«От тайги до британских морей…»: Почему Красная Армия победила в Гражданской войне

Саул Кляцкин, 2018

«От тайги до британских морей Красная Армия всех сильней…» – это слова известной песни времен Гражданской войны в России. В чем же была причина побед Красной Армии? С.М. Кляцкин, доктор исторических наук, военный историк, полковник, отвечает на этот вопрос в своей книге, написанной на основе архивов РККА и НКВД, в Высшей школе которого он преподавал в течение ряда лет. Он рассказывает, как была образована Красная Армия в 1918 году, по какому принципу формировалась, вооружалась и снабжалась, каким уставом руководствовалась, в чем были ее сильные и слабые стороны. Автор уделяет также немало внимания высшим командным органам армии, их составу и особенностям деятельности. Не ограничиваясь 1918 годом, С.М. Кляцкин показывает далее действия Красной Армии в Гражданской войне, чтобы ответить в итоге на главный вопрос: почему «красные» смогли разгромить прекрасно вооруженные и снабжаемые западными странами армии «белых»?

Боевое крещение Красной Армии

Красная Армия была в стадии становления, когда на долю Советской республики выпало тяжелейшее испытание. 27 января делегации держав Четверного союза в Брест-Литовске предъявили условия, на которых они соглашались заключить мирный договор с Советской республикой. Они потребовали аннексии Польши, Литвы и значительной части Белоруссии, Латвии и Эстонии. По существу Советскому правительству был предъявлен ультиматум: или удовлетворение территориальных притязаний — тогда мир, пли отклонение этих требований — тогда война.

Предъявляя ультиматум, германское правительство и его военное командование были хорошо осведомлены о военно-экономическом и внешнеполитическом положении Советской республики. Они считали, что если ультиматум будет отвергнут и можно будет продолжать войну, так как Советская республика, утратившая обороноспособность, окажется в критическом положении и вряд ли сумеет воевать, тогда Германия и ее союзники получат богатейшую военную добычу.

Военное положение Советской республики к концу января 1918 г. было действительно трудным. Перед лицом такого грозного врага, как державы Четверного союза, она была беззащитна. Красная Армия только создавалась, а старая русская армия доживала последние дни. Боевой состав фронтов продолжал катастрофически падать. Для примера возьмем Северный фронт, прикрывавший столицу Советской республики Петроград. Если к 1 ноября 1917 г. в строевых частях этого фронта имелось 356 995 человек, то к 12 января 1918 г. стало лишь 154 573 человека^[137]. Не лучше обстояло дело и на других фронтах^[138]. Дезертирство изо дня в день увеличивалось. По неполным подсчетам штаба Северного фронта, в начале января 1918 г. в неделю из каждого корпуса дезертировало до 500 солдат^[139]. По мере того, как переговоры в Брест-Литовске затягивались, дезертирство росло и приняло колоссальные размеры. Штаб Западного фронта в конце декабря 1917 г. — начале января 1918 г. в ряде телеграмм в Ставку доносил: «…боевого фронта фактически не существует, солдаты массами уходят самовольно в тыл, и в случае наступления немцев нет никакой надежды задержать германские войска ни на рубеже бывших позиций первой полосы, ни на каких бы то ни было позициях в тылу»^[140]. В середине января 1918 г. из штаба Западного фронта в Ставку стали поступать сведения о полном развале обороны. В донесении от 15 января сообщалось, что в 15-м армейском корпусе 3-й армии в результате массового дезертирства оголились позиции: «…15-верстный участок от Петруши до Лесные-Муляры занят тремя ротами до 35–40 штыков в каждой; участок от Лесные-Муляры до Авласы никем не занят; окопы на перешейке озер Мядель и Нарочь никем не заняты, хотя официально там считается восемь рот, но они находятся в тылу»^[141]. В 3-м армейском корпусе 10-й армии пехота и артиллерия 5-й и 27-й пехотных дивизий оставили позиции и ушли в тыл. Дезертировавшие солдаты часть вооружения бросили на дорогах. Готовились уйти в тыл солдаты 73-й пехотной дивизии^[142]. 516-й полк 2-й армии ушел на станцию Люсино и потребовал отправки в Екатеринбург^[143]. В донесении от 17 января из штаба этого же фронта поступило сообщение о том, что в 35-м армейском корпусе 3-й армии три роты были посланы на вокзал для несения службы, но все солдаты дезертировали и разъехались по домам^[144].

