Аз есмь Путь, и Истина, и Жизнь

Савин Олег Николаевич, 2023

Книга о земном пути Йешуа из Нацрата (Иисусе Христе), от вод реки Йорден до скорбного креста в Йерушалайме. О людях его окружавших и предательстве ближних. О власти над силами земными и духовными. Но самое главное – о необычном учении, основанном на древнем законе о вере, молитве, любви и милосердии.

Глава 6

Перикопа 6

Песах

Пасха

Прошло время семейной радости. Свадьба закончилась. Йехуда и Иосий пригласили Йакова, Марьям и Йешуа к себе в гости, в Кфар-Нахум. Братья давно не виделись, а потому не стали отказываться. Ученики Йешуа также последовали за ними. Но там они пробыли не долго, всего лишь несколько дней. Ведь приближался праздник Песах, и по иудейскому обычаю необходимо было идти в Йерушалайм. Женщинам такое паломничество в обязанность не вменялось, поэтому Марьям в этот раз не пошла вместе с ними, а направилась в Нацрат.

Путь был не близкий. Пологие склоны, заросшие травой, переходили в каменистые тропы и обратно. Они шли, как и все паломники Галилеи, не через презренный иудеями Шомрон, а по восточному берегу реки Йарден. Пересекая границы Десятиградия и Переи. После чего через пять — шесть дней выходя к окрестностям Йерушалайма.

Дорога, по которой они шли, сделала очередной поворот, окружающие деревья расступились, и паломникам открылось величественное зрелище. Перед ними простирался обширнейший город, словно руками обнимающий с обеих сторон одетую в блистающий гранит гору Мориа и павший ниц перед величественным Храмом, стоящим на её вершине.

— Ар а-Байт, — восхищённо выдохнул Филипп. — Гора Дома. Хотите, я вам о ней немного расскажу, согласно Мидраша? От самого начала.

— Конечно расскажи, — засиял глазами Иоанн, под дружеские улыбки и кивки своих друзей. — Нет, ну а что? Так и путь скоротаем.

— Ну хорошо. Слушайте. В начале сотворения Элохим неба и земли, мир был безвиден и необитаем. Мрак покрывал водную пучину, а поверхность вод трепетала от дыхания Элохим. И сказал Элохим: «Да будет свет». И стал свет. И увидел Элохим свет, что он хорош. И отделил Элохим свет от тьмы. И назвал Элохим свет днём, а тьму назвал ночью. И был вечер, и было утро — это был день первый.

И сказал Элохим: «Да будет свод внутри воды, и да отделяет он воду от воды». И сделал Элохим свод и отделил воду, которая под сводом, от воды, которая над сводом. И стало так. И назвал Элохим свод небом. И был вечер, и было утро — это был день второй.

И сказал Элохим: «Да соберётся вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша». И стало так. И назвал Элохим сушу — землёю, а собрание вод назвал — морями. И увидел Элохим, что это хорошо. И сказал Элохим: «Да произрастит земля зелень: траву семяносную, дерево плодоносное, производящее по роду своему плод, в котором семя его на земле». И стало так. И выпустила земля зелень, траву семяносную, по роду своему, и дерево плодоносное, в котором семя его по роду его. И увидел Элохим, что это хорошо. И был вечер, и было утро — день третий.

И сказал Элохим: «Да будут светила в небосводе, чтобы отделить день от ночи, они и будут знамениями и для времён, и для дней и годов. И да будут они светилами в своде небесном, чтобы светить на землю». И стало так. И создал Элохим два светила великие — светило большее для владения днём, и светило меньшее для владения ночью, и звёзды. И поместил их Элохим в небосводе, чтобы светить на землю. И управлять днём и ночью, и отделять свет от тьмы. И увидел Элохим, что это хорошо. И был вечер, и было утро — день четвертый.

И сказал Элохим: «Да наполнится вода великим множеством живых существ, и птицы да полетят над землёю по своду небесному». И сотворил Элохим рыб больших и все существа живые, пресмыкающихся, которыми наполнилась вода, по роду их, и всех птиц крылатых по роду их. И увидел Элохим, что это хорошо. И благословил их Элохим, сказав: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле». И был вечер, и было утро — день пятый.

И сказал Элохим: «Да произведёт земля существа живые по роду их, и скот, и гадов, и зверей земных по роду их». И стало так. И создал Элохим зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел Элохим, что это хорошо. И сказал Элохим: «Создам человека в его образе и подобии, и да властвует над рыбами морскими и над птицами небесными, и над скотом, и над всей землёй, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле».

И сотворил Элохим человека по образу Его. Отображением славы Элохим сотворил его. Мужчиной и женщиной — сотворил Он их. И создал Элохим Йегова человека из праха земного, и вдунул в ноздри его дыхание жизни, и стал человек существом живым. И было это на этой самой горе Хар а-Баит. И насадил Элохим Йегова сад в Эйдэне (Эдем) с востока, и поместил там человека, которого создал.

Но не устояли Адам и Хавва (Ева) в верности к Элохим, за что и были изгнаны из Эйдена. И вновь поставлены на горе этой.

Пришла ночь, и они испугались темноты. «Горе мне! — восклицал Адам. — Это нам наказание за то, что согрешил я!» Всю ночь они стенали и плакали. Но пришло утро и Адам возблагодарил Элохим за это. Сложив жертвенник, он принёс в жертву быка. И постился семь недель, умоляя Элохим принять его раскаяние, и по истечении времени был прощён.

Здесь же, уже его сыновья Каин и Эвель приносили свои благодарственные жертвы.

На этой горе, Элохим испытывал веру Авраама. Повелев вознести на жертвенный алтарь сына своего Ицхака. Отведя в последний момент руку с ножом в сторону.

”И был глас Йегова к Аврааму. «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Ицхака. И пойди в землю Мориа, и взойди на гору, о которой я скажу тебе, и вознеси сына своего на жертвенник всесожжения».

Так он и поступил.

На вершине горы, отец и сын, обновили древний алтарь, на котором приносились первые жертвы Адама.

Авраам, связав покорного всему сына, положил его на жертвенник. С рыданиями взявшись за нож. И уже занеся руку свою, от своих слёз мало что различая, глядя во всё прощающий взгляд Ицхака, неожиданно услышал голос с Небес.

— Авраам! Авраам!

— Вот я, — хриплым, непослушным голосом произнёс тот.

— Не заноси руки твоей на отрока и не делай ему ничего, ибо теперь Я узнал, что боишься ты Элохим и не пожалел сына своего единственного ради Меня.

— Но я уже ничего не понимаю. Неужели я шёл сюда напрасно? — подавив ком в горле и утирая слёзы вопросил Авраам. — Ты сказал, чтобы я принёс Ицхака в жертву всесожжения.

— Я не меняю слов своих. Ведь Я не велел тебе лишать жизни Ицхака, но вознести его на жертвенник всесожжения. Я не приемлю человеческих жертвоприношений! Но ты исполнил волю Мою, а теперь развяжи его и сними с алтаря. Ибо Я знаю, что ты боишься Элохим, и сына своего возлюбленного не пожалел ради Меня.

— Но как я могу покинуть это святое место, не принеся тебе жертвы?

— Возведи очи свои.

Авраам, вытирая слёзы рукой, посмотрел по сторонам и увидел позади себя барана, спутавшегося в чаще кустарника, рогами своими.

Он возблагодарил за это Всевышнего, принеся животное во всесожжение. И нарёк это место «Йегова усмотрит»”.

