Луна в кармане

Сара Дессен, 1999

У юной Коули нет друзей, над ней издеваются одноклассники, она вечно одинока, не уверена в себе и искренне считает, что недостойна дружбы. Когда ее мать, фитнес-гуру, уезжает в турне по Европе, а ее отправляет в маленький приморский городок к эксцентричной тете Мире, Коули думает, что это будет худшее лето в ее жизни. Но знакомство в маленьком кафе с Морган и Изабель все меняет. Эти девушки помогают Коули взглянуть на себя с новой стороны и поверить, что каждый человек заслуживает любви и внимания…

Глава 4

Никогда не думала, что стану официанткой, но неожиданно оказалось, что теперь у меня есть работа. Конечно, это была идея Морган.

— Нам нужна лишняя пара рук, — сказала она Изабель, которая сидела на дальнем конце стойки и подсчитывала выручку. Морган переворачивала бутылки с кетчупом, смешивая их содержимое. — С тех пор как Хиллари дала деру с этим кубинцем, нам не хватает людей. Бик и Норман в кухне еще справляются, но Рон на Барбадосе все лето, так что управлять некому, — а это значит, нам с тобой придется работать за двоих.

— Мы справляемся, — возразила Изабель.

— Да. — Морган развернулась к ней. Я заметила у нее на щеке след от кетчупа. — Особенно хорошо ты справилась бы сегодня, если бы Коули не разливала газировку и не отвечала на телефонные звонки.

— У тебя кетчуп на лице, — сообщила Изабель.

Морган потерла ладонями обе щеки:

— Убрала?

— Да. — Изабель встала и потянулась. Ее роскошная грудь всколыхнулась.

— Ну что? — воскликнула Морган. — Давай, Изабель! Еще один такой день без подмоги нас добьет. Сама понимаешь.

Изабель взяла со стойки стопку купюр, свернула их и засунула в задний карман. Потом взглянула на меня.

— Мы не сможем много платить, — произнесла она. — Минимальный оклад плюс чаевые. Все.

— Будет здорово, Коули, — улыбнулась Морган. — Соглашайся.

— Быть официанткой — отстой, — заявила Изабель. — Многие не выдерживают.

— Ну не так все ужасно! — Морган потрясла бутылкой с кетчупом, выдавливая остатки. — К тому же нам тут весело, да?

— Дело твое, — усмехнулась Изабель, направляясь к дверям. — Я бы на твоем месте как следует все взвесила.

— Просто соглашайся, — прошептала мне Морган, пока Изабель открывала дверь, на ходу надевая солнцезащитные очки в красной оправе.

— Хорошо, — кивнула я. — Я согласна.

— Ладно! — откликнулась Изабель. — Начинаешь завтра утром. Приходи к девяти тридцати.

Дверь с грохотом захлопнулась за ней, и я услышала, как зашуршал гравий у нее под ногами — Изабель шла к старенькому черному «Гольфу», криво, на два места, припаркованному в дальнем углу стоянки. Она открыла дверцу, забралась в салон и достала из-под козырька ключ. Радио уже громыхало, когда она резко сдала назад, разбрасывая гравий во все стороны.

— Поздравляю! — воскликнула Морган, протягивая мне бутылку с кетчупом. — Добро пожаловать в «Последний шанс».

Тем же вечером я стояла напротив ресторана, дожидаясь зеленого сигнала светофора, когда что-то вдалеке привлекло мое внимание. Сначала это был едва заметный блик, но постепенно объект приближался, и вот я уже могла разобрать цвет — красный, а потом и звук. Звонок.

Когда я узнала красный велосипед тети Миры, из «Последнего шанса» высыпала группа посетителей. Это были девушки из колледжа, все в солнцезащитных очках и футболках с мокрыми пятнами от купальников. «Туристы-однодневки», — ехидно назвала их Изабель, словно это было какое-то ругательство. Переговариваясь, они направились к пляжу, но их внимание тоже привлек этот звук.

