Похитители дыма

Салли Грин, 2018

Отважная принцесса, твердо намеренная идти своим путем. Солдат-идеалист, чье сердце противостоит долгу. Опытный охотник, выслеживающий самую опасную добычу. Очаровательный вор, не знающий о своем происхождении. Преданный слуга, жаждущий мести за свое королевство. Они не знают друг друга. Они живут в разных государствах. Их пути пересеклись совершенно случайно. Но война уже на пороге, и они должны справиться с запутанной сетью политических интриг, неустойчивых союзов и недозволенной любовью, чтобы раскрыть опасную правду о могущественном демоническом дыме и остановить неминуемую катастрофу.

Кэтрин

Бриган, Бригант

«Нет большего зла, чем предатели. Все предатели должны быть найдены, разоблачены и наказаны».

Законы и порядки Бриганта

— Принц Борис послал стражника, чтобы сопроводить нас туда, ваше высочество. — Судя по тону и внешнему виду Джейн, её новая служанка, была в ужасе.

— Не переживай. Тебе не придётся смотреть, — принцесса Кэтрин разгладила юбку и глубоко вздохнула. Она готова.

Они двинулись в путь. Стражник шёл впереди, Кэтрин посередине, а Джейн замыкала процессию. В коридорах на женской половине дворца было тихо и безлюдно, даже тяжелые шаги стражника на толстых коврах звучали приглушённо. Но когда они вошли в центральный зал, то словно бы очутились в ином мире, мире, полном мужчин, ярких красок и шума. Кэтрин так редко попадала в этот мир, что хотела впитать его в себя целиком. Кроме неё здесь не было других женщин. Все лорды были облачены в кирасы, увешаны мечами и кинжалами, словно бы они не осмеливались показаться при дворе иначе как во всеоружии. Повсюду стояли многочисленные слуги и все, казалось, говорили, смотрели, переходили с места на место. Принцесса не увидела ни одного знакомого лица, зато мужчины узнавали её и, учтиво кланяясь, расступались, позволяя девушке пройти. Шум вокруг затихал и набирал силу только за её спиной.

А затем она очутилась у другой двери, открытой для неё стражником.

— Принц Борис просил подождать его здесь, ваше высочество.

Кэтрин вошла в коридор, жестом велев Джейн подождать возле уже закрывшейся двери.

Вокруг стояла тишина, но девушка слышала, как яростно бьётся её сердце. Она сделала глубокий вздох и медленно выдохнула.

«Спокойней, — мысленно напутствовала себя она, — сохраняй достоинство. Веди себя как принцесса».

Девушка выпрямилась и сделала ещё один глубокий вдох. Затем медленно прошла до противоположного края комнаты.

«Это будет мерзко. Это будет кроваво. Но я не шелохнусь. Я не упаду в обморок. И уж совершенно точно я не буду кричать».

И обратно.

«Я буду себя контролировать. Я не выдам ни единой эмоции. Если станет совсем плохо, я начну думать о чём-нибудь отвлечённом. Но о чём? О чём-то прекрасном? Но это будет неправильно».

И туда.

«О чём можно думать, когда ты наблюдаешь за тем, как кому-то отрубают голову? И не кому-то, а Эмб…»

Кэтрин обернулась, и там, в углу комнаты, прислонившись к стене, каким-то образом оказался Нойес.

Они редко встречались, но всякий раз, как принцесса видела Нойеса, она была вынуждена подавлять дрожь. Это был стройный, атлетично сложенный мужчина примерно одного возраста с её отцом. Сегодня он был по всей моде разряжен в кожу и пряжки, его, практически белые, доходящие до плеч, волосы были зачёсаны назад и собраны в изящные косички и простой узел. Но несмотря на всё это, было в нём нечто отталкивающее. Возможно, всё дело было в его репутации. Нойес — мастер-инквизитор, занимался розыском и поимкой предателей. В большинстве случаев он не убивал пленников сам, это входило в обязанности его истязателей и палачей. За семь лет, прошедших с момента войны с Калидором, дела Нойеса и ему подобных пошли в гору, в отличие от большинства бригантийских предприятий. Никто не был защищён от его пристального внимания, никто: от мальчишки на конюшне до лорда, от служанки до леди и даже до принцессы.

Нойес плечом оттолкнулся от стены, лениво шагнул ей навстречу, медленно поклонился и произнёс:

— Доброе утро, ваше высочество. Разве сегодня не чудесный день?

— Для вас — несомненно.

Инквизитор улыбнулся своей полуулыбкой и не двинулся с места, изучая её.