Со временем, тут, уже Ицхак вместе с Ривкой молили Элохим даровать им потомство. После двадцати лет бесплодного брака.

На этой горе Йаков, спасаясь от своего брата Эсава, заночевал.

Надо сказать, что Эсав, его старший брат близнец, был по характеру своему лидером. Всегда знающий чего он хочет и добивающийся своей цели. Однако же он больше любил земное, нежели небесное. А потому, не желая расстраивать своего отца, лгал ему, что ходит в поля прислушиваться к голосу А-Шема, хотя на самом деле разбойничал.

Йаков же, больше радел к духовной пище. Постоянно впитывая знания. Но Ицхак больше благоволил к Эсаву, потому что он был его первенцем и лидером, а Йаков был простым и бесхитростным.

При этом младший брат честно выкупил право первородства у старшего. И не затем, чтобы получить больше богатств от наследства отца, а потому, что первенцы исполняли священническую роль в семье. Эсав же к этому был совершенно равнодушен.

Их мать Ривка, видела всё это. Потому и поспособствовала, чтобы Йаков, пусть и через обман, но всё же получил первое и главное благословление у Ицхака. Но А-Шем отмеряет всем по справедливости. Вот и Йаков получил свою меру за меру. Ему пришлось бежать от мести своего брата.

“И пришёл на одно место, и переночевал там, потому что зашло солнце. И взял из камней того места, и положил себе изголовьем, и лёг на том месте.

И снилось ему: вот, лестница поставлена на земле, а верх её касается неба. И вот ангелы Элохим восходят и нисходят по ней.

И вот, Йегова стоит при нём и говорит: «Я Йегова, Элохим Авраама, деда твоего и, Элохим Ицхака отца твоего. Землю, на которой ты лежишь, тебе отдам и потомству твоему.

И будет потомство твоё, как песок земной. И распространишься на запад и на восток, на север и на юг. И благословятся в тебе и в потомстве твоём все племена земные.

И вот, Я с тобою. И сохраню тебя везде, куда ты ни пойдёшь. И возвращу тебя в землю эту, ибо Я не оставлю тебя, доколе не сделаю того, что Я сказал тебе».

И пробудился Йаков от сна своего, и сказал: «Истинно Йегова присутствует на месте этом, а я и не знал!»

И убоялся, и сказал: «Как страшно место это! Это не что иное, как дом Элохим, а это врата Небесные».

И встал Йаков рано утром, взяв камень, который он положил себе изголовьем, и поставил его памятником, возлив елей наверх его. И нарек имя месту тому Бэйт-Эйль «Дом Элохим»”.

Прошло довольно много времени, и на этом самом месте обосновались Иевусеи. Потомки Иевусея из рода Ханаана. Этот независимый народ построил хорошо защищённый город-крепость Иевус, который окружали не только мощные стены, но и долины Тиропеон с запада и Кедрон с востока. Постепенно сливающиеся на юге в долину Бен-Хинном. А горы и ущелья были естественными преградами для любого войска. При этом стены, высотой в несколько десятков локтей и шириной в четыре локтя (почти 2 м) составляли несокрушимую мощь. Этот город был единственным не принадлежащим народу Исраэйля. Хотя и располагался на границе наделов Бениамина и Йехуды. Недаром же, когда царь Давид пришёл под их стены со своим войском, жители Иевуса выставили на стены увечных. Хромых и слепых. Пытаясь этим напугать неприятеля, что они станут такими же, если попытаются атаковать город. Говоря при этом. «Нас никто не смог победить, даже Йешуа, сын Нуна, не смог покорить. И вы не сможете».

Но когда город пал, то Давид пощадил гордых жителей и даже позволил им жить в покорённом им городе. А чтобы ни одно колено Исраэйля не смогло возвеличиться над другим, Давид сделал этот, никому не принадлежащий город, своей столицей — Йерушалаймом.

Давид возрастал в величии, и Йегова Элохим был с ним. Видя возрастающую силу Давида, царь Цорский — Хирам, прислал к нему мастеров по дереву и камню, и кедровые деревья. Построив дом Давиду. Тогда понял царь, что Всевышний укрепил руку его над Исраэйлем, возвысив над другими народами.

После победы над Пелиштимлянами он перенёс в свой город Ковчег Завета, где содержались Скрижали Завета. Однако печалило царя то, что живёт он в доме из кедра, а Ковчег пребывает в шатре.

Тогда пророк Натан, передал ему слова А-Шема услышанные во сне. «Не ты построишь дом для Моего пребывания. Но когда завершатся дни твои, и ты почиешь со своими предками, то Я поставлю после тебя твоего потомка. Он построит Дом Имени Моему, и Я утвержу престол его царства навеки».

Давид также заложил фундамент каменного Храма, взамен Мишкана — переносной Скинии. А уже сын Давида, Шломо, как и было предсказано, уже на нём воздвиг Первый Храм.

Ковчег, наконец, был внесён в Святая Святых. И во время пения гимнов восхваляющих А-Шема, Храм наполнился Шхиной — Божественным присутствием.

Вот как об этом говорится во второй книге Хроник, — Филипп немного помолчал, вспоминая строки, а затем продолжил:

“И левиты певцы, одетые в виссон, с цимбалами и с арфами и кинорами, стояли на восточной стороне жертвенника, и с ними сто двадцать коэнов, трубивших в трубы. И были они как один, трубящие и поющие, издавая голос единый к восхвалению и славословию Элохим. И когда загремел звук труб, и цимбалов, и музыкальных инструментов, и когда восхваляли Йегова, — “ибо благ Он, ибо вовеки милость Его”, — тогда дом, дом Элохим, наполнило облако. И не могли коэны стоять на служении из-за облака, ибо наполнила слава Йегова дом Элохим”.

После этого, во время службы, происходило десять постоянных чудес.

1. Ни у одной из женщин, которые вдыхали запах всесожжения, не было выкидыша. И это удивительно. Потому что запах сгорающей плоти жертвенных животных, скажем так, не всегда приятен. Но в Первом Храме он никогда не имел пагубных последствий.

2. Мясо жертв никогда не портилось. Их было так много, что оно могло лежать по два — три дня, прежде, чем сжигалось. Но оно всегда оставалось свежим. Словно свежевание произошло только что. А всё потому, что оно было посвящено А-Шему, и в шхине становилось священным.

3. Ни одной мухи не было видно на бойне Бейс ХаМикдош. Это говорило о том, что святость этого места, превращало даже сам воздух вокруг него в святой и целебный.

4. Дождь, никогда не гасил священного огня на алтаре. Хотя он и находился под открытым небом. Днём и ночью. В любое время года. И его пламя, никогда не гасло. Каким бы сильным не был дождь.

5. Ветер, никогда не сдувал столб дыма от алтаря. Дым всегда поднимался прямо вверх. Несмотря ни на какую силу ветра.

Это ещё со времён Эвеля было замечено. Ведь Эвель принёс благодарственную жертву от первородного стада и от тука их. С чистым сердцем перед А-Шемом. И призрел Элохим на Эвеля и на дар его. Дым от его жертвы возносился столбом, прямо к небу.

Каин тоже принёс жертву Йегове от плодов земли своей. Но сердце его не лежало к этому. Он делал это скорее по обязанности, без благоговения и благодарности. Оттого-то А-Шем и не призрел на дары Каина. Дым от его жертвы не возносился, а стелился по земле.

6. Никогда не было найдено ни одного дефекта в омэре. Это сноп возношения, который приносили на второй день Песах.