Дзынь-дзынь. Пронзительный звон старомодного звонка, которыми в фильмах пользуются мальчишки-разносчики, усиливался по мере того, как к нам приближался велосипед. Девушки замолчали, и мы все вместе наблюдали за прибытием тети Миры. Она по-прежнему была в желтом комбинезоне с закатанной штаниной и стоптанных фиолетовых кедах с высоким голенищем. Длинные рыжие волосы развевались у нее за спиной, словно плащ супергероя. И, наконец, на ней были темные очки — черные, с загнутыми дужками, как у терминатора. Катафоты на ее видавшем виды велосипеде ослепительно сияли.

И она звонила в свой звонок. Дзынь-дзынь, дзынь-дзынь.

— Господи! — рассмеялась одна из туристок. — Это еще что такое?

Мира приближалась к перекрестку. Девушки начали тесниться к своей машине, хихикая и наблюдая за происходящим, но она их не замечала. Все ее внимание сосредоточилось на мне.

— Коули! — воскликнула тетя, размахивая рукой, словно была хоть какая-то вероятность, что я ее не замечу. — Я здесь!

Я почувствовала на себе взгляды девушек, и краска бросилась мне в лицо. Я едва заметно подняла руку, мечтая, чтобы земля подо мной разверзлась и поглотила меня.

— Я еду на рынок за тестом для печенья! — проорала Мира, перекрикивая проезжающий мимо грузовик. — Тебе что-нибудь купить?

Я покачала головой.

— Ладно! — воскликнула она, поднимая большой палец. — Тогда до встречи!

Мира влилась в поток машин, медленно налегая на педали, объезжая ухабы, а затем устремилась под горку в центр города. Под уклоном тетя начала набирать скорость, так что спицы на колесах слились в сплошное полотно. На нее уставились люди из проезжающих автомобилей, девушки-однодневки, туристы на заправке, в общем, все — даже я. Мы наблюдали, как ее волосы снова заструились позади нее, как поймал солнечный луч катафот на заднем крыле — пока наконец Мира не исчезла за поворотом.

— Майонез, — сказала Морган, — похож на мужчин.

Было девять тридцать утра — начинался мой первый рабочий день. Я была на ногах с шести часов. Я до последнего думала, что Морган забудет обо мне, но в девять пятнадцать она подъехала к крыльцу и посигналила в клаксон, как мы и договаривались.

В ресторане не было никого, кроме нас и радио, настроенного на ретроволну. Звучал «Твист всю ночь», мы готовили заправку для салата и обе были по локоть в густом пахучем майонезе.

— Он может, — продолжила Морган, плюхнув в миску еще одну порцию, — улучшить все, добавить вкуса и легкости. А может быть мерзким, прилипчивым и вызывать тошноту.

Я улыбнулась, перемешивая содержимое своей миски и размышляя над ее словами.

— Ненавижу майонез!

— Скорее всего, ты и мужчин будешь ненавидеть, — заметила Морган. — От майонеза, по крайней мере, можно полностью отказаться.

Так она наставляла меня. В урок могло превратиться абсолютно все.

— Салат-латук, — объявила Морган, вытаскивая пучок из пластикового пакета, — должен быть кудрявым, а не склизким. И никаких коричневых или черных краев. Мы используем латук везде: в гарнирах, в салатах, в бургерах. Плохой лист салата может испортить весь день.

— Ясно, — кивнула я.

— Нарезать его надо так, — произнесла она и сделала несколько взмахов ножом, прежде чем передать его мне, — крупными кусками, но не слишком.

Я начала резать под наблюдением Морган.

— Хорошо, — сказала она, чуть подправив мою технику. — Очень хорошо.

Дотошность Морган распространялась на все. Приготовление соусов являлось целым ритуалом — ничего нельзя было отмерить без тщательной проверки. Изабель же, напротив, скидывала все ингредиенты в миску, делала пару движений ложкой, обмакивала в соус палец, чтобы на всякий случай снять пробу, — и получала совершенно такой же результат. Но у Морган был свой подход к делу.

— Морковь надо чистить «от себя». — Она показывала, как именно. — Попки отрезай примерно по полсантиметра. Когда складываешь морковь в комбайн, делай паузу раз в пять секунд — тогда кусочки получатся мельче.

