Возлюбленная герцога

Сара Маклейн, 2020

Доверять нельзя никому – в этом Грейс Кондри убедилась на собственном горьком опыте, когда ее совсем еще ребенком бросил единственный человек, которого она любила. Однако Грейс не погибла… Темные лондонские трущобы стали ее новым домом, а опасные люди дали ей приют. Теперь она по праву слывет королевой воров и бродяг, холодной и беспощадной. Эван, герцог Марвик, десять лет провел в поисках Грейс, которую не забывал ни на минуту. Возможно, он и сам был виноват в том, что их разлучила судьба – однако теперь он готов любой ценой загладить свою вину перед единственной женщиной, которую хотел бы видеть своей женой. Он жаждет примирения, Грейс же – только мести. Однако когда случай вновь сводит их вместе, прекрасная преступница вдруг понимает: любовь к Эвану, которую она так старалась убить в себе все эти годы, жива по-прежнему…

Глава 2

Лондон

Осень 1837

— За Далию!

В ответ послышались разноголосые приветствия, и толпа, собравшаяся в главном зале дома номер 72 по Шелтон-стрит (элитном клубе и тщательно хранимом секрете самых умных, искушенных и эпатажных женщин Лондона), разом повернулась, чтобы выпить за его владелицу.

Женщина, известная под именем Далия, остановилась у подножья центральной лестницы и оглядела обширное помещение, уже плотно забитое членами клуба и гостями, несмотря на ранний час. Затем улыбнулась собравшимся широкой, сияющей улыбкой.

— Пейте же, красавицы мои, вас ждет ночь, которую вы непременно запомните!

— Или забудем! — послышался залихватский ответ из дальнего конца комнаты.

Далия мгновенно узнала голос, принадлежавший одной из самых веселых лондонских вдовушек — маркизе, в свое время вложившей немалую сумму в номер 72 по Шелтон-стрит и любившей его больше собственного дома. Здесь веселой маркизе предоставлялось уединение, какого она никогда не могла получить на Гросвенор-сквер. Ее любовникам тоже обеспечивалась полная приватность.

Гости, все в масках, разом рассмеялись, и Далия почувствовала себя свободной от всеобщего внимания на время, достаточное, чтобы рядом с ней появилась ее помощница, Зева. Высокая, гибкая, темноволосая красотка всегда была рядом с самых первых дней существования клуба и справлялась со всеми тонкостями дела, обеспечивая исполнение любых капризов дам, членов клуба.

— Уже толпа, — сказала Зева.

Далия взглянула на часы, украшавшие ее запястье.

— Скоро гостей будет еще больше.

Час был ранний, всего лишь начало двенадцатого; большая часть Лондона только-только смогла улизнуть с утомительных обедов и чопорных танцев, ссылаясь на мигрени… При этой мысли Далия усмехнулась, зная способность посетительниц своего клуба пользоваться мнимой слабостью прекрасного пола, чтобы добиваться желаемого незаметно для светского общества.

Они заявляют о своей слабости и играют на этом, — призывая кучеров к черному входу в дом, меняя свои респектабельные наряды на нечто куда более возбуждающее, сбрасывая личины, которые носят в своем мире, и примеряя другие маски, другие имена, другие желания — все, что им взбредет в голову, — вдалеке от Мейфэра.

Вскоре все они прибудут сюда, заполнив дом номер 72 по Шелтон-стрит до отказа, чтобы насладиться тем, что предлагает им клуб в любую ночь года — общением, удовольствием и властью, — в особенности в третий четверг каждого месяца, когда женщинам не только со всего Лондона, но и со всего мира предлагается познать свои глубочайшие желания.

Это регулярное событие, известное под названием «Доминион» (или «господство»), представляло собой не то бал-маскарад, не то неистовый разгул, не то казино и было в высшей степени конфиденциальным. Придуманное для того, чтобы подарить членам клуба и их доверенным спутникам ночь, исполненную наслаждения… каким бы рискованным это наслаждение ни было.