“Когда придёте в землю, которую Я даю вам, и будете жать на ней жатву, то приносите омэр из начатков жатвы вашей к священнику.

И вознесёт он омэр пред Йеговой для приобретения вам благоволения. Во второй день празднования вознесёт его священник”.

А также не портились лехем а-паним — 12 хлебов предложения. Хлеба пекли из муки очень тонкого помола, в противнях особой формы. Готовые хлеба раскладывали на золотом столе в два ряда. По шесть в каждом. В конце недели на них помещали немного ароматной смолы — леваны, воскуривая её. Только после этого хлеба дозволялось вкушать. Выпечкой занималась только одна семья, Гармо, и никто более. Чудо же состояло в том, что испечённые хлеба никогда не черствели, до выпечки новых хлебов в конце недели, а были такими же тёплыми и ароматными, словно их испекли только что.

7. Никогда, ни змеи, ни скорпионы не ужалили кого-либо в пределах Йерушалайма. Словно медный змей Моше, воздвигнутый наверх знамени, незримо охранял священное место от гадов. Не попуская их за черту города.

8. В Дни Искупления, ни один Первосвященник, ни разу не оказался ритуально нечистым.

В самый главный праздник — День Искупления, службу совершал только Первосвященник. Который представительствовал перед Элохим за весь Исраэйль, совершая обряд искупления и прощения.

По обычаю выбирался и второй Первосвященник, для того, чтобы если первый был болен или стал ритуально нечистым, то он мог бы его заменить. Ведь ритуальных нечистот довольно много, поэтому сознательно или неосознанно можно легко стать ритуально нечистым перед самим праздником. Но никогда ничего подобного не случалось, что могло бы очернить Первосвященника перед А-Шемом и народом в этот день.

9. Во время молитв, люди стояли во дворе Храма очень плотно, но всегда находилось достаточно места, чтобы поклониться.

Трижды в год совершалось паломничество в Бейс ХаМикдош. Людей приходило так много, что им приходилось стоять во дворе Храма, во время службы, очень плотной толпой. Но когда во время молитв падали ниц, то было невероятным то, что всем хватало места для этого. Никто не оставался стоять или же возлагаться на другого, мешая преклонению.

10. Никогда, ни один человек не говорил другому «Я не могу остановиться в Йерушалайме, здесь слишком тесно».

При любом притоке людей во время праздников, каждому находилось своё место. Где он мог бы остановиться и преклонить голову свою. Каждому человеку, А-Шемом, уготовано было именно его место, которое ему дОлжно иметь.

Первый Храм, на этой святой горе, был возведён и получил такое благоволение от А-Шема из-за трёх духовных заслуг наших праотцёв.

Первым столпом духовного Храма стал Авраам. Он первым осознал, что одним из качеств Всевышнего, проявляющееся в мире, является Хесед — милосердие. Отдавать — без тайного желания, что-либо получить взамен.

Он хотел всем помочь, всем угодить, без какой-то корысти для себя. Даже когда ему было плохо, он продолжал искать того, кому он нужен. Кто нуждается в помощи и поддержке. Но дело в том, что кто проявляет истинный Хесед, должен опуститься до того же уровня, к кому он проявляет это милосердие. И тогда возникает опасность оказаться под влиянием того, кому нужна эта помощь. Оказавшись у порога хесед де-тума — милость нечистоты. Когда милосердие перерождается в абсурдность.

Если человек голоден, накорми его. Однако, если он и на следующий день придёт к тебе, то дай ему заработать трудом своим на пропитание, а не сажай нахлебника на свою шею.

Можно гостеприимно принять в дом посторонних мужчин, но не надо при этом уходить, оставляя их наедине со своею женою.

Можно приютить бедную женщину, но не нужно с вожделением заглядывать на неё.

Необходимо, опускаясь до уровня того, кому помогаешь, не растворяться в нём, а сохранять своё я. Чтобы не остаться навеки на его уровне, а наоборот, приблизившись, поднять того до своего. Вот именно в этом и достиг своего совершенства Авраам.

Вторым столпом стал Ицхак, сын Авраама. Олицетворяющий гвура — мужество. Не доблесть, проявленную в бою, а мужество пожертвовать собой. Целиком отказавшись от своей воли, уповая только на Элохим.

Третьим духовным столпом стал Йаков. Родоначальник двенадцати колен Исраэйля.

Он всей душой стремился к истине, которая передавалась от его деда Авраама и его отца Ицхака. Он постоянно желал приблизиться к ней. Вся его жизнь была посвящена постижению высшей мудрости и исполнению законов от А-Шема. Поэтому Йегова его в этом и испытывал всю жизнь. Работал за одну жену, получил другую. Нелюбимая родила ему шесть своих сыновей, а любимая всего одного.

Близ Пнуэля, ночью, боролся с ним некто до зари, но не смог его одолеть, хотя и повредил Йакову бедро. Йаков, в своей схватке, не отпускал того до тех пор, пока не получил благословение. За это Элохим нарёк его новым именем — Исраэйль. Что значит «борющийся с Элохим».

Была обесчещена его дочь и наконец, пропал любимый младший сын — Йосеф. Но несмотря ни на что, Йаков никогда не отклонялся от заветов данных Элохим. Поэтому и выделяют именно этих трёх праотцёв. Авраама, Ицхака и Йакова.

Но иудеи постепенно отошли от заветов А-Шема. Разврат умалил милосердие, скупость и кровопролитие подточили мужество и отречение от себя, и наконец идолопоклонство, уничтожило стремление к истине. За это и был разрушен Первый Храм, а иудеи были угнаны в рабство.

Только спустя два поколения закончился их плен. После того как персидский царь Кир Великий завоевал Вавилон. Он благосклонно относился к культам подвластных ему народов. Поэтому и издал декрет, разрешивший иудеям вернуться на родину, отстроив новый Храм. И даже возвратил им захваченную, немногочисленно уцелевшую священную утварь. А также приказал финикийцам доставить для Храма необходимое количество кедрового дерева.

Персидским наместником Иудеи был назначен приближённый к царю Зэрубавель бен Шалтиэль. Который происходил из рода Давидова. По приходу в Йерушалайм, иудеи сразу же очистили территорию от обломков Первого Храма, возведя алтарь жертвенника всесожжения. Тем самым начав Храмовые службы. Само же строение здания началось только спустя два года. Когда иудеи смогли немного обжиться на новом месте.

Закладка фундамента сопровождалась пениями хвалебных псалмов. Но к всеобщей радости примешивалась и прядь печали. Все вспоминали дни Вавилонского плена. Самаряне тоже хотели принять участие в восстановлении Храма и даже обратились с этой просьбой к Зэрубавелю, но получили категорический отказ, из-за того, что они не являлись чистокровными иудеями. После этого они стали всячески препятствовать строительству.

И лишь спустя пятнадцать лет удалось снова приступить к работе в полной мере. А сам Храм был закончен только спустя семьдесят лет после разрушения первого.

При торжественном освящении были принесены в жертву сто быков, шестьсот голов мелкого скота и двенадцать козлов в качестве очистительной жертвы, по числу колен Исраэйля.

Освящение завершилось празднованием Песах. Однако ни роскошью, ни славой, Второй Храм не смог превзойти Первый. Навсегда были утрачены Ковчег Завета, Урим и Туммим, Небесный Огонь и жезл Аарона. Но самое главное, на Второй Храм не спустилось облако Божественной Славы — Шхина и больше не совершались десять постоянных чудес. Но несмотря на это, по мере роста благосостояния иудеев, росла и расширялась столица иудеи, окружающая Храм.

