Птичка по кличке «Коршун»

Саша Громова

Старший следователь возвращается в родной город, из которого бежала десять лет назад. Девочка выросла, осуществила«заветную» мечту, дослужилась до одной, но большой звезды на погонах и заработала статус хладнокровной фанатички, у которой даже кота дранного нет. Ждет ли ее тихая гавань? Нет!Жизнь заходит на очередной вираж, принося сердечные переживания, завалы на работе и неуловимого маньяка… Справится ли Мария? Ведь за спиной у нее немалыйгруз прошлого, о котором она не может забыть… Книга содержит нецензурную брань.

***

Руслан Стрельцов

Отброс, голодранец, без рода и племени, шпана, детдомовец. Все это про меня. Я оказался в стенах детского дома, когда мне было шесть. Худосочный заморыш, смотрящий волком на все и всех.

Мать алкоголичка со стажем. После очередного заседания совета местных бичей у нас на кухне завалилась на диван, закурила и вполне закономерно отключилась. Убогая однушка, значившаяся домом, сгорела дотла, вместе с женщиной, которую положено называть не иначе как мама. Меня спасло только то, что гулял на улице. Гонял в футбол в соседнем дворе. С того дня жизнь зашла на новый вираж.

Те, кто считают, что детский дом более подходящий вариант, чем нерадивые родители, ошибаются. Лучше бы я спал на старом, вонючем матрасе времен Куликовской битвы в своем углу за шкафом, чем попал в этот ад.

Детдом — это тюрьма, в которую посадили ни за что. Просто потому что ты остался один, и никому на хрен не нужен. Из всей родни была только тетка Тома — старшая сестра матери. Ей предложили забрать меня, но та отказалась, ссылаясь, что я такой же конченый, как и ее младшая. Яблоко от яблони так сказать. Мне было всего шесть — но я все помню, до мелочей. Память, сука, очень злая.

Место ставшее новым «домом» не сулило ничего радужного. Вечно голодные до любви, ласки и нормального отношения дети. Через-чур ранний секс, безнаказанные изнасилования, дедовщина и зависть. При чем, не важно, что поспособствовало. То ли найденная стекляшка в общей песочнице, то ли приходящие смотреть, которых ты вдруг заинтересовал. Вечная злоба и боль. Ненависть на весь мир и желание вылезти из этой зловонной жижи. Вот что такое детский дом. По достижению восемнадцати лет ты уже поломан как физически, так и морально.

Была у нас нянька Зинка по кличке Муха — та еще сука. Детей она просто ненавидела, при чем, не пыталась этого скрывать. Унижала, гнобила и всячески издевалась особенно над соплюхами. Ведь старшие могли дать отпор, но опять же не всем. Меня Муха обходила стороной, даже взгляда не переносила, да и вообще редко кто выдерживал, как и сейчас собственно.

В день, когда мне стукнуло шестнадцать, в нашем аду появилось новое лицо. Белокурая девчонка в красивом ажурном платье, белоснежных колготках и лаковых туфельках с бантами. Ее глаза метались по лицам детей, отвратным желтым стенам и посеревшим занавескам, а пальцы комкали подол платья до белизны в костяшках.

Мне хватило секунды, что бы понять — она не выживет здесь. Этакий комнатный цветочек, который всю жизнь холили и лелеяли, а тут резко вырвали с корнем и бросили на грязный асфальт под ступни прохожих.

К своим шестнадцати я уже был старожилом этих стен и заработал определенную репутацию. Драки, бесконечные потасовки и выяснение отношений — без этого никуда. Поэтому решил взять кроху под свою опеку. Не знаю, чем тогда руководствовался, просто принял решение, что не дам ее обидеть. На сам цветочек я планов не имел.

Ей всего двенадцать — совсем еще глупышка. Хотя в этом возрасте многие присутствующие здесь девчонки — уже давно не невинны, и в большинстве не по своей воле.

Своего светлячка я оберегал ровно месяц и даже привязался к ней, как к сестренке, которой никогда не было. А потом ее забрали, что не удивительно. Хотя в таком возрасте удочеряют редко, предпочитают малышей, которые как чистый лист.

Со светлячком же дело обстояло иначе. Мы много с ней общались. Сначала она меня боялась, а после не отходила и на шаг, бегала как хвостик. За что и получила это шрам на ладошке. Софка — дура приревновала, решила устроить ей темную, что, в общем-то, норма для здешних. Но я вовремя успел, и мой хвостик отделался лишь неглубоким порезом.

Малышка оказалась дочкой богачей, ее родители погибли в автокатастрофе, других родственников вроде как не было. А через месяц она меня покинула. Ее забрали.

В день прощания девчонка поцеловала меня в щеку и сказала «Рус, я всегда буду тебя помнить… и любить». Я тогда лишь хмыкнул и приобнял ее. Забудет она и меня, и эти дни как страшный сон.

Я бы хотел забыть весь ужас, что тут творился. Но уже не смогу. А у нее еще есть шанс.

Как только золотистые кудряшки скрылись за забором, ко мне подошел Гоша. Мразота. И громко так выдал: «Что, не дала тебе светля-чок?! А я бы ее отодрал!». Все. Переклинило. Разбил ему морду и еще парочке прихвостней, которые пытались рыпнуться на меня, когда этот уродец уже давился кровью. Пожалуй, появление светлячка — это единственное светлое воспоминание из так называемого детства.