У Доминиона имелось единственное, главное кредо: выбор леди.

Далия ничто так не любила в жизни, как возможность обеспечить женщинам доступ к наслаждению. К прекрасному полу относились вовсе не прекрасно, и ее клуб существовал, чтобы исправить это.

С момента своего появления в Лондоне двадцать лет назад она добывала деньги десятками разных способов. Мыла посуду в грязных пабах с сомнительной репутацией и промозглых театрах. Делала фарш в пирожковых, гнула металл на ложки и никогда не получала за работу больше пары пенни. Очень быстро она поняла, что дневная работа не окупается.

И это вполне ее устраивало, потому что она никогда не годилась для работы днем. От ночных горшков и мясных пирожков желудок ее выворачивало наизнанку, работа с металлом располосовывала ладони на ленточки. Она нашла работу цветочницы, где торопилась до темноты освободить корзинки от быстро увядающих букетов, и продержалась там два дня. А затем лоточник с рынка Ковент-Гардена заметил, насколько ее взгляд наметан на покупателя, и предложил ей торговать фруктами.

Этим она занималась неделю, а после он хуком слева швырнул ее в опилки за то, что она случайно уронила ярко-красное яблоко. Поднявшись, она отправила в опилки его самого и стремглав помчалась прочь с рынка, унося с собой в подоле целых три яблока, стоивших больше, чем ей обещали за недельную работу.

Это событие оказалось достаточно значимым, чтобы привлечь внимание одного из самых известных боксеров Гардена. Диггер Найт находился в постоянном поиске высоких девушек с хорошенькими личиками и крепкими кулаками. «Головорезы — это хорошо, — говаривал он, — но толпу завоевывают красотки». В Далии он нашел и то и другое.

Ее отлично выучили.

Бои не были дневной работой. Они были работой ночной и оплачивались соответственно.

Хорошо оплачивались. И это было гораздо лучше, в особенности для девушки из ниоткуда, преисполненной гнева и понимания, что ее предали. Она не обращала внимания на боль после ударов и быстро привыкла к тому, что наутро после боя кружится голова… а потом научилась угадывать, откуда нанесут удар и как избегать ударов по-настоящему опасных. И никогда не оглядывалась назад.

Навсегда забросив цветы и фрукты, Далия стала торговать своими кулаками, как в честных боях, так и в грязных. А когда увидела, какие деньги приносят последние, она продала свои волосы изготовителю париков из Мейфэра, который занимался оптовыми закупками в Гардене. Длинные волосы означали слабость… и плохо сказывались на бизнесе девчонки-бесперчаточницы.

Коротко стриженная длинноногая пятнадцатилетка стала легендой в самых темных уголках Ковент-Гардена. Девушкой с худощавой, жилистой фигурой и неожиданно мощным ударом — таким, познакомиться с которым на темной улице не пожелает ни один мужчина; особенно опасной, когда по обе стороны от нее шагали двое юношей, дравшихся с молодой звериной яростью, уничтожавшей любого, рискнувшего сразиться с ними.

Вместе они зарабатывали деньги почти играючи и строили свою империю — Далия и двое мальчишек, быстро ставших мужчинами, ее двое братьев, если и не по крови, зато по духу и сердцу. Бесперчаточники. И это трио торговало своими кулаками до тех пор, пока необходимость в этом не отпала… До тех пор, пока они не сделались непобедимыми. Несокрушимыми. Королями.

И только тогда королева Далия построила себе замок и назвала его своим — больше ей не требовалось ни заниматься цветами или яблоками, ни торговать волосами или кулаками.

А своим подданным она предложила единственную великолепную вещь: выбор. Не такой, какой когда-то предлагался ей — зло меньшее или большее, — а выбор, позволявший женщинам осуществлять свои мечты, фантазии и наслаждения, причем высокой пробы.

Женщины желали, Далия обеспечивала.

И Доминион был ее праздником.

— Вижу, ты оделась как раз по случаю, — заметила Зева.