Наконец царь Ирод Великий, идумейский раб, — с презрением пнул ногой камешек Филипп. — Решил перестроить Храм. Всё делалось с тщательным соблюдением Галахи. Были приготовлены тысяча телег для транспортировки камня. Обучено тысяча священников строительному ремеслу. Потому что во внутреннюю часть Храма разрешено входить только коэнам. Основные работы продолжались девять с лишним лет. И всё это время, службы в Храме не прекращались ни на мгновение. Площадь Хар а-Баит была удвоена. Вокруг горы были возведены две мощные подпорные стены, западная и южная. Внутри находится рахават ха-баит — крытая колоннадами площадь, куда открыт доступ всем. Даже язычникам. Да что я вам всё это рассказываю. Вы и сами ни один раз видели Храм.

— Откуда ты столько знаешь? — восхитился Иоанн.

— Учился много, да и учителя были не только хорошие, но и усердные в воспитании, — смеясь, показал ему кулак Филипп.

От этого движения все невольно заулыбались.

За такими вот разговорами, они незаметно влились в людской поток идущий мимо Вифезды, в город.

Подойдя ближе, они в свою очередь вошли внутрь купальни, спустились по широким ступеням к воде и омылись, как того требовал обычай.

По выходе, Натанэль кивком головы указал на многочисленный крупно и мелко рогатый скот, выгуливающийся по окрестным холмам.

— Пасут.

— Ага, пасут, — угрюмо кивнул Шимон на возвышающиеся зубцы четырёх великанов. Угловых башен крепости Антония, расположившейся внутри стен Храма, где между зубцами были видны римляне. — Идумейский раб постарался. Даже наименовав крепость именем своего друга Марка Антония. Вон, ходят и пасут, — со злостью плюнул иудей. — Только не овец, а нас с тобой. Говорят там целая когорта солдат.

— Да не расстраивайся ты так, — тряхнул брата за плечо Андрей. — Мы пришли не к ним, а на наш праздник. А потому, не стоит понапрасну надрывать своё сердце, если не в силах ничего изменить.

Шимон порывисто стряхнул его руку, но ничего не ответил.

Пройдя немного поодаль, они подошли к загонам скота, так называемому овечьему рынку.

— Шалом алэйхэм. Мир тебе торговец, — обратился Йаков. — Почём продаёшь агнцев?

— Алэйхэм шалом. Мир вам путники, — расплылся в улыбке торговец. — Совсем дёшево. Всего за пять статиров и он твой. (20 динариев).

— За сколько!!? — тутже возмутился Шимон. — За пять статиров!? Ты тут чем торгуешь-то? А? Пять статиров! Да за такую цену телят продают, а не ягнят. Пошли отсюда.

— Хорошо, — сразу уступил продавец. — Отдам за пять дидрахм. (10 динариев).

— Нет, вы только посмотрите на него? Так наживаться на простых иудеях. Тебя совесть по ночам совсем не мучает? Да за такую цену можно купить барана и ещё оливкового масла в придачу.

— Хорошо, отдаю за семь динариев. Но это моя последняя цена.

— И это честная цена? Вон, подённый работник за день своей работы получает один динарий, а ты хочешь недельный заработок за одного агнца взять?

— Брат, угомонись, — дёрнул его за рукав Андрей.

— Нет, ну а что? Да за эту цену лучше взять не один каб отличного вина или там одежду какую, — порывисто подёргал себя за тунику старший брат. — А тут за одного годовалого ягнёнка столько денег. Ведь ему самая цена в четыре динария. Не больше. Представляешь, сколько он за один день продажи имеет?

— Да хватит уже, — начал раздражаться младший брат.

— Ну всё, всё. Просто это возмутительно.

— Ай, зачем такие обидные слова говоришь? — поцокал языком торговец. — Вон, обойди весь рынок и дешевле, чем у меня не найдёшь. А когда вернёшься назад, то цена для тебя уже будет другая. За неверие твоё. Дорогие это в Храме.

— А они там что, особо значимые, да? — усмехнулся Йаков.

— Они, — торговец указал на овец. — Нет. А вот те, кто там имеет право торговать, да. Если ты простой торговец и не имеешь связей при Храме, то соваться туда себе дороже. Храмовая стража быстро и доступно тебе объясняет кто ты такой. Зайдёшь торговцем, выйдешь оборванцем. И никому не пожалуешься. Там все друг с другом связаны. Там рынок сыновей первосвященника Ханана (Анны), — шёпотом сообщил он. — Эх, — махнул он рукой. — Ты только посмотри, какие у меня ягнята. А?! Все аккуратные, откормленные, вымытые, один к одному. Бери, не пожалеешь.

— Хорошо. Мы возьмём вон того, что со звёздочкой во лбу, — обернулся Йаков к товарищам и те согласно кивнули головой.

— Ай какой глаз у тебя, — подводя к ним ягнёнка заулыбался торговец. — Самого красивого взял. А-Шем будет вами доволен.

— И тебе долгих лет жизни, — расплатился Натанэль.

И они влились в поток паломников идущих к Овечьим вратам.

В самом Храме было столько народу, что Андрею пришлось взять ягнёнка на плечи и идти друг за другом, пробираясь к главному входу.

Среди шумного многоголосья можно было услышать не только различные диалекты сынов Исраэйля, съехавшихся со всех концов страны, но и плавную речь эллинов, говор ромеев, неспешную басовитость парфян, интонации египтян. Большинство пришли сюда не для того, чтобы поклониться А-Шему на празднике иудеев, хотя многие и с почтением относились к нему, а затем, чтобы восхититься обновлённым Храмом. А посмотреть действительно было на что.

Ирод долго спорил со священниками по поводу того, как должна выглядеть Храмовая Гора и сам Храм. В итоге они сошлись на том, что устройство самого Храма осталось традиционного стиля, а всё пространство вокруг него отдавалось на усмотрение царя.

Так были убраны трёхъярусные постройки располагающиеся около дворовых стен, а вместо них была воздвигнута тройная колоннада. Подверглись изменению и ворота Никанора, с лицевой стороны Храма. Однако вся внутренняя территория, которая служила для религиозных обрядов, осталась неизменённой.

Прежде всего, подверглись изменению наружные стены. Они стали намного шире, толще и прочнее. Высотой доходящей до тридцати пяти локтей (15 м). Так, что по верху мог передвигаться целый отряд воинов, а по углам были выстроены охранные башни. Что не мешало с юго-западной стороны, звуками труб, возвещать народ о наступлении Шаббата или праздника.

Изнутри, вдоль этих стен, кольцом проходили галереи.

Мраморные колонны двадцати пяти локтей высоты (11 м), стояли тремя рядами.

Северная и западная галерея были военными портиками, потому что были связаны с крепостью Антония, лежавшей на их пересечении. Во время празднеств на них находились легионеры для наблюдения за народом. Восточная, называлась притвором Шломо, служа для раввинов как местом для учения, так и для проповеди.

Южная галерея, наиболее отдалённая от Храма и самая обширная, была отдана для торговли всем жертвенным. Там были возведены четыре ряда колонн и три аллеи между ними.

Украшениями этих галерей были выставленные разнообразные военные трофеи.

Пол, представлял из себя мозаику, состоящую из мраморных плиток различных цветовых оттенков, а крыша была сделана из кедровых балок.

