Некама

Саша Виленский

Психологический триллер Саши Виленского "Некама" ("Месть" на иврите) рассказывает историю негласного сотрудничества агентов израильских и российских спецслужб по поиску беглых нацистских агентов. Действие разворачивается на протяжении ряда лет – от второй мировой войны до середины 90-х – на фоне судеб разлученных во время войны брата и сестры (она оказалась в Израиле, он остался в СССР), а также истории гибели группы свердловских туристов в конце 50-х годов. Автор излагает свое видение известных историй, оговариваясь, что все это – художественный вымысел, плод его фантазий.

ИЮНЬ 1956, КИБУЦ ЭЙН-БАРУХ, ВЕРХНЯЯ ГАЛИЛЕЯ, ИЗРАИЛЬ

Лея выскочила из школьного автобуса, помахала однокашникам и побежала вверх по дороге к воротам кибуца. Очень хотелось есть, прямо не есть, а жрать, но сначала она решила навестить папу — все равно по дороге, мимо не пробежишь. Влетела в мастерскую, где работали Хагай и его помощник Зелик.

— Привет, пап! — она подпрыгнула, чмокнула Хагая в щеку, затем с размаху уселась на не очень чистый верстак у входа, свалив какой-то ключ. А, ерунда!

Хагай рассмеялся:

— Испачкаешься! Что ж ты носишься-то так? Не устала в школе?

— В школе не устают! В школе мучаются! — Лейка кивнула на Dodge с открытым капотом. — Красивая машина! Что с ней?

— Красивого ничего, а вот — мощная — это да. Хочешь, подойди сама и проверь, — усмехнулся механик. — Сможешь?

— Piece of cake! ^[1] — почему-то по-английски самоуверенно ответила девушка, подзакатала рукава синей рабочей рубахи, заглянула под капот, подергала провода.

— Ну, так-то на глаз ничего не скажешь, надо проверить!

— Проверяй.

Ключ был в замке зажигания, магнето проворачивалось неохотно, но через какое-то время двигатель затарахтел, машина затряслась, Лея прислушалась.

— Троит? — спросила неуверенно.

— Молодец, — улыбнулся Хагай. — Что делаем?

— Свечи проверим, нагар… Еще клапана, по-моему, стучат, нет?

— Бинго! Моя школа, — сказал довольный отец, хлопнув девушку по плечу. — Ладно, беги поешь — и сходи к матери.

— Дашь потом прокатиться? — Лея кивнула на тяжелую машину.

— Там видно будет. Если останется время. Ну беги, беги — и он легонько подтолкнул ее в спину.

«Ладно, поем потом», — решила Лея и побежала к дому. Прежде всего сказать привет матери и младшему брату, потом с чувством выполненного долга в столовую, а уж затем — в подростковое общежитие, где жила вся кибуцная молодежь. Кинуть в угол сумку с книгами, плюхнуться на койку, задрав ноги в тяжелых рабочих ботинках, закинуть руки за голову и подумать о чем-то хорошем. О чем — потом решим.

Однако, когда все хорошо продумано, почему-то в жизни все идет совсем не так, а как-то наперекосяк. Мама, как оказалось, была не одна: у нее сидел гость — пожилой, как ей показалось, мужчина, ну, скажем, не пожилой, но взрослый, может быть ему даже было уже 30 лет. От глаза к уху — безобразный шрам. И одет не по-кибуцному: костюм, белая рубашка, полуботинки на тонких шнурках, городской какой-то. Не то, что Лея или папа, да практически любой кибуцник: синяя широкая рубаха с двумя карманами на груди, такие же синие плотные шорты, серые толстые носки и крепкие рабочие ботинки — вот это нормальная одежда, удобно, функционально, не жарко. А эти костюмчики-ботиночки — для городских лодырей.

Мужчина широко улыбнулся девушке:

— Лея? Лея Бен-Цур?

— Да, — Лея посмотрела на мать: кто это? Что ему надо? По старой привычке стала быстро перебирать в голове, что она могла натворить, чтобы за ней пришел этот франт.

Ривка не отреагировала, сидела с каменным лицом и, судя по этому выражению лица, ничего хорошего от визита незнакомца ждать не стоит. Похоже, что и Лее пора тревожиться, хотя она никак не могла понять — о чем. Но мама редко бывала такой суровой. Тем удивительней все это было. А незнакомцу все нипочем — улыбнулся, даже подмигнул, отчего Лея аж вздрогнула — вот наглец! — и заговорил:

— Меня зовут Ашер, майор ЦАХАЛа ^[2] Ашер Зингер, я работаю на одну очень серьезную организацию, — он повернулся к матери. — Ривка! Понимаю, что вы против, но я бы все же попросил дать нам возможность побеседовать наедине.

