Наследницы моря

Сара Хеннинг, 2019

Всем известно, чем пришлось пожертвовать ради любви юной русалочке. Однако никто не знает, что отдала за свою свободу и власть над подводным миром морская ведьма. Их было трое: Алия, прекрасная юная русалочка, которая отдала голос в обмен на любовь принца. Ее сестра, Руна, готовая во что бы то ни стало спасти Алию. И Эви, заключенная в морской тюрьме ведьма. Чтобы выжить, каждой из них придется воспользоваться древней магией глубин. Однако море коварно, а цена может оказаться непомерно высокой.

7

Эви

Наш разговор подошел к концу. Русалки уплывают. Их остриженные до подбородка волосы легко струятся позади, пока морские создания проплывают через мой полиповый лес. Но наша встреча не закончилась. Я чувствую это от кончиков щупалец до самых кончиков локонов.

— Зачем тебе их волосы? — интересуется Анна.

— Увидишь, — говорю я в надежде, что это остановит поток вопросов. Знакомая мне Анна не задавала много вопросов. Однако, кажется, прежняя подруга изменилась с тех пор, как я дала ей голос. Полагаю, если бы я превратилась в немой полип, у меня тоже бы возникло много вопросов.

— Ты не… не станешь… не можешь. Если ты нас оставишь, мы превратимся в мусор. Отец — морской царь — он уничтожит твое логово.

— Я не могу уйти, пока он не освободит меня, Анна, — говорю я и достаю волосы из котла, а потом обматываю их вместе веревкой. Связав волосы, я прячу их среди оставшихся цветов рикифьора. Убеждаюсь, что они укрыты и спрятаны. — Никакое мое заклинание этого не изменит.

— Это не означает, что ты не собираешься уйти. Зачем же еще тебе волосы? Я знаю, что ты не собираешься возвращать меня.

— Letta.

Я заставляю ее замолчать как раз вовремя. Вернулась Руна. Я могу лишь надеяться, что русалка решит, будто голос двойняшки просто ей померещился.

Руна осторожно сжимает мой нож прямо меж ладоней перед грудью, словно молится. Уверенность покинула ее лицо. Но все же девушка вернулась. Недовольная сделкой. Она смотрит на меня светящимися глазами. Прежде чем Руна успевает открыть рот, я знаю: ее голос будет звучать слабее всех, которые я слышала.

— Она этого не сделает, — произносит Руна. Ее нижняя губа порозовела и дрожит. Голос русалки едва слышен сквозь слабое движение воды в моем логове. — Она влюбилась в него, как только впервые увидела в прошлом году. Алия — единственная причина, по которой он не погиб в шторме тем летом. Сестра не позволила Николасу умереть и теперь его не убьет… даже если это будет означать ее смерть.

У меня перехватывает дыхание.

— Этим летом?

Девушка кивает. Я знала, что Алия соврала о любви юноши к ней. Прежняя русалка практически в этом призналась. Однако я думала, что по крайней мере детали истории правдивы. Я вскидываю бровь и задаю вопрос, ответ на который уже нашла внутри себя:

— Полагаю, у нее не было статуи принца в саду с тех пор, как ей исполнилось десять?

Руна опускает взгляд на нож в своих руках, а потом снова смотрит на меня.

— У Алии есть статуя, но всего пару месяцев. Она достала ее из останков корабля и притащила в свой сад, словно некий алтарь.

Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза. Мое тело становится идеально неподвижным. Щупальца словно вырезаны из камня. Даже дикие кудри кажутся придавленными тем, что движется по животу вниз. Злость и отвращение — оба чувства направлены на меня саму, а не на русалочку. Мне следовало понять, что девчонка пытается мной манипулировать. Я прожила шестьдесят шесть лет на этой земле и должна была бы догадаться.

Наконец после долгой паузы я открываю глаза:

— Алия сказала мне, что спасла его много лет назад — в первую ночь, когда увидела принца. Твоя сестра поведала, что в ее саду стоит похожая на него статуя с тех пор, как ей исполнилось десять. Алия рассказала: когда она оставила Николаса на берегу, его нашла девушка — и принц считает, что это она его спасла. И потому любит ее. По словам твоей сестры, она наблюдала за этой любовью целый год.

