Земляноиды
Нацуки не похожа на других девочек. У неё есть волшебная палочка и зеркало превращения. Она может быть ведьмой или пришельцем с другой планеты. Вместе со своим двоюродным братом Юу Нацуки проводит лето в диких горах Нагано, мечтая о других мирах. Когда ужасная череда событий угрожает разлучить двух детей навсегда, они дают обещание: выжить несмотря ни на что. Теперь Нацуки выросла. Она ведёт спокойную жизнь со своим мужем и старается выжить, притворяясь нормальной. Но требования семьи Нацуки растут, её друзья недоумевают, почему она до сих пор не беременна, и тёмные тени прошлого преследуют её. Убегая из пригорода в горы своего детства, Нацуки готовится к воссоединению с Юу. Помнит ли он их обещание? И поможет ли сохранить его?
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Земляноиды предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 2
Я живу на Фабрике по разведению людей.
Квадратные человечьи гнёзда на моей улице тянутся шеренгами, громоздятся одно над другим. Точь-в-точь как корзины с яйцами шелкопряда, про которые рассказывала Бабуля. И в каждом гнёздышке спаривается по самцу и самке, из которых появляются детёныши. В одном из таких гнёздышек живу и я.
Людей на Фабрике производят натуральных, из плоти и крови. А когда приходит время, нас, детёнышей, сортируют, упаковывают и рассылают по белу свету.
Всех разводимых детёнышей — и самочек, и самцов — натаскивают прежде всего на то, чтобы они приносили в гнёзда корм. Они превращаются в безупречные инструменты, которые получают от других людей деньги, чтобы покупать корм для своих гнёзд. А чуть погодя их детёныши вырастают, строят новые гнёзда, плодят там очередных детёнышей, и этому не видно конца…
Так я считала чуть ли не с раннего детства, и, когда в пятом классе у нас начались уроки полового воспитания, оказалось, что я как в воду глядела.
Моя утроба — компонент фабричного конвейера. Как и чей-то семенник, с которым я должна соединиться для производства очередных детёнышей. И все мы, самки с самцами, ползаем туда-сюда меж бесчисленных гнёзд, стыдливо пряча свои компоненты от чужих глаз.
Я вышла замуж за Юу, но он инопланетянин, так что производить с ним детёнышей, наверное, не удастся. Если он не найдёт свой звездолёт, боюсь, что Фабрика заставит меня спариться с кем-то другим.
И пока этого не стряслось — я заклинала все силы магии, чтобы звездолёт, потерявший Юу, всё-таки отыскался.
Пьют теперь спит в выдвижном ящике моего стола, где я устроила ему постель. А я пользуюсь магической указкой и косметичкой-трансформером, которыми он оснастил меня для дальнейшего колдовства. Ибо ничем, кроме магии, мою жизнь с мёртвой точки уже не сдвинуть.
Как только мы вернулись домой, я добежала до телефона в коридоре и позвонила своей лучшей подруге Си́дзуке. Она зависла в городе на всю неделю Обона — и со дня моего отъезда уже помирала со скуки.
— Слушай, Нацуки, пойдёшь с нами завтра в бассейн? Мы собрались с Ри́кой и Э́ми. Но ты же знаешь, я с Эми не очень-то… А с тобой, вчетвером, будет веселей по-любому! Полезем вместе на водную горку?
— Прости, но… у меня этой ночью «праздники» начались.
— Да что ты? Эх, жаль! Ну тогда, может, послезавтра сходим блинчиков поесть?
— Вот это можно!
— А через неделю уже экстернат[19], ты помнишь? Тоска-а! Хотя этот Игасáки-сэнсэй такой душка, скажи?
— Ха-ха-ха!..
Я сидела с трубкой в руке на полу, и было так здорово болтать с Сидзукой после долгого перерыва. Но тут меня пнули в спину.
— Ты ещё долго?!
Чуть не шмякнувшись на пол, я развернулась. Сзади стояла сестрица с перекошенной от злости физиономией. Вечно она вылезает из своей комнаты и пинает меня, когда я говорю с друзьями!
— Ох, Сидзука, прости… Кажется, моей сестре понадобился телефон!
— Да? Ну ладно… Тогда до послезавтра?
— Увидимся!
Как только я повесила трубку, сестрица процедила:
— От твоей трескотни меня снова знобит!
— Извини… — выдавила я.
Яростно хлопнув дверью, она снова затаилась у себя в логове. Теперь уже вылезет через часок, не раньше, прикинула я.
Я на цыпочках вернулась к себе. Натянула на палец кольцо — и долго его разглядывала.
