Крылатый лев, или Тайна цветных облаков

Светлана Белл, 2020

«Территория F» – серия книг, знакомящая читателей с новыми именами в детской и подростковой фантастике. Серия составлена на основе шорт-листа одноимённого конкурса, проведённого издательством «1С-Паблишинг» совместно с порталом «Author.Today». Светлана Белл – автор из Уфы, журналист и главный редактор газеты, посвящённой ветеранам. Ведёт работу в социальной сфере, активно участвует в общественной жизни региона. Роман «Крылатый лев, или Тайна цветных облаков» занял в конкурсе второе место и получил специальный приз «Серебряная буква». Также книга вошла в лонг-лист Международной детской литературной премии имени Владислава Крапивина. Это красивая сказка, действие которой происходит в волшебном мире, где у каждого жителя есть своё облако, олицетворяющее его душу. Раз в году облака прилетают к своим подопечным в город, для того чтобы помочь им пережить холодную зиму. И наступает праздник, который широко отмечается. Вот только к главному герою Лиону его облако, в виде крылатого льва, в этот раз не прилетело. Юношу обвиняют в том, что он мертвец, ведь только у мёртвых нет облаков. Правда главным обвинителем выступает колдун, который давно враждует с семьёй героя. Тут явно кроется тайна, которую Лион намерен разгадать, ведь оставаться в городе изгой всё равно не может. Лион отправляется в далёкое путешествие, чтобы найти своё облако. Впереди его ждут любовь и дружба, сражения и опасности, предательство тех, кому доверял, и новые друзья. Читайте книгу и переживайте приключения вместе с героем!

Глава 8

Колдун, презрительно поведя крупным острым носом, завел кислым голосом тягучую, унылую волынку:

— Разве так должны приветствовать отроки того, кто ведает, как устроен мир? Разве не обязаны они склонять головы, завидев мудрейшего?

«Мудрейшего, скромнейшего…» — проворчал про себя я. В пояс кланяться не стал, но все же кивнул, и довольно почтительно. В городе мало кто решался спорить с Колдуном — разве что Учитель иногда возражал ему, да и то осторожно. А отец вовсе с ним не разговаривал.

Колдун жил в городе дольше всех, никто не знал, сколько ему лет и когда родился, — поговаривали, что он заколдовал саму старость. Вечный отшельник, одинокий, мрачный, бездетный, он никого не впускал в свой серый каменный дом на окраине, похожий на бесформенный мешок — и никого не впускал в душу. Да разве туда кто-то рвался? Немало градоначальников сменилось на его веку, и все Колдуна опасались. Эм Бобрикус — тот и вовсе не скрывал почтительного трепета, говорил о нем с придыханием и в глаза называл не Колдуном, а «господином первым советником».

Мальчишки поговаривали, что Колдун любого может превратить в муравья или жужелицу и в тот же миг растоптать тяжелым сапогом. Над байками про насекомых я посмеивался — отец не раз сердито повторял, что это дичь, болтовня и выдумки. Но в том, что Колдун умеет внушать и гипнотизировать, сомневаться не приходилось. Ухитрился же долговязый мухомор убедить весь город, что я, обычный пацан, несу опасность, мрак и смерть! И ведь почти все поверили! Умные такие…

Колдун придвинулся — я ощутил смрадный запах, бесцеремонно взял меня за подбородок — кожу тронул липкий лед. Я брезгливо дернулся, но взгляда не отвел. Это не понравилось Колдуну — он скривился, точно лизнул горчицы, и перестал смотреть мне в глаза.

— Не рады, что живой? — не удержался я от ехидства.

— Дерзишь Колдуну? — хмыкнул тот. — Не боишься, глупый отрок? — отлепив влажную ладонь от моего подбородка, он смыкал и размыкал костлявые, синеватые, унизанные массивными перстнями пальцы.

— Чего бояться? Интересную новость, что я умер, мне уже сообщили. А покойникам, знаете ли, ничего не страшно, — собрав остатки сил, заявил я.

— Говоришь вызывающе, рассуждаешь неверно, — Колдун прищурил и без того мелкие черные глазки. — Не сегодня ты умер, юноша! Ты умер в тот час, что родился, мертвым ходил среди нас. Родители обманом удержали тебя на этой земле, зацепили облако, нарушив все мыслимые и немыслимые законы. За что и поплатились — недолго прожила твоя мать на этом свете!

— Мама умерла во время эпидемии горелой чумы. Тогда многие погибли, — чувствуя, что сердце бьется громко, как львиные ходики, проговорил я. — Мое облако тут вообще ни при чем!

