Последний полет к Пси Октанта

Марина Сарычева

Бывший астронавт Иван Завадский недавно списан в запас и теперь ведет размеренную жизнь в загородном доме. У Ивана есть невеста Ольга, старый друг Михаил и несколько довольно странных домочадцев, один из которых считает Ивана своим отцом. Внезапная смерть в окружении Ивана все меняет. Непростые отношения героев еще больше осложняются, возникают новые проблемы, и даже поимка убийцы не помогает их решить. Возможно, корни проблем нужно искать не на Земле, а на планетах далекой звезды Пси Октанта.

Глава пятая

Год спустя…

Это был обычный выходной день. Ольга с утра укатила в город, что случалось почти каждую субботу. Чем она занималась в городе, Иван не знал и не стремился узнать. У женщин свои секреты, а Ольга, хоть и умная, все ж таки женщина. Он был уверен в одном — до измены она не опустится. Не такой она человек!

Возможно, она делает покупки, или сидит в салоне красоты, или встречается с подругой детства… Должны же у нее быть подруги! Порой, она кому-то звонит, с кем-то о чем-то договаривается… Звонит всегда открыто, не скрываясь от Ивана. Мелькают имена: Лена, Кристина, Татьяна… Вот только в дом она подруг не приглашает, хотя Завадский совсем не против. Он даже предлагал позвать подруг на Ольгин день рождения, но она, как всегда, отшутилась.

В их общий дом она подруг не зовет, а в городе с ними охотно встречается. Вывод напрашивается сам собой — не желает знакомить девчонок с Завадским! Может быть, стесняется Ивана — мол, старый уже, к тому же — ретроград. А может, напротив, боится, что уведут…

Что ж, пусть развлекается в городе. У каждого есть право на личную жизнь! У нее свои развлечения, у него — свои. Хотя какие у него теперь развлечения?! Он уже не тот, что прежде, и развлекаться не очень-то хочется…

Часов в одиннадцать к нему приехал Михаил. Приятель был весел и взбудоражен, он оживленно размахивал руками и что-то напевал себе под нос. Какую-то знакомую песенку, Иван ее, определенно, где-то слышал. Кажется, в каком-то старом фильме…

Вспомнил! Это из «Рассвета на Сатурне». Тот самый момент, когда Дэвид влюбляется в Лайю, еще не зная, кто она такая. Тогда-то и звучит эта песня — песня нежности, надежды и отчаяния. Уже почти в финале фильма Дэвид понимает, что Лайя — не сотрудница земных спецслужб, а ушлая шпионка из другой галактики. Он сам сдает ее космической полиции (кстати, в той сцене звучит другая песня, ничем не хуже той, что напевает Михаил). Лайю, конечно, арестовывают и предают суду. Земляне, как всегда, побеждают, но… Любовь не признает жестокой правды. Она по-прежнему живет в сердце Давида и Лайи. Такой вот трогательный финал!

Хороший фильм, хорошая песня… Но Михаил поет ее неправильно. Слишком бодро, без малейшего намека на печаль, а тут нужно иначе — с чувством, с легким надрывом.

Завадский с легкой завистью смотрел на приятеля. Вот Рыжкин не утратил вкус к развлечениям даже после того, что с ними случилось. Скорее, напротив — он стал активней и задиристей, готов хоть сейчас ринуться в бой. Видно, в нем всегда это было, просто раньше не бросалось в глаза. Впрочем, они оба изменились, но изменились по-разному. Их прежняя жизнь закончилась, и Михаил уже готов строить новую. А к чему готов Иван Завадский?

Проводив приятеля на кухню и вручив ему бутылку светлого пива (к более крепкой турассе они перейдут позднее), Иван отправился растапливать баню. Первым делом заглянул на дровяной склад, примыкавший к одной из стен бани. Склад был почти пуст, но оставшихся дров должно хватить на растопку. Как только дрова закончатся, он подключит специальную технику. Хватит ей пылиться без дела!

Он забрал со склада все дрова и привычно растопил ими печь. Затем позвал из кухни приятеля, успевшего уже допить свою бутылку, продолжить застолье в предбаннике.

Баня была их особым субботним ритуалом. В отсутствии Ольги, предпочитавшей по субботам развлекаться в городе, они могли нагишом выбегать из парилки и шумно плескаться в прохладной речной воде. Им обоим это нравилось. По мнению Ивана, купание в реке укрепляло дух и навевало высокие мысли. Михаил же, купаясь в свое удовольствие, обходился без теоретической базы.