— Вы ждёте Бориса? — спросила Кэтрин.

— Я просто жду, ваше высочество.

Воцарилась тишина. Кэтрин смотрела через высокие окна на голубое небо. Нойес не сводил с неё взгляд, и принцесса чувствовала себя овечкой на рынке… нет, скорее даже мерзким насекомым, ползущим у него под ногами. Девушка пересилила желание закричать и потребовать, чтобы он оказал ей хоть какое-то уважение.

Кэтрин резко отвернулась от него, мысленно убеждая себя сохранять спокойствие. После семнадцати лет практики ей хорошо удавалось скрывать свои эмоции, но в последнее время это стало значительно сложнее. В последнее время эмоции угрожали взять над ней верх.

— А, сестра, ты здесь, — произнёс Борис, заходя в помещение, принц Гарольд следовал за ним по пятам. В кои-то веки Кэтрин была рада увидеть своих братьев. Она присела в реверансе. Борис пересёк комнату, проигнорировав Нойеса и не удостоив сестру даже кивком. Не останавливаясь, он прошёл мимо, бросив на ходу:

— Твоя служанка останется здесь, ты идёшь со мной.

Борис распахнул двустворчатые двери во двор замка и произнёс:

— Ну же, принцесса, поторопитесь.

Кэтрин поспешила следом за братом, но двери захлопнулись прямо перед её носом. Распахнув их, она с облегчением заметила, что Борис всё-таки остановился. Возвышающийся перед ними эшафот, высотой со стену розария, почти полностью преградил им дорогу.

Борис усмехнулся:

— Отец велел, чтобы все получили хороший обзор, но клянусь, они вырубили целый акр леса, чтобы возвести вот это.

— Ну, я вообще не понимаю, зачем она должна смотреть. Это зрелище не для девчонок, — заявил Гарольд, уперев руки в бока, широко расставив ноги и уставившись на сестру.

— И всё же детям разрешено смотреть, — ответила Кэтрин, скопировав его позу.

— Мне четырнадцать, сестра.

— Только через два месяца, мой маленький братец, — прошептала Кэтрин, проходя мимо, — но я никому не скажу.

— Скоро я буду выше тебя, — проворчал Гарольд, затем протолкался мимо сестры и поспешил за Борисом. Следуя за широкой фигурой старшего брата, он казался особенно маленьким и лёгким. Они явно были братьями — светло-рыжие волосы совершенно одинакового оттенка, хотя Гарольд щеголял с куда более сложной причёской. Кэтрин с удивлением отметила, что кто-то точно уделил волосам Гарольда больше времени, чем служанки потратили на её причёску.

И всё же, мнение Гарольда о необходимости присутствия Кэтрин имело не больше значения, чем её собственное. Девушке велел посетить казнь её собственный отец по совету Нойеса. Кэтрин должна была показать себя. Доказать свою силу и преданность, и, важнее всего, доказать, что она не предатель: ни в сердце, ни в душе, ни в делах.

Борис уже огибал угол эшафота. Кэтрин поспешила за ним, приподняв свою длинную юбку, чтобы не споткнуться. Хотя девушка ещё не видела толпы, она уже слышала её низкий гул. Это странно, как принцесса могла почувствовать толпу, почувствовать её настроение. Аристократы в зале внешне были вежливы, но сами едва могли скрывать жажду, жажду власти… жажду всего. Здесь же собралась огромная толпа, и люди пребывали на удивление в хорошем настроении. Раздалось несколько возгласов «Борис», но крики быстро затихли. Сегодня был не день её брата.

Борис повернулся и уставился на присоединившуюся к нему Кэтрин.

— Хочешь показать черни свои ноги, сестричка?

Кэтрин опустила юбку, разгладила ткань и самым отталкивающим тоном произнесла:

— Булыжники грязные. Они бы испортили шёлк.

— Лучше шёлк, чем твою репутацию, — Борис не сводил с девушки взгляда, — я лишь забочусь о тебе, сестрица. — Он махнул рукой в сторону, где возвышалась покрытая королевским красным платформа, и произнёс: — Это для нас.

Можно подумать, Кэтрин сама не могла догадаться.

Борис первым преодолел три ступеньки. Королевская ложа была довольно простой. Внутри в один ряд выстроились широкие, резные деревянные стулья, знакомые Кэтрин по залу для собраний. Между короткими красно-чёрными столбиками, определяющими края платформы, свободно свисала толстая красная верёвка. За платформой стояла толпа, и она тоже удерживалась верёвкой (уже не красной, но толстой, грубой и коричневой) и цепочкой королевских гвардейцев (одетых в красные, чёрные и золотые доспехи, небось такие же толстые и грубые, предположила Кэтрин).