Из 5-й армии Северного фронта 15 января телеграфировали в Ставку, что «армия абсолютно небоеспособна»^[145]. Из 12-й армии того же фронта 16 января сообщили, что о прочности какого-либо участка фронта говорить нельзя, «все решительно части совершенно небоеспособны»^[146]. Из 1-й армии Северного фронта 17 января сообщили, что состояние армии не позволяет рассчитывать на удержание важнейших участков позиции^[147]. О том, что боеспособность армии катастрофически падает, сообщали и другие фронты.

Ослабляло обороноспособность фронта не только массовое дезертирство, но и полное разрушение оборонительных позиций. Из штаба Западного фронта 17 января донесли, что в 3-й армии «…первой укрепленной полосы не существует: окопы занесены снегом, фортификационные сооружения разбираются солдатами и местными жителями на топливо, колья проволочных заграждений вытаскиваются на топливо, позиционные дороги занесены и запущены, имеются лишь протоптанные тропинки от жилых землянок к кухням и к немецким лавкам». Относительно позиции 2-й армии сообщалось: «обороноспособность первой полосы равна нулю, так как окопы разрушены и занесены снегом… Люди живут в полуразрушенных землянках и не желают их чинить, мечтая о скором возвращении домой»^[148]. О состоянии обороны Северного фронта дает яркое представление телеграмма в Ставку из штаба 12-й армии от 16 января 1918 г.: «…Работы по укреплению позиций, притом крайне слабые, велись лишь по октябрь. В ноябре они совершенно прекратились и теперь не только не улучшаются, но даже и не поддерживаются. В 136-й дивизии наблюдалось даже обратное явление, именно — порча окопов, обшивки и т. д. Поддерживают лишь жилые блиндажи и то лишь в мере крайней к тому необходимости… От снега позиции совершенно не очищаются и им совершенно занесены как окопы и ходы сообщения, так и все проволочные заграждения и наблюдательные пункты. Таким образом, имевшаяся позиция в настоящее время не имеет никакого боевого значения, можно определенно сказать, ее не существует… Говорить что-либо о прочности обеспечения какого-либо участка совершенно не приходится, все решительно части совершенно небоеспособны, драться не хотят и к маневрированию небоеспособны, никакие резервы, никакие группировки пользы принести здесь не могут. Все это будет грозно выглядеть лишь на карте, на самом же деле по причинам материального и морального состояния частей будет совершенно бесполезно… Таким образом, надеяться на удержание в случае наступления противника какого-либо участка занимаемого расположения совершенно нельзя. Можно определенно сказать, что при первом же выстреле все побежит назад, оставив трофеями противнику всю материальную часть. Самое большое, на что можно надеяться, это на доблесть отдельных бойцов и кучек, которые никакого, конечно, влияния на ход боя иметь не будут»^[149].

О катастрофическом состоянии русского фронта германское командование было хорошо осведомлено. Оно решило не упустить возможности реализовать свой план вторжения в пределы нашей страны. Уже 5 января в ходе мирных переговоров верховное командование германской армии приказало главнокомандующему Восточным фронтом готовить наступление против России. Для этой цели была разработана наступательная операция, получившая условное название «Фаустшлаг» («Удар кулаком»). Основные силы противника, согласно этому плану, сосредоточивались на трех направлениях: петроградском, центральном (в Белоруссии) и южном (на Украине)^[150]. Еще до срыва брестских переговоров в Ставку поступали сведения о деятельной подготовке германских войск к наступлению. 15 января в Ставку и Наркомвоен поступила телеграмма из штаба Западного фронта, в которой говорилось, что «данными случайного войскового наблюдения, так как организованная разведка отсутствует, в последнее время устанавливается, что противник производит интенсивные работы по расчистке окопов, местами обнаружено усиление частей в передовой линии, усиленные занятия в тылу… Все это указывает на то, что противник принимает меры для обеспечения возможности быстрого наступления в случае разрыва мирных переговоров»^[151]. 26 января, накануне вручения ультиматума делегациями держав Четверного союза, около 13 час. в штаб Западного фронта поступило донесение от главы группы военных консультантов советской мирной делегации бывшего генерала А. А. Самойло, в котором он предупреждал о вероятности германского наступления в случае разрыва мирных переговоров. Это донесение в тот же день было отправлено с фельдъегерем в Ставку^[152]. В этих условиях советская делегация в Брест-Литовске должна была проявить максимум выдержки, терпения и бдительности. Однако, имея точные директивы Советского правительства: держаться до ультиматума немцев, а после предъявления ультиматума принять его^[153], Троцкий не выполнил этих директив. 28 января от имени Советского правительства он заявил, что мирный договор на германских условиях не подпишет, что Советское правительство считает войну прекращенной и армию демобилизует. В этот же день советская мирная делегация, за исключением группы военных консультантов во главе с А. А. Самойло, выехала в Петроград. Мирные переговоры были сорваны. Такое поведение Троцкого развязало руки германским империалистам. Но газеты очень скупо сообщили о случившемся. «Правда» в передовой статье подвела итоги переговоров и в заключение заявила, что германские империалисты, возможно, сделают попытку разгромить остатки русской армии, но в то же время высказывалась мысль, что такая возможность маловероятна^[154].