Губы Руны раскрываются. К щекам возвращается румянец. Во взгляде снова появляется жесткость.

— Эта история неверна — он женится на девушке из какого-то другого места. Но, — ее голос дрожит, как и все остальное, — если ты знала все это, а также про четыре дня, почему ты вообще согласилась? Зачем ты отправила ее туда, зная, что Алия потерпит неудачу? Что она умрет?

Потому что я верила, что ее любовь этого стоит.

Потому что я видела себя в ней. И дедушку Николаса в нем.

Потому что я все еще верю в счастливые концы, хотя сама я — ночной кошмар.

Руна все смотрит на меня. Я задумываюсь, видит ли она это на моем лице — девушку, какой я была много лет назад. Ту, что не раз жертвовала собой ради Ника и готова сделать это снова.

— Я думала, ее сердце достаточно настрадалось, — говорю я. Теперь мои слова слабые и пронизаны усталостью, скрывать которую больше нет сил. — Я думала, она заслужила шанс на любовь.

— Шанс? — Руна надвигается на меня. Остатки ее локонов развеваются, подобно гриве льва. — Ты про все это слышала, ты, со своей легендарной мудростью и репутацией. И ты знала, что у Алии нет ни единого шанса.

— Никто из нас этого точно не знает, маленькая Руна. Но твоя сестра была полна решимости. Она нашла меня, желая бороться за то, во что верила. Победит Алия в этой борьбе или нет — не мне было говорить ей, что пытаться не стоит. — Я сжимаю зубы, кулаки, щупальца. — Любовь стоит страданий и жертв, если она истинная.

— Любовь ничего не стоит в жизни, если тебя не будет на этом свете! — Ее лицо словно кричит мне: почему ты этого не видишь? Разве ты не прожила достаточно долго, не страдала достаточно долго, чтобы понять, что смерть — постоянна? Разве ты не прожила достаточно долго и не страдала достаточно долго, чтобы понять: смерть — это смерть? — Алия должна была пробыть здесь еще три сотни лет. Сколько раз могла бы она влюбиться за все эти десятилетия и не платить такую дорогую цену?

Руна тяжело дышит, крепко сжимая нож. Я ее не боюсь. Однако внезапно я боюсь за саму русалку.

— Ты не веришь в любовь, не так ли? — спрашиваю я.

Ее пальцы белеют, сжимаясь вокруг ножа.

— Я люблю свою сестру.

— Руна, — говорю я, желая положить успокаивающую руку на ее вздымающиеся плечи. Но это не способно подавить чувство брошенности, охватившее ее душу. — Если ты действительно любишь Алию, то лучшее, что ты можешь сделать, — это дать сестре нож и принять ее выбор.

— Нет, я его не приму. Я дала тебе цветы моего отца, подвергнув опасности его и себя. Мы отдали тебе свои волосы — а ты даже никак не использовала их. — Руна поднимает клинок. — А теперь у меня есть нож. Только вот моя сестра скорее умрет, чем использует его против единственного доступного чертова Ольденбурга.

Русалка не закончила. Она делает паузу — убедиться, что я поняла. Все ее потери ясно изложены.

— Мне осталось отдать тебе еще кое-что. Если ты не примешь это прямо сейчас, то увидишь, какая я действительно талантливая. — Ее ноздри раздуваются. Руна надвигается на меня, выставив нож. — Измени меня. Преврати меня, и я это сделаю. Я убью этого парня, если это означает спасение сестры.

Янтарные глаза девушки впиваются в мое лицо. Ее плечи и грудь вздымаются и опускаются.

Я действительно верю, что она убьет парня ради жизни сестры.

Я впечатлена этим поступком и ужасно расстроена им. Что бы она ни думала обо мне, мои мотивы, когда я отправляла ее сестру на сушу, были чисты. Я верю: сердце поступало правильно, когда я дала русалке ноги. Хотя теперь понимаю: стоило не так переживать из-за ее вранья на суше, как из-за лжи в мой адрес. Однако в любом случае ее манипуляции могут привести к гибели внука Ника. Я бы хотела, чтобы Николас был кем-то другим. Возможно, так и есть. Может, русалочка снова соврала мне, чтобы получить желаемое, — зная мою историю с его семьей и любовь к Нику.