Борис указал на ближайшее к дальнему краю платформы сиденье.

— Вот твое место, сестрица.

Сам он уселся на соседний стул и широко расставил ноги, его мускулистое бедро доходило до сиденья Кэтрин. Девушка села рядом, аккуратно поправила юбку таким образом, чтобы она не задиралась, а бледно-розовый шёлк упал на колено брата. Борис убрал ногу.

Гарольд остался стоять по другую сторону от Бориса.

— Но у Кэтрин будет лучший обзор.

— В этом вся суть, малявка, — ответил Борис.

— Но я стою выше Кэтрин, и я хочу сидеть там.

— Ну, это я дал ей это место, так что садись сюда и кончай ныть.

Гарольд смешался на мгновение. Он открыл было рот для новой жалобы, но наткнулся на взгляд Кэтрин. Девушка улыбнулась и сделала изящный жест пальцами, будто сшивала свои губы. Младший брат покосился на Бориса, поджал губы, но промолчал.

Кэтрин огляделась. Прямо напротив, с противоположной стороны эшафота, возвышалась ещё одна платформа, на которой толпилась знать. Девушка узнала длинные светлые волосы Эмброуза и быстро отвела взгляд в сторону, гадая, не успела ли покраснеть. Почему от одного вида Эмброуза её бросило в жар, а щёки озарил румянец? Причём именно в такой день! Ей нужно было подумать о чём-то ещё. Казалось, иногда вся её жизнь сводилась к необходимости подумать о чём-то ещё.

Пространство перед эшафотом было забито обычными людьми. Кэтрин уставилась на толпу, заставляя себя сфокусироваться на ней. Там были неряшливо одетые рабочие, немногим лучше выглядевшие торговцы, группки молодых людей, несколько мальчишек, пара женщин. Все они, по большей части, были одеты крайне неряшливо, некоторые и вовсе в лохмотьях. Волосы или распущены, или собраны в простые пучки. Поблизости с ней собравшиеся говорили о погоде. Уже было достаточно жарко, стоял самый жаркий день в году, небо было чистого бледно-голубого цвета. Такими днями нужно наслаждаться, и всё же сотни людей предпочли прийти сюда полюбоваться, как кто-то умрёт.

— Как ты думаешь, брат мой, что заставляет всех этих людей наблюдать за казнью? — спросила Кэтрин самым искренним тоном.

— А ты не знаешь?

— Просвети меня. Ты гораздо опытнее в таких делах.

Борис ответил чересчур искренним тоном:

— Что же, сестрица. Святая троица объединяет чернь и заставляет прийти сюда. Скука, любопытство и жажда крови. И сильнее всех трёх жажда крови.

— И ты полагаешь, что жажда крови усиливается в случае, когда благородную голову должны оттяпать от благородного тела?

— Они просто жаждут крови, — ответил Борис, — любой.

— И всё же всё выглядит так, будто этим людям гораздо интереснее обсуждать погоду, чем обсуждать преимущества располовинивания людей.

— Им не нужно это обсуждать. Им нужно это увидеть. Вскоре они перестанут обсуждать погоду. Когда узника выведут на помост, ты поймёшь, что я имею в виду. Сброд жаждет крови, и сегодня он получит её. А ты получишь урок: что случается с теми, кто предаёт короля. Этому по книгам не научишься.

В голосе Бориса звучало презрение. Кэтрин отвернулась. Именно так девушка и познавала жизнь — по книгам. Можно подумать, это она виновата в том, что ей не позволяли общаться с людьми, путешествовать и познавать мир посредством взаимодействия с этим самым миром. Но Кэтрин нравились книги, и в предыдущие несколько дней она обшарила всю библиотеку в поисках любой информации, так или иначе связанной с казнями — она изучала законы, методы, историю и многочисленные примеры. Ей хватило одних только иллюстраций, на которых, по большей части, были изображены палачи, держащие в руках отрубленные головы. Это было довольно ужасно. Но чтобы принять осознанное решение прийти и понаблюдать за казнью, стать частью происходящего, стать частью толпы, жаждущей крови… этого Кэтрин понять не могла.

— Я всё ещё не понимаю, зачем Кэтрин в принципе нужно здесь быть, — пожаловался Гарольд.

— Разве я не приказал тебе заткнуться? — ответил Борис, даже не потрудившись повернуться к брату.

— Но леди обычно не приходят наблюдать за казнью.

