Безмолвное дитя

Сара Дензил, 2017

Эмма Прайс беспомощно наблюдала, как из реки вылавливают красное пальто ее шестилетнего сына. Это была самая трагическая история того года – маленький мальчик, Эйден, ушел из школы во время ужасного наводнения, упал в реку и утонул. Его тело так и не нашли. Прошло десять лет, и Эмма наконец вновь обрела радость жизни. Она замужем, беременна и снова полна сил… Но все меняется, когда Эйден возвращается домой. Живой, но слишком травмированный, чтобы говорить. Только его тело рассказывает историю исчезновения длиной в десять лет. Сломанные кости, следы старых травм лишь мельком показывают ужасы, которые он пережил. Эйден никогда не тонул. Эйдена держали в плену. Чтобы найти контакт со своим сыном, Эмма должна разоблачить монстра, который забрал его у нее. Но кто в их крошечной деревне мог быть способен на такое преступление? У Эйдена есть ответы, но сможет ли он найти в себе силы, чтобы рассказать?

6

После того как Эйден, по всей видимости, утонул, я долгое время страдала от постоянных ночных кошмаров. Два образа преследовали меня во снах, заставляя комкать простыни и просыпаться от ужаса. Первый — красная куртка Эйдена, которую вытащили из реки. Пресса с аппетитом сожрала её фотографию и с готовностью изрыгала на первые полосы всех газет. Смотрите: загублена невинная жизнь! Маленькая красная курточка с грязными рукавами на тёмном, мрачном фоне — просто идеальный контрастный образ для повышения продаж. Прямой намёк на самый большой страх любого родителя, да и основания вполне конкретные, можно смело печатать…

Что может продавать газеты лучше, чем смерть? Ну, может быть, секс и сработает эффективнее, при условии, что сама история интересна, но всё равно, смерть ребёнка всегда будет стоять на самой вершине башни нездорового человеческого любопытства, в которой находят приют сексуальные скандалы и истории о продажных женщинах и знаменитостях. Детская смерть правит бал, и непредвиденная трагическая смерть маленького ребёнка занимает в иерархии место лишь одной ступенькой ниже непосредственного детоубийства. Память об Эйдене была сведена к одной этой фотографии, и она едва не стёрла все мои воспоминания о нём. Не успевала я подумать о том, с каким забавным и сосредоточенным видом он читал книжки, высовывая язык от усердия, как в голову тут же лез красный анорак, испачканный речным илом. Стоило мне представить, как он проворно карабкается вверх по дереву в нашем саду в накидке супермена, в мыслях тут же начинали крутиться все эти газетные заголовки.

Второй образ был целиком и полностью плодом воображения, но я была не в силах от него отделаться: Эйден плывёт в воде, такой маленький и с бледной кожей. Тело моего сыночка глубоко под речной водой, раздувшееся, наполовину обглоданное рыбами, наполовину сгнившее. Мне снилось, как течение Узы несёт его навстречу Хамберу^[8] меж заросших травой берегов, впопыхах перехлёстывая спины камней, подныривая под каменные мосты, огибая дома, вспениваясь на поворотах и торопясь к морю. Я наблюдала за тем, как река разделяет нас, словно смывая все свидетельства его существования в этом мире.

В ходе расследования специалисты из бригады спасателей рассказали о течениях и тех местах, где его тело могло выбросить на берег — с утопленниками так обычно и происходило. Одно дело, когда трагедия случается на море — там никто не удивится, если тело исчезнет, но когда речь идёт о реке, его, как правило, находят. Почему инспектору Стивенсону дело и поручили. Версия о похищении была почти полностью отвергнута, лишь когда обнаружили куртку Эйдена. Произошло наводнение, в его разгар Эйден куда-то ушёл — по всей видимости, к реке. Вскоре после его исчезновения из воды вытащили его куртку — всё, о чём ещё говорить? Есть логика, не правда ли?

Вот только куда подевалась вся логика теперь, когда мой ребёнок сидел передо мной на больничной койке, и на лице у него было то же выражение, что бывает у детей, которых вытащили из разрушенного землетрясением здания или эвакуировали из страны, раздираемой войной… Именно поэтому я знала, что кошмары почти наверняка вернутся ко мне, да и об их содержании прекрасно догадывалась.

Мы с Джейком последовали за доктором Шаффером и инспектором Стивенсоном в небольшой кабинет. Доктор Шаффер сел за стол, предложил мне стул, а Стивенсон закрыл за нами дверь. Больничный запах антисептика просочился даже сюда, и закрытое оконце позади стола отсекало нас от внешнего мира, держа в этой нездоровой атмосфере, от которой уже начинала кружиться голова. Я уже было разинула рот, чтобы попросить доктора Шаффера открыть окно и впустить в помещение немного свежего воздуха, но передумала: нечего дурью маяться, пора вернуться к делу.