Получается, наши с Юу пальцы сейчас сливаются воедино? Мне вдруг показалось, что мой палец с кольцом резко побледнел. Совсем как молочно-белый палец Юу, думала я, поглаживая свой безымянный.
Перед сном я не стала снимать колечка. А закрыв глаза, вновь увидела Открытый Космос. Мне так хотелось скорее вернуться в эту чёрную бездну. Планета Попихамбопия, на которой я никогда в жизни ещё не была, становилась мне всё роднее и ближе.
Собираясь в экстернат, я, поколебавшись, всё-таки надела чёрный батник навыпуск. И застегнула на нём все пуговицы до самого горла. Несмотря на короткий рукав, получилось жарковато.
Я взяла портфель, сунула в него Пьюта — и уже спускалась по лестнице, когда меня увидела мама. Лицо её тут же перекосилось.
— Ну ты и вырядилась… Как на похороны собралась!
— Хм.
— Да… Умеешь ты нагнать тоску, — вздохнула мама. — Когда и так уже сил никаких не осталось.
Ни в одном человеческом гнёздышке не обойтись без мусорного ведра. В нашем же доме мусорное ведро — это я. Когда у мамы, папы или сестрицы в душе скапливается много дряни, они с радостью вываливают её на меня.
Мама уже стояла в дверях, собираясь отнести соседям очередной циркуляр из ЖЭКа. Так что на улицу мы вышли вместе.
— О, Нацуки! — окликнула меня через ограду соседка. — В экстернат собралась? Смотри-ка! Уже такая взрослая…
— Если бы! — нервно засмеялась мама в ответ. — Этой неумёхе что ни поручи — всё переделывать приходится! Глаз да глаз за ней нужен, с утра до вечера!
— Да что вы?! — Лицо у соседки вытянулось. — Но… это же не так, да? Скажи, деточка!
— Всё так… — буркнула я. — Мама права.
Да, пока я не включаю свою магию, я действительно жуткая размазня. С малых лет. Неуклюжая и некрасивая. На взгляд обитателей Фабрики — бракованный инструмент.
Но мама, уже распалившись, продолжала кричать на весь переулок:
— Да вы сами сравните: вон соседская Ри́ка — такая умница… А нашу учи, не учи — всё равно. Что в лоб, что по лбу! Ничего доверить нельзя! Не ребёнок, а камень на шее!
И мама шмякнула меня по затылку циркуляром для ЖЭКа. Она вообще часто бьёт меня по голове. Говорит, что раз уж я такой тормоз, немного встряски моей голове не помешает. И что от моей пустой головы исходит приятный гул. Наверное, так и есть… По крайней мере, от циркуляра и правда гудело знатно.
— А как выглядит, как одевается? Вот, полюбуйтесь! Да кто ж из нормальных людей такую замуж возьмёт?
Я кивнула.
— Это верно…
Раз уж человек, который меня породил, считает меня пустоголовой, значит, так оно и есть, подумала я. И замечания сестрицы о том, что я не только загоняю людей в депрессию, но ещё и порчу на них навожу, похоже, не праздное зубоскальство.
— Простите меня! — сказала я соседке, сгибаясь в поклоне.
— Да нет же, постой… — растерялась та. — Всё совсем не так!
— Мне нужно идти! — добавила я, поклонилась ещё раз, вскочила на велосипед и помчалась в летнюю школу.
— Ну вот! Видели? — неслось мне в спину. — И в кого она такая — ума не приложу!
Крутя педали мимо одинаковых домиков, я в который раз поражалась: как же они похожи на гнёзда! Точь-в-точь как гигантский кокон, на который мы с Юу однажды наткнулись в горах Акисины.
Да, именно так: весь этот город — огромный кокон. Гнездовье личинок для Фабрики по производству людей. А я — их будущий элемент, и предназначений у меня для Фабрики сразу два.
Во-первых, если я буду прилежно учиться, то стану исправным обрабатывающим инструментом.
Во-вторых, если я буду очень стараться, то стану ещё и полезным репродуктивным агрегатом.
Полагаю, ни одного из этих назначений мне выполнить не дано.
Школа-экстернат располагалась на втором этаже городского Дома культуры, построенного возле станции два года назад. Занимала она две аудитории, до которых нужно было подниматься по лестнице босиком, разувшись при входе в здание. В классе подальше от лестницы готовили тех, кто собирался поступить в 6-й класс на «отлично». Ну а в том, что поближе, — учеников попроще, вроде меня, которые ни в какие звёзды не рвутся. Наши занятия вёл студент университета — молодой репетитор на подработке, которого звали Игасáки-сэнсэй.
