Счастливый предатель. Необыкновенная история Джорджа Блейка: ложь, шпионаж и побег в Россию

Саймон Купер, 2021

Старший офицер британской разведки Джордж Блейк работал на Советский Союз. В 1961 году его приговорили к 42 годам тюремного заключения за то, что он передал КГБ данные по всем западным операциям, в которых участвовал, и имена сотен британских агентов, работавших за «железным занавесом». Это был самый длительный срок за шпионаж, когда-либо назначенный британским судом. На основании личных интервью с Блейком, собственных исследований и материалов Штази журналист и писатель Саймон Купер прослеживает путь своего героя от скромного подростка, курьера нидерландского подполья, во время Второй мировой войны до заключенного, совершившего сенсационный побег из тюрьмы Уормвуд-Скрабс и окончившего свои дни на подмосковной даче в возрасте 98 лет. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

© 2021 by Simon Kuper

© П. Жерновская, перевод на русский язык, 2023

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023 Издательство CORPUS ®

* * *

Посвящается Памеле, Лейле, Лео и Джою

Глава 1. В поисках Блейка

Джордж Блейк уже сорок минут прятался во внутреннем туннеле тюремной стены, подгадывая момент для побега. Снаружи его поджидал сообщник Шон Берк — он должен был перекинуть через стену веревочную лестницу. Но Берк вдруг перестал отвечать. Вымокнув до нитки под проливным дождем, Блейк почти потерял всякую надежду.

22 октября 1966 года, в 18:50, Блейк заподозрил, что ирландец больше на связь не выйдет. Он настолько отчаялся, что уже хотел отключить свою рацию. Раздался сигнал, по которому заключенные должны разойтись по камерам. На семичасовой перекличке заметят его исчезновение. О побеге оповестят полицию по всей стране. В 1961 году Блейка, британца голландского происхождения, разоблачили как шпиона КГБ, он стал первым офицером британской Секретной разведывательной службы (СИС, ныне известной как МИ-6), осужденным за измену родине^[1]. Его приговорили к сорока двум годам заключения, самому длительному тюремному сроку за всю историю Великобритании. Если бы его схватили при побеге из Скрабс, ему неминуемо грозила бы тюрьма строгого режима, где он десятки лет спустя и умер бы, вдали от жены и сыновей.

Где-то без пяти семь Блейк рискнул в последний раз. Используя условленные позывные, он связался с Берком по рации: «Лис-Майкл! НЕМЕДЛЕННО бросай лестницу, немедленно! Больше времени нет! Сейчас же, Лис-Майкл! Ты еще там? Ответь, пожалуйста». Ожидавший его снаружи Берк не был уверен, что поблизости никого нет, но все равно перебросил лестницу через стену^[2]. Блейк увидел «змеящуюся лестницу из тонкого нейлона». Настал момент истины. Блейк подбежал к лестнице, взобрался по ней. «Это было на удивление просто», — вспоминал он годы спустя. Берк, едва завидев его наверху, закричал: «Прыгай, прыгай, Христа ради, прыгай!»^[3] Блейк спрыгнул, и, миновав неуклюжую попытку Берка подстраховать его, неудачно приземлился на дорогу, сломав запястье и поранив лоб. Минуту он пролежал без движения. Затем Берк запихнул его в свой старый «хамбер» и помчался в квартиру, арендованную всего в паре сотен ярдов от Скрабс. Улицы Западного Лондона почти опустели. Благодаря дождю тот вечер был просто идеален для побега^[4].

Через сорок пять минут тюремщики обнаружили веревочную лестницу и валявшийся у внешней стены тюрьмы, словно улика из романов Агаты Кристи, букет розовых хризантем.

Сокамерники Блейка ликовали, узнав о его побеге^[5]. Зенон, герой войны, сидевший в Скрабс за убийство любовника своей бывшей пассии, писал:

За все годы, что я провел здесь, произошло порядка ста побегов, но такую реакцию я видел впервые. Прислушавшись, можно было разобрать слова и обрывки разговоров.

…«Он их сделал…» А потом откуда-то из дальнего южного крыла тюрьмы донеслось пение: «Какой же он славный парень!»…Я всегда знал, что его здесь любят, но до сих пор не доводилось оценить размах этой любви^[6].