Я чистила, резала и складывала. Научилась составлять из кофейных чашек и пакетиков с сахаром идеальную симметричную композицию и складывать тряпки для протирки столов под правильным углом — об ровную поверхность, чистой стороной кверху. Морган держала барную стойку в идеальном порядке — каждый предмет находился на своем месте. Когда она нервничала, то ходила туда-сюда, поправляя там что-нибудь.

— Коробки для заказов навынос слева, крышки для стаканов — справа! — кричала Морган, шумно восстанавливая порядок вещей в своей вселенной. — А ложки — ручкой кверху, Изабель!

— Да, да, — отзывалась та. Когда она злилась или ей просто было скучно, она специально перекладывала вещи, чтобы посмотреть, как быстро Морган сможет их найти. Получалась игра в охотников на сокровища с налетом эмоционального шантажа.

Тот первый ланч, когда мы с Норманом примчались на выручку, оказался каруселью людей, шума и еды. Все кричали друг на друга, Изабель и Морган бегали с заказами, Норман переворачивал котлеты для бургеров и что-то втолковывал Бику, второму повару, который сохранял спокойствие на протяжении всей смены. Я раскидывала лед по стаканам с таким усердием, будто на кону стояла моя жизнь, отвечала на звонки и принимала заказы, хотя ничего не знала о меню, и умудрилась сломать кассовый аппарат — он завис на десяти тысячах долларов и пищал пятнадцать минут, пока разъяренная Изабель не стукнула его пластиковым графином. Это был классический расклад «Мы против Них», и для разнообразия я была частью «Нас». Я не разбиралась в том, что делала. Выдавала напитки, хватала трубку, когда телефон начинал надрываться, оборачивая провод вокруг запястья и засовывая ручку, которую мне кинула Морган, в волосы, как это делала Изабель, и продолжала борьбу.

«Последний шанс»! — говорила я, перекрывая шум. — Чем могу помочь?

Теперь я занималась этим каждый день.

Когда я впервые подходила к столику с посетителями, у меня поджилки тряслись от страха. Я не могла поднять головы, заикаясь, вытягивала из себя основные вопросы, которым меня научила Морган: «Что бы вы хотели выпить? Вы определились? Какую степень прожарки предпочитаете? Вам картофель фри или кукурузные оладьи?» — и моя рука в буквальном смысле дрожала, когда я записывала заказ в блокнот. Мне было очень некомфортно под взглядами всех этих людей.

Но потом, примерно на третьем столике, у меня наконец хватило духу поднять голову, и я увидела, что никаких взглядов не было. В большинстве случаев, пока я стояла над посетителями, они листали меню, пытались извлечь из ладошек своих карапузов пакетики с сахаром или были так увлечены беседой, что я никак не отпечатывалась у них в памяти: через двадцать минут они жестом подзывали Изабель в полной уверенности, что это она обслуживает их столик. Они не знали меня, и я была им совершенно неинтересна. Для посетителей я была просто официанткой: девушкой в переднике и с кувшином чая; они не замечали даже мое кольцо в губе. И меня это полностью устраивало.

— В этом деле, — однажды сказала мне Морган, когда после обеда схлынула толпа, — каждый день получаешь опыт. Какие-то проблемы могут возникнуть, усугубиться, достигнуть пика и разрешиться за пятнадцать минут или полчаса. У тебя нет времени даже испугаться. Нужно просто прорваться.

Она была права. На каждый пережаренный бургер, неправильно заправленный салат или забытый гарнир находилось свое решение. С каждым днем я становилась немного расторопнее, сильнее, увереннее. Даже Изабель стала моим союзником.

— Он просто придурок! — бросала она через плечо, когда ворчливый турист срывался на меня из-за того, что я забыла подсластить ему чай. — Господи, у него же отпуск! Мог бы быть повеселее.

И, наконец, как бы плохо ни было дело, каким бы грубым ни являлся посетитель, максимум через час он уходил. По сравнению с тем, к чему я привыкла, вынести час капризов мне было раз плюнуть.