Я припарковала велосипед, взлетела по лестнице, забежала в класс. Там все уже были в сборе. Сидзука помахала мне рукой — давай, мол, сюда! — и я подсела к ней. С конца июля, когда все разбрелись на каникулы, лица в классе здорово изменились: кто загорел, кто постригся, ну и так далее.
— Нацуки! Идёшь на фестиваль салют смотреть? Куча народу будет в юкáтах[20], а ты?
— Ну я подумываю…
— Столько новых фасонов! Я себе уже выбрала. Помнишь те узоры из золотых рыбок? Просто класс!
Похоже, все ещё продолжали радоваться лету на всю катушку, но уже соскучились по старым друзьям. Аудитория из двадцати с лишним подростков гудела, как улей, от радостной болтовни, резких выкриков и смешков.
— Та-ак… Прошу тишины!
Дверь открылась, и в класс вошёл Игасаки-сэнсэй.
— Ва-ау! — радостно пропела Сидзука.
Игасаки-сэнсэй выглядел точь-в-точь как лидер культовой поп-группы. И многие девчонки, понятно, были от него без ума. А он, помимо смазливой внешности, обладал ещё и умением объяснять, так что на его уроках всегда было легко и интересно. Даже просыпалось желание стать инструментом покруче! В общем, я старалась на его уроках изо всех сил.
— Молодец, Нацуки! Обществоведение ты, кажется, подтянула? — спросил он вдруг у меня.
— Ну да… — выдохнула я, лишь бы ответить учителю.
Он погладил меня по голове. И даже когда отнял ладонь, кожа под волосами продолжала зудеть и пощипывать.
— Ты могла бы чуть позже помочь мне с распечаткой заданий?
— Да… Конечно!
Сэнсэй всё чаще давал мне какие-нибудь внеклассные задания. Вот и сегодня, на зависть Сидзуке, я осталась с ним после уроков.
— У тебя ужасная осанка, Нацуки, — сказал мне сэнсэй. Его пальцы скользнули мне за шиворот, пробежались по моим позвонкам и чуть надавили на косточку меж лопаток. — Вот так… А шею вытягивай! Иначе заработаешь сколиоз и будешь страдать всю жизнь! Поняла?
— Да…
Лишь бы увернуться от его пальцев, я вытянулась в струнку.
— Вот! Теперь то, что надо! А пупок чуть втяни…
Его рука потянулась к моему животу, но я успела отстраниться.
— Ты чего? — удивился он. — Учитель ставит тебе осанку… Держи себя в руках, иначе ничего не выйдет!
Его пальцы уже гладили застёжку моего лифчика. Я застыла, как свечка, и не смела пошевелиться.
— Ну вот! Продолжай в том же духе.
Его руки наконец отпустили меня. Но напряжение из тела не уходило.
На прощанье он сказал мне:
— А трусики, Нацуки, лучше надевай белые, а не ярко-розовые. Нельзя, чтоб они просвечивали сквозь одежду всем парням на обозрение.
— Я поняла…
Схватив портфель, я выскочила на улицу и, оседлав велосипед, понеслась без оглядки домой.
Насчёт моих трусиков Игасаки-сэнсэй проходился уже не впервые. Но я и так сегодня нацепила чёрный батник! И что же? Ему и этого мало?
Очень трудно объяснить словами то, что кажется странным совсем чуть-чуть.
Но Игасаки-сэнсэй и правда был совсем чуть-чуть странноват.
В экстернат, помимо основной школы, я ходила с пятого класса. Игасаки-сэнсэй подтягивал нас по основным предметам — и делал это здорово; но чуть странноватым казался мне вот уже второй год.
Или, может, я просто это насочиняла? Расшалилась фантазия? С кем не бывает?
Я крутила педали изо всех сил, как вдруг заметила: кто-то впереди машет мне рукой. Притормозив, я поняла, что это госпожа Синόдзука, мой классный руководитель.
— Добрый вечер, сэнсэй!
— Ты откуда это, Нацуки? Не поздновато ли?
— Из экстерната!
— Вот как? Ну тогда ладно…
Госпоже Синодзуке было лет пятьдесят, и за глаза все называли её Зуботычкой. А всё потому, что нижняя челюсть у неё выдавалась вперёд, а сама она часто плакала или впадала в истерику, превращая свои уроки в гневные проповеди. Вся школа украдкой насмехалась над нею — так же, как и над моей сестрой.
— Кстати, Нацуки! Я закончила проверять ваши июльские тесты. С последней работой ты справилась замечательно!
— Что?.. Правда?!
— Раньше ты с арифметикой не очень дружила, верно? А на этот раз — почти совсем без ошибок!
Я страшно обрадовалась. Конечно, порой Зуботычка истерит не по-детски, но если уж ставит хорошие оценки — не скупится и на похвалы.