— Ты видела этого парня на суше и все же готова это сделать?

Руна кивает. Ярость горит в напряжении ее плеч.

— О, я его видела. Николас ведет себя так, словно она выигрыш. Нечто блестящее, что король нашел на берегу. Прекрасное дополнение к его глупой сапфировой короне или тупому красному кольцу.

У меня перехватывает дыхание.

— Красному кольцу?

— Ага, это не рубины и не гранаты, а что-то другое. Он потирает его, словно настоящий злодей из лунной пьесы.

Я стараюсь сохранять невозмутимость, хотя слышу: сзади Анна желает закричать. Когда Ник был жив, он часто навещал меня. Он опускал носки темно-красных сапог в воду, упершись пятками в сухой серый песок. Ник рассказывал мне о своей жизни. За год моего отсутствия он поведал мне, как служанка нашла красный кристаллический камень в старых платьях. Одеяния я оставила в замке в ту ночь, когда мое время на суше подошло к концу. Этот камень мне отдала ведьма, когда я училась применять свое первое заклинание обмена — жизнь Аннамэтти за то, что уже забрало море. Он помнил, что я носила то платье, когда он заметил меня за чтением на лодке Икера в день Празднования Моря.

Мое сердце подскакивает. Я вспоминаю, сколько всего хотелось бы сделать по-другому тем утром в корабельном доке. Нужно было поцеловать Ника, когда он убрал локон с моего лица, а его пальцы задержались. Мы оба почувствовали, что краснеем и становимся почти такого же цвета, как камень в моем кармане. Этот камень Ник превратил в кольцо. Украшение теперь надето на палец его внука.

— Что еще ты о нем знаешь? — спрашиваю я девушку.

Я волнуюсь, что зашла слишком далеко. Кажется, ее раздражение этого не вытерпит. Но Руна покусывает губу и вспоминает встречу на суше. Хоть она и задумалась, мне сложно поверить, что девушка готовится соврать. Она очень сильно хочет спасти свою сестру. Этого хватит, чтобы заставить Руну быть честной. Преувеличения не помогут.

— Другие юноши. Они говорили о чем-то, что называется подлодками.

Мое сердце останавливается. Подводные лодки? Их изобрели во времена моего детства. Отец проводил исследование для короля Асгера. Он верил, что удастся лучше отслеживать китов, работая с ними.

Они тогда не были широко распространены. Однако теперь, много лет спустя, учитывая развитие технологий? Возможно. Это изобретение кажется мне совсем иным отсюда, с глубины. Опасность для морского народа очень высока.

— Это корабли, которые могут оставаться под водой неделями, — говорю я. Воспоминания показывают наброски, которые отец добыл у одного моряка возле устья Рейна в Северном море. — Да, твои мысли правильные — они будут невероятно опасны для твоего народа под водой. — Меня пронзает шок от понимания. — И королевство строит подводные лодки для войны?

Хаунештад всегда отправлял своих людей работать на лодках в голодную пору. Военные времена могут не сильно отличаться.

Девушка кивает.

— Вся Дания, включая Хаунештад, официально придерживается нейтралитета. Однако юноши в южных регионах находятся достаточно близко к Германии, и их забирают в армию. Так что Хаунештад — вся Дания вообще-то — в состоянии войны, хотят они этого или нет.

Мальчики, украденные ради войны. Они просто тела. Тела на телах. Думаю, можно даже сказать, что Николас или любой другой правитель, теряющий гражданских в пользу иностранных сил, захочет убедиться в успешности этих сил.

— Николас теперь король Хаунештада, не просто принц. — Снова новости для меня. Эти известия объясняют его скорую свадьбу. — Так что ему придется одобрить эти подводные лодки. Не знаю, как это работает на суше, но здесь отец решает все, что может принести потенциальную боль или доход.

Доход? В войне? Не могу связать эту мысль с моим Ником. Хотя его внук — не тот парень, которого я любила.

— И ты веришь, что он может получить выгоду?

— Зачем же еще Николасу помогать без объявления войны? — отзывается девушка. Ее ярость горит, но направлено это чувство не на меня. — Скорее всего, он зарабатывает даже на минах, которые установил в море.