— Обычно — нет, — не удержался от ответа Борис, — но Кэтрин нужно преподать урок верности. Она должна понять, какими будут последствия, если она решит не выполнять те планы, которые мы уготовили для неё. — Брат повернулся к девушке и добавил: — Во всех подробностях. До мельчайшей детали.

Гарольд нахмурился:

— Какие планы?

Борис не удостоил его ответом. Гарольд закатил глаза, наклонился к сестре и спросил:

— Всё дело в твоём замужестве?

Губы Кэтрин расплылись в тонкой улыбке.

— Это же казнь, поэтому я не могу даже представить, как ты можешь связывать её с моим замужеством? — Борис уставился на неё, и девушка поспешила добавить: — Я хочу сказать, что я польщена возможностью стать женой принца Цзяна из Питории, и прослежу, чтобы все детали свадьбы прошли согласно плану, и не важно, увижу ли я, как кому-то оттяпают голову, или нет.

Гарольд задумался на несколько мгновений, а затем спросил:

— Но почему что-то может пойти не по плану?

— Всё пройдёт по плану, — пообещал Борис, — отец не позволит ничему помешать свадьбе.

Это было правдой. От Кэтрин требовалось тщательное соблюдение всех деталей плана, и именно поэтому она была здесь. Примерно неделю назад девушка совершила ошибку, сказав своей служанке Диане, что она, Диана, возможно, сможет выйти замуж по любви. Когда же Диана спросила принцессу, за кого бы она вышла замуж, если бы могла выбирать, Кэтрин пошутила: «За кого-то, с кем я говорила хотя бы один раз», а затем добавила: «За кого-то умного, внимательного и заботливого». При этих словах она вспомнила, как в последний раз разговаривала с Эмброузом, когда он сопровождал девушку на конной прогулке. Он пошутил о качестве еды в казармах, затем посерьёзнел и принялся описывать нищету в столичных переулках. Диана словно бы прочитала её мысли и произнесла: «У вас сегодня был довольно продолжительный разговор с сиром Эмброузом».

На следующий день после этого разговора Борис вызвал к себе Кэтрин, и девушка поняла, что её служанка была не столько её служанкой, сколько соглядатаем Нойеса. Кэтрин выдержала довольно продолжительную лекцию и допрос от своего брата, но к её ответам тщательнее прислушивался Нойес, хоть тот и устроил целое представление из своего поведения, небрежно привалившись к стене и позёвывая время от времени. Нойес даже не был лордом, едва ли в его жилах вообще текла благородная кровь, но от его кривой ухмылки у Кэтрин душа уходила в пятки. Девушка боялась Нойеса раза в два сильнее, чем своего брата. Нойес был доверенным лицом её отца, его шпионом, его глазами и ушами. Борис, конечно, тоже пользовался расположением короля, но всегда был удивительно предсказуем.

Во время их разговора Борис повторял обычные слова о безоговорочной преданности и послушании, и Кэтрин была довольна тем, что ей удавалось оставаться спокойной.

— Я всего лишь нервничаю, как нервничает любая невеста перед свадьбой. Я никогда не видела принца Цзяна. Точно так же, как я пытаюсь быть самой лучшей дочерью для моего отца, я надеюсь, что стану хорошей женой для Цзяна. И я не могу дождаться возможности увидеть его, поговорить с ним, узнать его получше, услышать об его интересах.

— Его интересы не должны тебя заботить. Что заботит меня, так это то, что ты не имеешь права выражать мнение, перечащее королю.

— Я никогда не позволяла себе в чём-то перечить отцу.

— Ты намекала своей служанке, что тебе могли бы подобрать жениха и получше, и что ты не хочешь выходить замуж за принца Цзяна.

— Нет, я всего лишь предположила, что замужество Дианы может быть успешным в другом ключе.

— Для тебя непозволительно не соглашаться с планами короля.

— Я не соглашаюсь с тобой, а не с планами короля.

— Я часто задаюсь вопросом, — перебил их Нойес, — в какой момент рождается предатель? Где в точности пересекается грань между верностью и предательством?

Кэтрин выпрямилась.

— Я не пересекала никаких граней.

И она не пересекала никаких граней, она не сделала ничего, кроме того, что думала об Эмброузе.

— По моему опыту… и, поверьте, принцесса Кэтрин, у меня крайне значительный опыт в этой области, — пробормотал Нойес, — по моему опыту, предатель в мыслях и сердце довольно скоро становится предателем на деле.