— Со сложением больших чисел пока ещё тормозишь… Но если возьмёшь себя в руки — станешь отличницей, так и знай!
— Спасибо огромное!
Ученики редко благодарили Зуботычку за что бы то ни было. И моё пылкое «спасибо», кажется, пришлось ей по душе.
— Кто старается — всего добивается! — улыбнулась она в ответ.
Дома меня не то что хвалить — замечать никто не хотел. Надо же, как дико я изголодалась по комплиментам! Пусть даже меня хвалила главная истеричка нашего городка, в груди стало жарко, а в глазах защипало.
Может, и впрямь поднажать с учёбой? И превратиться в ребёнка, которого эти взрослые наконец-то сочтут удачным, то есть полезным для них же самих? Может, хотя бы тогда, несмотря на мою непригодность, меня не выкинут из этого дома? К жизни дикарём я уж точно не приспособлена. И если всё-таки выкинут — там, снаружи, меня ждёт разве только голодная смерть…
— Тогда постараюсь ещё сильней! — отчеканила я. Так решительно, что госпожа Синодзука оторопела.
— Н‐ну да… Стараться — это всегда… хорошо, — протянула она. — Осторожней на поворотах!
И, помахав мне ещё раз, зашагала своей дорогой.
Злые языки считали её старой девой, опоздавшей на последний поезд. Болтали, что она западает на физкультурника, Акимόто-сэнсэя. Да сами же фыркали: можно подумать, у этой мегеры есть хоть какой-нибудь шанс…
Взрослым, конечно, тоже несладко. Нас, детей, они любят оценивать по степени нашей полезности, но ведь их самих, насколько я вижу, оценивают точно так же. Госпожа Синодзука очень старательно служит обрабатывающим инструментом. А вот репродуктивной функции, похоже, лишена. Её задача — обтачивание таких шестерёнок, как я. Но справляется ли она со своей задачей — опять же решает Фабрика…
Вывод один: лишь научившись кормить себя сам, ты можешь не бояться, что тебя выкинут за ненадобностью.
Налегая на педали, я понеслась домой. С очередной домашкой в портфеле. Скорей бы уже переделать их все, выучиться покруче — и стать ещё одной полезной запчастью Большого Мира!
Дома я тут же зависла над страничкой календаря.
Последний день каникул. «Ещё 347», — было нацарапано под сегодняшней датой.
С начала Обона прошло 18 дней. И лишь через 347 дней я снова увижусь с Юу.
Держаться мне помогала любовь. При одной мысли о Юу боль отступала, как под наркозом.
Жаль, что я не могу быть инопланетянкой, как Юу, подумала я. Да, мы оба живём, как паразиты, на иждивении у родителей. Но я, в отличие от Юу, своей инопланетностью похвастать, увы, не могу.
Я села за стол, погрузилась в домашку. Скорее бы сделать так, чтобы свою плошку риса я добывала сама! Ради этого я готова подчиняться самым безумным правилам этого мира.
Я вышла в гостиную. Мама выглядела совсем разбитой.
— Мам? А хочешь, ужин сготовлю я?
— Вот ещё! — отозвалась она, даже не повернув головы. — Не суй нос куда не просят!
— Но ты же так устала. А сварганить какой-нибудь карри нас в школе давно уже научи…
— Я же сказала — нет! От твоей «помощи» только мне суеты прибавится. Сиди спокойно, я тебя умоляю.
Я кивнула. Она права: я действительно нарушила правила. С точки зрения семьи, от такой бездари, как я, просто не может исходить ничего позитивного. Дайте мне, духи, сил, чтобы я оставалась для них хотя бы нулём, не скатываясь в минус…
— Вечно ты так. Ни на что не способна, а гонору — до небес!
— О да…
Бранить меня мама любила, когда психовала из-за чего-то ещё. И вовсе не ставила целью исправить меня для моего же блага. Просто ей до зарезу нужна была груша для битья. Она выбирала меня — и словами, точно пинками, постепенно приводила себя в порядок.
Днём она вкалывает на отечественную фармацевтику, а вечерами выполняет материнский долг, выращивая нас с сестрой. Не жизнь, а ежедневный подвиг, от которого даже такой замечательный человек, как она, конечно же, устаёт как лошадь…
— Ты хоть понимаешь, что каждому в этой семье приходится тебя терпеть? — продолжала мама, выплёвывая каждое слово. Да, конечно, молча кивнула я — и медленно стиснула кулаки.
Этой магией я овладела совсем недавно. Зажимая в кулаках большие пальцы, я могу выдавливать на свет темноту. И если хорошо постараться, темнота получается цвета Открытого Космоса.