Баня располагалась метрах в ста от дома, в небольшом строении из экзодревесины, которую добывали в искусственно выращенных марсианских лесах.

Марсианские леса были созданы после введения запрета на любую (кроме санитарной) вырубку земных лесов. Генные инженеры на Земле вывели специальные древесные породы, устойчивые к резким колебаниям температуры и сильно разреженной углекислой атмосфере Марса. Проблему полива решили простым подогревом почвы, поскольку льда под поверхностью Марса всегда было достаточно, его нужно было только растопить.

Леса разрослись и теперь широко использовались для строительства коттеджей, производства мебели, топки каминов и печей. Увы, марсианская древесина была недешевым товаром, который не каждый мог себе позволить.

Баня была стилизована под русскую избу первой половины двадцатого века с низким крыльцом и одним высоким окном в предбаннике. Ее цвет имитировал природную окраску земной древесины, для чего почти белые марсианские бревна были обработаны специальными красителями.

В просторном предбаннике пахло древесными смолами. По периметру предбанника тянулись отшлифованные до идеальной гладкости деревянные скамьи, к одной из скамей был придвинут продолговатый деревянный стол. В правом углу предбанника располагалась каменная печь, отапливаемая все той же марсианской древесиной. За предбанником шла помывочная с тазами, лавочками и двумя современными душевыми кабинами; еще там была купель с холодной водой, но летом Иван с Михаилом купелью не пользовались. Из помывочной друзья попадали в парную, полностью обшитую все той же экзодревесиной, с тремя гладкими деревянными полками.

Русская баня из природных материалов обошлась Завадскому в немалую сумму. Бывший астронавт, налетавший немало галактических часов в дальнем космосе, мог позволить себе многое — и просторный кирпичный коттедж с настоящим камином, и бревенчатую баню, и дровяную печь для этой бани.

На всякий случай (такой, как усталость, лень или отсутствие дров), баня была оборудована суперсовременным нагревателем, работавшим на позитронной батарее. Дорогая техника, в основном, пылилась в бездействии, но сегодня ей придется поработать. Все дрова Иван уже сжег, и скоро печка начнет остывать. Нагреватель с позитронной батареей легко решит эту проблему.

Песчаная дорожка вела от бани прямо к реке, где была устроена купальня. Она представляла собой гладкий деревянный настил метра три в ширину, с которого можно было спуститься в воду по ступенькам, как это обычно делала Ольга, а можно было разбежаться и нырнуть, что очень нравилось Завадскому и Рыжкину.

Было около часу дня, когда из бани выбежал распаренный Михаил и, сбросив на ходу махровое полотенце, рванул к купальне. Он с разбегу нырнул в прохладную воду, быстрыми саженками несколько раз проплыл до противоположного берега и обратно, затем, отряхиваясь, попрыгал по берегу и вновь вернулся в баню.

Не успела дверь бани закрыться за Михаилом, как тут же вновь открылась. На этот раз из бани выбежал мокрый от пота Иван вообще без полотенца и тоже рванул к реке. Так же, как до него Михаил, он с разбегу нырнул в воду, проплыл до другого берега, затем повернул назад…

И тут раздался взрыв.

Мощная вспышка на несколько секунд затмила яркое летнее солнце, Иван едва успел прищурить глаза. И сразу же последовал оглушительно-громкий хлопок.

Оглушенный и частично ослепленный Иван успел увидеть, как деревянное строение бани дрогнуло, какое-то мгновение сохраняя общие очертания, затем словно распалось на зависшие в воздухе мелкие фрагменты, после чего резко осело и превратилось в пыль. Ударная волна была похожа на жесткий шквал горячего ветра. Она пронеслась над речной гладью, высушив влажные волосы и опалив лицо мгновенно зажмурившегося Ивана, и вызвала на воде крупные волны.

Когда Завадский рискнул открыть глаза, на месте бани был участок выжженной земли, покрытой мелкой серой пылью. Иван, не отрываясь, смотрел туда, где только что стояла баня. Затем из его груди вырвался протяжный стон. Он пулей выскочил из воды и заметался по берегу. Подбежал к месту взрыва, но, не обнаружив там ничего, кроме нескольких оплавленных кусков металла, потрескавшихся камней из парилки и покрывавшей все мелкой серой пыли, направился к дому.

В гостиной он схватил валявшийся в кресле видон и с силой нажал на кнопку. Зависшая в воздухе голографическая девушка приятной азиатской внешности кокетливо улыбнулась:

— Добрый день! Чем я могу вам помочь? — нежно проворковала она.