Стивенсон подошёл к столу и остался стоять, а Джейк занял стул слева от меня, барабаня пальцами по серой шерсти штанины. Я вдруг почувствовала себя рядом с ними всеми такой маленькой, несмотря на вздутый живот: вот она я, беременная женщина, а вокруг одни мужики. Горстка женского естества, брошенного в комнату, полную тестостерона. Несмотря на такое положение, я что есть мочи старалась не потерять самообладания, боясь расклеиться прямо перед ними. Я была практически уверена, что даже если бы так и случилось, меня бы никто не осудил, просто это было бы лишней тратой времени, а мне нужна была вся информация о моём сыне, которой они владеют.

Доктор Шаффер отпихнул от себя папку, лежащую на столе, затем притянул её обратно к себе и откашлялся. Он склонил голову, вперив взгляд в папку и не поднимая на меня глаз. Он выглядел высоким, даже сидя у себя в кресле. По его склонённой голове можно было изучать процесс истончения волос, мягких и уже седеющих, которые обрамляли голую, слегка отсвечивающую розовую макушку.

— Случай весьма сложный, — начал доктор Шаффер. — И разобраться в нём, не поговорив с Эйденом, очень трудно.

— Просто расскажите мне всё, что знаете, и о чём, по-вашему, это говорит, — сказала я, повернулась к Стивенсону и добавила: — Только пожалуйста, не скрывайте ничего.

Доктор наконец поднял голову, и я поняла, что, как и подобает профессионалу, он полностью взял свои эмоции под контроль. Он положил руки на папку и сцепил пальцы.

— Эйден слишком мал для своего возраста, что наводит на мысль о недоедании. Когда его нашли, он очень медленно шёл по дороге, прихрамывал и тяжело дышал. При ходьбе он немного подгибает ноги — вероятно, так ему удобнее справляться с хромотой. Во время осмотра мы обнаружили, что у него недоразвиты икроножные и бедренные мышцы, а также есть признаки давних повреждений голеностопных суставов, но чтобы определить серьёзность этих повреждений, нам необходимо провести дополнительный осмотр и сделать анализы. На данный момент все травмы зажили.

— Зубы у Эйдена довольно неровные. Я в этой области не специалист, но полагаю, что о них не особенно заботились, хотя у него, возможно, и была зубная щётка. Кожа имеет очень бледный оттенок, а глаза чрезвычайно чувствительны к яркому свету.

В этот момент шум крови у меня в жилах и стук сердца окончательно заглушили звук голоса доктора, и я испугалась, что потеряю сознание, прямо сидя на этом стуле. Я сделала глубокий вдох, погладила живот и приказала себе оставаться в сознании. Проблема была в том, что я уже догадалась, о чём он собирался рассказать дальше, и не хотела этого слышать. Хотелось встать на свои дрожащие ноги с опухшими лодыжками и побежать настолько быстро, насколько позволял мой восьмой месяц. Мне захотелось побыстрее убраться отсюда прочь — в том числе прочь от Эйдена, как бы странно это ни звучало, — и никогда больше даже не думать об этом. Но я не могла. Я родила Эйдена. Он существовал. И он был здесь, рядом. Где-то в глубине души он хранил историю, которую его мать должна была услышать и понять.

— Эмма, — тихо сказал Джейк, сжав мою руку. — С тобой всё в порядке, любимая?

— Может, сделаем перерыв? — предложил Стивенсон.

— Продолжайте. — Я покачала головой. — Я в норме. Расскажите мне всё, что знаете.

На это доктор Шаффер улыбнулся той улыбкой, каковой исполненные гордости родители одаривают на спортивных мероприятиях своих взволнованных чад, но затем опустил взгляд на свою папку и глубоко вздохнул. Худшее было впереди.

— Мы нашли у Эйдена признаки повреждения дёсен, а на теле присутствуют следы рваных ран, свидетельствующих о сексуальном насилии.

Я перегнулась вперёд и вытошнила небольшим количеством прозрачной субстанции прямо на пол кабинета. Джейк убрал мне волосы со лба и помог снова сесть ровно, а инспектор Стивенсон быстро вытер лужицу своим носовым платком, который потом выбросил в мусорную корзину.

— Не беспокойтесь! — сказал доктор Шаффер. — Мне всё равно нужна новая корзина! — Он принуждённо улыбнулся.

— Простите ради бога! — сказала я.

— Да всё нормально!

— Я отдам это медсестре, — сказал Стивенсон. — И схожу за водой. Кажется, нам всем не помешают несколько глотков.

Я слабо улыбнулась и мысленно поблагодарила его за эту небольшую инсценировку, будто вода нужна нам всем. Будто я была не единственной в кабинете, кто оказался неспособным контролировать свою физиологию.