Обожаю разглядывать темноту своих рук. Летом, когда натренируюсь получше, обязательно покажу это Юу…
— Что ты там лыбишься?! — тут же заорала мама. — Смотреть противно!
Время Груши закончилось. Настало Время Мусорного Ведра.
Я вернулась к себе, плюхнулась на кровать. Чем скорей я перестану быть семейной обузой и превращусь в полезный для общества инструмент, тем будет лучше для всех. А если освою побольше магии — глядишь, даже смогу зачем-нибудь пригодиться этому миру.
Открыв косметичку, я пристально изучила своё отражение в зеркальце. Убедилась: моя трансформация, пускай и очень медленная, всё-таки происходит…
И я ощутила себя непобедимой. Поднялась с кровати, села за стол — и без малейшего облачка на душе вернулась к учёбе.
Возможно, всё дело в магии, но с домашкой я разделалась на удивление быстро. При этом так и чудилось, будто из моих пальцев, сжимающих карандаш, исходит загадочное сияние.
Наступила весна, и я перешла в шестой класс. Долгожданное лето приближалось с каждой минутой. Остаток дней до встречи с Юу стал наконец-то двузначным. Я бросала взгляд на календарь — и радость от мысли, что мы скоро увидимся, накрывала меня с головой.
В маминой аптеке я оказалась случайно: сестра попросила меня купить ей глазные капли. Подойдя к полкам, я поискала взглядом нужную упаковку — и в просвете меж стеллажей увидела маму. Конечно же, она не была никаким фармацевтом. Просто работала на полставки, расставляя на полках товар.
Я уже собралась подбежать к ней и спросить насчёт капель. Но в этот миг молоденькая девица за кассой закричала на всю аптеку:
— Сасамόто-сан! Ну где же вы? Займитесь уже шампунями!
Услышав это, мама странно скривилась — и, нервно пятясь, исчезла в глубине зала.
— Эта Сасамото — вылитая Годзилла! — добавила девица, понизив голос. — Такая стрёмная…
Я вздрогнула. На секунду почудилось, будто говорят обо мне.
— Не говори, — вздохнула её напарница за соседней кассой. — Вся на нервах, взрывается по любому пустяку… Убиться легче!
Я подумала, что ослышалась. «Годзилла Сасамото»?!
Вот оно как. Значит, сестра у меня — кроманьонка, а мама — рептилия. Что ж, одна кровь, куда деваться. Яблоко от яблони… Но на рабочем месте мама и правда держалась стрёмно.
Забыв про капли, я выбежала из аптеки. Но, обернувшись, ещё успела заметить, как мама возвращается в зал — в таком напряжении, будто её вот-вот разорвёт на куски.
Урок закончился, и я собралась уходить, но Игасаки-сэнсэй попросил меня задержаться.
Такого не случалось уже давненько. С начала моего шестого класса он больше ни разу не просил остаться с ним наедине, и в душе я уже упрекала себя за излишнюю подозрительность.
— Хорошо, — согласилась я. И прошла за ним в пустую аудиторию.
— Как по-твоему, что это? — спросил он и выложил передо мною на стол какой-то предмет. Что именно — я сообразила не сразу. Но это была гигиеническая прокладка. С пятнами крови. И эти розовые крылышки по краям были мне хорошо знакомы.
— Ровно час назад, Нацуки, ты выкинула это в туалете.
Я лишилась дара речи.
Да, у меня начались месячные. На перемене я пошла в женский туалет и выбросила в треугольный мусорный бак использованную прокладку. Но… каким образом Игасаки-сэнсэй вычислил, что она моя?!
— Пойми, Нацуки. Моя работа — учить детей твоего возраста. Много чему учить. И этому тоже. Такие вещи ты выкидываешь неправильно. Видишь, несколько капелек проступило? Заворачивать нужно так, чтобы всё было идеально… Показываю, смотри!
Из коробки на столе он вытянул бумажную салфетку, ловко завернул в неё мою прокладку и помахал белоснежным свёртком у меня перед носом.
— Ну вот! Чистота и порядок, верно? И людей, которые за тобой убирают, не будет тошнить. Согласна?
— Да…
— Тогда попробуй сама.
— Что?
Он глядел на меня с мягкой улыбкой. Как и всегда.
— Смени прокладку так, как ты поняла. А учитель проверит.
— Сей… час?!
— Да! У тебя же есть с собой свежие, верно? Вот и меняй, прямо здесь и сейчас.
–…
Я застыла. Из горла не вылетало ни словечка, хоть разорвись.
Он решил подбодрить меня:
— Что я всегда говорю на уроках? «Научились? Пробуем!» Вот и сейчас то же самое! Что тут странного?