«Шпион Блейк совершил побег из камеры Скрабс, подпилив прутья решетки», — гласил заголовок передовицы Observer на следующее утро^[7]. Газета напоминала читателям, что на суде в 1961 году Блейк «признал, что все до единого документы любой важности, к которым у него как у сотрудника разведки был доступ, он передавал своему русскому связному».

Образ двойного агента дополняли кое-какие личные детали, которыми с газетой поделился недавно освободившийся из Скрабс взломщик сейфов: «Он был патриотом Британии. Да, он был коммунистом, но идейным… Заключенные его очень любили… Я знал тех, кто брал у него уроки арабского, французского и немецкого».

Полиция установила наблюдение за аэропортами, портами южного побережья и посольствами коммунистических государств в Лондоне. Пресс-секретарь советского посольства сообщил Observer: «Нам сказать нечего. С чего вы взяли, что он обратился к нам?»

* * *

Я заинтересовался Блейком в 1999 году, наткнувшись на его интервью голландскому журналу, которое он дал, находясь в московской ссылке. Меня тут же потрясло сходство между нашим прошлым. Нас объединяло британское, еврейское и космополитичное происхождение, мы оба выросли в Нидерландах.

Он прожил незаурядную жизнь, а я почти ничего о нем не слышал. На первые полосы мировых изданий Блейк впервые попал в 1961 году, когда его посадили, а потом — когда сбежал из тюрьмы. Но после исчезновения из Скрабс о двойном агенте практически не вспоминали, словно этого проходного персонажа минувшего века давно уже не было в живых. Я начал читать о его жизни и обнаружил заманчивый состав второстепенных действующих лиц — от Альфреда Хичкока до Владимира Путина.

Тогда, в 2004 году, я встретился с Дерком Сауэром, голландцем, перебравшимся в Россию в 1989 году и ставшим в Москве медиамагнатом (мало того, что он основал газету Moscow Times, ему пришла еще и блестящая идея создать российские редакции Cosmopolitan и Playboy). Сауэр, и сам увлекавшийся в юности маоизмом, подружился со своим соотечественником — московским голландцем. Их семьи не раз праздновали вместе Sinterklaas, голландский День святого Николая. В мае 2012 года, отправляясь в Москву на конференцию, я спросил у Сауэра, не согласится ли Блейк дать мне интервью.

Блейк не раздавал интервью направо и налево. Шпион по профессии, он был скрытен по своей природе^[8]. Если не считать непродолжительного периода в 1990 году, когда он презентовал автобиографию, с англоязычными журналистами он общался очень редко (и всегда, «из любезности», сообщал о своих интервью КГБ)^[9].

К тому моменту, когда я стал его разыскивать, у Блейка появилась новая причина избегать журналистов: он не хотел, чтобы ему задавали вопросы о Путине. Даже храня до сих пор верность некоторым коммунистическим идеалам, в душе Блейк превратился в мирного демократа и недолюбливал коллегу-выпускника из КГБ. Как бы то ни было, Путин мог лишить Блейка и его жену дачи и пенсий, и задевать его бывшему шпиону не хотелось.

Перед тем как согласиться на интервью, он настоял на возможности опросить меня. Я позвонил ему в оговоренное время с российского мобильного телефона одного моего друга. Я стоял посреди Новодевичьего кладбища в Москве — искал могилы Чехова и Никиты Хрущева. По телефону мы с Блейком говорили по-голландски. В его речи угадывались нотки довоенного шика и жесткие тона родного Роттердама. Он был словоохотлив и смешлив. Старательно обходил тему Путина, поэтому в конце я сам ее поднял, пообещав не задавать вопросов о современной российской политике.

Другим препятствием для интервью, сообщил он мне, извиняясь, была его семья. Он сказал, что трое его сыновей в Великобритании (представители истеблишмента) не любили, когда в газетах появлялись статьи об их отце — советском шпионе (на самом деле, как я узнал позже, по всей видимости, лишних упоминаний этой истории старательно избегала их мать Джиллиан, бывшая жена Блейка^[10]).

Я согласился опубликовать наше интервью только по-голландски. Блейку этого было достаточно, и он пригласил меня к себе домой. Думаю, он так поступил, потому что доверял Сауэру и ему понравилась мысль, что после семидесяти лет разлуки о нем смогут прочитать жители его родной страны.