— Разве? — вскинув бровь, отозвалась Далия. Ее алый корсет идеально подходил к черным брюкам, плавно облегавшим роскошные изгибы фигуры, а сверху она надела длинный жакет с искусной вышивкой в черных и золотых тонах, с подкладкой из роскошного золотистого шелка.

Она редко носила юбки, находя свободу, которую давали брюки, куда более полезной при ее роде деятельности, не говоря уже о том, что они красноречиво свидетельствовали в пользу ее роли владелицы самых потаенных секретов Лондона и королевы Ковент-Гардена.

Помощница искоса глянула на нее:

— Скрытность тебе не идет. Я знаю, где ты провела последние четыре дня. И шелка с бархатом ты там не носила.

У колеса рулетки, находившегося рядом, раздались бурные веселые возгласы, избавив Далию от необходимости отвечать. Она повернулась, глядя на толпу, отметила широкую улыбку женщины в маске, анонимной для всех, кроме владелицы клуба — та как раз притянула к себе Томаса, своего компаньона на эту ночь, и победительно поцеловала его. Томас с готовностью ответил, и они крепко обнялись под свист и ликующее «ура» окружающих.

Никто в Мейфэре никогда бы в это не поверил — там считалось, что она скромная фиалка, обреченная вечно подпирать стенку на балах и теряющая дар речи, когда к ней обращается мужчина. Выбранные маски даровали тем, кто их надевал, бесконечное могущество.

— Леди распаляется? — спросила Далия.

— Третий выигрыш подряд. — Разумеется, Зева внимательно за этим следила. — Ну, и про Томаса нельзя сказать, что он охлаждает ее пыл.

Далия едва заметно улыбнулась.

— От тебя ничего не ускользнет.

— Ты не зря мне так хорошо платишь. Я замечаю все, — ответила та. — Включая твое местонахождение.

Далия посмотрела на свою помощницу и подругу и негромко произнесла:

— Только не сегодня ночью.

Зеве было что сказать, но она промолчала. Вместо ответа помахала рукой группке женщин в масках, которые что-то оживленно обсуждали в другом конце комнаты.

— Завтрашняя резолюция провалится.

Все эти особы были женами аристократов, в основном намного умнее своих мужей и вполне способные (скорее даже куда более способные) занять их места в палате лордов. Отсутствие мантий совершенно не мешало этим дамам принимать и отменять законы, и занимались они этим тут, в приватной обстановке, незаметно для Мейфэра.

Далия удовлетворенно взглянула на Зеву. Это решение поставило бы проституцию и прочие формы сексуальной деятельности в Британии вне закона. Последние три недели Далия провела, убеждая упомянутых дам, что они (и их мужья) должны обратить внимание на эту резолюцию и сделать так, чтобы она не прошла.

— Превосходно! Она не годится для женщин, преимущественно для женщин бедных.

Она не годится для Ковент-Гардена, и Далия ничего подобного не допустит.

— Как и весь остальной мир, — произнесла Зева голосом сухим, как песок. — У тебя уже готов билль, который пройдет вместо нее?

— Дай время, — ответила Далия, пока они шли через комнату к длинному коридору, в сумраке которого укрылись несколько пар. — Ничто не движется так медленно, как парламент.

Зева, шагавшая позади, негромко фыркнула.

— Мы с тобой знаем, как ловко ты манипулируешь парламентом. Они должны выделить тебе место.

Коридор вел в большое, светлое помещение, заполненное гостями. В одном его конце располагался небольшой оркестр, игравший задорную мелодию для собравшихся, многие из которых самозабвенно танцевали — никаких семенящих шажков, никакого положенного расстояния между парами, никаких внимательных глаз, ожидающих скандала… точнее, если они и наблюдали, то ради удовольствия, а не порицания.

Далия с Зевой пробирались сквозь толпу, стараясь держаться ближе к стенам, прошли мимо мускулистого мужчины, подмигнувшего им; в это время женщина, которую он держал в объятиях, поглаживала его могучую грудь — казалось, что швы на его фраке вот-вот лопнут. Оскар, еще один здешний служащий — его работа заключалась в удовлетворении дам.