— Н‐ничего.
— Тогда поторопись, пока не набежали первоклашки. У них тут скоро занятие!
Вздрогнув, я ватной рукой достала из портфеля косметичку. Подкатала край юбки. Стараясь, чтобы он ничего не увидел, приспустила трусы. Бежевые, для критических дней.
Трясущимися пальцами я извлекла из-под юбки прокладку. Завернула в салфетку со стола. Вставила новую. А использованную спрятала в косметичку.
— Ну вот! Теперь идеально…
Сейчас он погладит меня, догадалась я.
— Спасибо! — выпалила я и, согнувшись в поклоне, увернулась от его рук.
— По характеру ты послушная, позитивная… Такие дети, как правило, очень способны в учёбе! Главное — внимательно слушай учителя. Поняла?
— Да…
— Ну тогда до понедельника. Задание по математике на этот раз непростое. Будет непонятно — обращайся, я всегда помогу! Всё поняла?
Кивнув, я вылетела из класса.
Магия, магия, магия! Без неё никак. Магия тьмы, магия ветра — их много, но мне нужно выбрать одну. Какую именно — решит моё сердце, но для этого я должна заколдовать своё тело…
Прибежав домой, я рванула в ванную и долго мыла там руки. Прокладка меж ног перекрутилась, кровь лилась из меня ручейками. Вдруг почудилось, будто взгляд Игасаки-сэнсэя по-прежнему ощупывает меня с головы до пят.
— Ты чего это? Даже не поздоровалась!
Мама уже громоздилась у меня за спиной. Что ей сказать, я не знала. Слова застревали в горле.
— Эй, да у тебя синяк на ноге! Ты что, с велосипеда упала? — запричитала вдруг мама на редкость ласково. И озабоченно склонилась надо мной.
Сейчас или никогда, думаю я.
Магия, магия, магия… Магия смелости — вот моё заклинанье! Глубоко в сердце я повторяю это снова и снова. А трясущимися губами произношу:
— Мама… Этот сэнсэй… Он…
— Какой сэнсэй?
— Игасаки-сэнсэй, в экстернате, он странный… И раньше был, но сегодня — особенно!
— «Странный»? О чём ты?
— Ну он и раньше… трогал меня везде. Говорил, что выправляет мою осанку… А сегодня прицепился к тому, как я меняю прокладки!
Меж маминых бровей пролегла глубокая складка. Её настроение портилось на глазах.
— В смысле? Ты сделала что-то не так, и тебя отчитали?
— Да нет же, я не об этом! Странный, то есть ненормальный, понимаешь? И когда выправлял мне осанку, лапал меня не только сзади, но и спереди…
Как я ни старалась описать атмосферу, что окутывала Игасаки-сэнсэя в минуты его «странности», у меня не получалось, хоть плачь.
— Совсем отбилась от рук! — сказала мама. — Уж я-то вижу тебя насквозь. Что, получила нагоняй от учителя и в отместку наговариваешь на него? Ну ты и стерва…
— Нет, мама, нет! Он извращенец!
— Да с чего ты это взяла? Или ты серьёзно решила, что на твою недозрелую тушку может позариться взрослый мужик? Я тебя умоляю! Такое возможно только в твоих грязных снах. И кто из вас извращенец — ясно как день!
Мама бранила меня с такой ненавистью, что никаких слов в моей голове уже не осталось. Крепко зажмурившись, я стиснула кулаки.
— И где ты только набралась этой дряни? Нечем мозги занять — сиди занимайся, мерзавка! Всё поняла?!
Что-то больно треснуло меня по макушке. Распахнув глаза, я увидела маму со шлёпанцем в руке.
— Отвечай!
— Да… поняла.
Никогда ещё до этих пор мама не била меня всерьёз. Внутри меня словно отключили рубильник. Сердце не чувствовало ничего. Никакой боли, как под наркозом.
— Что, опять какой-нибудь тест завалила и бесишься? А всё оттого, что в голове у тебя — шаром покати!.. Так или нет?.. Так или нет?!
Повторяя это, мама всё колотила шлёпанцем по моей голове — снова, и снова, и снова.
— Да… Ты права… Прости меня! — повторяла я, точно заклинание, именно те слова, которые хотела услышать мама.
Да, ты права. Прости меня. Да, ты права. Прости меня. Да, ты права. Прости меня. Да, ты права. Прости меня. Да, ты права.
Только не выгоняй меня из дому. Я выполню всё, что скажешь, только не выкидывай вон. Детёныши, брошенные взрослыми, погибают. Умоляю, не убивай меня…
Слово за словом, магия выкатывалась из моего рта: то ли бред, то ли заклинание, то ли проклятие, то ли мольба о пощаде.