— Нет, — жестко отрезала Ривка. — Я ее мать, она несовершеннолетняя, поэтому все разговоры будут идти только в моем присутствии. Это понятно? Я сейчас еще и ее отца позову, потому что не понимаю, что здесь происходит. Но то, что здесь происходит, мне очень не нравится.

— Да как скажете, — равнодушно сказал Ашер и развернулся к Лее. — Разговор будет непростым, я хотел оградить твоих родителей от неприятных вещей, но они, как видишь, сильно за тебя переживают.

— Рами! — позвала Ривка.

В комнату влетел младший брат Леи.

— Позови отца из мастерской, а сам иди в Дом детей.

— Я не хочу, — заныл Рами.

— Я сказала, — Ривка так посмотрела на мальчика, что тот сразу понял: спор бесполезен.

Лея маму никогда такой не видела. Во всяком случае, не помнило. Происходило явно что-то необычное.

Мужчина огляделся.

— Может, кофе напоите, пока мы ждем Хагая?

— В нашем кибуце не принято держать в доме чайник. — Ривка по-прежнему была напряжена. Мужчина улыбнулся и тряхнул головой:

— Грешен, забыл, простите. Воды-то хоть дадите? Это можно?

Ривка кивнула Лее, та набрала в стакан воды из-под крана, пропустив немного, чтобы была похолоднее. Мужчина ей нравился своим хладнокровием и улыбчивостью, только она ну никак не понимала, почему обычно добрая и приветливая мама так странно себя ведет.

Дождались Хагая, с трудом выпроводили Рами из дома, и незваный гость начал…

— Лея Бен-Цур, урожденная Лея Фаерман, 1939 года рождения, родилась в городе Злобине, сегодня — Белорусская СССР.

«Белорусская СССР» он произнес по-русски, картавя на звуке «р», а родителям пояснил на иврите: «Р'усия Леван'а». Хагай перестал улыбаться, Ривка по-прежнему молчала.

— В апреле 1942 полицаи провели акцию уничтожения на всей территории Злобинского района, — продолжал Ашер. — Особенно «отличился» 204 батальон шуцманшафта, в котором служил бывший сержант Красной армии Александр Кулик, более известный как Сашко.

Он внимательно посмотрел на Лею, которая вздрогнула.

— Этот самый Сашко забрал из подвала тебя и твоего брата, сдал в комендатуру, после чего вас разделили: тебя отправили в лагерь «Красный Берег» (это название он снова произнес по-русски, переводить не стал), где у детей выкачивали кровь для солдат вермахта. Особенно у девочек — у них чаще встречается первая группа и положительный резус-фактор. Боруха, судя по всему, отправили в гетто ожидать своей участи. Во всяком случае, сразу его не застрелили, это нам доподлинно известно.

Повисла пауза, во время которой Ашер продолжал смотреть на Лею.

— Ты что-то помнишь из того времени?

Лея неуверенно кивнула. И тут взорвалась Ривка:

— Слушай, ты! Как тебя — майор что-то там! Ты издеваешься над ребенком, что ли? Мы столько сил потратили, чтобы она забыла весь этот кошмар, зачем ты сейчас ее травишь? Тебе не стыдно, представитель «очень серьезной организации»? Ей было четыре года, четыре, понимаешь?!

Ривка растопырила пальцы — четыре — и ткнула ими в сторону майора Зингера. Потом поднялась и указала рукой на дверь.

— Пошел вон из моего дома!

Ашер не сдвинулся с места, спросил Лею:

— Мне уйти?

Лея боялась за маму, но все равно помотала головой — нет. Хагай встал, готовый силой вытолкать незнакомца, но Лея сделала и ему знак — не надо.

— Ты зачем пришел и все это устроил? — спросил Хагай.

— Ну, если бы я с самого начала это сказал, вы бы меня точно взашей вытолкали, — Ашер неожиданно снова улыбнулся. — Дослушайте до конца хотя бы, а после все вместе решите, что делать. Лея, ты помнишь, кто был начальником охраны у вас в лагере?

— Да, — хрипло ответила девушка. — Сашко.

— Совершенно верно. Ты помнишь, как он выглядит?

Лея кивнула.