— Срочно свяжи меня с полицией! — проигнорировав улыбку и приветствие, потребовал Иван.

— Одну минуту, — нисколько не обидевшись, ответила девушка.

Девушка была всего лишь компьютерной программой, не умевшей ни обижаться, ни сочувствовать. Неизменно вежливая и улыбчивая, она по прихоти владельца видона легко меняла внешность и пол. Ее чрезвычайная услужливость могла раздражать лишь самых придирчивых клиентов, предпочитавших натуральность во всем, даже в общении с компьютером. Впрочем, для особо взыскательной публики в арсенале компании связи имелись специальные программы (они, понятно, стоили дороже), в которых девушки (или юноши) умели обижаться и шутить, и даже вставить крепкое словцо.

Голограмма компьютерной девушки исчезла, и вместо нее возникла голограмма вполне реального полицейского — немолодого, грузного, усталого, с болезненными отеками под глазами.

В начале двадцать третьего века медицина, безусловно, шагнула вперед, но не так далеко, как надеялись предки Ивана два века назад. Человеческие болезни проявили удивительную живучесть. Даже у генетически улучшенных особей они возникали с обидной частотой, чего уж говорить об остальных, чьи родители по финансовым или другим соображениям отказались от вмешательства в геном их детей. Не успевали медики искоренить одну опасную болезнь, к примеру, тот же рак, как сталкивались с другой, ничуть не менее опасной.

У полицейского явно была запущенная болезнь почек. Вероятно, то был «красный нефроз», случаи которого в последние годы заметно участились. Не то чтобы красный нефроз был вовсе неизлечим, да только лечение многим казалось слишком уж радикальным. И хотя телевидение вовсю рекламировало этот метод: мол, и эффективен он на все сто процентов, и абсолютно безопасен, и искусственную почку менять не чаще, чем раз в десять лет, но народ не спешил ложиться под нож, многие предпочитали тянуть до последнего. Похоже, полицейский был из тех, кто под нож не спешил.

— Добрый день. С вами говорит старший лейтенант Борис Беркутов. Что у вас случилось? — скороговоркой пробубнил полицейский.

Потом, приглядевшись к Ивану, он озадаченно поднял бровь и спросил:

— А почему вы голый?

Опустив глаза, Иван стыдливо пробормотал: «О господи!», быстро достал из шкафа зеленый спортивный костюм и натянул на себя.

— Извините, я только что из бани, не успел, так сказать, одеться…

— Ясно. Представьтесь, пожалуйста.

— Меня зовут Иван. Иван Завадский.

— И что же такое случилось, Иван, что вы даже забыли одеться? — спокойным тоном продолжил Беркутов.

Несмотря на отечность лица, он производил благоприятное впечатление. Спокойный манеры, умный внимательный взгляд с едва заметной примесью цинизма… Сразу было видно — в своем деле это крепкий профессионал!

— У меня только что погиб друг, Рыжкин Михаил, — дрогнувшим голосом произнес Завадский. — Он… Он…

Полицейский терпеливо ждал. В его лице не дрогнул ни один мускул.

Иван перевел дыхание и продолжил.

— Понимаете, там был взрыв, ужасный взрыв. Михаил никак не мог выжить.

Иван сделав шаг навстречу полицейскому, и голограмма Беркутова отступила назад. Все было просто. В рабочем кабинете, где сейчас был Борис, находилась очень реальная голограмма Ивана Завадского. Образ Ивана был настолько реален, что казалось, сделай он еще шаг вперед, и они с полицейским столкнуться лбами.

— Друг, говорите, погиб?.. Взрыв, говорите, был?.. — все еще спокойным голосом переспросил Беркутов.

Внезапно лицо полицейского напряглось, а глаза пытливо уставились на Завадского.

Человек погиб при взрыве, и с этим нужно как можно скорее разобраться. Хотелось бы верить, что это несчастный случай, но кто знает… А вдруг это все-таки убийство — наиболее тяжкое и редко встречающееся преступление, требующее от полиции немедленных и решительных действий? От подобных действий сам Борис и его коллеги по службе давно отвыкли. Впрочем, оставалась надежда, что это все же несчастный случай или хотя бы самоубийство.

Завадский выдержал взгляд полицейского, лишь его опаленные брови страдальческим домиком сошлись у переносицы.

— Да, здесь случился взрыв, очень странный взрыв. Выжить было просто невозможно. От бани почти ничего не осталось.