Я знаю все о минах. Они ежедневно взрываются за пределами моего логова — свидетельство того, что бушует наверху.

Руна качает головой.

— Они предназначены для вражеских кораблей, но опасны для всех нас здесь, под водой. Я нахожу нечто тревожное в человеке, который размещает настоящие бомбы в море, не заботясь, кто или что способно спровоцировать взрыв.

— И твой народ погибал от таких действий.

— Пока нет, но ранения были. Киты, акулы и рыбы от самой маленькой до крупнейшей уже погибали. Если взрывается корабль, его отлетающие части могут убить кого угодно вокруг. — Русалка прерывисто выдыхает. — Уже и так все достаточно плохо. Кто знает, сколько продлится война?

Значение всего происходящего накапливается, словно гора между нами. Тени танцуют в предрассветных часах. По-своему я под защитой собственной тюрьмы. Охраняема от внешнего мира буйками, давным-давно установленными Ником. Мое убежище недоступно тем, кто решит зайти в черный пролив. Но они кидают куклы Санкт Ханса Афтена в мои воды каждый год. Не все, конечно. Только те, кто верит в историю о ведьме, принце и заклинании, которое вернула его с порога смерти.

Русалка продолжает смотреть на меня.

— Позволь мне это сделать. Помоги спасти ее. Преврати меня. — Она осмеливается схватить меня за руку свободной от ножа рукой. — Пожалуйста, пожалуйста. Пожалуйста, позволь мне это исправить. Я не могу потерять Алию.

Кое-что из рассказов тети Хансы вырывается из старых воспоминаний и поднимается на поверхность разума.

Одиночество — самый слабый предлог для колдовства. Оно создает ужасную смесь вместе с гордостью и невежеством.

Она хотела упрекнуть меня моей помощью Аннамэтти, но я знаю: это другое. Эта девушка одинока, потому что речь идет о ее сестре. Ее двойняшке. Ее второй половине.

Руна не гордая. Не невежественная — она знает намного больше о сложившейся ситуации, чем я ведала о некогда знакомой девушке. Это уж точно.

И она всячески продемонстрировала мне, что убьет короля ради спасения как своей сестры, так и морского народа, которому угрожают подводные лодки и мины.

В голове вращаются разные варианты. Кто выживет, кто умрет? Что станет с нарушением магического баланса, если на суше окажется еще одна русалка? Очередное превращение. Это лишь догадки, но, может, мы все получим то, чего хотим.

Я кладу свою руку на ее. Мы не держимся друг за друга, словно рыбы, наколотые через брюхо на пику. Ее рука теплая и слегка напоминает мне о доме.

— Я превращу тебя, но слушай внимательно. — Глаза девушки широко распахиваются в облегчении. — Вот что ты должна сделать. Как я тебе и сказала, кровь умирающего Ольденбурга, пролитая ударом ножа, должна попасть на ноги твоей сестры. Если это случится в последнее мгновение четвертого дня — на рассвете, потому что именно тогда она поднялась, — Алия выживет. Но она никогда не сможет снова стать русалкой.

Руна сглатывает:

— Никогда? Даже с помощью ножа?

— Условия ее сделки иные. Магия серьезно относится к превращениям — море не сможет забрать ее. — Я обхватываю щупальцем талию девушки. — А вот твоя сделка другая.

Я слежу за ее глазами, позволяя усвоить сказанное. Губы русалки начинают дрожать. Я ее не виню — Руна чувствует, что уже потерпела неудачу. Ведь ее сестра никогда не сможет стать русалкой. Однако глаза девушки остаются горящими и неподвижными.

— Твоя сделка, Руна, будет касаться определенного действия. Ты должна помочь сестре. Но все же Алия должна убить парня этим ножом. Этого я не могу изменить. Ее жизнь была ее сделкой, не твоей. — Правда еще больше сокрушает несгибаемость Руны. — Но оказавшись рядом, как и всегда, ты наделишь сестру самой большой силой. Хочешь, чтобы я продолжала?

Руна подавляет всхлип и кивает.

