Сборник произведений участников фестиваля «Аэлита», посвященного Иннокентию Анненскому и Жюлю Верну – «Аэлита». Часть 1

Сборник, 2019

В новом сборнике «Аэлита» собраны лучшие произведения современных авторов. Поэзия лирическая, ироническая, гражданская, проза фантастическая, историческая, юмористическая, бытовая… В «Аэлите» литература наших дней предстает во всем ее разнообразии, играет разными гранями. Прозаики и поэты спорят между собой и вторят друг другу. Их тексты соединяются, давая общую картину времени, но одновременно голос каждого автора ясно слышен среди других, и каждый писатель, чьи тексты включены в «Аэлиту», в полной мере проявляет свою творческую и человеческую индивидуальность.

Альбрехт Татьяна

Татьяна Борисовна Альбрехт, родилась 15 мая 1981 года в Москве.

Окончила педагогический колледж по профессии «учитель начальных классов», училась в Историко-архивном институте при РГГУ по специальности «историк-архивист» (отучилась 5 лет, но не стала защищать диплом, т. к. перешла в ГИТИС), закончила театроведческий факультет ГИТИС.

Писать начала довольно рано — лет с восьми.

Почему?.. Наверно, потому что с раннего детства обожала читать, не только художественную, но и познавательную литературу, в основном, на исторические темы. Придумала себе игру — дописывать или переделывать концовки книг, которые не очень понравились у авторов, придумывать новые сюжетные повороты, сочинять истории про полюбившихся героев. Так, прочитав «Властелина колец», осталась недовольна авторским решением судеб героев и в результате «переписала» для себя едва ли не всю историю Войны кольца.

Видимо, из этого и родилась потребность создавать собственный мир, своих героев. Хотя первое произведение большой формы — исторический роман на евангельскую тему, родился, скорее, из научного интереса — на первом курсе Историко-архивного института увлеклась библеистикой, историей раннего христианства и церкви первых веков.

Стихи же рождаются сами собой, чаще всего, из каких-то особенно сильных впечатлений или потребности высказать засевшую в голове мысль.

Пишу в разных жанрах: поэзия, проза большой и малой форм, в основном, историческая, эссеистика.

Не знаю, можно ли считать литературными достижениями несколько публикаций в альманахах «Золотая строфа» и журнале «Золотое перо». Но было и такое.

Из двух соблазнов что я выберу…

И, смеясь надо мной, презирая меня,

Люцифер распахнул мне ворота во тьму…

Н. Гумилев. «Баллада»

Иуда медленно брел без дороги. Тяжелая усталость сковала тело, каждый шаг давался с трудом. Он не сразу заметил, что небо закрыли тучи, остановился в изумлении, когда долину накрыла темнота. Его окружало безмолвие. Все движения, звуки замерли, пустыня застыла в серой мгле молчания. Время тоже словно остановилось. Холод сковал тело, остановил сердце. Когда ощущение стало настолько невыносимым, что Иуда готов был закричать, он ощутил рядом движение, повернул голову и увидел фигуру, возникшую из ниоткуда. Пришелец был выше любого человека, худ, темноволос, в чертах его длинного с острым подбородком лица не было ни одной плавной линии, глаза являли собой провалы в ничто, наполненные пустотой. В молчании они глядели друг на друга.

— А ты по-настоящему смел, Иуда: не вздрогнул, не отпрянул, будто нисколько не удивился моему появлению. Хотя, кажется, я проделал это эффектно, — голос был низкий, бархатистый, обволакивающий.

— Не думал, что тебя волнуют такие мелочи. Ты способен на гораздо большее.

— Так ты узнал меня?

— Догадался.

— И все-таки не боишься?

— Нет. Хотя тебя я не ждал.

— Напрасно. Ты занимаешься делами, которые касаются меня. Но как ты догадался?

— Достаточно взглянуть на тебя, чтобы понять.

Незнакомец улыбнулся, его прямые тонкие губы рассекли лицо надвое.