И по тому, как он смотрел на неё, казалось, будто бы он действительно мог прочитать её мысли. Но Кэтрин уставилась на него в ответ и произнесла:

— Я — не предательница. Я выйду замуж за принца Цзяна.

Кэтрин знала, что это правда. Совсем скоро она станет женой человека, которого никогда не встречала, но она не могла запретить своему разуму и своему сердцу быть в другом месте. Не помогало и то, что она постоянно думала об Эмброузе, любила их беседы, исхитрялась быть рядом с ним и, да, однажды даже коснулась его руки. Конечно, если бы Эмброуз коснулся её, его бы казнили, но она не видела причин, почему она не могла касаться его. Но неужели эти мысли и одно прикосновение и правда были предательскими деяниями?

— Лучше всего чётко представлять себе, где пролегает эта грань, принцесса Кэтрин, — тихо произнёс Нойес.

— Я вполне чётко это представляю, спасибо, Нойес.

— Я бы также хотел не оставлять никаких сомнений касательно последствий, — он небрежно, почти пренебрежительно махнул рукой, — и поэтому вы обязаны посетить казнь норвендского изменника и своими глазами увидеть, что бывает с теми, кто предаёт своего короля.

— Наказание, предупреждение и урок, и все они довольно удобно соединены в одном флаконе, — Кэтрин повторила жест Нойеса.

— Это воля короля, ваше высочество, — не моргнув глазом, ответил Нойес.

К сожалению, на следующий же день после этого допроса с Дианой случилась досадная неприятность. Она споткнулась на каменной лестнице, сломала руку и не смогла больше выполнять свои обязанности. Сара и Таня, — две другие служанки Кэтрин — были рядом с Дианой во время происшествия, но почему-то не смогли предотвратить падения.

— Мы полностью согласны с Нойесом, ваше высочество, — с улыбкой произнесла Таня, — предатели должны быть наказаны…

Крики: «Брэдвелл! Брэдвелл!» вернули Кэтрин в настоящее.

На ступенях эшафота стояло двое мужчин, одетых в чёрное. Пожилой протянул руку к толпе. Его юный и, на удивление, невинный помощник нёс инструменты их ремесла — меч и простой чёрный капюшон.

— Это Брэдвелл, — совсем некстати пояснил Гарольд, наклонившись к Кэтрин поверх Бориса. — Он провел более сотни казней. Сто сорок одну казнь, если я не ошибаюсь. И ему ни разу не потребовался второй удар.

— Сто сорок одна казнь, — эхом откликнулась Кэтрин. Интересно, сколько из них посетил Гарольд.

Брэдвелл ходил по эшафоту, размахивая своей рабочей рукой, словно бы разминал плечевые мускулы, и качая головой из стороны в сторону. Гарольд закатил глаза:

— Проклятье, он выглядит нелепо. Эту работу следовало бы отдать Гейтакру.

— Если я не ошибаюсь, маркиз Норвендский сам потребовал Брэдвелла, и король согласился, — произнёс Борис. — Норвенд хотел, чтобы казнь прошла без запинок, и посчитал Брэдвелла идеальным кандидатом на роль палача. Но в этом деле нет никаких гарантий.

— Гейтакр тоже всегда рубит головы с одного удара, — возразил Гарольд.

— Я согласен с тобой. Я бы и сам выбрал Гейтакра. Брэдвелл кажется уже старомодным. И всё же, если он облажается, это зрелище станет ещё интереснее.

При упоминании маркиза Норвендского взгляд Кэтрин метнулся на противоположный край эшафота, к другой смотровой площадке. Настолько открыто обсуждать других людей казалось девушке рискованным, но теперь, когда Борис сам затронул эту тему, она могла спросить:

— А это там не маркиз Норвендский на другой платформе, в зелёном камзоле?

— Он самый. И весь клан Норвенд вместе с ним, — ответил Борис, хотя Кэтрин заметила, что на казни присутствуют только мужчины семьи. — Вся родня предателя должна наблюдать за его казнью. По правде говоря, они должны требовать смерти предателя, в противном случае они утратят свои титулы и земли.

Кэтрин хорошо знала законы.

— А что с их честью?

Борис фыркнул:

— Они пытаются цепляться за неё, но, если уж они не могут уследить за своими, им придётся побороться, чтобы сохранить своё положение при дворе.

— Честь и положение при дворе это одно и то же, — ответила Кэтрин.

Борис взглянул на сестру:

— Как я и сказал, они с трудом цепляются и за одно, и за другое. — Он отвернулся к противоположной платформе и добавил: — Как я погляжу, твой страж там, вместе с ними. Хорошо хоть он не надел форму.