Позже я согласовал с Сауэром разрешение опубликовать материал на английском после смерти Блейка, когда его семья неизбежно столкнется с повышенным вниманием прессы, вне зависимости от того, напишу я что-либо или нет. Решение публиковать по-английски далось мне нелегко. Отчасти я исходил из вполне понятного самолюбия: мне хотелось написать эту книгу. С другой стороны, казалось, что Блейк обязан дать британцам какое-то объяснение.

На следующий день после нашего телефонного разговора на кладбище русский водитель Сауэра заехал за мной к гостинице «Украина», образцу сталинского ампира у Москвы-реки, и повез за город на дачу Блейка, дом, где прежде тот бывал лишь по выходным, а к 2012 году жил постоянно. Даже в субботу утром мы попали в пробки, но приехали раньше назначенного времени, и я успел немного посидеть на солнышке в местном парке. Все здесь напоминало пригород Лондона или Парижа. Вокруг детской площадки стояли приятные белые многоквартирные дома. Мимо шли по-западному одетые люди: девушка на пробежке, мужчина с коляской, мальчик в бейсболке на велосипеде со вспомогательными колесиками. Были и явно советские персонажи: опирающаяся на трость бабушка с гнилыми зубами болтала на скамейке со сторожем парка; мужчина с полиэтиленовым пакетом похмелялся утренней порцией пива. Только потом понимаешь, как безоблачно было то весеннее утро в России 2012 года, когда нефть стоила больше 100 долларов за баррель, а Путин еще не напал на Украину.

Оттуда я пешком добрался до дома Блейка. На тихой засаженной деревьями улице меня ждал маленький старичок, опиравшийся на трость с набалдашником в форме собачьей головы. Всклокоченная борода, вставные зубы, большие уши, пигментные пятна, домашние тапочки на ногах — от прежней щеголеватости Джорджа Блейка не осталось и следа, зато до сих пор чувствовалось обаяние авантюриста. Открыв калитку, он впустил меня в свой просторный сад. На веревке сохло белье, на солнце валялся футбольный мяч внука, от комаров было некуда деться.

Снаружи дача была покрашена в салатовый цвет. «Вы не поверите, этот дом еще дореволюционной постройки», — изумлялся его хозяин^[11]. Здесь чета Блейков развлекала по выходным в 1970-е Кима Филби до тех пор, пока перебежчики не разругались.

Из дома вышли русская жена Блейка Ида и его шумный маленький терьер. Блейк повел меня на веранду. Многие стоявшие на полках книги были из библиотеки, оставленной ему в наследство близким другом и коллегой — советским агентом Дональдом Маклином. Старые переплеты без суперобложек — «Зулейка Добсон» Макса Бирбома, Фолкнер, Г. Г. Уэллс, биография Диккенса, «Жизнь и учение Карла Маркса» некоего Льюиса — соседствовали с трудами по истории голландского Сопротивления. На подоконнике стояла кукла британского бифитера в красном камзоле — возможно, как напоминание о заключении Блейка в Лондоне за государственную измену или просто как сувенир.

Ида принесла нам чай и сэндвичи с салями («бутерброды», как она назвала их по-русски). Свою порцию получила и собака, устраивавшаяся спать у наших ног. Я и Блейк сели рядом на диване, чтобы он слышал меня. Его голубые глаза покраснели. «Я вас не вижу, — уточнил он. — Вижу, что кто-то сидит, но кто это и каков человек на вид, разобрать не могу»^[12].

На момент нашей встречи Блейку было восемьдесят девять лет, из всех британских шпионов, перебежавших в Москву, в живых теперь оставался только он один. Когда он прибыл в СССР в 1967 году после побега из тюрьмы, Гай Берджесс уже умер. Маклин и Филби умерли в Москве в 1980-е.

Я спросил Блейка, на каком языке он предпочитает общаться — голландском или английском. Он — по-голландски — ответил: «Когда мне выдается такая возможность — а случается это очень редко, — мне доставляет большое удовольствие говорить по-голландски. Возможно, так мне комфортнее всего». Он добавил, что по-русски говорит «с голландским акцентом. Я говорю на нем очень… хм, — и тут он на мгновение переключился на английский, — свободно. С женой, детьми, внуком, с невесткой»^[13].