Несмотря на срыв переговоров, Наркомвоен, Ставка и главнокомандующие армиями фронтов не верили в возможность германского вторжения. 30 января в газетах был опубликован приказ Верховного главнокомандующего Н. В. Крыленко. Сообщив о заявлении Троцкого, Н. В. Крыленко писал: «…В связи с этим предписываю немедленно принять все меры к объявлению войскам, что война с Германией, Австрией, Турцией, Болгарией с этого момента считается прекращенной. Никакие военные действия иметь места не могут. Настоящим объявляется одновременно начало общей демобилизации на всем фронте. Штабам фронтов и армий предписывается принять меры к уводу войск с передовой линии и сосредоточению их в линии резервов для дальнейшей отправки, согласно общему демобилизационному плану перевозок, в глубь России…»^[155]

На основе приказа Верховного главнокомандующего командование 12-й армии издало директиву об отводе войск в тыл, а для охраны пограничной линии намечалось сформировать отряды из солдат-добровольцев Красной Армии из расчета по 4 человека на версту побережья и по 12 человек на версту сухопутной линии. В директиве указывалось, что в случае, если германские войска начнут военные действия и поведут наступление, охраняющим частям боя не принимать и на атакованном участке отходить, держа связь с соседями и своевременно сообщая в тыл^[156].

Над Советской республикой сгущались тучи. Военная гроза была готова разразиться каждую минуту.

16 февраля^[157] в 19 час. 30 мин. генерал Гофман официально заявил А. А. Самойло, что 18 февраля в 12 час. кончается перемирие и возобновляется состояние войны. А. А. Самойло немедленно телеграфно доложил Советскому правительству о заявлении Гофмана. Телеграмма с этим сообщением была получена в Петрограде 17 февраля в 1 час. 05 мин.^[158] Германия попрала элементарные обязательства. Согласно условиям перемирия, каждая из сторон обязывалась в случае прекращения перемирия предупредить другую сторону за семь дней. Германия предупредила Советскую республику за два дня. Но германские империалисты пошли в своем вероломстве дальше. Они начали боевые действия на один день раньше названного ими самими срока. 17 февраля из штаба 10-й армии Западного фронта поступило сообщение, что германские войска перешли в наступление и заняли деревни Саковщина и Бартениха, а в районе местечка Воложин, станции Полочаны и блокпоста 654-й версты появились германские разведчики^[159]. Положение становилось критическим. Н. В. Крыленко был вынужден обратиться с запросом к Советскому правительству: оказывать сопротивление наступающему противнику или нет. Для обсуждения создавшегося положения 17 февраля вечером состоялось срочное заседание Центрального Комитета РСДРП (б). На нем было решено оказывать врагу всяческое сопротивление^[160].

18 февраля в 12 час. началось общее наступление войск держав Четверного союза. Враг бросил в наступление 70 пехотных и три кавалерийские дивизии^[161]. Наступление развернулось на огромном фронте от Ревеля до Галаца. Прорывом у Двинска и переходом через Западную Двину германцы начали стремительный натиск. В этот день остатки старой армии, выполняя приказ Н. В. Крыленко от 30 января, не принимая боя, начали отход в глубь страны. Местами этот отход вылился в панику и повальное бегство, сопровождавшееся массовым дезертирством. Из штабов армий в Ставку поступали сводки одна тревожнее другой. Штаб 3-й армии сообщил, что солдаты 6-й пехотной дивизии постановили отойти в район Глубокое, ст. Парафиново и демобилизоваться^[162]. Из 12-й армии донесли, что «часть людей без памяти бежит в Лембург»^[163]. Из 10-й армии поступили сведения, что «среди войск, занимающих позицию, началась паника»^[164]. Штаб 1-й армии докладывал, что солдаты 2-го Выборгского полка Выборгской бригады 28-го корпуса, разобрав продовольственный склад и бросив вооружение, боеприпасы и обмундирование, разбежались^[165].

Видя в германском нашествии реальную угрозу Советской власти, Совет Народных Комиссаров в ночь на 19 февраля послал в Берлин радиограмму с протестом против вероломного наступления и о согласии подписать мирный договор на тех условиях, которые делегации держав Четверного союза выдвинули в своем ультиматуме 27 января^[166].