— Что, вы говорите, у вас взорвалось? — озадаченно спросил Беркутов.

Завадский выглядел растерянным. Переминаясь с ноги на ногу, он то беспомощно смотрел на полицейского, то, опустив взгляд, разглядывал свои босые ноги. Его лицо с опаленными бровями было почти багрового цвета.

— А разве я не сказал? — прохрипел он. — Взорвалась баня.

— Баня?! — в голосе оперативника звучало удивление. — Вы в ней что, взрывчатку хранили? А взрывчатку, позвольте узнать, купили или сами изготовили? В первом случае — статья пятьсот двадцать два прим, до десяти лет дальних колоний-поселений. Во втором — статья пятьсот двадцать три прим, срок наказания увеличивается до пятнадцати лет.

Иван побледнел и приложил руку к груди. Пробормотав: «Извините, что-то мне нехорошо…», он рухнул в ближайшее кресло. Беркутов понимающе кивнул головой. Его лицо казалось участливым, но глаза продолжали изучающе сверлить Ивана.

Сделав несколько глубоких вдохов, Завадский поднял голову.

— Ничего подобного не было. Не хранил я в бане взрывчатку и уж тем более не изготавливал ее сам.

Одутловатое лицо Беркутова расплылось в скептической улыбке.

— Вы хотите сказать, что взрывчатку вам в баню подбросили? И кто же мог это сделать?

Иван тихо застонал.

— Вы просто не понимаете. Это не была обычная взрывчатка. Поверьте, я как бывший астронавт, не раз летавший в дальний космос, прекрасно в этом разбираюсь. Я со своей командой был в разных передрягах, где без оружия и взрывчатых веществ нам было просто не выжить. И то, что случилось с баней, совсем не похоже на обычный взрыв.

— А на что же это похоже?

Завадский покачал головой, затем внезапно застыл, о чем-то думая. Когда он вновь взглянул на полицейского, в его взгляде уже не было растерянности.

— Я вот сейчас подумал… Это, конечно, всего лишь версия, но другого объяснения просто нет. Сам взрыв был очень похож на аннигиляцию. Надеюсь, вам не нужно объяснять, что это такое? Я все же напомню — это когда вещество соприкасается с антивеществом. А в бане был нагреватель — такой, знаете, суперсовременный, на позитронной батарее. И если вдруг из батареи произошла утечка позитронов, то все дальнейшее становится понятным.

Борис Беркутов задумался. В физике он разбирался плохо, но версия Завадского ему не понравилась. Как и любой гражданин, он знал, что позитронные батареи обладают высшей степенью защиты (высшей!), и просто так вызвать взрыв никак не могут.

В последние годы позитронные батареи стремительно завоевывали рынок. Долговечность их работы поражала. Они были последним, что в снабженном ими приборе могло выйти из строя. Об абсолютной безопасности «позитронок» реклама твердила с утра до вечера.

У «позитронок» было только два недостатка — довольно крупные размеры, не позволявшие использовать их для мелкой техники, и… почти фантастическая стоимость. В народе их называли «батарейками для богатых», но производители божились, что скоро техника на позитронных батареях станет доступной всем и каждому.

Борис Беркутов пока еще не был счастливым обладателем хотя бы одного устройства на позитронной батарее. Наличие подобного прибора у Ивана Завадского его почему-то слегка расстроило. Не сказать, чтобы он завидовал… Хотя зачем себя обманывать? Легкая зависть была, и это стоило признать. Как говорил ему когда-то отец, в признании проблемы сила, а не слабость.

Борис Беркутов, живший от зарплаты до зарплаты в небольшой квартире, имевший неработающую жену и дочь-студентку, запросы которой с каждым годом раза в два превышали прошлогодние, искренне завидовал подозреваемому, который мог легко себе позволить дорогущий нагреватель для бани. Но, даже завидуя, Борис оставался профессионалом.

Пару минут он обдумывал версию Завадского, машинально почесывая поредевшую макушку, затем строго произнес.

— Оставайтесь на месте и ничего нигде не трогайте. Мы с напарницей прямо сейчас выезжаем к вам.

Голограмма полицейского исчезла. Завадский остался один в просторной гостиной. Закрыв лицо руками, он сидел в кресле и старался ни о чем не думать. И даже сам не сразу заметил, что уже минут десять выдувает из легких какой-то печальный звук. Ту самую мелодию из «Рассвета на Сатупне», которую с утра напевал Михаил.