Двор язычников поражал своей величиной. А обставлен он был словно царский дворец. Многочисленные фонтаны, балюстрады, колонны. Всё было в золоте и серебре, мраморе и белоснежном или бежевом камне — травертине. Пол блистал искусно составленной мозаикой. Сюда был открыт вход абсолютно всем.

Вокруг основного здания Храма проходил сорег. Невысокое ограждение из резного камня, высотой в три локтя (чуть больше метра).

На нём висели таблички, расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга. Написанные по гречески и латински. Предупреждающие, что язычникам, под страхом смерти воспрещается идти далее этого места, на священную землю иудеев.

Подходя ко входу сорега они остановились.

— Надо поменять динарии на Храмовые деньги, — обратился Иоанн к Йакову. — Чтобы заплатить подать Храму.

Получив нужное, он тутже растворился в толпе. Через некоторое время вернувшись назад.

— Всё обменял. Вы не представляете, что там творится. Менялы совсем совесть потеряли. Передо мной стоял бедно одетый иудей, у него явно не хватало денег, чтобы заплатить подать после обмена денег. Так этот меновщик, запросил для себя какой-нибудь подарок и тогда он выдаст нужную сумму. Они же намеренно обходят этим предписание закона, запрещающее давать деньги иудеям в рост! Более того, они забирают себе с каждого обмена одну шестую часть шекеля. Но и этого им мало. С каждого шекеля сдачи они удерживают ещё одну шестую часть. И никого из проходящих мимо коэнов и Храмовой стражи это не волнует. Как будто это так и должно быть.

Иоанн заметил, как помрачнело лицо Йешуа, но тот ничего не сказал.

Не доходя до входа, их остановил коэн с белым головным убором и в белой одежде, стоящий со своим помощником. Он тщательно осмотрел приносимого в жертву ягнёнка, на предмет телесной беспорочности. Животное, приносимое в жертву, не должно было иметь видимых недостатков. Хромым, увечным, слепым и так далее.

— Это ваша общая жертва?

— Да, — кивнул Йаков, оглядев друзей и братьев Йешуа.

— Частное праздничное всесожжение, — подтвердил учитель.

— Жертва всесожжения — ола! — провозгласил коэн. — Возложите свои руки на голову агнца, во благоволение и очищение грехов.

После этого он кивнул своему помощнику, передавая ему тонкий повод, которым была обвязана шея ягнёнка. Для того, чтобы его можно было вести за собой.

— А теперь заплатите Храмовый налог в полшекеля на каждого и можете проследовать внутрь, — указал он на стоящую рядом тумбу сокровищницу.

Иоанн расплатился и они подошли к проходу сорега, у которого стоял страж Храма.

— Снимите обувь свою, входя в священное место, — пробасил тот.

Паломники подчинились, заткнув наалаимы за пояс, и проследовали дальше.

Прямо перед ними были главные, восточные врата. Блестевшие на солнце искусно сделанными узорами из серебра и золота. Поднявшись по четырнадцати уступам, выложенных камнем, они вошли на территорию самого Храма. В эзрат нашим — так называемый женский двор.

Вокруг стен внутреннего двора, словно охватывающий это священное место охранный пояс, лежала земляная насыпь священной горы, шириною в десять локтей (4 м). Здесь пребывали в молитве только женщины. И их было довольно много. Потому что это был крайний предел, которого они могли достичь. Весь двор был опоясан балконом, на котором так же стояли женщины.

— Вон смотри, — тихо обратился Филипп к Иоанну. — Слева перед нами это палата назиров — Лишкат Ханазирим. Ведь обет назорейства на себя могут брать не только мужчины, но и женщины. Как на определённое время, так и на всю жизнь.

Пока длится их обет, они не имеют права ни пить вино, ни употреблять уксус из вина, да в общем-то и всё, что связано с виноградом. Хотя и сам виноград под запретом. В течении этого времени им нельзя состригать волосы. Это их символ посвящения. Нельзя прикасаться к умершим. Даже если это твои близкие родственники.

Чуть дальше, по левой стороне располагается палата масел — Лишкат Хашманим. Она служит для хранения вина и масла для служения в Храме, а также мучные жертвоприношения.

Первая справа это палата дров. Служит складом дров для нужд жертвенника. Здесь работают коэны, у которых по каким-либо причинам появились любые физические изъяны, препятствующие им принимать служение в жертвоприношениях. Они заготавливают древесину и проверяют, чтобы убедиться в её целостности. Поскольку дрова с червями не могут быть использованы на алтаре.

Далее идёт палата прокажённых — Лишкат Хамецораим. Здесь коэны осматривают тех, кто излечился от проказы. После этого, исцелённых допускают во внутренний двор, для помазания елеем и других обрядов очищения. А вот по центру, это вход в Азару — в Храмовый двор. Видишь эти массивные медные ворота покрытые искусной резьбой? Каждая створка имеет размер пять на двадцать локтей! (2 на 9 м). Они такие тяжёлые, что для их открытия требуется больше десятка левитов. Поэтому их открывают только в праздники, новомесячье, или если в Храме присутствует царь. Во всё остальное время пользуются вон теми, маленькими. Расположенными справа и слева от главных.

В народе говорят, что врата заказал в Египте некий Никанор. Александрия давно славится умелыми мастерами. Так вот, на обратном пути корабль попал в шторм. Для того, чтобы облегчить судно, моряки взяли да и выбросили за борт одну из створок. Уже хотели и вторую вслед за первой, да подоспевший Никанор вмешался. Это, говорит, ворота для Храма. Если бросите, тогда и меня вместе с ними. Моряки не взяли грех на душу, а вскоре и шторм утих. Когда же корабль прибыл в назначенное место и пристал к берегу, то выяснилось, что первая створка ворот не была безвозвратно утеряна. Она чудесным образом всё это время удерживалась под днищем корабля. Это поистине было чудом. Поэтому Шаар Никанор — Врата Никанора и украшают главный вход в Храм. Медная отделка, начищенная до блеска, на солнце сияет ярче золота.

Перед вратами располагаются пятнадцать полукруглых ступеней — Маалот. Каждый выступ в пол-локтя в высоту и столько же в глубину (21 см). Они соответствуют пятнадцати псалмам, начинающихся со слов «Шир ха Маалот». Когда настаёт праздник «Радость водочерпания» — Симхат Бейт Хашева, на этих ступенях стоят левиты. Они играют на разных музыкальных инструментах и при этом поют. В народе говорят, что человек, который не видел празднования Симхат Бейт Хашева, никогда не видел счастья в своей жизни.

Вот на этих самых ступенях сидел ветхий днями старец Шимон. Один из семидесяти двух толковников, которым египетский фараон Птолемей второй поручил перевести Священное Писание с нашего языка на греческий. Говорят, что ему сам ангел А-Шема предрёк. Пока он не убедится в истинности пророчества пророка Йешайи (Исайя), то не умрёт. И он ждал этого триста лет! Вместе с ним, исполнение этого пророчества видела и благочестивая вдова, старица Анна Пророчица. Прожив с мужем от девства своего всего-то семь лет. Всю оставшуюся жизнь она не отходила от Храма. Служа А-Шему постом и молитвой, день и ночь, все долгие годы своего вдовства.

— Да угомонитесь вы, — сердито прошипел Йаков.

После чего Филипп и Иоанн потупя взор, молча последовали за остальными.