Казалось, германское правительство и военное командование достигли того, чего они добивались своим ультиматумом, и немедленно ответят Советскому правительству согласием перейти от языка пушек к языку дипломатии. Но день 19 февраля не принес улучшения в обстановке. Напротив, положение ухудшалось с каждым часом. Натиск противника не ослабевал. Враг, продолжая быстро двигаться вперед, 19 февраля захватил ряд крупных городов и железнодорожных узлов, в том числе Минск, Луцк и Ровно.

Выполняя указания ЦК РСДРП (б) и СНК, Верховный главнокомандующий Н. В. Крыленко отдал приказ войскам, находившимся на фронте, «оказывать сопротивление разбойничьему набегу войск держав Четверного союза и в случае необходимости очищать ту или иную позицию и уничтожать все имущество, которое нельзя вывезти»^[167]. Но остановить старую армию было уже невозможно. Она панически бежала, увлекая за собой и красноармейские отряды^[168]. Это отмечали многочисленные сводки, поступавшие из армии. Так, из 12-й армии 20 февраля сообщили, что части армии беспорядочно отходят, наблюдается массовое дезертирство: два полка 109-й дивизии и два полка 3-й особой дивизии 43-го корпуса совершенно «растаяли», на фронте остались лишь одни штабы. В 38-м и 37-м полках 10-й Туркестанской дивизии все солдаты сроков службы до 1916 г. включительно разошлись по домам^[169]. Из 1-й армии 20 февраля докладывали, что части армии продолжают отходить. «60-я дивизия самочинно распылилась». Полки Выборгской бригады 28-го корпуса с вечера рассеялись^[170].

Фронт на всем протяжении от Петрограда до границы с Украиной включительно был обнажен^[171]. Лишь отдельные красноармейские отряды, носившие характер партизанских формирований, с большим или меньшим успехом сдерживали противника. На рижско-псковском направлении 19 и 20 февраля самоотверженно сдерживал натиск врага 2-й красноармейский полк, в районе Цесис сопротивление оказывали отдельные отряды, г. Валк защищал отряд, сформированный из красноармейцев и солдат старой армии и т. д.^[172] Создавалось угрожающее положение. Советское правительство уже третий день терпеливо ждало ответа германского правительства на свою радиограмму, посланную в ночь на 19 февраля. Оно надеялось, что германское правительство и военное командование проявят благоразумие и прекратят наступление, а поэтому других каких-либо шагов к организации обороны, кроме приказа Н. В. Крыленко войскам об оказании сопротивления врагу, принято не было. Больше того, Советское правительство не считало еще необходимым принять меры, чтобы приостановить демобилизацию солдат 1910–1912 гг. призыва^[173]. Все большевистские газеты в течение первых трех суток наступления врага весьма скупо освещали ход событий и не призывали население к отпору врагу. Первые известия о нашествии войск германского империализма были опубликованы лишь 19 февраля^[174]. В этот день «Правда» в передовой статье «Разбойничий поход» сдержанно сообщала, что германские империалисты подло и бесчестно нарушили условия перемирия и, продиктовав свою волю австрийским подручным, начали поход против страны Советов. Раскрывая цели этого похода, «Правда» писала: «Разделаться с революцией — вот основная задача германского империализма и его вассалов».

20 февраля газеты также вышли без особых призывов к населению. В «Правде» в этот день был опубликован лишь текст радиограммы Совета Народных Комиссаров германскому правительству, посланной в ночь на 19 февраля.

Советское правительство проявило величайшую выдержку, оно ждало ответа германского правительства и, видимо, считало, что еще не время бить в набат и поднимать народ на отпор врагу.

Но вот истекал и день 20 февраля, а ответа от германского правительства все еще не было. Напряжение достигло апогея. Ждать больше было нельзя. Нужно было немедленно и быстро организовать оборону. Промедление могло привести к гибели Советской власти. Враг неудержимо рвался вперед. Он уже выходил на линию Ревель — Псков и создавал тем самым реальную угрозу Петрограду. Германские войска, форсировав Березину, стремительно двигались к Орше. К этому времени на центральном направлении были захвачены Полоцк и ряд других городов и населенных пунктов. Враг подходил к «Смоленским воротам» (междуречье Днепра и Западной Двины), захват которых открывал кратчайший путь к Москве. Германские войска стремительно двигались к жизненным центрам страны. Смертельная опасность нависла над Советской республикой.

