ему было от этого Ваншницельпука, который раскрывал людские секреты на обозрение другим. Словно читая его мысли Ваншницельпук сказал ему: «Ваши проделки — ваше личное дело, вы и так наказаны ни семьи, ни детей. И нечего ждать вам. Так и помрете у алтаря, отмаливая свои грехи. Всё же перестаньте тайно таскать вино для причастия. Как-то это негоже в вашем возрасте».

Демьян потупил взор.

«Великое это благо для самого человека, что люди не способны читать мысли друг друга. Великое благо!» — заключил Ваншницельпук. «Ну а ваша история какова? Не ангел же вы безгрешный, что так запросто разоблачаете других», — осерчал Фома Ильич.

«Я — большой грешник, но раскаявшийся. Я прихожу туда, где меня ждут. Я прихожу туда, где меня готовы услышать. Коли сам глух, так не значит, что мир безмолвен».

С этими словами Ваншницельпук поднялся с места, надел свою шляпу и исчез. Растворился в один миг.

Фома Ильич открыл глаза. Он лежал на своей кровати, рядом сидела взволнованная Варвара Соломоновна. Демьян сидел в углу и читал Псалтирь.

«Пришёл в себя! Пришел в себя!» — радостно повторяла супруга. Демьян воздал хвалу всем святым. Фома Ильич, ничего не понимая, приподнялся и сел на край кровати.

«Ох, батюшка, и перепугал ты нас! Думала уже и не оправишься. Заказала молебны во всех храмах. Слава Богу!» — затараторила Варвара Соломоновна. Фома Ильич посмотрел на супругу, на Демьяна. «А где маг? Как его там. Ну тот, которого зазвал сын, который не мой сын», — вопросил он.

Варвара Соломоновна непонимающе посмотрела на мужа, потом на Демьяна.

«Никак горячка опять начинается?» — засомневалась она. Демьян поспешил на помощь родственнику.

«Фома Ильич, любезный друг, ты что совсем ничего не помнишь? Маг этот оказался шарлатан, только в карты тебя обыграл и увёз тысячу рублей, а у тебя горячка началась. И слава Богу! А то бы ты и имение проиграл! Так, брат, тебя понесло от вина, которое этот шарлатан привёз тебе. Мы его кое-как выпроводили, а ты с того вечера семь дней в бреду был. Варвара Соломоновна ночей не спала, всё молилась».

Фома Ильич почесал лысеющий затылок. Он совершенно ничего этого не помнил.

«А мельник как же?» — задал он вопрос.

«Какой мельник?» — удивился Демьян.

«Тот к которому Варвара ходила по молодости, потому теперь у неё ноги болят», — проговорил слабым голосом Фома Ильич.

«Да Бог с тобой! Какой мельник?! Демьян, да что ж это такое с ним? Ошалел он? Пройдёт это или так и останется?» — запричитала Варвара Соломоновна, чуть не плача.

Демьян уставился на Фому Ильича, ничего не говоря.

«А может он одержим? Злой дух в него вселился», — предположил он.

Варвара Соломоновна стала жаловаться на свою злую судьбу, а Демьян поспешил за приходским батюшкой. Фома Ильич сидел на кровати с потерянным видом. Толи сон то был, толи явь?

Приходской поп не замедлил явиться собственной персоной в дом Фомы Ильича. Попросив оставить их наедине и перекрестив все углы, он сел напротив предполагаемого одержимого, открыл свою книжицу и начал вычитывать особые молитвы. Фома Ильич, не особо любивший попов, так как считал их бездельниками особого рода, терпеливо сносил гундосое поповское завывание. Время от времени поп торжествующе спрашивал: «Ну что? Жжёт тебя моя молитва, да?»

Фома Ильич, тяжко вздыхая, только качал из стороны в сторону головой, ожидая когда вся эта эпопея с изгнанием из него беса закончится. Через полчаса поп, утомившись от усердного вычитывание, начал позёвывать и клевать носом и в конце концов уснул. Фома Ильич облегченно вздохнул и направился в сад, накинув на себя халат. Увидев его издалека, Демьян воскликнул: «А где же батюшка?»

«Спит», — спокойно отвечал ему Фома Ильич.

«Как спит? Где?» — изумился Демьян.

«Там же, где вы его оставили», — вздохнул Фома Ильич.

Демьян побежал проверить что приключилось с батюшкой. Фома Ильич сел на стул и все думал, думал о том, что же за история с магом была на самом деле.