— Да, время я в любом случае не потрачу зря… Не хочешь ни о чем спросить?

— Ты пришел ко мне. Жду, когда скажешь, зачем.

— Нет, это действительно забавно! — рассмеялся пришелец. — Человеку является Сатана, а с ним разговаривают, как с бродячим торговцем. Присядем?

— Вежливость не к месту. Ты прекрасно понимаешь, я не рад тебе. Что ты хочешь?

— Что ж так не любезно?

— Я ждал другого собеседника.

— Знаю, — усмехнулся Люцифер. — Глупец! — он сел на землю, обхватив руками острые колени. — Неужели, ты думал, Он тебе ответит? После всего, что с тобой было, всех бед, мучений, разочарований? Ты все еще ждешь от Него чего-то? Он хоть раз тебя услышал?

— Ты сам знаешь ответ, не об этом пришел говорить.

— Да. Но побеседовать с тобой я хотел давно, счел момент подходящим.

— Не угадал. И за что же я удостоился такой чести?

— Дерзок! — одобрительно кивнул Люцифер. — Но прав: после вашего неразумного пращура эту честь я не оказывал почти никому.

— Можешь считать, я польщен.

— Вот уж не поверю! Но присядь все-таки, у тебя был тяжелый день.

— Вечер, я вижу, будет не легче, — мрачно обронил Иуда, садясь напротив.

Сатана несколько секунд пристально смотрел на него.

— Да, теперь я окончательно понял, почему ты, — задумчиво произнес он.

— Ты о чем?

— О твоем замысле, конечно. Должен сказать, я даже восхищен.

— Издеваешься? Напрасно тратишь время.

— И в мыслях не было. Зачем мне издеваться, когда сам себе ты худший враг?

— Неужели тебя это заботит?

— Обидно! — Облокотившись на острый локоть, Люцифер изящно растянулся на земле. — Столько людей на свете, а такие, как ты — большая редкость. В основном, серость, посредственность, скука… На тебя же глядишь — любуешься. Признаться, всегда наблюдал за тобой с интересом. Ждал, ты совершишь что-нибудь такое… Дождался!

— Ты достаточно позабавился! Больше я не попадусь в твои сети.

— Что? Ты сам веришь в то, что говоришь? Ты в моих сетях! Да за все эти годы ты ни разу не поступил, как я хотел! А жаль! Мог бы достичь такого!..

— Даже не знаю, приятно ли мне слышать это.

— Понимаю, ты не рад: тяжело сознавать виновником собственных бед не предводителя зла, — Сатана слегка поклонился, — а самого себя и еще кое-кого…

Глаза Иуды вспыхнули.

— Я понял, чего ты добиваешься. Не выйдет! Мой путь таков, какой есть, я благодарен Всевышнему за него.

— Благодарен? — Люцифер приподнялся на локте, пронзая человека взглядом. — За потери и разочарования, боль и тоску, за бремя грехов, которое так гложет душу?

— Давать и отнимать — право Господа. Мои грехи — только мои. Сам совершал — сам расплачусь. А пока я готов исполнять Его волю, какой бы она ни была.

— Ты говоришь об Иисусе. Ты ведь любишь его?

— Конечно!

— Тогда как можешь задумывать такое?

— Именно потому, что люблю… — глухо произнес Иуда.

— Не понимаю! Он так дорог тебе, ты столько раз рисковал собой, спасая его. А теперь готов обречь на смерть?

— Нет! Ему суждено бессмертие и Царствие Божье.

Несколько секунд Люцифер смотрел на Иуду так, словно хотел выжечь ему душу.

— Ты в этом уверен?

— Господь не лжет.

— А как же Иисус? Он знает? Согласен?

Иуда отвел глаза, облако боли скользнуло по его лицу.

— Иисус сам делает выбор, принимает решения. Он не остановился, когда было можно, хотя я ему предлагал. Теперь поздно. Ни он, ни я над собой уже не властны. Ему не позволят отступить, значит, мне нет обратной дороги.