Поднявшись по ступеням, они вошли в Эзрат Исраэль — двор Исраэйля. Узкая длинная площадь была полностью заполнена молящимися мужчинами. Это был крайний предел для народа. Сюда допускались только ритуально чистые иудеи. Дальше располагался Эзрат ха-коханим — двор священников. Четыре ступени из больших тёсаных камней, так называемый Духан, отделяли эти дворы друг от друга. Нижняя ступень была в один локоть (43 см), а самая верхняя в пол-локтя (21 см). Тем самым двор священников возвышался на два с половиной локтя (1 м) над двором Исраэйля. На Духане, одна часть левитов, очень мелодично играла на музыкальных инструментах, а другая часть под эти звуки синхронно пела, прославляя Элохим. Храм обладал исключительной акустикой. И многоголосное синхронное пение отлично заглушало предсмертные крики жертвенных животных.

Азара была отделена от Женского двора стеной, высотой в сорок локтей (17,5 м). На ней были выставлены трофеи, захваченные Хасмонеями и Иродом у врагов. Весь пол был вымощен драгоценным мрамором. Справа располагался бет митбахим — место, где происходил забой жертвенного скота.

По центру, перед притвором здания самого Храма, находился жертвенник всесожжения — мизбах ха-ола. Пятидесяти локтей в длину и ширину (22 м), возвышаясь на пятнадцать локтей вверх (6,5 м). На нём горели три охапки дров. На первой сжигались части жертвенных животных и их тук (жир). На второй охапке воскуривался ладан, третья была самая большая. Там происходило сжигание туши животного целиком.

Между алтарём и самим Храмом располагалась большая медная чаша омовения с двенадцати кранами. Для того, чтобы священники могли омывать свои руки и ноги.

Само здание Храма впечатляло своими размерами. Оно на сто локтей вверх взмывало к небу свою кровлю (43,5 м). Словно царская корона, она вся была усеяна золотыми, острыми спицами, длинной в локоть (43 см). Чтобы птицы не могли садиться на неё, оскверняя своими нечистотами. Кровлю окружала балюстрада в три локтя высоты (1,3 м). Здание прочно покоилось на гигантском основании. Размеры огромных белых мраморных плит достигали сорока пяти локтей в длину (19,5 м), шести в ширину (2,6 м) и пяти в высоту (2,1 м).

На Фасаде здания, вместо двух колонн Храма Шломы — Воаза и Йахина — возвели четыре колонны коринфского ордера. Над воротами притвора была закреплена огромная виноградная лоза с кистями в человеческий рост. Это был один из символов Исраэйля. Притвор прикрывали Великие ворота, имеющие две двустворчатые двери. Двадцати локтей ширины (8,7 м) и сорока локтей высоты (17,4 м). Их покрывал слой тонкого золота, которое пожертвовал Храму Ирод Великий. Они были настолько тяжелы, что открывались при помощи двадцати коэнов. Сейчас они были распахнуты настежь. Было видно, что эти ворота изнутри прикрывала богатейшая завеса состоящая из четырёх цветов: белой, голубой, алой и пурпурной. Такая же как и завеса Скинии, с изображениями звёзд, висящая на золотом пруте и закрывающего Святая Святых.

В большие праздники входная завеса была приоткрыта, чтобы народ мог видеть внутренность Святилища. Внутри притвора можно было увидеть, как с потолка свешиваются большие золотые цепи, по которым молодые коэны могли взбираться для ухода за венцами в окнах Храма. Само здание, состоящее из белого и зеленоватого мрамора, ослепляло, отражая солнечные лучи. А расшитое золотом и серебром, только усиливало этот эффект.

Из притвора вышел статный коген, со свитком в руках. Спустился по двенадцати высоким ступеням и остановился около Духана. Хор и музыка утихли и он, раскрыв свиток, стал читать Тору. При каждом упоминании имени Элохим, иудеи падали ниц, а затем вновь вставали. В конце своей речи он произнёс благословение когенов — Биркат-Коханим.

— Да благословит тебя Элохим и сохранит тебя!

Да озарит Элохим лицо Своё и помилует тебя!

Да обратит Элохим лицо Своё к тебе и даст тебе мир!

После этого иудеи стали понемногу расходиться.

Уходя из Храма, после служения, иудеи не отворачивались от него спиной, а шли кругом по Храмовой горе, держась правой стороны. На всём пути они должны были тринадцать раз пасть ниц.

Вышли из Храма и Йешуа с учениками, при этом его братья где-то затерялись среди многолюдства толпы.

Выйдя во двор язычников, они стали пробираться к выходу. И тут, Йешуа увидел промелькнувшую фигуру Хейлеля. Это было всего лишь мгновенье, между ходящим народом, но и этого было вполне достаточно, чтобы учитель остановился как вкопанный. И тут он краем уха услышал сторонний разговор.

— Я вижу ты человек бедный, пришёл издалека, дорога была трудная, на барашка денег совсем нет. Ай-яй. А без жертвы иудею никак нельзя. Вот, возьми у меня голубя. А хочешь, голубку отдам. Самую лучшую бери. Для тебя ничего не жалко. Всего за шесть тетрадрахм отдам. Бери. (24 динария).

— Ай! Зачем у него берёшь? — тутже вклинился другой торговец. — Посмотри лучше на моих. Какие все красивые и резвые. Посмотри как к тебе просятся. Ая-яй. А на него плюнь. Тьфу. Нехороший человек. Такую цену просит с приезжего. У меня бери, всего за десять дидрахм отдам. (20 динариев).

— Э! Не слушай его. Кого не спроси, все скажут, что он жадный. Своих голубей голодом морит. А у меня, ты только посмотри, все откормленные, все холёные. Эх, для тебя за четыре серебряника отдаю. (16 динариев). Прямо как от сердца отрываю.

— Э! Кто жадный, я жадный?! Слушай, вот только сейчас и только тебе, два голубя даю за десять драхм. (10 динариев).

Мимо них проходил иудей, с трудом нёсший два полных кувшина.

— Ты их не слушай, — обратился он к покупателю голубей. — Вон там, у самого выхода, мой брат стоит. У него возьми. За пару голубей всего один динарий. А этих оставь, они только и думают как о своей наживе.

— Э! Ты кто такой, а?! Ты что тут делаешь, а?! — сразу же набросились на него торговцы.

— Я честный иудей. Вот, купил масло в соседнем селении и иду к себе домой.

— Вот и ступай своей дорогой и не мешай нам торговать. Тем более сквозной проход через Храм запрещается законом. Так что иди куда шёл, молча. Понял?

— Базар. Настоящий торговый рынок, — помрачнел лицом Йешуа, двинувшись вперёд.

Пройдя немного дальше, он снова увидел промелькнувшее тенью, знакомое, довольно-улыбающееся лицо Хейлеля. И вновь остановился, услышав ещё один разговор.

— Смотри какой барашек. Сочный, упитанный. Не в пример остальным. Я вижу вы, мой адон, состоятельный. Возможно даже служащий при дворе. И можете позволить себе купить не только барашка. Да? Так я могу продать не только это. Но намного лучше. Хотите раба? Не какого-нибудь злобного или больного, а отменного работника, который будет у вас трудиться в поте лица своего и быстро окупится. Нет, нет, постойте. Тогда возьмите молодую и красивую рабыню. Знающую и умеющую много чего. А если хотите, то для вас могу достать недорогого раба, знающего разные языки или раба обученного играть на музыкальном инструменте.

Иоанн, следовавший за Йешуа, не понимал. Почему после того как они вышли из Храма, такое одухотворённое радостью лицо учителя, мрачнело после каждой остановки. А теперь и вовсе на нём заиграли желваки, а руки сжимались в кулаки.