— Его все девочки в нашем бараке запомнили на всю жизнь, наверное. Мы так кричали, когда он приходил к нам… Потому что это значило, что одна из нас умрет, и никто не хотел, чтобы это была она. Главное было ему в глаза не смотреть. А он смеялся и искал в кого бы ткнуть пальцем. Мне хоть и четыре года было — я помню. Мне повезло. Другим девочкам — нет.

Ривка отвернулась.

— Мы знали, что он мог выкачать всю кровь, а мог оставить «на потом». И когда он входил, мы почти все писались от ужаса, и маленькие, и старшие девочки. И я писалась. А он все ржал и ржал, ему нравилось, когда его боялись. Я его и сейчас боюсь. Очень.

Хагай заиграл желваками.

— Ты зачем это делаешь? — Спросил он майора Зингера. Тот продолжал смотреть на Лею. Только на Лею.

— Ты помнишь, как тебя оттуда забрали и переправили в Палестину?

— Смутно. Помню каких-то людей, мы долго куда-то ехали, меня везли в каком-то ящике. Потом плыли, и снова меня везли в каком-то ящике и все время просили не плакать. Но я плакала, потому что не знала, куда меня везут и что со мной будет. И еще было очень жалко Борьку. Я о нем все время вспоминала и от этого все время рыдала.

— С твоим братом мы еще разберемся, — пообещал Ашер. — А потом ты оказалась в кибуце, и тебя удочерили эти замечательные люди, так?

— Да.

— И вы старались все это забыть, и тебе казалось, что ты все это забыла, потому что началась совершенно другая жизнь, а это все был дурной сон, который закончился, и началась совсем другая жизнь?

— Да.

Ашер удовлетворенно улыбнулся.

— А теперь — самое главное. Я могу закурить?

— Нет, — ответила Ривка.

— Ну и ладно, — снова улыбнулся странный мужчина. — Значит курить не будем. Но все равно на улицу выйдем, душновато тут.

«Еще бы, так разоделся, в костюме летом!», — подумала Лея. Она видела, что Ашер не нравится ни маме, ни папе, ей тоже хотелось на него злиться, но почему-то не получалось.

— Давай уже говори, зачем пришел, — зло сказал Хагай.

— Давайте на воздух выйдем. Лея, составишь мне компанию?

— С ума сошел? — взорвалась Ривка.

— Исключительно в смысле побеседовать на свежем воздухе, — развел руками Ашер. — А ты подумала, я ее курить заставлю, что ли?

— Я с вами! — объявила Ривка и подозрительно посмотрела на Хагая. Тот кивнул и все вышли в садик у домика. Ашер присел на крыльцо, достал портсигар, закурил, ловко выпустил кольцо дыма.

— Ладно, друзья, дело в том, что я работаю в системе розыска нацистских преступников. Тех, кто виновен в уничтожении евреев.

Хагай хотел что-то спросить, но Ашер жестом остановил его.

— Это не правительственная организация, и мы не отдаем никого под суд. Мы их уничтожаем. Сами. Это месть, как к ней ни относись. Месть без суда и следствия. И если вы считаете, что это неправильно и так поступать нельзя — я с вами спорить не буду. Может, и так. Но меня не интересует в данном случае ничего, кроме справедливости. Моя семья ушла дымом в небо Польши, кости родителей Леи гниют в земле Беларуси, а эта мразь бродит по земле, ест, спит, целует женщин… Этого не будет.

— А при чем тут Лея?

Ашер помолчал, затушил окурок, поискал, куда его выбросить и не нашел, положил в карман пиджака.

— Она единственная выжившая, кто помнит Сашко в лицо.

— Ты с ума сошел, — сказал Хагай. — Ей было четыре года! Что она может помнить?!

— Я его помню, — неожиданно сказала Лея. — Я его очень хорошо помню. Не хочу, а помню.

Ривка обняла Лею, прижала ее к себе.

— Ну здесь-то тебе нечего бояться. — И обернулась к Ашеру. — Ты на самом деле решил, что она поедет в Россию, или куда там, искать твоего Сашко?

Ашер спокойно кивнул.

— Именно так. Вы не представляете, сколько евреев по всему миру опознают своих мучителей, и сколько евреев по всему миру мстят своим мучителям. И те будут уничтожены все до одного. Все. До одного. И я найду и убью этого Сашко Кулика, с Леей или без Леи. Только с Леей это будет проще и быстрее, и останется время давить и других гадов. А давить я умею.

— Она никуда не поедет! — сказал Хагай.

— Я поеду, — сказала Лея. — И после паузы спросила: А что, Боря жив?

Примечания

1

Piece of cake (англ.) — проще простого

2

ЦАХАЛ (ивр.) — Армия обороны Израиля