— И тебе не жаль его — лучшего друга?

— Все дороги на таком пути ведут к гибели.

— Конечно, — жестоко улыбнулся Сатана. — А о себе ты подумал? Представь, каково это — обречь на муки и смерть самого близкого человека, видеть его страдания, чувствовать неизбывную вину, ловить его взгляд и молить о прощении, которое ничего не изменит…

— Прекрати! — Иуда побледнел, лицо исказилось, руки судорожно сжались. — Хороший ход! — глухо заговорил он после паузы. — Я только решился, сердце рвется от боли, душа горит, а тут ты, рассудительный, почти доброжелательный, увещеваешь, даже жалеешь… Зря стараешься! Решение принято, я его не изменю.

— Но зачем? Для чего тебе это? Ты мог бы так много добиться в жизни! Не хочешь? Но что мешает тебе завести семью, заняться ремеслом или торговлей. Любая женщина сочтет за счастье стать тебе женой! Ты можешь прожить долгую жизнь в покое, уважении, достатке, быть почтенным отцом семейства. А вместо этого!.. Подумай, на что ты тратишь жизнь и как решил завершить ее! Ради чего?

— Уже то, что ты пришел, твои слова показывают, я не ошибся. Ты не способен на жалость, сострадание, не можешь желать добра… Тогда зачем этот разговор?

Сатана ответил ему улыбкой сожаления.

— Глупец! Кто тебе внушил это? Чего мне бояться? Я своего не упущу. Или ты полагаешь, все свершится — и мир изменится разом, за один миг?

— Нет, конечно. Лишь на малую толику, но ее хватит с лихвой.

— Идеалист!.. Ты действительно надеешься сделать людей и мир лучше?

— Да! Всякий живущий надеется на это! Только тебе нет надежды!

— Это я знаю сам, — гордо ответил Сатана. — А как ты думаешь, что случится потом?

— Дальше без меня. Мы откроем дверь, входить в нее или нет, решать им.

— Но ты же думаешь, Иисуса станут чтить, как Мессию, его учение станет Новым Заветом, создастся новый закон, новая вера.

— Я верю, души людей обновятся, откроются истине, доброте и любви.

— Идеалист! Неужели не понимаешь, другого не будет? Нельзя изменить человеческую природу, избыть жестокость, трусость, фанатизм, ханжество, равнодушие, себялюбие. Они снова будут лгать, лицемерить, проливать кровь, ломать судьбы или равнодушно взирать на все это, только с именем Иисуса на устах, может и в сердце. Тебе не больно будет видеть это? Ты не пожалеешь?

Молчание было долгим.

— Может быть… даже наверняка все будет так, как ты сказал. Душа человеческая не изменится в один день. Но разве рожденные в новом законе, новой вере не будут лучше нас — нынешних, захотят повторять наши ошибки? Сейчас в душах людей скорбь, пустота и страх. И никакой надежды! Так нужно дать им надежду, указать цель, пусть далекую, трудную, но прекрасную! Тогда зерна истины взойдут. Вот во что я верю!.. А я… неужели, ты полагаешь, задумав такое, я заботился о себе, считался со своими страданиями?

— Готов обречь себя… даже не представляешь на что, ради иллюзий, призрачной цели?

— Готов. Не надо пугать меня. Я знаю, что обрекаю себя на вечный позор и проклятие. Разве я не заслужу их? Кто будет задумываться, ради чего я делаю это? Но я сам выбрал путь. Я мог отказаться. А теперь поздно: дело идет к развязке.

Снова повисла тишина. Иуда заледенел от взгляда Люцифера.

— Что ж… если это твое окончательное решение — делай, как задумал.

— И ты не попытаешься остановить меня?

— Как? Я привел тебе все доводы, какие мог.

— А как же случайный камень на голову, нож в спину в нелепой драке или другая «изящная» выдумка? — ехидно спросил Иуда.