Немного постояв, они вновь тронулись в путь. Но через некоторое время Йешуа снова увидел промелькнувшего между народом, хохочущего Хейлеля. И опять остановился.

— Почтеннейший, а почему вы дали мне всего три монеты? А вот тому иудею, за туже плату, но уже десять?

— Потому что этот иудей мне принёс вот этот залог, эээтот горох. А вот ты, судя по одежде и говору, совсем не иудей.

— Я прибыл из Фив. Это в Египте. И пришёл поклониться вашему Богу.

— Так и поклоняйся себе на здоровье. И будь доволен тем, что тебе, как язычнику, дают это делать. И вообще, ступай отсюда, не мешай монеты менять. Видишь, сколько тут народу ходит? И все хотят обменять свои, ничего тут не значащее динарии, на Храмовые деньги. Потому как с другими ты не сможешь поклониться так, как того требует обычай. Всё, иди, — и меняла махнул рукой в сторону.

Иноверец растерянно посмотрел по сторонам. И наконец увидев проходящего мимо когена, спросил:

— Скажите, почтеннейший, а где я могу помолиться и поклониться вашему Богу?

— На языческом дворе.

— А как мне туда пройти?

— Протри глаза, чужеземец. Ты в нём находишься.

— Но тут же рынок?!! Нет тишины и благости, а идёт оживлённая торговля, — изумился паломник.

— Тебе что-то не нравится, язычник? Может быть тебе не нравятся наши порядки? Тогда иди за стены Храма, в поле, там и молись. А будешь приставать к честным иудеям, — и он подмигнул меняле, — позову Храмовую стражу. И они тебя вмиг научат, как надо А-Шема любить и почитать.

Дитя, всё это время прижимающееся к ноге отца, подёргало его за руку. Отец нежно поднял того на руки.

— Тата. Я здесь боюсь. Я боюсь этого Бога.

— Да сынок. Мы зря проделали весь этот нелёгкий путь.

И он с сожалением бросил разменянные только что монеты себе под ноги.

Йешуа стал порывисто озираться по сторонам. Его лицо побледнело, а глаза что-то пристально выискивали.

— Что ты ищешь учитель? — робко вопросил Иоанн.

— Верёвки. Мне нужны верёвки.

Видя, в каком он состоянии, ученики не стали спрашивать, зачем и для чего они ему понадобились. А просто сбегали к загонам скота, принеся оттуда несколько штук.

Йешуа молча и твёрдо связывал их между собою, делая из них прочный бич. Наконец закончив работу, он потряс его в руке и остался доволен. Пройдя немного вперёд, где было чуть посвободнее, учитель подняв бич, стал сильно и непрерывно бить им по мраморным плитам пола.

— Ехидны! Ехидны! — кричал он при этом. — Ядовитые змеи, свившие своё гнездо в святом Храме!

Быстрые мелькания связанных верёвок в толчее, под ногами людей, и правда походили на движения змей. И вот один, за ним другой, подхватили этот крик.

— Ехидны! Ехидны! Змеи в Храме!

Словно лесной пожар, пламя внутреннего страха очень быстро передавалось от одного человека к другому. Поднявшаяся паника гнала людей к выходам из Храма. Ведь все иудеи знали, что укус ехидны это проклятие Йегова и никто не хотел подвергнуться такому страшному наказанию. Люди с криками бежали кто куда, по пути опрокидывая столы менял и напирая на впереди стоящих.

В один миг, на несколько десятков локтей вокруг Йешуа не осталось никого. А тот быстрым шагом уже подходил к загонам скота.

— Вон, вон отсюда! — кричал он срывая запоры и распахивая калитки, выгоняя животных наружу. Волы и овцы, с мычаньем и блеяньем вырвавшись на свободу, разбегались по площади.

Увидев прижавшегося к стене иудея, с огромными от страха глазами, обхватившего клетку с трепещущими в ней голубями, Йешуа подошёл к нему.

— Возьми это отсюда! — указал он на клетку. — И дом Отца моего не делайте более домом торговли!

Перепуганный иудей часто-часто закивал, опрометью, спотыкаясь, бросился наружу.

Развернувшись, Йешуа подошёл к ещё оставшимся стоять разменным столам. Подхватив золотую монету в руку, он с силой опрокинул несколько столов.

— Мои деньги, — кто-то пискнул из отдалённой толпы.

— Вот! — вскричал Йешуа поднимая руку с зажатым между пальцами монетой. В лучах солнца, кусочек металла ярко блестел, словно маленький горящий факел. — Золотой телец опять вам застит глаза! От праздника до праздника, из года в год вы наживаетесь на обмене римских монет на Храмовые деньги. Как разбойники грабите народ, приходящий на поклонение к Отцу моему Небесному, в этот блистающий золотом и одетый в мрамор Храм. Раньше было выделено специальное место для торговли — овечий рынок, вынесенный за пределы Храма, дабы не осквернять его. Однако паломников с каждым разом становилось всё больше и больше. И чтобы обеспечить всем необходимым, царь Ирод возвёл торговые ряды уже в стенах самого Храма! Но и этой, просторной царской стои вам показалось мало! И вы заполонили уже весь языческий двор, вытеснив тем самым иноверцев. Которые пришли сюда издалека, чтобы засвидетельствовать своё почтение и уважение Отцу моему Небесному. Вы забыли, как молился Шломо при освящении Первого Храма?

“И чужеземца, который не из народа Твоего, Исраэйля, а придёт из страны далекой ради имени Твоего.

Ибо и они услышат о Твоём имени великом и о Твоей руке сильной, и о Твоей мышце простёртой, — и придёт он, и будет молиться в доме этом.

Ты услышь с небес, с места обитания Твоего. И сделай всё, о чём будет взывать к Тебе чужеземец. Дабы знали все народы земли имя Твоё. Дабы боялись Тебя, как народ Твой, Исраэйль. И дабы знали, что именем Твоим называется дом этот, который я построил”.

Вы забыли об этом!? Вытеснив язычников от поклонения и превратив языческий двор в рынок! Золотые спицы на кровле поставили, чтобы птицы небесные не могли опуститься на него и не осквернить своими нечистотами. Но не замечаете смрада от нечистот жертвенных животных под ногами своими. А там, за этой стеной, поют славу коэны, вознося жертвы на алтарь. Вспомните слова Отца моего Небесного.

“Дом Исраэйля, обитавшие в земле своей, осквернили её путём своим и деяниями своими, — как нечистота нидды, женщины в нечистоте её, был путь их предо Мной.

И излил Я гнев Свой на них, за ту кровь, что пролили они на эту землю, и за то, что деяниями своими осквернили её.

И разбросал Я их среди народов, и рассеяны были они среди стран. По пути их и по деяниям их Я осудил их.

И пришли они к народам, к которым изгнаны они были. И оскверняли имя святое Моё, ибо говорили о них: «Народ Йеговы они, и из земли Его вышли!»

И сжалился Я над именем Моим святым, которое осквернил дом Исраэйля среди народов, к которым пришли.

Посему скажи дому Исраэйля: так сказал Йегова Элохим: не ради вас свершаю это, дом Исраэйля, но ради имени святого Моего, которое осквернили вы среди народов, к которым пришли.

И освящу Я имя Моё великое, осквернённое среди народов, которое осквернили вы среди них. И узнают народы, что Я — Йегова, — слово Йеговы Элохим, — когда освещусь в вас пред глазами их.