— Ты в этом уверен, наивный отрок? — сладко молвил Колдун, поправляя берет — громадный, как мельничный жернов. — А если духи наслали в город чумное проклятие, потому что здесь обитает мертвяк? Поразмышляй-ка об этом на досуге!

— Какие еще духи? Это ерунда и неправда, — через силу проговорил я. Никогда мне не приходилось спорить с Колдуном, и теперь я понял, почему и взрослые этого избегали. Губы налились свинцовой тяжестью, на них осела противная металлическая пыль. Запершило в горле, а грудь сдавило так, будто кто-то сжал ее чугунными щипцами. Выговаривать слова было все труднее, но я откашлялся и выдавил, преодолевая цепкую боль. — Во-первых, я не мертвяк, а обычный человек. А во-вторых, чуму принесли не духи, а смоляные шакалы. Это все знают. Учитель рассказывал, что такое бывало и в прежние годы. Не зря же и сейчас по границам города стоят воины с факелами. Они не допустят нового нашествия.

— Учитель неглупый человек, но он любит рассуждать о том, чего не знает, — зевнул Колдун, и в его голосе появились снисходительные нотки. — Смоляные шакалы издали чуют запах бродячего мертвеца, ведь они сами — те еще упыри. Вот и лезут в город, принося смерть, страдания и недуги. Я-то давно понял, что во всем виновен этот малец! — Он ткнул в меня заскорузлым пальцем с черным перстнем. — Но люди чрезмерно добры, слащаво милосердны… Они предпочитают закрывать глаза на очевидные факты, чтобы считать себя хорошими, милыми, славными. Ведь так легче жить! Однако теперь, когда к тебе наконец-то не прилетело облако, всем стало ясно, что именно ты — мутный, грязный источник бед!

— Ну, если я, по-вашему, такой уж грязный источник, что же вы мне предлагаете делать? — с усилием сглотнув невидимую железную пыль, глухо поинтересовался я. — Может быть, я должен утопиться в Утином пруду или прыгнуть с Белой скалы, чтобы уж наверняка?

— Заметь, ты сам это решил! Да, сделай это во имя спасения города. Сделай! Избавь людей от несчастий, принесенных бродячим трупом!

— Ну, конечно. Не дождетесь! — шевельнул я губами.

— Разумеется, чтобы явиться к Белой скале, нужна сила духа. А откуда она у тебя, отрок? У тебя ведь и духа-то никакого нет… — Колдун склонился ко мне с показной заботой: — Но я тебе могу помочь. Хочешь, превращу в тварь неразумную? В зайчика, скажем, а? Хочешь быть зайчиком? Зверек милый, добрый, пушистый… Правда, для хищника — лакомая добыча. Зато ты станешь для кого-то пропитанием и погибнешь с пользой.

— Сказано — не дождетесь, — едва слышно повторил я, чувствуя, как внутри меня натягивается и наполняется богатым звоном прочная, как сталь, струна. Она всегда выручала меня, когда хотелось заплакать. Невидимая струна выпрямлялась — и я выпрямлялся вместе с ней. — Между прочим, отец говорил, что вы и превращать-то не умеете. Или, может, умели, да разучились уже.

— Ради такого дела и тайные книги перечитать не грех, — осклабился Колдун. — Повторить, так сказать, пройденное… Но стоит ли тратить на тебя дорогой эликсир или, пуще того, бесценное время? Нет, бродячий мертвец этого не достоин. Ты сам должен покинуть город до рассвета. Иначе твой дом будет сожжен, а ты сброшен с белой скалы. И отец твой заодно.

— Не имеете права. Я не преступник, не убийца. Да и вообще… ни с кем так нельзя, если народный сбор не решит. Это Учитель говорит!

— Ох уж этот Учитель! — горестно покачал кроваво-красным беретом Колдун. — Вечно он вбивает в юные головы всякую чепуху. Какие преступники, какие убийцы? Ты правда думаешь, что горожане не захотят избавиться от того, кто несет им смерть и страдания? С виду они добренькие, но все хотят жить без проблем, а ты — ключ от их страха. Каждый боится, что на порог его дома ступит мертвец, а с ним и горелая чума. Так что втайне все проголосуют против тебя, ты уж поверь. Жалеть не станут — зачем беспокоиться о том, кто и без того уже покойник? Вот за отца твоего кое-кто, может, и вступится ради былых заслуг — тот же Учитель, наверное. Но прочие не поддержат — нет, не поддержат! Каждый дрожит за свою шкуру. Да это и правильно. Это мудро.

