Когда поёт соловей…

Светлана Андреевна Демченко, 2018

Это повесть. Посвящена проблеме творчества, повествует о вдохновении и его роли в сочинительстве. Главная героиня журналистка Евгения Ткачёва, решив создать книгу, постепенно наполняет её судьбами интересных персонажей, оригинально соединяет их истории в свою одну творческую судьбу. Созданные ею разные литературные жанры мирно уживаются в одном содержании, рождая интересную палитру человеческих взаимоотношений и страстей. В книге много света и любви, надежды и мечты. Рассчитана на интересующуюся литературой аудиторию. Иллюстрирована авторскими картинами живописи.

3

Замысел

Сбросив с себя пресс-секретарскую мантию, Евгения вернулась в свою прежнюю редакцию и уже через год опять её возглавила. Статус в журналистике ей достался дорогой ценой, и с этой работой было нелегко надолго расстаться.

Физическая слабость иногда ещё ощущалась. Вначале ей казалось, что она не больная, но… и не здоровая, что это депрессия, или нет — не депрессия. Постепенно с уменьшением эмоциональной нервной нагрузки, прошла апатия, хотелось жить, быть с людьми и писать о них.

Как-то в кабинете Главного редактора газеты раздался звонок:

— Алло, Ткачева, здравствуй! Узнаешь? Нужна помощь.

— Какая?

— Да что-то мой референт напутала, а я не посмотрел и выложил все это на республиканском совещании. Теперь министр требует объяснительную. Помоги написать, а? По-ткачёвски, как ты умеешь.

— А ты не изменился. Больницу помнишь? И разговор о соках тоже? Так что утоляй свою жажду где-нибудь в другом месте.

А примерно через месяц газеты сообщили об освобождении Ордынского с занимаемой должности.

Читая об этом, робкая поступь улыбки шевельнула губы:

«И на кого и на что я потратила десять лет?! Бог ты мой!.. Может, написать об этом?» Она не раз поневоле соблазнялась мыслью подвести итог своей творческой жизни. Её статей, очерков не счесть; это и публицистика, и поэзия, и проза; вместе с ними она пережила несусветную толкотню света и мрака, зла и добра, признания и забвения. Её мысли всегда были свежими, своими, не взятыми напрокат. Возникали они из жизни, были конкретны и реалистичны.

Реакция на её материалы была неоднозначной: хозяевам был нужен мёд, но дёгтя-то в жизни с каждым днём прибавлялось; глаза свои девать некуда, разве что, куда глаза глядят, — не умолчать. Её интересовала истина, а не условности и приличия. Поэтому поддакивания моде, тем более, угодничества, не было.

Не будет этой пошлости и на этот раз. Ведь картину жизни никому не известного журналиста, чей труд на протяжении многих лет использовался другими, можно составить не из прописных привычных или громких политических, общественно значимых дел, а хотя бы из тех осколков переживаний и впечатлений, которые были известны только ей. Совсем даже не поздно создать такое, пусть и мозаичное, полотно.

В годы, условно говоря, сбора урожая, — ей уже за сорок, — её жизненная нива всё ещё не отдыхает, ей есть что сказать своим читателям. «Значит, идея! Вот возьму и напишу. Повесть. Только не надо пережёвывать обыденное, мелочное. Книга должна удивить читателя прозрением, светом. Каким посылом? Любым из этой истории, из других таких же реальных сюжетов, — лишь бы он удивился. Ещё древние учили: удивление — начало рассуждения, мудрости, без него любая сентенция, претендующая на философию, мертва и несостоятельна».

Эти мысли дёргали её за слегка изогнутые брови, казалось, даже играли на уже заметных морщинках лица, словно перебирали на каких-то клавишах. «Явленная тайна» человека — загадка из загадок. К ней она также относилась.

Выйдя из здания редакции, Евгения возвращалась с работы усталая, смотрела на людей и не видела их лиц. Всегда торопливые, озабоченные только собой и своими мыслями, они толкали ее, — кто слева, кто справа, — кто-то неловко извинялся, а другой выказывал свое неудовольствие:

— Скорее бы шли, не видите, сколько народу тут?!

— Да-да, конечно. Извините, — машинально отвечала.