— Как вы — люди все-таки глупы! — вздохнул Сатана. — Я не базарный воришка. Как я могу отнимать то, что не мое?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Смерть приходит только через Бога, ибо мир, мы все, я тоже, кстати, сотворены Им. Все нити судеб в Его руках.

— Уж не называешь ли ты Всевышнего убийцей?

— Нет. Он — Вершитель Судеб. А убийцы — люди. Но и они не отнимут жизнь раньше отмеренного срока, ибо нет на то Его воли… А мне жаль, что мы с тобой не договорились.

— Жаль?! Ты смеешься надо мной!

— Нет. Мне не доставит радости наблюдать твои сожаления и запоздалое раскаяние.

— Лучше сожалеть о том, что совершил. Никогда не прощу себе, если сейчас отступлю. А ты все-таки солгал, что не боишься. Знаешь же, однажды, может, совсем скоро даже по людскому счету, этот мир преобразится согласно замыслу Божьему, и ты канешь в небытие.

Жуткий, резкий смех Сатаны разорвал безмолвие.

— Глупец! Ты не понял: я всегда знал, так будет. Всегда! Моя вина не в том, что я — зло этого мира. Ведь меня творил Бог. Я виноват в том, что захотел абсолютной свободы, от всех, даже от Него. Отсюда все остальное, что вы называете злом, дьявольским. Я знаю, что обречен, но хотя бы часть вечности проживу так, как хочу, не по Его указке.

— Самый сильный удар ты приберег напоследок… Хочешь сказать, все напрасно?

— Конечно! Наконец-то понял! Стоило так долго изводить себя!

Пауза была очень долгой. Наконец, Иуда поднял голову и встретил взгляд Люцифера.

— Я выслушал тебя, свое сердце, разум и принял решение. Я… сделаю то, что задумал. Только сам Господь сможет остановить меня.

— Зачем? — тихо просил Сатана.

— У тебя есть вечность, чтобы жить, как хочешь, у Бога — чтобы ждать, а у людей лишь короткий век, полный скорби, страданий и страха. Им сейчас нужна надежда, вера, во имя которой они захотят измениться.

Иуда устало уронил голову на руки. Люцифер неподвижно смотрел на него.

— Порой я жалею, что не сотворен человеком. Веками пытаюсь вас понять и не могу…

Грустная улыбка скользнула по губам Иуды.

— Ты не одинок в этом. Мы сами себя не понимаем.

— Точно! Хорошо. Посмотрим, что получится из твоей затеи.

— Посмотрим. Но ты не понял — это не мой замысел, а воля Божья.

— Ты так в этом уверен?

— Да. Я верю в это. Потому у меня хватит мужества не отступить…

— Вера… Я не знаю, что это, потому тогда… все и произо… — Сатана оборвал себя. — Но для людей это так много значит… Ладно. Увидим, чего ты добьешься. А теперь прощай. Я не забуду этого разговора.

— Я тоже. До встречи в аду.

— Не зарекайся, Иуда. Это не тебе решать.

Люцифер растворился в порыве ветра. В природе все вернулось на свои места. Иуду снова окружило пустынное безмолвие. Пелену облаков разорвало, в глаза ударили последние блики заката. Он поднял голову, с трудом встал.

— Боже, таков Твой ответ на все мои мольбы? По крайней мере, я теперь знаю, что не ошибся. Благодарю тебя, Господи!

Собирались закрывать на ночь, когда появился Иуда — словно соткался из темноты на пороге. Не произнеся ни слова, он сел возле огня. Иисус поразился перемене: Иуда будто постарел на десяток лет, каждая складка проступила резче, глаза потухли. Тихо подошла Мария, подала Иуде чашу молока и лепешку. Он молча отстранил хлеб, выпил молоко одним долгим глотком, завернулся в плащ и заснул почти мгновенно. Иисус вздохнул, опустился на ложе. Сон не шел. «Отче! Он услышал тебя? Понял тебя? Отче! Тяжка десница Твоя! Не оставь нас, Отче!» — прошептал Назарянин, вглядываясь в лицо друга.