— Не каждый! — упрямо возразил я, вспомнив Пряника, но Колдун не слушал:

— Я — первый советник градоначальника! Я обязан думать о благополучии горожан. Поэтому срок тебе — до рассвета!

— Я не собираюсь бросаться со скалы! У меня с головой все в порядке!

— Тогда иди в леса, в болота! Туда, откуда не возвращаются. Там тебе место! — Колдун надвинул на лоб берет и, прижав к вискам кривые костлявые пальцы, поспешил прочь — и балахон его развевался на ветру, как крылья громадной птицы.

Не помню, как я добрался до дома: бежал сломя голову или, наоборот, брел, пошатываясь, точно старик. Но, когда рывком отворил дверь и вдохнул любимый аромат мяты, душицы и зверобоя (отец всегда развешивал по стенам пучки целебных трав), со мной что-то произошло. Невидимая струна, что не давала раскиснуть, когда я говорил с Колдуном, на мгновение натянулась еще сильнее — и, горестно всхлипнув, безжизненно обвисла. Черный камень, обрушившийся на сердце, рос, рос, точно живой, он уже превратился в неподъемный булыжник и неодолимо прижимал меня к полу. У мерзкого камня появилась еще одна грань — острое, как лезвие, чувство вины. Колдуну (умный он, что уж говорить!) удалось-таки убедить меня, что это я десять лет назад притянул в город смоляных шакалов — разносчиков горелой чумы. Это я погубил маму и еще две сотни жителей. И как с этим жить?

Тяжело опустившись на порог, я обхватил руками колени, спрятал в них мокрое лицо.

Нет, я не хотел плакать — это было недостойно сына воина, но мне не удавалось справиться с накипающими слезами. Горестные мысли, дикая тоска по Крылатому Льву, обжигающее чувство несправедливости («Почему я? Почему именно со мной?!») — все сплелось в большую серую паутину. Еще вчера я был обычным парнем — без заметных талантов, без особых проблем. А сегодня стал злейшим врагом людей, которые были дружелюбны и приветливы. Мир отвернулся от меня. Может быть, я заслужил это?

— Пришел? Вот и хорошо, — из кухни донесся глуховатый голос отца, и я услышал в нем облегчение. — Нечего впустую болтаться, хлопот хватает. Я собирался было дрова пилить, да ладно, они подождут. Набери-ка воды да согрей ее — полы мыть будем. Дома, сын, всегда должно быть чисто. В доме порядок — и в сердце тоже.

Мне показалось, что отец, переживая за меня, сошел с ума. Он решил затеять уборку?! Вот сейчас, в этот самый день, когда нас хотят растерзать в клочки, а дом превратить в пепелище, мы не спеша достанем из погреба медное ведерко, вспеним коричневое мыло и засучим рукава?! Может, еще и песенку будем насвистывать? Или отец думает, что помирать надо в чистоте, а то что люди подумают?

Я, кстати, так и крикнул ему, вытерев глаза ладонью.

— Помирать? — в голосе отца мелькнуло удивление, и он шагнул в сени. — А чего так? Я пока не спешу. А ты чего на полу сидишь-то? Тут дует изо всех щелей, а ты сидишь.

— Сижу или стою — какая разница?! — выпалил я. — И Колдун, и Грюзон со своей шайкой — все хотят нас убить, понимаешь? И если убьют… Ну и ладно! Облака у меня все равно уже нет, так что чего жить, если…

Договорить (а точнее, довопить) философскую мысль мне не удалось — я оказался в воздухе и повис, как куль с рыбой. Отец только с виду был невзрачным стареющим дядькой — в нужные моменты он вновь превращался в крепкого жилистого Воина Вадима, которому ничего не стоило вскинуть на плечо увесистый мешок с железками… или меня при случае. Хорошо, что я успел наклонить голову, а то еще приложился бы затылком к свежевыкрашенной балке.

— Ты что делаешь?! — охнул я и полетел на топчан. Приземлился удачно — не ударился. Вскочил в ярости: — Что, значит, и ты кидаешься на меня? И ты? Я думал, что хоть дома меня поймут! Что хотя бы здесь выслушают! Ведь меня все ненавидят! Значит, ты тоже враг?!

Но отец, который накануне казался унылым и потерянным, раздавленным тревогой, напоминал сейчас могучего встрепанного медведя. Он будто стал выше и раздался в плечах — а всего-навсего перестал печально сутулиться. И глаза, еще утром усталые и потухшие, искрились обжигающим огнем. Кинув на меня неистовый взгляд, отец взревел:

Конец ознакомительного фрагмента.