Химия любви

Саша Тагул, 2015

ФОРМУЛА ЛЮБВИ: С8Н11N02 (Это дофамин, предшественник адреналина, “гормон счастья”). Можно ли по силам соблюдать законы любви – читал об этом, рассказывали? А если не следовать им – что будет тебе и близким? И неизбежен ли печальный финал? Вот об этом пишет Саша Тагул в романе “Химия любви”. Зрелый, благополучный во всех отношениях семейный (ну, а как же иначе?) мужчина обратил внимание на молодую. Мимолетное увлечение со скоростью молнии переросло во взаимную… Нет, не любовь, а хуже: страсть. А страсть всегда страшна. Что ж тут не ясного: плотское чаще одолевает духовное. И вот тогда рушится жесткий треугольник.

Пролог

Ресторан. Обычный (приличный) ресторан, которых сегодня — в каждом квартале мегаполиса, в каждом подвале и полуподвале (больше площадь — дешевле аренда).

Почти пустой — отчасти потому, что еще рано (день не закончился, вечер не начался), да и день, похоже, будничный.

За одним из тех столиков, что поближе к барной стойке, сидит в одиночестве мужчина. По его фигуре, по тому, как часто пригубливает стакан, как откидывает голову и вновь ее опускает, видно, что ему одиноко и тоскливо. Тоскливо и одиноко — да так, что выть хочется… Ну, что же — дело для ресторана обычное.

Но на самом деле не совсем все обычно: он не пьян. И почти не притрагивается к алкоголю — пьет воду мелкими глотками.

Но курит много.

…В общем, скажем сразу: это Миха. Сначала он говорит про себя, а потом, не замечая казуса, вслух.

«Я — собиратель этой истории. Здесь не нужно ничего придумывать… Хотя я не прав: где-то у знаменитых я читал, что любое повествование нельзя начинать со слова «Я». Но я здесь давно сижу, очень давно. И мне простительно… Скоро Док и Царь придут».

Миха глубоко затянулся сигаретой.

«Пикантность, или, скажем проще, своеобразие момента заключается в том, что мне — мне лично! — надо разобраться во всем этом. А в этом еще никто и никогда не разбирался, черт меня подери!..

Простите, дамы и господа, просто я давно здесь сижу…»

Бармен, давно наблюдавший за ним, понял все, и в какой-то нужный момент подошел, поднес зажигалку к очередной сигарете, которая давно была вставлена в угол рта, но не была зажжена; хотел было наполнить рюмку — но та была полна.

Миха, конечно, обратил на него внимание, поймал его взгляд и стал говорить, отчасти имея в виду этого служителя.

–…Кстати, я хотел сказать… Кстати, — совсем ни к какой, не к стати!.. Помните анекдот? Сталкиваются «Мерс» и «Запорожец». Мужик из «Запора»: «Понимаете, я — писатель, прозаик». Крутой из «Мерса»: «Про каких, на хрен, заек?»

У меня схожая проблема…

…Пожалуй, помолчу… Скоро Царь и Док придут, станет получше.

Миха замолчал, крутит рюмку с алкоголем, не пьет. Бармен ушел за свою стойку протирать фужеры.

В зал вошел Док. Быстро найдя глазами нужный столик, подошел к Михее и минуту молча смотрел на него. Тот, не вставая, тоже впился взглядом в его лицо. Потом резко встал. Они обнялись, сели.

Молча.

И молча выпили. Потом пошел неспешный разговор мужчин, которые давно знают друг друга, которые давно не видели друг друга и которым есть что сказать друг другу.

Миха: — Тяжело… Очень тяжело вспоминать близких, по которым соскучился и которые сейчас далеко-далеко… При первом же слове мурашки по телу, слезы на глазах… И хочется врезать стакан водки, закрыться одеялом и молчать, молчать, молчать…

Погас последний солнца луч.

С полей повеяло прохладой.

Достал я из кармана ключ

И повернул как надо.

Док: — Пушкин, наверное… А как надо повернуть?.. (Усмехается.)

Миха: — Тупой стих. Я всегда — по крайней мере, до той поры, когда перестал с ним видеться, — так думал.

…Мне тогда было 25, Ивану Марсаку — 35, он — мэтр, я — ученик, только университет закончил, он уважительно просил меня сбегать («сходить в лавку») за вином, а сам по телефону болтал всякую чушь (женщинам, конечно), в том числе и эти строки, строчки. Глупые слова, а почему-то в башке засели.

А если говорить о Сашке Сполохе, о Поле… Да что там говорить — думать надо…

А он мне все рассказывал. Почти все…

Ну, во-первых, он рассказывал. Во-вторых, отдал мне письма. А в-третьих… Но об этом — потом, когда команда в сборе будет.

Док: — Ты знаешь, Миха, прошло много времени, но я злюсь на него. Причина простая: раньше я жил спокойной, размеренной жизнью, а теперь — нет. Душа болит. Из-за него. Смуту посеял — хотя раньше не сеял, мы жили, дружили. Душа в душу. Черт бы его побрал!..

Но сегодня, пожалуй, я все скажу и расскажу про него — вы же не все знаете! — для собственного успокоения, прежде всего. Он сам это позволил. Да и Карина тоже. Мне кажется, она до сих пор ничего не поняла — глупая тетерка… А кто умный?..

Миха: — Ты знаешь, когда все закончилось, у меня оказались их письма. И их признания — наверное, они мне доверяли и верили. Наверное, им становилось легче, когда они выговаривались. Наверное, и мне станет легче, когда расскажу о том, о чем они мне рассказали. Наверное… Во всяком случае Царь так же думает. Он тоже мучается. И за рюмкой чая спрашивает меня (а может, себя):

— А это действительно нужно человеку? Может, лучше стать машиной, наплевать на чувства и быть спокойным, как слон, — до конца жизни?..

И сам же сам себе отвечал (только опускал при этом голову): «А тогда зачем жить?»

Я молчал.

Док: — А я часто хожу мимо Санькиного дома, по парку, где он ранними утрами ходил, думал, плакал… Признаюсь, я ему завидую. Но я не уверен, что поступил бы так же, свались на меня то, что свалилось на него.

Миха: — А вот и Царь.

Миха и Док привстали со своих мест, встречая Царя, по очереди пожали ему руку.

Настроение вмиг сменилось: теперь вся компания в сборе, они рады видеть друг друга, смотреть друг на друга. Это друзья, и этим все сказано.

Док: — А у нас уже давно налито. Киснет.

Царь: — Понеслись!..

Миха: — За встречу!

Друзья выпили, закусили и надолго замолчали.