— Когда Алия позволит крови пролиться на ноги, чтобы выжить, ты должна кое-что сделать, чтобы вернуться в море. Тебе нужно забрать красное кольцо парня и нож. Потом ты должна брызнуть кровью короля на свои пальцы ног. Если не сделаешь хоть что-то к концу четвертого дня после твоего прибытия туда, включая передачу мне кольца и ножа, ты навсегда останешься человеком.

Она сглатывает:

— Я… я не стану пеной в приливе? Если потерплю неудачу, то стану человеком?

— Не думай, что потерпишь неудачу, — ты пришла сюда не ради провала.

Девушка мгновение крепко жмурится и потом возвращается ко мне.

— Хорошо.

Мое щупальце соскальзывает с ее талии. Я отпускаю руки русалки, пока она повторяет мои слова. Правда, тут о многом нужно подумать. И полагаю, Руна в последнюю очередь желает стать человеком — в отличие от Алии. Но это было до вести о том, что ее сестра может умереть.

— Итак, ты согласна?

Рука кивает, прежде чем произнести слова:

— Да, я согласна.

Я смотрю на русалку внимательно, чтобы убедиться в искренности ее слов. Но Руна не дрожит под моим тяжелым взглядом.

— Дай мне нож.

Она молча протягивает оружие. Немного колеблясь, я берусь за рукоять и подношу нож ближе. Изучаю неровный край — так хорошо вырезанный коралл, что он почти прозрачен в своей остроте.

— Дай мне свою руку.

Русалка протягивает левую руку над котлом. Умная девочка. Она держала нож в правой руке, доминантной. Может, русалка и верит в предстоящее превращение, однако она сомневается, что я не отправлю ее на миссию без какой-то важной части тела.

Чтобы показать свое доверие, вместо этого я обхватываю ее запястье шелковистым, гладким и нежным щупальцем. Котел глубокий и темный, словно ночь. Из него поднимается жар — часть моей особенной магии. Я поднимаю руку над котлом, чтобы наши руки оказались рядом. А потом без предупреждения или сомнения провожу ножом по своей ладони. Темная, как оникс, кровь стекает в серую гладь воды. Искрясь, жидкость медленно смешивается с магией, что клубится внутри.

Взгляд девушки остается прикованным к ножу. Руна ждет, понимая, что наступила ее очередь. Моя кровь стекает на ее открытую белую ладонь. Потом нож рассекает и ее кожу. Руна не двигается, не отстраняется и даже не морщится. Красная, словно цветы ее сестры, кровь смешивается с серостью. Я беру русалку за руку и сжимаю. Наша кровь стекает в котел одним ручейком.

С каждой новой каплей котел загорается мягким внутренним светом. У него то же серебристое свечение, что и у полной луны на мелководье. Завораживающие лучи отражаются вспышками звезд в янтарных глазах девушки. Я делаю глубокий вдох и затем позволяю глубокому и командному голосу эхом отдаться от полипов, используя все силы, которые мне дали ее цветы.

— Lif. Saudi. Minn lif. Minn bjod. Seiðr. Seiðr. Seiðr.

Когда я произношу последние слова заклинания, котел начинает дрожать от света — ослепляющего и яркого. Такого сильного, что он превращает весь этот песочный мир в чистую яркую белизну.

Когда заклинание завершено, свет мгновенно уходит. В глубинах котла кружится серебристая жидкость — словно там расплавлены лучшие жемчужины океана.

Я поднимаю перед нами щупальце, сжимая в нем маленькую бутылочку. Она похожа на ту, что я дала Алии. Это пузырек светлого зеленого цвета, он словно олицетворяет силу нового весеннего солнца. Я опускаю бутылочку в зелье, наполняю ее до краев, а потом закрываю пробкой.

— Пей это зелье небольшими глотками. Так ты не утонешь, — говорю я, а потом в последний раз напоминаю: — У тебя четыре дня на себя. Два на сестру. Кольцо, нож, кровь.

Девушка осторожно хватает бутылочку и нож и прижимает к сердцу. А потом повторяет список действий.

— Кольцо, нож, кровь.

Когда она поворачивается, клянусь, я снова слышу ее голос. Он шепотом повторяет одну и ту же фразу:

— Я иду, Алия. Я иду.