Я провел с Блейком около трех часов, пытаясь навести его на размышления об истории его жизни: от участника голландского Сопротивления во Второй мировой войне до британского шпиона и полковника КГБ. Сауэр впоследствии рассказал мне, что это интервью окажется последним в жизни Блейка. Я вырос в Лейдене, в двадцати милях от родного дома Блейка в Роттердаме. За время, что мы провели вместе, мне показалось, что язык и общие корни в каком-то смысле сблизили нас. У носителя голландского языка, живущего там, где почти никто не знает голландского — как это было в течение большей части взрослой жизни Блейка и моей собственной, — может сложиться впечатление, будто он владеет каким-то тайным языком и издалека наблюдает за всеми остальными. Когда встречаешь собеседника, говорящего по-голландски, эта дистанция сокращается. Такое взаимопонимание завораживало, но вызывало одновременно и тревогу: я не хотел поддаваться обаянию Блейка.

* * *

История Блейка сейчас известна немногим, да и то лишь в той мере, в какой можно что-то точно знать в лживом мире шпионажа. Его до сих пор окружает много тайн. МИ-6 так и не обнародовала досье агента и, возможно, никогда этого не сделает, ведь его дело поставило всю службу в крайне неловкое положение.

Вдобавок Блейка мало кто знал близко. Он с детства был одиночкой, а за те десять лет, что он был советским кротом, даже его собственной жене, несмотря на всю его любезность, стало казаться, будто он от нее отдаляется. Жена Дональда Маклина Мелинда говорила своей матери: «Наверное, можно долго быть замужем за мужчиной и так и не узнать, какой он на самом деле»^[14]. Третья жена Филби Элинор писала о нем, что «никто не может подлинно знать другого человека»^[15] (с другой стороны, Гай Берджесс, выпив, любил похвастать, что он русский шпион^[16]).

В свою бытность двойным агентом Блейк жил под усиленным прикрытием. Снаружи он притворялся британским дипломатом, а не британским шпионом; но если копнуть глубже — разыгрывал, будто он британский шпион, не советский. Нельзя было терять бдительность. Уже потом, в тюрьме, он постоянно втайне продумывал свой побег. Разумеется, пока он в сорок три года не сбежал из Скрабс, хорошо его знала лишь его мать Катарина. Неудивительно, что мнения сталкивавшихся с Блейком людей разнились: кто называл его приятным и обаятельным, а кто занудой.

Единственный способ понять человека в высшей степени космополитичного — обратиться к международным источникам. Поскольку своим выходом из сферы анонимности Блейк подорвал британскую национальную идеологию, его действия пытались трактовать преимущественно британские авторы, которые опирались на британские источники. В случае Блейка этот подход не годится. Он любил Британию (или Англию, как он всегда ее называл), но не был ею одержим. Самым длительным его пребыванием там стали пять лет в Уормвуд-Скрабс.

В этой книге я использовал свидетельства о раннем этапе жизни Блейка, свое интервью с ним, а также голландские, немецкие, французские и русские источники. Блейк чувствовал себя раскованнее, давая интервью не по-английски, — так ему не приходилось волноваться, что пресса побеспокоит его родных в Британии.

Я также широко использовал берлинский архив Штази, тайной полиции Восточной Германии. Архивариусы прислали мне тысячи страниц материалов о Блейке (среди них, как ни странно, множество заметок из западногерманской прессы, которые восточногерманские шпионы, по-видимому, вырезали из империалистических СМИ). В период с 1976-го по 1981-й Блейк как минимум четырежды побывал в Восточной Германии как звезда разведки, где знакомился с руководством Штази и читал его подчиненным лекции о своей жизни.

Во внутреннем рапорте Штази о его визите во Франкфурт-на-Одере в 1976 году отмечался героизм «товарища Блейка» и его чувство юмора^[17]. Тем не менее сопровождавший Блейка офицер Штази заметил:

Внешне в нем не было ничего героического… Маленький, очень стройный, едва ли не тщедушный… потихоньку редеющие черные волнистые волосы, борода…. Человек, который — по его собственному утверждению — ощущает себя психологически и физически молодым, свято верит в йогу, и при этом считает себя достаточно зрелым, чтобы отрастить бороду, хотя, по его словам, решился он на это лишь после того, как ему исполнилось пятьдесят лет^[18].