Я должна использовать магию, чтобы выжить. Я должна опустеть и подчиниться… В моём портфеле — вон там, в ногах, — куча домашки… Я должна заняться ею — срочно, немедленно… Как можно скорее выучиться и превратиться в ребёнка, который радует взрослых… А там и во взрослого… который радует вообще всех вокруг…
Маму, похоже, заклинило. Она не может остановиться — и, как неисправный автомат, всё хлещет и хлещет меня шлёпанцем по лицу, голове, шее, спине. Но сердце моё в отключке, и никакой боли я не ощущаю вообще. Затаив дыхание, я сжимаюсь в своём коконе, точно в капсуле под землёй, и дожидаюсь прибытия в будущее.
Но как далеко в будущее лучше перенестись, чтобы всё-таки выжить?
«Выживать, чего бы это ни стоило» — написали мы с Юу на изнанке своих сердец. Но как долго мне ещё выживать? Начну ли я когда-нибудь просто жить?
Глядя на маму или на госпожу Синодзаки, я сильно в этом сомневаюсь. А мысль о том, что, возможно, и мне придётся выживать, как они, до последнего вздоха, доводит меня до полуобморока.
И всё-таки я говорю себе.
Ты должна как можно скорее стать инструментом Фабрики. Успей заточить на это свой мозг и натренировать тело, прежде чем эти взрослые выкинут тебя из своего звездолёта! И ради этого — прямо сейчас — переместись в очень близкое будущее. Например, туда, где мама уже успокоилась…
Вернувшись из школы, я сказала, что иду гулять с Сидзукой, и снова ушла на улицу.
Небо в нашем городке низкое, тусклое — до Открытого Космоса ему далеко. Но летние каникулы уже совсем скоро. До встречи с Юу осталось всего тридцать дней!
И я решила позвонить ему по телефонной карточке из автомата. Услышу голос Мицуко — тут же повешу трубку, подумала я.
— Сасамόто слушает… — сказала трубка голосом Юу.
— Юу? Привет, это я!
— Нацу… ки?
От удивления он, кажется, даже икнул.
— Слушай внимательно, Юу! Меня посетил пришелец с твоей планеты… — Я стиснула трубку. — Недавно Пьюту удалось сорвать с себя заклятье, и он заговорил по-человечески. Это он тайком пригласил посланца с Попихамбопии в мою комнату! Прямо посреди ночи, прикинь?
Юу затаил дыхание. О том, что он меня слушает, говорило лишь слабое потрескивание на том конце линии. А я торопливо продолжала:
— Так вот, Юу! Этот пришелец сказал, что ваш звездолёт сейчас в Акисине! Ты говорил, что искал его где-то выше, в горах? А он ниже по склону! Помнишь, дядюшка Тэруёси рассказывал нам про старую молельню? Я сама там ещё не бывала, но звездолёт там. Туда-то мы и отправимся, как только я приеду!
— Нацуки, успокойся… Что случилось? Кто тебе это сказал?
— Ну я же говорю… Явился пришелец, ему срочно нужно было возвращаться назад, но он был с твоей планеты, и он знал про тебя. Вот я и решила тут же сообщить об этом тебе! А ещё он сказал, что в том звездолёте найдётся ещё одно место, так что ты запросто мог бы взять меня с собой…
Юу перевёл дух.
— Уф-ф… Прости! — наконец отозвался он. — Я так удивился, что сразу не въехал… Вот это круто! Значит, этим летом мы сможем вернуться домой?
Сколько правды было в том, что я говорю, я не знала сама. Вроде правда, а вроде враньё. Я понимала: окажись всё это враньём — Юу будет раздавлен. Но остановиться уже не могла.
— Ну да! Так что не забудь в конце четверти попрощаться со всеми друзьями. Потому что мы улетаем домой и уже не вернёмся.
— Ты тоже. Говори всем «пока» и собирай вещи к отлёту. В звездолёте, наверное, не побегаешь. Так что лучше возьми с собой какие-то игры…
— Да мне-то они зачем? Будем говорить с тобой — уж точно не заскучаем!
Тусклый мрак, заливавший ночное небо, напоминал размытую тушь. В такие светлые ночи незамеченной мне не уйти. Но я не желаю ждать ещё месяц. Я так хочу сбежать отсюда, прямо сейчас и немедленно, что закрываю глаза, переношусь в будущее на месяц вперёд, — и в иллюминаторах моих сомкнутых век зажигаются огни Обона и звёзды бездонного неба Акисины.
К началу августа я была уже вся как на иголках.
До Обона оставалась неделя.