А вот мама встревожилась.

— Дорогая! — Ее голос, переносимый протянутыми через океан проводами, слегка потрескивал. — Тебе нужно развлекаться. Работать нет нужды.

— Мама, мне нравится моя работа, — возразила я, хотя в ресторане старалась не подавать виду. Я как будто затаила дыхание и скрестила пальцы, ожидая, что в любой момент это веселье может закончиться.

Я заверила маму, что не объедаюсь луковыми колечками и бегаю каждый день, и это ее немного успокоило. И я не упоминала о табличках-указателях Миры, о ее велосипеде и коллекции поломанной мебели. Мама была склонна к бурным реакциям. Да и в любом случае ей было не до того — вот-вот должно начаться ее итальянское турне, которое включало в себя большое занятие по аэробике на футбольном стадионе. Сотни женщин будут приседать и подпрыгивать вместе с мамой, и такая мелочь, как моя работа официанткой, скоро забудется.

Но для меня это не было мелочью, ведь у меня появилась подруга.

— Коули, — сказала Морган в конце первой недели, когда мы, закрыв дверь за последним гостем, подметали полы. У меня болели ноги, я вся пропахла маслом, но в тот вечер заработала пятьдесят баксов — мои собственные пятьдесят баксов. — Пойдем, я хочу тебе кое-что показать.

Я вышла вслед за ней через черный ход и поднялась по лестнице на крышу — плоскую, липкую, пахнущую гудроном. Вокруг царила темнота, прорезанная редкими пятнами света: было видно супермаркет, мост и одинокий прожектор у автосалона.

— Видишь? — спросила Морган. — Смотри, вон там.

Она указала на яркое пятно за деревьями, которое можно было разглядеть, если подойти к самому краю крыши.

— Это стадион «Маверик», — сообщила Морган. — Там раньше играл Марк.

Мне казалось, будто я уже лично знаю Марка, ее жениха. Она постоянно говорила о нем. Я помнила, что он предпочитает бо́ксеры, а не плавки. Он хочет троих детей: двух девочек и мальчика. Его показатели постепенно улучшались, и в этом сезоне у него было уже два хоум-рана, невзирая на травму запястья. И Марк сделал Морган предложение три месяца назад, в свой последний вечер в Колби, во время их прощального ужина в «Международном блинном доме».

— Я так по нему скучаю, — призналась Морган. В кошельке она хранила его фото — он был высоким темноволосым красавцем.

— Как вы познакомились? — спросила я.

Она улыбнулась:

— Вообще-то, как раз здесь. Во время обеденного наплыва. Марк сидел у стойки, и Изабель опрокинула ему на колени чашку кофе.

— Ой!

— Она так забегалась, что просто понеслась дальше, а я помогла Марку привести себя в порядок и извинилась. Он ответил, что ничего страшного не произошло, а я засмеялась и добавила, что красоткам все сходит с рук. — Морган поправила кольцо на пальце, чтобы бриллиант оказался ровно в центре. — А он улыбнулся, посмотрел на Изабель и заявил, что она не в его вкусе.

Со стадиона раздались приглушенные крики, и у нас на глазах мяч перелетел через дальнюю стену и скрылся из виду.

— А я, — продолжила Морган, — сказала: «Вот как? А кто же тогда в твоем вкусе?» А он посмотрел на меня и сказал: «Ты». — Она расплылась в улыбке. — Понимаешь, Коули, я столько времени наблюдала, как парни, которые мне нравятся, ухлестывают за Изабель! Мы учились в десятом классе, и я целый год была влюблена в парня по имени Крис Кэтлок. И вот однажды вечером он наконец-то позвонил мне. Я чуть не умерла от счастья. Но оказалось… — Со стадиона снова раздались радостные крики и механический голос комментатора. — Он хотел узнать у меня, нравится ли он Изабель. — Морган поморщилась. — Это было кошмарно. Я проплакала несколько дней. Но в этом-то и прелесть моих отношений с Марком. Он выбрал меня. Он любит меня. — Она запрокинула голову и улыбнулась.

Конец ознакомительного фрагмента.