Я так и знала. К этому дело и шло. Маленьких мальчиков без причины не похищают. Вскоре после наводнения, когда стало ясно, что поиски тела Эйдена закончились безрезультатно, я передумала обо всех возможных версиях исчезновения ребёнка — от падения в глубокий колодец до продажи в сексуальное рабство. Я всё это пропустила через себя. Я представляла себе усатых мужиков, ведущих моего сыночка за руку в какие-то мрачные казематы, где другие мужики, толстые и плотоядные, с похотливыми улыбками на лицах отсчитывали им купюры. Я рисовала себе самые жуткие картины, пока мне не стало противно и мерзко даже думать об этом. Но теперь никакой водой эти картины из памяти не смоешь.

И вот мои наихудшие опасения подтвердились. Я откинулась на спинку стула и закрыла глаза.

— Постарайся успокоиться, дорогая, — проворковал Джейк. — Думай о ребёнке. Такие стрессы ему явно не на пользу.

А я и думала о ребёнке — о том, который сидел в больничной палате и смотрел мультики, и всё моё тело ныло от беспомощности. Что сейчас ни делай, прошлого не воротишь. Я никогда не смогу вернуться в тот день и не пустить его в школу. Никогда. Я едва могла дышать.

— Вот, держите. — Инспектор Стивенсон вручил всем присутствующим по бутылке с водой, причём на моей бутылке крышка была откручена. И когда я протянула руку, чтобы взять бутылку, я поняла, почему: руки у меня тряслись так сильно, что некоторое количество воды расплескалось по одежде. Я обхватила пластиковую бутылку обеими руками и осторожно поднесла к губам. Это оказалось очень кстати: от прохладной жидкости, полившейся по горлу, я почувствовала себя лучше. Стивенсон открыл окно позади стола, и по моему покрывшемуся испариной лбу прокатился свежий ветерок.

— Спасибо, — сказала я и постаралась с максимальным удобством устроиться на стуле, готовясь выслушать от доктора Шаффера оставшуюся порцию новостей.

Но первым нарушил тишину Джейк:

— Вы уверены? — Услышать его голос в этот момент было неожиданно, ведь помимо вопросов о том, всё ли у меня в порядке, он с самого начала нашего визита в больницу вёл себя очень тихо. — В том смысле, что… то, что вы говорите…

— Пока Эйден не сможет рассказать нам обо всём сам, полной уверенности быть не может, но результаты осмотра говорят именно об этом. — Руки доктора Шаффера, придавившие картонную папку, так напряглись, что я заметила, как побелели костяшки его пальцев. Как только он расслабил сцепленные пальцы, плечи его слегка опустились.

Я закрыла глаза, стараясь не думать о том, как именно проходил осмотр. Я должна была быть рядом и держать его за руку, пока врачи ощупывали и тыкали в него разными своими инструментами.

— Скажите, его что-то беспокоило? — спросила я. — Плакал ли он, кричал, был напуган?

— Нет, — сказал доктор Шаффер. — Он был очень спокоен. При прикосновении он испытывал некоторый дискомфорт, но позволил осмотреть себя, а также умыть и одеть. Мы были очень осторожны и рассказывали о порядке и цели каждой из процедур.

— Вам нужно было дождаться меня. — Я сжала бутылку. — Я должна была быть рядом с ним.

— Понимаю ваши чувства, — сказал Стивенсон всё тем же спокойным голосом, что и много лет назад. — Мы попросили врачей найти на теле Эйдена улики. Если бы мы с этим затянули, некоторых улик уже не было бы.

— И что это за улики такие? — огрызнулась я.

— Ночь была дождливой. — Инспектор Стивенсон оттянул пальцем воротник рубашки. — Похоже, что если на теле и были какие-либо следы похитителя Эйдена, то их смыло. В слюне также никаких следов не обнаружили.

Я и сначала-то не знала, как быть, а теперь, когда в голове был полный хаос от всей этой информации, я тем более не представляла, что делать. Сделала несколько глотков воды.

Пришёл черёд Стивенсона рассказывать. Он посмотрел мне в глаза терпеливым, пристальным взглядом учителя, что-то объясняющего ребёнку:

— Результаты медицинского обследования Эйдена и те обстоятельства, при которых его нашли, позволяют предположить, что в течение последних десяти лет Эйдена держали в заключении — скорее всего, в небольшом помещении со скудным освещением. Доктор Шаффер считает, что отметины у него на лодыжках указывают на то, что какое-то время он сидел на цепи.

К горлу снова подступила тошнота, но на этот раз я смогла подавить позыв. На цепи. В заключении. Как животное в клетке. Я изучала психологию и прекрасно понимала, как это может отразиться на ребёнке, достаточно вспомнить о детях-маугли или девочке, выросшей в курятнике. Все они походили на зверей и были психически изуродованы, практически не могли выполнять элементарные действия и, без сомнения, были совершенно потеряны для общества, оказываясь неспособными в него интегрироваться.

— Но это же… это… — Джейк потёр глаза, словно не веря им. — Это же дико! Кому может прийти в голову так издеваться над ребёнком?!

— Это мы и намерены выяснить, — заверил Стивенсон. — Потому что кем бы ни оказался этот изувер, он должен сидеть в тюрьме.

Примечания

8

Река, в которую впадает Уза.