Несколько присутствовавших тут мужчин, не состоящих в штате заведения, были заранее тщательно отобраны, проверены и перепроверены при помощи обширной агентурной сети Далии, которая состояла из деловых женщин, аристократок, жен политиков и еще дюжины дам, обладавших наиболее высокоорганизованным видом власти: информацией.

Оркестр ненадолго умолк. К сцене пробиралась певица, молодая мулатка с голосом высоким, как сами небеса, и достаточно сильным, чтобы отозваться в каждом уголке зала. Этот голос заставил разгоряченных танцоров замереть, пока она выводила трели, поднимаясь все выше и выше, исполняя великолепную арию, которая произвела бы фурор в театре на Друри-лейн.

Послышались восхищенные возгласы.

— Далия.

Далия обернулась и увидела леди в ярко-зеленом и в изящной маске в тон. Настасия Критикос, легендарная греческая оперная певица, прежде срывавшая бешеные аплодисменты по всей Европе. Она тепло обняла Далию и кивнула в сторону сцены.

— Эта девушка. Где ты ее нашла?

— Еву? — На губах Далии заиграла легкая улыбка. — На рыночной площади, она пела там за еду.

Темная бровь изумленно взлетела вверх.

— Разве не этим же она занимается сегодня?

— Сегодня она поет за тебя, мой старый друг.

И правда, молодая женщина пела ради того, чтобы ей позволили принять участие в Доминионе, ведь именно так несколько других талантливых певиц получили известность и славу.

Настасия метнула оценивающий взгляд на сцену, где Ева как раз воспроизводила невероятно виртуозный пассаж.

— Это был твой конек, верно? — сказала Далия.

Приятельница ухмыльнулась.

— Это и сейчас мой конек. Исполнение Евы я бы совершенным не назвала.

Далия тонко улыбнулась. Оно было совершенным, и они обе это знали.

Тяжело вздохнув, дива махнула рукой.

— Передай юному дарованию, пусть завтра придет ко мне. Я кое-кому ее представлю.

Девушка выйдет на настоящую сцену прежде, чем успеет это осознать.

— У тебя такое мягкое сердце, Настасия.

Карие глаза под зеленой маской заблестели.

— Если расскажешь кому-нибудь, я сожгу это место дотла.

— Твоя тайна в надежных руках. — Далия усмехнулась. — Питер о тебе спрашивал.

И сказала чистую правду. Помимо того, что Настасия была признанной лондонской знаменитостью, мужчины клуба считали ее желанным призом.

Певица приосанилась.

— Конечно, спрашивал. Полагаю, я могу уделить ему часик-другой.

Далия засмеялась и кивнула Зеве.

— В таком случае, мы его тотчас же отыщем.

Разобравшись с этим, она двинулась дальше, проталкиваясь сквозь толпу, собравшуюся, чтобы послушать певицу, которая скоро станет знаменитой, и оказалась в небольшом зале, где обычно с большим азартом играли в фараон. Далия ощущала разлившееся в воздухе возбуждение и буквально упивалась им. Самые могущественные женщины Лондона собрались тут ради собственного удовольствия.

И все это благодаря ей.

— Нам придется искать новую певицу, — ворчала Зева, пока они пробирались мимо играющих.

— Ева вряд ли захочет вечно служить низкопробным развлечением во время наших вакханалий.

— Все же мы могли бы подержать ее подольше.

— Для этого она слишком талантлива.

— У тебя слишком мягкое сердце, — послышался ответ.

–…взрыв.

Далия замедлила шаг, услышав отрывок разговора, и встретилась взглядом с горничной, которая несла поднос с шампанским группке сплетничающих дам. Едва заметный кивок дал понять, что та тоже внимательно слушает. Ей за это платили, и весьма недурно.

И все же Далия приостановилась.