Кэтрин не осмелилась это комментировать. Эмброуз действительно был без своей формы королевского гвардейца, но вот было ли это проявлением верности к королевской семье или же неуважения к ним? Принцесса знала, что у него своё понимание чести. Он говорил, что хочет поступать правильно, что хочет защищать Бригант и помочь вернуть величие страны — не ради себя, а ради помощи всем прозябающим в нищете жителям королевства.

Она заметила Эмброуза ещё когда занимала своё место. Тогда она заставила себя отвести взгляд, но теперь, когда Борис упомянул его, принцесса могла позволить посмотреть на него чуточку дольше. Его бело-золотистые в солнечном свете волосы были распущены и мягкими волнами спадали на лицо и плечи. Он был одет в чёрный камзол с кожаными ремнями и серебряными пряжками, чёрные брюки и сапоги. Его лицо было мрачным и бледным. Эмброуз уставился на палача и не обращал на Кэтрин никакого внимания.

Кэтрин смотрела на Эмброуза столько, сколько она могла смотреть на любого другого мужчину, затем заставила себя отвести взгляд. Но его образ остался с ней: его волосы, его плечи, его губы…

Из-за эшафота показалась вереница придворных. По тому, как они отступали назад и кланялись, было очевидно, что там идёт её отец. Сердце Кэтрин лихорадочно забилось. Она жила в уюте и безопасности, в крыле королевы, вместе со своей матерью и служанками, и неделями, а то и месяцами могла не видеть своего отца. Для Кэтрин, единственной дочери короля, его общество было редким и случайным событием.

Показался король. Он шёл быстрым шагом, его красно-чёрный дублет подчёркивал широкие плечи, его высокая шляпа добавляла ему роста. Кэтрин быстро вскочила на ноги и смиренно наклонила голову, присев в глубокий реверанс. Она находилась на платформе над королём, но её голова должна была быть ниже его. Каким бы высоким ни был её отец, ей пришлось изрядно изогнуться, чтобы оказаться ниже его. Кэтрин глубоко втянула живот, её бёдра напряглись в полуприседе. Корсет больно впился в талию. Девушка сосредоточилась на дискомфорте, зная, что переживёт его. Краешком глаза она видела короля. Отец запрыгнул на королевский помост, шагнул вперёд, и над увидевшей своего повелителя толпой разнёсся долгий, медленный клич: «Алоизий! Алоизий!»

Борис выпрямился, и Кэтрин, выждав два дополнительных удара сердца, тоже подняла голову. Король не двигался. Он оглядывал толпу и никак не показывал, что вообще заметил свою дочь. Затем он уселся рядом с Гарольдом, на его стуле за мгновение до этого появились красные подушки, призванные смягчить предстоящее королевскому седалищу бремя. Кэтрин выпрямилась, ощущая облегчение в желудке. Гарольд тоже выпрямился и на какое-то мгновение замешкался, застыв неподвижно, и только потом занял свое место, хотя Кэтрин не сомневалась, что её младший брат в восторге от того, что сидит по соседству с королём. Девушка дождалась, пока сядет Борис, затем разгладила юбку и снова заняла своё место.

С этого момента всё стало происходить очень быстро. В конце концов, король не славился терпением. На эшафоте показались новые люди. Там было четверо мужчин в чёрном, ещё четверо в форме стражников, и между ними, едва видимая за их фигурами, стояла узница.

Толпа глумилась и кричала: «Изменница!» Затем: «Шлюха!» и «Сука!» и другие слова — куда, куда хуже.

Кэтрин было знакомо значение этих слов, и иногда она встречала их в книгах, но никогда, никогда она не слышала, чтобы кто-то, даже Борис, произносил их вслух. А теперь они раздавались повсюду вокруг неё. Эти слова имели бо́льший вес, чем она думала, и это были совсем не красивые, поэтичные или умные слова, но напротив — примитивные и вульгарные, они хлестали по лицу словно пощёчины.

Кэтрин снова заметила Эмброуза, неподвижно стоящего напротив неё. Лицо её охранника исказилось, пока толпа издевалась и оскорбляла его сестру. Кэтрин зажмурилась.

— Ты не смотришь, сестрица, — прошипел ей на ухо Борис, — ты здесь, чтобы посмотреть, что бывает с предателями. Это для твоего же блага. Так что, если ты не повернёшься к эшафоту, я лично буду держать твои веки открытыми.

Кэтрин не сомневалась в искренности его слов. Она открыла глаза и снова повернулась к эшафоту.

