Герцог для королевы

Саша Молох, 2023

Сегодня я застала своего мужа в постели с любовницей. Это раз. А потом я умерла. Это два. И пришла в себя рядом с покойником в короне. Это три. А теперь, чтобы остаться в живых, мне нужно срочно выйти замуж.

3. Мряу!

Возвращается как-то жена из командировки, а соседка ей и говорит… Но когда анекдоты становятся жизнью — тут не до смеха. Хотя лицо у Паши просто загляденье — красное от натуги, глаза выпучены.

Интересно, а если бы они успели одеться, что бы это изменило? Он бы начал мне рассказывать, что блондинка просто шла мимо и случайно заглянула к нам в спальню? Цирк.

Еще ироничней, что в панике Паша натянул на себя мои брюки, они совпадали по цвету и ткани, и несколько раз мы забавно путались, собираясь спросонья на работу. Сейчас забавно не было.

Было противно.

Внутри стало окончательно холодно. И если после Карасика там еще ныло, то теперь как отрезало. Только вот голова заболела так, что картинка стала двоиться.

Досматривать сцену я посчитала излишним.

— У тебя час на то, чтобы собрать вещи. Думаю, управишься. Ника, если не ошибаюсь? У вас вещей меньше — хватит и пяти минут.

И ушла на кухню.

Желание прореветься куда-то рассосалось, внутри клубилось холодное бешенство. Картинка, до этого расколотая на кусочки, начала собираться. Сходилось все: досадные мелочи, на которые я раньше не обращала внимания, сочувственные взгляды соседки, внезапные отлучки.

Больше всего бесил даже не сам факт, что Паша мне изменял, а то, что я, как сельская дурочка, позволяла себе закрывать глаза на все признаки, которые мне об этом даже не говорили — орали!

На субботних встречах он радостно ржал в компании приятелей, галантно общался с девушками из тусовки и напрочь забывал про меня.

Приходил по будням почти к ночи, в отличном настроении, рассказывая о том, какую крутую штуку придумал их шеф — хозяин мелкой конторы-тотализатора. И как данная штука поможет Паше разбогатеть до неприличия. Правда, эти планы не помешали ему упросить меня взять кредит на ту самую шевроле, которую он радостно показывал на тусовке.

Хорошо хоть банк оказался умнее, и до конца выплаты кредита тачка была записана на меня. Хотя Паша выражал этим фактом всяческое недовольство, мол, почему не дают переписать на него. Ведь он вот-вот заработает свою кучу денег.

Но я дурой была, а кредиторы — нет. И теперь машина останется у меня, а вот Паше придется уйти.

Я заварила чай с мелиссой, несколько раз до боли зажмурилась, пытаясь прогнать черные пляшущие перед глазами точки. Налила в чашку, опустилась на табурет и постаралась сделать вид, что не слышу, как там в спальне разгорается скандал. Пока орали вполголоса — но вряд ли из уважения, скорее не хотели палиться больше уже засвеченного.

Потом хлопнула дверь, раздался перестук каблуков, и ко мне на порог заявилась Ника, на ходу поправляя прическу.

— Ты не против, если я воспользуюсь ванной? — смерив меня взглядом, в котором мешались жалость и презрение, спросила она.

Ну правильно. Кем я сейчас выглядела? Лохушкой. Которую обманывали невесть сколько времени и которая обо всем узнала только потому, что вернулась домой пораньше.

— Против. Пошла вон.

Такого ответа от обычно мягкой меня Ника явно не ожидала, но быстро взяла себя в руки, фыркнула презрительно:

— Какая мелкая месть. Кстати, мы вместе уже восемь месяцев, — и устучала каблуками по коридору на выход.

Забавно, как я не заметила ее куртку в прихожей? Наверно, я действительно очень невнимательная. И лохушка, да.

Чай закончился, от отмеренного мною времени для Паши осталось полчаса. За это время он дважды прошел с сумками (моими сумками, кстати, купленными для поездки на юг) из спальни в прихожую.

Потом приперся на кухню — уже в своих брюках и рубашке, которую я купила ему на наш трехлетний юбилей. Рубашка была красивая, но Паше не шла, смотрелась так, будто он ее украл. Удивительно, как некоторые не умеют слышать свою интуицию — ведь кричала же она мне: не твой это парень, беги от него… Но у меня беруши, я тут самая умная.

Паша с грохотом придвинул табуретку к столу, сел и трагично на меня уставился.

— Я не хотел, чтобы так получилось…

Ну вот приплыли. Конечно, не хотел. Теперь пойди поищи еще такую дуру, которая и сказки про рабочий проект съест, и деньги тебе на машину заработает (сколько я помоталась по клиенткам ради этой машины!), и еще кормить-поить будет, пока ты других баб обхаживаешь.

Я все это проговорила внутри себя, потому что вслух получалось только дышать — тихо и размеренно. Голова болела все сильнее, нужно было выпить какие-то таблетки, но я никак не могла сообразить какие.

— Мы с тобой очень разные люди, и дело не в тебе, а во мне…

Ясен перец, в тебе, Паша! Это же не я притащила в нашу кровать постороннюю бабу, не я обманывала женщину, с которой живу уже три года.