И возьму вас из народов, и соберу вас из всех стран, и приведу вас в землю вашу.

И окроплю вас водою чистою, и очиститесь вы от всей скверны вашей. И от всех идолов ваших очищу вас.

И дам вам сердце новое и дух новый вложу в вас. И удалю из плоти вашей сердце каменное, и дам вам сердце из плоти.

И дух Мой Я вложу в вас. И сделаю, что законам Моим следовать будете. И уставы Мои соблюдать будете и поступать по ним.

И поселитесь на земле, которую дал Я отцам вашим. И будете Мне народом, и Я буду вам Элохим.

И избавлю вас от всей скверны вашей. И призову злаки и размножу их, и не предам вас голоду.

И размножу плод дерева и урожай поля, чтобы впредь не терпели вы позор голода среди народов.

И вспомните вы пути свои злые и деяния ваши недобрые. И проникнитесь отвращением к себе за беззакония ваши и гнусности ваши.

Не ради вас Я свершаю это, — слово Йеговы Элохим, — да будет известно вам. Смущайтесь и стыдитесь путей ваших, дом Исраэйля!

Так сказал Йегова Элохим: в день, что Я очищаю вас от всех беззаконий ваших, Я и заселю те города, и отстроены будут развалины.

И земля эта опустошённая будет возделана вместо того, чтобы быть пустыней пред глазами всех проходящих.

И скажут они: «Эта земля опустошённая стала, как сад Эйдэна. И эти города — разрушенные, и опустошённые, и уничтоженные — укреплены и населены!»

И узнают народы эти, которые остались вокруг вас, что Я, Йегова, отстроил эти руины и засадил опустошённое.

Я, Йегова, говорил и сделаю! Так сказал Йегова Элохим: сверх того, Я откликнусь на то, о чём молил дом Исраэйля сделать для него, — умножу людей у них, как стадо овец.

Как овец освящённых, как овец Йерушалайма в праздники его, так эти города разрушенные наполнятся людьми, как овцами. И узнают, что Я — Йегова.

Итак, Исраэйль, чего Йегова, Элохим твой, требует от тебя? Того только, чтобы бояться Йеговы, Элохим твоего, чтобы следовать всем путям Его и чтобы любить Его, и чтобы служить Йегове, Элохим твоему, всем сердцем твоим и всею душою твоею.

Чтобы соблюдать заповеди Йеговы и уставы Его, которые заповеданы тебе для твоего же блага”.

Можно ли устами восхвалять Отца моего Небесного, но при этом помыслами и делами рук своих плевать на него? Можно ли обходить закон? А вы обходите! Даёте в рост иудеям, принимая от них подношения. Сердца во тьме, а разум полон наживы.

— Что здесь происходит? — ещё издали раздался голос негодования. К Йешуа скорой походкой приблизились несколько коэнов высокого ранга. — Кто ты такой, что смеешь учинять беспорядок в этом священном для каждого иудея месте?

— Я Йешуа из Нацрата. Сын Человеческий. Не должно превращать Храм этот, дом молитвы, в шумное торжище. Для этого есть обозначенные места. Корысть и стяжательство в месте этом, есть мерзость пред Отцом моим Небесным. Никому не заповедал Он поступать нечестиво и никому не дал позволения грешить.

“Не поможет богатство в день гнева, добродетель же избавляет от смерти”.

Стоящие перед ним священники были в замешательстве. Они не могли обличить его в нарушении Торы, но и открыто защитить право на торговлю на всём дворе язычников тоже не могли.

— “Чужим стал я для братьев своих и неродным — для сыновей матери моей, ибо ревностная забота о доме Твоём съела меня и поношения позорящих Тебя пали на меня”, — очень тихо произнёс Иоанн, преданно глядя на своего учителя.

Наконец один из них, с досадой в голосе, выкрикнул:

— А каким знамением ты докажешь нам, что имеешь власть так поступать в Храме?

Тогда Йешуа расправив руки в стороны, показывая себя, произнёс:

— Разрушьте святилище это, и я в три дня воздвигну его.

Коэны пришли в ещё большее недоумение, глядя по сторонам.

— Этот Храм был обновлён царём Иродом. И вот уже сорок шесть лет идёт его доработка. А ты всего за три дня хочешь воздвигнуть его заново? Безумец! — замахали они на него руками. — Ты просто лишился разума, от величия и великолепия нашего Храма. Потому нам нет никакого дела до тебя. Ведь тебя и так уже покарал Всевышний. Уходи и больше не появляйся здесь.

Ещё раз, смерив его презрительным взглядом, они плюнув, развернувшись, пошли прочь.

Йешуа обернулся к своим ученикам, но и у них во взгляде читалось непонимание.

— “О, человек! Сказано тебе, что — добро и чего требует от тебя Йегова: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Элохим твоим”, — печально произнёс он.

Тем временем на галерее, выходящей во двор язычников, в одиночестве стоял Никанор, задумчиво глядя на происходящее внизу.

— “Вот, посылаю Я посланника Моего, и очистит он дорогу предо Мной. И внезапно придёт в храм Свой Йегова, которого вы ищете, и посланник завета, которого вы желаете. Вот, приходит, сказал Йегова Цеваот.

И кто выдержит день пришествия его. И кто устоит при появлении его? Ибо он — как огонь очищающий и как щёлок стирающий”, — негромко произнёс фарисей.

Мимо него скорым шагом проходил запыхавшийся начальник Храмовой стражи.

— Что? — обернулся тот.

— Нет. Ничего, — покачал головой стоящий иудей.

— А, это ты Никанор, — облегчённо выдохнул начальник, подходя ближе. — Хорошо, что ты здесь.

— А куда ты так торопишься?

— Видел, что во дворе язычников творится?

— Да, и что там такого творится?

— Там, вон тот иудей, — указал он пальцем на Йешуа. — Учинил смуту. Надобно его срочно арестовать.

— Да? А за что?

— Он объявляет себя сыном А-Шема! Это святотатство!

— А-Шем у нас един и мы все дети его, а он Отец наш. В этом нет его вины.

— Он наслал на Храм змей!

— Ох Аггей, ну ты-то, хоть одну, сам видел?

— Нет, но люди кричали…

— Люди всегда что-то кричат, — сморщившись, перебил его Никанор. — Одному что-то в толпе показалось, второй с испугу подхватил и вот уже поднимается целая паника. Ты и сам прекрасно знаешь, что потомки Змея искусителя никогда не являлись в Храме от его сотворения.

— Он выгонял из загонов тельцов и овнов, — не сдавался начальник стражи.

— Спасал ритуальных животных от обезумевшей толпы. Тут нет его вины.

— Он опрокинул столы менял.

— А сколько их опрокинули во время всеобщей сумятицы? Нет. Ты не можешь его ни в чём обвинить. Тем более, посмотри сам, коэны, разговаривающие с ним до этого, спокойно удаляются, а не хватают его с криками. Да и сам он уже уходит.

— Ох, не нравятся мне твои слова Никанор. Ох как не нравятся.

— Я всего лишь стараюсь быть справедливым. И не усматривать то, чего нет на самом деле, — пожал плечами фарисей.

Аггей ещё немного постоял, пристально глядя на собеседника, потом увидев, что возмутители спокойствия покинули двор Храма, а меновщики вновь спешат занять свои места, глубоко вздохнув, не спеша пошёл обратно. А Никанор ещё долго смотрел в ту сторону, куда удалился Йешуа.