В 1980 и 1981 годах лекции Блейка в Восточной Германии снимали на кинопленку. Эти записи представляют собой чудесные свидетельства своего времени. На мероприятии 1980 года отставной высокопоставленный сотрудник Штази представляет Блейка слушателям как агента, решившего работать в интересах коммунизма «без нашего вмешательства — одного из тех, кого, как мы говорим, сам бог послал». Собравшиеся дружно гогочут. После этого Блейк выходит на кафедру. Бородка и заостренный подбородок придают его облику нечто сатанинское, но он, как всегда, одет в прекрасный темный костюм-тройку — быть может, из британского гардероба, который он носил еще до 1961 года и который мать привезла ему в Москву. Стоя на фоне огромного флага ГДР, он рассказывает историю своей жизни, свободно, пусть и с голландским акцентом, изъясняясь по-немецки. Восточногерманские начальники, сплошь мужчины в галстуках, сидят перед ним с торжественным и скучающим видом; кто-то то и дело перешептывается и ковыряет в носу. На столе рядом с ними соблазнительно стоят непочатые бутылки пива^[19].

То, что Блейк говорил своим коллегам — коммунистическим шпионам за закрытыми дверьми, — раскрывает новые подробности его истории. Но, как бы то ни было, ни один пункт из его лекций в Штази не противоречит ни тексту его автобиографии 1990 года (опубликованной на пике советской гласности), ни тому, что он рассказал мне в 2012 году, ни выступлениям его адвоката в суде в 1961 году. Всю жизнь Блейк придерживался вполне последовательной версии истории своей жизни. Он был предателем, но лжецом — вряд ли.

В этой книге я хочу попытаться как-то осмыслить жизнь Блейка. Я хочу понять, как он все это оценивал уже в преклонном возрасте. Старичок, встретивший меня на своей даче, был пережитком холодной войны. Но в то же время и предвестником феномена XXI века, «легионером», выходцем с Запада, который пожертвовал всем в смертельной схватке с западным миром. Его история предвосхищает хакерские атаки России в годы правления Трампа. Блейк выдал Советскому Союзу тайны Запада и несколько сотен британских агентов. Десятки из них, предположительно, оказались казнены. И с этим знанием ему, умному, приветливому, действовавшему, по-видимому, из лучших побуждений человеку, предстояло жить дальше. Так кем же был Джордж Блейк? Какой след он оставил в истории? Сожалел ли он о чем-либо?

Примечания

1

West N. At Her Majesty’s Secret Service: The Chiefs of Britain’s Intelligence Agency, MI6. Barnsley, 2016.

2

Рассказ о побеге см в: Hermiston R. The Greatest Traitor: The Secret Lives of Agent George Blake. London, 2013. Р. 286–287; а также в: Blake G. No Other Choice. New York, 1990. Р. 230–33.

3

O’Connor К. Blake, Bourke & The End of Empires. London, 2003. Р. 187–188.

4

Mountbatten L. ‘Report of the Inquiry into Prison Escapes and Security’.

5

Playfair G. Wormwood // Spectator. 1969. 30 января.

6

Randle М., Pottle Р. The Blake Escape: How We Freed George Blake — And Why. London, 1989. Р. 112–13.

7

Deeley Р. Blake the Spy Escapes from Scrubs Cell // Observer. 1966. 23 октября.

8

Blake G. No Other Choice. P. 18–19.

9

Verbeek E. ‘Spion voor een verloren zaak’, HP/De Tijd. 1991. 13 сентября.

10

Mendick R., Parfitt T. My Father the Russian Spy, by Anglican Curate from Guildford // Sunday Telegraph. 2012. 11 ноября.

11

GB49 [GB обозначает расшифровку интервью на голландском].

12

GB41.

13

GB56–57.

14

Cecil R. A Divided Life: A Biography of Donald Maclean. New York, 1989. P. 156.

15

Philipps R. A Spy Named Orphan. London, 2018. P. 375.

16

Buruma I. The Weird Success of Guy Burgess // New York Review of Books. 2016. 22 декабря.

17

Архив Штази, MfS Sekr. Neiber 81, ‘Eine grossartige Begegnung’.

18

Архив Штази, MfS Arbeitsbereich NEIBER, ‘Vortrag für die Auswertung des Besuches von George Blake’, 1977.

19

Блейк, выступление в Штази, вероятно, 1980, онлайн-архив Штази, Bundesbeauftragte für die Unterlagen des Staatssicherheitsdienstes der ehemaligen Deutschen Demokratischen Republiks, MfS HV A/ Vi/15.