Поздно ночью 20 февраля Совет Народных Комиссаров собрался для решения вопроса о мобилизации сил на отпор врагу. Учитывая, что до сих пор Советское правительство еще не информировало трудящихся о создавшейся обстановке, Совет Народных Комиссаров принял обращение «К трудящемуся населению всей России». Заявив о своей готовности заключить даже самый тяжелый мир, Советское правительство в то же время предупредило рабочих, крестьян и солдат, чтобы они были готовы к отпору германскому империализму, который может не остановиться ни перед чем «…в своем стремлении сломить Советскую власть, отнять землю у крестьян, восстановить власть помещиков, банкиров и монархии». Совет Народных Комиссаров призвал все Советы, армейские организации, рабочих и крестьян приложить все силы к упорядочению транспорта и улучшению продовольственного дела, к установлению в армии и в стране строжайшей дисциплины. Этот волнующий документ заканчивался призывом: «Рабочие, крестьяне, солдаты! Пусть знают наши враги, извне и внутри, что завоевания революции мы готовы отстаивать до последней капли крови»^[175]. Так был сделан первый шаг к организации решительного отпора врагу. Утром 21 февраля все могли прочитать это обращение в большевистских газетах.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

137

ЦГВИА, ф. 2000, oп. 1, д. 1893, л. 29–30, 71–72, 145–146, 165, 178–180, 206–207; ф. 2031, oп. 1, д. 1:145, л. 2, 9, 18, 25. Дата 1 ноября взята как исходная ввиду того, что демобилизация еще не началась, а дата 12 января дает возможность проследить состояние фронта после демобилизации ряда возрастов.

138

ЦГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 1889, л. 295, 308, 324, 357–360, 362–363, 365–368, 373; д. 1891, л. 30–31, 90, 92, 139–140, 152–153.

139

Там же, ф. 2031, оп. 1, д. 215, л. 56.

140

ЦГАСА, ф. 3, оп. 1, д. 16, л. 230.

141

Там же, л. 236–237.

142

Там же.

143

Там же.

144

Там же, л. 238–239.

145

ЦГВИА, ф. 2031, oп. 1, д. 215, л. 114.

146

Там же, оп. 2, д. 401, л. 125–127, 135.

147

Там же, л. 139–140.

148

ЦГАСА, ф. 3, oп. 1, д. 16, л. 236–239.

149

ЦГВИА, ф. 2031, оп. 2, д. 401, лл. 125–127, 135.

150

А. И. Черепанов. Под Псковом и Нарвой. М., 1957, стр. 53–54.

151

ЦГАСА, ф. 3, oп. 1, д. 16, л. 236.

152

ЦГАСА, ф. 3, oп. 1, д. 16, л. 230–232.

153

В. И. Ленин. Соч., т. 27, стр. 90.

154

«Правда», 12 февраля (30 января) 1918 г.

155

Там же. Этот приказ поступил в управления фронтов 29 января (11 февраля) и в тот же день поступил в армии (А. И. Черепанов. Указ. соч., стр. 65)

156

А. И. Черепанов. Указ. соч., стр. 65–66.

157

Начиная с 14 февраля, все даты даются но новому стилю.

158

ЦГАСА, ф. 3, oп. 1, д. 16, л. 236–241, приложение 9.

159

Там же, л. 233. О том, что германское наступление началось не 18, а 17 февраля, свидетельствуют и другие документы (ЦГАСА, ф. 1, оп. 1, д. 163, л. 232–249; ф. 8, oп. 1, д. 39, л. 260; «Исторический архив», 1956, № 1, стр. 136, 139).

160

«Протоколы Центрального Комитета РСДРП. Август 1917 г. — февраль 1918 г.». М., 1929, стр. 228–229.

161

А. Де-Лазари. Боевой путь Красной Армии. М. — Л., 1928, стр. 12–15.

162

ЦГАСА, ф. 6, оп. 3, д. 1, л. 1.

163

Там же, л. 6.

164

Там же, л. 7.

165

Там же, л. 12–14.

166

«Правда», 20 февраля 1918 г.

167

Там же, 19 февраля 1918 г. Заметка «На радио ПТА и Бюро печати».

168

В. И. Ленин. Соч., т. 27, стр. 61.

169

ЦГАСА, ф. 6, оп. 3, д. 1, л 20–22.

170

Там же, л. 25–29.

171

«Исторический архив», 1956, № 1, стр. 140.

172

А. И. Черепанов. Указ, соч., стр. 72–76, 82, 83.

173

Е. Н. Городецкий. Указ, соч., стр. 27. Демобилизация названных возрастов началась 16 февраля 1918 г.

174

18 февраля газеты не выходили, так как был понедельник.

175

«Правда», 21 февраля 1918 г.