Леди Анна Норвендская была одета в платье из голубого шёлка с серебряным кружевом. Её драгоценности поблескивали в солнечном свете, а собранные в пучок светлые волосы сияли золотом. В обычные дни леди Анна считалась красавицей, но сегодня был далеко не обычный день. Сегодня она была болезненно худой, её кожа побледнела, без поддержки стражников она вряд ли бы устояла на ногах. Но заметнее всего был её рот — толстые чёрные нити протянулись от верхней губы к нижней. Её рот был зашит, а подбородок и шея покрылись коркой засохшей крови. Ей уже вырвали язык. Кэтрин хотела снова посмотреть на Эмброуза, но не осмелилась, она бы не вынесла ещё раз увидеть его таким. О чём он думает, увидев свою сестру в таком виде? Кэтрин уставилась в направлении леди Анны и поняла, что секрет кроется в том, чтобы сконцентрироваться на стражнике, держащем осужденную, сосредоточиться на том, какие толстые у него пальцы и как крепко он сжимает свою подопечную.

Королевский глашатай шагнул вперёд и, обратившись к толпе, потребовал тишины. Когда шум утих, он начал зачитывать написанное в свитке, перечисляя преступления леди Анны. «Заманивание женатого мужчины в искушение» касалось отношений леди Анны с сиром Освальдом Пенсом. «Игнорирование призыва к королю» означало попытку побега с сиром Освальдом, когда Нойес со своими людьми пришли за ними. «Убийство людей короля» значило именно это, и как бы не было трудно в это поверить сейчас, леди Анна лично заколола одного из королевских солдат в схватке, оставившей после себя три трупа, включая сира Освальда. Убийство было основной причиной казни. Убийство одного из людей короля равносильно убийству самого короля — это была государственная измена, потому, подытоживая свою речь, глашатай произнёс: «И за измену Бриганту и нашему доблестному королю».

Толпа обезумела.

— Изменница, убийца и шлюха будет лишена всего своего имущества, которое отойдёт Короне.

Один из одетых в чёрное мужчин подошёл к леди Анне и стал снимать с неё украшения одно за другим. Каждый раз, когда он касался очередной драгоценности — броши, кольца или браслета, — из толпы доносились радостные возгласы и крики. Каждая вещь складывалась в шкатулку, которую держал ещё один человек. Когда все драгоценности были сняты, мужчина взял нож и разрезал платье леди Анны сзади. Когда платье сорвали с плеч осужденной, из толпы донёсся свежий возглас. Осуждённую почти сшибли с ног, но страж поднял её и крепко держал стоя. Толпа снова захлебнулась криком, словно свора гончих, и начала скандировать: «Раздевай! Раздевай! Раздевай!»

Леди Анна осталась в своём нижнем белье, прижимая тонкую ткань к груди. Её руки тряслись, и Кэтрин увидела, что пальцы осуждённой сломаны и изуродованы. Сначала принцесса не могла понять — почему, но затем до неё дошло, что всё это часть ритуала казни предателя. Осужденным за измену не позволялось общаться с верными подданными короля, поэтому им вырывали языки и зашивали рты. Но поскольку все придворные дамы в Бриганте могли переговариваться знаками, когда им не было дозволено говорить вслух, леди Анне переломали и пальцы.

Один из мужчин распустил осуждённой волосы — длинные, тонкие и бледно-жёлтые. Он зажал их в кулак и отрезал у основания шеи. Волосы тоже отправились в шкатулку. Наконец леди Анна оказалась почти раздетой. Несмотря на летнее солнце, несчастная дрожала, её разорванное платье казалось почти прозрачным и прилипло к ногам в том месте, где узница обмочилась. Казалось, даже достоинство леди Анны было отнято в пользу короля.

Отвернувшись от леди Анны, глашатай повернулся к противоположному помосту:

— Что вы скажете этой предательнице?

Вперёд выступил маркиз, высокий седоволосый человек.

Он выпрямил спину и прочистил горло.

— Ты предала свою страну и своего доблестного короля. Ты предала мою семью и меня самого, нас, верных слуг короля, которые вырастили тебя и доверяли тебе. Ты предала моё доверие и имя моей семьи. Лучше бы ты вообще не появлялась на свет. Я отрекаюсь от тебя и требую, чтобы тебя казнили как предательницу.