Конечно, до детского дома моей жизни тоже нельзя было позавидовать. Вечный голод, холод и мытарства по улицам, да по соседским бабулькам. Они жалели маленького оборвашку, сетовали на никчёмную мамашу и подкармливали.

Баба Сима из пятой квартиры даже конфеты иногда давала, хоть и сама жила на копеечную пенсию. В «тюрьме» номер семь с добычей еды дело было проще без условно, но появились другие беды.

Дети по натуре своей жестоки, а детдомовцы не знают ни любви, ни жалости. Там как в животном мире — выживает сильнейший. И я выжил.

Сейчас мне тридцать два года, и я даже не помышляю о женитьбе и детях. Зачем? И так все прекрасно. Бизнес, путешествия, валюта на счетах и в кошельке, телка тоже может быть любая, достаточно только ткнуть пальцем.

Сегодня мы с Аббасом выбрались в бар, отметить последнюю сделку. Только потянулся к запотевшему бокалу, как к столу швартуется чье-то бедро. Я скольжу глазами по силуэту и останавливаюсь на перекаченных губищах призывно вишеневого цвета.

— Рус, милый, привет, а ты почему не пишешь, не звонишь — ее рот искажает наигранная гримаса обиды — а я все ждуууу — девушка складывает тонкие руки под грудью, чем приподнимает ее, демонстрируя в более выгодном свете.

— Знаешь, Ир — начинаю я, а малышка тут же пучит глаза и так пронзительно верещит:

— Какая еще Ира!!! Я Катя!!!

Да, я знаю, что эту зовут Екатерина, или как она представилась в первый день знакомства Кэт на европейский манер. Память у меня прекрасная, но целенаправленно ошибся в имени, если уж быть козлом в девичьих глазах, то полным.

— Тем более, Кать — разворачиваюсь в ее сторону, что бы девушка смогла лицезреть меня в анфас — я не писал и тем-более не звонил, потому что мне, откровенно говоря, похер на тебя, да и наклевывался вариант поинтереснее, но раз уж ты здесь, то… как на счет потрахаться? — ухмылка сама дергает мои губы, смотря на стоявшую рядом Катюшку.

Ее эмоции сменяются одна за другой: непонимание, шок, злость. Вот еще чуть-чуть и пар повалит из ушей. Молодая, импульсивная дурочка. Мысленно стартовал отсчет: три, два, один, ноль, пуууфф.

— Урод! Козел!

Неоригинально, но и так сойдет. Только мелькнула мысль, как рука девчонки пошла на замах в надежде засадить пощёчину. Но я быстро перехватываю ее и сжимаю так, что Кэт пищит.

— Отпусти!!!

Откидываю руку и смеряю лишь взглядом. Если не совсем безмозглая, должна понять — последствия не за горами, стоит свалить сейчас же. Катя трет запястье и шипит короткую тираду о вселенской ненависти, после чего дефилирует от стола вглубь бара. Все это время за нашим дуэтом наблюдает Аббас, сидящий напротив.

— Ну и говнюк ты — Суровый обнажает свой белоснежный оскал и смотрит на удаляющуюся задницу Кэт.

Даже спорить не хочу с ним. А смысл? Он прав. Давно не испытываю к прекрасному полу ничего кроме похоти. Оттрахал — а дальше не интересно. Не за что в них зацепиться, пустые, мимолетные, как и чувства их эфемерные.

Только я забыл о пришествии девицы, и Аббас начал рассказывать о своей поездке в Уфу, как друг замолкает и усердно пялиться куда-то за мою спину. Не стоит поворачиваться, что бы понять — баба, при чем, эффектная. Глаза моего собеседника, не отрываясь, изучают объект. Я уже хотел было тоже посмотреть исключительно для оценки, как слышу над своей головой такое почти грозное:

— Ну и кто из вас Стрельцов?

Начинается, две недовольные телки для одного вечера — перебор. Я вообще не терплю истеричек. С ними только геморрой. Хотя постановка вопроса меня озадачивает.

Перевожу взгляд на ту, что буквально пыхтит как паровоз и понимаю — лицо милое, но незнакомое. Имени могу и не помнить, если просто перепихнулись, но мордаху точно бы узнал, хотя бы смутно. А тут ноль.

Курносая блонди, искавшая меня, как-то в момент затаила дыхание и вообще замерла, а вот вторая привлекла внимание. Стоит такая спокойная как бронетранспортёр, только глазками цепко изучает все вокруг. Шмотка обычная, даже слишком на фоне подруги, затянутой в короткое платье. Но это не мешает ей заинтересовывать парней за барной стойкой. Сразу промелькнула мысль: «На кого именно так похотливо капал слюной Суровый?». А теперь она смотрит мне в глаза, нагло так, самоуверенно. Ну же, малышка, давай, отводи. Хоть покрасней для приличия. Ничего. Девушка стойко и даже флегматично переносит волчий взгляд, он сейчас именно такой, не сомневаюсь, и это что-то дергает внутри. Я первый отворачиваюсь на реплику блондинки:

— Рус — она шепчет это как-то неуверенно — Рус, это ты!!!

Мать твою! Светлячок!