Он, кажется, еще что-то говорил, но мозг думать отказывался, а потом прозвучало с нажимом “машина”, и пришлось очнуться.

— Что?

— Я заберу машину. Мы же все равно хотели ее на меня переписывать. Ты же и не ездишь совсем…

Паша пожал плечами, так что сразу становилось ясно — машину он забирает из большой жалости ко мне. Потому что ну куда мне такая обуза, да?

И вот сейчас меня порадовало то, что я целый месяц покупала когда-то гараж. И даже фразу составила грамотную из матюгов, хотя ругалась так редко, что у меня “фигня” считалась за нецензурщину. Коллеги на работе ржали, конечно, говорили, что нормальный парикмахер должен уметь виртуозно крыть матом. Но вот до этого момента как-то не приходилось.

Паша не ожидал, отшатнулся. У него на лице так откровенно боролись жадность и трусость, что я даже про свою головную боль забыла. И как я с ним столько времени прожила, не замечая того, насколько он мелкий и мелочный человек.

— Ну зачем она тебе? Под меня же брали. Ну и клуб, все дела. Перед ребятами неудобно. Я как только получу за проект аванс — сразу все отдам. Сколько там осталось выплачивать — полтора года? Я буду привозить…

Вот так — перед ребятами неудобно. А передо мной удобно.

— Паша, — собственный голос показался каким-то карканьем, и от него зазвенело в ушах. — Если ты дотронешься до ключей — я позвоню в полицию и заявлю об угоне. Мы женаты, но машина была куплена до свадьбы и оформлена на меня по всем документам. У тебя теперь есть на чем кататься — вишневая лачетти уже восемь месяцев как твоя. Ну мне такие сроки только что озвучили. Так что у тебя осталось двадцать минут.

Паша попытался спорить, что-то еще говорил, но в ушах звенело все сильнее, и я уже почти не слышала, что он там пытается доказать. А чтобы и не видеть — ушла в ванную, в спальню сейчас наведываться точно не хотелось. Пустила сильную струю холодной воды, умылась.

От холода с головой стало еще хуже. Первый раз в жизни она закружилась. Мне в этом плане очень повезло — с моей вестибуляркой, как шутили на медкомиссиях, можно в космос.

А тут раз, два, и кафель так сильно качнулся, что пришлось уцепиться за батарею, чтобы устоять на ногах. Где-то вдалеке Паша крикнул:

— Мы поговорим потом!

И хлопнула входная дверь.

Наконец-то. Закончилось.

Можно было выходить. Очень осторожно, по стеночке, чтобы не словить еще раз головокружение, я прошла вперед, на кухню. Все-таки стоило принять таблетку, хотя бы обычный аспирин.

Перед глазами качнулось снова, но до холодильника, где лежали лекарства (крайне скромная аптечка), я добралась, вытрясла коробочку с обезболивающим, потом развернулась к кухонному столу, чтобы взять кружку. И услышала:

— Мряу!

Оно, это “мряу”, было настолько особенным, что блистер с таблетками у меня из руки выпал. Так мяучил Карасик, когда был сильно недоволен. Это было последнее кошачье предупреждение, за которым следовали санкции вплоть до страшной обиды и полного игнора на сутки. Это “мряу” он применял очередь редко, только когда жизнь становилась невыносимой.

Только вот Карасик сегодня утром убежал на кошачью радугу и уж точно не стал бы оттуда спускаться, чтобы выразить свое пфе.

Я поняла, что дело совсем худо. Если с головокружениями я еще справлялась, то галлюцинации были совсем новеньким. Нужно было что-то делать. Звонить подружкам? Так Нина уехала на дачу, а Таська на смене трубку не возьмет — им нельзя. Звать обратно Пашу? Сразу нет. Соседей? Еще была тетя Тамара — единственная живая родственница, но беспокоить ее страшно не хотелось.

Я вспомнила, что свой телефон оставила в прихожей, на полке. Нужно было решать задачи по мере поступления и сначала добраться до мобильника, а потом уже выбирать, кому звонить — Нинке или прямиком в скорую.

Путь до прихожей оказался каким-то безумием. Стенки то и дело отшатывались куда-то вбок и в сторону, пол плясал, а слева зрение точно завесили черной тряпкой, стоило на нее посмотреть попристальней — и она исчезала, а как только я начинала смотреть вперед — снова появлялась.

Телефон по-прежнему лежал на полке — рядом с ключами и так и не опробованной дурацкой кружкой с белкой. Но когда я попыталась взять мобильник, увидела, что экран у него разбит в куски — так бывает, если долбануть чем-то тяжелым и острым. Видимо, блондинка мелочиться не стала — и отомстила с шиком. Я стряхнула с полки осколки, повертела теперь уже бесполезный кусок пластика в руках. Надо идти до соседей. Вдруг они дома.

— Мряу.

Карасик сидел посреди коридора, подвернув злобно подрагивающий хвост под лапки, и смотрел с осуждением. Я его понимала. Остаться одному в чужом холодном помещении — это ж никаких нервов не хватит. Наверно, очнулся, а меня рядом нет и…

— Мряу!

Я моргнула, черная занавеска сбоку качнулась, упала на лицо и сильно ударила под дых. Стало нечем дышать, а потом и незачем.