Кэтрин следила за реакцией леди Анны. Несчастная уставилась на своего отца и, казалось, встала ровнее. Следом, друг за другом, пять других родственников мужского пола — двое дядей, двое двоюродных братьев и старший брат леди Анны Таркин, очень похожий на Эмброуза мужчина с такими же светлыми волосами — выступили вперёд, в схожей манере отреклись от изменницы и потребовали её смерти. Толпа криком приветствовала каждое отречение, а затем затихала в ожидании следующего родственника. И с каждым разом леди Анна, казалось, становилась всё выше и увереннее. Чем больше они унижали её, тем больше она хотела показать им силу своего характера.

Последним настал черед Эмброуза. Он открыл рот, но ни одного слова не вырвалось наружу. Его брат подошёл к нему и что-то сказал. Кэтрин по губам прочла слова Таркина. «Пожалуйста, Эмброуз. Ты должен сделать это».

Эмброуз сделал вдох, затем отчётливым, но едва слышным голосом произнёс:

— Ты предала Бригант и своего короля. Я требую твоей казни.

Таркин положил руку на плечо брату. Эмброуз продолжал смотреть на леди Анну, по его щекам стекали слёзы. Толпа безмолвствовала.

— Кажется, он плачет, — произнёс Борис. — Он слаб, как женщина.

Леди Анна, однако, не плакала. Вместо этого она приложила руку к сердцу. Простой знак любви к Эмброузу. Затем она повернулась, и её взгляд встретился со взглядом Кэтрин. Леди Анна взмахнула правой рукой, словно утирала слезу, а затем её левая рука метнулась к сердцу. Это было столь плавное, столь скрытное движение, что его едва можно было заметить. Но Кэтрин читала знаки с детства, и этот она выучила одним из первых. Он означал: «Следи за мной». Затем леди Анна сделала правой рукой знак поцелуя, а левая рука её устремилась вниз и согнулась в попытке сжаться в кулак. Кэтрин нахмурилась. Кулак перед пахом означал гнев, ненависть, угрозу. Использовать его в паре с поцелуем было странно. Затем другой знак: «Мальчик». Леди Анна повернулась к королю и сделала ещё один жест, но держащий её руку мужчина заслонил его.

Кэтрин не была знакома с леди Анной, она никогда не разговаривала с ней. Вообще всего раз видела сестру Эмброуза при дворе. Кэтрин так много времени провела внутри своих покоев, что других женщин она встречала почти так же редко, как и мужчин. Не привиделись ли ей эти знаки?

Леди Анну вывели вперёд и заставили опуститься на колени на низком деревянном настиле. Предательница опустила глаза, но затем её глаза снова встретились с глазами Кэтрин, и в выразительности этого взгляда не было никаких сомнений. Что она пыталась сказать за считаные мгновения до своей смерти?

Брэдвелл, палач, теперь надел свой капюшон, но его рот всё ещё оставался видимым, и он произнёс:

— Смотри вперёд, иначе я не обещаю, что справлюсь за один удар.

Леди Анна повернулась лицом к толпе.

Брэдвелл занёс меч над головой. Солнечный свет отразился от клинка и попал Кэтрин прямо в глаза. Толпа затихла. Палач сделал шаг вперёд, а затем в сторону, по всей видимости, примеряя угол удара. Затем он шагнул леди Анне за спину, один раз описал мечом круг у себя над головой, ступил на полшага ближе, снова взмахнул мечом над головой, а потом одним плавным движением ударил снизу вверх с такой скоростью, что никто и не заметил момента удара.

Голова леди Анны со стуком упала на помост и откатилась к краю эшафота. Из шеи медленно оседающего тела фонтаном била кровь. Радостный возглас толпы словно кулаком ударил Кэтрин, и девушка пошатнулась на своём стуле.

Брэдвелл шагнул вперёд, забрал голову и за волосы поднял её. Послышался клич: «Насади её». Помощник палача шагнул вперёд, держа в руках пику, и толпа ещё больше оживилась.

Каким-то образом, сквозь эшафот и вопящую толпу Кэтрин смогла встретиться взглядом с Эмброузом. Она не сводила с него глаз, ей хотелось утешить его и выразить свои соболезнования. Она хотела, чтобы он знал, что она не похожа на своего отца или брата, что она здесь не по своей воле, что, несмотря на невероятную дистанцию между ними, она переживает за него.

— Ты не смотришь на леди Анну, сестрица, — прошипел ей на ухо Борис.

Кэтрин повернула голову. Голова леди Анны была насажена на пику. У подножия эшафота стоял Нойес, на его губах играла полуулыбка, пока он переводил свой взгляд с принцессы на Эмброуза. И Кэтрин осознала, какой же дурой она была. Это было не наказание, не предупреждение и даже не урок.

Это была ловушка.