— Я слышала, двое. — Одна из дам просто захлебывалась от восторга. Далия с трудом сдержала гнев. — Я слышала, они нанесли огромный ущерб докам.

— Да, и вообрази, погибли только двое.

— Чудо. — Голос прозвучал приглушенно, словно сплетница искренне верила в то, что говорила. — А раненые есть?

— В «Ньюс» написано: пятеро.

Шестеро, мысленно уточнила Далия, скрипнув зубами. Сердце ее заколотилось.

— Ты слишком пристально на них смотришь, — мягко произнесла Зева, отвлекая Далию. Что нового можно узнать у этих кумушек? Она примчалась в порт всего через несколько минут после взрыва. Она знает счет.

Ее взгляд скользнул мимо Зевы, поверх толпы. В противоположном конце комнаты таилась маленькая дверка, петли которой скрывались в драпировках насыщенного сапфирового цвета, расшитых серебряными нитями. Даже члены клуба, видевшие, как персонал проходил сквозь эту незаметную дверь, забывали о ней прежде, чем она успевала захлопнуться, не придавая ей ровно никакого значения.

Однако Зева знала правду. Эта дверь отворялась на черную лестницу, ведущую вверх, в приватные апартаменты, и вниз, в туннели под клубом, одну из полудюжины лестниц, расположенных в доме номер 72 по Шелтон-стрит, но единственную, что вела в частный коридор на пятом этаже, скрытый за фальшивой стеной, о существовании которого знали только трое служащих.

Далия с трудом поборола желание скрыться за этой дверью.

— Нам очень важно понимать, что в городе думают про взрыв.

— Там думают, что Бесперчаточники потеряли двоих докеров, корабль и весь груз целиком. И что подругу твоего брата едва не убили. — Пауза. Затем довольно колко: — И они правы.

Далия проигнорировала замечание.

— И что мне им сказать?

Далия искоса глянула на помощницу:

— Кому?

Зева указала подбородком в сторону лабиринта помещений, которые они уже миновали.

— Твоим братьям. Что мне им сказать?

Далия негромко выругалась и окинула взглядом толпу; слишком много народу. У входа в комнату немолодая графиня как раз заканчивала рассказывать грязный анекдот для нескольких своих поклонников:

–…морковка отправляется в задний садик, милый!

Раздался взрыв восхищенного смеха. Далия снова повернулась к Зеве:

— Господи Иисусе, их же тут нет, правда?

— Нет, но мы же не сможем вечно держать оборону.

— Постараться-то можем.

— Кое в чем они правы…

Далия прервала ее острым взглядом и резко ответила:

— Давай об этом я буду волноваться.

Зева снова дернула подбородком в сторону потайной двери:

— А как насчет этого?

Далию омыло жаркой волной; она бы непременно покраснела, если бы относилась к женщинам, которые способны краснеть. Она взяла себя в руки.

— И это тоже предоставь мне.

Черная бровь Зевы изогнулась. Помощница явно имела про запас еще не один аргумент, однако сочла за лучшее лишь коротко кивнуть.

— В таком случае я пригляжу тут за всем.

Она повернулась и пошла прочь, рассекая толпу, оставив хозяйку одну.

Одну — чтобы та нажала потайную панель в двери, приводя в действие щеколду, и плотно закрыла ее за собой, отрезав какофонию звуков.

Одну — чтобы подняться вверх по узкой лестнице спокойным, ровным шагом, не совпадавшим со все ускоряющимся биением сердца. Третий этаж. Четвертый.

Одну — отсчитывать двери в коридоре пятого этажа.

Первая. Вторая. Третья.

Одну — открыть четвертую дверь слева и закрыть ее за собой, укутавшись в темноту достаточно густую, чтобы стереть всякие воспоминания о шумной вечеринке внизу. Мир сузился до одной этой комнаты, до единственного окна, выходившего на крыши Ковент-Гардена, до скудной мебели: маленький столик, жесткий стул, единственная кровать.

Одну — в этой комнате.

Одну — с мужчиной, без сознания лежащим в этой кровати.