Как всегда в эти дни, Соседский комитет устраивал во дворе младшей школы летний фестиваль. Завернувшись в юкату с узором из колокольчиков на ветру, я отправилась к фестивальным подмосткам. Там меня ждала Сидзука — в юкате с золотыми рыбками, которую мы выбрали для неё вместе ещё в прошлом году.
Дожидаясь меня, Сидзука грызла мороженое. А при моём появлении вдруг сказала осипшим голосом:
— Смотри! Вон там Игасаки-сэнсэй…
Я вздрогнула. И зачем-то стиснула в кулаке деревянную палочку от сладкой ваты.
— Эй! Пойдём поздороваемся?
— Стой… Не сейчас! Там вокруг него так и вьётся Рика, а с Рикой ты в контрах. Кому это надо?.. Лучше пока убежим. За мной! — воскликнула я и рванула в противоположную от сэнсэя сторону.
— Эй, погоди! — крикнула Сидзука, но побежала-таки за мной.
Я стояла, подпирая стену спортивного корпуса, в ожидании Сидзуки. От мороженого её желудок заледенел, и она пошла в туалет.
«Ну где она там?» — уже беспокоилась я, как вдруг кто-то схватил меня за руку.
— Добрый вечер, Нацуки!
С перепугу я чуть не заорала, но чудом сдержалась — и всё-таки поклонилась как положено.
— Добрый вечер, Игасаки-сэнсэй…
Руки у сэнсэя оказались потными и липкими, как свежая глина, а лицо — таким бледным, будто его покрывала белоснежная пудра. При виде этой безупречной кукольной маски, которую Сидзука считала «мужским идеалом», я покрылась гусиной кожей и запахнула плотнее юкату на груди.
— Сидзука уже вышла из туалета, — сообщил он небрежно. — И теперь сидит у меня.
— Что-о?
— Здесь была очередь. Она боялась, что не дождётся. Ну я и пригласил её к себе. Мой дом — в двух шагах отсюда! Сейчас она там. Отдыхает, наверно…
— Это правда?!
Но раз так, то… Как раз сегодня Сидзука говорила, что у неё тоже месячные. Неужели он и ей успел объяснить, как менять прокладки? Я содрогнулась. Нельзя оставлять её там одну! Я — ведьма. И для спасенья друзей должна использовать магию.
— Ну чего ты? — поторопил он меня. — Идём скорей!
Я вцепилась в Пьюта, спрятанного в рюкзачке, и не отпускала его всю дорогу, пока сэнсэй, стискивая мой локоть, тащил меня за собой. Не открывая рта, я твердила слова всех заклинаний, какие только приходили мне в голову:
Если магия со мной — враг не страшен никакой… Чёрной Мглою из горстиʼ можно Сидзуку спасти…
Я повторяла это на все лады, а бдительный Пьют, замерев под моими пальцами, анализировал обстановку.
— Ну вот, Нацуки! — пропел Игасаки-сэнсэй, когда мы добрались до его дома. — Милости прошу!
Насколько я слышала, родители сэнсэя на всё лето уехали по делам за границу, и сейчас он жил там один.
— Где Сидзука?
— Ах, Сидзука… Да сразу оклемалась и ушла! — ответил он как ни в чём не бывало. Так весело и естественно, что я обругала себя за то, что так легко дала себя одурачить. Но он и не думал скрывать свой обман. Напротив, даже гордился этим и никакого раскаяния не испытывал!
— Вот как?.. — выдавила я.
— А ты очень надёжный друг, Нацуки! — заметил он. — Это прекрасно… Любишь чёрный чай? У меня есть отличный, с клубничным привкусом. Ты пока посиди вот здесь, на диване, а я заварю!
Я молча села на диван и стала разглядывать коробку шоколадных конфет на столике перед носом. Коробка огромная, но ни конфетки ещё не съедено. Значит, Сидзука тоже воздержалась от угощения?
— Просто я подумал: а не позаниматься ли нам сегодня у меня?
Принесённый сэнсэем чай был сладким и пах клубникой.
— Ты знаешь, что такое минет, Нацуки?
— Ми… что?
— Ми-нет. Никогда не слышала? Так не пойдёт. Это совершенно необходимое умение для взрослого человека! Но сегодня учитель расскажет о нём специально для тебя…
Голос его звучал почти так же приветливо, как на уроках. Но почему-то мне стало страшно. «У самой-то мыслишки грязные, вот и приписываешь их всем вокруг!» — только и повторяет мама. Может, она права? И на самом деле это я должна сгорать от стыда, если принимаю такого милого, гостеприимного сэнсэя за похотливое чудовище?
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Земляноиды предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
